Санкт-Петербургского дома музыки под руководством выдающегося виолончелиста, народного артиста России Сергея Ролдугина 5 октября выступили в ялтинском Воронцовском дворце с концертом, приуроченным к 150-летию со дня рождения композитора Сергея Рахманинова. Концерт No 2, Op. 18 (исп. Святослав Рихтер)" by Music Seasons on Vimeo, the home for high quality videos and the people who.
Последние комментарии
- Сергей Рахманинов. Концерт для фортепиано с оркесторм №2 до-минор (С-moll), ор.18.
- Рахманинов и музыкальный юмор: каким был "Старый Новый год с Денисом Мацуевым"
- В Московской филармонии состоялся юбилейный концерт в честь 150-летия Рахманинова
- Часы работы
- Судьбоносное предчувствие Второй симфонии
Второй концерт Рахманинова занял первое место в топе британской радиостанции Classic FM
Напомню читателям, что впервые концерт, написанный Сергеем Рахманиновым, полностью исполнен автором с оркестром в Москве 27 октября 1901 года по старому стилю. Второй концерт стал одним из самых общеизвестных, популярных и исполняемых произведений не только Рахманинова, но и всей мировой музыкальной литературы для фортепиано с оркестром. Гость нашего фестиваля — Даниил Харитонов рано проявил способности к музыке. В 5 лет был принят в Новосибирскую специальную музыкальную школу, а затем в специальную музыкальную школу при Московской консерватории. С 2016 года проходил обучение в Королевском колледже музыки в Лондоне. Пианист выступает с лучшими музыкантами и коллективами со всего мира.
Его концерты проходили в главных залах Москвы и многих городах России. Моя соседка Елена Николаевна, строитель и постоянный зритель Платоновского фестиваля на протяжении многих лет, открыла секрет и подсказала, что в первую очередь приобретать билеты на фестиваль нужно в филармонии, потому именно там билеты заканчиваются в первую очередь. Спасибо организаторам фестиваля за праздник и восторг души, который открывает новые темы, новые имена, новые театры, актёров, художников, музыкантов!
Публика стоя аплодирует пианисту и долго не отпускает со сцены. В подарок он получил буклет о филармонии со словами: «Великолепно пианист играл, и затаённо зал ему внимал».
В антракте одна из слушателей Екатерина Сергеевна, преподаватель филологического факультета ВГУ вместе со студентами Лизой, Арус и Ярославом на мой вопрос о впечатлениях сказали: «Хочется разобраться в природе творчества Сергея Рахманинова. Откуда берет начало его музыкальная поэтика: из области космического, сверхиндивидуального или из области земных переживаний? Нам рассказали историю создания его концерта. Сейчас я понимаю, это по-человечески, приближает нас к композитору. Я слушала музыку и представляла его переживания, услышала торжественность гармонии и понимание самого себя, утверждение себя».
Мои собеседники слушали Второй концерт Рахманинова несколько раз и утверждают, что каждый раз он звучит по-новому, потому что исполнители вкладывают своё ощущение, эмоции. Этот концерт запомнится им надолго, они открыли для себя новое имя, восхищены пианистом и старейшим симфоническим оркестром, отмечающим своё 90-летие.
Это недалеко от истины. Многие парадоксальные формулы достигаются не столько прозрением, сколько быстрым счетом, количеством перестановок, вариантов построения фразы или сюжета. Есть вероятность, что таким способом можно натолкнуться на новую молитву, мантру, народную песню, на нечто, уже возникшее в ноосфере, но никем еще не использованное. Самое забавное, что и банальность не надо исключать из поля зрения. Машина не может себе этого позволить. И потом, математика дает хорошую такую относительность восприятия: для меня этот опыт появился из римановой геометрии, где решение систем уравнений возможно лишь при допущении многомерных пространств. То есть законы природы можно объяснить только при построении модели, которая на бытовом уровне кажется невероятной. Для поэзии это полезно.
Есть шанс, что ты вовлечешься не только в субъективную игру, но и в процесс познания. Не влияет ли повседневная английская речь на литературный русский язык? В Америке остались дом, друзья, коллеги, но семью я перевез под Москву старшие дети в этом году пойдут в школу в Пущино. И для «Гулливера» поле деятельности здесь гораздо шире. Множества вещей, которыми я здесь занимаюсь, в Америке бы не сделал. Запад слишком формализован, форматирован. Как минимум, в своем колледже я мог делать только то, что дозволено семинары, конференции, переводы, публикации. Выяснилось, что этих степеней свободы мне мало. Так что последние годы в Америке я в основном ловлю рыбу дом на озере в Аппалачах или книжки пишу. Впрочем, в октябре этого года наметили с моими американцами русско-американский фестиваль в Хобокене, под Нью-Йорком.
Давно не делали. В 90-х нам с поэтом и издателем Эдом Фостером удалось провести восемь таких международных тусовок. Так что опыт есть. А что касается влияния английского… Меня заносило иногда. Я, оказавшись в Штатах, стал уходить от плотности письма, больше появилось необязательности… Это не то чтобы тлетворное влияние чуждой культуры, это я так ее поначалу воспринимал. Много переводил тамошних авангардистов, — то, что стало сейчас поэтическим мейнстримом в России, очень похоже: путь меньшего сопротивления речи. Это стало популярным потому, что легко воспроизводится. Каждый язык развивается по своим законам. То есть какого-то англосаксонского влияния в моих стихах сейчас, пожалуй, не осталось. С прозой иначе.
