У компании Kodak еще в 1970-х был прототип первой цифровой камеры, но они отказались развиваться в этом направлении, испугавшись. Пабло Пикассо мог еще при жизни похвастаться тем, что осуществил свою главную мечту. Па́бло Руи́с-и-Пика́ссо (полное имя — Па́бло Дие́го Хосе́ Франси́ско де Па́ула Хуа́н Непомусе́но Мари́я де лос Реме́диос Сиприа́но де ла Санти́сима Тринида́д Ма́ртир Патри́сио. Творческая биография Пабло Пикассо по-настоящему экстремальна. Представляем виртуальную выставку картин, созданных нейросетью под влиянием творчества великого художника Пабло Пикассо.
Пикассо и импрессионизм – этап и предтеча нового искусства.
Клод Пикассо, сын художника Пабло Пикассо Сын Пабло Пикассо, управлявший наследием отца, скончался в возрасте 76 лет. Выставки пройдут в ведущих европейских и американских музеях в рамках программы «Picasso Celebration 1973–2023» («Праздник Пикассо 1973–2023»). Испанский художник Пабло Пикассо — это более 70 лет творчества, постоянный эксперимент, поиск новых подходов и направлений. Художник хотел пожить по распорядку Пабло Пикассо, чтобы понять, как живописец писал свои шедевры, но не справился с челленджем. Основная задача этой работы состоит в том, чтобы на примере ряда дизайнеров рассмотреть влияние Пабло Пикассо, как самого известного представителя кубизма.
Пикассо направление
Основоположник художественного направления кубизм, популярнейший в мире художник Пикассо прожил 91 год. Пабло Пикассо — все самые свежие новости по теме. Домой ТЕХНОЛОГИИ Искусственный интеллект воссоздает картины Пабло Пикассо. В военное время Пикассо остался на родине и состоял в движении Сопротивления, а в 1944 году вступил в коммунистическую партию.
В ведущих музеях мира пройдут выставки к 50-летию со дня смерти Пикассо
Сегодня художественное наследие Пабло Пикассо, ровно как и его биография, изучены досконально. Творчество Пикассо как нельзя лучше отражает состояние искусства ХХ века, символизирует полную адекватность культуре, сознанию людей, мироощущению того времени. Пабло Пикассо мог еще при жизни похвастаться тем, что осуществил свою главную мечту.
Эрмитаж показал волконскоит, который Пикассо использовал в своих картинах
И теперь Гертруда Стайн проектами и прямым содержанием поддерживала "таможенника" Руссо, Пикассо, Матисса и других художников третьего, четвертого ряда. Правда, и Пикассо знал период полуголодной жизни богемы в Бато Лавуар на Монмартре, но то был недолгий и нестрашный период. Представляем виртуальную выставку картин, созданных нейросетью под влиянием творчества великого художника Пабло Пикассо. Пикассо никогда не скрывал, что берет за основу уже изобретённое до него и вылепливает из этого нечто самобытное. Уже опытный и известный испанец Пабло Пикассо, к тому времени переехавший в Париж, после экспериментов с цветом в «голубом и розовом периоде», переходит к анализу формы. Па́бло Руи́с-и-Пика́ссо (полное имя — Па́бло Дие́го Хосе́ Франси́ско де Па́ула Хуа́н Непомусе́но Мари́я де лос Реме́диос Сиприа́но де ла Санти́сима Тринида́д Ма́ртир Патри́сио.
Карьера Пикассо
Свою первую серьезную картину – "Пикадор" – Пабло Пикассо написал на деревянной коробке и держал при себе всю жизнь. направления, ставшего доминирующим в авангардном искусстве 1980-х годов. На своём творческом пути Пикассо поучаствовал почти во всех значимых направлениях в искусстве XX века. Приходите на уникальную выставку «Сальвадор Дали & Пабло Пикассо» в Сад имени Баумана и откройте для себя новые грани искусства!
В ведущих музеях мира пройдут выставки к 50-летию со дня смерти Пикассо
Это надругательство, кощунство. Люди всегда очень ревниво относились к благообразию своего облика, к понятию нормы, нормальности. И никакие собственно живописные красоты не могли примирить с отступлениями от нее. А Пикассо в его новых вещах даже и от живописных красот как бы демонстративно отрекался: в большинстве случаев они были аскетичны по цвету, почти монохромны. Остается загадкой, почему они не только привлекли внимание в художественных кругах, но принесли художнику и успех, вместо того чтобы вызвать лавину негодования и насмешек. Писатель Жюль Ромен включил в один из своих романов эпизод «Тайна Ортегаля».
Ортегалем назван Пикассо. Описано его ателье, большое, запущенное и голое, ужин у него, его гости, включая Аполлинера, названного настоящим именем. Дело происходит в 1910-х годах. В форме письма к другу Жюль Ромен пишет там следующее: «Подумай только, что Ортегалю всего 30 или 32 года, что он представитель самого передового течения в живописи, то есть самого неприемлемого, даже самого идиотского в глазах клиентуры, которая поневоле должна принадлежать к богатой буржуазии; даже если мы предположим у этой клиентуры максимальную широту кругозора, на какую она способна. Мы достаточно знаем безразличие, непонятливость, которую она проявляет в других случаях в отношении новых течений современного искусства, как трудно заставить ее купить книгу, выслушать какую-нибудь смелую партитуру.
Тем более художник-новатор. Было бы, к сожалению, нормально, если бы он подыхал с голоду. Как с голода начали импрессионисты и их ближайшие последователи. Немного времени прошло с тех пор, как публика, критики и любители научились допускать, что импрессионистская живопись не бессмысленная пачкотня, шутка или бредовая ошибка. Чтобы на другой день после столь большого усилия они были способны возобновить его по другому поводу, признать импрессионизм течением слишком благоразумным и традиционным, поощрять искания в десять раз более ошеломляющие — мне это кажется неправдоподобным.
Вместе с тем я знаю из совершенно достоверных источников, что на днях Ортегаль продал одну свою картину за полторы тысячи франков одному очень известному господину, принадлежащему к наиболее уравновешенным и устойчивым кругам господствующего класса; совсем небольшую картину, которую он, должно быть, писал меньше недели, работая каких-нибудь два часа в день с перерывами, чтобы набить трубку или поболтать со случайно зашедшим товарищем — у него проходной двор, — картину к тому же отталкивающую, схематичную, отвлеченную, серенькую, одним словом, во всех отношениях оскорбительную для представлений любителя о рисунке и живописи, не доставляющую ему никакого чувственного удовольствия. Это очень загадочно. Не есть ли это признак, пока еще местный, того, что у людей пробуждается смелость ума, любопытство, революционный вкус? Хорошо, если бы это было так — каково бы ни было мое мнение об Ортегале вообще и о любой из его картин в частности. Но я сомневаюсь.
