Новости повесть о сонечке вахтангова

И лишь посмертная «Повесть о Сонечке» заставила читателя «вспомнить» вместе автором о яркой и самобытной студийке МХТ, о ее радостях и горестях начала сурового 1919 года. Владислав Наставшев, впервые приглашённый на постановку в Театр имени Евгения Вахтангова, выпускает новый спектакль – «Повесть о Сонечке» в основе которого – одноимённое произведение Марины Цветаевой. В издание вошли не только «Повесть о Сонечке», но и стихотворения Марины Цветаевой, посвященные Софье Голлидэй и другим героям этой мемуарной повести — поэту Павлу Антокольскому, актеру Юрию Завадскому, режиссеру Евгению Вахтангову, и пьесы.

Спектакль «Повесть о Сонечке» в Театре имени Вахтангова (Новая сцена)

Над постановкой также работали художник по костюмам Майя Майер, художник по свету Руслан Майоров, хореограф Екатерина Миронова. Общественные потрясения становятся для Цветаевой своеобразным катализатором. Сумасшедшая энергия обновления, которой буквально пропитан воздух, дает ей силы, темы, новый язык. О ком бы ни писала Марина Цветаева, она как большой поэт писала о себе.

Общественные потрясения становятся для Марины Цветаевой своеобразным катализатором. Сумасшедшая энергия обновления, которой буквально пропитан воздух, даёт ей силы, темы, новый язык. О ком бы ни писала Цветаева, она, как большой поэт, писала о себе. Примеривала на себя чужие жизни, разные роли.

О ком бы ни писала Цветаева, она, как большой поэт, писала о себе. Примеривала на себя чужие жизни, разные роли. Её проза, соединенная с реалиями жизни, полна магии, которая завораживает… Владислав Наставшев.

Общественные потрясения становятся для Цветаевой своеобразным катализатором. Сумасшедшая энергия обновления, которой буквально пропитан воздух, дает ей силы, темы, новый язык. О ком бы ни писала Марина Цветаева, она как большой поэт писала о себе. Примеривала на себя чужие жизни, разные роли.

БИЛЕТОВ нет

  • Иллюстрации к книге Марина Цветаева - Повесть о Сонечке
  • Билеты на спектакль «Повесть о Сонечке» в Москве
  • Спектакль "Повесть о Сонечке" в театре им. Евг. Вахтангова
  • Владислав Наставшев, режиссер

для чего существуют поэты: "Повесть о Сонечке" М.Цветаевой в Театре Вахтангова, реж. В.Наставшевс

Фото Эли Закировой Сразу оговорюсь, что речь не об однополой любви. В первой части повести Цветаева сообщает: «Мы с ней никогда не целовались: только здороваясь и прощаясь. Но я часто обнимала ее за плечи, жестом защиты, охраны, старшинства. Я была года на три старше, по существу же — на всю себя. Во мне никогда ничего не было от «маленькой». Братски обнимала. Нет, это был сухой огонь, чистое вдохновение, без попытки разрядить, растратить, осуществить»… Любовь их, собственно, как приют двух одиночеств, любовь как игра, как музыка, которую Цветаева складывает из фраз, окутывающих флером, укутывающих тёплом, разбивающих вдребезги, увлекающих в чувственный мир, где трудно сказать чего больше - страсти или боли. Как я люблю - любить!

Как я безумно люблю - сама любить! С утра, нет, до утра, в то самое до-утро - еще спать и уже знать, что опять... Вы когда-нибудь забываете, когда любите - что любите? Я - никогда. Это как зубная боль - только наоборот, наоборотная зубная боль... Обе увлечены Юрой З. Завадским , а тот - «гадкий», непостоянный, слабый, с тщеславием, подогреваемым одним театром.

Марина и Соня делят его, перебирая свои ощущения, точно чётки, перебрасываясь чувствами, как мячиком. Да ведь это же - из последних сил! Смотришь, слушаешь и постоянно ловишь себя на мысли: «Как давно в театре не было слышно такого изумительного, тоненьким пером выведенного текста, за которым встаёт не произнесенное, что и в слова трудно облечь. Поэтому зал три часа не дышит - так звучит Цветаева, так в ее тексте, который мог сочинить только поэт, растворяются артисты. Евгения Крегжде в роли Марины Цветаевой тёмно-коричневый пиджак поверх светлого в тон ему простого кроя платья , Ксения Трейстер - маленькая Сонечка белая блузка с расстёгнутым воротом, темно-синяя юбка и Константин Белошапка один во многих исторических лицах см.

Премьера его первого спектакля на вахтанговской сцене состоится 21 декабря. Выбор литературной основы выглядит логичным. С одной стороны, повесть Цветаевой, посвящённая актрисе и чтице Софии Голлидэй, имеет прямое отношение к истории коллектива. София была ученицей Вахтангова; сам Евгений Богратионович и его Студия напрямую упоминаются в тексте.

С другой стороны, мир Серебряного века — важная тема для режиссёра.

Дмитрий Быков, к которому я отношусь двояко, со свойственной ему убеждённостью в своей правоте включает эту повесть в пятёрку лучших произведений мировой литературы. Осуществить же этот план меня побудил один знакомый, чьи литературные вкусы мне близки и для которого литература стала профессиональным хобби. Подумать только - мужчины советуют читать Цветаеву, читать о какой-то Сонечке! Поэзия - всегда головоломка. С одной стороны, она биографична, с другой - загадочна. Да, стихотворение несёт в себе много данных о поэтах, но они никогда не лежат на поверхности.