Здесь я, кажется, совершенно не продолжаю родных традиций. Совсем недавно понял, что Джон Дос Пассос, Фицджеральд, Миллер, тот же Том Роббинс помогли мне гораздо больше, чем отечественная классика. Кстати, проблемы с литературной речью были. Роман «Правила Марко Поло» казался моим издателям написанным не по-русски. Он на американскую тему и даже от лица американца художественный прием, не более , но язык пришлось править, редактировать. Слишком вжился в образ. Вы написали книгу «Час приземления птиц». Что для Вас есть время и место? Помню сон, где летаю на воздушном шаре над Сан-Франциско. Где-то в районе Северного пляжа, я потом эти места узнал.
Летаю низко, шар мобильный, маленький. Сижу в пластиковом стульчике, как на карусели. И уговор такой: если спрыгнешь — станешь изменником Родины. Не спрыгнул. На дворе развитой социализм, за окном мороз, Сибирь. Уютное время. Так вот, проблему с пространством мне более-менее удалось решить. Очень легко теперь это получается. И чувствуешь себя как дома: хоть в Италии, хоть в Непале. Сейчас я отвечаю Вам из Нарочи Беларусь , через несколько дней уеду в Литву, и т.
Тем не менее время — это нечто, идущее для меня только снаружи. Так бывает. Изменения в политике, старение, перемещения, геопоэтические проекты типа смешения священных почв и т. В этом есть нечто алхимическое: то есть материальные ходы и преодоления ведут к изменению души, но ощущение какой-то византийской незыблемости на заднем фоне — преобладает. То есть я вполне могу вернуться к написанию стишка, который не закончил, когда мне было 15 лет, — понимая, что по большому счету ничего не изменилось. Остальное — вроде смены декораций, что ли. Я соблюдаю правила игры, поддерживаю «контролируемое безумие», остаюсь активным участником процесса. Вполне ответственно, если хотите. Но не очень-то принимая жизнь всерьез. То ли свойство характера, то ли времени, то ли хитрая духовная практика.
Впрочем, это внутренние дела. А что касается внешних, то глобализм, несмотря на отвратительный колониальный контекст, массовую обезличку и утрату национального характера многими его участниками, — штука полезная и, возможно, даже ведущая к созданию мирового разума если он и без этого не существует. Мое «глобальное почвенничество», о котором я говорю в «Норумбеге», отличается от «интегрального традиционализма» или «абсолютной мифологии» большей гибкостью, адаптацией к современным условиям, открытостью, дружелюбием… Не знаю, насколько у меня хватит вежливости, но пока что удается оставаться корректным. В мире существуют разные типы людей, и взаимопонимание между ними практически недостижимо: задача «избежать резни» вполне резонна. В чем заключалась цель данного проекта? Потом стали работать самостоятельно. На настоящий момент «Гулливер» — издательство, в котором выходит несколько серий: «Академический проект», «поэтическая», «мемориальная», «Гуманитарные исследования», «античная» и т. С другой стороны, «Русский Гулливер» не столько издательский, сколько мировоззренческий проект, ставящий своей целью смену культурных парадигм, установившихся в России, на наш взгляд, по недоразумению.
Концертное исполнение Второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова открыл новый этап в творчестве композитора и новый век классической музыки. Полный не только несомненных художественных достоинств, но и ощущения рождения новых жизненных сил, которым были охвачены широкие слои общества на пороге нового столетия. Несмотря на драматические столкновения, в музыке концерта звучат восторженные и ликующие интонации, прославляющие любовь к жизни.
Симфония для ада
- Рекомендуем
- БРЫЗГАЛОВ МИХАИЛ АРКАДЬЕВИЧ
- В Самаре прозвучал второй концерт Рахманинова в исполнении Дениса Мацуева и оркестра
- От звезды к звезде: в Тамбове прошёл второй концерт фестиваля «Весь Рахманинов»
- Вторая симфония Сергея Рахманинова – Радио Орфей (Москва 99,2 FM)
- Рахманиновские дни | Национальный филармонический оркестр России (НФОР)
Рахманинов и музыкальный юмор: каким был "Старый Новый год с Денисом Мацуевым"
Второе отделение было посвящено Второму концерту Сергея Рахманинова для фортепиано с оркестром. Второй концерт Рахманинова Денис Мацуев исполнил совместно с Московским государственным симфоническим оркестром. Второй концерт стал одним из самых общеизвестных, популярных и исполняемых произведений не только Рахманинова, но и всей мировой музыкальной литературы для фортепиано с оркестром. Второй концерт для фортепиано с оркестром, Сергей Рахманинов – бесплатно скачать pdf на ЛитРес.