Я люблю или чувствовать положение, или понимать его. Наоборот, когда дело касается живописи, французская публика реже всего проявляет верность суждения, чаще всего ошибается относительно задач, которые ставит себе художник, и относительно качеств, придающих ценность его произведениям; и как раз в живописи она легче всего мирится с официальной чепухой»4. Вот любопытное свидетельство мыслящего современника: «тайна Ортегаля» — тайна успеха Пикассо — ставила его в тупик. По-видимому, Жюль Ромен прав в том, что причина была не в повышении эстетического уровня «клиентуры». Вообще приятие или неприятие того или иного художественного явления зависит не столько от степени эстетической культуры, степени понимания специфических художественных качеств, сколько от состояния умов в более широком смысле — от мироощущения, которое назревает подспудно, постепенно пропитывая общественное сознание на его различных уровнях.
Но посмотрим, какова была дальнейшая судьба Пикассо. Его «кубизм» перестал быть угрюмо эзотерическим, особенно с того времени, когда художник начал участвовать в оформлении дягилевских спектаклей, то есть с 1917 года: отныне Пикассо придает кубистским конструкциям оттенок комедийности и игры. Параллельно возникает его так называемый энгровский, или неоклассический, период, с реалистическими портретами прелестных женщин и детей, с пасторалями на пляже и с огромными пышнотелыми «классическими» фигурами. Почему эти вещи нравились публике, понять легче: кончилась война, жизнь упоительна, можно наслаждаться ею. И действительно, в 1920-е годы Пикассо становится уже по-настоящему знаменит, богатые снобы и аристократы ищут его общества, иногда он показывается на великосветских раутах в блестящем одеянии матадора.
Но вдруг, в разгаре хмельного упоения жизнью, которому предавалась послевоенная буржуазная публика, он начинает делать «злое искусство» — такие чудовищные гротески начиная с «Танца» 1925 года , такие издевательские изображения, перед которыми «Авиньонские девицы» могут показаться «головками» Греза. Он открыто демонстрирует свое метафизическое отвращение к той самой публике, которая его ублажала, вызывающе делает «Гитару» из мешковины с торчащими наружу остриями гвоздей, причем собирался еще сделать обрамление из лезвий бритвы. Но ему все прощают, все от него терпят. Прощают даже вступление в Французкую коммунистическую партию. Эренбург, участвовавший вместе с Пикассо в конгрессах в защиту мира, был очевидцем того, как приветствовали художника массы простых людей, не принадлежавших ни к социальной верхушке, ни к художественным кругам.
Они интуитивно почувствовали и признали в нем друга. Но и богатая «клиентура» с удвоенным рвением гонялась за произведениями Пикассо. В конце концов уже один штрих, росчерк, движение руки Пикассо начинают цениться на вес золота; он становится легендарной фигурой, чем-то вроде того сказочного персонажа, которому стоит открыть рот и каждое сказанное слово превращается в золотую монету. В поздние годы жизни слава уже мешала ему жить. Она вынуждала его, человека от природы общительного, любившего быть в окружении людей, сделаться затворником.
В I960 году он говорил Брассаи, посетившему его на вилле «Калифорния», что ему приходится жить в этой вилле как в крепости, за двойными воротами, и даже опускать все занавеси на окнах, так как из окон ближайших зданий на него наводили подзорную трубу. Потом он перебрался в совершенно изолированную виллу, расположенную в горах. Только некоторым суперзвездам западного кинематографа доставалась на долю подобная докучливая популярность. Но в отличие от эфемерной вспышки кинозвезд звезда Пикассо светит на века. Такова удивительная судьба этого любимца славы XX столетия, столь непохожего на других любимцев славы, известных истории, — Рафаэля, Рубенса, Бернини, Тьеполо.
Те, как бы ни различались между собой, имели то общее, что все представляли человека прекрасным, величавым, почти божественным существом. Пикассо же, кажется, делал обратное, не исключая и ранних периодов, когда писал нищих, слепцов, бродяг. Он и тогда не воспевал человека, а лишь сострадал ему. А потом как бы восстал на саму человеческую природу. Я тоже верю, что все — неведомо, что все — враждебно.
Пользуясь привилегиями авиньонского благополучия и осуждая Авиньон одновременно, Петрарка клеймил Авиньон «вавилонской блудницей». Количество публичных домов на территории города Авиньона за время папства удвоилось, девицы легкого поведения стремились туда столь же резво, как и сиенские художники. Сравнение предвоенного Парижа с папским Авиньоном, и обоих мест - с борделем, аллегорию читать следует так. Пикассо говорил своим друзьям, что думал о бордели на Авиньонской улице; не соотнести слово «бордель» с «папским Авиньон» для уроженца Южной Европы невозможно. Когда художник работает, он постоянно прокручивает в уме символы и, если долго складывать два и два, однажды выйдет четыре; при этом, Пикассо не был тугодумом. Сравнение Парижа с публичным домом - это общее место в метафорах того времени — Модильяни, Паскин, Руо, Ван Донген и т. Не оригинально сравнить «праздник, который всегда с тобой» с публичным домом; увидеть родство анклава интернациональной готики, Авиньона, и Парижа, космополитического убежища, через публичный дом — необычно. Пикассо пользуется метафорами авиньонской школы: натюрморт на первом плане, рука, отдергивающая портьеру - это прямые аллюзии на Симоне Мартини и на Бульбонский алтарь, в котором изображена рука, не принадлежащая никому.
Воспроизводя композицию XIV века, Пикассо рисует как сакральная сцена авиньонской живописи превращается в реальность публичного дома. Пикассо в зрелые годы пишет реплики на «Менины» Веласкеса, «Завтрак на траве» Мане; потребность связать воедино историю искусств, представить ее как историю общества — для Пикассо как для любого гения естественна. Аллюзии на античную скульптуру, на африканскую пластику, на Энгра и Делакруа — очевидны; в таком случае, не должны удивлять реплики на Ренессанс и готику — удивляло бы отсутствие таковых. Пикассо воспринимает историю искусств как натуру, с которой работает. Если понять кубизм как постготику, а метафору «Авиньон-Париж-публичный дом» - как характеристику эстетического эскапизма, то в «Авиньонских девицах» следует видеть картину экзистенциальную. Именно проститутка становится но разве Магдалина не стала? Разве не Фантина становится героиней романа «Отверженные»? В отличие от Паскина или ван Донгена, которые рисуют вульгарную продажную любовь, чтобы показать, что весь мир грязен, Пикассо всегда рисует проституток как героинь.