В этом прелесть поэзии, поскольку, читая её, ты не столько знаешь что-то, сколько домысливаешь и гадаешь. Здесь Цветаева, как маг во время своего выступления, снимает платок с короба и позволяет нам увидеть, что внутри. При этом, что касается исполнения, она верна себе. Как сначала сказала Ахматова, а потом эту мысль развил И. Очень ёмко подмечено. Действительно, этот фальцет через буквы попадает в глаза, а потом в уши читателя. В начале мне было неловко от всех её восторженностей в адрес 25-летней актрисы Софьи Голлидэй, а потом привыкаешь и ныряешь в её стихию, в ураган.

Сонечка, конечно, лишь прикрытие. На деле это литературный автопортрет самой себя. Это есть её толкование собственных стихов и её оправдание собственным стихам. На рыжий диван в Борисоглебском переулке она усаживала мужчин-поклонников, мужчин-единомышленников. Можно думать всякое. Но вот что она пишет, например, об актёре Владимире Алексееве: С Володей я отводила свою мужскую душу. Сразу стала звать Володечкой, от огромной благодарности, что не влюблен, что не влюблена, что все так по-хорошему: по-надежному.

Цветаева в данном произведении - не поэтесса, склонённая над рукописью, а гиперактивная женщина, ежеминутно находящаяся во взаимодействии, в диалоге с разными людьми. Она приводит свои стихи, но они - не главное. Повесть дышит её репликами, которые напоминают афоризмы, и историями-реминисценциями. У меня когда-то на полке жила очень красивая и очень дорогая фарфоровая кукла.

В жизни Поэта Марины Цветаевой были и почитание, и слава, и семья, и любовь… и смерть младшей дочери, и арест мужа и дочери Ариадны, и эмиграция, и нищета, и одиночество, и трагический уход… В 1918 году совсем юный поэт Павел Антокольский познакомил Марину с «памятнейшим из всех» Юрием Завадским которому Цветаева посвятила цикл из 25 стихотворений «Комедьянт». Они ввели её в Мансуровскую студию Евгения Вахтангова, где она сблизилась со студийцами-вахтанговцами. Для них и под влиянием обожаемого «поэтического божества» — Александра Блока — Цветаева пишет «романтические драмы». Пьеса «Метель», которую Цветаева читала в Студии, Вахтангова не увлекла. Весной 1918 г. Марина Цветаева посвящает Евгению Вахтангову два стихотворения: «Заклинаю тебя от злата» и «Серафим — на орла!

Вот бой! Их оригиналы, написанные её рукой, можно увидеть в Музее-квартире Вахтангова в Денежном переулке. В Мансуровской студии Марина встретила актрису Сонечку Голлидэй, которой и посвятила «Повесть о Сонечке», написанную в эмиграции в 1938 году — в трагический период истории России.

На песке в Вахтанговском театре представил «Повесть о Сонечке» Цветаевой

Потом во время переезда она мистически потерялась, я вспомнила про неё 10 лет спустя, спросила маму, а мама развела руками. Вот если бы Цветаева не написала про реально существовашую Сонечку Голлидэй, то её пропажу тоже никто бы не заметил, да и руками-то не развёл. Я бы хотела, чтобы после моей повести в тебя влюбились — все мужчины, изревновались к тебе - все жены, исстрадались по тебе — все поэты... Конечно, появление Сони Голлидэй в жизни Цветаевой - подарок для поэта. Ведь через эту хрупкую, похожую на четырнадцетилетнюю девушку из произведений Диккенса и Достоевского, Цветаева увидела своё alter ego - чувственное, страстное, неприкаянное, вызывающее сострадание и даже жалость. Сонечка не скупилась падать в любовь, не скупилась дарить поцелуи, делала она это по-актёрски экспрессивно - через мимику, жесты, коленопреклонение, а Цветаева делала ровно то же самое, но через стихи. В произведении автор не отождествляет себя со своей подругой Сонечкой. Но о сходстве догадываешься. Этой жалобе Цветаева посвящает несколько страниц и понятно, что сетование Сонечки находит отклик и в самовосприятии Цветаевой. Да, она часто подчёркивала свою не-женственность, но нельзя сказать, что её не волновала скудность своего гардероба. В своём дневнике за 1918 г.

На лице — веселье. Неопрятность спрятать за улыбкой, а голод скрыть разговорами — в этом вся Цветаева. Более того, Сонечка напоминает Марине о детстве, о поре, по которой она явно тосковала во взрослой жизни. Вся повесть наполнена отсылками к детским книгам и сказкам, это же их она воспела в чудном стихотворении: Из рая детского житья Вы мне привет прощальный шлете, Неизменившие друзья В потертом, красном пререплете. Сонечка для Цветаевой - это также возможность проститься с прошлым и с отжившим. У Цветаевой часто слышится ностальгия по другому веку, в котором всё было лучше, чище и порядочнее. Поэтому в Повести она сетует на неуместность Сонечки в пространстве времени: Ах, Сонечка, взять бы вас вместе с креслом и перенести в другую жизнь. Опустить, так с него и не сняв, посреди Осьмнадцатого века — вашего века, когда от женщины не требовали мужских принципов, а довольствовались — женскими добродетелями, не требовали идей, а радовались — чувствам… Другим отголоском Цветаевской тоски по прошлому является сентиментальный эпизод с примеркой шёлкового платья, которое она достаёт из фамильного сундука и преподносит Сонечке. И в зеркале она ловит отражение хрупко-тонкой девушки, покосившейся под тяжестью четырех женских поколений. Пожалуй, один из самых поэтичных и символичных моментов.