История одного шедевра: второй фортепианный концерт Рахманинова
| В ГЭС-2 Юрий Башмет сыграл Рахманинова | Рахманинов Два танца из оперы «Алеко» Симфония № 1 (финал) Концерт № 2 для фортепиано с оркестром. |
| Концерт-Реквием — Иван Бессонов Концерт №2. Рахманинов — Россия 1 | 5 июня в Детской музыкальной школе №2 имени М.И. Глинки состоялся концерт из цикла «Мастера искусств – детям». |
| От звезды к звезде: в Тамбове прошёл второй концерт фестиваля «Весь Рахманинов» | Главная» Новости» Второй концерт рахманинова мацуев. |
Рахманинов. Концерт № 2 для фортепиано с оркестром
История создания Второго концерта для фортепиано и оркестра Рахманинова начинается в 1900 году, непосредственно после успешного завершения работы над первым концертом. Второй концерт для фортепиано с оркестром (до минор) был написан Сергеем Рахманиновым в 1900 году и впервые полностью исполнен в Москве 27 октября 1901 года автором с оркестром под управлением Александра Ильича Зилоти (двоюродный брат Сергея Рахманинова). Второй фортепианный концерт, оконченный в 1901 году, приносит музыканту европейскую известность. Как указано в пресс-материале, Второй концерт Рахманинова – одно из самых популярных произведений музыканта.
Знаменитые фортепианные концерты - Рахманинов - Второй концерт
Спустя почти десять лет на эту же сцену вышел человек, персонально ответственный за самое радикальное потрясение в музыке XX века: имя его было Арнольд Шёнберг, а его изобретением была додекафония — принципиально новая система звуковысотной организации, отрицавшая традиционную тональность. Впрочем, в 1912 году до рождения додекафонии еще оставалось несколько лет, а музыкальный стиль Шенберга пока вполне укладывался в определением «поздний романтизм». Появление пьесы Метерлинка о запретной, обреченной любви, в которой символы и атмосфера значили ничуть не меньше слов и действий героев, стала большим художественным событием, многократно отразившимся в музыкальном искусстве: вскоре свет увидели одноименные опера Дебюсси, сюита Сибелиуса, музыка к драме Форе и симфоническая сюита Шенберга — написанная для впечатляющего состава оркестра, столь последовательно воспроизводящая события драмы, что литературный текст, хоть и не озвученный, подразумевался, становился важным компонентом целого.
Воронежцы услышат ещё одну трактовку Второго концерта Рахманинова 17:24, 29 ноября 2020 г. Музыка Концерты Фото: vrn-uk. Подобный концерт — большая редкость по нынешним временам, когда свои законы диктует коронавирус. В первом отделении Игорь Андросов исполнил прелюдии N10 ор.
Потому что из-за отсутствия стерео звукорежиссер все инструменты из микрофонов подавал в один микс, как ему казалось поинтереснее. Мало того, что привычная панорама оркестра тут же исчезла, но появилось ощущение, что никаких оркестровых групп нет, все музыканты разбросаны по сцене в хаотичном порядке. Любой инструмент мог звучать в десятки раз громче обычного, - ну просто потому, что на пульте ручку подкрутили погромче. Это все прозвучало максимально дискомфортно и неестественно. Концерт прошел в честь 150-летия композитора. Рахманинова Башмет играет не так уж часто, если не считать выступлений с Мацуевым. Симфоническая поэма «Остров мертвых» была написана Рахманиновым в 1909 году под впечатлением от одноименной картины швейцарского живописца Арнольда Бёклина. Это невероятно трагическое произведение Рахманинова, ставшее смысловым центром концерта. Башмет дирижировал, будто тектонические плиты бытия переворачивал в разные стороны, тискал их, выжимал ужас и тлен. Стоит отметить духовую секцию оркестра «Новая Россия», ответственно вытянувшую и по медным, и по деревянным.
Границы между тематическими разделами репризы стушевываются и становятся слабо ощутимыми. Второе построение главной партии в котором на этот раз ведущая роль принадлежит фортепиано непосредственно «втекает» в побочную партию, значительно изменяющую свой облик. Тема ее мягко и приглушенно звучит у валторны solo в ритмическом увеличении на фоне чуть слышного тремоло струнных. Трепетная лирическая мелодия как бы застывает в неподвижности, лишаясь порыва и воодушевления. Побочная партия значительно сокращена по сравнению с экспозицией и исчерпывается однократным проведением основного тематического построения Вследствие ритмического увеличения темы восьмитактовое построение расширяется до размеров шестнадцатитакта. В основе коды лежит коренным образом переосмысленный «императивный» мотив вступления. Благодаря иному типу изложения и увеличению ритмических длительностей партия фортепиано с такта 7 после цифры 14 он утрачивает свой волевой, энергичный характер и приобретает лирически-мечтательную окраску, сближаясь с темой побочной партии. В этом новом своем «обличии» мотив развивается плавно и медлительно посредством ряда восходящих секвенций Здесь секвенция служит средством не усиления напряженности, а, наоборот, ее ослабления. Завершает первую часть небольшое заключительное построение Meno mosso , основанное на ровном и легком моторном движении с выразительными «всплесками» такты 3 и 7 и стремительным нарастанием к концу, которое решительно и властно «обрубается» краткой, повелительной аккордовой репликой. Вторая часть концерта — Adagio sostenuto — является одним из совершеннейших образов светлой, поэтической лирики Рахманинова. Своеобразие этой части состоит уже в том, что при довольно значительной продолжительности звучания она вся построена на одной теме. Единство и выдержанность эмоционального колорита подчеркиваются остинатностью непрерывно текучего триольного ритмического фона. Тема состоит из двух элементов. Первый четырехтакт вступительного характера Этот четырехтактможно рассматривать как вступление к теме. Однако он настолько тесно спаян с последующим мелодическим развитием, что становится неотъемлемым элементом самой темы и неизменно появляется при каждом ее проведении. Но мелодия взлетает наверх не так легко и стремительно, фаза ее восхождения короче. После активного восходящего хода на кварту с последующим хроматическим повышением второго звука идет плавная нисходящая секвенция, а затем она словно застывает на одном уровне: Многократное опевание терцового звука лада, к которому настойчиво и неизменно возвращается мелодия, создает впечатление чуть заметной зыби или плавного парения. Но под покровом кажущейся неподвижности и