Тегиалександр грин вера, мультик белые паруса, алые паруса александр грин. Алые паруса Александр Грин Твердый переплет. В этой статье читайте критику о повести-феерии "Алые паруса" Грина, отзывы современников о произведении.
Алые паруса. Александр Грин. ТриМаг и Эксмо
И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод». Отзыв на прочитанную книгу Алые паруса Александра Грина о главных героях Ассоль, Грэе, Лонгрене и жителях Каперны. В наличии Книга "Алые паруса" автора (Александр Грин), Эксмо в интернет-магазине Book24 со скидкой! Отрывок из книги, отзывы, фото, цитаты, обложка. (По А. Грину*) * Александр Грин (настоящее имя — Александр Степанович Гриневский; 1880-1932) — русский советский писатель, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных книг — «Бегущая. Сказочную повесть-феерию Александра Грина "Алые паруса" я читала очень давно, но помню, что она совсем меня не впечатлила, показалась какой-то безынтересной ерундой, и позже я к ней не возвращалась.
Грин А.С. "Алые паруса" — Отзывы от реальных покупателей
Отзывы о книге Алые паруса, лучшие моменты, общее впечатление, обсуждение автора. Грин Александр Степанович в форматах fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. выдающийся русский писатель-поэт, написавший в 1922 году известное произведение-сказку алые паруса, которое. тэги: александр грин, алые паруса, книги, литература, отзывы, роман.
Навигация по записям
- Читаем и обсуждаем книгу: «Алые паруса» Александр Грин | VK
- Рекомендуем
- «Алые паруса» - Александр Грин
- Мои любимые Книги и Творенья. #11. Книга Александра Грина "Алые Паруса"
- «Алые паруса»: анализ произведения
Рецензия на роман А. Грина Алые паруса
Прочитав эту феерию, тебе хочется снова и снова окунуться в чтение с головой. Настоящая феерия чувств: сожаление к маленькой героине Ассоль, негодование Меннерсом, погубившем её мать, восхищение маленьким, но отважным Греем, целеустремлённо идущим к своей мечте, гордость Лонгреном, готовым защищать свою семью, и восхищение энтузиазмом Эгля сумевшем разглядеть в маленькой Ассоль цельную, сильную натуру, достойную любви и счастья, сменяют друг друга, заставляя то негодовать, то радоваться. Но в любом случае не оставаться равнодушным. А ты читал эту книгу? Ещё нет?
Тогда я завидую тебе, потому что у тебя ещё впереди знакомство с ней. Лично я, прочитав «Алые паруса», очень захотела узнать историю её рождения и поближе познакомиться с автором. И не пожалела, потому что судьба автора так же интересна, как сама книга. Да разве может быть иначе?!
Автор этой замечательной феерии Александр Степанович Гриневский. С детства писатель любил читать книги о мореплавателях и мечтал стать матросом. Первой его настольной книгой была книга «Приключения Гулливера» Джонатана Свифта. Сначала Саша получал домашнее образование, но в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году он поступил в подготовительный класс местного реального училища, где и появилось прозвище «Грин», ставшее впоследствии псевдонимом писателя.
Но это был не единственный его псевдоним: также он подписывал свои произведения, как Мальгинов, Один, Виктория Клемм, Эльза Моравская, Степанов и другими. Многое довелось будущему писателю. У него рано умерла мать, отец женился на вдове. С мачехой у Саши отношения не сложились, и он стал жить самостоятельно с четырнадцати лет.
Скорее всего,... Левикин Алексей - Придёт чёрный паучок 2П25-1Е61МТ 3 часа назад Особи получившие ту или иную власть, завсегда склонны изменять черты своего характера. Доселе дремавшие глубоко в...
Отличная книга, но без вашей работы у меня просто не было бы возможности ознакомиться с... Сьюзан Форвард, Донна Глинн - Безразличные матери. Исцеление от ран родительской нелюбви Pavel Pozivnoy 3 часа назад После прослушивания книг- смотреть фильмы скучно, и тошно.
Я сплю- и слушаю… потом ещё раз когда работаю,... Рудазов Александр - Властелин С третьей главы не проигрывается книга, жаль.
Когда Артур увидел Ассоль, он в неё влюбился. Он хотел как-то понравиться этой девушке. Когда он узнал про мечту Ассоль, то он приказал покрасить паруса своего судна, и тогда утром к берегам Каперны прибыло судно с алыми парусами.
Мечта Ассоль была исполнена, хотя девушка ничего для этого не делала. Грэй решил просто подарить ей сказку, исполнить её мечту, но заслуги девушки здесь нет. Кто же из героев мне ближе? Мне нравится Грэй, который отличается активностью, энергичностью, деятельностью и сообразительностью. Он очень храбрый, ведь герой не побоялся гнева родителей и отстоял своё право на профессию мечты.
Он не сидел на месте, а делал всё, чтобы его мечта исполнилась. На примере Грэя понятно, что одним созиданием не добьёшься исполнения своей мечты. Нужно много работать и трудиться, тогда она обязательно исполнится. Какова же тогда роль Ассоль в произведении на мой взгляд? Девушка показала, что очень важно не сдаваться и верить в свою мечту несмотря ни на что.
Грэй решил подарить ей счастье и исполнил её желание. Так выражается мысль автора о том, что мы должны дарить сказку другому человеку, потому что без сказки, без мечты жить невозможно. Нужно не бояться делать добро и исполнять желания других, пусть даже и глупые, и пустые и нелепые.
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика.
Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен, на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала с деланным оживлением: — Ничего, это все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот я пошла.
Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа. Меня затолкали; однако я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что я ему сказала, я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно. Лонгрен сердито слушал.
Он как бы видел свою оторопевшую дочку в богатой толпе у прилавка, заваленного ценным товаром. Аккуратный человек в очках снисходительно объяснил ей, что он должен разориться, ежели начнет торговать нехитрыми изделиями Лонгрена. Небрежно и ловко ставил он перед ней на прилавок складные модели зданий и железнодорожных мостов; миниатюрные отчетливые автомобили, электрические наборы, аэропланы и двигатели. Все это пахло краской и школой.
По всем его словам выходило, что дети в играх только подражают теперь тому, что делают взрослые. Ассоль была еще в «Аладиновой Лампе» и в двух других лавках, но ничего не добилась. Оканчивая рассказ, она собрала ужинать; поев и выпив стакан крепкого кофе, Лонгрен сказал: — Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить — на «Фицроя» или «Палермо».
Конечно, они правы, — задумчиво продолжал он, думая об игрушках. Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль. Сумеешь ли ты прожить без меня время одного рейса?
Немыслимо оставить тебя одну. Впрочем, есть время подумать. Он хмуро умолк. Ассоль примостилась рядом с ним на углу табурета; он видел сбоку, не поворачивая головы, что она хлопочет утешить его, и чуть было не улыбнулся.
Но улыбнуться — значило спугнуть и смутить девушку. Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: — «Ну вот, теперь ты не слышишь, что я тебя люблю». Пока она охорашивала его, Лонгрен сидел, крепко сморщившись, как человек, боящийся дохнуть дымом, но, услышав ее слова, густо захохотал. Ассоль некоторое время стояла в раздумье посреди комнаты, колеблясь между желанием отдаться тихой печали и необходимостью домашних забот; затем, вымыв посуду, пересмотрела в шкафу остатки провизии.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, — был мешок картофеля. Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья юбке, но тут же вспомнив, что обрезки материи лежат за зеркалом, подошла к нему и взяла сверток; потом взглянула на свое отражение. За ореховой рамой в светлой пустоте отраженной комнаты стояла тоненькая невысокая девушка, одетая в дешевый белый муслин с розовыми цветочками. На ее плечах лежала серая шелковая косынка.
Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль — был совершенно оригинален, — оригинально мил; на этом мы остановимся. Остальное неподвластно словам, кроме слова «очарование». Отраженная девушка улыбнулась так же безотчетно, как и Ассоль.
Улыбка вышла грустной; заметив это, она встревожилась, как если бы смотрела на постороннюю. Она прижалась щекой к стеклу, закрыла глаза и тихо погладила зеркало рукой там, где приходилось ее отражение. Рой смутных, ласковых мыслей мелькнул в ней; она выпрямилась, засмеялась и села, начав шить. Пока она шьет, посмотрим на нее ближе — вовнутрь.
В ней две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое. Она знала жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх общих явлений видела отраженный смысл иного порядка. Так, всматриваясь в предметы, мы замечаем в них нечто не линейно, но впечатлением — определенно человеческое, и — так же, как человеческое — различное.
Нечто подобное тому, что если удалось сказали мы этим примером, видела она еще сверх видимого. Без этих тихих завоеваний все просто понятное было чуждо ее душе. Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила. Бессознательно, путем своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество эфирнотонких открытий, невыразимых, но важных, как чистота и тепло.
Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности. Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьезно высматривала корабль с Алыми Парусами. Эти минуты были для нее счастьем; нам трудно так уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее власти и обаяния. В другое время, размышляя обо всем этом, она искренне дивилась себе, не веря, что верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности; теперь, сдвигая оборку, девушка припоминала свою жизнь.
Там было много скуки и простоты. Одиночество вдвоем, случалось, безмерно тяготило ее, но в ней образовалась уже та складка внутренней робости, та страдальческая морщинка, с которой не внести и не получить оживления. Над ней посмеивались, говоря: — «Она тронутая, не в себе»; она привыкла и к этой боли; девушке случалось даже переносить оскорбления, после чего ее грудь ныла, как от удара. Как женщина, она была непопулярна в Каперне, однако многие подозревали, хотя дико и смутно, что ей дано больше прочих — лишь на другом языке.
Капернцы обожали плотных, тяжелых женщин с масляной кожей толстых икр и могучих рук; здесь ухаживали, ляпая по спине ладонью и толкаясь, как на базаре. Тип этого чувства напоминал бесхитростную простоту рева. Ассоль так же подходила к этой решительной среде, как подошло бы людям изысканной нервной жизни общество привидения, обладай оно всем обаянием Ассунты или Аспазии: то, что от любви, — здесь немыслимо. Так, в ровном гудении солдатской трубы прелестная печаль скрипки бессильна вывести суровый полк из действий его прямых линий.
К тому, что сказано в этих строках, девушка стояла спиной. Меж тем, как ее голова мурлыкала песенку жизни, маленькие руки работали прилежно и ловко; откусывая нитку, она смотрела далеко перед собой, но это не мешало ей ровно подвертывать рубец и класть петельный шов с отчетливостью швейной машины. Хотя Лонгрен не возвращался, она не беспокоилась об отце. Последнее время он довольно часто уплывал ночью ловить рыбу или просто проветриться.
Ее не теребил страх; она знала, что ничего худого с ним не случится. В этом отношении Ассоль была все еще той маленькой девочкой, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: — «Здравствуй, бог! По ее мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она входила и в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением гостя, который, застав дом полным народа, ждет захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам.
Кончив шить, Ассоль сложила работу на угловой столик, разделась и улеглась. Огонь был потушен. Она скоро заметила, что нет сонливости; сознание было ясно, как в разгаре дня, даже тьма казалась искусственной, тело, как и сознание, чувствовалось легким, дневным. Сердце отстукивало с быстротой карманных часов; оно билось как бы между подушкой и ухом.
Ассоль сердилась, ворочаясь, то сбрасывая одеяло, то завертываясь в него с головой. Наконец, ей удалось вызвать привычное представление, помогающее уснуть: она мысленно бросала камни в светлую воду, смотря на расхождение легчайших кругов. Сон, действительно, как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей у изголовья, и, повинуясь ее улыбке, сказал вокруг: «Шшшш». Ассоль тотчас уснула.
Ей снился любимый сон: цветущие деревья, тоска, очарование, песни и таинственные явления, из которых, проснувшись, она припоминала лишь сверканье синей воды, подступающей от ног к сердцу с холодом и восторгом. Увидев все это, она побыла еще несколько времени в невозможной стране, затем проснулась и села. Сна не было, как если бы она не засыпала совсем. Чувство новизны, радости и желания что-то сделать согревало ее.
Она осмотрелась тем взглядом, каким оглядывают новое помещение. Проник рассвет — не всей ясностью озарения, но тем смутным усилием, в котором можно понимать окружающее. Низ окна был черен; верх просветлел. Извне дома, почти на краю рамы, блестела утренняя звезда.
Зная, что теперь не уснет, Ассоль оделась, подошла к окну и, сняв крюк, отвела раму, За окном стояла внимательная чуткая тишина; она как бы наступила только сейчас. В синих сумерках мерцали кусты, подальше спали деревья; веяло духотой и землей. Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее.
С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением. То же было и с ней. Взяв старенькую, но на ее голове всегда юную шелковую косынку, она прихватила ее рукою под подбородком, заперла дверь и выпорхнула босиком на дорогу.
Хотя было пусто и глухо, но ей казалось, что она звучит как оркестр, что ее могут услышать. Все было мило ей, все радовало ее. Теплая пыль щекотала босые ноги; дышалось ясно и весело. На сумеречном просвете неба темнели крыши и облака; дремали изгороди, шиповник, огороды, сады и нежно видимая дорога.
Во всем замечался иной порядок, чем днем, — тот же, но в ускользнувшем ранее соответствии. Все спало с открытыми глазами, тайно рассматривая проходящую девушку. Она шла, чем далее, тем быстрей, торопясь покинуть селение. За Каперной простирались луга; за лугами по склонам береговых холмов росли орешник, тополя и каштаны.
Там, где дорога кончилась, переходя в глухую тропу, у ног Ассоль мягко завертелась пушистая черная собака с белой грудью и говорящим напряжением глаз. Собака, узнав Ассоль, повизгивая и жеманно виляя туловищем, пошла рядом, молча соглашаясь с девушкой в чем-то понятном, как «я» и «ты». Ассоль, посматривая в ее сообщительные глаза, была твердо уверена, что собака могла бы заговорить, не будь у нее тайных причин молчать. Заметив улыбку спутницы, собака весело сморщилась, вильнула хвостом и ровно побежала вперед, но вдруг безучастно села, деловито выскребла лапой ухо, укушенное своим вечным врагом, и побежала обратно.
Ассоль проникла в высокую, брызгающую росой луговую траву; держа руку ладонью вниз над ее метелками, она шла, улыбаясь струящемуся прикосновению. Засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, она различала там почти человеческие намеки — позы, усилия, движения, черты и взгляды; ее не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем. И точно, еж, серея, выкатился перед ней на тропинку. Ассоль говорила с теми, кого понимала и видела.
Большой жук цеплялся за колокольчик, сгибая растение и сваливаясь, но упрямо толкаясь лапками. Жук, точно, не удержался и с треском полетел в сторону. Так, волнуясь, трепеща и блестя, она подошла к склону холма, скрывшись в его зарослях от лугового пространства, но окруженная теперь истинными своими друзьями, которые — она знала это — говорят басом. То были крупные старые деревья среди жимолости и орешника.
