— Пап, тебя мама в баню зовёт. В бане с мамой и тётей. Мать и дочь сауна. Мама с дочей в бане частное. История №893083 Ребёнком я посещал женскую баню. С мамой бане истории. Баня книга. История русской бани.
Одна баня на две семьи рассказ. Эротические рассказы - банька
Рассказы» Поиск» Мама в бане подсмотрел. Мама и сама рассказывала в бане о своём далёком и трудном детстве. Её мохнатый лобок, двумя половинкими уходящий в промежность и торчащий между ними клит (в детстве, моясь в бане, я помню гордился, что у мамы писюн как у меня).
Рассказ о моей маме. Часть 4: Снова в баню
Мыться мы с мамой теперь ходили в квартиру к ее подруге, где была ванна. кошмар моего детства Мое детство было всяким интересным, увлекательным, разнообразным, веселым. Уже после бани мама мне с гордостью сказала, что тётя, которую я принял за великаншу, была знаменитая баскетболистка Рая Салимова.
Поехали с мамой в баню. Там большая...
В тот момент я почувствовала, как у меня слегка закружилась голова и прибежала моя бабушка, схватила меня и в коридор проводила, где все одеваются и раздеваются, чтоб подышать. Я села на скамейку стало чуть полегче, раньше ещё продавали соки вкусные, вот купила мне бабушка яблочный сок, я укуталась в полотенце. И сидела в коридоре одна. Меня, помню, ещё затошнило, ну, в общем, плоховато было. Чуть дальше, в небольшой комнате, сидела женщина, она продавала билеты и разливное соки, иногда она могла зайти в саму баню, чтоб подмести лишние листья от веников или поправить душ, или ещё что-нибудь по мелочи. Как правило, заходила она в одежде. Моя двоюродная сестра могла сидеть в парилке очень долго, она спортсменка и очень крепкая девчонка.
Дальше с её слов. В парилку зашло много народу, стало жарко даже мне, я решила выйти в умывальную, где тоже было немало народу, образовался пар от горячей воды небольшим туманом. Я шла, вокруг все моются как обычно, и мой взор упал на женщину в чёрном длинном платье.
Напрасно я пытался себя убеждать, что это же моя мама, что вот этой вот грудью она меня выкормила, что она в принципе не может быть объектом моего сексуального желания.
Ничего не помогало. Я продолжал видеть перед собой Женщину, красивую и соблазнительную в своей наготе, а гормоны продолжали делать свое подлое дело, поднимая член, пока он не встал во всей красе, горделиво выставив головку. Я от стыда готов был провалиться сквозь землю. На опешивший взгляд матери я что-то промямлил про жару и духоту и, неуклюже прикрываясь, выскочил из парилки в предбанник.
Наскоро вытерся, оделся и убежал за огород, к речке. Там долго сидел, чтобы охолонуть и прийти в себя. Да и стыдно было возвращаться, хоть и надо. Когда совсем уже стемнело, я в конце концов пошел обратно, потому как родители должны были давно уже выйти и начать меня искать.
В окошке бани горел свет. Проходя мимо, я заметил, что шторка на окошке прикрыта неплотно. Сразу вспомнилась недавняя картина, и бешено заколотилось сердце. Кто там сейчас мог быть?
Я осторожно подкрался к окну и заглянул. Там был мой дядька со своей молодой черноглазой женой. Она стояла ко мне боком, слегка наклонившись и упираясь в стенку руками, а он тер ей спину мочалкой. Со стороны это очень походило на секс сзади, так как он ритмично касался своим передом ее выставленной задницы, а ее груди качались в такт его движениям.
Я еще удивился, почему у него не стоит, потому что я бы на его месте кончил, наверное, от одних лишь таких прикосновений. Член сразу налился пудовой тяжестью, а в голове у меня забухало так, как будто по ней застучали молотком. Ведь никогда раньше я и близко не видел ничего подобного. Стало наплевать, что меня могут застукать.
Я достал член и начал лихорадочно дрочить, мысленно представляя себя на месте дядьки. Кончив раз, я тут же пошел на второй. Они уже закончили тереть спину и обмывались. Я сосредоточенно продолжал свое дело.
В своих фантазиях "я имел ее стоя, я имел ее лежа и на подоконнике я имел ее тоже", как пела впоследствии группа "Мальчишник". И только когда они собрались завершать помывку, я кончил во второй раз и, застегнув штаны и немного отдышавшись, вернулся в дом. На вопрос родителей, где меня носило, сказал, что играл с пацанами у речки. Я возбужденно ожидал, когда вернутся те самые дядька с теткой, но они так и не появились, уйдя, видимо, сразу домой...
Подсматривать я больше не рисковал, слишком большой была опасность. Насчет того, что я в тот раз маленько облажался, все сделали вид, что ничего не было. Да, по сути, так оно и было. Или я чего-то недопонимаю?
Продавала в окошечко розовые билеты и, кому надо, мыло, мочалку, веник. И мать Веры, Настасья, тоже когда-то служила в бане. Это у них семейное было. Жила Вера с матерью на главной улице райцентра.
Домик их наивно глазел на проезжую и прохожую часть тремя маленькими окошками, заставленными геранями. Многим казалось, что мужики чаще, чем на другие, заглядывались на эти окошки. Ну, да это неизбежно при одиноком бабьем житье. Никто не помнил, откуда у Настасьи в свое время появилась Вера, никто не заметил, как она стала взрослой.
И теперь каждого проходившего мимо мужика людская молва заводила к ней в избу. Неизвестно, сколько в этой молве было правды, сколько выдумки, рожденной бабьей ревностью, у которой, как и у страха, глаза велики. Были мать с дочерью похожи как две капли. И,взглянув на Веру, можно было представить, какой была Настасья двадцать пять лет назад.
И по мере того, как Настасьины годочки катились к закату, Вера тоже входила в пору бабьего лета, постепенно переставая быть предметом мужского интереса, а стало быть, и женского опасения. В селе подрастали новые объекты бабьих пересудов — это место, как известно, пусто не бывает. В бане Вера была хорошей хозяйкой. Обихаживала поздней ночью, после длинного помывочного дня, два общих отделения — мужское и женское, две парилки, и два «нумера» - отдельные кабинки с ваннами.
Кабинки, к слову сказать, были холодные и неуютные, но в них, как ни странно, все же ходили, особенно приехавшие по распределению специалисты. Им было дико при всем честном народе, при потенциальных клиентах и пациентах, оголяться и полоскаться в оцинкованном тазике, в котором до тебя кто только не мылся. В нумере, в ванне, правда, тоже, но все-таки не столько. Им не понять было всей прелести общего мытия, этого нетерпения и радости, с которой все село устремлялось в баню по субботам.
Большая серая каменная баня стояла на окраине, у самого леса. Дорога к ней пролегала через низинку, поросшую чернопалками, поэтому деревянные тротуары пришлось поднять на сваи. И вот этой тропой с утра в субботу, чем дальше к вечеру, тем гуще, двигался людской поток. С ребятишками.
С сумками и корзинами, где на всю семью уложено чистое белье, в реке полосканное, на ветру просушенное - сама свежесть. Нет, не понять было всего этого залетным городским специалистам. Для нас же это был ритуал, священнодействие, высшее наслаждение. Вот ты все в своем доме помыл, начистил и протер.
Последним взглядом блистающую чистотой комнату окинул и удостоверился, что единственный немытый предмет в ней — это ты сам. И побрел — на полусогнутых, по трапам на сваях, может статься, и в дождь, и в пургу — неважно, побрел в баню, каждой клеткой ощущая единственное желание — скорее окунуться в белый пар, пахнущий и березовым листом, и пихтовой лапой, и шампунем, и немного уксусом... И ухватить свободный тазик, и пристроиться где-нибудь на широкой деревянной скамье, гладкой и отмытой добела, если повезет — в уголочке, а не повезет — и так хорошо, много ли голому человеку надо, в тепле, в пару, среди неспешно двигающихся таких же голых, розовых, разнеженных тел. Вот этот тазик, малая толика скамейки, чтобы разложить на клееночке мыло-мочалку,— вот и все, что тебе нужно для полного счастья, намывайся себе, плещи воду, сколько хочешь— вон кран, не на колодец идти.
Ополоснувшись первой водой, притерпевшись к жару, придышавшись, начинаешь различать тех, кто рядом. Сунешь намыленную мочалку тому, кто поближе — потри, дескать. Без звука тут же так надраят подставленную спину — не чувствуешь ее, будто смыли вместе с пеной. Потом так же молча примешь соседскую мочалку и постараешься в ответ на чужой спине.
В бане все равны. Райповский грузчик вполне мог потереть спинку первому секретарю, ничего страшного. А потом он, секретарь, грузчику. Баня есть баня.
Тут удостоверение некуда положить. Содрав первый слой, можешь заглянуть в парилку. Если веника у тебя нет, ничего, кто-нибудь даст похлестаться. В то время как-то не боялись заразы.
От бани шло ощущение такой чистоты и свежести, что никому и в голову не приходило брезговать чужим веником. В парной обстановка была еще более доверительная. Там, пока цедится из крана тебе в тазик, кто-нибудь шепнет на ухо под шум воды: «Посмотри-ка на Зину-то, вся в синячищах, опять, видно, пропойца-то хазил... В бане ты гол, открыт, беззащитен...
Но именно поэтому тебе тут нечего бояться, тебя тут только пожалеют. Нигде, ни при каком еще скоплении такого народу не бывает столько доброты и участия людей друг к другу, как в бане. И потрут, и веником похлещут, и ребятенка подержат, пока воду в тазике меняешь. Тепло потому что, наверное.
И бежит, бежит теплая вода. Мыльные потоки устремляются в зарешеченную дырку в полу и исчезают там, вместе с накопившимся за неделю раздражением, болями и обидами. Вообще-то я рановато заскочила прямо в помывочное отделение, потому что так скоро, прямо с трапа на сваях, туда попасть можно далеко не всегда, разве что рано утром, а к вечеру, после того, как ты все постирал, почистил, вытряс и помыл, кроме себя, там как раз и самый народ. Он, народ, тоже к этому времени все постирал и помыл.
И потому в предбаннике битком. Все скамейки заняты, люди стоят и вдоль стен, и у самой двери — очередь. Но кто сказал, что это очень уж плохо. Клуб и баня — вот, пожалуй, два места, где в селе собирались люди все вместе.
Еще в березовом парке на «Праздник цветов» летом, раз в году. Ну, еще очереди в магазин иногда собирали пол-села. Но разве можно было сравнить эти две очереди — в баню и в магазин. Та, вторая, шумящая, раздраженная, спешащая — а вдруг не хватит, а дома скотина еще не кормлена, и картошка не начищена, и ребятишки неизвестно, где...
А эта, первая, — разморенная в тепле, никуда не бегущая — куда бежать-то, все помыто, постирано, ребятишки к боку прикорнули, пригрелись, завтра выходной. И только жу-жу-жу, жужжит в тесноте да не в обиде негромкий разговор — все-то новости в баню сошлись, всем сейчас заодно и косточки перемоют. Дверь то и дело отворяется, вместе с клубами пара возникает еще чья-то фигура, жу-жу-жу на минутку смолкает, потом запускается снова. Оживление вызывает какая-нибудь пара молодых специалистов, которая не включается в посиделки, а отправляется прямиком в нумер.