застылости проявляется интенсивная внутренняя жизнь. Этому способствуют, в частности, разнообразие ладовых нюансов, постоянные смены гармонической окраски при сохранении основной тональности E-dur, устойчивое ощущение которой подкрепляется длительно выдерживаемым тоническим органным пунктом. Так, очень выразительно звучит отклонение в минорную параллель в конце первого предложения, где мелодия соответственно «сползает» на терцию вниз Тональность cis-moll «просвечивает» и раньше, способствуя известному «оминориванию» темы. Характерно в этом смысле вступительное модулирующее построение, где тональное развитие идет по направлению к cis-moll, доминанта которого непосредственно сопоставляется с тоническим трезвучием E-dur. Во втором предложении мелодия развивается более динамично и целеустремленно. Ярко выделенный, напряженный ход на септиму вверх в предпоследнем такте окрашивает всю тему Здесь возможна известная аналогия с мелодическим строением темы главной партии первой части, где открытый восходящий ход на сексту вносит элемент напряженной экспрессии в плавно и сдержанно развивающуюся мелодию, при различном характере обеих тем в целом. Но эта внезапная эмоциональная вспышка сразу угасает. Последующее хроматически нисходящее движение с остановкой на терцовом звуке, служащем «мелодической осью» темы, приводит к повторному ее проведению у фортепиано: Сдерживаемое сильное чувство открыто вырывается на простор в среднем разделе — Un росо piu mosso. Тихий мечтательный покой сменяется тревожным, взволнованным порывом. Композитор вычленяет из темы наиболее подвижный мелодически отрезок, развивая его секвенционно, тональный план становится неустойчивым, непрестанно модулирующим, с преобладанием минорных тональностей. Средняя часть Adagio распадается на два раздела, соотносящиеся между собой как две последовательные волны нарастания с яркими экспрессивными кульминациями allargando, ff. Постепенно ускоряется ритмическая пульсация, во втором разделе вместо плавного триольного движения восьмыми появляется оживленная фигурация в шестнадцатых нотах. За указанными двумя разделами средней части следует еще одна короткая, но стремительная волна нарастания, приводящая к центральной, наивысшей кульминации всего Adagio в виде широкого, светлого и блестящего по звучанию арпеджированного пассажа протяженностью в шесть октав, основанного на трезвучии Cis-dur. В восприятии слушателя она невольно сопоставляется с «тихой кульминацией» из коды первой части, построенной на аналогичном же широко разливающемся трезвучном пассаже. Таким образом, перекидывается еще одна арка между частями. Но если там этот пассаж возникал в результате «исчерпания» лирического чувства, как некое «растворение в тишине», то здесь это момент наивысшего эмоционального подъема, бурного прорыва восторженной, ликующей эмоции. Далее следует довольно развернутое по размеру построение типа виртуозной каденции, которое, однако, не воспринимается как нечто инородное, нарушающее логический ход развития. Бурный поток пассажей естественно вытекает из завоеванной крутой вершины и, стремительно вздымаясь вверх, словно силится еще раз ее достигнуть, а затем постепенно затихает и плавно «вливается» в репризу. Реприза короче экспозиции вместо двух проведений темы дано только одно , но это компенсируется заключительным построением, проникнутым таким же светлым, спокойным настроением. Ровно, неторопливо покачивающиеся аккорды на фоне волнообразных арпеджированных пассажей представляют собой замечательный образец рахманиновской «поющей» гармонии. Как выразительный прощальный вздох звучит завершающая эту часть краткая реплика фортепиано после того, как оркестр умолкает. В финале — Allegro scherzando — образно-тематические контрасты выявлены с гораздо большей резкостью и отчетливостью, чем в предыдущих частях, и в этом отношении он ближе к традиционному типу сонатного allegro, нежели начальное Moderato. Вместе с тем индивидуальное своеобразие рахманиновского мышления ясно выражено как в его тематическом материале, так и в общем характере музыкального развития. Четко разграниченные между собой темы главной и побочной партии интонационно связаны с тематизмом первой части, хотя эта связь и не всегда улавливается сразу, по первому впечатлению. Так в мелодико-ритмическом рисунке первой темы финала есть элементы, общие с эпически суровой начальной темой концерта, однако они настолько видоизменены и переосмыслены, что это приводит к возникновению нового тематического образа. В ритмически упругой теме главной партии финала соединяются черты маршеобразности и скерцозности: Характерна изменчивость и неуловимость ее облика. Четко ритмованная начальная фраза растворяется далее в ровном и легком пассажном движении. Эту свою многоликость, способность к постоянным метаморфозам тема обнаруживает и на протяжении дальнейшего развития. Тема побочной партии, первоначально излагаемая в оркестре, содержит явственные интонационные «переклички» с аналогичной по своему местоположению темой из первой части концерта. Но она более собранна, сжата по построению, в сопровождающих ее синкопированных аккордах валторн Этот синкопированный ритм подготавливается уже в главной партии такты 5—6 темы. Однако этот оборот передвинут с начала на границу третьей и четвертой четверти в примере обозначен прямыми скобками , образуя кульминацию темы, постепенно завоевываемую путем последовательно нарастающих волн мелодического подъема. Тем самым мелодия приобретает более активный, поступательно развивающийся характер. При повторном изложении темы у фортепиано она полнее «раскрывается» мелодически и звучит с большей выразительной напряженностью благодаря значительному ее расширению на 12 тактов , достигаемому посредством секвенционного развития отмеченного кульминационного оборота. Небольшая заключительная партия Meno mosso, цифра 32 носит типичный для Рахманинова «затухающий» характер. Тема главной партии здесь «расщепляется» на два одновременно звучащих плана: легко звенящие, словно доносящиеся издалека аккорды в оркестре деревянные духовые, валторны и струнные pizzicato с тарелками и мягко вьющаяся, спокойная триольная фигурация у фортепиано. Разработка основана целиком на материале первой темы, достигающей здесь грозно-величественного звучания. После первой драматической кульминации Presto идет еще одна волна нарастания.