Их свисшие ветви касались верхних листьев кустов. В спокойно тяготеющей крупной листве каштанов стояли белые шишки цветов, их аромат мешался с запахом росы и смолы. Тропинка, усеянная выступами скользких корней, то падала, то взбиралась на склон. Ассоль чувствовала себя, как дома; здоровалась с деревьями, как с людьми, то есть пожимая их широкие листья.
Она шла, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои! Я иду, братцы, спешу, пустите меня. Я вас узнаю всех, всех помню и почитаю». Она выбралась, перепачкав ноги землей, к обрыву над морем и встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы.
Глубокая непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней. Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда легким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета. Тем временем море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода. Стальной у берега цвет спящего океана переходил в синий и черный.
За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них. На черной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь. Она села, подобрав ноги, с руками вокруг колен.
Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка. Все, чего она ждала так долго и горячо, делалось там — на краю света. Она видела в стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и блеск.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шёл прямо к Ассоль.
Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле. Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была еще во власти ее звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью.
Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений. Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне. Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но считая его не более, как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана. На ее пальце блестело лучистое кольцо Грэя, как на чужом, — своим не могла признать она в этот момент, не чувствовала палец свой.
Чья шутка? Может быть, нашла и забыла? Схватив левой рукой правую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да». Не было объяснений случившемуся, но без слов и мыслей находила она их в странном чувстве своем, и уже близким ей стало кольцо.
Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа в пригоршне, как воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив голову, медленно пошла обратной дорогой. Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности. Боевые приготовления Когда Грэй поднялся на палубу «Секрета», он несколько минут стоял неподвижно, поглаживая рукой голову сзади на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалась в его лице бесчувственной улыбкой лунатика.
Его помощник Пантен шел в это время по шканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана. Что видели? Впрочем, это, конечно, ваше дело. Маклер предлагает выгодный фрахт; с премией.
Да что с вами такое?.. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устье Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями.
Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег.
Можете передать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера. Я хочу, чтобы вы приняли к сведению мое желание избегать всяких расспросов. Когда наступит момент, я сообщу вам, в чем дело.
Матросам скажите, что предстоит ремонт; что местный док занят. Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращил глаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе в каюту, бормоча: «Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мы под черным флагом пирата?
Пока он нервически уничтожал рыбу, Грэй спустился в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился в торговых кварталах Лисса. Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном пути. Каждое движение — мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной работы. Его план сложился мгновенно и выпукло.
Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии. Грэй побывал в трех лавках, придавая особенное значение точности выбора, так как мысленно видел уже нужный цвет и оттенок. В двух первых лавках ему показали шелка базарных цветов, предназначенные удовлетворить незатейливое тщеславие; в третьей он нашел образцы сложных эффектов. Хозяин лавки радостно суетился, выкладывая залежавшиеся материи, но Грэй был серьезен, как анатом.
Он терпеливо разбирал свертки, откладывал, сдвигал, развертывал и смотрел на свет такое множество алых полос, что прилавок, заваленный ими, казалось, вспыхнет. На носок сапога Грэя легла пурпурная волна; на его руках и лице блестел розовый отсвет. Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные — в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да». Наконец, один цвет привлек обезоруженное внимание покупателя; он сел в кресло к окну, вытянул из шумного шелка длинный конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой в зубах, стал созерцательно неподвижен.
Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородного веселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какой разыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени — ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения. Грэй так задумался, что позабыл о хозяине, ожидавшем за его спиной с напряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку.
Устав ждать, торговец напомнил о себе треском оторванного куска материи. Но Грэй молча смотрел ему в лоб, отчего хозяин лавки сделался немного развязнее. Грэй кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом на бумаге требуемое количество. Прошу вас сесть, капитан.
Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по.
Когда он наконец весь изошел восторгом, Грэй договорился с ним о доставке, взяв на свой счет издержки, уплатил по счету и ушел, провожаемый хозяином с почестями китайского короля. Тем временем через улицу от того места, где была лавка, бродячий музыкант, настроив виолончель, заставил ее тихим смычком говорить грустно и хорошо; его товарищ, флейтист, осыпал пение струи лепетом горлового свиста; простая песенка, которою они огласили дремлющий в жаре двор, достигла ушей Грэя, и тотчас он понял, что следует ему делать дальше. Вообще все эти дни он был на той счастливой высоте духовного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказы действительности; услыша заглушаемые ездой экипажей звуки, он вошел в центр важнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этой музыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал. Миновав переулок, Грэй прошел в ворота дома, где состоялось музыкальное выступление.
К тому времени музыканты собрались уходить; высокий флейтист с видом забитого достоинства благодарно махал шляпой тем окнам, откуда вылетали монеты. Виолончель уже вернулась под мышку своего хозяина; тот, вытирая вспотевший лоб, дожидался флейтиста. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование.
Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, а? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка.
Циммер не расслышал. Впрочем, что мне?! Пусть кривляются паяцы искусства — я знаю, что в скрипке и виолончели всегда отдыхают феи. Иногда — птица, иногда — спиртные пары.
Капитан, это мой компаньон Дусс; я говорил ему, как вы сорите золотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас. Но я хитер, не верьте моей гнусной лести. Я предлагаю вам хорошо заработать. Соберите оркестр, но не из щеголей с парадными лицами мертвецов, которые в музыкальном буквоедстве или — что еще хуже — в звуковой гастрономии забыли о душе музыки и тихо мертвят эстрады своими замысловатыми шумами, — нет.
Соберите своих, заставляющих плакать простые сердца кухарок и лакеев; соберите своих бродяг. Море и любовь не терпят педантов. Я с удовольствием посидел бы с вами, и даже не с одной бутылкой, но нужно идти. У меня много дела.
Возьмите это и пропейте за букву А. Если вам нравится мое предложение, приезжайте повечеру на «Секрет», он стоит неподалеку от головной дамбы. Капитан Грэй хочет жениться! Вы же… — За букву А!
Пожалуйте что-нибудь и на фиту… Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход.
К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном. Следует заметить, что Грэй в течение нескольких лет плавал с одним составом команды. Вначале капитан удивлял матросов капризами неожиданных рейсов, остановок — иногда месячных — в самых неторговых и безлюдных местах, но постепенно они прониклись «грэизмом» Грэя. Он часто плавал с одним балластом, отказываясь брать выгодный фрахт только потому, что не нравился ему предложенный груз.
Никто не мог уговорить его везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости. Но он охотно грузил фрукты, фарфор, животных, пряности, чай, табак, кофе, шелк, ценные породы деревьев: черное, сандал, пальму. Все это отвечало аристократизму его воображения, создавая живописную атмосферу; не удивительно, что команда «Секрета», воспитанная, таким образом, в духе своеобразности, посматривала несколько свысока на все иные суда, окутанные дымом плоской наживы. Все-таки этот раз Грэй встретил вопросы в физиономиях; самый тупой матрос отлично знал, что нет надобности производить ремонт в русле лесной реки.
Пантен, конечно, сообщил им приказание Грэя; когда тот вошел, помощник его докуривал шестую сигару, бродя по каюте, ошалев от дыма и натыкаясь на стулья. Наступал вечер; сквозь открытый иллюминатор торчала золотистая балка света, в которой вспыхнул лакированный козырек капитанской фуражки. Как только мы бросим якорь на дно Лилианы, я расскажу все, и вы не будете тратить так много спичек на плохие сигары. Ступайте, снимайтесь с якоря.
Пантен, неловко усмехаясь, почесал бровь. Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику.