Можно долго рассуждать о природе чувств Цветаевой к Сонечке, я этим заниматься не буду. От себя отмечу лишь то, что Марина полюбила в ней себя. Поэтам-мужчинам нужна муза, чтобы она была постоянным напоминанием о их способности любить и об этой любви писать, а Цветаевой в данном конкретном случае муза нужна была, чтобы найти в ней саму себя.

В конце концов, в разгар действия Сонечке 25 лет. И едва ли актриса молодая могла избежать романов до этого времени.

Конечно, все было. Были и бесчисленные любовники, была и поразительная легкость их смены. Было вечное притом одиночество. Было неистребимое актерское такое, несколько травестишное кокетство. Маленькая девочка в кресле, в котором она и живет, и спит, и ест, и читает, — это, конечно, немножко в сознании современного читателя ЖЖ отзывается «клетчатым плэдом» и все страшной пошлостью, которая с этим соседствует: кутаться в шаль, пить чай или красное вино, рассеянно мечтать, стряхивать пепел — всего этого мы уже навидались.

Навидались мы и пошлости бесчисленных подражателей, эпигонов Цветаевой. И мы в Сонечке эту пошлятину видим: сентиментальность, начитанность, да, но весьма поверхностную, читает она множество дамских романов, которыми она прямо-таки нашпигована, цитатами, ситуациями из которых. Все это не Средневековье и не XIX век, и не «осьмнадцатый век», на который она так часто ссылается, а вот все это, прошедшее через призму массовой культуры, через пошлятину массового чтения... Но тем не менее вот какой удивительный парадокс, мы уже применительно к Зощенко об этом говорили: пошлость становится единственным прибежищем человеческого. Вот есть бесконечно трогательная история, когда Чуковский, который только что ноги не вытирал о прозу Лидии Чарской, который посвящал ей убийственные фельетоны, грубые даже по нынешним меркам, Чуковский, узнав в конце 20-х, что Чарская живет в коммуналке и бедствует, это Чарская, автор 80 книг, книг, которые издавались, переиздавались, которые после революции из рук в руки передавались, — Чарская нищенствует.

И он, который раздалбывал ее прозу, который писал, что это не литература, добывает ей пенсию, и бедная старуха Чарская пишет ему благодарное письмо «Глубокоуважаемый Корней Иванович! Я никогда не знала, что вы такой добрый, такой святой человек! Что-то он начал понимать... Он начал, наверное, понимать, что художество художеством, хороший вкус хорошим вкусом, а в эпоху, когда тебя все время кованым сапогом бьют в лицо, некоторую ценность приобретает простая человеческая доброта, сентиментальность, умиление. И вот эта сентиментальность и умиление в образе Сонечки — это не пошлость.

И не просто детсткость, не актерское кокетство, а это что-то необычайно живучее и трогательное. Это последнее, что остается. Бессмертные тараканы. Тараканы переживают все катаклизмы. Так и пошлость, и сентиментальность детской литературы переживает все.

Неслучайно Цветаева, беспощадно точная в своих определениях, говорит: «В ней многое было от актрисы, но еще больше от институтки». А ведь что такое институтка? Это замкнутое женское сообщество институтское, эти влюбленности, «мой дуся ксёндз», вот по Бруштейн все это хорошо помним, эти истерические ссоры, слезы, томление плоти, постоянная идиотская зависимость от воспиталок, воспеток, воспитательниц, синявок, ненависть к ним, обожание их — в общем, это истерическое, замкнутое, страшное сообщество. Институтское сюсюканье. Но, строго говоря, цена этому сюсюканью в 1918 году возрастает необычайно, потому что вокруг нечеловеческое.

А Сонечка потому так и умиляет, что умиляют ее уменьшительно-ласкательные суффиксы, и сама она такая маленькая, и при этом она отважная, что очень ценно, вот эта замечательная сцена, когда она защищает Марину от жильцов-поляков: «Вы, вы свое грязное белье развесили у нее в кухне! Развешивать мокрое белье у нее в кухне — это так... И «бездарно» у нее про все: и про квадратные тупоносые ботинки, и про погоду — «бездарно» — это у нее самое худшее ругательство. Но мы это актерство прощаем, потому что в мире, где все врут, актер, который врет в силу профессии, а не по зову души, становится некоторым эталоном честности. Именно поэтому Цветаеву так тянет в это время к актерам.

Да, все в студии Вахтангова врут, и сам Вахтангов, которого она побаивается, потому что говорит, что он обдает ее ледяным холодом искусства, он все время искусству предан, жизни для него не существует, но Вахтангов все-таки спасителен в это время, потому что для него искусство выше жизни. А жизнь такова, что ее остается, действительно, только игнорировать. Надо обладать способностью над нею взлететь. Актеры врут на каждом шагу, врет Павлик Антакольский, страстно преданный Вахтанговской студии, врет Юра Завадский, а Юра Завадский врет на каждом шагу, потому что Юра — красавец, все время пытается соответствовать этой красоте, видит, что соответствовать, по большому счету, нечем, изо всех сил пытается дотянуться до собственной внешности. Его лицо...

А выполнить это обещание, сдержать его, по-человечески нечем». Но и ему простительна эта на каждом шагу святая ложь. И такое же актерское кокетство: «Господи, неужели мои руки, бедные руки потрескаются? О, черт! Вот этот наигрыш, эта актерская профессиональная ложь во времена тотальной лжи — это, я вас скажу, большое утешение.

Люди искусства — они вообще невыносимы. Потому что они эгоистичны, потому что они свое искусство ставят выше здоровья собственных детей, и даже когда они бездарны, а это чаще всего и бывает в 90 случаях из 100 — они все-таки абсолютно влюблены в свой талант. И более того, расплачиваются они за это по строгому счету. Ведь графоман, например, расплачивается точно так же, как гений. И проживает чаще всего жизнь гения, только она ничем не оправдана.