Нумер — это отдельная кабинка с ванной, душем и унитазом. Потолки в самой бане и, стало быть, в предбаннике высокие, а кабинка отгорожена от предбанника дощатой стенкой, не доходящей до потолка чуть не на метр. Молодым кажется, что, закрыв за собой дверь на шпингалет, они отгородились от всего мира, от этой необразованной деревенской публики, которая любит купаться стадом в одном тазике. Публике же слышно абсолютно все.
Как звякает брючный ремень, как из кармана покатились монетки, как щелкают всякие там застежки, как шуршит мочалка о края ванны, которую молодая старательно трет, прежде чем наливать воду, не доверяя чистоплотности банщицы, которая еще с вечера все тут намыла. По мере согревания в тесной теплой ванне молодые и вовсе начинают забываться. И притихшая очередь со вниманием слушает, как они там возятся, хихикают и повизгивают. В это время даже про новости как-то забывают.
Но — положенный за пятьдесят копеек час мытия истекает быстро. Банщица подходит к дверке и тихонько стучит: «Заканчивайте, время вышло!.. Очередь провожает их взглядами не без сожаления. Но — опять всплывает какая-нибудь тема, и опять потек разговор.
Стоит ли говорить, как нравилась Вере ее работа. Вот она сидит у себя в загородке с окошечком, билеты у нее наготове. И все к ней идут. Начальники, подчиненные, бедные, богатые, злые, добрые, болтливые, молчаливые, женатые, разведенные — всем надо в баню.
И два дня — в субботу и воскресенье — у Веры праздник души. И всех она повидает, и все про всех она узнает, и насмотрится, и наслушается. И всем нужна. Кто лимонаду погреть попросит, кому ребеночка намытого, разморенного и орущего подержать, пока мать одевается, санки вынести, матрасик постелить.
Опять же время засечь, чтобы интеллигенцию оповестить, что час у них уже прошел. И всех-то Вера знает, знает даже, когда кто в баню приходит. И все вспомнят про Николаевых, и разговор опять зажужжал. Так от субботы до субботы протекала Верина жизнь.
На народе она как-то не чувствовала своего одиночества. Хотя со стороны глядя, Веру было жаль. У старой Настасьи на склоне лет есть кому стакан воды подать, а у Веры — бабий век короток — ребеночка так и не случилось, с кем останется, когда Настасья... И тут произошло событие, которое повернуло Верину жизнь по-другому.
В селе появился новый специалист. Не молодой, правда, видно, что не после института, а после чего и почему именно в наше село он явился, никто толком не знал. Он устроился в местной редакции, и скоро его толковые статьи уже приметили здешние читатели. Пожил он недели две в доме приезжих, а потом его начальник привел в дом к Настасье и попросил взять в квартиранты — у Настасьи, бывало, и раньше живали постояльцы.
Месяц прошел, другой. И вот село ахнуло: Вера с постояльцем подали заявление в загс. Во всех очередях шушукались, обсуждали новость. Но - сплетни пошумели, пошумели, да и иссякли, а на свадьбе у Веры гуляла вся редакция «Светлого истока».
Вера была в голубом платье и с белым бантом в волосах. И стала она с того дня мужняя жена, Вера Игнатьевна. Первый месяц народ по выходным валом валил в баню, на новую Веру Игнатьевну поглядеть. А еще через пару месяцев она банщицей работать не стала.
На ее место поставили Ирку Тарасиху, рыжую худую девчонку — бабка ее слезно просила пристроить куда-нибудь, чтобы не сбилась с пути. И вскоре опять село дружно всплеснуло руками: Вера-то лежит на сохранении. Она стала совсем другая. С тех пор, как она проснулась у себя за занавеской мужней женой, проснулась раньше его и долго смотрела, как он спит — круглолицый, с пухлыми губами, мягкий весь, с лысинкой на темечке — днем он ее прикрывал прядкой откуда-то из-за уха, а теперь прядка откинулась на подушку и все стало видно, с той самой утренней минуты она поднялась со своей кровати совсем другая.
Она не верила своему счастью, когда сидела напротив за столом и глядела, как он ест, когда провожала его рано утром в командировку в колхоз — для нее это звучало все равно как «в космос»; она затихала на кухне, когда он, отодвинув на круглом столе вазу с искусственным букетом, садился писать — это занятие было для нее и вовсе из области фантастики. Он мало говорил с ней о своих делах, приходил чаще всего поздно, читал газеты, писал. Ее минуточки были, пока он ел то, что она настряпала. Ну, и в конце концов, все равно ведь шел к ней за цветастую занавеску — не целую же ночь писать.
Вообще-то он был не очень прыток за занавеской. Веру это огорчало, по правде сказать. А до того, как все свершилось, он приличное время не проявлял инициативы, в отличие от других, которых — нет, не так уж много было в ее жизни. Сколько Вера пыталась поймать его взгляд, хоть бы слегка заблестевший, когда она нечаянно сталкивалась с ним в дверном проеме или доставала чашку с самой высокой полки в посуднике.
Он был вежливый, обходительный, но не более того.
Было обидно от своих же дружков слышать дразнилку по поводу лысины и получать шелбаны, когда с собой не было никаких вкусностей. С тех пор я не стригся под «коленку» и мне всегда оставляли чубчик. Всё бы дальше было хорошо, если бы не одно ещё испытание. Было это ранней весной, и мама сказала: — Сынок, сейчас поедем в баню! Убери кубики… Это известие сначала меня обрадовало: предстояла интересная прогулка на трамвае в город, куда меня родители брали редко, а потом огорошило… Хотя я был и маленьким, но уже понимал, что мыться в женской бане среди голых тётенек, не приветствуется пацанами. Узнают — будут хихикать, тыкать пальцем, расспрашивать, как это недавно случилось с Латипом, когда его мама брала с собой в баню. На Гришкин вопрос: «Ну-ка, расскажи, что там видел? Они понимали, о чём речь.
Только Латип умолчал другое… Об этом я узнал от того же Гришки, а тот в свою очередь от взрослых. Оказывается, банщица обругала Латипову мать, сказала: — Больше не пущу вас в баню. Парню уже надо жениться, а вы всё… Эх!.. С такими невесёлыми воспоминаниями я и приехал с мамой в Обуховскую баню. Почему в Обуховскую, на другой конец города, а не поближе? Накануне вечером я слышал разговор мамы с отцом. Могли бы помыться в бане на Чорсу, — сказал отец. Из беседы родителей мне непонятным показалось слово «негигиенично». Что-то плохое чувствовалось в нём.
И вот мы с мамой сидим на стульях в длинном плохо освещённом предбанном коридоре. Ждём своей очереди. А очередь, ой-ой, длиннющая! Какие-то тётки, старушки, девчонки. С тазами, с банным бельём, с вениками, мочалками… Резкий, громкий звонок, приглашающий мыться, слишком уж медленно продвигает очередь. А я очень не люблю ждать! Ёрзаю на месте, верчусь по сторонам. На моём лице сплошное страдание: скоро ли мы приблизимся к заветной двери, из которой изредка выходят помывшиеся счастливые тётки? Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок!
Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки… Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак. А девчонка — вот ехидина!
Я ему:" Знаешь, дружочек, тебе только два года....
А папа-мальчик? А деда? Пора уже, видать, его с мужчинами в баню отправлять Это я хочу сказать: "Как быстро растут наши дети!
С легким паром, или женщина и банный лист. Мы ходили мыться в баню Истории из жизни с мамой в бане
никак понять не мог, почему с мамой в школьных брюках в баню нельзя? Рассказы» Поиск» Мама в бане подсмотрел. Но и там жена передумала в баню идти, сунула мужу Виталику такой же сверток из «Правды». Рассказ матери о сексе со своим не совершенно летним сыном в бане.
Love Stories
Опять не справедливость, старшая сестра уже взрослая была, она шустро управлялась с телом брата. И он резвился в своем тазу, как в корабле или глазел на девчонок, у которых еще лобок не покрылся волосяным покровом. Поэтому его и выгнали из женского отделения, большой стал. Я же считался еще маленьким, поэтому — мне можно было пялиться, на окружающих меня голых тетенек и девочек. Нужно сказать, что поход в баню — это событие в семье, к нему готовились, почти как к празднику. Мылись в бане мы раза два в месяц, на чаще, денег не хватало. Семья то большая была восемь человек. Это ж по 30 копеек за взрослого — рубль восемьдесят, да два детских билета — 20 копеек, вот тебя и два рубля.
Хлеба одного можно купить — почти на три дня. Да, тогда каждую копейку считали, говорили, что она рубль бережет. Цены, еще до хрущевские были. Это значит, что после 1961 года помывка в бане стоила - 3 копейки. Заботилось государство о чистоте своих граждан. В перерывах между банями, мы мылись по очереди в кладовке, так называлась ванная комната, потому, что в ней хранилось все, банные принадлежности, и всякий домашний скарб. Нам то, пацанам, особенно летом, мыться нужно было каждый день, иначе цыпками ноги и руки покроются.
Да и сестры наши мылись часто, что бы ни завшиветь, на головах то косы были. Старшим братьям доставалось воды потаскать с уличной колонки — на второй этаж. Обычно кипятили на печке, летом на дровах, а зимой на угле, ведро воды на двоих — для нас и по ведру — сестрам. В связи с нехваткой тазов, мылись по очереди. Сначала купали меня, а потом брата и наоборот — сначала мылась старшая, а потом младшая сестра. Ей на работу вставать раньше, а младшая еще в школе училась.
Я сказал что флешка а в ней фотки твои. Она сказала чтоооо, да мам говорю я, нашёл когда убирался, там ты голая как ты могла говорю я. Она учительница, преподает в школе русский язык и литературу. Ей 62 года, но она до сих пор работает и являет собой идеальный образ учителя.
Никто никогда не видел ее даже выносящей мусор в халате и тапках. Так как у них в доме нет ванны, она часто ходит с подругами в общественную баню, а контингент там всегда один и тот же: все знакомые, иногда бывают с детьми. Так вот, приходит она, как обычно, в субботу в баню, раздевается, занимает свое обычное место. И вдруг видит рядом с собой мальчишку, ученика из первого класса. Она хоть в начальных классах и не работает, но мальчишку этого знает, как и его мать. Он здоровается, как ни в чем не бывало. Учительница, схвативши тазик и прикрывшись им, негодующе кричит, чтобы мальчик шел в мужской зал. Рекомендуем прочесть: Делать надпись в трудовой книжке о должности Однако его мать говорит, что он еще маленький и всегда моется вместе с ней. Не может же она его одного к мужикам отпустить, а отца у них нет. И с ним тоже пойти нельзя, к голым-то мужикам.
И дома условий для мытья нет. Что тут поделаешь? Пришлось договариваться, чтобы в разные дни в баню ходить. Только она теперь переживает, что мальчишка расскажет в школе, что голую учительницу в бане видел. Я в первом классе как-то застал свою учительницу, обнимающейся с парнем. И ничего, никто от этого не умер. Хорошая история, как и все предыдущие. Рассказ матери как она показывала себя сыновьям в бане Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок! Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки… Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак. А девчонка — вот ехидина!
Наконец, мытарство с очередью заканчивается, и для меня начинается новое испытание. Инфо Наташка отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бёдрами, создавая дополнительные ощущения живого тела. Фроська и Малашка снова во все глаза наблюдали картину самого сокровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними, что Фроське тоже захотелось потрогать половой член барина и ощутить его в своем лоне. А Малашка подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Малашка пользовалась этим в своё удовольствие. Про это с мамой… 18. Первые фантазии связаны с ее ногами, не знаю даже почему, ну может быть из-за того, что они были всегда доступны. На них можно было смотреть, их можно было даже потрогать не явно конечно, а как-то невзначай, то ли в шутку, щекоча, ну, в общем, возможность была.