"Алые паруса": русская феерия с вековой историей
В течение многих лет она сносила насмешки и издёвки, но не сломалась, не пошла на поводу у толпы, а продолжала верить в свою мечту. Большой удачей стала для неё встреча с Артуром Грэем — человеком такого же склада ума, как и она. Будучи родственными душами — страстными мечтателями и романтиками — они наверняка обрели счастье в личной жизни. Главная мысль Если всем сердцем верить в чудо, оно обязательно произойдет. Авторские афоризмы «…Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и — вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим — значит владеть всем…» «…Теперь дети не играют, а учатся. Они всё учатся, учатся и никогда не начнут жить.
Всё это так, а жаль, право, жаль…» «…Счастье сидело в ней пушистым котёнком…» «…Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя…» «…Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила…» «…В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море…» Толкование непонятных слов Ревостишия — определения данного слова в обычных словарях нет. Возможно, это слово выдумано самим автором, подчеркивает, что матросы своими грубыми голосами не пели песни, а ревели.
Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в его теплую подмывающую волну и уплыл с ней.
Давно уже Летика кричал: — «Капитан, где вы? Когда он наконец встал, склонность к необычному застала его врасплох с решимостью и вдохновением раздраженной женщины. Задумчиво уступая ей, он снял с пальца старинное дорогое кольцо, не без основания размышляя, что, может быть, этим подсказывает жизни нечто существенное, подобное орфографии.
Он бережно опустил кольцо на малый мизинец, белевший из-под затылка. Мизинец нетерпеливо двинулся и поник. Взглянув еще раз на это отдыхающее лицо, Грэй повернулся и увидел в кустах высоко поднятые брови матроса.
Летика, разинув рот, смотрел на занятия Грэя с таким удивлением, с каким, верно, смотрел Иона на пасть своего меблированного кита. Что, хороша? Я поймал четыре мурены и еще какую-то толстую, как пузырь.
Уберемся отсюда. Они отошли в кусты. Им следовало бы теперь повернуть к лодке, но Грэй медлил, рассматривая даль низкого берега, где над зеленью и песком лился утренний дым труб Каперны.
В этом дыме он снова увидел девушку. Тогда он решительно повернул, спускаясь вдоль склона; матрос, не спрашивая, что случилось, шел сзади; он чувствовал, что вновь наступило обязательное молчание. Уже около первых строений Грэй вдруг сказал: — Не определишь ли ты, Летика, твоим опытным глазом, где здесь трактир?
Ничего больше, как голос сердца. Они подошли к дому; то был действительно трактир Меннерса. В раскрытом окне, на столе, виднелась бутылка; возле нее чья-то грязная рука доила полуседой ус.
Хотя час был ранний, в общей зале трактирчика расположилось три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду.
На грязном полу лежал солнечный переплет окна. Едва Грэй вступил в полосу дымного света, как Меннерс, почтительно кланяясь, вышел из-за своего прикрытия. Он сразу угадал в Грэе настоящего капитана — разряд гостей, редко им виденных.
Грэй спросил рома. Накрыв стол пожелтевшей в суете людской скатертью, Меннерс принес бутылку, лизнув предварительно языком кончик отклеившейся этикетки. Затем он вернулся за стойку, поглядывая внимательно то на Грэя, то на тарелку, с которой отдирал ногтем что-то присохшее.
В то время, как Летика, взяв стакан обеими руками, скромно шептался с ним, посматривая в окно, Грэй подозвал Меннерса. Хин самодовольно уселся на кончик стула, польщенный этим обращением и польщенный именно потому, что оно выразилось простым киванием Грэева пальца. Я встретил ее неподалеку отсюда.
Как ее имя? Он сказал это с твердой простотой силы, не позволяющей увильнуть от данного тона. Хин Меннерс внутренне завертелся и даже ухмыльнулся слегка, но внешне подчинился характеру обращения.
Впрочем, прежде чем ответить, он помолчал — единственно из бесплодного желания догадаться, в чем дело. Она полоумная. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой.
Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего быть тихим и скромным, затем его глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей у трактира, и он ощутил как бы удар — одновременный удар в сердце и голову. По дороге, лицом к нему, шла та самая Корабельная Ассоль, к которой Меннерс только что отнесся клинически. Удивительные черты ее лица, напоминающие тайну неизгладимо волнующих, хотя простых слов, предстали перед ним теперь в свете ее взгляда.
Матрос и Меннерс сидели к окну спиной, но, чтобы они случайно не повернулись — Грэй имел мужество отвести взгляд на рыжие глаза Хина. Поле того, как он увидел глаза Ассоль, рассеялась вся косность Меннерсова рассказа. Между тем, ничего не подозревая, Хин продолжал: — Еще могу сообщить вам, что ее отец сущий мерзавец.
Он утопил моего папашу, как кошку какую-нибудь, прости господи. Он… Его перебил неожиданный дикий рев сзади. Страшно ворочая глазами, угольщик, стряхнув хмельное оцепенение, вдруг рявкнул пением и так свирепо, что все вздрогнули.
Корзинщик, корзинщик, Дери с нас за корзины!.. Хин Меннерс возмущенно пожал плечами. Я же вам говорю, что отец мерзавец.
Через него я, ваша милость, осиротел и еще дитей должен был самостоятельно поддерживать бренное пропитание.. Его отец тоже врал; врала и мать. Такая порода.
Можете быть покойны, что она так же здорова, как мы с вами. Я с ней разговаривал. Она сидела на моей повозке восемьдесят четыре раза, или немного меньше.
Когда девушка идет пешком из города, а я продал свой уголь, я уж непременно посажу девушку. Пускай она сидит. Я говорю, что у нее хорошая голова.
Это сейчас видно. С тобой, Хин Меннерс, она, понятно, не скажет двух слов. Но я, сударь, в свободном угольном деле презираю суды и толки.
Она говорит, как большая, но причудливый ее разговор. Прислушиваешься — как будто все то же самое, что мы с вами сказали бы, а у нее то же, да не совсем так. Вот, к примеру, раз завелось дело о ее ремесле.
Я, — говорит, — так хочу изловчиться, чтобы у меня на доске сама плавала лодка, а гребцы гребли бы по-настоящему; потом они пристают к берегу, отдают причал и честь-честью, точно живые, сядут на берегу закусывать». Я, это, захохотал, мне, стало быть, смешно стало. Я говорю: — «Ну, Ассоль, это ведь такое твое дело, и мысли поэтому у тебя такие, а вокруг посмотри: все в работе, как в драке».
Когда рыбак ловит рыбу, он думает, что поймает большую рыбу, какой никто не ловил». Вот какое слово она сказала! В ту же минуту дернуло меня, сознаюсь, посмотреть на пустую корзину, и так мне вошло в глаза, будто из прутьев поползли почки; лопнули эти почки, брызнуло по корзине листом и пропало.
Я малость протрезвел даже! А Хин Меннерс врет и денег не берет; я его знаю! Считая, что разговор перешел в явное оскорбление, Меннерс пронзил угольщика взглядом и скрылся за стойку, откуда горько осведомился: — Прикажете подать что-нибудь?
Летика, ты останешься здесь, вернешься к вечеру и будешь молчать. Узнав все, что сможешь, передай мне. Ты понял?
Запомни также, что ни в одном из тех случаев, какие могут тебе представиться, нельзя ни говорить обо мне, ни упоминать даже мое имя. Грэй вышел. С этого времени его не покидало уже чувство поразительных открытий, подобно искре в пороховой ступке Бертольда, — одного из тех душевных обвалов, из-под которых вырывается, сверкая, огонь.