Текстов не остается. Но тем не менее люди искусства становятся выносимы в единственные времена — во времена революций. Потому что во времена революций они остаются фанатично верны своему искусству. А все остальные на каждом шагу предают себя и все окружающее. Вот в силу этих двух обстоятельств: своей абсолютной безбытности и своей невероятной любвеобильности, здоровья, заботливости Цветаева опекает Сонечку и бережет Сонечку.

Нужно сказать, что при публикации этой вещи, печаталась она с 4-летним интервалом, в «Новом мире», сначала первая часть, потом вторая. И большинство, кстати, людей моего поколения начали в 1981 году читать сразу со второй, и первая потом очень сильно переменила это все в наших глазах, но мы по сути дела увидели Сонечку совершенно с другой стороны. В этой вещи как раз разрыв в напечатании и долгое существование в двух частях оказалось губительно, потому что это вещь с нарастающей эмоцией, с очень четко проведенным, Цветаевой никогда не изменяет художественная мера, она всегда профессионал, с очень четко проведенным эмоциональным нарастанием. Начинается она, в общем, со сравнительно мирных, сравнительно спокойных констатаций. Начинается с Павлика и Юры.

И с Сонечкой все поначалу хорошо. А вот потом смерть, разлука, рок все более назойливо, настойчиво, досадительно вторгаются вот эту романтическую художественную ткань. Сначала можно от них отмахнуться. Потом совершенно ясно становится, что Сонечка уедет и уйдет в свою отдельную женскую жизнь и выйдет замуж по расчету. Ясно, что погибнет на фронте, уедет и погибнет, и пропадет без вести Володя Алексеев, потому что такие, как Володя, пропадают всегда.

Володя как раз и говорит: «Я не хочу быть актером, я хочу быть человеком». Ясно, что пошлость вот эта затянет Юрия Завадского, про которого Цветаева, влюбленная в него, мстительно говорит ему страшные слова: «Вас любят женщины, а вы хотите, чтобы вас уважали мужчины. А это у вас не получается». Это абсолютно точно. Всех героев, которых на короткое время собрала в подвале Вахтанговской студии любовь и революция, конечно, а это, в общем, для них одно и то же, всех размечет по своим путям — и страшный мартиролог в конце, когда участь живых выглядит еще страшнее участи мертвых, и непонятно, кому больше повезло.

Вот тут не поймешь, кому больше повезло. Но в том-то и ужас, что судьба вторгается в повествование все более назойливо, и из Сонечки, поначалу милой, кокетливой, обыкновенной актрисочки, образуется вдруг вот этот под конец образ католической святой, образ сияющего ребенка, который победил смерть. Конечно, реальная Сонечка Голлидэй была не такой. Но та Сонечка, которую видит Цветаева, — это ребенок, обтанцовывающий смерть. Помните, вот этот танец обтанцовывания смерти?

Вспомните эти кораллы, которые она надевает на себя, ест их, пьет, целует. Появляется все более кровавый, все более жестокий антураж, среди которого, действительно, сияет вот это чистое детское сердце. И, конечно, Сонечка для Цветаевой никоим образом не возлюбленная, со всеми этими пошлостями скучно полемизировать, там не было ни намека на любовь, на какие-то физиологические отношения, ни на что подобное. Она становится для нее символом и олицетворением некоего театра в высшем смысле. Театра на руинах.

Бродячих актеров, которые колесят по стране во время Великой Французской революции. И очень не случайно, что лучшая пьеса, ну одна из лучших пьес Антакольского «Робеспьер и Горгона» как раз о фургоне бродячих артистов, которые колесят по Франции во время якобинского террора. Артист, жонглер, циркач, который по канату ходит над Гревской площадью, где каждый день казнят, — вот что такое Сонечка, вот что такое тот цветаевский театр. Кстати, надо сказать, что о своем самоощущении тех времен Цветаева сама рассказала с исчерпывающей и, я бы сказал, на редкость откровенной печалью, когда она говорит, что всем детям, особенно из хороших домов, всегда нравился мой дом, все тот же по нынешний день, его безмерная свобода и сюрпризность, вот уж, действительно, коробка с сюрпризами, с возникающими из-под ног чудесами, с бездной вместо дна, неустанно подающий новые и новые предметы. Сонечка же сама вся была из Диккенса.

Там же, кстати говоря, Цветаева говорит о себе довольно безжалостные слова. Я, как Сонечка, хочу сама любить как собака. Разве вы еще не поняли, что мой хозяин умер? Что я за тридевять земель и двудевять лет просто вою? Более страшного образа у Цветаевой нет.

А почему, собственно, не придет хозяин? Потому что некого любить, не на кого тратиться. Я с ужасом иногда думаю, например, о последнем эпистолярном романе Цветаевой, о ее романе с несчастным Штейгером, который испугался этой силы, испугался этой траты, испугался «Стихов сироте». Штейгер — несчастный туберкулезник, посредственный поэт, хороший, наверное, но мелкий, ничего не поделаешь, человек, Царствие ему небесное, ему очень, должно быть, было страшно от этого напора. Чтобы выдержать цветаевскую любовь, с ревностью, с капризами, с чувством собственничества, с таким же внезапным охлаждением страшным — это надо быть Сонечкой, наверное.

Режиссёр выступил и автором сценографического решения спектакля, которое выполнил в сотрудничестве с Валерией Барсуковой, а вместе с Иваном Лубенниковым он придумал и музыкальное оформление. Над постановкой также работали художник по костюмам Майя Майер, художник по свету Руслан Майоров, хореограф Екатерина Миронова. По материалам ТАСС.