Конечно, она не ходила там, в ажурных чулках с поясом, не носила мини и все такое прочее, все было строго и чинно, но от этого то меня и трясло. Именно тогда я стал извращенцем. Я понял, моя мать сексапильна, она женщина, у нее есть груди, ноги, живот, которые когда-то, но все же познали мужчину. Смешно все это звучит, конечно, но ведь я был pебенком. Вся ее непоколебимая благопристойность в моем воображении становилась абсолютной непристойностью. Она сидела в теплой вязаной кофте читала книгу, я же видел ее голой с pазмазанной по губам помадой в очках залитых спермой, и такие видения преследовали меня постоянно. Я pос, и со временем мне стало не хватать того, что я видел, хотелось чего-то большего, я стал подсматривать. Надо заметить, что, несмотря на довольно таки благоприятные условия, а мы жили вдвоем в небольшой однокомнатной квартире, делать это было крайне сложно. Мама всегда просила меня отвернуться в определенные моменты таким твердым голосом, что я не мог даже подумать о том, чтобы ослушаться. Единственной возможностью оставалась ванная комната.
Если близкий — алкоголик Саша выделялся в классе среди одноклассников: был усидчивым, проявлял живой интерес к знаниям, Принимал, как говорится, активное участие в школьных воспитательных мероприятиях. Учителя ставили его в пример другим детям, у которых были проблемы с дисциплиной, которые учились без должного усердия и прилежания. В классном коллективе пользовался неизменным авторитетом. Сидел на первой парте, был аккуратен во всем: в одежде, в умении содержать в порядке школьные принадлежности, даже в общении со взрослыми — аккуратен, вежлив. Этот день у Саши как-то сразу не задался. Забыл спортивную форму, и пришлось объясняться с учителем физкультуры, который его даже не пожурил, потому что никогда ранее мальчик ничего не забывал, но Саша разнервничался: допустил такую оплошность! Любой бы другой на его месте совсем не расстроился, но только не Саша … На втором уроке учительница математики назвала оценки за контрольную работу, в классе было всего две пятерки, но Саша получил четверку! И что же за день такой невезучий?
И покорно ждала — когда. Потому что винила во всем себя. Не могла родить. Мужику к пятидесяти, ни семьи, ни детей никогда не было. Он на ней женился, брюхо ей нажил. А она не могла родить. Лучше бы она в городе легла в больницу до времени. Не хотела его одного оставлять. Вот теперь оставила — и его одного, и себя одну. Он уехал из райцентра так же незаметно, как и появился два года назад. Не сразу уехал. Пока Вера поправилась, пока отошла на опавшем ее лице желтоватая бледность. Все ее очень жалели. Все-таки, как ни говори, была бы жива девочка, все бы легче ей было, хоть и без мужика. Все почему-то были уверены, что корреспондент бы ее все равно бросил рано или поздно. Никто не думал про корреспондента, что для него эта маленькая девочка, тоже, быть может, была надеждой, последней соломинкой, что с ее рождением он очень надеялся изменить свою жизнь. Никто ведь ничего не знал про него. Вера, и та толком не знала. Вот он упал к ней за занавеску, а откуда — какая разница, наверное, с неба... Редактор знал, откуда. Ведь он его брал на работу. Только говорить про это ни в коем случае было нельзя. Во-первых, стыдно, а во-вторых, в райцентре про такое и не слыхивали, все равно ничего не поняли бы, слишком долго бы пришлось объяснять. Да и человека жалко. Он ведь и так страдает всю жизнь. А работник-то хороший. Это теперь они свою «особенность» напоказ выставляют, а в то время про такое и говорить стыдились. Ну, в общем, сидел человек. По нехорошей статье. Когда вышел, решил заехать подальше от прежних мест, решил попробовать как все — семья, жена, ребенок. Не получилось. Накануне отъезда он купил бутылку и пошел к редактору. После какой-то там рюмки прошибло мужика — плакал и все повторял: была бы девчонка жива, жил бы ради нее, не молодой ведь. А так — нет. Вера тут ни при чем, не может он с женщиной, хоть ты что делай. Так вот и огорошил начальника. Тому дивно тоже было — как это так: не может он с женщиной. Ну, по молодости, по глупости — чего не бывает. Теперь уж можно и забыть, не мальчик. Лысый вон уже. Да, видно, не все можно стереть из жизни. Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают… Ну, и уехал. Редактор его день в день уволил, месяц отрабатывать не заставил. Такое дело, что ж... Бедная, бедная Вера пошла работать в прачечную — ее как раз недавно отстроили рядом с баней, бревенчатую избу. Поставили машины большие. Вера даже ездила в город учиться на две недели. Но не успел местный люд приучиться носить свое белье в прачечную, как она сгорела однажды ночью вместе с машинами. Вера заподозрила в этом событии какой-то совсем не добрый для себя знак. Но знак был — не сказать, чтобы очень добрый, но и не совсем уж злой. Ирка, та, которую поставили банщицей, пока Вера ходила замуж, загуляла и уехала за кем-то в город. Вот ведь тоже — рыжая, вся в веснушках, худющая, как доска, с вечно мокрым смеющимся ртом, но все это ничуть не мешает ей гулять — теперь бабы об нее языки чешут. Вот, на тебе, усвистала в город, баню обихаживать некому. Да и когда была, так все равно, что не было. Одни жалобы — и грязно, и грубит, и на работу опаздывает. В общем, баня совсем не та. И позвал Веру начальник коммунхоза: иди-ко, Вера Игнатьевна, опять в баню, у нас тут без тебя проруха. И пошла она в баню. И опять все стало, как было. Она все уберет, намоет, тазики с содой надраит, кипяточком обдаст и сидит у себя в загородке с окошечком, билеты у нее наготове. И все к ней идут... А замуж-то этот был ли на самом деле, или приснилось ей все? И постоялец этот, и девочка беленькая, вся в цветочках и кружавчиках? Она бы согласилась, что все это был сон. Только вот шрам... Поглядишь и вспомнишь — нет, не сон... Отпуск — он всегда долгожданный — особенно после окончания первого курса военного училища. И подготовка к нему начинается задолго. Все спешат занять очередь в пошивочные и сапожные мастерские. Подгоняется по фигуре парадная форма, хромовые сапоги в голенищах обуживаются — к училищному сапожнику очередь, и работает он в две смены. А у кого родители состоятельные — вообще свою парадную форму шьют из более качественного материала — материи, предназначенной для пошивки формы старшего офицерского состава. И вот экзамены успешно сданы! Проездные документы и отпускные деньги в кармане! И хотя ты уже в вагоне поезда Иркутск-Москва, все равно не верится, что ничего не может помешать попасть в Пермь, а далее и в Краснокамск — домой к маме. Дома я не был почти два года: после окончаний техникума в Перми меня направили в Киров на завод, а там через пару месяцев призвали в армию. Почти месяц нас, новобранцев, в теплушке-телятнике везли в Спасск-Дальний в школу авиационных механиков. А уже там, весной, хлебнув солдатской жизни, — «сосватался» в офицерское училище. У мамы я один — война, еще в 42-м, лишила нас отца. Мне было тогда шесть лет, и мама учительница , работая в две смены, пожертвовав личной жизнью , в голодные военные годы сумела меня выкормить, воспитать и выучить. И нет более дорогого для меня человека! И вот — я дома! Теплая встреча, прием гостей и наши походы в гости — маме хочется показать подругам, какого она вырастила сына. Я ее хорошо понимаю, но мне скучновато общаться только с ее подругами. Хочется встретить кого-нибудь из сверстников. Мой город — Краснокамск, городок районного значения, — тысяч 50 жителей. Почти все жители работают на целлюлозно-бумажном комбинате или на фабрике ГОСЗНАК — одни бумагу делают, а другие на ней деньги печатают. Прогулялся я по центру города, но, как назло, никого нет — кто в армии, а кто еще где. Правда, встретил одноклассницу с малышом в коляске и узнал, что Витька-«хромой» так в школе его звали вроде бы в бане работает — в армию не взяли из-за дефекта ноги. В Краснокамске нет воинских частей, и каждый военный на улицах ловит на себе любопытные взгляды. Вот и я взглянул на себя со стороны: вроде бы все неплохо — китель сидит на мне как влитый, бриджи из темно-синего сукна с голубым кантом — отутюжены о «стрелки» можно обрезаться , хромовые сапоги — не такие, что самовары раздувают, а голенища — «бутылочкой», такие, что полковникам да генералам шьют. И сияют сапоги, как лаковые — их, после изрядной порции крема, еще и яичным белком для блеска надраили. Погоны тоже на солнышке поблескивают. О погонах нужно рассказать особо. Нам, курсантам ИВАТУ, выдавали погоны мягкие фланелевые, голубого цвета , окантованные белой тесьмой — они быстро сминались и пачкались. Нам же такие не нравились — в увольнении хотелось выглядеть более круто. И чего мы только не придумывали: кто-то белые полоски из пластмассовых подворотничков приклеивал, кто-то, чтоб погон не сминался, внутрь фанерки вставлял, а кто-то погоны офицерские парчовые, чуть ли не генеральские, переделывал в курсантские. Конечно, это было нарушение устава, но при увольнении в город за училищной проходной уставные погоны снимались и на их место водружались именно эти — самодельные. Часто — лишь до первого встречного патруля. Вот и у меня на плечах поблескивали погоны курсантские, но переделанные из офицерских. Вместо кителя надел легкий свитерок, а сапоги и бриджи заменить было нечем. В таком виде и отправился к нему в баню. О погонах — ходила в училище такая байка: такой же курсантик, как и мы, приехав в отпуск в отдаленный сибирский колхоз, водрузил на плечи капитанские погоны — пофорсить перед девчатами. А когда родственники ему пожаловались на председателя колхоза — мол, бездельник и пьяница, — собрал колхозное собрание и большинством голосов снял с должности, а на его место продвинул своего старшего брата, хотя брат и председатель были постоянными собутыльниками. После отпуска в училище его ждал сюрприз — благодарные сельчане прислали начальнику училища письмо — спасибо, мол, за направленного к нам капитана — навел он в колхозе порядок! Догадываетесь, что генерал с ним сделал?! Решил я навестить-таки Витьку «хромого». Я раньше в этой бане бывал: фойе, будка билетерши, раздевалки мужская и женская, шкафчики для одежды — на каждом шкафчике жестяный тазик, бери и иди в моечный зал — мойся. Витьку я нашел быстро, билетерша показала его слесарный закуток. С трудом мы узнали друг друга, но, по законам гостеприимства, он схватил графин и похромал куда-то за пивом. Пришлось остаться в режиме ожидания. Ожидаю, но тут, уже по закону подлости, возникла билетерша и потребовала срочно закрыть заевший кран горячей воды — люди могут ошпариться. Не подводить же друга! Надел я его резиновый фартук, нахлобучил до самых глаз войлочную парильную шляпу, нашел толстые резиновые перчатки и с разводным ключом двинулся за билетершей. Действительно — в женском помывочном отделении, в клубах пара на одном из столбов кран горячей воды был недозакрыт, и кипяток, льющийся веером, согнал с ближайших скамеек моющихся женщин. Глаза мои невольно зафиксировали ее гибкий стан, стройные ноги, мокрые вьющиеся волосы до самой талии, струящиеся по спине. Одним ударом ключа я поставил кран на место и поспешил ретироваться. Должен признаться, был очень смущен, да и вид распаренных, мыльных, почти бесформенных, в основном уже не молодых, обнаженных женских тел не вызвал у меня каких-либо эмоций. Хотелось как можно быстрее оказаться за дверью. Однако