От звезды к звезде: в Тамбове прошёл второй концерт фестиваля «Весь Рахманинов»
НФОР ежегодно отмечает день рождения Рахманинова, так как для художественного руководителя оркестра Владимира Спивакова это особый автор, самый любимый и исполняемый. Музыку русского классика маэстро давно включил в постоянный репертуар, а в последние годы — в обширный план звукозаписей, запечатлев с НФОР свои интерпретации всех симфоний и фортепианных концертов Рахманинова и ряда других его шедевров в их числе «Три русские песни», кантата «Весна», поэма «Колокола», «Симфонические танцы». Трилогия записей Best of Rachmaninoff была выпущена оркестром к 150-летию со дня рождения композитора и доступна для слушателей на популярных стриминговых сервисах.
Превратить поэзию в «философию общего дела» и есть цель «Русского Гулливера», и этого журнала в частности. Поэзия — избавление от эгоизма, почти религиозная интенция. Панибратство исключено, если есть критерии творчества. К их возвращению в жизнь и стремятся наши проекты. Нащупывая точку отсчета, в которой все наши начинания и предметы гордости не значат ровно ничего, становятся нонсенсом, мышиной беготней, мы выстраиваем иную шкалу ценностей, преодолевающую не только коллегиальную субъективность, но и антропный принцип вообще. Рождение поэзии происходит в той точке, где слово и дело были равны.
Таким образом, журнал «Гвидеон» не только свод текстов и статей о них. Это своего рода алхимическая печь, в которой скромно и естественно возникают новые качества и новые ценности. Это не фиксация состояния литературы, это процесс ее создания. Завистники бросают младенца в море, но он, подобно библейским Ною, Моисею или кельтскому Талиесину, выживает, рождается вновь. Смерть поэзии, как и смерть Бога, не катастрофична; мы живем в переходную эпоху. Гибель одного предполагает появление другого. Если у людей остается интерес к жизни, то останется и вкус к поэзии. На ее второе рождение мы и рассчитываем, его и торопим.
Качественные изменения предопределены природой, спиралями развития, парадоксом «вечного возвращения». Появившись в устной форме, пожив на камне, пергаменте, бумаге, поэзия перемещается в виртуальное пространство, обживает его и вновь, как доисторический зверь, выползает из воды на сушу. Наша задача — разглядеть в этих замысловатых траекториях следы богов и, может быть, вновь увидеть их лица. Второй концерт Рахманинова как национальная идея Когда-то я переводил большую обзорную статью об американской поэзии и наткнулся на высказывание автора, сожалеющего о том, что поэт-посланник вроде Пабло Неруды в американской культуре невозможен. Мысль меня насторожила: в России тех лет глашатай и какой-либо буревестник казались чрезмерностью, чуть ли не дурным вкусом… Времена изменились. Коллективно-мистическое, экстравертное — «поэт должен быть больше, чем поэт», вера в особую роль литературы и ее воздействие на общественную жизнь — возвращаются; мы остались такими же, какими были. Фенотип, архетип… Национальную специфику надо беречь. Сейчас о другом.
О вещах внутренних. О провинциализме, вернее — о двух формах периферийности, сжимающих нашу поэзию в осадное кольцо. Что такое провинциализм? Несамостоятельность, вторичность, подражательность, да? Итак, первый фланг — посконный, лапотный, «народный», условно говоря, традиционный. В идеале эта тенденция должна бы подчеркивать достоинство классического выбора, делая ставку на гармонию. Лучшие образцы этой практики на настоящий момент — стихи о природе и любви, выражение скромных, но чистых чувств, христианская лирика, публицистика. Преимущественно эта поэзия стала формой общения в социальных сетях, обрела свою нишу вне литературных конкурсов и журнальных публикаций.
Сообщество создано. Этому, как бы варяжскому сегменту нашей литературы успешно противостоит западнический фронт: евроатлантический, продвинутый. Здесь знают правила поведения в обществе и литературе, говорят об эволюции в поэзии, пытаются диктовать моду. В силу постсоветского расклада крыло все еще имеет авторитет, хорошую информационную поддержку, опору в литературных и академических институциях, вышедших из советского истеблишмента и самиздата. Единственная весть, которая может быть выношена в этих рядах, — диссидентская. Раздраженное, почти паническое оживление, связанное с рокировкой в высших эшелонах власти, говорит, что эта карта может быть в очередной раз разыграна и даже принята в «прогрессивном мире» за чистую монету. Зачем повторяться? Международный успех Бунина и Шолохова смотрится сейчас выигрышнее, чем впечатляющие победы авторов интеллигентского направления: Бродского, Пастернака и Солженицына.