Итак, «Повесть о Сонечке» в театре им. Вахтангова да, я еще и периодически хожу на постановки, в которых никто не поет — это трехчасовой спектакль Владислава Насташева по автобиографическому произведению Марины Цветаевой, преимущественно воспоминания о периоде ее жизни 1918-1919 г. Обычно перед любым спектаклем я читаю про него всю информацию: кто играет, какой сюжет, по какому произведению поставлено. Могу даже книгу перечитать хотя бы в кратком изложении.

А здесь я что-то не успела, и была в совершенном неведении, о чем будет спектакль. С другой стороны, я считаю, что это хороший тест — если мне, как зрителю, будет и без первоисточника понятно, что происходит на сцене хотя бы на уровне ощущений — это я считаю главное, даже не столько как доскональное понимание сюжета , если артисты сумеют зацепить и полностью раскрыть образ своего героя, если режиссерские и сценарные приемы «считываются», то спектакль хорош. Здесь львиная доля ответственности ложится на 3 актеров, ведь тут не спрятаться, не скрыться и не передохнуть. Каждый из них, как на ладони перед зрителем должен «обнажать» себя а учитывая то, что действие происходит на Новой сцене, с камерной атмосферой и близостью к «аудитории», то сфальшивить нет ни единой возможности, зритель этого не простит.

Евгения Крегжде вообще находится на сцене все 3 часа, и это очень глубокое погружение в образ, которое требует полной самоотдачи, потому что роль непростая еще и, учитывая, как это представлено режиссером. Очень интересно выставлены декорации, что сначала не понимаешь, что перед тобой — берег моря, театр, чья-то квартира а, может, и что-то еще.

Софья Голлидэй. Трагедия без виноватых

«Повесть о Сонечке» Владислав Наставшев, впервые приглашённый на постановку в Театр имени Евгения Вахтангова, выпустил спектакль «Повесть о Сонечке», в основу которого легло одноимённое произведение Марины Цветаевой. 1919 гг. в Борисоглебском переулке. «Повесть о Сонечке» — это ностальгическая, мемуарная, абсолютно насквозь идеалистическая, безусловно, повесть, которая и есть для Цветаевой единственный способ спасти себя во временах, когда ее не любит никто. Купите билеты на "Повесть о Сонечке" в Театре Вахтангова на нашем сайте уже сегодня и наслаждайтесь вечером, полным искусства и волшебства. ПОВЕСТЬ О СОНЕЧКЕ, фото. Повесть о сонечке. Место проведения: Театр имени Евгения Вахтангова,, Арбат, 26. Ксения Трейстер — Сонечка — идеальный и 100-процентный инфантилизм Серебряного века.

«Повесть о Сонечке»

Они ввели её в Мансуровскую студию Евгения Вахтангова, где она сблизилась со студийцами-вахтанговцами. Для них и под влиянием обожаемого «поэтического божества» — Александра Блока — Цветаева пишет «романтические драмы». Пьеса «Метель», которую Цветаева читала в Студии, Вахтангова не увлекла. Весной 1918 г. Марина Цветаева посвящает Евгению Вахтангову два стихотворения: «Заклинаю тебя от злата» и «Серафим — на орла! Вот бой!

Их оригиналы, написанные её рукой, можно увидеть в Музее-квартире Вахтангова в Денежном переулке.

Сонечка сообщает дежурной, что загримироваться она «не успела». Бутова уверена, что время на грим, хотя бы «и не тщательный», у Голлидэй оставалось. Голлидэй] осмелилась выйти, кое-как одетая и совсем без грима!? Ее лицо было красно и кричало; отрезало весь акт, всех исполнителей, всю картину! Конфузясь, она нелепо закрывала лицо кулачонками и еще более нелепо жалась во все углы сцены... Дичает актер. Как роза садовая, породистая вырождается в дикий шиповник. Опять и опять, вновь надо делать прививку культуры, выращивать высшую в нас породу». На мичуринские предложения, направленные обоим мэтрам, последним, конечно, пришлось среагировать.

На доске объявлений МХТ появляется «Обращение» Немировича-Данченко касательно дисциплины, вводятся штрафы на нарушения для артистов и вспомогательного персонала. Станиславский и бОльшая часть членов труппы сочли письмо Бутовой доносом. Будь «личная стипендиатка» вполне невинна, ей можно было бы, пожалуй, рассчитывать на прощение. Но прецедент, к сожалению, уже имел место: увеличенный фотопортрет Сонечки был годом раньше выставлен в одном из московских фотоателье в подписью «Артистка Художественного театра Голлидэй». Взбешенный Станиславский, случайно столкнувшись с Сонечкой в театре, выволок ее тогда за руку на улицу, отвез на извозчике к фотографу, купил у него фотопортрет и вручил его совершенно потерявшейся студийке со словами: «Черт знает что! Какая-то девчонка заставляет меня ездить по Москве и скупать ее портреты! Такие вещи не забываются. После письма Бутовой расположение Станиславского было утрачено для Сонечки навсегда. Письмо передали «для разбора» во 2-ю Студию. С массовки в «Синей птице» С.