Его ранний холст голубого периода «Селестина», на котором изображена суровая стоическая женщина с бельмом - это портрет сводни «селестина» в Испании — это сводня при махе , в зрелые годы Пикассо рисует испанских мах, за плечом которых прячется горбатая старушка-селестина. На ранней картине перед нами одноглазая суровая героиня, предлагающая купить любовь: это совсем особое отношение к продажной любви. Купить любовь ведь нельзя: любовь дается даром, как награда за смелость. Картина, на которой проститутки то есть, жены на час выступают вперед столь гордо - это насмешка над сюжетом с женами-мироносицами. Сюжет Евангелия таков: пять женщин иногда три, канон варьируется пришли к пустому гробу Господа на Голгофе: Иисус распят, а гроб пуст — это апофеоз человеческого отчаяния, образ безбожия. В иконографии, в частности, в иконографии авиньонской школы — образ пустой гробницы варьируется многократно. Сильнее прочих — алтарь Перусси для церкви в Авиньоне, сделанный неизвестным нам художником по заказу Луи де Рудольфо Перусси в 1480 г. На центральной панели изображен высокий пустой крест и молитва святых, предстоящих перед пустым крестом — акт веры вопреки.
Зритель узнает об отсутствии распятого тела Христа по трем гвоздям, которые все еще вбиты в перекладины, да по прибитой табличке «Царь Иудейский». Феноменальное свидетельство веры в отсутствии Бога далеко не единственный пример в искусстве Прованса. Не имеет значения, видел Пикассо данные работы или нет; это не метод точнее говоря, это детективный метод, имеющий косвенное отношение к духу культуры для определения влияний и движения замыслов. Дух Авиньона — то есть, дух города, куда волей сильных мира сего переместился престол Петра, где случайно собрался цвет «христианского гуманизма» - дух Авиньона внушает мысль о том, что место Бога может оказаться пустым; Бог мог отойти в сторону. Богооставленность — причем, внезапная богооставленность алтарь Перусси и миниатюры в манускрипте Рене Доброго выполнены тогда, когда престол Петра уже вернулся в Рим, и Авиньон опустел — и есть то чувство, которое переживает христианское искусство на пороге тотальной войны. Пикассо пишет картину долго, слишком долго для простой реплики; Макс Жакоб говорил, что однажды друзья найдут художника повесившимся за картиной, настолько Пикассо измучен. Сохранились наброски, впрочем, Пикассо и сам говорит о трансформации замысла и эскизы — на холсте присутствовал студент с черепом. То есть, формально, по бытовому сценарию картины — студент - это посетитель публичного дома; но в аллегории — череп - это символ Голгофы, куда пришли жены мироносицы «Голгофа» переводится как «череп», это место казни, где складывали черепа, поэтому принято изображать на картине Распятия череп, это знак Адама, считается что это череп первого человека, и Иисус жертвой снял первородный грех.
Постепенно освобождаясь от излишних фигур, Пикассо оставил лишь жен мироносиц проституток и руку ангела, отдергивающую занавес. Согласно Евангелию, жены встретили у пустой гробницы ангела, который указал им, что Иисус ушел на небо, иногда рисуют ангела с указующим перстом; здесь же он просто отодвинул покровы инобытия. Готические трансформации объемов в композиции «Авиньонских девиц» напоминают Купальщиц Сезанна, о чем говорено не раз. Геометрические формы религиозного Сезанна сложение природы из атомов, или из модулей — см. Картины революционной эпохи кубизма, времени прорыва, в буквальном смысле слова возводились так, как строились готические соборы, компонуя архитектурные элементы. Возведение угловатого образа отсылает нас к стратегии строительства готического храма, и колючие конструкции кубистов напоминают готические соборы. Готическое витражное окно, в котором фрагменты стекол образуют как бы ячейки, пересеченные свинцовыми спайками, буквально напоминает структуру кубистической картины: именно так художник кубист и рисует, дробя плоскость внутренними линиями на несколько витражных стекол. Объемы и плоскости кубистических картин преломляются и переплетаются как аркбутаны и нервюры — и нет в европейском искусстве более близкой аналогии кубизму.
Если принять, что средневековый готический собор — есть образ отдельно стоящего человека, гражданина с прямым позвоночником, противостоящего пространству общества — то пафос кубизма: строительство вопреки плацдарму войны делается понятен. Кубизм как некогда авиньонская школа фиксировал эклектику разломанной на части эстетики Европы; требовалось собрать стилистические тенденции. Кубизм ведь не разбирает форму на составные части, напротив, кубизм форму выстраивает заново. Кубизм - стройка из осознанной пустоты, с опытом прошлого строительства; холсты раннего кубизма внешне напоминают работу каменщиков собора: создается конструкция, возводится вертикаль, лепится — объем за объемом — здание, камень водружают на камень. Серые и бурые кристаллические граненые формы похожи на каменную породу; в готике камень сохраняет острые края. Новый стиль «кубизм» как и новый стиль Авиньона XIV в. Иной почвы в истории европейской эстетики, помимо «интернациональной готики», у кубизма нет. Отсылка к африканскому искусству Пикассо говорил об африканской скульптуре, впоследствии лики авиньонских девиц стали сопоставлять с африканскими масками оправдана ситуативно: художник увлекался и этим; но в готике достаточно восточных мотивов, завезенных из Крестовых походов.