В связи с изменением мирового политического контекста, увы, меняется и восприятие их творчества. Я вынужден называть «нобелиатов», поскольку до последнего времени именно эта роль, с некоторыми оговорками, на них и возлагалась. Бунин приносит весть о России навсегда ушедшей, Шолохов — о новом строительстве, Солженицын — о том, что строительство, увы, кровопролитно. Наконец, Бродский и Пастернак сообщают о себе самих на фоне всего этого. Мир меняется: не знаю, насколько нас будет интересовать мнение Шведской академии через десять, скажем, лет, если переоценка ценностей пойдет тем ходом, который предчувствуется в России уже сейчас. Самостоятельность — вещь трудная, в Отечестве пока что диковинная, но рано или поздно зрелость прийти должна. И торопить ее не надо, и форсировать нет смысла. Это естественный процесс.
Потенциал распределения Божьего дара в обоих лагерях я не рассматривал. Таланты — они вне и над. И весть наша — пока что в шуме общих голосов, дай бог выразить ее кому-нибудь одному. Она нужна именно нам самим: на мировое понимание я бы пока не рассчитывал. Разговаривая с западным цивилизованным человеком, мы всегда вынуждены допускать, что нечто неартикулируемое неминуемо остается за скобками. Общение может быть более-менее близким бывают же смешанные браки , но барьер есть. Существуют вещи, которых мы не сможем им объяснить, но которые между нами понимаются с полуслова. И эти вещи существенны, важны.
В них тайна, разгадка цивилизационного кода. О загадочной русской душе не буду. И об обреченности на непонимание — тоже. На Западе, на мой взгляд, русские часто живут не из-за теплого климата и политических свобод, а из-за трудноуловимого ощущения собственного интеллектуального и духовного превосходства. Даже механики автомастерских, даже новые русские банкиры. Не говоря об «интеллектуалах» полета Набокова и Бродского. Я размышляю об этом «тайном спуде», «таинственном опыте», «духовном излишке»: именно они позволяют не обращать внимания на насмешки и поучения Запада, великодушно не обижаться на внутренних оппонентов. Вот что пишет о русских китаист Владимир Малявин: «Мы имеем дело именно с практикой повседневности, обладающей колоссальной жизненной силой, силой неиссякаемого сопротивления всем схемам жизни.
Русскому восприятию повседневности свойственно обостренное сознание внутренней самодостаточности и силы практик повседневности, не знающей границ и кодов официального порядка. Я ликую. Об этой, казалось бы, весьма заметной вещи почти никто никогда не говорил. Не знаю, насколько эти черты способствуют созданию собственной философии не говоря об экономике , но что они полезны для поэзии — точно. Проходят годы — и она поглощает их все больше и больше. Постепенно их ум и понятия сливаются в одно целое. Они изумляются, теряются и не знают, что делать. Им следует уяснить, что именно тот момент, когда возникает это чувство потери и остолбенения, — самый подходящий для осознания буквально: для освобождения своего тела и своей жизни Су Дунь-ли ».
Я очень рад, что с появлением Александра Сладковского оркестр стал еще более великим, чем уже был. Это уникальный коллектив. Они всегда способны интерпретировать желания дирижера. Я хочу похвалить ребят». Музыкальный марафон в Казани продолжится до 1 июня, впереди еще три концерта.
Несмотря на изменившиеся обстоятельства, организаторы решили провести концерт с обновленной программой, которую исполнил лауреат первой премии I Конкурса имени С. Рахманинова Бессонов. Все концерты с участием Мацуева перенесут на другие даты в апреле. Российский национальный музей музыки подготовил специальную выставку фотографий Рахманинова, многие из которых показаны впервые.
Кадры размещены на плакатах в коридорах филармонии.
Второй концерт для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова к празднованию Дня города
В результате получается не просто голос с аккомпанементом, а равноценный дует вокала и фортепиано. Свою программу Хибла Герзмава символично начала со знаменитой распускающейся «Сирени», а завершила бушующими «Вешними водами». Рахманинова пианист Иван Бессонов. Вместе с Государственной академической симфонической капеллой России, под предводительством Валерия Полянского. Он исполнил «Рапсодию на тему Паганини. Это одно из поздних произведений Сергея Рахманинова, написанных за границей, представляет собой многоплановую кавер-версию на самый популярный и часто исполняемый 24-й каприз Николо Паганини, сочиненный гениальным итальянцем для скрипки соло. Но Сергей Рахманинов создал фантазию на пассажи мистического виртуоза, добавив русские интонации для не менее гениального соло на фортепиано.
Такой формат выступлений показывает преемственность поколений, воодушевляет и вдохновляет юных дарований на занятия великим искусством — Музыкой! Режиссер концерта — Рената Сотириади. Концерт проводится при поддержке греческого делового клуба «Синергия», реставрационной проектной организации «Ракурс-проект», частных меценатов и благотворителей. Количество мест ограничено.
