вся информация о книге на ReadRate.

Любите читать книги? На нашем книжном портале вы можете скачать бесплатно книги в формате fb2, rtf или epub. Книга Джоджо Мойес — один из самых уникальных и эмоциональных рассказов о любви, написанных за последние годы. Электронная библиотека книг» Лорен М. Фелпс» Главная новость — любовь» Текст книги (страница 1).

Рассказы и истории о любви

Они сохранили многие черты первоисточников: взаимоотношения любящих людей находятся в центре повествования; история рассказывается с точки зрения стороннего наблюдателя редко — от первого лица ; эмоции преобладают над разумом; сюжет построен по линейному принципу. Как жанр начал формироваться на стыке 18 и 19 веков, но окончательно оформился лишь в начале 20 столетия. Но и в наше время он постоянно изменяется и корректируется.

На нашем сайте есть возможность скачать книгу «Новости любви» в формате fb2, html, txt, rtf, epub, mobi, pdf прочитать онлайн. Тут у вас есть возможность ознакомиться с соображениями и заключениями читателей об этой книге.

В предложениях интернет магазинов вы можете найти и купить подходящее издание этой книги.

На которых так просто отыскать свой идеал — нужно лишь ввести требуемые параметры и поисковик выдаст целую кучу результатов. Потом остается лишь написать понравившемуся объекту или нескольким и сделать окончательный выбор. Все просто. Но кто ждет тебя по ту сторону экрана?

Насколько правдивы его ответы? Стоит ли открывать свою душу тому, о ком известно только то, что он сам решил рассказать?

Наша сделка закончилась. Вместо них Разрешаю стонать Нравится 1 Представьте, что в знаменитом романе про оттенки серого вместо невинной девицы была молодая скромная мать-одиночка, а вместо роскошного Мистера — наш отечественный бизнесмен, у которого слишком много Мистер Генофонд Нравится 1 — Договоримся сразу. Между нами не будет никаких отношений. Только секс. Я не собираюсь требовать от тебя верности после того, как все закончится.

У меня не будет никаких претензий. Она облизала свои Любовь в заказе не значится Нравится 0 Она красивая стерва, журналистка, известная разоблачениями знаменитостей. Он успешный бизнесмен, создавший собственную силиконовую долину и спасающий больных детей. У нее в прошлом тайна, которая не Грозный Шторм Нравится 10 — Какого чёрта? Точнее, не проговаривал, а практически орал. Взглядом молнии метал. И все в меня.

И тут Викинг. Я пыталась сбежать от него - но у меня не Викинг. Его прозвали Викингом за то, что он убил двоих людей, отрубив им головы. Лишенный эмоций, двухметровый великан стал негласным главарем выходцев из скандинавских стран, которые Босс и беременный торс Нравится 7 Моя история начинается с того, что меня бросил муж. Ушел к своей секретарше, которая носила ему кофе… в постель, как потом оказалось. Бывший супруг оправдывал себя тем, что я никак не могла от него Босс для подруги Нравится 2 Заметив бородатого красавчика, моя подруга тут же присвоила его себе. И я, конечно, не собиралась переходить ей дорогу.

Вот только бородатый оказался моим новым боссом, который зачем-то решил со мной Не отец моей дочери Нравится 4 - Садись в машину! Я бормочу, дрожа от страха: - Я отдам деньги, украшения... У меня маленькая дочь! Моего бывшего! Ты Наташа, не реви! Мы всё починим Нравится 28 История майора Иштарова - характер тяжёлый, доминирующий, натура неромантичная. По знаку зодиака - носорог.

В таком случае чтение будет отличным способом отдохнуть и увидеть что-то новое. Это возможность Облачное счастье Нравится 1 Когда-то Таня была сильно влюблена, но человек, которого она любила, предал её. Тане казалось, что она всё забыла и пережила, нашла другого мужчину... Назови меня по имени, или Укротить миллионера Нравится 3 — Перевоспитай! Я с собаками еле управляюсь, а тут целый миллионер! И что мне с ним делать? Однотомник Улей.

Книга 3 Нравится 0 Никаких правил. Ни единого шанса на спасение. То, что они считали рукотворным раем, сегодня превратится в утопающий в крови ад. Финальная игра года начнется через считанные минуты.

Книги Современные читать

Новости любви [Барбара Виктор] (fb2)
Любовные романы: лучшие книги в жанре
Женские романы о любви | Дзен
Барбара Виктор - Новости любви о чем книга

Ника Набокова: Нежные письма. Про любовь, про тебя…

Я прячу лицо у него на груди. Некоторое время я вообще не могу ни о чем думать. Потом перед моим мысленным взором вспыхивает картинка вечерних телевизионных новостей: я в эфире — с головы до ног забрызганная Джоем Валери. Вы, люди добрые, которым подавай репортажи покруче и покровавее, ведущиеся не иначе как в прямом эфире!.. А задумывались вы, хотя бы на мгновение, почему вы так бесчувственны к войне?..

Остался плеер и страховка в придачу. Такие дела, Джой. Мне приходит мысль о его последней воле, если бы таковая существовала. Я, такой-то и такой-то, скоропостижно скончавшийся в окрестностях лагеря беженцев города Сабры и чья страховка действительна на сорок лет вперед…» Несколько часов спустя обычная компания журналистов собралась в баре бейрутского «Коммандор-отеля», чтобы за дружеским столом упиться вусмерть.

Израильский генерал все еще со мной. Я познакомилась с ним случайно, еще в начале войны. Его зовут Ави Герцог, и его рука слегка обнимает меня за плечи. Я едва ощущаю его прикосновение.

Где-то внутри я чувствую острую боль, но еще не могу определить ее точного местоположения. Вокруг меня и как бы издалека слышатся голоса.

Не менее крутыми зигзагами идет интимная жизнь Мэгги. Раннее несчастливое замужество, развод, сексуальные эксцессы, разочарования и наконец любовь. Ее избранник красив, умен и добр.

А если я тебя поцелую, то займусь с тобой любовью. А если это случится, я не позволю тебе уехать из Тель-Авива. С чрезвычайной поспешностью я просчитываю в уме варианты. Я все еще пытаюсь подняться. Ноябрь уже начался. До Дня Благодарения всего трое суток.

Мой исполнительный директор предложил мне короткий отпуск, чтобы я могла провести День Благодарения с семьей в Штатах. Для большинства американцев этот день традиционно ассоциируется с весельем, с уютным потрескиванием поленьев в камине, со сладким картофелем, с забавными историями из детства, а также с воспоминаниями, от которых на глаза наворачиваются слезы умиления и хочется обняться со всеми близкими, собравшимися, чтобы обменяться знаками взаимной любви. Что касается меня, то я ничего еще не решила. Ави поцеловал меня. Потом еще раз. Потом увлек на софу в гостиной и, не выпуская из объятий, уложил на подушки. Я захотел тебя в тот самый первый момент, когда увидел.

Ави вытаскивает из-под моей головы подушки и отправляет их на пол. Единственное освещение в комнате — отблески автомобильных фар и уличных фонарей, выстроившихся вдоль всего тель-авивского побережья. Я помню его по Мариону, Тель-Авиву и Бейруту. Я вспоминаю, каким он показался мне сегодня в аэропорту. Его руки обнимают меня, а сам он лежит рядом на узкой софе, прижимаясь ко мне всем телом. Ави не отвечает — лишь крепче прижимает меня к себе, чтобы я перестала дрожать. Со мной, надо сказать, подобное случается, и именно поэтому я старалась избегать его все это время.