уже у самого выхода в поле зрения оказалась стройная девичья фигура. Она стояла ко мне спиной, вполоборота. Она, подняв тазик над головой, медленно ополаскивала свое тело. Уже держась за ручку двери, я заметил, как на мгновение она обернулась, и взгляд ее задержался не на мне, а на моих блестящих сапогах — явно не принадлежащих слесарю. А за спасительной дверью меня ждал Витька и холодное пиво. Витька поведал мне, где теперь в городе любит собираться молодежь, в каком дворце культуры бывают танцевальные вечера и кого из старых знакомых я возможно еще встречу. Так в одну из суббот решил я сходить на танцы, вернее мама с подругами настояли — хватит, мол, с нами вечера коротать да в их любимого джокера поигрывать! Встал вопрос — что одеть? В форме идти не хотелось, — если б в компании друзей, а так, быть «белой вороной» — увольте! Вырос я, в плечах раздался — ни обувь, ни одна бывшая одежка уже не подходит. Нашли мне все же приличную рубашку и бежевую курточку на молнии из шелковой плащевки, мы их тогда «бобочкой» называли, а вот бриджи и сапоги заменить было нечем. Мне нравился там танцевальный зал — большой, всегда с натертым паркетом, да и танцы в нем были под духовой оркестр. Спустился в буфет, выпил стаканчик сухого вина, поднялся в зал с мыслью: «Не встречу знакомых — уйду домой». Зал был полон, но ни одного знакомого лица! В Иркутске на свои танцевальные вечера мы приглашали девочек из медицинского института и института иностранных языков и, соответственно, бывали у них, но там я чуствовал себя свободно — друзья были рядом. Пригласил одну — кончился танец, проводил до места, пригласил другую, но настроения не было. И тут на белый танец «дамы приглашают кавалеров» передо мной появилась незнакомка. Я узнал ее — та же гибкая фигура, те же каштановые, вьющиеся до пояса локоны, и с очень симпатичным личиком, которое тогда я не успел рассмотреть. И вечер окрасился совершенно другими красками! Танцы закончились, и я проводил Валентину до ее общежития. Выяснилось, что она молодой специалист, в нашем городе недавно и тоже не успела еще обзавестись друзьями. Последующие мои вечера были заполнены ожиданием конца ее рабочего дня — она была воспитателем детского сада. Вот забран последний ребенок — и вечер весь наш. Мы гуляли по улицам, ходили в кино и говорили, говорили… Я подметил, что пару раз она, взглянув на мои сапоги, неожиданно замолкала, морщила лобик, как будто пыталась что-то вспомнить, но, встряхнув головой, возвращалась к прерванной теме нашего разговора. Я догадывался, что в ее голове мелькала мысль: «Где это раньше я могла видеть такие сапоги? Никак она не могла представить меня в том банном эпизоде, в роли слесаря. Мой отпуск подходил к концу, и чем больше я общался с Валентиной, тем больше она мне нравилась. Мне казалось, что и она охотно встречает меня, принимает цветы, откровенно рассказывает о себе. Мне уже разрешалось у дверей общежития попрощаться с ней невинным поцелуем. Должен вам заметить, что в те годы воспитанный молодой человек и в мыслях не держал предложить девушке более близкие отношении, не имея намеренья тут же создать семью. Мне же о семье думать было еще рановато, отпуск кончался — предстояло возвращаться в Иркутск, до лейтенантских погон еще два года учебы. Завтра на вокзале думал познакомить ее с мамой, думал, будем писать друг другу письма, а там, через год — опять будет отпуск. Но эти мечты полетели прахом — черт дернул меня признаться, что в бане был именно я и что еще там в бане отдал должное ее обнаженной красоте. Реакция ее была не в мою пользу — она сильно смутилась, тут же оставила меня и весь последний вечер избегала встречи. И на другой день не пришла меня проводить, а позже не ответила на мои письма. Вот так закончился мой отпускной роман — возможно, держал в руках «жар-птицу» — да выпустил.
Как мы в баню ходили У меня есть двоюродная бабушка. Ее зовут тетя Галя. Она живет в Ульяновске и пишет нам письма. Самые настоящие, в бумажных конвертах, которые по почте приходят. А однажды почтальонша принесла, вместо письма, телеграмму. Другие статьи на эту темуАктуальные постымужетерапия на 39 неделе беременностиСейчас читаютПросто выговорится!
Баня. рассказ
Так-то, милые люди. Пришел Алеша из бани, когда уже темнеть стало. Был он весь новый, весь парил. Скинул калоши у порога и по свежим половичкам прошел в горницу. И прилег на кровать. Он не слышал своего тела, мир вокруг покачивался согласно сердцу. В горнице сидел старший сын Борис, читал книгу. С легким паром! Ничего,- ответил Алеша, глядя перед собой.
Сейчас пойду. Борис, сын, с некоторых пор стал не то что стыдиться, а как-то неловко ему было, что ли,- стал как-то переживать, что отец его скотник и пастух. Алеша заметил это и молчал. По первости его глубоко обидело такое, но потом он раздумался и не показал даже вида, что заметил перемену в сыне. От молодости это, от больших устремлений. Зато парень вымахал рослый, красивый, может, бог даст, и умишком возьмет. Хорошо бы. Вишь, стыдится, что отец пастух...
Эх, милый! Ну, давай, давай целься повыше, глядишь, куда-нибудь и попадешь. Учится хорошо. Мать говорила, что уж и девчонку какую-то провожает... Все нормально. Удивительно вообще-то, но все нормально. Иди в баню-то,- сказал Алеша. Жарко там?
Да теперь уж какой жар!.. Ну, жарко покажется, открой отдушину. Так и не приучил Алеша сыновей париться: не хотят. В материну породу, в Коростылевых. Он пошел собираться в баню, а Алеша продолжал лежать. Вошла жена, склонилась опять над ящиком - достать белье сыну. Помнишь,- сказал Алеша,- Маня у нас, когда маленькая была, стишок сочинила: Белая березка Зеленый лопух ее накроет, Будет там березке тепло и хорошо. Жена откачнулась от ящика, посмотрела на Алешу...
Какое-то малое время вдумывалась в его слова, ничего не поняла, ничего не сказала, усунулась опять в сундук, откуда тянуло нафталином. Достала белье, пошла в прихожую комнату. На пороге остановилась, повернулась к мужу. Ну и что? Стишок-то сочинила... К чему ты? Да смешной, мол, стишок-то. Жена хотела было уйти, потому что не считала нужным тратить теперь время на пустые слова, но вспомнила что-то и опять оглянулась.
Боровишку-то загнать надо да дать ему - я намешала там. Я пойду ребятишек в баню собирать. Отдохни да сходи приберись. Баня кончилась. Суббота еще не кончилась, но баня уже кончилась. Жирный как боров и совершенно голый барин лежал на лавке, на животе, а две бабы - Райка и Любаша - тоже голые, стояли с боков и по очереди ожесточённо хлестали его вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота и белому, как молоко, бабьему заду. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.
Быстро метнувшись в угол, Раиса подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Таньку и поманил ее пальцем. Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, девушка приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей было стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что её без тени смущения разглядывают, стоя рядом две молодые бабы, которые не смущаются своей наготы. Как зовут? Татьяной, - тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей.
Танька дёрнулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь. Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Раиса и Любка. Ну, ничего, привыкнешь, - хихикая сказала Любаша, - и не то еще будет, - и метнула озорными глазами на барина. А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид. Ваша, девки, задача, - обратился он к Раисе и Любаше, - научить её, - кивнул он на Таньку, - всей вашей премудрости, - он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена. А пока, - продолжил он, - пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Райка, стойку!
Раиса вышла на свободную от лавок середину помещения и, согнувшись, уперлась руками в колени и замерла, глядя в пол. Анатолий Александрович подошел к молодайке сзади и со всей силы, звонко, шлёпнул ладонью по мокрому её заду, отливавшему белизной упругой белой кожи и, заржав по - жеребиному, присел и начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Райки, которая тут же схватила его рукой, сначала привычно помяла пальцами его, налившийся богатырской силой, ствол, а потом вставила его толстую головку в свою щель. Тучный мужчина взял её руками за живот и стал быстро толкать её своим большим, как у беременной бабы, животом, пытаясь воткнуть свою мясистую залупу дальше, в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев влагалища молодайки, и огромный живот барина плотно прижался к округлому заду Раисы. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Молодую прачку, видать, тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в её лоно мужского полового органа и, помогая при этом барину, двигала своим, белым как молоко, задом навстречу движениям его тела.
Любаша смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Раисы. Она как бы воспринимала барина вместо подружки. А Танька, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бесстыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые. Когда барин прилип к заду Райки, Танька от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.
Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. Раиса выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Раису. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Люба. Иди сюда!
Она взяла его и, сделав первый глоток, закашлялась, пролив почти всю жидкость. И налил себе ещё полстакана. Девки угодливо ему подхихикивали, жуя огурцы. Раиса стала вторить ему, а Любка, подбоченясь одной рукой, а другую вскинув над головой, медленно пошла по кругу, виляя крепкими бедрами и притоптывая в такт босыми ногами. Постепенно темп пения стал нарастать, и вместе с тем движения девки стали быстрее. Её стройное тело с гибкой талией извивалось в непристойных движениях, с которыми она отдается мужчине. Руками она как будто обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала его члену. И быстрее повёл песню.
Любаша стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами. Ее полные упругие чашки слегка отвисших грудей заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими горошинами розовых сосков. Темп пляски стал бешеный. Теперь плясали под один голос Райки. Хлопая то по низу, то по верху живота, Любаша, взвизгнув, вдруг схватила мужской член у самого основания и прижалась к барину, обхватив его за шею другой рукой. Член барина вдруг оказался между ее ногами, и она стала водить его головкой по влажным губам своего полового органа. Для большего простора движений и удобства, откинув одну ногу в сторону, она обхватила ею ноги барина, а он, облапив девку обеими руками за крепкий зад и прижимая ее к себе, впился страшным поцелуем ей в шею и вдруг схватив ее на руки, понес к скамейке и кинув на спину навалился на нее. Их сношение было бурным и страстным.
Любаня отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бедрами, создавая дополнительные ощущения живого тела. Танька и Раиса снова во все глаза наблюдали картину самого откровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними. Таньке тоже захотелось потрогать член барина и ощущить его в своем лоне. А Раиса подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Раиса пользовалась этим в свое удовольствие. Охваченная непреодолимым желанием, к ней присоединилась и Танька.