Голлидэй тут же сняли. Сонечка предприняла вскоре попытку добиться прощения у Станиславского. Вера Редлих, также участвовавшая в «Синей птице», вспоминала: «Как-то, когда мы гримировались [... Он сейчас в своей гримировочной, скажу ему, что потеря его внимания ко мне, такого дорогого для меня, слишком тяжела. Я сейчас пойду и брошусь под трамвай». Мы пытались задержать ее, но она вырвалась и убежала. Потом мы видели из окна, как она выбежала из театра и вслед за нею появился во дворе Константин Сергеевич без пальто, в одном костюме. Константин Сергеевич так боялся простуды, что в его гримировочной было не две, а три оконных рамы, но, несмотря на эту боязнь, он, испугавшись за Сонечку, побежал за ней и вернул ее уже с Тверской улицы и, обняв за плечи, ласково уговаривая, успокаивая ее, привел в театр. После этого наступила временная светлая полоса в жизни Сонечки. Ей были обещаны роли».

Будем справедливы и к Мчеделову, и к Совету Второй студии: Сонечка здесь по-прежнему получает не только «авансы», но и шубу на зиму, пусть и остающуюся в собственности студии, - и это уже 25 ноября 1918 г. В ней она, очевидно, и на концерте в декабре, когда после выступления со своей «Настенькой» встречается в фойе с Качаловым. Жизнь в двадцать четыре кажется бесконечной, полной надежд и очарования, тем более что предложение Вахтангова остается в силе, даже если репетиции «Куклы Инфанты» и приостановлены. Роль Вахтанга Левановича Мчеделова в судьбе Софии Голлидэй в декабре 1918-го вполне исчерпана и роль эта, при всём «несходстве характеров» актрисы и режиссера, весьма значительна. Яркая сцена и черный зал. С первой секунды чтения у меня запылало лицо, но - так, что я боялась - волосы загорятся, я даже чувствовала их тонкий треск, как костра перед разгаром. Читала - могу сказать - в алом тумане, не видя тетради, не видя строк, наизусть, на авось читала, единым духом - как пьют! Дальше - знакомство. Зимой ее в моей жизни не было. Значит - весной.

Весной 1919 г. В пору первых зеленых листиков». Я, Марина, правда не хотела вас любить! А теперь - мне все равно, потому что теперь для меня его нет, есть вы, Марина». На январь, февраль и март 1919 года у нас по С. Голлидэй практически нет документов. Вот, собственно, и всё про Марину и Сонечку в контексте Сонечкиной судьбы. Все три весенних месяца а точнее, два: апрель и май - у Цветаевой в «Повести». Остается еще несколько писаных из провинции Марине Сонечкиных писем-записочек. Голлидэй в Рузаевку.

На подаренном ей на прощание сборнике «Волшебный фонарь» надпись: «Сонечке! Ничто не случайно. Будет Вам большая сцена Театра, как есть сцена Жизни». От Москвы до нее по рязанской дороге не менее 600 км. Но здесь снова следует сделать ретур в декабрь 1918 года, чтобы уяснить себе «расстановку сил», безусловно повлиявшую и на жизненные планы Софьи. Нам не известно, на что с середины ноября существует С. Голлидэй: в «Синей птице» на большой сцене она больше не занята, репетиции у мансуровцев «Куклы Инфанты» сошли на нет, да и не приносили, вероятно, заработка. Она обращается в Совет студии с запросом о своей занятости. Именно в это нелегкое время Сонечка отправляется к Станиславскому и, обещая кинуться под трамвай, «вымаливает прощение», почти ни к чему конкретному впоследствии не приведшее. Вот такие судьбоносные события непосредственно предшествуют появлению С.

Голлидэй в апреле 1919-го в доме на Борисоглебском. Странно, что в цветаевской «Повести» о них не оказывается ни слова. Марине от Сонечки достается тот самый "лепет" - в жизненно-важные свои дела она Цветаеву не посвящает. Какие-то подвижки к лучшему после визита к Станиславскому всё же имеют место: фамилия «Голлидэй» появляется, приписанная карандашом, против роли Коломбины в «Игре интересов» Бенавенте, в «Сказке об Иване-дураке» Совет предлагает артистку на роль чертенка Единицы. Из «Повести» мы знаем, однако, что на роль эту Голлидэй не утверждена. Однако с апреля все группы и студии МХТ уже обсуждали летние «продовольственные» поездки и готовили их. Все едущие в Рузаевку работать получали полный пансион за счет Студии. Хотя Сонечкины «Белые ночи» не обсуждались вовсе, она была включена в актерскую группу как участница молодежных сцен «Зеленого кольца» и, вместе со всеми, «едущими работать», получила 3000 рублей «подъемных». Можно представить себе, как неприятно поразил деревенский «общажный» быт бывшую институтку Голлидэй, у которой и в московской ее комнатке царил, по словам Цветаевой, образцовый порядок. Вахтангов после репетиций «Инфанты» в мансуровской студии Сонечку, конечно же, по-своему выделяет.

Или жалеет... Перед отъездом из Шишкеева в Рузаевку на запланированные в Москве гастроли труппа показала местным жителям два спектакля. В начале августа 1919 года Мчеделов и «артист Второй студии Александр Иванович Гузеев командируются в г. Симбирск для устройства спектаклей Второй студии по приглашению агитпросвета». В программе «Литературно-художественных вечеров», которые проводились в Симбирске в Народном доме, - отрывки из «Белых ночей» Ф. И вот результат: симбирская газета «Заря» в отчете о концерте: «Наибольший успех выпал на долю талантливой артистки Студии С. Голлидэй, поразительно естественно прочитавшей отрывок из «Белых ночей». Успех ее «Белых ночей» в Народном доме затмил успех спектаклей Второй студии. Он был настолько ярким и так всколыхнул весь город, что уже не городской отдел народного образования, устроитель симбирских гастролей Студии, а городские власти попросили Сонечку задержаться в Симбирске после отъезда труппы и дать в Народном доме сольный вечер». Это ключевой момент в артистической жизни Софии Голлидэй.