Я знала, что нечто подобное со мной обязательно приключится, так или иначе это прорвется наружу. Я касаюсь пальцами его губ, трогаю его лицо и чувствую его щетину. Он не брит, и это по крайней мере говорит о непреднамеренности его действий. Убирая мою руку со своих губ, он целует меня снова и снова. Интересно, что бы сказала на все это Куинси, если бы узнала, как один мужчина влюбился в меня с первого взгляда прямо посреди полей сражений в разбитом на секторы Ливане. Пожалуй, она просто не поверила бы мне. Да я и сама не понимала, почему верю в это.

Ави исследовал языком каждый сантиметр моего тела. Я сопротивлялась разве что одно мгновение. Случалось, я кого-то покупала в постели или продавалась сама. Случалось, меня эксплуатировали в постели. Но никогда мной в постели не обладали. Никогда… до настоящего момента. Когда это происходит в его объятиях, я закрываю глаза, прикусываю язык и начинаю стонать.

Выключив свет, мешающий нам обоим, он опускается передо мной на колени, и все начинается вновь — до тех пор, пока я не перестаю что-либо соображать. Теперь он уже знает, как именно нужно ласкать и целовать меня, и всякий раз он заглядывает мне в глаза, словно желая найти в них подтверждение того, что он обладает мной. Он был превосходен еще до того, как вошел в меня, — самый совершенный и изощренный любовник, какого я только знала в своей жизни. Такого я искала с тех пор, как узнала мужчину. И меня так захватило это занятие, что мои глаза широко открылись, и я с удивлением рассматривала того, кто оказался во мне задолго до того, как в действие был приведен соответствующий орган. Когда я закрываю глаза, Ави берет мою голову в свои сильные и нежные руки и говорит: — Открой глаза и смотри на меня, Мэгги. Я люблю тебя.

Я чувствую, как начинается падение с небывалой высоты, и я понимаю, что, когда оно закончится, наша связь неизбежно заставит меня жестоко страдать от боли. И я заранее задаюсь вопросом, когда это должно случиться, и почему-то не думаю о том, что, может быть, на этот раз все к лучшему. За эти годы оптимизма у меня прибавилось… Однако изумительное чувство полета не проходит, Ави обнимает меня, и в глубине души я надеюсь, что, может быть, это никогда не кончится. Если чувство исчезнет, вернется боль воспоминания о смерти Джоя Валери. Но я не хочу, чтобы такой способ самоутешения перед лицом смерти стал для меня необходим как наркотик. Я больше не могу! И я не уверена в том, что эти слезы мои.

В какое-то мгновение мне кажется, что они наши. Потому что в это мгновение мы составляем с ним одно целое. Пусть только на миг… Все закончилось, но мы не двигаемся. Я глажу волосы Ави и размышляю, стоит ли задать ему один фатальный вопрос, который вот уже несколько часов не идет у меня из головы. Я колеблюсь, боясь испортить то, что уже случилось, поскольку сам Ави уклонился от обсуждения этого предмета. Вдруг я ощущаю раздражение, словно удостоилась оговоренного заранее минимума удовольствия. Я хочу знать, что жизнь продолжается.

Неужели я задала такой сложный вопрос, который требует еще каких-то слов, кроме простых да или нет. Впрочем, как бы там ни было, что сделано, то сделано — мы уже успели с ним переспать… А я-то размечталась, как должна буду остаться в Тель-Авиве и не поеду домой на День Благодарения. Понимаешь, Ави, было просто глупо поверить тому, что ты сказал. Ты ведь сказал, что любишь меня. Однако я поверила. Как поверила и тому, что ты говорил на террасе — что ты на веки вечные задержишь меня в Тель-Авиве и от докучливой необходимости отправляться домой на День Благодарения меня будут отделять миллионы световых лет. Но тебе не понять этого, Ави, потому что в Израиле все — члены одной большой семьи, — за исключением, конечно, палестинских братьев по разуму… Но что еще хуже, я ведь тоже влюбилась в тебя тогда в Марионе — в тот день, когда твоя армия вторглась в Ливан по всей пограничной линии.

Она такая хрупкая… Хотя он не стал углубляться в подробности, я мгновенно все поняла. Всю эту трогательную историю о Рут и Ави. Рут, хрупкая женщина, вполне счастлива, несмотря на двойную жизнь своего муженька. Она впадет в уныние, если он сам начнет заботиться о себе, или, боже упаси, начнет складывать свои грязные рубашки в чужой бак для белья, или, что еще ужаснее, другая женщина будет драить после него раковину. Он не позволяет себе такой жестокости. Спасибо ему. Вот как приблизительно он думает.

С другой стороны, Рут Герцог, по-видимому, всячески дает ему понять, что было бы лучше, если бы со своими мужскими потребностями он разбирался в чьей-нибудь другой постели, — именно этим, кстати, он сейчас и занимается. Таково мое мнение. Удивительные вещи происходят на белом свете, Ави Герцог. Неужели достаточно один только раз переспать с Мэгги Саммерс, чтобы так вот взять и переоценить всю свою прежнюю жизнь?.. Я смотрю на часы, которые лежат на моем ночном столике, и обнаруживаю, что уже почти одиннадцать часов. Ави лежит на боку, положив щеку на согнутую в локте руку, и смотрит на меня. Я отмечаю про себя, что он отнюдь не обнаруживает суетливой поспешности, не лезет под кровать в поисках носков, — разве не эта сцена запланирована в нашем сценарии на тему о безумной страсти и любви?

Похоже, он вообще никуда не собирается уходить. Если кто-то и суетится здесь, так это я сама. У меня съемка в министерстве. А как насчет хрупкой Рут? Той самой, которая не переживет, если он оставит ее. До этого мне не было никакого дела, так как мне было известно, что продление счастья хотя бы на несколько часов — вещь слишком ценная, чтобы ею рисковать. Пока я плескаюсь в ванне, входит Ави и облокачивается о раковину.

Почему ты развелась? Внезапно Ави Герцог превращается во врага. В мои намерения входит всем своим видом демонстрировать молчаливое осуждение всего того, что я, если говорить откровенно, вовсе не подвергаю безоговорочному осуждению — например, любовную связь с женатым мужчиной. Однако выдавать врагу информацию о моей частной жизни отнюдь не входит в мои намерения. И в этот момент я ощущаю необъяснимую солидарность с Рут Герцог — что-то вроде чувства вины за то, что так или иначе продлеваю агонию их отношений с Ави. Я кажусь себе всего лишь исключением из правила, которое не принесет им ничего, кроме пользы. Ави получит, так сказать, заряд бодрости, который поможет ему с честью нести свое семейное бремя.

Какая роль отведена мне? Какая роль отведена Рут?.. Ави, который только что проникал в мое тело и почти пронзил мое сердце, теперь намерен заполучить еще и кусочек моего «я»… В конце концов я решила дать ему этот кусочек. Я хочу сказать, что дает тебе право задавать мне такие вопросы? Он слегка улыбается. Независимо от ответа, Ави Герцог уже владел частью моего «я». Он не понимает меня.