Дрожа от возбуждения, она наблюдала, как смоченный скользкой жидкостью мужской член легко и свободно двигался взад и вперед в кольцах больших половых губ Любаши, которые как ртом словно бы всасывали его в себя и тут же выбрасывали обратно, а малые губы, раздвоенные венчиком, охватив верхнюю часть члена, оттягивались при его погружении и выпячивались вслед его обратному движению. Мягкая кожица, обтягивающая член, при погружении во влагалище, складывалась гармошкой, мошонка, в которой обрисовывались крупные яйца, раскачивалась от движения мужского тела, мягко ударялась об ягодицы девки. Танька, завороженная невиданным зрелищем, не смогла преодолеть желания пощупать член барина. В момент, когда животы совокупляющихся раздвинулись, она взялась пальцами за член мужчины, ощутив его влажность, твердость и упругость. Вместе с тем ее поразила подвижность и мягкость покрова, под которым двигалась тугая мякоть. В тот момент, когда животы плотно прижались друг к другу, пальцы Таньки оказались втиснутыми в мокрую и горячую мякоть женского полового органа. Барин сердито зарычал и оттолкнул не в меру любопытную девку, рукой непрошенно вторгшуюся в их действия в тот момент, когда его стало разбирать перед испусканием семени. Движения их стали быстрее, толчки сильнее, по телам обоих прошли судороги и они кончили одновременно.
Барин с трудом оторвался от разгоряченного тела Любаши и, продолжая тяжело дышать, сел на лавку. Люба села рядом с барином, приникнув к его плечу разгоряченной головой. Райка успела отскочить в сторону, а Таня оказалась стоящей на коленях между ног барина. Она со страхом ждала наказания за свою дерзость, а тот не торопился с решением.
Уже не банька это была, а комбинат чистоты, кторый работал каждый день. Зима 1932 года была очень страшной. Голод прокатился по молодой советской республике. И снова люди как перекати-поле. Слезы, горе, боль. В нелегкое время родилась моя прабабушка. Много лиха ей досталось. После смерти Северина, истопником в бане стал работать его младший брат Константин , семнадцати лет. А Катерина так и осталась работать при бане и госпитале. В один из вечеров, после работы Катерина Игнатьевна мылась в дальнем уголке бани. Сын с дядькой сидели в котельной. Распустив свои длинные, густые волосы по плечам, она неспеша расчесывала прядь за прядью, и что то напевала. Неожиданно дверь резко распахнулась, и в полумрак помывочной ввалился человек, в одежде и даже шапке, и изо всех сил стал дергать захлопнувшуюся дверь. А потом сел на пол, и заплакал как маленький. Прикрывшись кое как длинными волосами Катерина подошла поближе и узнала молодого парнишку, который лечился в госпитале от дистрофии, и только недавно начал снова ходить. Его сняли с проходящего поезда- умирать, а он выжил. И когда Катерина мыла палату, выносила судна, обтирала лежачих, смотрел на её по девичьи тоненькую фигуру и тяжелую пшеничную косу, думая что она не видит. А если вдруг их взгляды встречались— краснел и прятал голову под одеяло. Кате нравился этот стеснительный парень, его огромные небесноголубые глаза. Но она брала тряпку, ведро и снова шла мыть, чистить, убирать. Когда она подошла к нему, он спрятал лицо в ветхую шапченку, и затих. Катерина наклонилась и потянула за рукав, парень отпрянул. Она обеими руками подняла его за воротник. Из закрытых глаз парня катились слезы. Я не хотел! Они сказали иди, а сами... Парень еще громче захлюпал носом. Катерина молча его раздела, взяла чистый таз, веник, и повела к лавке на которой мылась сама. Потом ФЗУ окончил. Мня как лучшего и комсомольца послали колхоз организовывать. А там и так есть нечего было. Люди умирать стали. Я в город поехал, в Губком, доложить.
А она тем временем, пальцами, немного натянув шкурку, выдавила несколько капель жидкости и отпустила дружка. Он продолжал упорно стоять. Не обращай внимания. Упрямый какой он у тебя. Возьми мочалку, спину, мне, потрёшь. Мы пошли к кабинке. Я взял мочалку и начал её мылить. А мама вышла из под душа и повернулась ко мне спиной, да так близко, что коснулась ногой моего дружка. Я отступил на пол шага. Три же, посильней — торопила меня мама. С каким-то особым чувством, намылил ей спину. Мама попросила хорошо пройтись по позвоночнику и шее. Я увлёкся и мой дружок уже вовсю упирался ей в ноги. Даже не заметил этого. А мама, скорее всего почувствовала и повернув голову, глянула вниз, показав свою очаровательную улыбку. Я тоже посмотрел вниз и всё понял. Отстранившись, начал мылить поясницу. Пена побежала по попе и я хотел было уже и её мыть, но мама отстранилась и сказала: — Спасибо. У тебя хорошо получается. Потом быстро справилась под душем и закрывая кран попросила: Я поднёс и прислонил его, сам того не ведая, к груди, почувствовав её упругость. Мама ничего не сказала, а только приняла полотенце и начала не спеша вытираться. Когда вытирала между ног, посмотрела на меня и я понял, что надо отвернуться. Потом я ей вытер спину и мама намотала полотенце на голову, что бы впитать влагу с волос. Надо сказать, что мой пенис уже поник, хотя, я это не сразу и заметил. А мама, тем временем, начала натягивать трусики, а мне сказала: — Можешь одеваться уже и волосы причеши, а то в стороны торчать будут. Мне тоже. Чистая, тёплая. Ну побегай так, коль хочется. Время ещё есть — разрешила мама окончив натягивать трусики. Потом попросила: — Подай пояс и лифчик со шкафа. Я не только подал, а ещё помог одеть пояс и застегнуть лифчик и пока мама укладывала в него свои груди, поднёс и чулки. Она начала по очереди натягивать их на ноги и справившись стала пристёгивать их к застёжкам, но подломила ноготь и эту работу пришлось сделать мне. Мама, с весёлым лицом, сказала: — Вот так. Сынуля голенький и помыл и одел — я смутился от её слов, но она сразу исправилась: — Ну побудь раздетым ещё, пока я посушусь — и пошла к сушуару. Я всегда этот случай вспоминаю с улыбкой. Прямо магия какая-то. А мама, без платья, долго сушила волосы под настенным сушуаром. Закинув ногу на ногу, в коричневых, с отливом чулках, она смотрелась как королева. Тогда, конечно я, будучи мальчиком, не так остро воспринимал вид обнажённой или полуобнажённой женщины, но обратил внимание на мамины голые ноги от чулок до трусов. Даже тогда этот вид меня очаровал. Наверное я уж сильно в открытую рассматривал это мамино чудо. Она посмотрела на меня не очень одобряющим взглядом и я перестал пялиться. Потом просто начал коротать время, зная, что с волосами мама занимается всегда долго. Я нашёл плассмасовый круг, который почему-то оказался там, под стенкой. Пытался его крутить, но без особых успехов. Подбегал к зеркалу, расчёсывался и корчил рожи. Короче, дурачился. Мама поглядывала в мою сторону и поймав мой взгляд, спрашивала, не замёрз ли, может пора одеваться. Но мне нравился мой вид и я не спешил к одежде. Когда я хотел сделать стойку на руках и подошёл ближе к двери, где места было побольше и присмотрев получше коврик, опёрся на него руками и оттолкнувшись от пола, стал в стойку вниз головой, ногами упёршись в стенку, отделанную кафелем. Читайте также: Антисептик для бани в петрозаводске — Мама. А в школе не мог этого сделать. Я, немного приподнял голову и увидел, своего дружка яйки которого, чётко выделялись на фоне тела, а прутик, смешно так, висел вниз. И только я снова опустил глову и посмотрел на маму, которая, с интересом рассматривала меня, действительно, руки как-то согнулись и я медленно опустил тело на голову. Я понял, что осторожней надо такие упражнения делать. Я встал и хотел идти, но в дверях раздался шум от вставляемого в скважину ключа и потом лязг открываемого замка. Всё прошло очень быстро и помещение вошла красивая женщина, в синем халате. Я остолбенел. Какое-то мгновение стоял, голый, в двух метрах от банной работницы, которая весёлым взглядом рассматривала, меня, с ног до головы. Я автоматически прикрыл низ живота ладошками, но всё ещё стоя на месте. Я таких как ты перевидала уже ой-йой сколько — и начала объяснять маме, что кассирша занята и она нас проведёт. А мама, в это время, уже стояла у зеркала и расчёсывала волосы. Я подбежал к ней и спрятался за её спиной, прижавшись к её бёдрам. До сих пор помню приятное ощущение маминого пояса и чулок на руках и молодце, который вновь успел принять вертикальное положение и упёрся в ноги. Мама почувствовала это и освободившись от объятий, прижала моего дружка к животу и ласково шепнула мне на ухо: — Прикройся ладошкой — и добавила громче: — Не бойся тётю. Тётя не будет смотреть. Иди одевайся спокойно. И тётя, в синем халате, тоже отозвалась: — Иди, иди. Не стесняйся. Пройдя к шкафу, я освободил дружка и хотел быстро взять трусы, что бы натянуть их и тогда спокойно одеваться. Но в спешке, я зацепился за коврик и локтем ударился об дверцу, которая хлопнув, защёлкнулась на замок. Моя одежда оказалась закрыта. Подошли мама и банная работница. Я с перепугу забыл за стоящего дружка и так и стоял перед ними, чуть ли не касаясь синего халата банной работницы. Вся беда была в том, что ключ лежал внутри, на полке. Сколько раз говорила поставить замки под один ключ или вообще убрать. Дело в том, что тут раньше была дополнительная раздевалка с платными ящиками. А в общей раздевалке, были просто вешалки. А сейчас здесь сделали семейное отделение. Она, поглядывая вниз, ещё раз попробовала дверцы, но они естественно не поддались. Мама хотела меня завернуть в полотенце, но банная работница сказала, что здесь не холодно, пусть, мол, мальчишка, голеньким бегает, коль ему нравится, а она сейчас пойдёт, поищет запасной ключ. Когда синий халат, скрылся за дверью, мама взяла в руку моего дружка и сказала: — Забыл ладошкой прикрывать. Я сразу за двумя ладошками спрятал бойца, но мама опять отвела мои руки и спросила: — Поздно уже прятаться. Может писять хочешь? А то до общежития ещё далековато идти. Странно, но она угадала. Я действительно, снова, хотел в туалет. Так как и в первый раз. Она взяла прутик, в свою руку и нагнула его прямо в чашу унитаза.