Дух немедленного действия овладел им. Он опомнился и собрался с мыслями, только когда сел в лодку. Смеясь, он подставил руку ладонью вверх — знойному солнцу, — как сделал это однажды мальчиком в винном погребе; затем отплыл и стал быстро грести по направлению к гавани.
Накануне Накануне того дня и через семь лет после того, как Эгль, собиратель песен, рассказал девочке на берегу моря сказку о корабле с Алыми Парусами, Ассоль в одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки вернулась домой расстроенная, с печальным лицом. Свои товары она принесла обратно. Она была так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того, как по встревоженному лицу Лонгрена увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя пальцем по стеклу окна, у которого стала, рассеянно наблюдая море.
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. И он уперся пальцем в другую цифру, уже из двух знаков.
Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: — «Мне, милая, это больше не выгодно.
Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла.
Должно быть, он сжалился надо мной, так как посоветовал сходить в «Детский Базар» и «Аладинову Лампу». Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен, на которые оперся локтями.
Чувствуя взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала с деланным оживлением: — Ничего, это все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот я пошла.
Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа. Меня затолкали; однако я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что я ему сказала, я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно.
Лонгрен сердито слушал. Он как бы видел свою оторопевшую дочку в богатой толпе у прилавка, заваленного ценным товаром. Аккуратный человек в очках снисходительно объяснил ей, что он должен разориться, ежели начнет торговать нехитрыми изделиями Лонгрена.
Небрежно и ловко ставил он перед ней на прилавок складные модели зданий и железнодорожных мостов; миниатюрные отчетливые автомобили, электрические наборы, аэропланы и двигатели. Все это пахло краской и школой. По всем его словам выходило, что дети в играх только подражают теперь тому, что делают взрослые.
Ассоль была еще в «Аладиновой Лампе» и в двух других лавках, но ничего не добилась. Оканчивая рассказ, она собрала ужинать; поев и выпив стакан крепкого кофе, Лонгрен сказал: — Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить — на «Фицроя» или «Палермо».
Конечно, они правы, — задумчиво продолжал он, думая об игрушках. Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль.
Сумеешь ли ты прожить без меня время одного рейса? Немыслимо оставить тебя одну. Впрочем, есть время подумать.
Он хмуро умолк. Ассоль примостилась рядом с ним на углу табурета; он видел сбоку, не поворачивая головы, что она хлопочет утешить его, и чуть было не улыбнулся. Но улыбнуться — значило спугнуть и смутить девушку.
Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: — «Ну вот, теперь ты не слышишь, что я тебя люблю». Пока она охорашивала его, Лонгрен сидел, крепко сморщившись, как человек, боящийся дохнуть дымом, но, услышав ее слова, густо захохотал. Ассоль некоторое время стояла в раздумье посреди комнаты, колеблясь между желанием отдаться тихой печали и необходимостью домашних забот; затем, вымыв посуду, пересмотрела в шкафу остатки провизии.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, — был мешок картофеля. Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья юбке, но тут же вспомнив, что обрезки материи лежат за зеркалом, подошла к нему и взяла сверток; потом взглянула на свое отражение. За ореховой рамой в светлой пустоте отраженной комнаты стояла тоненькая невысокая девушка, одетая в дешевый белый муслин с розовыми цветочками.
На ее плечах лежала серая шелковая косынка. Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль — был совершенно оригинален, — оригинально мил; на этом мы остановимся.
Остальное неподвластно словам, кроме слова «очарование». Отраженная девушка улыбнулась так же безотчетно, как и Ассоль. Улыбка вышла грустной; заметив это, она встревожилась, как если бы смотрела на постороннюю.
Она прижалась щекой к стеклу, закрыла глаза и тихо погладила зеркало рукой там, где приходилось ее отражение. Рой смутных, ласковых мыслей мелькнул в ней; она выпрямилась, засмеялась и села, начав шить. Пока она шьет, посмотрим на нее ближе — вовнутрь.
В ней две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое. Она знала жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх общих явлений видела отраженный смысл иного порядка.
Так, всматриваясь в предметы, мы замечаем в них нечто не линейно, но впечатлением — определенно человеческое, и — так же, как человеческое — различное. Нечто подобное тому, что если удалось сказали мы этим примером, видела она еще сверх видимого. Без этих тихих завоеваний все просто понятное было чуждо ее душе.
Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила. Бессознательно, путем своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество эфирнотонких открытий, невыразимых, но важных, как чистота и тепло. Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности.
Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьезно высматривала корабль с Алыми Парусами. Эти минуты были для нее счастьем; нам трудно так уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее власти и обаяния. В другое время, размышляя обо всем этом, она искренне дивилась себе, не веря, что верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности; теперь, сдвигая оборку, девушка припоминала свою жизнь.
Там было много скуки и простоты. Одиночество вдвоем, случалось, безмерно тяготило ее, но в ней образовалась уже та складка внутренней робости, та страдальческая морщинка, с которой не внести и не получить оживления. Над ней посмеивались, говоря: — «Она тронутая, не в себе»; она привыкла и к этой боли; девушке случалось даже переносить оскорбления, после чего ее грудь ныла, как от удара.
Как женщина, она была непопулярна в Каперне, однако многие подозревали, хотя дико и смутно, что ей дано больше прочих — лишь на другом языке. Капернцы обожали плотных, тяжелых женщин с масляной кожей толстых икр и могучих рук; здесь ухаживали, ляпая по спине ладонью и толкаясь, как на базаре. Тип этого чувства напоминал бесхитростную простоту рева.
Ассоль так же подходила к этой решительной среде, как подошло бы людям изысканной нервной жизни общество привидения, обладай оно всем обаянием Ассунты или Аспазии: то, что от любви, — здесь немыслимо. Так, в ровном гудении солдатской трубы прелестная печаль скрипки бессильна вывести суровый полк из действий его прямых линий. К тому, что сказано в этих строках, девушка стояла спиной.
Меж тем, как ее голова мурлыкала песенку жизни, маленькие руки работали прилежно и ловко; откусывая нитку, она смотрела далеко перед собой, но это не мешало ей ровно подвертывать рубец и класть петельный шов с отчетливостью швейной машины. Хотя Лонгрен не возвращался, она не беспокоилась об отце. Последнее время он довольно часто уплывал ночью ловить рыбу или просто проветриться.
Ее не теребил страх; она знала, что ничего худого с ним не случится. В этом отношении Ассоль была все еще той маленькой девочкой, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: — «Здравствуй, бог! По ее мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье.
Она входила и в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением гостя, который, застав дом полным народа, ждет захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам. Кончив шить, Ассоль сложила работу на угловой столик, разделась и улеглась. Огонь был потушен.
Она скоро заметила, что нет сонливости; сознание было ясно, как в разгаре дня, даже тьма казалась искусственной, тело, как и сознание, чувствовалось легким, дневным. Сердце отстукивало с быстротой карманных часов; оно билось как бы между подушкой и ухом. Ассоль сердилась, ворочаясь, то сбрасывая одеяло, то завертываясь в него с головой.
Наконец, ей удалось вызвать привычное представление, помогающее уснуть: она мысленно бросала камни в светлую воду, смотря на расхождение легчайших кругов. Сон, действительно, как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей у изголовья, и, повинуясь ее улыбке, сказал вокруг: «Шшшш». Ассоль тотчас уснула.
Ей снился любимый сон: цветущие деревья, тоска, очарование, песни и таинственные явления, из которых, проснувшись, она припоминала лишь сверканье синей воды, подступающей от ног к сердцу с холодом и восторгом. Увидев все это, она побыла еще несколько времени в невозможной стране, затем проснулась и села. Сна не было, как если бы она не засыпала совсем.
Чувство новизны, радости и желания что-то сделать согревало ее. Она осмотрелась тем взглядом, каким оглядывают новое помещение. Проник рассвет — не всей ясностью озарения, но тем смутным усилием, в котором можно понимать окружающее.
Низ окна был черен; верх просветлел. Извне дома, почти на краю рамы, блестела утренняя звезда. Зная, что теперь не уснет, Ассоль оделась, подошла к окну и, сняв крюк, отвела раму, За окном стояла внимательная чуткая тишина; она как бы наступила только сейчас.
В синих сумерках мерцали кусты, подальше спали деревья; веяло духотой и землей. Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее.
С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением. То же было и с ней.
Взяв старенькую, но на ее голове всегда юную шелковую косынку, она прихватила ее рукою под подбородком, заперла дверь и выпорхнула босиком на дорогу. Хотя было пусто и глухо, но ей казалось, что она звучит как оркестр, что ее могут услышать. Все было мило ей, все радовало ее.
Теплая пыль щекотала босые ноги; дышалось ясно и весело. На сумеречном просвете неба темнели крыши и облака; дремали изгороди, шиповник, огороды, сады и нежно видимая дорога. Во всем замечался иной порядок, чем днем, — тот же, но в ускользнувшем ранее соответствии.
Все спало с открытыми глазами, тайно рассматривая проходящую девушку. Она шла, чем далее, тем быстрей, торопясь покинуть селение. За Каперной простирались луга; за лугами по склонам береговых холмов росли орешник, тополя и каштаны.
Там, где дорога кончилась, переходя в глухую тропу, у ног Ассоль мягко завертелась пушистая черная собака с белой грудью и говорящим напряжением глаз. Собака, узнав Ассоль, повизгивая и жеманно виляя туловищем, пошла рядом, молча соглашаясь с девушкой в чем-то понятном, как «я» и «ты». Ассоль, посматривая в ее сообщительные глаза, была твердо уверена, что собака могла бы заговорить, не будь у нее тайных причин молчать.
Заметив улыбку спутницы, собака весело сморщилась, вильнула хвостом и ровно побежала вперед, но вдруг безучастно села, деловито выскребла лапой ухо, укушенное своим вечным врагом, и побежала обратно. Ассоль проникла в высокую, брызгающую росой луговую траву; держа руку ладонью вниз над ее метелками, она шла, улыбаясь струящемуся прикосновению. Засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, она различала там почти человеческие намеки — позы, усилия, движения, черты и взгляды; ее не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем.
И точно, еж, серея, выкатился перед ней на тропинку. Ассоль говорила с теми, кого понимала и видела. Большой жук цеплялся за колокольчик, сгибая растение и сваливаясь, но упрямо толкаясь лапками.
Жук, точно, не удержался и с треском полетел в сторону. Так, волнуясь, трепеща и блестя, она подошла к склону холма, скрывшись в его зарослях от лугового пространства, но окруженная теперь истинными своими друзьями, которые — она знала это — говорят басом. То были крупные старые деревья среди жимолости и орешника.
Их свисшие ветви касались верхних листьев кустов. В спокойно тяготеющей крупной листве каштанов стояли белые шишки цветов, их аромат мешался с запахом росы и смолы. Тропинка, усеянная выступами скользких корней, то падала, то взбиралась на склон.
Ассоль чувствовала себя, как дома; здоровалась с деревьями, как с людьми, то есть пожимая их широкие листья. Она шла, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои! Я иду, братцы, спешу, пустите меня.
Я вас узнаю всех, всех помню и почитаю». Она выбралась, перепачкав ноги землей, к обрыву над морем и встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы. Глубокая непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней.
Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда легким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета. Тем временем море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода. Стальной у берега цвет спящего океана переходил в синий и черный.
За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них. На черной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь.
Она села, подобрав ноги, с руками вокруг колен. Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка. Все, чего она ждала так долго и горячо, делалось там — на краю света.
Она видела в стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и блеск. Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари.
Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шёл прямо к Ассоль.
Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле. Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была еще во власти ее звонкого хора.
Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений. Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне.
Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но считая его не более, как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана. На ее пальце блестело лучистое кольцо Грэя, как на чужом, — своим не могла признать она в этот момент, не чувствовала палец свой. Чья шутка?
Может быть, нашла и забыла? Схватив левой рукой правую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да». Не было объяснений случившемуся, но без слов и мыслей находила она их в странном чувстве своем, и уже близким ей стало кольцо.
Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа в пригоршне, как воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив голову, медленно пошла обратной дорогой.
Читать отрывок О товаре Русский писатель Александр Грин силой своей фантазии создал прекрасные вымышленные миры, где живут красивые, сильные и благородные люди, где добро побеждает зло, где любовь длится вечно. Роман «Алые паруса» стал символом воплощенной мечты о счастье, подарил надежду на «обыкновенное чудо», которое случается в сплошной череде похожих друг на друга дней, составляющих изысканную ткань нашей жизни. Феерическая романтическая сказка о настоящей любви «Алые паруса» увлекает с первых строк захватывающей истории девочки Ассоль, умеющей любить, ждать, верить и мечтать.
Феерическая романтическая сказка о настоящей любви «Алые паруса» увлекает с первых строк захватывающей истории девочки Ассоль, умеющей любить, ждать, верить и мечтать.
А роман «Бегущая по волнам» еще раз подтверждает важность того, что просто необходимо следовать своей мечте, иначе мечта превратится в жестокое, беспощадное несбывшееся. Перейти к характеристикам Книга «Алые паруса» есть в наличии в интернет-магазине «Читай-город» по привлекательной цене.
Рецензия на роман А. Грина Алые паруса
Александр Грин весьма неоднозначна. произведение, к которому нужно вернуться в более осознанном возрасте, чтобы снова проникнуться надеждой, мечтой, счастьем, теплом. Отзыв на прочитанную книгу Алые паруса Александра Грина о главных героях Ассоль, Грэе, Лонгрене и жителях Каперны. «Алые паруса» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод». Вера в мечту Александра Грина - Существуют такие произведения литературы.
Мои любимые Книги и Творенья. #11. Книга Александра Грина "Алые Паруса"
К сожалению, самый первый вариант рукописи до наших дней не сохранился и неизвестно, куда он пропал. Первую главу автор напечатал газете «Вечерний телеграф», которая выходила в 1922 году, а позже уже целая история была опубликована. Книгу он посвятил своей жене Нине Николаевне, которая была его второй любовью. Безусловно, есть и позитивные, и негативные мнения, однако все они сходятся в том, что история достойна чтения, особенно в детском и юном возрасте. Мы рассмотрим сюжет истории и попытаемся проникнуть в воодушевленную атмосферу. Мы рассмотрим различные мнения, чтобы составить общее впечатление. Тоже самое касается отдельных историй, книг и рассказов.
Именно поэтому важно не слушать мнение со стороны, а самому читать серьезные произведения, чтобы составлять свою собственную точку зрения. Знакомство с книгой начнём с Лонгрена - человека довольно закрытого и одинокого. Он занимается довольно простым делом, а именно - изготавливает и продает модели парусников и пароходов. На родине мужчину не очень-то любят, и не зря. Был один случай, который заставил многих отвернуться от этого нелюдимого человека. Однажды был сильный шторм, который забрал жизни многих моряков.
Во время него лавочника и трактирщика Меннерса отнесло далеко в море. Единственным человеком, который всё это видел, был Лонгрен. При этом он совершенно не собирался как-то помочь Меннерсу или хотя бы позвать на помощь. Он просто стоял в стороне и спокойно курил свою трубку, как будто бы ничего страшного не происходило. При этом несчастный умолял о помощи, желая спасения. Только тогда, когда мужчина почти утонул, Лонгрен стал кричать ему, что точно так же помощи просила его жена Мэри, но никто ей не помог.
Завязка сюжета Через 6 дней лавочника нашли, и он поведал всем о том, как жестокий человек не спас его. Скоро старый трактирщик умер, однако его история стала ходить среди людей. После этого, естественно, Лонгрена невзлюбили, с ним перестали здороваться, перестали ему помогать. Однако старый трактирщик утаил одну очень важную деталь. Несколько лет назад жена Лонгрена обратилась к нему для того, чтобы попросить немного денег. Семья была довольно нищая и поэтому деньги были действительно нужны.
Женщина совсем недавно родила дочь Ассоль. Роды проходили очень сложно, поэтому много денег ушло на последующее восстановление здоровья. Более того, надо понимать, что такое маленький ребёнок и сколько денег он требует. К тому же женщина тогда была совсем одна, так как муж находился в плавании. Трактирщик Меннерс согласился помочь женщине, но при одном условии. Он сказал, что даст ей немного денег, если она не будет такой недотрогой.
Бедная женщина отказалась. Во время сильного ливня она отправилась в город, чтобы продать свое кольцо. В итоге женщина очень сильно заболела, долго мучилась и в конце концов умерла от воспаления легких. Вскоре вернулся ее муж Лонгрен и узнал, что теперь он вдовец, а на руках у него малолетняя дочь. Таким образом, на карьере моряка можно было поставить крест.
Режиссёр-постановщик — Александр Михайлов. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене Ивановского музыкального театра г.
Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А. Лободаев, дирижёр — Д. Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В. Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года.
Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького. Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25]. Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии. Композитор — Максим Дунаевский.
Постановщик — Константин Яковлев. Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им. Постановщик — Сергей Потапов. Пластическая феерия в Херсонском музыкально-драматическом театре им. Либретто и постановка — Александр Бельский. Садовского на украинском языке Постановщик — Оксана Бандура.
Винница, Украина, 2018 [29] Архивная копия от 9 января 2019 на Wayback Machine Музыкальная феерия в двух действиях для всей семьи «Алые паруса» в Приморском краевом драматическом театре молодёжи. Постановщик : Лидия Василенко.
Но к сожалению к ним я не питаю никакого интереса, в последнее время мне очень нравятся фантастика, но читая фантастику, кроме удовольствия я не получаю ничего и поэтому я решила, что хотя бы раз в пару… Светлая сказка о юности и мечте. Грин смог написать такое вечное произведение? Что было у него в душе?
Кем нужно быть, чтобы такое написать? Самая светлая сказка из всех, мною прочитанных; искрящаяся, добрая, нежная повесть.
Исцеление от ран родительской нелюбви Pavel Pozivnoy 3 часа назад После прослушивания книг- смотреть фильмы скучно, и тошно. Я сплю- и слушаю… потом ещё раз когда работаю,... Рудазов Александр - Властелин С третьей главы не проигрывается книга, жаль.
Исправлено Магазинников Иван - Мертвый инквизитор. Узник Фанмира Натали Чайка 4 часа назад Супер отзыв!!! Лучше и нельзя сказать!!! От души!! Yaricka 5 часов назад Да уж.
Грин Александр Степанович: Алые паруса
| Отзывы на книгу: Алые паруса (Грин Александр Степанович); Эксмо, 2015 | Александр Грин Алые паруса Год: 2007 Издатель: Астрель, АСТ. |
| «Алые паруса» Александр Грин: вера в чудо | Книгу прочитала на одном дыхании и закрывала ее со слезами на глазах от радости за Ассоль, что она все-таки дождалась свои Алые паруса и своего героя Грея. |
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ РАЗДЕЛА "ЛИТЕРАТУРА"
- «Алые паруса» - Александр Грин
- Отзыв о книге "Алые паруса" | Педагогический портал «Тривиум»
- Критика о повести-феерии "Алые паруса" Грина, отзывы современников
- Краткое содержание «Алые паруса» для читательского дневника
- Сочинения к варианту №36 ОГЭ-2023 по русскому языку
Зачем подросткам читать «Алые паруса»
| Отзывы к книге «Алые паруса: повесть, рассказы» Грин Александр Степанович | выдающийся русский писатель-поэт, написавший в 1922 году известное произведение-сказку алые паруса, которое. |
| Алые паруса найти, Александр Грин отзывы читать на ReadRate | И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод». |
| "Алые паруса": русская феерия с вековой историей | Вот мое мнение про "Алые паруса": " Взахлеб читать истории про принцессу Диану и восторгаться "Алыми парусами" есть явление одной природы ". |
Отзыв о книге "Алые паруса"
Узнать подробности Почему «Алые-паруса» — повесть-феерия Жанр произведения обозначен как «повесть-феерия», и если с первой частью характеристики все понятно, то вторая призвана сблизить судьбу героев со сказкой, где превалирует фантастический сюжет. Однако классической феерий «Алые паруса» назвать нельзя. По сути, оттенено мистикой там только пророчество, полученное маленькой Ассоль в детстве и ставшее ее жизненным маячком: якобы через много лет за ней на корабле под алыми парусами приплывет прекрасный принц и увезет с собой. А далее — никакого волшебства, сплошная жизнь в самых разных и порой не самых красивых ее проявлениях. Поэтому это и феерия, и романтически-сентиментальная повесть», — отметил историк и литератор Сергей Беляков. Обложка первого издания «Алые паруса». Фото: wikipedia Однако в первоначальном варианте сказочного в этом произведении было чуть больше.
Речь идет о двух утраченных героях: рассказчике и летающем человеке Мас-Туэле, сумевшем обрести этот дар благодаря силе собственного желания. В их диалоге и должна была прозвучать история об Ассоль и Грее. Однако затем автор вычеркнул этих персонажей. Возможно, он хотел сделать повесть чуть более реалистичной, а может, не хотел уводить внимание читателей от основной сюжетной линии. В войну работала медсестрой: почему Агату Кристи не хотели печатать, и куда писательница пропадала после измены Феномен популярности книг Агаты Кристи так и не удалось разгадать. Ее романы по сей день выходят многомиллионными тиражами, режиссеры с удовольствием снимают сериалы и «большие метры» по мотивам книг знаменитой детективщицы.
А ведь поначалу рукопись Агаты Кристи не приняли ни в одном издательстве. Вспомним, жизненный путь известной писательницы. Узнать подробности Нина Грин: судьба музы писателя, ставшая прототипом Ассоль Александр Грин посвятил «Алые паруса» своей третьей жене — медсестре Нине Мироновой по первому погибшему на войне мужу — Коротковой. Они не расставались до самой смерти Грина он скончался в 1932 году в Старом Крыму от рака желудка — судьба подарила им 11 проведенных вместе лет, за что они оба были ей невероятно благодарны. Нина Николаевна Грин. Фото: wikipedia Впоследствии судьба его последней супруги, ставшей, по некоторым версиям, прототипом Ассоль, сложилась непросто.
Она продолжала жить в Крыму, и когда эта территория оказалась под угрозой, а затем и непосредственно под фашисткой оккупацией, она даже не предпринимала попыток уехать — ее держала больная мать, которая не осилила бы дорогу. В этот период Нине пришлось работать корректором и редактором в оккупационной газете, затем она была угнана на трудовые работы в Германию.
Но фильм интересен не этим, а самой техникой съёмки. Это была видеотехнология совмещения актёров с рисованной декорацией, преобразующая сами изображения актёров в иллюзию оживших рисунков. Режиссёр Борис Степанцев подаривший нам замечательные мультфильмы про Карлсона и Вовку в Тридевятом царстве загорелся идеей сделать картину из «оживших рисунков», сочетающих одновременно «прелесть карандашного штриха или мазка сухой кистью вместе с богатой нюансами тонкой актерской игры» Ну а ещё в конце фильме есть очень интересная музыкальная композиия Александра Гольдштейна и Виктора Бабушкина с использованием «Адажио для гобоя» Алессандро Марчелло в исполнении группы «Машина времени» и симфонического оркестра Кинематографии Впрочем, посмотрите сами.
Очень необычная и завораживающая версия известной истории. Материал с сайта Википедия и живого журнала Виталия Дубогрея Поделиться ссылкой:.
Я бы всем советовала прочитать,прекрасное произведение Александра Грина «Алые паруса». Для молодежи,это пример строить гармоничные отношения между собой. Это удивительное, романтичное и красивое произведение. Даже странно, что при всей моей любви к чтению и книгам, я только сейчас с ним познакомилась. Как же чудесно и завораживающе пишет Грин. До чего складный и живой слог. Читая, ясно видишь и синеву моря, и красоту прибрежных скал, и алые паруса на горизонте. Представляешь себя Ассоль, чувствуя солоноватый запах моря и ощущая вкус морских брызг на губах. Символ, позволяющий верить в мечту и в любом возрасте, независимо от обстоятельств ждать чудес. Книга не только о чудесах, но и о вечной проблеме неприятия обществом отличных от большинства людей. Александр Грин показывает, что никогда не стоит отчаиваться и главное продолжать верить в то.
Встретятся ли Ассоль и Грей? И каково это — жить, ожидая чуда, жить и искать себя? Книга публикуется в авторской орфографии и пунктуации Автор.
алые паруса личное мнение о произведении отношение к прочитанному
* * «Алые паруса» — советский художественный фильм 1961 года в постановке Александра Птушко, ставший первой полнометражной звуковой экранизацией одноимённой повести-феерии Александра Грина. "Алые паруса" отличное произведение Александра Грина. «Алые паруса» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. Оценки и отзывы покупателей, которые заказали Алые паруса | Грин Александр Степанович в интернет-магазине OZON, помогут сделать вам правильный выбор. Сочинение-отзыв на книгу "Алые паруса", написанное в юбилейный для книги 2021 год (95 лет со дня выхода в свет). В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Алые паруса от автора Александр Грин (ISBN: 978-5-04-170737-8) по низкой цене.
Сочинения к варианту №36 ОГЭ-2023 по русскому языку
Знаменитая повесть-феерия Александра Грина "Алые паруса", которая рассказывает историю о девочке Ассоль, которая потеряла свою мать, когда ей было всего восемь месяцев. Обсуждаем «Алые паруса» Александра Грина. Повесть «Алые паруса» Александра Грина не случайно была переведена на множество иностранных языков – она понятна людям любых наций. «Алые паруса» Александра Грина очаровывают читателя не только своим романтичным и сказочным сюжетом, но и главной героиней. Сочинение-отзыв на книгу "Алые паруса", написанное в юбилейный для книги 2017 год (95 лет со дня выхода в свет).
Рецензия на книгу «Алые паруса» (Александр Грин)
Папа заменил ей и маму, и друзей. Однажды, когда Ассоль было 8 лет, она отправилась в город с игрушками, среди которых был маленький кораблик с шёлковыми парусами. Девочка отпустила свой кораблик в ручеёк, он плыл, а Ассоль никак не могла его догнать. Но вскоре она увидела старичка, державшего её крохотный, но в то же время красивый кораблик. Это был мужчина — собиратель интересных историй и сказок.
Он рассказал Ассоль, что пройдут года, она станет взрослой, и за ней приплывёт принц на таком же корабле с алыми парусами и увезёт в далёкую страну. Придя домой, Ассоль рассказала об этой истории отцу, но случайно услышавший об этом нищий разнёс эту историю по всей Коперне. Теперь все её ровесники кричали ей вслед: «Смотри, Ассоль, Алые паруса плывут».
Читать отрывок О товаре Русский писатель Александр Грин силой своей фантазии создал прекрасные вымышленные миры, где живут красивые, сильные и благородные люди, где добро побеждает зло, где любовь длится вечно. Роман «Алые паруса» стал символом воплощенной мечты о счастье, подарил надежду на «обыкновенное чудо», которое случается в сплошной череде похожих друг на друга дней, составляющих изысканную ткань нашей жизни. Феерическая романтическая сказка о настоящей любви «Алые паруса» увлекает с первых строк захватывающей истории девочки Ассоль, умеющей любить, ждать, верить и мечтать.
Первой его настольной книгой была книга «Приключения Гулливера» Джонатана Свифта. Сначала Саша получал домашнее образование, но в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году он поступил в подготовительный класс местного реального училища, где и появилось прозвище «Грин», ставшее впоследствии псевдонимом писателя. Но это был не единственный его псевдоним: также он подписывал свои произведения, как Мальгинов, Один, Виктория Клемм, Эльза Моравская, Степанов и другими. Многое довелось будущему писателю. У него рано умерла мать, отец женился на вдове. С мачехой у Саши отношения не сложились, и он стал жить самостоятельно с четырнадцати лет. А окончив четырёхклассное Вятское училище, он уезжает в Одессу, чтобы стать моряком. Только моряка из него не вышло. Для того чтобы заработать на жизнь, он пробовал себя в разных профессиях: банщика, рыбака, дровосека, сплавщика, золотоискателя. А вскоре Александр Степанович стал солдатом, однако через несколько месяцев дезертировал. В армии он познакомился с эсеровскими пропагандистами, они и помогли ему сбежать. Член партии эсеров Быховский сказал Гриневскому: «Из тебя вышел бы писатель». И действительно, через несколько лет Александр Грин стал писателем. Трудной, многострадальной была жизнь писателя, но несмотря ни на что он не потерял веру в чудо, в мечту. Каждая его книга, а больше всех «Алые паруса» пронизаны этой верой. Да и сама книга началась с совершенно, казалось бы, незначительного эпизода. Сам Александр Грин рассказывает об этом: «У меня есть «Алые паруса» - повесть о капитане и девочке.
К ней подошёл старик Эгль и пообещал, что обязательно настанет день, когда к ней приплывёт судно с алыми парусами, и прекрасный принц увезёт её в страну сладких грёз. Девочка, обладавшая большим воображением, поверила старому сказочнику и с тех пор каждый день стала приходить на берег и высматривать в морской дали алые паруса. Над её мечтами смеялись все соседи, но она не обращала никакого внимания на их злые, жестокие насмешки. Когда Ассоль подросла и превратилась в красивую, нежную девушку, её случайно увидел Артур Грэй — богатый наследник, с детства мечтавший стать капитаном дальнего плавания. В пятнадцать лет он покинул семью, чтобы обучиться морскому делу на шхуне «Ансельм». Спустя время юноша приобрёл корабль «Секрет» и стал его капитаном. Артуру удалось узнать историю жизни Ассоль и её заветную мечту. Не мешкая, он заказал алые паруса для своего судна и под звуки музыки приплыл к Ассоль. На глазах у изумленной публики девушка взошла на борт корабля и отправилась навстречу счастливой жизни.