Ему кажется, что за моим молчанием — разочарование тем, что он не свободен и, стало быть, еще не может жить со мной. Впрочем, возможно, это я ошибаюсь, принимая его слова за желание того, чтобы я ради него изменила свою жизнь. Строго говоря, я вообще не уверена, что кто-то из нас готов изменить свою жизнь ради кого бы то ни было. Но сейчас он целует меня. Моя мыльная щека прижимается к его щеке. Вслед за мной он выходит из ванной, надевает носки, влезает в свои галифе цвета хаки и зашнуровывает свои черные, до блеска надраенные армейские ботинки. Одевшись, он усаживается в кресло и наблюдает, как я кисточкой наношу на губы помаду.

После недолгого размышления я кладу на веки зеленые тени — очень осторожно, чтобы это не выглядело чрезмерным перед камерой, а затем наклоняю вперед голову, чтобы расчесать волосы. Наконец я одним движением отбрасываю волосы назад. Вид у меня тот что надо — несколько небрежный и бравый. Кроме того, моя кожа излучает особое свечение, которого я не видела уже много месяцев. Остается лишь надеть очки в роговой оправе и рассмотреть себя в зеркало в полной боевой готовности. Меня просят надевать их для эфира, это якобы придает мне интеллектуальный вид. Что ж, очень может быть… И только теперь я вспоминаю, как уверяла его, что близорука и поэтому не заметила такого человека, как Ави Герцог.

Он поднимается и обнимает меня. Целые шесть месяцев мы могли бы уже быть вместе! Я встаю и стараюсь заглянуть ему прямо в глаза. Вот зачем! Я лежала на постели королевских размеров и смотрела на ее озабоченное лицо. Тихо гудел кондиционер, нагнетая в дорогую голубую спальню свежий воздух. Было всего полдесятого утра, а родительница уже ухитрилась нарядиться, как продавщица модного магазина.

На ней было безупречно белое льняное платье и цветастый шарфик. Макияж без сучка без задоринки. Волосы собраны в шикарный пучок. Несмотря на дикую жару, на ней были даже чулки. Я восхищалась ее готовностью переносить любые страдания, лишь бы выглядеть на все сто. Она присела на край моей кровати. Ее брови озабоченно сдвинулись, она была близка к панике, глядя на мои безутешные рыдания.

Я чувствовала, что она не так тронута моими слезами, сколько раздражена тем, что из-за меня Эрик срочно вызвал ее по телефону. Я автоматически превращалась в дочь Веры, как только не удовлетворяла его в качестве жены Эрика. Точно так же я становилась «дочерью своего отца», как только чем-нибудь огорчала мать. Поскольку я все еще рыдала, родительница внезапно сменила тон, ее голос наполнился сочувствием, — без сомнений, в этот момент она постаралась вспомнить все, что почерпнула когда-то из учебников по детской психологии. Если бы существовал такой учебник под названием «Проблемы воспитания ребенка в возрасте от 20 до 30 лет», возможно, там было бы написано следующее: «Ребенок от двадцати до тридцати лет страдает от невозможности разрешить нравственный конфликт, разрываясь между желанием покончить счеты с жизнью, поскольку это единственный мыслимый выход, и религиозным страхом, проистекающим от убеждения, что самоубийство — тот вид смерти, который особенно противен Богу…» — Мама, я больше не хочу жить. Я ненавижу жизнь! Ты имеешь все, что только можно… — О какой прекрасной жизни ты говоришь?

Я вешу уже почти сто килограммов! Разве много людей может похвастаться таким видом? Я чувствую себя ненужной. Мысль, что, может быть, она недостаточно четко просчитала финансовые возможности Эрика Орнстайна, привела родительницу в ужас. Неужели она ошиблась? Неужели выдала дочку за пустого человека? Работать ради себя самой.

Я хочу сделать карьеру — иначе зачем тебе было посылать меня учиться в колледж? Мать расстроенно взглянула на меня и покачала головой. А потом я выдала тебя замуж за замечательного человека, за Эрика. Было утро. Я лежала невероятно зареванная, с опухшим лицом. Мои слабые пальцы с трудом держали стакан с апельсиновым соком. Главный итог моих размышлений заключался в том, что, увы, в жизни все происходит совсем не так, как мы ожидали.

Кстати сказать, хрустальный стакан, который я держала в руке, был одним из двенадцати в сервизе и являлся решающим аргументом Эрика, когда он вызывал сюда мою родительницу. Дело в том, что накануне восемь из них я расколотила от отчаяния во время очередного семейного разбирательства, поскольку испытывала острый недостаток в словесных доводах. Я обещаю не повышать голос и не плакать. Пожалуйста, Эрик. Просто мне надо спросить тебя кое о чем. Отложи свою газету хотя бы на минуту! Никакой реакции.

Мой голос достиг крещендо и был, вероятно, услышан тремя этажами ниже, а также тремя этажами выше наших шикарных апартаментов в жилом доме на Ист Энд авеню. Теперь ты можешь со мной поговорить? Пожалуйста, позволь мне работать. Большинство женщин и мужчин воюют друг с другом за равную оплату и равные условия работы, я же умоляла позволить мне просто заняться работой, любой работой. Я не хочу, чтобы моя жена работала. Дома тоже есть, чем заняться. Например, заботиться обо мне.

Я слушала, но не понимала. У меня был диплом колледжа. Я также закончила курсы машинописи. Родительница предусмотрительно отдала меня в школу, где училась принцесса Рагда, старшая дочь изгнанного короля Ливии. Родительница говорила, что в жизни может случиться всякое, так что получить приличное образование — это как соломки подстелить. У нее все еще сохранялась психология жертвы русской революции — богатые были ограблены голодранцами, лишились земли, недвижимости, власти. Иногда мне казалось, что мировая история пошла иначе, если бы придворные царствовавшего дома Романовых были своевременно обучены, например, машинописи.

В этом случае большевики, возможно, не стали бы и мечтать о своей революции. Однако посещая занятия в школе, я не могла не проникнуться сочувствием к принцессе Рагде. Уверена, что и ей мамаша твердила то же, что и мне. Когда же я попыталась объяснить эти простые вещи Эрику, растолковать, что работа необходима для душевного и умственного здоровья людям, даже очень богатым, он неизменно отвечал: — Я не допущу, чтобы моя жена служила какой-нибудь ничтожной секретаршей. Это не принято. Не принято — и весь разговор. Я даже куплю тебе пишущую машинку.

А что касается кофе, то этим ты можешь заняться прямо сейчас. Подобные ежедневные баталии с Эриком заканчивались одинаково. Я часами просиживала у телевизора, объедалась пирожными, макаронами с сыром, вообще жевала все, что под руку попадалось. Иногда среди дня я запиралась в уборной и впадала в состояние, похожее на агонию. Я отчаянно пыталась придумать, чем бы заполнить жизнь в промежутках между почти ритуальными походами в кондитерскую или на рынок. Ужин должен был подаваться ровно в семь вечера, а поскольку Эрик смотрел вечерние новости, он был избавлен от необходимости разговаривать со своей ничтожной женой. Родительница была смущена моими сетованиями по поводу того, что я располнела, поскольку именно она убеждала меня, что если я не выйду замуж молоденькой, то меня всенепременно разнесет.