Провансальскую готику вспоминали часто; Сезанн, Гоген и Гюисманс не единственные; вернуться в Средневековье, значит понять себя. Причем это возвращение к ренессансной готике происходит одновременно с возвращением Европы к расовой идее, и пока Пикассо переосмысляет христианский собор и витраж, его современники, отвергая христианство, «опускаются ниже, к корням», как выражался Клее. Ломти дыни напоминают аркбутаны собора, банка соли, поставленная на возвышение, выглядит как главная башня, распахнутый веер создает структуру готического пространства, в которой легко прочитать вытянутые узкие окна с витражами. Знаменитая «Женщина в кресле» 1910, The Museum of Modern Art New York — заставляет пережить процесс строительства собора, на наших глазах органическая форма усложняются; конструкция божественная, стремящаяся вверх, конструкция храма — прорастает из органики. Особенность кубизма Пикассо в том, что он не отвергает и не рассыпает органическую форму как не отвергает таковую и готика ; напротив того: и готика, и кубизм как бы усиливают интенции микрокосма — чтобы он пророс и развился в направлении макрокосма. Во тьме собора ибо карнация картины соответствует полутьме собора мы видим даже устремленные вверх трубки органа — звучит хорал. Человек — собор, эта мысль лежит в основе кубизма, конструкция человека, его замысел — раскрывается постепенно, Пикассо заставляет это умопостигаемое знание пережить наглядно. То, что скрыто от нас оболочкой тела, а именно хитросплетения костей вен и мышц, готический собор предъявляет как очевидную конструкцию бытия.
И Пикассо, вслед за зодчими соборов, открывает внутренний порядок буквально в каждой вещи. Весь мир устроен как собор, как сложно структурированный храм, возносящийся ввысь. Именно как соборы следует рассматривать длинные вертикальные вещи, написанные летом 1910 года в Кадакесе — «Обнаженная» Национальная галерея искусств, Нью Йорк и «Женщина с мандолиной» Музей Людвига, Кельн. Холст, «Обнаженная», вытянутый вверх почти на два метра, выстроен как последовательное восхождение вверх: так в соборах мы поднимаемся взглядом по ярусам, задерживая взгляд на табернаклях, на скульптурах. Пикассо окончательно остановился на вытянутой вертикальной форме холста, в которую вписывает многосоставную, сложно сконструированную форму, устремляющуюся вверх и замыкающую себя шпилем. Монохромные, каменные, кропотливо возведенные — форма плотно пригнана к форме; эти картины сами являются соборами, сложно-собранными сооружениями. Собственно, видеть в «кубизме» африканскую маску» значит прочесть кубизм в духе расовых теорий, набирающий силу в это время. Пикассо и сам охотно подыгрывал такому прочтению, провоцировал зрителя, вызывал зрителя на реакцию расиста.
Видеть в «кубизме» африканское дикарство - значит принять ту версию наивную будто Пикассо желал просто публику шокировать вандализмом —или, точнее, проверить на вандализм. Так восприняли, кстати, кубизм российские мыслители, взыскующие красивой красоты зрители. Покрывало дня, с его успокоительной пестротой и красочностью, отлетает, вас объемлет ночь, страшная, безликая, в которой обступают немые и злые призраки, какие-то тени. Это — удушье могилы». Бердяев в том же году в статье «Пикассо»: «Когда входишь в комнату Пикассо галереи С. Щукина, охватывает чувство жуткого ужаса. То, что ощущаешь, связано не только с живописью и судьбой искусства, но с самой космической жизнью и ее судьбой. А если и будет весна, то совсем уже иная, новая, небывалая, с листьями и цветами нездешними.
Кажется, что после страшной зимы Пикассо мир не зацветет уже как прежде, что в эту зиму падают не только все покровы, но и весь предметный, телесный мир расшатывается в своих основах. Совершается как бы таинственное распластование космоса. Пикассо — гениальный выразитель разложения, распластования, распыления физического, телесного, воплощенного мира» Тексты Бердяева и Булгакова далеких от фашизма мыслителей в деталях воспроизводят критику вишистского националистического правительства, объявившего Пикассо «жидовствующим художником», чуждым национального чувства красоты. Скорее всего, этот взгляд чужд Булгакову и Бердяеву; однако не усматривают в кубизме радости красок и «гармонии», то есть, упорядоченного мироздания. Если бы их поставили в известность о том, что Матисс разделяет идеалы Вишистского правительства, а Пикассо им оппонирует, философы бы не смутились: «прекрасное», как для Бердяева, так и для Булгакова, не имеет моральной составляющей; они христиане, но вовсе не неоплатоники. Сергей Булгаков, мыслитель, внимательный к деталям, подметил в отношении Пикассо: «Этот молодой художник, родом испанец с примесью мавританской крови очень существенная черта! Словосочетание «мавританская кровь» в данном пассаже является эвфемизмом морисков, крещеных мавров, и марранов, насильно крещеных евреев, Филипп III депортировал из Испании одновременно , уточнение отца Сергия Булгакова характерно. То, что о.
Сергий Булгаков обратил внимание на кровь, любопытно еще и потому, что спустя несколько лет Морис Вламинк и прочие поборники «национальной красоты» подметили ровно то же самое. Отец Сергий продолжает так: «Вот «Нагая женщина с пейзажем», изогнувшаяся в уродливо-эротической позе, — ноги словно лопасти амфибии, грузная, тяжелая, расползающаяся на части: злобный цинизм и вызов растления, бунт трупности и гнили. Вот «Женщина после бала», грузно сидящая на кресле и злобными глазами уставившаяся вдаль, — как идут здесь эти красочные глыбы, между собою не спаянные, для изображения этого вампира, у которого от тела осталась одна злоба да геометрия. Вот «Дама с веером», вся из треугольников и геометрических фигур, злобная, насмешливая и нечеловеческая. Вот три женщины, словно кошмарные видения в багрово пламенеющих тонах, тяжело застыли в пляске. Вот ужасная «Фермерша», состоящая из нескольких геометрических булыжников, вся — тяжесть и косность. Здесь тело потеряло свою теплоту, жизнь и аромат, превратившись в фигуры, в геометрию, в глыбу; жизнь утратила движение и застыла в какой-то гримасе; плоть с каким-то демоническим аскетизмом иссушена и обескровлена. Это — духовность, но духовность вампира или демона; страсти, даже и самые низменные, взяты здесь в чисто духовной, бесплотной сущности, совлеченные телесности.
Здесь проявлен совсем особый, нечеловеческий способ видения и восприятия плоти, дурной спиритуализм, презирающий и ненавидящий плоть, ее разлагающий, но в то же время вдохновляющий художника, который, по иронии вещей, все же говорит только в образах плоти и через плоть. Во время истребительной войны текст Булгакова относится ко времени Первой мировой , Пикассо пишет «Старого еврея и мальчика» - из тех вещей, что священник мог видеть в коллекции Щукина, и «Свидание»; но эти вещи не впечатляют. Любовь и защита слабого еще более слабым, объятья любящих, трепет прикосновения к любимому человеку — это пишет «жидовстующий эмигрант», не имеющие отношения к гармонии империй. Отец Сергий Булгаков не разглядел этого ни в «Свидании», ни в «Старом еврее и мальчике», но последовательно отстаивал то понимание красоты, которое имманентно империи. Характерно, что Булгаков при этом оперирует «неоплатонической» фразеологией, используя ее внутри имперской эстетики. Она предстает в творчестве Пикассо в несказанном поругании, как уродливое, отяжелевшее, расползающееся и разваливающееся тело, вернее сказать, труп красоты, как богоборческий цинизм «Женщина с пейзажем» , дьявольская злоба «После бала» , разлагающийся астральный труп «Дама» с змеиною насмешкой колдуньи «Дама с веером». И все эти лики живут, представляя собой нечто вроде чудотворных икон демонического характера, из них струится мистическая сила; если долго смотреть на них, испытывается род мистического головокружения. Они изображены с такой художественной убедительностью и мистической подлинностью, что невозможно ни на минуту сомневаться в искренности самого певца «Прекрасной дамы», в демоническом стиле и в мистическом реализме его искусства.
Интересно, что по-своему столь же сильное и мистическое впечатление производят и другие картины этой эпохи, с самым безобидным содержанием: nature morte, бутылка со стаканом, вазы с фруктами. Та же непросветленная и беспросветная тяжесть, та же мистическая жуть и тоска. Из всех них истекает некая черная благодать, ощущающаяся в этой комнате почти до физической осязательности. Ни одного светлого луча в этой мертвой и скорбной пустыне, опаленной адским огнем». Такие чувства посетили священника перед готическими картинами Пикассо, стоит ли удивляться, что подобные чувства посетили ревнителей «национального чувства прекрасного» во Франции. Готика — вненациональна; единственная внятная историческая аналогия готическому собору — это Интернационал. И впрямь, национальное сознание прикасаясь к интернациональной концепции, испытывает потребность в национальном чувстве прекрасного. Пикассо говорит: «Когда мы начинали писать кубистически, в наши намерения не входило изобретать кубизм.
Мы лишь хотели выразить то, что было в нас самих. Ни один из нас не составлял особого плана сражения, и наши друзья — поэты — внимательно следили за нами, не давая никаких предписаний». Лирика одиночек не нуждается в пресловутых «общезначимых ценностях», находит общезначимые ценности как бы случайно: в процессе выяснения собственных чувств. Выразить то, что внутри тебя — возможно в том случае, если внутри тебя нечто есть; со временем термин «самовыражение» станет универсальным и бессмысленным: многие считают, что, выражая эмоции, они выражают себя, речь разумеется, но об эмоциях. Если пережить себя как субъекта истории война и революция принуждают к этому , то единство с миром через язык и жест, через традиции и даже через феномен одиночества — позволяет представить всю историю через свою деятельность. Точно так и готический собор можно воспринимать как выражение всей истории Европы. Спросить: «хотел ли Пикассо строить готический собор, вертикалью оспорить плацдармы войны», нелепо — ведь и строитель готического собора XIV века не имел намерения строить именно «готическое» сооружение: в процессе работы поколений «готика» достраивалась сама собой. Важно войти в ритм «бесконечного возведения», как важно войти в ритм бесконечного само-припоминания, тогда кубизм и готика возникают сами.
И кубизм, и готика — это постепенное достраивание объемов, додумывание, включение нового и нового компонента в рассуждение. Кубизм разрушает объем в той же степени, в какой готика разрушает объем романского храма, с тем — чтобы начать новое строительство. У Шеллинга есть термин «бесконечный субъект», он так называет историческое «я», которое в свернутом, нераскрывшемся виде содержит всю историю мира внутри личности, или, точнее сказать, содержит способность понимания истории переживающим субъектом. Процесс самоузнавания Шеллинг называет это «привлечением себя» приводит к раскрытию потенций души, и через самоузнавание возникает язык и речь. Но что, если «самоузнавание» не наступает, что, если камни, из которых надо бы сложить собор, ложатся криво, как попало, и собор выходит кривым — экзистенциализм, современная Пикассо система рассуждения, говорит именно об этом, о возможной ошибке. Осознание бытия может попросту не состоятся; «свернутый» историзм вполне может и не развернуться: историческое бытие человека сумбурно. Прикладывать понятие возрожденческого «гуманизма» к реальности ХХ века непродуктивно; спустя некоторое время об этом будет говорить Хайдеггер. Во всяком случае, использование языка «кубизма» уже в тот момент, когда «кубизм» из высказывания Пикассо превратился в салон и стиль — чревато созданием вещей прямо противоположных мысли и духу Пикассо.
Спустя несколько лет в России возникнет движение супрематизма, также оперирующее геометрическими фигурами. К 1915 году, когда Малевич «изобрел» супрематизм, кубизм для Пикассо давным-давно исчерпал себя, в Европе кубизм перешел в салонную стадию, был подхвачен десятком эпигонов. Большинство из подражателей и толкователей не поняли в кубизме главного: кубизм не разрушал форму, а строил; не разваливал мир, но возводил собор; не ломал объем, а выращивал божественно сложную форму. Эпигоны свели кубизм к приему деструкции, а наивные искусствоведы, сказали, что изображен распад предмета и предчувствие мировой войны. Так можно увидеть распад архитектуры в сложнейших переплетениях нервюр и аркбутанах готики, в то время как готика - лишь усложнение общей конструкции храма. В работе зодчего собора, плетущего каменное кружево, примитивная фантазия хуторянина разглядела лишь квадратики; квадраты и прямоугольники Малевич считал развитием кубизма. Малевич так же относится к кубизму и Пикассо, как относится Сталин - к марксизму и Марксу, то есть, не просто далек от кубизма, но диаметрально кубизму противоположен. Подобно тому как Сталин провозгласил, что «марксизм не догма, но руководство к действию» и объявил военный переворот в России, в стране, где не было пролетариата, - пролетарской революцией, так и Малевич, убежденный всем существом, что продолжает дело кубизма и даже идет дальше, - шел в совершенно другую сторону.
Примитивное лозунговое сознание нуждается в том, чтобы сложное представить плоским; фашизм утилизирует идейные конструкции, сводя их к схеме; сложные идейные конструкции не годятся в принципе. Супрематизм является зримым воплощением сталинизма в знаково-сигнальной системе: воплотить сталинизм в зримую форму проще, нежели воплотить принципы католической веры и философскую систему Гегеля; в силу примитивной сигнальной конструкции агитация Малевича хорошо усваивается. Одна из легенд о «новаторстве» гласит, что Малевич изобрел стиль «супрематизм» - этот поздний, по отношению к кубизму продукт есть идеологизация замысла Пикассо, использование философии для создания идеологии; как и всякая идеология, этот продукт оказался недолговечен. Пабло Пикассо "Девочка на шаре" Метод кубизма, как и суть стиля готики — в том, чтобы утвердить многогранность всякого явления. Вещь надлежит видеть с разных сторон — один из тезисов Пикассо. Он всегда так строит фигуру - женские образы часто объединяют несколько ракурсов в один: зритель видит сразу и грудь, и спину, и профиль, и фас. В кубистических картинах Пикассо показывает многоликую вещь, сочетая в едином предмете несколько измерений. Так и готический собор, устремляясь вверх, сочетает с вертикальной перспективой движения нефов и трансепта.
Метод Пикассо кажется родственным сюрреализму; мастера сюрреализма сочетали несочетаемое порой расчетливо как Дали , но чаще спонтанно, как того и требовала программа сюрреализма следовать подсознанию. Сочетания несочетаемого в картинах Пикассо давали возможность сюрреалистам видеть в мастере «своего», но для Пикассо изучение всех свойств вещи, включая и те, что понимаешь с неожиданного ракурса — это именно реализм. Сам мастер говорил, что не пишет просто «обнаженную», но создает портрет «груди», «ноги», «живота» и соединяет эти автономные сущности комбинация создает впечатление нескольких ракурсов, соединенных в одно изображение. Из сочетания различных точек зрения можно сделать вывод о релятивизме Пикассо; вывод будет ошибочен. Суть высказывания в обратном: истина не многовариантна, но при этом истина не одномерна. Вещь, одушевленную своим собственным смыслом, следует рассмотреть со всех сторон: сравнение Пикассо с Кантом прозвучало уже в ранние годы художника. Автономная сущность предмета — вовсе не исключает участия субъекта в истории; просто связь вещей толкуется сообразно сложности включенной в историю вещи. Пикассо лишен деликатности в рисовании: то, что иной поместил бы в тень, он выводит на свет.
Его утверждения нельзя толковать двояко: «Герника» - осуждает насилие, «Натюрморт с бычьим черепом» 1943 года — изображает ночь Виши: прямые и ясные картины. Но суть самой вещи, изображенной в картинах, многозначна. Сущность образа Быка в Гернике, и суть черепа быка в натюрморте — не равнозначны смыслу картины. Так и фигура Макбета или короля Лира содержит противоречивые качества. И от того, что в философской пьесе Пикассо толкования вещей сложны, его прямые утверждения усложняются. В Париже, куда Пикассо переехал в 1904 году, сосуществовало такое количество противоположных концепций, что не заметить противоречий было нельзя. Рисование Пикассо прежде всего философствование, он рассуждает, рисуя. Согнутое колено старого еврея служит контрфорсом, вывернутые руки гитариста — аркбутаны.
Именно такие одинокие нищие появятся и у самого Пикассо в парижских холстах, и у Паскина, и у Модильяни, и у Сутина. Тощая женщина с утюгом - перекрученная, точно горгулья водостока, состоит из одних лишь сочленений. Можно было бы сказать, что это та же тема, что и Чаплина одиночество, беззащитность в большом городе , та же тема что и у Сутина отчаяние , если бы не тот факт, что Пикассо — готический художник nec plus ultra, а готике неведом страх. Готика существует ради бестрепетного движения вверх; чувство прямого позвоночника, не гнущегося в поклоне — во всех картинах Пикассо. Он не умеет нарисовать согбенной фигуры. Гитарист заплелся в спираль, но позвоночник не согнул, оттого его поза неестественна. Старый еврей, нищий, с изглоданной судьбой, сидит прямой как палка. Женщина, которая гладит белье, выхудилась до костей, ей крайне неудобно гладить, не сгибая позвоночник, но она не гнется.
Готическое искусство существует, чтобы вызвать чувство благоговения перед Богом и гражданское мужество; среди колонн собора и стрельчатых проемов охватывает чувство благоговения. Это благоговение перед мужеством — Господа и коммуны города. Религиозное чувство своеобразное: испанское сознание вряд ли бывает атеистическим в принципе легко разглядеть в Пикассо времен «Тавромахии», когда он рисует матадора как Христа, или когда он вдруг включает евангельский мотив. Но Пикассо религиозный художник с самого начала — с двадцати лет.
Для такого возмущения нужно или повышенное чувство достоинства, или слепое самодовольство. И то и другое шло на убыль. Кризис самосознания продолжался на протяжении следующих десятилетий. Но это был неравномерный процесс. Войны и революции оказывали сильнейшее влияние на состояние умов. Победа пролетарской революции в России вернула веру в могущество разума, в способность человечества учредить разумный общественный строй и продуктивно использовать свою энергию. Такого подъема общественного оптимизма не было в капиталистическом мире, но и там происходили перепады в эмоциональной атмосфере — то сгущались, то разряжались «апокалиптические» настроения, овладевавшие людьми еще до Первой мировой войны. Еще тогда, в сравнительно спокойное время, начали тревожно меняться ритмы искусства, ломаться формы искусство — чуткий сейсмограф. Потом предгрозовое томление духа разрешилось настоящей грозой. Глобальные войны в наш век более, чем что-либо другое, дискредитируют разум. Однако после войны, когда были выпущены, изжиты темные разрушительные инстинкты, люди как бы опомнились и ими вновь овладела жажда жизни, если уж не исполненной достоинства, то по крайней мере «нормальной», с весельем и солнцем, и, как мы видели, это отразилось, как в зеркале, в «неоклассическом» творчестве Пикассо. Тот же феномен — после Второй мировой войны: еще более страшный взрыв безумия, самоуничтожения и затем еще большее отрезвление и воля к нравственному упорядочению, к тому, чтобы образумиться и начать новую жизнь. А через какое-то время разум обращается на подготовку такой радикальной самоубийственной акции, после которой возрождение станет невозможным. Герберт Уэллс, все творчество которого было гимном человеческому интеллекту, на последнем году своей жизни, в 1946-м, опубликовал книгу «Разум при последнем издыхании», где отказывался от прежней своей веры в благую силу разума. Упоминая об этой книге, профессор Колумбийского университета Л. Триллинг говорит: «Однако война, приведшая Уэллса к такому печальному выводу на человечество в целом, имела, скорее, обратное воздействие. Поэтому в ближайшее десятилетие после выхода в свет книга Уэллса не была созвучна умственной жизни общества. Теперь же, в 70-х годах, многие, как и Уэллс в свое время, ощущают бессилие разума в современном мире»8. То, что делал Пикассо на протяжении своего долгого творческого пути, было не просто «созвучно умственной жизни общества», но и предвосхищало ее меняющиеся состояния. В его искусстве записана, зашифрована в пластических иероглифах вся сложная, судорожная внутренняя история современного человека, стоящего то ли перед своим самоуничтожением, то ли перед грядущим обновлением и постоянно мысленно проигрывающего эту альтернативу. Пикассо не занимался предсказаниями и прогнозами, он действовал естественно, спонтанно: «не искал, а находил». Можно верить его признаниям, что он «не знает, почему это нарисовал», «не знает, как это сделал». Его многолетний друг и личный секретарь Сабартес говорил, что Пикассо обладал почти сверхъестественной «пропитанностью» всеми формами реальности: все, что он хоть однажды увидел — мужчин, женщин, детей, животных, растения, — он удерживал в себе навсегда, и ему не нужно было обращаться к модели рисуя. Но, прикасаясь карандашом к бумаге, он не знал заранее, что нарисует, как будто некая сила действовала через него, как через свой орган. Эта спонтанность, как бы стихийность творчества, изливающегося непрерывным потоком в течение многих десятилетий, сама по себе обладала магнетизмом, особого рода убедительностью, парализующей сопротивление. Какие бы химеры ни создавал порой Пикассо — мы их «принимаем», как если бы они были созданы самой природой: что же делать, если природа творит не только лебедей, оленей и розы, но и скорпионов, саранчу и чертополох. Диапазон образов Пикассо — образов наших внутренних состояний — столь же широк от возвышенных и чистых до отталкивающих химерических. Если бы Пикассо только раздавал пощечины современному человечеству, только эпатировал, только творил монстров, он не был бы великим художником века, сколько бы изощренности и художественной изобретательности сюда ни вкладывалось. В XX столетии было и есть множество охотников пугать и запугивать, множество создателей чудовищных гримас, еще пострашнее пикассовских. Их тоже покорно приемлет современное общество, ибо вообще уже не чувствует себя вправе отвергать безумие в искусстве после того, как оно демонстрирует столько безумия в своих делах. Но успех этих апологетов безумия недолговечен и властителями дум они не становятся. Пикассо силен не тем, что он «пугает». Его искусство дает импульс к самопознанию. Человечество, балансирующее на краю бездны, чтобы достичь обновления, должно познать себя беспощадно — в своих явных и скрытых потенциях. В творчестве Пикассо есть эта лютая беспощадность, но в нем есть и надежда. То и другое дано уже в «Гернике», предвосхитившей состояние мировой катастрофы хотя в 1937 году еще далеко было до создания ядерного оружия , — там в адское подземелье врывается гений света. А на исходе войны Пикассо, после кошмарных фантомов, владевших им в предшествующие годы, сделал статую «Человека с ягненком» — символ доверия к жизни! Искусство Пикассо, взятое в целом, в совокупности всех его «периодов», — это, помимо всего прочего, система значений, семантическая система, и поэтому его всемирная известность — известность такого рода, какая в новейшее время чаще выпадала на долю писателей и мыслителей, чем живописцев. Он «дает имена вещам», он «рассказывает», он создает сагу о современном человечестве. Более, чем кто-либо другой из художников XX века, он претворил пластическое искусство в особого рода речь обращенную ко всем , где смысл закодирован в визуальных образах, в какой-то мере возродив древнюю традицию идеограммы. Правда, «иероглифы» Пикассо не имеют твердых условленных значений, они основаны на эмоциональных ассоциациях, художник оставляет широкое поле для фантазии зрителя в каждом отдельном случае. Тем не менее он хотел, чтобы зрители его идеограммы читали — пусть на свой лад. В совокупности они образуют новую мифологию, в которой есть опорные узловые мотивы, сквозные образы, целые тематические комплексы, постоянно и все вновь возникающие, хотя и в обновляемой стилевой трактовке. Например: бродячие циркачи; Арлекин; слепец с поводырем; коррида; мать и дитя; бодрствующий, созерцающий спящего; художник перед своей моделью; человек, оберегающий животное; Минотавр — «рогатый бог», одновременно свирепый и слабый, укрощаемый ребенком. В различных вариациях этих «притч» заложены глубокие раздумья над проблемами человеческой природы, человеческого бытия, разума и безумия, добра и зла. Причем добро и зло не поляризованы — их борьба идет внутри человека, и добро возникает из той же материи, что и зло, из той же глины, из которой человек слеплен. Как сказал однажды об искусстве Пикассо поэт Поль Элюар — оно «то, что всем нужно». И это «нужное» улавливалось, ощущалось людьми, даже вне зависимости от меры их специального, профессионального понимания пластических ценностей, от степени развития эстетического вкуса. Слава искусства Пикассо, казалось бы, столь трудного и дерзкого, ширилась по концентрическим кругам, сделавшись в конечном итоге всемирной и всенародной. Данный текст является ознакомительным фрагментом. Продолжение на ЛитРес.
Созданная исследователем картина «Одинокая крадущаяся обнаженная» будет выставлена на всеобщее обозрение в онлайн - галерее MORF с 13 октября 2021 года. Созданная исследователями картина «Одинокая крадущаяся обнаженная» на фото будет выставлена на всеобщее обозрение в онлайн-галерее MORF с 13 октября 2021 года.
13 удивительных фактов о Пабло Пикассо
Матисс к тому времени уже был широко известен, а Пикассо лишь делал первые шаги на парижской художественной сцене. Между художниками сразу возникла дружба, продлившаяся всю жизнь. Они хорошо знали произведения друг друга и многое из них заимствовали. Увлечение искусством других стран — африканским для Пикассо и персидским для Матисса — возвращение к детскому, "неиспорченному" взгляду на мир коллажи смертельно больного Матисса и поздние "плоские" скульптуры Пикассо , изображение женского тела — все это показывает, насколько близки были идеи двух художников, как внимательно каждый из них следил за тем, что делает другой.
Созданная исследователем картина «Одинокая крадущаяся обнаженная» будет выставлена на всеобщее обозрение в онлайн - галерее MORF с 13 октября 2021 года. Созданная исследователями картина «Одинокая крадущаяся обнаженная» на фото будет выставлена на всеобщее обозрение в онлайн-галерее MORF с 13 октября 2021 года.
Творческие периоды Еще в годы учебы Пикассо не понравилось работать в жестких рамках академической школы. А позднее он не желал и следовать строго определенному стилю, считая, что принципы и правила одного стиля сдерживают его творческую свободу. В результате этого художник на протяжении жизни работал в самых разных стилях, внося в них свое видение. Пабло переживал одиночество, терзался чувством вины, так как мог предотвратить самоубийство друга, что привело его к размышлению о жизни и смерти, одиночестве и страданиях. В этот период он написал серию картин в голубых тонах, пронизанных печалью и одиночеством. Смена обстановки, круговорот столичной жизни помогли Пикассо справиться с депрессией и наполнили его новыми переживаниями. Картины этого периода становятся более светлыми, приобретают розовые оттенки и посвящаются актерам, акробатам и прекрасным девушкам. Тогда же появились и первые обнаженные девушки, которые в этот период еще полны безмятежности. К картинам «розового» периода относятся такие: «Семейство комедиантов», «Акробаты. Мать и сын», «Семья акробата с обезьяной» и пр. От кубизма к сюрреализму через архаичность и классику В начале 20-го века с развитием фотографии запечатлеть окружающий мир стало все проще. Стало ясно, что для выживания живописи ракурс должен сместиться с демонстрации сходства на что-то другое. Постепенно Пикассо пришел к мысли, что если освободить себя от этой имитации мира, то откроются широчайшие художественные возможности. Первый такой опыт пришел к нему в «африканский» период, когда художник познакомился с древним африканским искусством и увидел, что оно не связано с бытом и не особо привязано к формам и деталям. С «Авиньонских девиц» начался период ярких экспериментов, который завершился открытием кубизма. Вначале это был аналитический кубизм с его анализом форм, а затем синтетический кубизм, когда художник создавал целые арт-объекты из газет, ткани и иных материалов. Но когда зрители перестали улавливать замысел новых картин, Пикассо охладел к кубизму и на несколько лет перешел к классицизму. Портрет Ольги в кресле. И все же тяга к особой живописи и свободному самовыражению была слишком высокой, так что уже с 1925 года он перешел в еще более смелый сюрреализм.
Художник безустанно искал способы передать реальность, и кубизм стал для него идеальным инструментом. Хотя произведения Пабло не были оценены критиками, они получили признание публики. Самые известные картины: «Молодая дама» 1909 год , «Обнаженная» 1912 год , «Я люблю Еву» 1912 год , «Натюрморт с журналом» 1912 год. Пабло Пикассо «Авиньонские девицы» Далее был «классический период». В нем жизнь Пикассо сильно изменилась после знакомства и брака с русской балериной Ольгой Хохловой. Рождение сына и семейная жизнь принесли ему новые впечатления и сюжеты. Фигуры на его картинах стали более традиционными и четкими, а цвета ярче. Величайшим результатом интеллектуальных усилий Пикассо стал период сюрреализма, где объекты изобразительного искусства были выражены не в соответствии с восприятием художника, а в согласии с его мыслями. Пабло Пикассо «Купальщицы» «Военный и послевоенный период» сильно повлияли на эволюцию творчества Пикассо. В то время были написаны: «Герника», 1937 г. Вся жизнь Пабло была привязана к искусству рисования — он продолжал творить до самого конца. Последние 15 лет его творчества — это своеобразный симбиоз, переосмысление прошлой работы. Самые известные картины последних лет его жизни — «Поцелуй», 1969 г. По Веласкесу», 1957 г. Личная жизнь Пабло Пикассо Пабло Пикассо «Свидание» Любовные отношения с представительницами прекрасного пола играли главную роль в личной жизни Пабло Пикассо. Ученые-искусствоведы подчеркивают значение семи женщин, оказавших огромное влияние на жизнь и искусство гениального художника. Будучи невысокого роста — 158 сантиметров, живописец обладал сильной мужской энергетикой и потрясающим обаянием. Непреодолимому магнетизму, окрашенному взрывным испанским темпераментом и гениальностью, невозможно было противостоять. Пабло Пикассо в 1933 году. Она была музой молодого автора почти десять лет: без протестов позировала ему голой и не возражала, когда ей приходилось сидеть в квартире два месяца, так как у нее не было туфель, а у Пикассо не было денег, чтобы их купить. Однако это не могло продолжаться вечно, и в конечном итоге они мирно разошлись. Марсель Умбер. Она, как и все последующие возлюбленные великого и успешного Пабло Пикассо, не могла вообразить, что щедрый любовник недавно едва сводил концы с концами. В последнее десятилетие он уже солидно укоренился, а его картины успешно покупали. Марсель была хрупкой, тихой и трогательной, полной противоположностью Фернанды. На портретах художник часто изображал Еву как символ изысканности, непринужденности и легкости. Пабло также писал ее в образе музыкальных инструментов: скрипки или гитары. Марсель была яркой звездочкой, вспыхнувшей на небосводе Пикассо жизни на миг и быстро погасшей. Она скончалась от туберкулеза. Будучи в творческом упадке, Пикассо завязывает тесную дружбу с Жаном Кокто, писателем и художником, который призывает его создать декорации к балету «Парад» для Дягилевской труппы. Это задание приносит мастеру новую энергию, и он встречает молодую балерину Ольгу Хохлову, дочь русского полковника. Вскоре 27-летняя девушка оставляет сцену ради брака, и в 1918 году они становятся мужем и женой.
Читайте также
- В ведущих музеях мира пройдут выставки к 50-летию со дня смерти Пикассо
- И Пабло, и Диего, и Хосе
- Матисс. Пикассо
- Пикассо — Блог на
- Динамический принцип Пикассо
Источник вдохновения
- Искусство неподражаемого художника Пабло Пикассо
- Ранние работы
- Пабло Пикассо - Стиль и техника
- Графику Пабло Пикассо привезли в Ижевск — Новости Ижевска и Удмуртии - Udm-info