Программа получила название «Музыкальный салон в Воронцовском дворце» и стала частью проекта «Музыкальная сборная России». Перед зрителями выступили солисты Дома музыки, лауреаты международных конкурсов Виталий Петров фортепиано , Мария Болконская виолончель , Елизавета Ключерева фортепиано и Арсения Сибилева скрипка. Концерт открылся с рахманиновских «Этюдов-картин».
Но Сергей Рахманинов создал фантазию на пассажи мистического виртуоза, добавив русские интонации для не менее гениального соло на фортепиано. Премьера рапсодии впервые прозвучала в Нью-Йорке в исполнении Филадельфийского оркестра, где партию фортепиано сыграл сам автор. А теперь в Тамбове она звучала на площади, усиленная многокиловаттной аппаратурой, и играл ее представитель нового поколения музыкантов, воспитанных на наследии Рахманинова. В его исполнении прозвучал третий концерт С. Рахманинова для фортепиано с оркестром - произведение, написанное композитором в 1907 году и явно опередившее свое время.
По крайней мере, по-настоящему его оценили только десятилетия спустя. Но время все расставляет на свои места.
Что еще почитать
- Концерт для фортепиано с оркестром № 2 (Рахманинов) — Википедия
- РАХМАНИНОВ. КОНЦЕРТ № 2
- Сергей Рахманинов
- Моцарт — Реквием. Рахманинов Концерт №2
- Слушаем вместе: что мы должны знать о Втором концерте Сергея Рахманинова?
Концерт ко дню рождения С.В. Рахманинова
Рахманинов Два танца из оперы «Алеко» Симфония № 1 (финал) Концерт № 2 для фортепиано с оркестром. Есть интересная новость? Свои встречи с этим человеком Рахманинов вспоминал до конца жизни и был очень благодарен ему. Второй концерт стал началом нового периода в творчестве Рахманинова. Санкт-Петербургского дома музыки под руководством выдающегося виолончелиста, народного артиста России Сергея Ролдугина 5 октября выступили в ялтинском Воронцовском дворце с концертом, приуроченным к 150-летию со дня рождения композитора Сергея Рахманинова. Как указано в пресс-материале, Второй концерт Рахманинова – одно из самых популярных произведений музыканта.
Сергей Рахманинов
Пианист Константин Емельянов и Александр Сладковский исполняют Рапсодию, акцентируя, выделяют суровую тему, скупо, порой по-военному хлестко, страшно, так что собственно роскошь фортепианной виртуозности становится не целью, а средством. Так же звучит у Емельянова и «Элегия», которую пианист исполнил на бис: волной, постепенно набирающей мощь, обрушивается трагическая кульминация пьесы. А кульминацией вечера стала Вторая симфония — исполин, требующий недюжинной отдачи у музыкантов, и эту отдачу в полной мере тем вечером получивший. Рахманинов — композитор для Госоркестра Татарстана ключевой: сыграны и записаны все главные сочинения к юбилею выпущен даже подарочный винил , проводится фестиваль рахманиновской музыки «Белая сирень», все симфонии сыграны не раз в Казани, Москве, Петербурге, за рубежом.
И вот закономерный итог: свобода, с которой оркестр отдается этой грандиозной партитуре, рождает высочайшее качество, которым сегодня похвастается не каждый оркестр федерального уровня. В «Утесе» удивляет прежде всего звук: у низких струнных — мягкий, манящий, или у деревянных в инкрустированных мелодических перекличках, который и создает роскошь романтической фантазии.
Алогичное мышление в частности, фольклорно-поэтическое в определенных условиях может быть лучшим способом познания, изначально полагая электрон и волной и частицей, а слово — и топором и иконой. Массовая кельтомания среди русских неслучайна: священное безумие в поэзии, парадоксальный юмор, сказочная религиозность. Ирландцы создали свою метафизическую литературу, мы еще нет.
Мы подошли к порогу и словно на миг застыли. Китайская весть, кельтская весть, латиноамериканская весть. Где русская? По-моему, на подходе. Преодоление литературы по-русски — одна из самых долгожданных для меня вестей; не знаю, от чего она будет отталкиваться: от протопопа Аввакума, «Слова о полку», Державина, Хлебникова, Гагарина, Калашникова… Поэзия — вещь сверхчеловеческая и, значит, наднациональная.
С другой стороны, каждый народ играет свою партию в общем оркестре истории: в силу своего темперамента, менталитета. Именно так развивается любая национальная культура — через заимствования. Соло на этом балу — вещь относительная. Главное, что каждый занят своим делом и по-своему необходим. Так вот, русские для меня звучат отнюдь не балалаечным или бутылочным звоном, а фортепьянными накатами Рахманинова, Прокофьева и Чайковского — мощным и неповторимым больше нигде звуком и тоном.
Если бы наша «национальная поэзия» восприняла сегодня этот простой факт как фон, на котором можно работать, она зазвучала бы иначе. Кротость, смирение — хорошо и похвально, но для полноценной жизни нужен полный диапазон звуков. И он в нас есть. Мы закрылись, сбитые с толку политической неразберихой, увязшие в плену бесплодных самоунижений, в ученических оглядках на давно тупиковые штудии западной «университетской литературы». Но двадцать лет обморока, полусмерти — это же инициация, начало перехода на новый, более качественный жизненный виток.
Теперь можно многое начать сначала. Почти с нуля. Отбросив все призрачное и вымороченное. Не для нас ли В. Топоров восстанавливал индоевропейский протогимн, Вяч.
Иванов выпускал «Мифы народов мира», Д. Лихачев восстанавливал берестяные грамоты и «Слово о полку»? Старшее поколение сделало достаточно много, чтобы мы росли нормальными людьми. Я это к тому, что для восстановления, а еще лучше — для воссоздания, идентичности есть всё. Говорят, мы имперская нация.
Такова наша история. Как и англичанин в Англии, например, или американец в Америке, — русский, лишенный имперского сознания, уже не русский. И сейчас мы говорим не о деспотизме, а об универсальности сознания. О всемирной отзывчивости, империи духа. Это, если хотите, иной, более высокий, модус бытия.
В нашем Отечестве эта привычная мысль, в той или иной огласовке, проявлена как догадка о чем-то большем, всемирном, к которому Отечество и предназначено. Третий Рим — трон духовный, здесь же теократия Владимира Соловьева, откровения Достоевского, прозрения Тютчева… сейчас идея также на слуху, причем в самых различных исполнениях. Применим эти понятия к поэзии; страна, как ни верти, литературоцентрична. И в эту центричность русскими втянуты остальные братские народы нашей державы. Православная цивилизация, о которой говорит Хантингтон, — нечто большее, чем славянство.
Имперскость, стремление к расширению на весь мир — являли античная поэзия Гомер и Вергилий , Киплинг, Паунд. Христианство могло осуществиться только в Империи с ее дорогами и всемирностью. Все великие проекты древности обращались к большим пространствам. Земным или небесным. Запад своей единой и всемирной духовной сущности сегодня по ряду причин лишается: не нужно распространять свою ущербность на весь мир.
Я не вижу преимуществ прогресса и демократии в том виде, в котором они оформились у наших соседей. Особенно для литературы. Русские обладают глубинными ресурсами собственного рецепта. Поэзия сверх-человечна и наднациональна? Миссия России так же сверхчеловечна и наднациональна.
Это замечательное совпадение нужно использовать. Говорят, что русских элит, столь необходимых для возрождения идентичности, в России не создано. Так ли это? Не знаю. Меня интересует: плачевна ли эта гипотетическая ситуация для поэзии?
Стихи сочиняют не элиты не интеллигенция , поэзия — удел более древних ментальностей, чудом проявляющихся в настоящем. Другое дело — читатели. Они существуют, и если в настоящий момент от поэзии отвернулись, то не наша ли в этом вина? Напишите что-то интересное, что-то из ряда вон выходящее. Пусть комментаторы правы и русских элит по-прежнему не существует, но предположить, что за времена унизительных испытаний в стране выкристаллизовывается новый, невиданный доселе дух, очень хочется.
И мне кажется, я вижу его очертания. Во многом они до сих пор стоят на материке Серебряного века, кто-то идет дальше, выбирая в учителя Ломоносова и Державина. Главное, что нынешнее положение вещей дает нам свободу выбора и некоторую множественность точек отсчета. Откажись от всего этого — станешь никем. Председателем земного шара мог быть только русский поэт.
Имейте это в виду. Не обладая капиталами и влиянием Альфреда Нобеля, я возложил ответственность по русификации нашей изящной словесности на «Русского Гулливера», коллективного автора, которому рады в каждом доме на каждой земле. Этот положительный персонаж может быть вполне антропоморфен и персонифицирован, может скрываться за грифом издательства, где и следует поддержать эту большую музыку. В его планы входит создать платформу для инновативной русской поэзии на страницах «Гвидеона». Инновативной — значит, надо что-то придумать, а не просто плыть в потоке своих сердечных чувств.
Золотой век, Китеж, Беловодье, царство пресвитера Иоанна. Или, к примеру, Иван-царевич как сокрытый имам Махди?
В его музыке — сила и мощь человеческого гения, красота, которой невозможно пресытиться. Композитор посвятил произведение врачу-невропатологу и гипнотизеру Н. Далю, у которого проходил курс лечения от длительной депрессии, связанной с провалом Первой симфонии.
Премьера концерта состоялось в 1901 году в Москве, солировал автор, за дирижерским пультом стоял А.
Провал в 1897 году Первой симфонии Рахманинова сильно отразился на его душевном здоровье. В течение нескольких лет он находился в глубоком творческом кризисе. Лишь к началу 1900-х Рахманинов смог вернуться к активной композиторской деятельности, не в последнюю очередь благодаря лечению у известного врача-гипнотизёра Николая Даля, которому с формулировкой «С благодарностью» и посвящён концерт. Свои встречи с этим человеком Рахманинов вспоминал до конца жизни и был очень благодарен ему.
Второй концерт стал началом нового периода в творчестве композитора. Концерт написан в традиционной форме сонатно-симфонического цикла. В нём три части вторая и третья исполняются без перерыва : Moderato — первая часть открывается типичным для Рахманинова колоколообразным вступлением у фортепиано: аккорды в верхнем и среднем регистрах, которым отвечает низкий звук фа контроктавы, в нарастающей динамике. Подхватив заданный этими аккордами железный рахманиновский ритм, на фоне широких рокочущих пассажей солирующего инструмента вступает в оркестре знаменитая главная тема, носящая характер медленного марша, шествия, но смягчённая контрастным звучанием у струнных и кларнетов: «Тема его вдохновеннейшего Второго концерта есть не только тема его жизни, но неизменно производит впечатление одной из наиболее ярких тем России, и только потому, что душа этой темы русская.