Я подчинилась ей — и что же?.. Но разве я уже не обдумывала все? Разве я не смотрела на себя в зеркало, не видела, что мои зеленые глаза начинают заплывать жиром, что мой нос исчезает между щеками, что еще одна складка готова вот-вот повиснуть у меня под подбородком? Разве я не замечала, что мои груди становятся дряблыми, а моя талия начинает исчезать, сливаясь с тяжелыми бедрами? Мои приятели, врачи из санэпидемстанции, больше не присвистывают восхищенно, когда я появляюсь на улице, верный показатель того, что я безнадежно деградирую… Впрочем, одна-единственная полезная вещь от сидения перед телевизором все-таки была. Мое желание сделаться тележурналисткой окончательно окрепло, и теперь я знала доподлинно, чему именно я хотела бы посвятить свою жизнь. Теперь мне оставалось только превозмочь себя, оторваться от телевизора и пирожных и заняться карьерой.

Признайся, может быть, я смогу тебе помочь, — говорила родительница, разглядывая себя в зеркало. Она подправила выбившуюся из шиньона прядь, подкрасила губы и подрумянилась. Что я могла объяснить родительнице, которая была занята только собой. Как рассказать ей, почему я ненавижу жизнь, в которой каждое мое движение контролируется мужем — человеком, у которого один ответ на все мои проблемы — «заткнись-ка! Эрик говорил мне это множество раз, когда я жаловалась, что нуждаюсь в каком-то занятии, в чем-то сверх супружеского долга удовлетворять его мужские потребности. Но сначала тебе нужно показаться доктору Фельдману. Он пропишет тебе пилюльки, которые немного умерят твой аппетит.

Уверяю тебя, за три месяца ты похудеешь на тридцать килограммов! Хотя она старалась быть спокойной, я чувствовала по голосу, что она близка к истерике. Что и говорить, разве это не верх позора, если Эрик Орнстайн в конце концов будет пренебрегать доченькой, потому что та разжирела и подурнела. В этот момент раздался звонок у входной двери, и родительница поднялась, чтобы открыть. Это была Клара. Я легко определила, что это она, заслышав ор ее довеска, который, проезжая по коридору в коляске, успевал ободрать наши обои. Старшее чадо Клары уже отправилось в школу, и теперь она кантовалась с номером вторым, пока номер третий успешно созревал у нее во чреве.

Появившись у меня в спальне, она смущенно заулыбалась, поскольку невольно стала свидетельницей того, как разыгрались мои нервишки. Мэгги, сестричка, которую всегда считали стойкой и храброй, находилась ныне в процессе активного разложения, а Клара, такая деликатная и ранимая, всех надула и теперь лихо управляется с домом, с муженьком, а также уже почти с тремя детьми. Я живо представила психоаналитика Стивена, моего… как бишь его?.. Клара вопросительно посмотрела на родительницу, которая отрицательно покачала головой и сказала: — Эрик зарабатывает достаточно, и он не хочет, чтобы Мэгги работала. Он ведь ее содержит, — объяснила родительница как само собой разумеющееся. Ты ведь совершенно счастлива тем, что заботишься о Стивене и детях. К чему же Мэгги ненужные заботы?

И если она хочет работать, то это ее право. Если бы я захотела работать, Стивен был бы в восторге от того, что это сделает меня счастливой. Я кивнула. Родительница сняла трубку телефона и набрала номер доктора Фельдмана — Ирвинга Фельдмана, врача-диетолога, преуспевающего и дорогого. Ах, эти его разноцветные пилюльки в серой пластмассовой коробочке — две розовенькие утром, три зелененькие днем и четыре оранжевенькие вечером. Я похудею мгновенно. Да, доктор Фельдман, прекрасно.

Завтра в два. И огромное вам спасибо. Положив трубку, родительница удовлетворенно потерла ладони. Переворачиваясь на постели так, что слезы и сопли размазались по подушкам, я закричала: — И не подумаю идти до тех пор, пока не буду знать точно, что он собирается со мной делать! И ты неблагодарная как всегда. Потому что я не собираюсь этого делать. И родительница вышла вон, взбешенная, но как всегда непреклонная.

Три недели спустя, после пяти сеансов у доктора Фельдмана и пятнадцати занятий в танцевальных классах, я сбросила в весе пять килограммов и подготовила конспект статьи. Как только я смогла влезть в мои прежние наряды, я решила, что пора подыскивать место для работы интервьюером. Когда в четверг вечером Эрик вернулся домой из офиса, я вручила ему для прочтения мою рукопись. Вешая в шкафчик в прихожей его пальто с вышитой у вешалки золотой монограммой, я наблюдала, с каким видом он воззрился на листок с машинописным текстом. Внезапно он побледнел, словно призрак, стал хлопать себя по груди ладонью и ловить ртом воздух. Принеси-ка воды. Я сбегала на кухню за стаканом теплой воды, который и протянула моему умирающему супругу.

Потом я взяла его руку, чтобы пощупать пульс. Потом, вытаскивая стакан из его неловких пальцев, я выплеснула немного воды на его идеальный серый костюм. Я подумала, что тебе плохо с сердцем. Это просто нервы. Эрик проковылял в гостиную и там неподвижно уставился в окно. Разве ты не понимаешь, что, если я буду выбит из колеи, не смогу работать и содержать тебя? Я хочу, чтобы мы оба работали.

Мало того, что ты растолстела и стала выглядеть так отвратительно, что мне стыдно брать тебя с собой на обеды, ты ущемляла мои супружеские права. Вообще Эрик никогда раньше не говорил о супружеских правах, но я знала, что он имеет в виду. Точные его слова были следующими: — Ты стала выглядеть так отвратительно, что я не в состоянии подпустить к тебе моего приятеля! И поскольку никакого приятеля у Эрика не было отродясь, я весьма точно поняла значение этой аллегории. Он проигнорировал мой вопрос. Не я этому виной. Я собирался создать тебе достойную жизнь.

Между тем найдутся сотни женщин, которые готовы были бы вывернуться наизнанку, чтобы сделаться миссис Орнстайн. Наши выяснения отношений затянулись за полночь и снова коснулись моего мертворожденного ребенка. В конце концов я осмелилась задать вопрос, на который до сих пор не могла добиться ответа. Прошу тебя, Эрик, скажи, какого пола был мой ребенок. Эрик взглянул на меня со смешанным выражением отвращения и ярости. Он всегда отказывался разговаривать о мертвом младенце, заручившись в этом поддержкой членов семьи и врачей, поскольку все они сходились на том, что, если я узнаю, какого пола был ребенок, это сделает мое восприятие более конкретным и только усугубит страдания. Для меня же подобные аргументы ничего не значили.

Как он был в данный момент не прав. Он отнюдь не был частью целого. Он был просто нуль.

И кому, интересно, достались бы эти фотографии при разводе? Снимки были сделаны его фотоаппаратом, заявил бы Эрик. Так-то оно так, ответила бы я, но вот улыбочка на фоне мемориала принадлежит мне.

Он будет неистово отсуживать у меня все, включая последнюю бутылку из-под апельсинового сока, какая только отыщется на кухне. Я была уверена в этом, как была уверена в своей беременности. Однако я даже не подумала о том, что в таком случае он будет отсуживать и ребенка.

Я не подумала об этом, потому что ребенка не могло быть. В тот день он отправился в Дахау один, а я осталась в номере, продолжая размышлять над тем, как такое могло со мной приключиться. Я вспоминала большой дом на Лонг-Айленде, где проводила в детстве летние месяцы, — тогда все казалось простым.