Не опасаясь упреков в лапидарном прагматизме, спросим себя, каким же мог быть гонорар за «сольный концерт» на городской симбирской сцене? Так ли удивительно, что двадцатипятилетняя артистка, жившая во Второй студии «от аванса до аванса» - а их ведь нужно было возвращать с гонораров за «Настеньку» - восприняла и хвалебную прессу, и сольный концерт в Симбирске «знаково», как долгожданное подтверждение своих актерских качеств? Вот почему Сонечка лишь «мелькнула» в чужой для нее Москве, которая, как известно, «слезам не верит». Вот почему ей было не до визита к Цветаевой. Так оно и видится из собственноручных Сонечкиных эпистол, разве что с поправкой на словечко «ждал». Насколько красный «военспец» в полковничье-генеральской должности имел возможность «ждать» московскую актрисочку, девчонку - тут сомнений быть никаких не может: не мог. Такие командиры в первую очередь заняты делом, своими прямыми обязанностями, они резонно опасаются репрессий со стороны новой власти. Дело в другом: и симбирский успех, и внимание «красного» военспеца поселяют, очевидно, в Сонечкиной душе надежду, что выжить и хорошо, «красиво» выжить можно и при «красных». Комбриг становится для нее символом возможности интеграции в новую коммунистическую реальность. Сольный вечер в симбирском Народном доме обильно комментирует пресса.

Во Второй студии, в Москве, в это время 3 сентября 1919 г. Сестра покойного Стаховича получает два пуда черной муки, Михаил Чехов, занятый постановкой «Сказки об Иване-дураке» с голлидэевким чертенком Единицей - один пуд. В тот же день Совет студии решает: «До выяснения вопроса о положении в студии С. Голлидэй муку С. Голлидэй не выдавать». Ах, до муки ли теперь Сонечке?! Голлидэй в «объяснительной» Станиславскому, - нет, однажды Евгений Багратионович сказал мне: «Софи, я Вам представлю человека, с которым Вам будет интересно беседовать». Целый ряд мелких совпадений позволяет предположить, что это Александр Николаевич де-Лазари, но Яхонтов внятно указывает на «вьющиеся волосы», которых, вившихся в юности, у де Лазари к 1919 году оставалось немного. Надо заметить, что «Александр Николаевич» конечно женат. Жила она в деревянном домике на окраине города в угловой комнате на первом этаже, с двумя окнами в мокрую, общипанную смородину, с диваном, столом, двумя креслами, умывальником и зеркальцем.

Обедала - в другом, соседнем доме, в частной семейной столовой. Заработанных на гастролях денег пока хватало». И дальше: «...

Цветаева в исполнении Е. Конечно, средствами театра ни Данте, ни Гёте, ни Пушкина не передашь. Но всё же жаль, что сценическую Цветаеву просто не усадили на стул и не дали прочитать не нуждающийся ни в каких постановках текст. Режиссура Владислава Наставшева неровная, видно, что многое хочется использовать с избытком театральных цитат и иногда получается винегрет и гротеск, и комический этюд, и пошлость цирковая веревка двух повешенных , и торопливость, и заигрывание со зрителем. Сафическая тема, если даже именно она привлекла постановщиков, выглядит жалко и исчезает, как исчезает и в целомудренной цветаевской повести, не выдерживает сравнения с тем большИм и страшным, с чем сталкиваются персонажи.

Сценография избыточна берег океана и песок времени , цветаевский чердак, «лишняя» мебель и т.

Во мне никогда ничего не было от «маленькой». Братски обнимала. Нет, это был сухой огонь, чистое вдохновение, без попытки разрядить, растратить, осуществить»… Любовь их, собственно, как приют двух одиночеств, любовь как игра, как музыка, которую Цветаева складывает из фраз, окутывающих флером, укутывающих тёплом, разбивающих вдребезги, увлекающих в чувственный мир, где трудно сказать чего больше - страсти или боли. Как я люблю - любить! Как я безумно люблю - сама любить! С утра, нет, до утра, в то самое до-утро - еще спать и уже знать, что опять... Вы когда-нибудь забываете, когда любите - что любите? Я - никогда. Это как зубная боль - только наоборот, наоборотная зубная боль...

Обе увлечены Юрой З. Завадским , а тот - «гадкий», непостоянный, слабый, с тщеславием, подогреваемым одним театром. Марина и Соня делят его, перебирая свои ощущения, точно чётки, перебрасываясь чувствами, как мячиком. Да ведь это же - из последних сил! Смотришь, слушаешь и постоянно ловишь себя на мысли: «Как давно в театре не было слышно такого изумительного, тоненьким пером выведенного текста, за которым встаёт не произнесенное, что и в слова трудно облечь. Поэтому зал три часа не дышит - так звучит Цветаева, так в ее тексте, который мог сочинить только поэт, растворяются артисты. Евгения Крегжде в роли Марины Цветаевой тёмно-коричневый пиджак поверх светлого в тон ему простого кроя платья , Ксения Трейстер - маленькая Сонечка белая блузка с расстёгнутым воротом, темно-синяя юбка и Константин Белошапка один во многих исторических лицах см. Текст певуч, сладок как сахар и горек, как хлеб на чужбине, которую Цветаева испила сполна. Он звучит на нерве, порой на пределе, и этот предел Владислав Наставшев постоянно усиливает действием, помещая актёров на зыбкую вращающуюся площадку, а те в момент эмоционального напряжения балансируют на ней с риском упасть. Ведь в любви всегда есть такой риск - упасть и даже пасть, потерять, потеряться или зависнуть.