Ну да, с ними спокойно вымоешься, мы с сестрой поставили палку в дверь, чтобы не открыли. Ну, мы плюнули на них и стали мыться спокойно. Решили, что потом откроем дверь. А они нам кричат: — Вы не выйдете из банной и в предбанник не попадете. Мы не приняли всерьез их слова. Мы домылись и стали открывать дверь, обе обернулись в полотенца, Оля с разбегу хотела открыть дверь, а оказалось, что у двери ничего не было — она вылетела из банной, как пробка из-под шампанского. Из предбанника мы только слышали смех, сестра сама уже смеялась, у меня не было сил даже держать полотенце. Мы зашли благополучно в предбанник и пытались выгнать мальчишек, чтобы одеться. Одеться нам не давали, и мы тогда взяли вещи и пошли одеваться в парилку. Сестра держала дверь, а я одевалась, а потом наоборот. Ну, тут мы решили над ними тоже посмеяться. Так как они оба дергали дверь, мы с сестрой на раз, два, три... Мы отпускаем дверь, парни падают на кресло. Так мы им отомстили за падение Оли. Вот так мы сходили весело в баньку. Благодаря бабушке у меня остались замечательные воспоминания. И вот я уже немного повзрослел, начался переходный возраст, меня начал интересовать женский пол. Как-то раз в дом к соседу выпивохе приехала дочка, старше меня лет на 15. Как-то сидя дома я заметил в окно как она направилась в баню, что по тропинке недалеко от дома соседа. У меня сразу же разыгрался не шуточный интерес, и я стал придумывать план, как подобраться к этой бане. И тут непреодолимое любопытство повело меня через мой огород, посаженную картошку и колючую крапиву у бани к дочке соседа. Вот я уже сижу с красными волдырями от крапивы, но полный предвкушения и с колотящимся сердцем подбираюсь к банному окошку, надеясь увидеть её там обнаженную я заглянул в окошко, но оно запотело, и я ничего не увидел, но просто так уйти я не мог. Подойдя к двери, я попытался заглянуть в щель между досками в предбанник, но опять неудача. Тут я уже расстроенный собирался уходить, но дверь в баню заскрипела и открылась, я притих что бы меня не увидели, но тут я услышал, как крючок слетел с петли и дверь приоткрылась. Можешь не прятаться, я тебя увидела еще когда ты пробирался через картошку. Заходи раз пришел. Я осторожно приподнялся и сгорая от стыда, зашел в предбанник. Она стояла полностью обнаженной, от её мягкой, распаренной кожи шел пар. Всё тело было в каплях пота, они стекали с груди, по бёдрам. Я стоял и смотрел на неё как вкопанный, пока она не сказала: — Раз уж ты пришел в баню, раздевайся! Я снял с себя шорты и футболку. Она подошла ко мне так близко что я задрожал то ли, от страха то ли от возбуждения и сказала: — А в баню ты что в трусиках ходишь? И не дожидаясь ответа, начала стягивать их с меня. После этого мы пошли в баню. На градуснике было 91 градус, баню я особо не любил, из-за, не переносимости жары, но в этот момент всё было ни по чем. В бане мы друг друга отшлепали вениками. Ее ягодицы сотрясались от ударов, и лисья прилипали к самым интересным местам. Еще мы занимались моим самым любимым делом в бане, это обливание холодной водой, из ковшика. После того как мы хорошо нагрелись то соседка стала меня намыливать мочалкой сначала шею, грудь, спину, похихикав намылила попу и схватив за член несколько раз провела туда-обратно, намылив и его. Когда я смыл с себя пену она попросила намылить ее тоже, естественно я не упустил такую возможность и принялся за дело. Я принялся намыливать шею, плавно опускаясь по спине, наконец я дошел до красивой упругой попы, она наклонилась, и выгнула спину, а я сквозь пену увидел ее сладкие дырочки. После всех водных процедур чувствуя приятную усталость мы вышли в предбанник. Я присел на скамейку, что бы перевести дух и переварить то что сейчас было, но на этом всё не закончилось… Банька Всю свою жизнь я провел в столице, лишь изредка выезжая с семьей на дачу, в деревню. О прелестях сельского бытия я знал немного. Хозяйка, у которой мы снимали дом в тверской деревне по Петербургскому шоссе, была крепкой русской женщиной - из тех, про которых писал Некрасов. Муж ее неделями не просыхал, она его за это нещадно била огромными гладкими и блестящими от регулярных упражнений с коровьим выменем руками, теми же, что вечерами в баньке у Волги гнала для него самогон. Весь двор и хозяйство держались на этой здоровой русской крестьянке и двух ее сыновьях - 19 и 14 лет. Мы жили у нее втроем - я, моя жена и наша дочь. Жена, опасаясь за дочь, неодобрительно посматривала на двух ее парней - младшего Павла и старшего Николая, недоумевая при этом, как от такого дрянного семени росли эти молодцы. И тот и другой были уже вполне оформившимися мужчинами, с нежной золотой порослью вокруг губ. Листая свежую почту, которую доставляли курьером из закрытого института, где я работал заместителем директора, я лежал часами под сенным навесом, наблюдая за, как мне казалось, нехитрой сельской жизнью. Жена с дочерью бродили по лесу, загорали у реки. Мне же хватало работы - я писал статью для научного журнала. Курьер, женоподобный юноша, появлялся через день. Я забирал у него бумаги, ограничиваясь скупыми приветствиями, но он обычно задерживался, о чем-то долго кокетничая с хозяйскими детьми. Из-под уютного навеса я смотрел вокруг в легком томлении, наслаждаясь миром. И все больше отвлекался, наблюдая за Павлом и Николаем. С утра до позднего вечера вся семья была на сенокосе, каждый час к дому подъезжала груженая сеном телега. Николай, что постарше, умело правил тяжеловозом с вершины стога, а младший ездил на Резвом, такая у коня была кличка, без седла. Загорелые, серебряные от сенной пыли, блестящие от пота, капельки которого разлетались сквозь солнечные лучи, разноцветными брызгами, они казались мне героями античной мифологии. Я так и называл их в шутку - Гермес и Меркурий. Мать их интересовалась у меня о происхождении незнакомых для сельской речи имен. И, услышав, что владельцы их некогда служили богам, взяла шутливую привычку созывать ими своих парней к вечернему столу. До меня постоянно доносились полудетские-полумужские голоса, легкий мат - не в надрыв, а так - в сердечном русском разговоре, непонятные мне сальные шуточки, которые я про себя списывал на "переходный" возраст. А переходный возраст постоянно выдавало волнение в промежности. С легкостью они перекидывали сено с телеги под соседний с моим укрывищем навес. От физического труда напрягались все их члены. Широких суконных штанов словно и не было, зато их сильное возбуждение было на виду. От того, мне казалось, они работали с еще большим удовольствием. Мне даже как-то становилось жаль, что они еще не знают более легких способов возбуждения. За редкой стенкой слышалась какая-то возня, визг, к которому я стал прислушиваться. И вскоре обнаружил в нем присутствие интонаций, знакомых по фильмам Кадино. Их привозил из командировок знакомый дипломат. Я имел гомосексуальный опыт - в армии, в многомесячных геологических экспедициях в молодости, да и с дипломатом мы не устраивали молчаливых кинопросмотров. Любопытство взяло свое, и, отыскав в сене, желанную щелку, я прильнул к ней. Мои Гермес и Меркурий лежали обнаженные, грудь младшего оказалась прямо у меня перед глазами: так, что я видел и слышал биение его сердца. Несложно было догадаться, что они загорают обнаженными. Павел сосал член своего брата. Я возбудился настолько, что, расстегнув шорты, стал рукой помогать себе, испытывая неожиданное удовольствие. Поначалу я даже испугался величины своего напряженного органа: чуть изогнутый в право, с багрово красной головкой, он напомнил мне плоды южноафриканского дерева "Бэн-гуали", которыми в одной из последних экспедиций мы пугали слабую половину отряда. Слабую четверть отряда - потому что на двенадцать крепких русских мужиков приходилось всего две женщины, одна из которых, известная эмансипе, уже не подходила для секса. Меня взбудоражили приятные впечатления о ночах в дешевой южноафриканской гостинице, где в ожиданиях проводника, я и двое моих сотрудников изощрялись в приемах искусственного возбуждения друг друга. Славик, недавний студент университета, принятый мною на работу по протекции отца, откосившего его армии, тогда проявил неожиданную слабость к нашим инструментам. Он делал фелляцию, как опытная французская проститутка, удивляя меня глубиной своей глотки, в которой каким-то образом мог уместиться мой чуть больше среднего размера половой орган. Эти воспоминания будоражили меня больше, чем увиденное за перегородкой сенного навеса, отчего я вскоре обильно кончил. Кто скажет, почему все семяизвержения заканчиваются так банально, почему наслаждение так скоротечно? Вот, кажется, удерживаешь его, свое наслаждение, в своих руках. Но вот оно, в самый пик своего торжествования, когда, кажется, весь ты, все твое существо собирается в твоих нежных ладонях, игриво выскальзывает из приятного капкана, разбрызгивая вокруг струи горячей жидкости. В это мгновение ты уже не способен совладать с ним - теперь не ты, а оно заключает тебя в сладостную тюрьму бездонного наслаждения. А потом минутное забытье, и возвращение в остывающую реальность. Мои деревенские Гермес и Меркурий, закончив свои детские шалости, что-то бурно обсуждая, выскочили из под навеса, направились запрягать Резвого. Я стал приглядываться к ним еще с большим вниманием. Между двумя братьями явно существовало что-то большее, чем только кровная связь. Какая-то особая нежность обращала на себе внимание, когда Николай подсаживал младшего Павла на лошадь, когда из его курчавых пепельных волос он осторожно вынимал сенной сор, когда с улыбкой поправлял сползающие с талии и обнажающие перси ягодиц просторные суконные брюки... Близился вечер. Провожая взглядом отъезжающую телегу на фоне закатывающегося за далекий лес солнечного диска, я вдруг представил себе древнегреческую колесницу, и Гермеса с Меркурием - свиту, сопровождающую громовержца. Телега медленно спускалась к реке, лошадь была не видна за высокой травой, и только младший Павел - мой воображаемый Гермес в своих золотых крылатых сандалиях парил у земли. Вскоре жена с дочерью вернулись с реки. Вечер прошел в мелкой суете, утихшей около полуночи.
Читать рассказы мама с сыном в бане
Обоих мыли голыми? Если да, то что было волнительнее -- раздеваться догола перед мамой или перед посторонней женщиной? Саша001: Так вас опять мыли мамы? А как второй раз было? Кстати другому мальчику сколько лет было? Zahar: У меня был однажды такой случай. Мы приехали в гости на неделю к дальним родственникам в Москву.
Остановились у них. Днём ездили смотреть город и по магазинам а вечером возвращались и вместе ужинали. У них было двое детей и мама с папой и я с сестрой и мама с папой. Народу много а квартира 3 комнатная. Мы все дети спали в детской комнате. Бесились и рассказывали страшные истории на ночь.
Пару раз был так называемый банный день. Так как народу много и всем надо помыться перед сном нас с троюродным братом отправили мыться вместе, чтобы побыстрее. Алеше было 8 лет а мне 12. Мы зашли и он включил воду набирать в ванну и разделся до гола. Я не сильно торопился. Успел раздеться до трусов.
В этот момент тетя Клава алешкина мама дернула дверь ванной. Я её закрыл на крючок. Послышалось: мальчики откройте дверь, не надо замыкаться. Алёшка подскочил и поднял крючок. Дверь открылась и в ванную зашла тетя Клава. Мне даже в трусах было стыдно перед ней а Алёша вообще был голенький и хоть бы хны.
Тетя Клава сказала что что в ванной нам посидеть не удастся, большая очередь мыться, и чтобы мы мылись под душем. Алёша стал уговаривать типа мы немножко, ну можно? Тетя Клава согласилась дать нам полчаса. Я сразу взял с собой чистые трусы а для Алеши т Клава сказала принесёт ему и ещё пообещала принести нам полотенце. После того как она вышла мы сели в ванную. Было конечно тесновато.
Я с ним поиграл в кораблики хотя уже был здоровый лоб. У меня уже волосики на лобке немного росли и Алёшка это заметил. Мы заигрались в ванной а т Клава пришла как обещала через полчаса. Принесла Алешке трусы майку и большое банное полотенце вытираться нам одно на двоих. Мы не хотели вставать но она строго приказала чтобы мы вылезали из ванной. Алёша встал и тут т Клава сказала: так вы же просидели все время, а мыться кто будет?
Давайте вставайте оба и мойтесь мылом и мочалками. Я решил пересидеть пока она уйдёт но т Клава была очень настойчива. Мне пришлось тоже встать и начать мыться.
Он тычет мне пальцем ниже пояса, "Мама хали" значит-смотри и хихикает, лицо руками прикрывает.. Я ему : "Что смотреть сыночек? Я начинаю ему объяснять, что вот ты - мальчик, у тебя такая пися, а я- девочка, у меня такая... Он, всё так же хихикая, разводит ручонки: "Какая?
Главная » Истории Поехали с мамой в баню. Там большая... Поехали с мамой в баню. Там большая очередь, 20 кабинок, а можно зайти по 3 человека.
В моих эротических грёзах постоянно возникали образы обнажённых подруг моей мамы. По ночам, лаская своего дружка, я не раз представлял себе то аппетитную попу и сисечки тёти Лены или голенький лобок и половые губки тёти Иры. Так что недостатка в зрительных образах, которые заботливо сохранила для меня детская память, я не испытывал. Даже заглядывать под юбки девочкам не было никакого желания, ведь я видел киски уже взрослых женщин, что поверьте, гораздо интереснее. Когда мне исполнилось 13, мама вдруг предложила снова мыться с ней вместе, но не с подругами, а с её новой начальницей - Галиной Анатольевной. Она сказала, что уже три месяца она ходит мыться в её компании, и Галина Анатольевна была удивлена, когда узнала, что мы моемся по отдельности.
Больше всего меня интересовал вопрос — надо ли мне брать плавки. Но мама успокоила меня, сказав, что в бане глупо ходить в плавках, ведь мы идём мыться и для этого нам необходимо быть голыми. Я как мог, старался скрыть свою радость — ведь я уже не надеялся снова увидеть прелести, да ещё не одной, а сразу двух голых женщин! Всю неделю я только и думал о предстоящем банном дне! Когда, наконец, мы вошли в пахнущий особым пряным ароматом вестибюль — я понял, что это не сон. Только моя мама почему то волновалась больше обычного. Несколько раз она мне напоминала, что Галина Анатольевна её начальница, я тоже должен слушаться её и вести себя прилично. Она попросила не удивляться, если Галина Анатольевна иногда будет говорить с ней строго, как будто они на работе. Так надо… Галина Анатольевна пришла раньше нас и уже успела раздеться. На её бёдрах было намотано полотенце, поэтому моему взору были открыты лишь её сиськи.
Поцеловав маму, она с улыбкой посмотрела на меня. А ты стеснялась брать его к нам в кампанию! Ну, Дениска, давай знакомиться. Меня зовут Галина Анатольевна, но ты можешь звать меня просто тётя Галя. Давайте побыстрей раздевайтесь и пойдём мыться. Нам ещё многое надо успеть. Виляя попой, она прошла мимо меня, стягивая на ходу замотанное на бёдрах полотенце… Можете себе представить, что творилось в моей душе, когда я увидел её голую попу, после стольких лет «воздержания»! Теперь Галина Анатольевна предстала во всей своей красе. Мне кажется, она заметила мой оценивающий взгляд и повернулась так, что мне стало хорошо видно все её восхитительные прелести!
С родителями в бане рассказ
| Поехали с мамой в баню. Там большая... | Оказалось, что баню с дороги не видать из-за дома, заслонявшего ее вместе со всем садом своей громадиной. |
| ДЕЛО БЫЛО В БАНЕ... - Страна Мам | Лет до пяти я ходил в баню с мамой. Обидно, брат, на год старше, меня уже ходил с отцом в мужское отделение, а я – с мамой в женское. |
| Рассказ подростки мама баня | Однажды в бане я увидел двух старух лет по 80, которые мылись на верхней полке. |
| Рассказ матери как она показывала себя сыновьям в бане | Рассказ1 в баньке с мамой. будучи в гостях, у моей сестры, не по своей воле, попали с мамой в баню. |
| О мальчишке-натуристе 1 Предисловие и В баньке с мамой | "Мама брала меня семилетнего в баню. |
Рассказ о моей маме. Часть 4: Снова в баню
Она сняла повязку и я тут же заорал. Скорее они удивятся, что ты наконец-то замолчал. С этими словами, она сунула один платок мне между зубов, как удила, и завязала на затылке, второй скатала в плотную полосу и повязала поверх первого. Я лежал такой злой на сестру, что если бы мог прибил бы ее. Я весь снова взмок, выгибаясь в своей упаковке. Я мычал в повязку, напрягал плечи, пытался сучить ногами. Пожалуй я бы мог скатиться на пол, но толку то.
От злости даже слезы высохли, я прикидывал свои возможности. А их не было, сейчас я лежал на Олиной кровати совсем беспомощный. Через некоторое время, когда я уже оставил попытки освободиться и просто лежал, дверь открылась - вернулась Ольга. Все у нас теперь будет по распорядку, как в лучших домах... Она стала "распаковывать" меня. Высвободив меня из плотного кокона, она развязала мне щиколотки и поставила на ноги.
Правой рукой она держала меня за плечо, а левой внезапно сильно хлопнула по попе. Я от неожиданности засеменил вперед, коленки были связаны. На кухне моя коварная сестра одну из табуреток заменила стулом, чтобы легче было меня привязывать. С помощью веревки она прикрутила меня к спинке стула и развязала рот. Первое, что я сказал: "Не буду! Меня эта перспектива совсем не радовала, поэтому я буркнул: "Ну что там у тебя".
Я скривился. Я весь сжался, но проглотил. После обеда Оля повела меня в свою комнату. Тело притянула веревкой, которую принесла из кухни, а вот руки отвязала и велела положить на стол, стул придвинула близко к столу. Выбора не было, руки хоть и были свободны, отвязаться я бы не смог. Оля принесла новую тетрадь в линейку и ручку.
Я заметил, что протестую уже не от злобы, а даже с каким-то интересом. На моих глазах появились слезы, но ручку я взял. После последней точки Оля тетрадь забрала, на место тетради положила учебник по истории и раскрыла параграф: "А теперь, милый, учи все это наизусть с датами". Я хотел снова возражать, но Оля закатила глаза: "знаю-знаю" и завязала мне рот платком. Часы видишь? Через час Оля пришла и стала спрашивать заданное, я отвечал хорошо и думал, что сейчас за старания меня отпустят, однако Оля положила передо мной тетрадь с диктантом.
Ты нарочно писал так плохо и совсем не старался». Оля снова нахмурилась: «То есть ты не только отвратительно относишься к учебе, но еще и грубишь своей учительнице»... И точно. Оля отвязала меня от стула и потащила в комнатку, где обычно спал отец. Там она положила меня на кровать лицом вниз и привязала меня руки и ноги к железной спинке кровати. Я отбивался, но Ольга была гораздо сильнее, к тому же разозленная.
Пока я барахтался на кровати и тянул за веревки, которыми был привязан, Ольга сходила в свою комнату и вернулась. В руках она держала простой хлопковый платочек, длинный шелковый шарф и... Я завопил и задергался еще сильнее. Сестра села на меня сзади, схватила за волосы и потянула назад, мой рот открылся, она моментально запихнула туда платочек и стала обматывать мою голову шарфиком, каждый раз пропуская его между зубами. С этими словами она резко сдернула меня трусы. Ну ничего, сейчас исправим,» - с этими словами она хлестнула меня по попе сложенным ремнем.
Я взвыл, но кляп заглушил меня. Оля била несильно, но я изо всех сил пытался как-то вывернуться, чтобы не попасть под удар. Наконец, экзекуция закончилась, Оля натянула трусы на мою покрасневшую попу. Я не знал сколько прошло времени, может быть пара часов, может больше, но вот в комнату вошла Оля и стала отвязывать меня. Она соблюдала все меры предосторожности - сначала отвязала только руки, потом завернула их за спину и связала платком, так же поступила с ногами, связав их в коленях, чтобы я как-то мог передвигаться. Если что не так, на постель, порка и запираю".
Я застонал в кляп. Оля посадила меня на постель и сама села рядом. Оля положила меня на свою постель и наклонилась надо мной: "Значит так, сейчас в туалет и баиньки, понял, мамин ненаглядный? Мама привет! Вы добрались? У нас все нормально!
Набегался и спит. Да, мама, он меня слушается". Я тем временем зачем-то сполз на пол и отчаянно мычал в повязку. Оля еще немного поговорила с мамой и положила трубку. Оля поставила меня на ноги и повела в туалет. Туалет запирался поворотом ручки вниз, но Оля вывернула ручку в другую сторону и замок сломался, закрыться я не мог.
Оставшись в одиночестве, я схватился за узел платка, стягивавшего мои колени, и стал лихорадочно дергать во все стороны, затекшие руки никак не слушались, поэтому я стал освобождать рот, а освободив испугался - сестра ведь предупреждала. Наверное лучше поддаться ей и показать, что смирился, тогда она быстрее отпустит. Я вышел из туалета, сестра увидела, что повязки нет, хотела было что-то сказать, но я опередил ее: "Прости меня, пожалуйста". Оля недовольно сжала губы, взяла меня за плечо и повела в свою комнату. Там она обмотала мои руки платком, связала щиколотки, уложила поверх расстеленных простыней и туго запеленала. Получившийся кокон сестра завернула в одеяло и сверху обвязала веревкой.
Оля задернула шторы, мне, впрочем, это было все равно, повязка плотно прилегала к глазам, я ничего не видел. Сестра подошла к кровати и легла рядом со мной спеленутым. Она повернулась на бок, лицом к мне и погладила кокон: "Ну Коленька, ну ведь в детстве ты был таким милым, почему ты стал таким? Вредничаешь, не хочешь учиться, ленишься, не слушаешься, мама все за тебя делает. Вот видишь, приходится мне тебя воспитывать, и обычные методы воспитания на тебя уже не действуют». Я внезапно почувствовал приятное шевеление под плотным давлением простыней, а поскольку руки были связаны спереди, то я прижал ладонями место, которое вдруг стало приподниматься.
Сестра встала и вышла из комнаты, а я еще долго не мог заснуть вспоминая все, что она со мной делала и наслаждаясь новым чувством, которое возникло у меня под ладонями. Проснулся я от того, что кто-то приподнимал меня голову. Повязку с глаз сняли и я щурился на свет. Ольга улыбнулась мне: "С добрым утром, куколка". Я молчал. Ну скажи своей сестричке "доброе утро".
Доброе утро, - пробурчал я. Ой, Коленька наш не в духе встал, ну ничего, сейчас делами займемся - труд хандру разгонит. Какой еще труд? Работать заставят? А и заставят! Я не знал что еще придумала меня коварная сестрица, поэтому волновался.
Оля распутала кокон и развязала меня полностью. Странно, но мне не хотелось броситься бежать,я ждал. Оля вышла из комнаты и пришла с ворохом какой-то одежды. Будешь носить вот это - и Оля высыпала на кровать принесенную одежду. Это были ее девичьи кофточки, юбки, платьица. Оля помогла мне одеть юбку, которая была мне длинновата и великовата в талии, поэтому она подвязала ее платком, кофточку с рукавами-фонариками и повязала мне на голову беленький с голубыми незабудками хлопчатобумажный платочек.
Она взяла меня за руку и подвела к большому зеркалу: "Ну, посмотри, посмотри какая чУдная девочка, - Оля обняла меня сзади и поцеловала в платок на голове, - ну посмотри какая миленькая". Я смотрел и смущался. Мы пришли на кухню, но когда я садился за стол, запутался в юбке, неловко облокотился на стол и пролил на скатерть чай. Она вышла из кухни и принесла пару платков. Одним она связала мне руки за спиной, а вторым стянула колени - потому что девочки держат коленки вместе. Оля покормила меня с ложки, потом развязала руки и разрешила сходить в ванную.
Когда я вышел, Оля сказала: «Ну вот, теперь за работу. Сейчас я пойду погуляю, а ты в это время подмети, вытри пыль и вымой посуду после завтрака. Телевизор не включать, провод от телефона я беру с собой, дверь запру. Когда закончишь, возьми платки с моей кровати, сядь на стул в гостиной, каждую ногу привяжи к ножке стула и завяжи себе глаза - так будешь сидеть и ждать меня. Ты меня понял? Оля потрепала меня по щеке, надела плащ и вышла.
Ключ повернулся в замке несколько раз, я остался один. Я стоял посреди комнаты и лихорадочно соображал: "надо бежать! Буду жить в шалаше до приезда родителей... Позвонить некому, да и невозможно". Я снял с себя всю девчачью одежду, оставшись в трусах, пошел в ванную, бросил грязную скатерть в воду и насыпал порошка, включил телевизор и стал смотреть какой-то фильм. Вот я сижу и смотрю телевизор, а ты не знаешь».
Однако каждую минуту я думал о наказании, поэтому я не видел что происходило на экране. В конце концов я не выдержал, схватил тряпку и веник и стал убираться. Когда я вытирал пыль, то на полке в шкафу нашел отцовские ключи. Я затрясся от волнения, сжал ключи в руке и бросился к своей постели - однажды я с мальчишками жег костер и испачкал шорты и майку углем, маме показывать не стал, а скомкал вещи и спрятал их под матрас. Теперь я вынул мятые вещи, быстро оделся и бросился к входной двери. Как только я открыл дверь...
Я опешил, испугался, хотел было закричать, но сестра зажала мне рот рукой и втолкнула обратно в квартиру. Оля ухмыльнулась, крепко связала мне руки спереди, перевернула, связала ноги и потащила - только не это - в отцовскую комнату. Снова я распят на постели. А сестра пошла по квартире, я слышал, что она говорила: "Ну конечно, стирку бросил... А телевизор даже не выключил, смотрел все таки... Через час-полтора вернулась, отвязала и велела переодеться.
Я сам надел платье и Оля повела меня обед, но со мной не разговаривала. После обеда мы снова занимались, я очень старался, Оля не выдержала и похвалила меня.
Можно ли ходить в баню с мамой. Можно ли ходить с мамой в баню 181. Женская баня в Германии. Банные посиделки для девушек.
Женская баня. Банные посиделки. Мама купает сына. Купаю сына. Моется с сыном. Мама моется.
Семья в бане. В баню всей семьей. Поход в баню семьями. Купающиеся дети в живописи. Райвола сауна. Райвола загородный отель баня.
Райвола бассейн. Сауна с девушками в СПБ. Дети с родителями в бане. С отцом в бане. Сынуля в бане. Сын в парилке.
Сын Дмитрия Тарасова. Малыш в сауне. Детки в бане. Закаливание снегом. Дети на снегу закаливание. Купание в снегу закаливание.
Закаливание малышей. Эх банька. Эх банька девушка. Две девушки моются в бане. Моются в бане всей семьёй. Слоганы про баню.
Баня приколы. Баня сауна приколы. Цитаты про баню. Толстой баня. Рассказ л. Толстого в бане.
Банные истории. История бани. Сауна рассказы. Американская художница-самоучка Дайана Денгель Dianne Dengel. Дайана Денгель счастливая семья. Дочь в сауне.
Сауна мамы дочери. Банная фотосессия мамы и Дочки. Доченька в бане. Живопись Висенте Ромеро Редондо. Ромеро Редондо художник. Vicente Romero Redondo материнство.
Висенте Ромеро Редондо испанский художник. В Советской бане.
Закончив хлопоты, решила она присоединиться к мужу, откинула одеяло, а там такое — розовое, пушистое! Скандалили всю ночь, а с утра пораньше пошли к Светлане и Игорю. К счастью, Света опознала свои панталоны, и конфликт был исчерпан. В сауну приезжают не менее крутые посетители. Выпивка, девушки. Заказали они напитки, закуски.
Служащая при бане, новенькая, принесла клиентам заказ, а потом сообразила, что курицу подала целиком, а про ножницы для разделки забыла! За такое упущение можно и выговор схлопотать. Через некоторое время выходит распаренный молодой человек и спрашивает: «А у вас, случайно, нет…» Договорить не успевает. Парень с явным недоумением на лице берет ножницы и уходит обратно. Когда клиенты начали расходиться, служащая заметила, что все они, глядя на нее, подозрительно подхихикивают. А знакомый уже парень, покидая баню, торжественно вручил ей ножницы со словами: «Вообще-то я хотел попросить у вас презервативы... Два мужика, пришедшие в баню и сильно набравшиеся, еле выползают из парной.
Кафель наверное импортный, хорошие шкафы для одежды и сияющий душ. Надо сказать, что для 70-х годов интерьер был просто великолепен. Мама прошлась по помещению, потрогала ванную, душ. Открыла два шкафчика и посмотрев на меня, сказала: — Мне нравится. Вот шкафчик. Мама взяла низ платья и приподняля его так, что стали видны застёжки на чулках. Но тут же остановилась и глядя на меня, попросила: — Расстегни сзади, пуговицы на платье. Сниму, что бы не намочить. Я, немного по дилетенски, справился с тугими пуговицами и она сбросила платье. Надо сказать, что на улице был апрель, довольно тепло и мама не носила комбинацию. Я вообще её в ней редко видел. На ней были белые трусики, белый пояс и белый лифчик. Я поймал себя на мысли, что выглядит это, очень красиво. Ну теперь раздевайся уже. Не тяни. Искупайся, раз уже попали сюда — мама опять напомнила, зачем мы сюда пришли. Я снял одежду, до трусов. Повесил в шкафчик и остановился в нерешительности. Или маму боишься? Тётенька нам час определила. А я сменку не брала. Думала, что просто бумагу, для общежития, возьмём и всё — и добавила — А наполню-ка я ванную пока. А я всё-равно наберу, так, на всякий случай — и мама кивнула мне, типа — вот так. Я сбросил трусы и как-то так, бочком, прошёл вплотную, мимо мамы, даже боком зацепил её за попу, почувствовав. Она как раз нагнулась, снимая чулки. Увидел я так же, что она, с явным интересом, рассматривает меня, правда осторожно так, не навязчиво. Ведь я уже где-то с год, не мылся перед ней голым. Не оглядываясь открыл душ, отрегулировал воду и шагнул под струю. Тёплая волна накатилась на тело и покрыла его. Постояв немного я начал тереть руками грудь, голову, лицо. И тут, другие руки, нежно взяли меня за талию и потянули от струи. Я быстро оглянулся. Это была мама, с распущенными волосами, которые красиво падали на плечи и … без лифчика. Я оторопел, не ожидая такого поворота, ведь был уверен, что она, сняв платье, просто умоется и всё. Я также, боковым взглядом, увидел её мелькнувшую грудь под вытянутой рукой. Она начала интенсивно мылить мочалку и я услышал: — Поворачивайся ко мне. Я, всё ещё стесняясь и прикрыв рукой пенис, развернулся к ней. И тут оторопь прошибла меня вдвойне. Мама стояла совершено голая, ничуть меня не стесняясь. Я, как говорят, в полные глаза, увидел её красивую грудь и как бы из скромности опустил голову. Мой взгляд скользнул по ямке пупка на животе мамы и в глаза ударил светлый цвет волос на её лобке. Я стоял, как очарованный, а мама, пальцем подняла мой подбородок и сказала, с улыбкой глядя мне в глаза: — Я ведь и себе сменку не брала. Так, что принимай в свою, голую, компанию. Я, как с перепугу, просто кивнул пару раз, а она, присев передо мной и широко улыбнувшись, отстранила мою ладонь от низа живота. Но это пришло мне в голову позже, так как в память, надолго, врезался этот чарующий мамин взгляд. Потом, оторвав глаза от дружка, тоже с улыбкой, взяла мои щёки в свои ладони и подавшись вперёд, склонив немного голову на бок, нежно нежно, поцеловала в губы. Этот поцелуй и особое выражение её лица, после этого, я запомнил на всю жизнь. Ну а потом, она, поднялась, живо развернула меня боком и начала тереть мочалкой. У мамы была интересная привычка, когда раньше меня мыла. Она намыливала грудь, живот, пенис, ноги спереди. При этом, другая рука, касалась спины и опускалась вместе с левой рукой, останавливаясь на попе. Далее мочалка перебрасывалась и начиналось натирание спины, попы, ног, при этом другая рука, по груди и животу, опускалась вниз и останавливалась на пенисе. Последними мылись руки и голова. Эта процедура настолько запомнилась мне, за много лет купания, что я почти до мелочей угадал все мамины действия. Раньше, когда она меня мыла дома, в ванной, не сильно нагибалась вымывая мне ноги. К тому же, она была одетой. Теперь, ей, пришлось наклонятся до пола и я смотрел на голую спину и попу, которая мелькала при наклонах. Дошла очередь и до головы. Я снова мог видеть маму во весь рост. Она уже немого намокла и её длинные волосы начали прилипать к плечам и груди. Выглядело очень красиво. Но пена от шампуни начала щипать глаза и картинка пропала. Потом я долго смывал мыло и шампунь с тела и головы, наслаждаясь мощной струёй душа. У нас такого не было. Я покосился на маму, а она осваивала ванную. Было интересно наблюдать, как мама намыливала себе грудь и под мышками, поднимала поочереди ноги и мыла на них пальцы и ногти. Потом улеглась на живот и лежала так несколько минут. Всё это время из воды выглядывали две аппетитные ягодицы. Я понял, что мама совсем не стесняется меня и это сразу же подтвердилось. Она встала в ванной и взяв мыло, начала быстро мылить всё тело, кроме спины. Когда дошла до лобка, как-то мельком глянула в мою сторону, но не отвернулась, а поставила одну ногу на бортик ванной и начала мылить между ног. Мне было это хорошо видно, и как мыло мелькало и как росла пена на волосиках. Когда окончила процедуру, я уже вышел из под душа и пошлёпал к шкафчику. Начал вытираться, а мама, вся в мыле, вылезла с ванной и пошла под душ. Ей явно понравилась баня как собственно и мне и эту возможность она использовала по полной. Взяла с полочки шампунь и кивком головы позвала к себе. Я повесил полотенце и подошёл к ней. Читайте также: Вентиляция по типу шведской бани басту — Возьми шампунь — подала она мне бутылочку — наливай мне, потихоньку в ладошки, буду пробовать волосы мыть. Дома, мама, волосы мыла долго. Но здесь дело пошло быстрее. Два раза намыливала густо руками голову, а что бы намылить волосы полностью, попросила меня взять жмут в руки, а сама начала стягивать мыло с головы на кончики волос. Наконец процедура намыливания окончилась и мама пошла под душ смывать пену. А я зашёл спереди её и посунулся к ней под струю, да как-то не умело, что упёрся лицом в грудь. Она негромко засмеялась, немного отступила и я быстро смыл случайно попавшее на меня мыло. А мама усмехнулась и пальцем ласково тронула меня за нос. Я снова пошёл вытираться. Я уже писал, что пенис у меня иногда самозбуждался, в самый неподходящий момент. И сейчас так получилось. По окончании вытирания, мой дружок поднялся и не проявлял тенденции к опусканию.