Родительница отпечатывала свои очаровательные приглашения на семейные экстравагантные вечеринки. Сейшены у Саммерсов. Простенько и со вкусом.

Лучших аргументов нельзя было придумать… А может быть, не так уж легко и просто все было и тогда. Клара и я сидели под огромным драным зонтом в патио за кухней и жевали бутерброды. Родитель и родительница ссорились в доме.

Бутерброды лежали стопочкой на тарелке посреди стола из красного дерева. Кусочки хлеба, с которых были обрезаны корки. Арахисовое масло, желе, желтый американский сыр, тунец.

Подхватывая языком желе, Клара, кажется, забывала обо всем на свете. По тем обрывкам злых слов, которые долетали до меня, я старалась составить цельное впечатление о разговоре. Речь, кажется, шла о секретарше, которая работала у родителя в адвокатской конторе.

Родительница была весьма расстроена. Она предупреждала родителя, что, если подобное будет продолжаться, она уйдет. И ни слова о нас, о детях, отметила я про себя.

Я готова была зареветь. Куда денемся мы? Я была ужасно напугана появлением в нашей жизни незваной гостьи.

Я взглянула на Клару, но та была слишком увлечена поеданием бутерброда, от которого уже оставался маленький кусочек с капелькой желе и арахисового масла. Вряд ли Клара испытывала такую же боль, как я. А если испытывала, то, вероятно, реагировала на это по-своему.

Ни одна из нас не могла успокоить и ободрить другую, потому что не было никого, кто бы нас этому научил. Родительница выскочила из двери кухни, когда я была готова приняться за бутерброд с тунцом. Следом за ней родитель.

Ослепнув от горьких слез, мать стремительно бежит по направлению к теннисному корту, даже не оглянувшись на меня. Отец усаживается рядом с нами, и я поражаюсь способности Клары тут же втянуть его в разговор о собственных планах на вторую половину лета. Что же, так у Саммерсов заведено — каждый за себя.

Однако тут вмешиваюсь я. В свои девять лет я не слишком разбираюсь в хитросплетениях отношений между полами. Однако даже в девять лет трудно удовольствоваться подобным объяснением.

Впрочем, годы спустя я поняла, что ошибалась. В том-то и дело, что у взрослых действительно очень часто случаются недоразумения, а шикса — для мужчин, вроде моего родителя — действительно означает глупая женщина. Когда Эрик в тот вечер не вернулся в отель к ужину, я почувствовала детский сосущий страх где-то внутри живота.

Да, я помнила этот страх еще с тех пор, когда в конце дня, прислушиваясь, ждала, что в замке входной двери начнет поворачиваться ключ и отец снова войдет в мою жизнь. Я никогда не знала, что случится на этот раз и когда начнется ссора. Я размышляла о том, сколько мне пришлось вытерпеть от него — от моего родителя.

Когда ему было это выгодно, он становился евреем. Когда же он вращался в кругу знакомых моей матери, в кругу титулованных русских аристократов, изгнанных с Родины, то вдруг превращался в нееврея. Он был евреем, когда тщеславно благотворительствовал своими ссудами Нью-Йорк, где влиятельные коллеги резервировали ему местечко за богатыми столами.

Он был неевреем, когда наведывался к своим клиентам, нефтяным магнатам в Техасе, которые дружески шлепали его по заду, отпуская антисемитские шуточки. Все это, без сомнения, имело самое прямое отношение к тому, как складывалось мое детство, которое прошло в богатом жилом доме, стоявшем особняком на Пятой авеню. Я росла в окружении бесчисленных лифтеров и вахтеров, чьи лица я научилась не замечать на улице, когда эти люди, переодетые в цивильное платье, выпадали из служебного контекста.

Я рассматривала их исключительно в качестве прислуги для богатых — для таких семей, как наша, — и смущалась, когда кто-то из них вдруг приветствовал меня, встретив на Медисон авеню. Между тем в отличие от других квартировладельцев мне приходилось проводить в их обществе довольно много времени, потому что отец имел обыкновение не пускать меня в квартиру, если я возвращалась домой позже указанного часа. Пристыженная и оскорбленная, я сидела в фойе на потертом кожаном диванчике около ночного вахтера.

Разве не ужасно провести всю ночь на этом диванчике, а под утро смотреть, как над мрачными зданиями Центрального парка начинает заниматься заря? Может быть, мне следовало бы разъяснить ночному вахтеру по имени Отис, что подобное ночное времяпрепровождение — как нельзя более естественная вещь для молоденькой девушки моего сословия? Может быть, мне нужно было разобъяснить ему, что это для него замечательный повод заняться социологическими наблюдениями на предмет того, как богатеи третируют своих отпрысков?..

Между тем Отис смотрел, как я сижу, забившись в угол дивана, и на его лице прочитывалась боль за меня. Он скорбно качал головой и начинал чистить апельсин, который извлекал из пакета, приготовленного для него миссис Отис. Иногда он по-братски делился со мной апельсином или даже пирогом и занимал меня любезной болтовней до тех пор, пока не звонил родитель и не распоряжался пропустить меня в квартиру.

Мимо меня проходили жильцы, спускавшиеся поутру выгуливать собак. Проходил почтальон с громадной кожаной сумкой через плечо — он тоже был свидетелем того, как я униженно тоскую в фойе. Приходил на дежурство утренний вахтер и начинал судачить о том о сем с коллегами.

Иногда я впадала в своего рода отрешенную созерцательность, размышляя, что безнравственнее в такой непомерной родительской строгости: отцовское пренебрежительное отношение к вахтеру, которого он считал просто низшей формой жизни, или же его бессердечие, когда он не пускал домой собственную дочку, наказывая ее за десять минут опоздания после школьной вечеринки. Когда я ждала возвращения Эрика той ночью в Мюнхене, я пришла к заключению, что, наказывая меня, родитель наказывал и мучил самого себя. Чтобы понять эту простую вещь, мне потребовалось сделаться взрослой и стать миссис Орнстайн.

Однако как все это объяснить Эрику — человеку, который купился на фальшивый фасад моего богатенького и презентабельного семейства, — разве он может понять, как муторно и пакостно на душе у этой позолоченной девушки, которую он взял в жены?.. Подобные размышления навели меня на мысль о возможной нерасторжимости нашего союза. Перед моими глазами даже проплыло видение надгробной плиты, на которой были отчеканены слова: «Здесь покоится Маргарита Орнстайн, возлюбленная супруга Эрика Орнстайна».

Чуть позже мне подумалось, что это был бы не просто Конец, а своего рода последняя запись в книге моего заимодавца. Ну уж нет! В этой жизни мне хотелось еще кое-чего, кроме почетного звания «возлюбленной супруги».

Мало-помалу дело начинало проясняться. Я всегда вела себя как затюканный ребенок, который старается оправдать родителей и всячески отрицает возможность того, что именно они льют деготь в наш мед. Все мои размолвки с отцом я принимала как должное, отыскивая мотивы, объясняющие его поведение, и задним числом оправдывая его, — просто другого выбора у меня не было.

Что касается матери, то она, с ее ледяной рассудительностью в отношение всего, что преподносила жизнь, никогда и не думала скрывать свое безразличие ко мне. Бедный, бедный Эрик Орнстайн. Вот это я и скажу ему, как только он вернется в отель.

Впрочем, ему этого не понять. На его лице отразилось смущение, рука замерла на дверной ручке. И, помедлив, добавил многозначительно: — Знаешь, Мэгги, то, что ты отказываешься быть со мной во время свадебного путешествия, не что иное как начало недопустимого с твоей стороны поведения… Хотя Эрик так или иначе покончил с осмотром мемориальных достопримечательностей, связанных с кошмарами прошлого, я все еще была поглощена кошмарными воспоминаниями о своем детстве.

В конце концов мы оказались в лондонском «Коннот-отеле», и первое впечатление об этом городе никогда не изгладится у меня из памяти. Я как будто попала в закрытый мужской клуб, причем незваным гостем. Я проникла в запретную зону, где висел густой сигарный смог и бил в нос крепкий перегар бренди, где жизнь Эрика потекла в соответствии с финансовыми газетными сводками, а я оказалась из нее выключена.

Эрик прибыл в Лондон, чтобы повидать нужных ему людей, занятых бизнесом, и более чем прозрачно дал мне понять, что в течение дня мне лучше заняться какими-нибудь своими делами. Во время одного из моих бесцельных блужданий по городу я забрела в «Шотландский Дом», чтобы присмотреть себе юбку, и там повстречала Куинси Рейнольдс. Она была моя абсолютная противоположность.

У нее было все, чего не было у меня. Миниатюрная фигурка, рыжие волосы, веснушки и нежный голосок. Несмотря на внешность, она была стойким оловянным солдатиком и придерживалась того мнения, что человек может выжить в любом аду.

Куинси похоронила ребенка, который был неизлечимо болен уже в момент рождения. Именно Куинси приняла решение отключить систему жизнеобеспечения ребенка, когда он лежал в глубокой коме, и его мозг был мертв по меньшей мере двадцать недель. Но и это было еще не все, что довелось испытать Куинси.

В тот самый момент, когда она занималась больным ребенком, муж известил ее, что уходит к какой-то женщине, с которой познакомился в самолете. Куинси рассматривала жизнь как бесконечную полосу препятствий и ухитрилась — да, ухитрилась — сделаться одним из самых удачливых телевизионных агентов. Она вела дела на пару со своим вторым мужем Дэном Перри, весьма известным специалистом по бухгалтерскому учету, который к тому же был достаточно умен, чтобы понять, что горе заставляет человека иначе взглянуть на окружающий мир.

Он понимал, что Куинси нуждается в успехе более, чем в чем-нибудь другом. На двери их офиса была вывешена табличка «Рейнольдс и Перри». Однажды кто-то вывел под ней губной помадой надпись: «вместе до гроба».

Ни Куинси, ни Дэн даже не сделали попытки ее стереть. Человек, считала Куинси, может пережить что угодно, если только не потерял чувства юмора. Это самое чувство и объединило нас, когда мы нашли друг друга в дебрях мохеровых свитеров и кашемировых шалей.

Я бродила между прилавками, заваленных всякой всячиной, и была погружена в мысли о моем замужестве. Эрик уже отчаялся каким-либо образом возбудить во мне энтузиазм и вознаградить за то, что мне приходилось делить с ним супружеское ложе. Когда я думала о том, что наше супружество безнадежно прокисло, по моим щекам текли слезы.

Эрик даже перестал интересоваться моим мнением о технике секса. До него дошло, что я не только не пылаю к нему страстью, но в лучшем случае стараюсь отнестись к этому стоически. Куинси заметила меня сразу.

Когда я взглянула на нее в первый раз, то заметила обручальное кольцо и испытала что-то вроде облегчения: блеск золота, символизирующий узы Гименея, говорил о том, что у нее есть муж, а значит, как женщина она самореализовалась. Она улыбнулась. Мы обе рассмеялись.

Потом занялись шерстяными тканями, потом рассматривали мохеровые кофточки. И наконец направились к выходу, чтобы где-нибудь отметить знакомство. Отыскав маленькое кафе, мы устроились поудобнее и начали наш разговор.

Мы только что вернулись из… — начала я и умолкла, не решаясь поведать ей, какого рода развлекательную программу запланировал Эрик, чтобы достойно провести медовый месяц. А может быть, потому что все это для вас так ново? Мне кажется, что в моей жизни уже больше ничего не будет… кроме надписи на надгробной плите… — Вы хотели сказать — на стене?

Кажется, Куинси поняла меня. По крайней мере, она больше не спрашивала, что я имела в виду. Все говорили нам, что такие съемки вещь совершенно невозможная.

Никто еще не смог получить на это разрешения — как-никак королевская резиденция. Мне стало любопытно. Еще никогда я не встречала женщину, которая, кроме того, что носила обручальное кольцо, занималась собственным бизнесом.

Ничего подобного у меня еще не было, — продолжала она. Его прямо-таки скрючило от зависти, что именно мне удалось добиться этого разрешения. Ведь он сам безрезультатно выпрашивал его два года.

А на телевидении — тем более… Ну а вы что поделываете? В данном случае я интересуюсь вашей работой. Замужество — вещь недостаточная во всех отношениях.

Особенно если вы не очень счастливы. Обратите внимание, прошло только две недели, как вы замужем, а вы уже удивлены тем, что происходит. Разве бы мне полегчало?

В любом случае вам следует подумать, чем заняться. Вас что-нибудь интересует? Сначала робко, а потом смелее я принялась объяснять, что хочу стать журналисткой, причем специализироваться на международной тематике, заниматься событиями мирового масштаба.

Может быть, даже делать репортажи о войне. Она слушала меня очень внимательно и заговорила только, когда я иссякла. Что я могла сказать?

По иронии судьбы это было то самое, о чем я только могла мечтать, но облекать свои призрачные мечты в слова, да еще говорить об этом вслух… — Для телевидения, вы говорите, — сказала я и вспыхнула. Ведь это дело непростое. Куинси опять улыбнулась.

Другой такой, пожалуй, и не сыскать. Я это знаю, потому что я этим занимаюсь. Хотя, так сказать, с другого конца.

Вот до чего мы договорились в нашей первой беседе, которая началась вполне светски. Речь шла о самом сокровенном, о чем я только когда-либо думала в своей жизни. Я умолчала о том, что Эрик Орнстайн бывает весьма недоволен, когда ему приходится ждать.

Не стоило упоминать и о том, что в качестве супружницы я одариваю его чрезвычайно скромно, а он многого и не требует, — так что мне, по крайней мере, нужно постараться не доставлять ему слишком много хлопот вне постели. Я обещаю. Покачав головой, я встала и бережно запрятала ее визитную карточку в свой бумажник.

Я шла в отель с легким сердцем. Настроение было таким, словно я только что почувствовала себя самостоятельным человеком, пройдя акт символической инициации. Впрочем, в действительности дело, может быть, обстояло куда серьезнее, чем какая-нибудь инициация.

Я сделала свой жизненный выбор, и еще неизвестно, к чему это могло привести. Эрик дожидался меня в фойе, сидя на столе и попивая чай. Его нетерпение было очевидным.

Он то и дело вытягивал шею, устремляя взоры по направлению к дверям. Он ждал моего появления и моих оправданий после почти пятнадцатиминутного опоздания. В нашей семье за все плачу я.

Ему понадобилось всего две недели и четыре экскурсии по концентрационным лагерям, чтобы определить правила игры, в которой, как я с удивлением узнала, мне заранее была отведена роль проигравшей стороны. Моя рука покоится на сером цинковом гробу, который вот-вот должен быть загружен в чрево самолета. Накануне у меня был еще один прямой выход в эфир во время очередной бомбежки лагеря беженцев в Сабре, которая унесла немало жизней.

Я стояла перед камерой, рассказывая о текущей ситуации в самом пекле войны, а также рассуждая о том, каким образом война повлияет на дела израильтян, палестинцев и ливанцев. Я говорила и о многом другом, и все это связалось в одно целое — в один из самых потрясающих и драматических телевизионных репортажей, какой только удавалось записать. Впрочем, маловероятно, что американские телезрители действительно способны понять весь ужас того, что целая страна разорвана на части, каждая из которых захвачена противоборствующими группировками, сражающимися за право выжить.

Голос мой прерывался, а на глаза наворачивались слезы, когда я рассказывала о том, как всего несколько часов назад залпом из ручного гранатомета Джою Валери снесло голову. Мой режиссер делал знаки, чтобы я продолжала, и отказывался прервать съемку, несмотря на то, что я со своей стороны показывала ему, что мне необходима передышка. Он сожалел лишь об одном — о том, что у него закончилась пленка, когда все это случилось.

Если бы ему только удалось это заснять, то главная премия в соответствующей номинации была бы у него в кармане. Он уверял меня, что материал отснят грандиозный, и самое главное, нам удалось сделать эпизод прямо с места событий. Что ж, теперь и Джой Валери превратился в эпизод.

Ави Герцог по-прежнему рядом. Генерал с двумя звездами на погонах. Он был рядом со мной, когда погиб Джой Валери.

Теперь он поддерживает меня под руку, пока офицеры проверяют все необходимые документы для сопровождения тела Джоя домой в Штаты. Может быть, мне нужно еще раз попытаться дозвониться родителям Джоя в Стейтен-Айленд, даже если редакция в Нью-Йорке уже известила их о смерти сына. Может быть, им будет чуть легче, если они услышат о случившемся от той, кому это не совсем безразлично, от той, которой Джой рассказывал о своем детстве и о том, каково быть сыном местного полицейского.

Джой, отчаянный парнишка, чей отец иногда сажал в кутузку его дружков, — подростками они были одной шайкой-лейкой. Может быть, миссис Валери будет тронута, если я расскажу ей, как переживал Джой из-за того, что когда-то нагрубил ей, сказав, чтобы она заткнулась со своим богом. Джой в лицах показывал, как глаза у матери испуганно распахнулись, а ладошкой она прикрыла отвисшую челюсть.

Она была в шоке, не в состоянии поверить, что у сыночка, выросшего в доброй католической семье, мог повернуться язык на такие слова… А может быть, и к лучшему, что она больше никогда не услышит о том давнишнем инциденте и будет свято верить, что ее Джой теперь на небесах. Единственное, о чем ей в этом случае останется вопрошать, — почему Всевышний при всей своей бесконечной мудрости отнял у нее единственного сыночка. Слезы текут по моим щекам, когда я вспоминаю, как всего неделю назад Джой приглашал меня к себе домой на День Благодарения.

Я должна сказать миссис Валери: — «Я с вами незнакома, но я знала вашего сына. Я любила вашего сына. И он приглашал меня домой на День Благодарения.

Он меня уверял, что у вас дома больше всего заботятся о том, как принести пользу душе. Понимаете ли, миссис Валери, вот у нас, у Саммерсов, совсем наоборот. У нас заботятся о том, как добиться успеха в жизни, а духовная пища совершенно исключена из нашего рациона».

Мои рыдания все явственнее, и генерал Ави Герцог молча подает мне мятый носовой платок, который извлекает из кармана своих галифе. Я беру платок, даже не взглянув на генерала, и начинаю вытирать глаза и сморкаться. Потом на меня находит что-то вроде столбняка, потому что четверо мужчин поднимают серый цинковый гроб, погружают его на транспортер, и гроб медленно исчезает во чреве самолета.

Джой Валери отправляется домой на День Благодарения. Интересно, было бы ему приятно узнать, что есть люди, которые грустят и печалятся о нем, которые любят его и даже с нетерпением ждут, чтобы получить то немногое, что от него осталось?.. Сегодня в лагере беженцев в Сабре погибли тридцать семь палестинцев.

В том числе семья из шести человек. И не осталось никого, кто бы мог их оплакать. Восемь израильских солдат сложили головы где-то в южном секторе Ливана.

Их смерть разобьет сердца всему народу Израиля. Сегодня я должна вести репортаж от здания министерства обороны Израиля и обсуждать вопрос о текущей позиции израильских вооруженных сил, а также об ответных действиях со стороны палестинского сопротивления в лагере беженцев Шатиллы. Я сую руку в карман моего голубого блайзера и сжимаю грязный клочок бумаги — пресловутый страховой полис Джоя Валери, который теперь можно считать гарантийным талоном для оставшегося от него карманного плеера.

Дело сделано. Створки грузового отсека самолета захлопываются, и публика начинает расходиться. Я медленно бреду прочь, мысленно воспроизводя картину: контейнер с телом исчезает, и больше я его никогда не увижу.

Навстречу мне бежит режиссер и пытается докричаться до меня сквозь рев самолета, который выруливает для взлета. Я киваю. Прямая трансляция, не прямая трансляция — какая к дьяволу разница?..

Вопрос, разрешат ли мне рассказать о том, зачем и почему на войне убивают людей — даже тех, кто просто приехал отснять безумие этой бойни. Не помню, кто именно это сказал. Кто-то из палестинцев, израильтян, а может быть, Куинси?

Подумав о ней, я непроизвольно улыбаюсь. Уж она бы несомненно подобрала достойные слова, чтобы охарактеризовать весь этот содом. Я улыбаюсь вопреки смертельной тоске.

Куинси… Кажется, уже сто лет прошло, как мы обедали с ней в Русской чайной, болтали и хохотали до слез. Куинси, которая была в курсе всех моих дел, включая ту последнюю ночь, когда я наконец ушла от Эрика Орнстайна. Я помню, как она выслушивала все мои жалобы, а я выслушивала всю горькую правду о моем замужестве и о человеке по имени Эрик Орнстайн, которого она терпела только потому, что он был моим мужем.

И была права. Меня подбросит кто-нибудь из Ай-би-эн, — говорю я. Глядя на него, я сознаю, почему вот уже на протяжении шести месяцев я упорно отвергаю ухаживания этого человека.

Много раз я видела его крупную сильную фигуру, когда он широкими шагами спешил по коридорам министерства обороны, но всегда притворялась, что не замечаю его. И всякий раз он старался заговорить со мной, а я слушала его симпатичный мелодичный акцент и притворялась, что не слышу. В конце концов я научилась узнавать его издалека — по взлохмаченным волосам и своеобразной походке.

Он держал руки в карманах и его плечи были слегка приподняты. И я успевала предусмотрительно улизнуть прежде, чем он подходил. Однажды, когда мы столкнулись с ним лицом к лицу на повороте одного из многочисленных коридоров, я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться, взглянув в его смущенные карие глаза.

Он показался мне очень красивым, и, пробормотав какую-то чепуху, я поспешила пройти мимо. Он был так привлекателен, что даже становился опасен. А как вы узнали?

Не берусь описывать его автомобиль типа «седан». Скажу лишь, что у него было четыре колеса, две двери и один руль. Впрочем, это так же ясно, как и то, что генеральская форма включает в себя черные ботинки и штаны цвета хаки.

Я сама села в автомобиль, памятуя об обычаях Израиля, где не знают, что такое помогать женщинам усаживаться в машину, вылезать из нее, предлагать огонь для сигареты, а также не ведают о том, что, позанимавшись любовью с женщиной, не слишком вежливо тут же лезть под кровать в поисках своих носков, кальсон и прочих принадлежностей. Пока Ави заводит машину, я искоса поглядываю на него, быстро прикидывая, сколько ему может быть лет. Пожалуй, около сорока.

Таким образом, у нас разница в возрасте пять-шесть лет. Впрочем, сегодня Мэгги Саммерс, американская тележурналистка, не чувствует себя на тридцать четыре года. Я кажусь себе столетней развалиной, хотя ума у меня не больше, чем у пятилетнего ребенка.

Я чувствую себя так, словно по мне прошелся дорожный каток. Ави направляет автомобиль на хайвей Иерусалим-Тель-Авив. Он обращает мое внимание на всяческие придорожные знаки, указывающие, где располагались стратегические позиции иорданских солдат до Шестидневной войны 1967 года.

Он показывает мне место, откуда иорданские подразделения при помощи полевых биноклей могли бы рассмотреть через окна кнессета, что происходит внутри — в частности, побрился ли с утра израильский премьер. Подобные доводы я уже слышала много раз, — нечего сказать, уважительные причины для того, чтобы тысячи иорданцев продолжали гнить в ужасных лагерях для беженцев. Откинувшись на сиденье, я прикрываю глаза.

В висках у меня стучит, а все тело невыносимо, как никогда раньше, ноет. Я каждый день надеялся вас увидеть, а вы даже отказывались говорить со мной. Сказав это, Ави продолжает смотреть на дорогу.

Открывая глаза, я вижу его чудесные руки, которые мягко лежат на руле. О прикосновении таких рук можно только мечтать, даже не зная, кому они принадлежат.

Современный любовный роман

Мне приходит мысль о его последней воле, если бы таковая существовала. Я, такой-то и такой-то, скоропостижно скончавшийся в окрестностях лагеря беженцев города Сабры и чья страховка действительна на сорок лет вперед…» Несколько часов спустя обычная компания журналистов собралась в баре бейрутского «Коммандор-отеля», чтобы за дружеским столом упиться вусмерть. Израильский генерал все еще со мной. Я познакомилась с ним случайно, еще в начале войны.

Его зовут Ави Герцог, и его рука слегка обнимает меня за плечи. Я едва ощущаю его прикосновение. Где-то внутри я чувствую острую боль, но еще не могу определить ее точного местоположения.

Вокруг меня и как бы издалека слышатся голоса. Кажется, обращаются ко мне. Ужас какой, а?..

Голову снесло! Это ж надо, шальной выстрел из гранатомета — и нет больше Валери… — говорит кто-то, прищелкивая пальцами. Словно соглашаясь со сказанным, Ави обнимает меня чуть крепче.

Значительно позже, обгрызая ноготь и уставившись в облупленный потолок, освещенный слабосильной лампочкой, я вспоминаю о своем единственном посещении психоаналитика. Тридцать минут из пятидесяти я просто проревела.

Узнать, почему О книге «Новости любви» — один из самых известных романов американки Барбары Виктор. Это откровенный и интригующий рассказ о любви молодой тележурналистки Мэгги Саммерс и сильного, уверенного в себе человека — генерала Ави Герцога. Это история вполне современной независимой женщины, которая верит в собственную карьеру, но не верит мужчинам и предпочитает рисковать жизнью, снимая репортажи о террористах, чем довериться любимому человеку. Впервые на американском телевидении женщине-репортеру доверяют вести не кулинарные конкурсы и прогноз погоды, а криминальную хронику.

Эти особенности стали устойчивыми и могут считаться основными признаками жанра. Характеристики современного любовного романа: - присутствие элементов детективного, приключенческого и фантастического жанров; - простой, незамысловатый стиль изложения, привлекающий женскую аудиторию; - неожиданный финал до развязки невозможно предугадать, чем закончится роман.

Мрачный, замкнутый, красивый, со вспыльчивым характером, с татуировками в различных местах, с пирсингом в брови и колючими черными волосами. По слухам, у него есть пирсинг и в других местах…. Действительно ли он так безумен, плох и опасен? Дэниел живет со своим старшим братом Зефом. Их дом — центр вечеринок. Ты хочешь хорошо провести время с наркотиками и алкоголем без всяких вопросов? Колтоны — то самое место, где ты можешь все это найти.

Любовь с уведомлением (Алина Аркади)

Новости любви / полная версия. «Новости любви» – один из самых известных романов американки Барбары Виктор. Романы о любви современных русских и зарубежных авторов доступны полностью без сокращений 40 тысяч книг.

Книги в жанре Любовные романы

Ника Набокова: Нежные письма. Про любовь, про тебя…	Третья книга: Любовь без правил.
10 романтических книг для долгих зимних вечеров	Романы о любви современных русских и зарубежных авторов доступны полностью без сокращений 40 тысяч книг.
Барбара Виктор. Новости любви	Новости любви".
Новости любви - Барбара Виктор, скачать книгу бесплатно	Любите читать книги? На нашем книжном портале вы можете скачать бесплатно книги в формате fb2, rtf или epub.

Новости любви [Барбара Виктор] (fb2)

Книги современные любовные романы читать без регистрации Заходите и читайте книги онлайн бесплатно полностью -библиотека Сентиментальные истории про любовь и ненависть, добро и зло, встречи и расставания. это один из самых популярных жанров литературы, который привлекает миллионы читателей со всего мира.

Виктор Барбара - Новости любви

Полная версия "Новости любви" бесплатно, без регистрации в формате FB2, EPUB, PDF, DOCX, MOBI, TXT, HTML Автор Крупнейшая электронная онлайн библиотека насчитывающая более 328 942 произведений в 270 жанрах. Читать «Современные любовные романы» онлайн бесплатно можно здесь. Холодными вечерами часто хочется отвлечься от серьезного контента, устроиться в кресле и посвятить время чему-то приятному и жизнеутверждающему — например, хорошей книге про любовь, от которой невозможно оторваться. Читать «Современные любовные романы» онлайн бесплатно можно здесь. Но тем и привлекательны современные любовные романы, читать онлайн которые вы можете в нашей библиотеке. Скачать книги любовные романы онлайн бесплатно на телефон или компьютер в популярных форматах fb2, epub, txt.

Барбара Виктор. Новости любви

Что касается романа «НОВОСТИ ЛЮБВИ», то единственно достоверная вещь здесь – география. Книги современные любовные романы читать без регистрации Заходите и читайте книги онлайн бесплатно полностью -библиотека На этой странице свободной электронной библиотеки любой посетитель может читать онлайн бесплатно полную версию книги «Новости любви» или скачать fb2 файл книги на свой смартфон или компьютер и читать её с помощью любой современной книжной читалки.

Новости про любовь книга читать