Вот Сонечка с Володечкой параллельно друг другу зависли на вертикальной площадке, как над городом летящие влюблённые на картинах Шагала.

Марина Цветаева и "Повесть о Сонечке"

Таких, например, как «Повесть о Сонечке» в Вахтангово. В издание вошли не только «Повесть о Сонечке», но и стихотворения Марины Цветаевой, посвященные Софье Голлидэй и другим героям этой мемуарной повести — поэту Павлу Антокольскому, актеру Юрию Завадскому, режиссеру Евгению Вахтангову, и пьесы. Свою «Повесть о Сонечке» Марина Ивановна писала в 1937-1939 годах, находясь в небольшом городке Лакано-Осеан на побережье Атлантики, незадолго до своего возвращения на родину.

Куда пойти, что посмотреть: АРТиШОК на Мойке и Повесть о Сонечке

«Повесть о Сонечке», написанная после известия о смерти Голлидэй, стала своеобразным реквиемом ушедшей подруге. Театр Вахтангова представил премьеру на Новой сцене «Повесть о Сонечке» в постановке Владислава Наставшева. Таких тонких материй мало в сегодняшнем театре, а потому есть ощущение: «Повесть о Сонечке» в Вахтанговском по нынешним временам — драгоценная россыпь. И лишь посмертная «Повесть о Сонечке» заставила читателя «вспомнить» вместе автором о яркой и самобытной студийке МХТ, о ее радостях и горестях начала сурового 1919 года.

Премьера спектакля Владислава Наставшева «Повесть о Сонечке».

С этой задачей постановочная команда справилась триумфально: спектакль не выглядит затянутым, не утомляет хотя объективно - мог бы: то витиеватые, то рваные обороты, длинные диалоги. На сцене всего три артиста - помимо Евгении Крегжде, это Ксения Трейстер Сонечка и Константин Белошапка - под условным обозначением "Он", воплощающий дюжину мужских образов. Итак, в 1917-м в поезде по пути в Крым Цветаева вдруг услышала с верхней полки стихи. Узнала чьи - Павла Антокольского. Вернувшись, разыскала его.

Тот познакомил ее со своим другом, актером Юрием Завадским уже тогда он щёголь и эгоист, в спектакле появляется с белыми ангельскими крыльями, сражающими наповал - так Марина вошла в круг театральной Москвы, сдружилась со студийцами Вахтангова. Самого Евгения Багратионовича она, конечно, тоже знала: свою "Метель" читала ему и артистам сама "главное, перед лицом Вахтангова, их всех - бога и отца-командира" , но - пьеса режиссера не увлекла. Это все "доистория", как говорила сама Цветаева, а история началась как раз с чтения этой "Метели", после которой Марина и познакомилась с молодой, подающей надежды актрисой Сонечкой, поразившей ее своей живостью, открытостью и непосредственностью. Да ведь это же - из последних сил!

Подруги вместе и любят, и страдают, но при этом нет в них ни капли соперничества. Они находят утешение друг в друге - в искренних разговорах, в которых каждая может быт самой собой и не притворяться, в душевной близости, в схожем внутреннем темпераменте - каждая готова любить, жертвовать, отдавать всю себя - но есть ли хоть кто-то, кому это нужно и кто это оценит?

На Новой сцене в декабре Владислав Наставшев представит «Повесть о Сонечке», написанную Мариной Цветаевой под впечатлением от ее знакомства с театральной студией Вахтангова. Вахтангова «Сергеев и городок», «Генерал и его семья». Очень хотим, чтобы они что-то поставили у нас», — поделился главный режиссер. Ученик Туминаса по Театральному училищу им.

Бориса Щукина, Шульев ставил спектакли в Театре им. Пушкина, Театре им. Маяковского и др.

Общественные потрясения становятся для Цветаевой своеобразным катализатором.

Сумасшедшая энергия обновления, которой буквально пропитан воздух, дает ей силы, темы, новый язык. О ком бы ни писала Марина Цветаева, она как большой поэт писала о себе. Примеривала на себя чужие жизни, разные роли.

Однако новая роль для Крегжде стала особенной, поскольку она связана с уникальным периодом из жизни Цветаевой. В те годы, когда поэтесса писала «Повесть о Сонечке», она познакомилась с вахтанговцами, писала стихи и пьесы для исполнения на сцене. Источник фото: Фото редакции Как отметил режиссер постановки Наставшев, «Повесть о Сонечке» обладает огромной энергией и силой Марины Цветаевой, уникальной темой и новым языком, а также особой магией поэтессы.

На песке в Вахтанговском театре представили «Повесть о Сонечке» Цветаевой

Автобиографическая «Повесть о Сонечке» была написана М.И. Цветаевой в 1937-1939 годах в городке Лакано-Осеан на побережье Атлантического океана. «Повесть о Сонечке» Цветаева написала после того, как познакомилась с Евгением Вахтанговым и его Студией, из которой вырос театр. Театр Вахтангова выпускает новый спектакль – «Повесть о Сонечке» в основе которого – одноимённое произведение Марины Цветаевой. Эмоциональная, звонкая, нежная и романтичная в самом высоком смысле история о любви по выдающейся прозе Марины Цветаевой «Повесть о Сонечке». Речь идёт о спектакле Владислава Наставшева «Повесть о Сонечке», поставленном им по прозе великого поэта, человека с непростой судьбой Марины Цветаевой. Режиссёр Владислав Наставшев представит «Повесть о Сонечке», написанную Мариной Ивановной Цветаевой под впечатлением от её знакомства с Евгением Богратионовичем Вахтанговым и его Студией, положившей начало нашему театру.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий