2. Известный драматург и сценарист Александр Гельман появился на свет двадцать пятого октября 1933 года на небольшой. Александр Гельман, отец галериста Марата Гельмана, признанного в РФ иноагентом, «прозрел» на подходе к пенсионному возрасту. Известный драматург и сценарист Александр Гельман появился на свет двадцать пятого октября 1933 года на небольшой станции в Королевстве Румынии, которое сейчас относится к Молдавии.
«Папа дома, ноги в гипсе». Сын драматурга Александра Гельмана рассказал о состоянии отца после ДТП
Недавно он написал эссе «Детство и смерть» — это рассказ о том, как с 1941 по 1944 год Гельман, будучи ребенком, пребывал в еврейском гетто на Украине. Александр (Шуня) Исаакович Гельман — русский драматург, писатель, сценарист, публицист, общественный и политический деятель, почётный доктор гуманитарных наук университета Пепердайн (Калифорния, США). Александр Гельман вновь вернулся к драматургии в начале 2000-х годов. После такого начала жизни Александр Гельман особенным образом понимал природу происходящего с человеком и обществом. ГЕЛЬМАН, АЛЕКСАНДР ИСААКОВИЧ (р. 1933), русский советский драматург, публицист. Родился 25 октября 1933 в пос. Дондюшаны Тырновского района (Румыния, ныне Молдавия) в семье служащего.
Анатолий Глазунов (Блокадник). Жидовский Телеящик.. Сборник (продолжение).
В 1967-1969 гг. Драматург, публицист, киносценарист и общественный деятель. Автор пьес: «Премия» «Протокол одного заседания» , «Обратная связь», «Мы, нижеподписавшиеся», «Скамейка». Его пьесы легли в основу телевизионных и кинофильмов. В 1976 г. В конце 80-х гг. Драматурги, ранее не знакомые друг с другом, получили возможность, встречаясь в Москве и Нью-Йорке, написать пьесу сообща. В основу сюжета пьесы легли события августовского путча 1991 года. В годы перестройки вел активную политическую деятельность.
Помимо драматургии, Гельман также занимался сценаристикой. На его сценарии были сняты фильмы "Премия" и "Зинуля". В последние годы он также активно публикуется в интернетовских изданиях и работает над своими воспоминаниями. Гельман является членом Союза кинематографистов, Союза писателей и Союза театральных деятелей. Он был избран почетным доктором гуманитарных наук университета Пепердайн в США и является членом редколлегии журнала "Драматург". В свободное время Гельман любит ходить пешком по городу и заниматься чтением. Он живет и работает в Москве.
После окончания Львовского военно-политического училища сухопутных войск имени Щорса в 1954 году на протяжении 6 лет служил в армии в звании старшего лейтенанта, был командиром подразделения 410 полка береговой обороны Черноморского флота в Севастополе. В 1957-1960 годах был командиром отдельного подразделения 39 узла связи Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота. В конце 1950-х годов во время службы на Камчатке начал публиковать рассказы и очерки. С 1960 года жил в Кишиневе, работал фрезеровщиком на заводе «Электроточприбор». В 1960-1963 годах учился на заочном отделении Кишиневского университета. С 1964 года работал в Киришах диспетчером 99 СМУ 46 треста «Главзапстроя» на строительстве нефтеперерабатывающего завода, в 1966 году переехал в Ленинград. С 1966 по 1970 год работал корреспондентом ленинградских газет «Смена» и «Строительный рабочий». Писал пьесы, вступил в КПСС состоял в партии до 1990 года. В 1970 году Александр Гельман написал сценарии для нескольких документальных фильмов, а также для игрового фильма «Ночная смена» - в соавторстве со своей женой Татьяной Калецкой. Вместе с ней написал сценарии еще двух художественных фильмов - «Считайте меня взрослым» и «Ксения - любимая жена Федора». Широкую известность Гельману принес снятый в 1974 году по его сценарию фильм «Премия». В 1970-1976 годах был членом профкома ленинградских драматургов.
Можно ли сегодня достойно отстоять свою позицию? Сегодня больше возможностей заявлять и отстаивать свои позиции, чем было в Советском Союзе. Правда, эти возможности сужаются, а чтобы они прекратили сужаться, надо ими пользоваться сполна, до предела, настойчиво. Трусливый старик — это смех и грех, карикатура. Конечно, беспокойства о том, как будут жить мои дети и внуки, не может не быть. Но это уже зависит больше от них самих, чем от нас, стариков. По моим наблюдениям, у тех, кому сегодня 20—30—40—50 лет, больше здравомыслия, трезвости, чем было у нас. В какие театры вы ходите? Театр в отличие от телевидения сегодня живет почти без цензуры. Это позволяет развиваться самым разным направлениям, существуют конфликты, наиболее заметные направления стремятся доминировать. Театр должен влиять на зрителей, а не находиться под влиянием зрителей. Поэтому, чтобы он лучше, честнее работал, он должен испытывать серьезное давление. Основное давление оказывает экономическая ситуация в обществе. Серьезное давление на начальство мог бы оказать суд, если бы он не был зависим от этого же начальства. Я не думаю, что нынешняя власть сознательно хочет творить дурное.
Дептранс: сбивший Гельмана водитель числился в 34 эпизодах нарушений ПДД
| С «Премией» было такое: как драматург Гельман сделал имя на чужом сюжете | Но почему Александр Гельман не стал там работать и о многом другом он рассказал для просветительского проекта «Культура Достоинства». |
| Гельман Александр | ГЕЛЬМАН, АЛЕКСАНДР ИСААКОВИЧ (р. 1933), русский советский драматург, публицист. Родился 25 октября 1933 в пос. Дондюшаны Тырновского района (Румыния, ныне Молдавия) в семье служащего. |
| ГЕ́ЛЬМАН АЛЕКСАНДР ИСААКОВИЧ | жидовин Александр Исаакович Гельман - драматург, сценарист. |
| Александр Гельман - биография, новости, личная жизнь, фото - | 25 октября 1933 года – В Дондюшанах родился советский и российский драматург, сценарист и публицист Александр Гельман. |
| Игорек, сын Галериста | Александр Гельман: биография и творчество Гельман Александр Исаакович – известный поэт, прозаик, сценарист, драматург, а также активный общественный. |
Мы из СССР!
- Похожие презентации
- Содержание статьи
- Сценаристы - Гельман Александр
- Биография: ранние годы
- Драматурга Гельмана сбила машина у театра имени Пушкина
- Стали известны подробности ДТП с участием драматурга Гельмана
Драматург и писатель Александр Гельман отмечает юбилей
Я иногда даже хочу этого, — чтобы не питать никаких иллюзий относительно того, что я собой представляю, что представляют собой люди. Я никого и ничего не боюсь, но в то же время я готов смиренно снова стать рабом. Это не трусость, это жуткий опыт, полученный в детстве, когда душа мальчишки ничего не понимала, ничего не различала. В меня внедрился инстинкт раба. Я могу с уверенностью заявить: Чехов ошибался — раба по капле из души не выдавить. Мы обязаны знать, при каких условиях это с нами может произойти, и делать все необходимое для того, чтобы такие условия не могли наступить. Что это за условия? Это вседозволенность одних по отношению к другим. Когда одни люди считают себя вправе делать с другими людьми все что угодно. Это уже начинает происходить, это уже происходит в России.
Только что, несколько дней назад, произошло тяжелое, повергшее меня в отчаяние событие: власти предложили рядовым гражданам патриотическую игру — придумывать красивые, запоминающиеся названия новым смертоносным ракетам, и тысячи наших соотечественников с энтузиазмом, весело, радостно приняли участие в этой игре, вовлекая в нее даже малолетних детей. Мы слишком далеко зашли в этих играх.
О своем свободном времени Александр Исаакович говорит следующим образом: "Когда не пишу - читаю. Можно сказать и наоборот: когда не читаю - пишу. Никаких других увлечений. Вот разве что появился в моей жизни Интернет. Но и здесь делаю то же самое: или пишу, или читаю. Люблю ходить пешком по городу.
Сейчас это город, расположенный на территории Молдавии. Будущий драматург родился в еврейской семье. Мать и отец были простыми людьми, без высшего образования. Александр с детства говорил на трех языках: русском, румынском и идише. Ранние годы Гельмана выпало на суровое военное время. Когда немцы захватили Дондюшаны, его семья была направлена в гетто. Оно располагалась в местечке Бершадь, до которого колонна евреев шла пешком больше двух недель. В гетто семья Александра жила в холодном и сыром подвале.
Вскоре он потерял 12 родственников, среди которых была мать, бабушка и младший, еще грудной братишка. Нацисты морили людей голодом, ставили над ними эксперименты. После войны он вместе с отцом возвратился в родные Дондюшаны. Окончив школу, Гельман перебрался в украинские Черновцы, где поступил в училище. До армии он успел поработать наладчиком станков на чулочной фабрике города Львова. Службу Александр проходил на Камчатском полуострове и в Севастополе. Карьера В 1966 году Гельман устроился корреспондентом сразу в две газеты, которые писали о стройке. Параллельно он начал интересоваться драматургией.
В 1970 году Александр вступил в профком драматургов Ленинграда. Одну из своих последних пьес он написал в 2000 году. После этого Александр сосредоточился на сценариях к документальному кино. Личная жизнь Со второй женой Гельман познакомился в Ленинграде. На этот раз его избранницей оказалась коллега — сценарист Татьяна Калецкая. Именно в соавторстве с ней он написал сценарии к ряду фильмов. Их свадьба состоялась в 1966 году. А спустя год на свет появился второй сын — Павел.
ОН пошел по стопам знаменитых родителей, став сценаристом. Александр Шуня Исаакович Гельман — русский драматург, писатель, сценарист, публицист, общественный и политический деятель, почётный доктор гуманитарных наук университета Пепердайн Калифорния, США. Шуня впоследствии Александр Гельман родился 25 октября 1933 года в бессарабском селе Дондюшаны теперь райцентр Дондюшанского района Молдавии в семье Исаака Давидовича 1904—1981 и Мани Шаевны 1910—1942 Гельман.
В спектакле заняты С. Любшин, Т. Лаврова, А. Вознесенская, Е. Добровольская, А. Жарков, А. Мягков, В.
Невинный, Е. Киндинов и другие.
Утром мы проснулись — нет советской власти. Я очень хорошо помню, что мне все это нравилось. Колонна, военные, мы все идем в какой-то поход — Кое-кто, считанные единицы, до прихода немцев успели эвакуироваться. Наша семья не могла этого сделать, потому что мама только что родила.
И вот пришли немцы вместе с румынами. И уже через неделю всех евреев собрали в одном большом дворе и сказали, что нас отправят в другое место. Надо сказать — к стыду и ужасу — никто не убежал. Ни один человек! А ведь еще было можно. Мы не смогли из-за маленького ребенка, но там были и молодые люди, и бездетные пары… Дали одну подводу на всех, туда мы положили нашу бабушку Цюпу, она плохо ходила, и еще несколько старух и больных.
И мы пошли. Было непонятно, куда нас ведут и зачем… Охраняли нас всего три человека: румынский офицер и два солдата. Почему три солдата смогли увести почти двести человек из одной страны в другую? Может быть, это временно. Может быть, будет работа. А главное, не было уверенности, что местное нееврейское население обрадуется, если к ним сбегут евреи.
А когда мы перешли Днестр и оказались на Украине, уже и мысли не было, чтобы бежать. Мы ощутили, как вокруг нас сгущается враждебность. Жители украинских сел выносили, например, полбуханки хлеба и просили взамен два золотых кольца. Жадность была изуверская. Куда же нам было бежать? Хотя, как потом оказалось, были люди, украинцы, которые прятали у себя евреев.
Порядочных людей всегда мало, а в условиях войны, оккупации тем более. Вышли мы в июне и шли долго, недели две по Молдавии, к нам присоединялись евреи из других местечек, колонна становилась все больше. Нас охраняли уже и румыны, и немцы с собаками. Мне кажется, нас стало больше тысячи человек. Но все это, о чем я сейчас говорю, я осознал уже после войны. Тогда я ни о чем таком не думал.
Колонна, военные, мы все идем в какой-то поход. Хотя переходы были достаточно длинные, я на усталость не жаловался. Я воспринимал действительность не такой, какой она была, а такой, какой она представлялась моему неопытному вольному воображению. В дороге умер мой брат, Вэлвалэ, у мамы кончилось молоко. Мама его, уже мертвого, донесла до места, где мы остановились на ночлег — Я еще до войны очень любил играть в войну, и эта игра получила новые возможности. Мимо нашей колонны проезжали танки, немецкие части — это было очень увлекательно.
Я не знал тогда, ни кто такой Гитлер, ни кто такой Сталин. Я только знал, что Красная Армия пришла и ушла. А в моих играх воевали не русские с немцами, а немцы с румынами. И румыны были хорошей, побеждающей стороной, а немцы всегда проигрывали. Мама его, уже мертвого, донесла до места, где мы остановились на ночлег. И мы положили его в могилу вместе с женщиной, которая умерла в этот же день.
Положили брата моего ей на грудь и закопали. Никакого даже знака не поставили. Я снова командовал воображаемыми войсками, снова побеждал, снова покорял вражеские армии. Потом нам пришлось оставить на дороге умирать бабушку Цюпу, мамину маму. Она уже не могла двигаться, и была, как мне кажется, без сознания. Мама поставила возле нее кружку с водой, вытерла с лица грязь, и мы пошли дальше.
А она осталась лежать на земле. Скорее всего, в тот же день она умерла. Наконец мы прибыли в Бершадь. Это еврейское местечко, гораздо большее, чем Дондюшаны, районный центр. Ту часть Бершади, где в основном жили евреи, превратили в гетто. Нас поселили: в дома, в подвалы.
Местные евреи имели хоть какие-то запасы, были связаны с населением соседних деревень; у нас же ничего этого не было. В Бершади было два коменданта — румынский и немецкий. Румынский занимался непосредственно гетто, а немецкий за ним следил. Самой страшной была первая зима — с 1941-го на 1942 год. Жуткие морозы. Нас поместили в холодном подвале.
В ту зиму умерли все мои близкие, кроме папы. Мама, ее сестра с мужем и сыном, мамин брат с женой и сыном, двоюродная мамина сестра с детьми. Из 14 человек осталось двое — я и отец. Его родители, я их здесь тоже считаю, были в другом гетто и умерли там. Они положили маму на сани, открыли ей рот, клещами вырвали золотые зубы и положили в карман Мужчин, способных работать, водили на сахарный завод, на маслобойку, еще на какие-то предприятия. И оттуда они что-то приносили.
Папа приносил с маслобойки макух, куски макуха — такое твердокаменное вещество, которое остается от семечек после того как из них выжимают подсолнечное масло. Я очень любил макух — откусывал, грыз с удовольствием. Потом, в следующие годы, стало полегче. Вообще, было очень неровно: то с нами обращались предельно сурово, то отпускали чуть-чуть вожжи. Папа рассказывал, что в гетто приезжали врачи, которые ставили эксперименты на людях. Они проверяли, какую температуру может выдержать человек — от холодной до кипятка.
Время от времени вешали кого-то за связь с партизанами. Как правило, это были местные, бершадские евреи. Бершадский раввин собирал с обитателей гетто золото, чтобы отдать его коменданту. Потому что тот периодически заявлял, что всех нас собираются истребить или отправить в лагерь. Может быть, он обманывал, но как это было проверить? И люди отдавали последнее.
Потом раввина расстреляли. Видимо, он уже не мог ничего принести, и тогда его и всю его семью расстреляли.
Александр гельман биография кратко
До армии он успел поработать наладчиком станков на чулочной фабрике города Львова. Службу Александр проходил на Камчатском полуострове и в Севастополе. После армии Гельман устроился фрезеровщиком на завод «Электроточприбор» в Кишиневе. Спустя три года он перебрался в Ленинград, где впоследствии с головой ушел в творчество. Карьера В 1966 году Гельман устроился корреспондентом сразу в две газеты, которые писали о стройке. Параллельно он начал интересоваться драматургией.
В 1970 году Александр вступил в профком драматургов Ленинграда. В то время он написал сценарий к фильму «Ночная смена», который был снят на «Ленфильме». Его соавтором выступила супруга Татьяна Калецкая. В 1974 году была снята картина «Ксения, любимая жена Федора» по сценарию Гельмана. Жена Татьяна снова выступила как соавтор.
Фильм был удачным, его даже премировали на Всесоюзном конкурсе.
Публиковать рассказы и очерки начал в конце 1950-х годов во время службы на Камчатке. Широкую известность Гельману принес снятый в 1974 году по его сценарию фильм «Премия». Позже сценарий был переработан в пьесу «Протокол одного заседания», поставленную в 1975 году Г. Ефремовым во МХАТе. В середине 70-х в Гельмане нашел своего драматурга ефремовский МХАТ, где были поставлены все его пьесы.
Почему актуальное искусство? Для инвестора это очевидно, потому что если ты делаешь правильный выбор, то эффективность инвестиций становится огромной». В 2009 году вошел в состав Общественной палаты РФ в комиссию по культуре. Скляров проиграл коммунисту Г. Ходыреву, набрав почти вдвое меньше голосов.
Вот, например, нижегородская кампания — там самым важным было этого прыща Клементьева посадить. А кто победит — не особенно-то и интересно». Начинал работу в избирательной кампании Виктора Януковича на президентских выборах в Украине, но за несколько месяцев до выборов покинул эту страну. В Галерее Гельмана проходили выставки таких культовых художников ХХ века, как Йозеф Бойс и Энди Уорхол, а также широкомасштабные некоммерческие проекты "Седьмому съезду народных депутатов посвящается... Не имея возможности влиять на их деятельность вне галереи, тем не менее, я рад, что никто из них не работает на Жириновского, КПРФ и другие деструктивные и реваншистские силы».
По заявлению истцов, прошедшая в ЦДХ выставка "Новейшее искусство постсоветского пространства" в рамках проекта "Россия-2" оскорбила их религиозные чувства и нанесла моральный вред на общую сумму 5 млн рублей. Суд отклонил иск к организаторам выставки. Манифестация не враждебная, а требующая равного отношения профессии, частной жизни, с одной стороны и политики, бизнеса — с другой стороны. В ней был просто дух свободы, какой-то критический взгляд на происходящее вокруг, то, что происходит в стране, и в ней было манифестировано то, что для нас важно, — то, что искусство важнее всего остального... Реакцию вызвали какие-то работы, которые мы даже угадать бы не смогли, что они вызовут такую реакцию».
В здании галереи на Малой Полянке подвергся нападению со стороны националистов, сорвавших со стен полотна грузинского художника Александра Джикии.
В 1974 году была снята картина «Ксения, любимая жена Федора» по сценарию Гельмана. Жена Татьяна снова выступила как соавтор. Фильм был удачным, его даже премировали на Всесоюзном конкурсе. В 1975 году Гельман впервые создал театральную пьесу под названием «Протокол одного заседания». Ее поставил сам Товстоногов на подмостках ленинградского Большого драматического театра. Гельман продолжительное время был любимым драматургом этого театра. Одну из своих последних пьес он написал в 2000 году. После этого Александр сосредоточился на сценариях к документальному кино.
Личная жизнь Александр Гельман был дважды женат. С первой супругой он познакомился в Кишиневе. Там же, 24 декабря 1960 года, родился его первый сын — Марат. Сейчас он является одним из известных коллекционеров и галеристов России.
Дептранс: сбивший Гельмана водитель числился в 34 эпизодах нарушений ПДД
биография, новости, личная жизнь. 2020, АЛМАР, Гельман Александр, Марат Гельман, новая пьеса. Читая выступление Александра Гельмана, ловишь себя на противоречивых чувствах. Гельман, Александр Исакович Писатель-драматург; родился 25 октября 1933 г. в Молдавии; учился в Львовском военном училище, в Кишиневском университете.
Драматург и писатель Александр Гельман отмечает юбилей
ныне город в Молдавии). Александр Гельман — умелый драматург; ему удалось в тех пределах, которые еще были дозволены цензурой, поставить актуальные для советского общества проблемы. В середине 70-х в Гельмане нашел своего драматурга ефремовский МХАТ, где были поставлены все его пьесы. В 1970 году Александр Гельман написал сценарии для нескольких документальных фильмов, а также для игрового фильма «Ночная смена» — в соавторстве со своей женой Татьяной Калецкой.
Гельман Александр Исаакович
Младший брат и бабушка погибли по пути в гетто в ходе так называемого марша смерти. Из 14 депортированных членов его семьи до освобождения дожили только он и его отец. По окончании войны с отцом вернулся в Дондюшаны, где еще три года учился в школе, потом поступил в профтехшколу трикотажников в Черновцах, окончил в 1951 году. Работал помощником мастера на чулочной фабрике во Львове и одновременно закончил десятый класс вечерней школы. После окончания Львовского военно-политического училища сухопутных войск имени Щорса в 1954 году на протяжении 6 лет служил в армии в звании старшего лейтенанта, был командиром подразделения 410 полка береговой обороны Черноморского флота в Севастополе. В 1957-1960 годах был командиром отдельного подразделения 39 узла связи Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота. В конце 1950-х годов во время службы на Камчатке начал публиковать рассказы и очерки. С 1960 года жил в Кишиневе, работал фрезеровщиком на заводе «Электроточприбор». В 1960-1963 годах учился на заочном отделении Кишиневского университета.
С 1964 года работал в Киришах диспетчером 99 СМУ 46 треста «Главзапстроя» на строительстве нефтеперерабатывающего завода, в 1966 году переехал в Ленинград. С 1966 по 1970 год работал корреспондентом ленинградских газет «Смена» и «Строительный рабочий». Писал пьесы, вступил в КПСС состоял в партии до 1990 года.
Нет у нас другой защиты, кроме свободной памяти, которой наплевать на все, кроме того, что она помнит».
Александр Гельман «А вот сейчас — новый поворот в творческой биографии Александра Гельмана: он начал писать стихи. И пусть он меня простит — на старости лет. Впрочем, Гельман сам осознает неожиданность такого поворота. В этом возрасте пишут в основном мемуары, а он… Но в том-то и дело, что его стихи — в каком-то смысле честные и даже безжалостные к себе мемуары — свидетельства переживаний немолодого человека перед близким свиданием с Вечностью.
Например, помню, когда мы жили в Ленинграде, муж одной моей хорошей знакомой покончил с собой. И мы, чтобы ее поддержать, поехали на озеро, откуда должны были вытащить его тело. Я помню, что когда увидел его труп, ничего не почувствовал; это идет из моего детства. Я вовсе не бесчувственный человек, но не проходит просто так общение с умершими, мертвыми людьми, которое было у меня каждый день. Ведь тут же, рядом с ними, кушали, выходили по нужде… Смерть была включена в мою жизнь абсолютно. Есть вещи, о которых страшно вспоминать, но они составляют неотъемлемую часть моего опыта… Я до сих пор все это и слышу, и вижу, и чувствую… До сих пор ногти моих больших пальцев ощущают, как я давил ими в нашем подвале вшей. Это сопровождалось омерзительным треском, и все, кто был в состоянии это делать, делали.
Это была страшная симфония из треска раздавливаемых насекомых. Существовало, скорее, сочувствие местных евреев к приезжим. Вообще, в гетто жило много разных людей — и плохих, и хороших, все как везде. В гетто были даже проститутки. После той страшной зимы мы перебрались в дом одной женщины — она в свой двухкомнатный домик приняла четыре семьи. Жили там мы с папой, еще одна семья из трех человек, семья из двух и еще дедушка с внуком. Мы на полу буквально лежали друг на друге.
Эта женщина, ее звали Ита, тетя Ита, стремилась нам помогать, делиться с нами. И не только она — многие местные евреи вели себя очень хорошо по отношению к тем, кого туда пригнали. Но меня от всего этого кошмара спасала игра. Я играл неистово, беспрерывно. Я даже мог обходиться без всякого пространства — все происходило в воображении. Оно порождало события и ситуации, я был кем угодно и где угодно, но с особой страстью я играл в войну. Для того чтобы играть, мне не нужно было иметь друзей.
Я научился играть безмолвно. Я мог даже и не двигаться. Все происходило внутри меня, и я играл все три года, которые провел в гетто. Думаю, это смесь безумия и спасения. Но это был не сознательный побег от реальности. Это получалось инстинктивно. Что-то мне не давало принимать происходящее внутрь себя, в свою глубину.
Дети как сумасшедшие — в том смысле, что они не понимают, что с ними происходит и что вокруг происходит. Они во власти инстинктов и воображения. Опыт жизни минимален. В какой-то момент я начал думать, что другой жизни вообще нет на свете. Я начисто забыл свою довоенную жизнь. Не было вопроса: а что было до этого? Есть только гетто, и всегда будет только гетто.
Когда я вернулся в Дондюшаны, я с трудом вспоминал: вот девочка Клава, вот наш домик, наш двор — я все забыл, и памяти пришлось все заново восстанавливать… Я помню, как начиная с 1944 года отступали немцы. По соседнему шоссе проезжали танки, машины, мотоциклы… И я умудрялся с этими отступающими войсками воевать, посылал против них своих воображаемых солдат, а поскольку я был командующим всего: и нападающих, и отступающих, — то порой происходили очень сложные баталии смеется. Я нашел соратников по игре, несколько мальчишек и девчонок, в 1943 году мы рыли туннели, такие глубокие, что можно было там спрятаться. Мы забывали обо всем остальном. Игра становилась реальностью, а реальность исчезала. Приходишь в настоящий мир, после игры, в наш домик, где живет куча людей, теснота, и этот реальный мир настолько хуже, что только и мечтаешь, чтобы поскорее наступило утро, и можно было снова играть. Я помню, что, ложась спать, я мечтал, как утром мы снова пойдем копать траншеи, вести разведывательные действия… Знаете, люди ведь всегда немного играют.
Я вот даже прямо сейчас чуть-чуть играю. Я превратился в эдакого бодрого рассказчика об очень грустных вещах. А ведь это не совсем естественно. Когда я об этом думаю наедине с собой, я нахожусь в совсем другом состоянии. Но рассказывать об этом, находясь в таком тяжелом состоянии, я бы не смог. И потому — немного играю сейчас, конечно. Написать и прочитать написанное — да, а когда рассказываешь об этих событиях, вкрадывается фальшь, игра.
Самое главное, что я хочу сказать: любая война есть преступление взрослых перед детьми. Всех взрослых, не только предводителей войн. Все взрослые виноваты перед всеми детьми, если они не воспрепятствовали возникновению войны. Это жестокое преступление, которое отражается на нескольких поколениях. Я с огромной печалью думаю о детях, которые пережили чеченскую войну… — В ваших произведениях есть страшная мысль: «Если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей. Потому что дети, которые останутся живыми после войны, будут сумасшедшими, они будут уродами». Так, может быть, вас остановит закон, который гласит: начиная войну, вы обязаны сначала уничтожить детей.
Делайте это заранее, если у вас такие великие идеи, что вы готовы на все ради их осуществления. Сейчас войны абсолютно бессмысленны — с учетом планетарных опасностей, жуткого нового оружия. Ситуация в мире, обеспечение безопасности требует планетарного управления, чего-то наподобие мирового правительства. Сейчас в мире, как мне кажется, мы наблюдаем острые реакции на неизбежность объединения. Рьяный национализм, религиозный экстремизм — это от ощущения, что придется объединиться, иначе погибнем. Войны бессмысленны, тем не менее они есть и идут постоянно! И все-таки вместо генерала главным человеком эпохи становится переговорщик, дипломат — тот, кто умеет достигать компромисса.
Я считаю, что после эпохи борьбы, которая длилась много столетий, мир вступил в эпоху компромисса. Компромисс не менее полноценная, уважаемая форма поведения людей, преодоления конфликтов, чем борьба. А главный компромисс, это когда человек, осознавая, что он умрет и его жизнь обессмыслится, тем не менее продолжает жить, хочет жить и любит жить. Это фундаментальный компромисс: между смыслом и абсурдом жизни. Вот я старый человек, мне скоро 80 лет, а я мечтаю, чтобы моя жизнь протянулась еще какое-то время… И это заставляет меня идти на определенные компромиссы: соблюдать диету, реже и меньше выпивать, бросить курить, хотя казалось, не смогу жить без курева, и еще многое другое. Было еще одно событие, очень важное. Была квота — 50 сирот.
Я не был сиротой, но папа каким-то образом договорился с нужными людьми, и меня сиротой признали смеется. Я вообще не любил папу ни о чем спрашивать; и обо всем, что связано с гетто, я никогда не хотел знать больше, чем знаю — так что я не в курсе, как он этого добился. Я пришел в указанное место, меня одели в чистую, новую одежку — в приличный костюмчик; потом нас отправили переночевать, чтобы рано утром собраться для отправки. Утром всех нас рассадили по десять человек на одни сани, и кортеж двинулся к железнодорожной станции. Помню, рядом со мной сидела девочка — худенькая, тоненькая, как досочка. Приближаемся мы к мосту через реку.
В пути выяснилось, что ведут нас в еврейское гетто куда-то на Украину.
Одной из первых в этом полуподвале умерла моя мама. Ей было тогда ровно в два раза меньше, чем мне сейчас, — тридцать один год. Я лежал на нарах рядом с ее мертвым телом, плечом к плечу, целую неделю. Я спал рядом, я что-то ел рядом с трупом матери. Пять дней. Или четыре дня. Или шесть дней.
Как она лежала рядом со мной живая, так она продолжала лежать мертвая. Первую ночь она была еще теплая, я ее трогал.
Анатолий Глазунов (Блокадник). Жидовский Телеящик.. Сборник (продолжение).
В годы «перестройки» А. Гельман перестал писать пьесы, так как увлекся политикой. Стал одним из трех сопредседателей совета учредителей газеты «Московские новости» в тот период, когда газета сыграла выдающуюся роль в становлении гласности в стране. В 1988-1992 гг. С 1988 по 1999 год работал в газете «Московские новости» в качестве политического обозревателя, публиковал на ее страницах свои статьи и эссе. В 1989 году А. И все же участие в деятельности оппозиции не помешало его добрым отношениям с М. В 1992-1993 годах А. Гельман принимал самое деятельное участие в работе Конституционного совещания, которое разработало текст ныне действующей Конституции РФ. Вновь вернулся к драматургии в начале 2000-х годов.
Так в 2000 году была опубликована его новая пьеса «Претендент» «Профессионалы победы». Вышли также его сборник стихов и несколько книг эссеистики. С 1976 года он член Союза кинематографистов, член Союза писателей, член Союза театральных деятелей.
Я до сих пор не знаю, о чем это свидетельствует — о чем-то хорошем или о чем-то ужасном.
Я боюсь об этом думать — похоже, я был не совсем нормальным, и эта непрерывная игра, непрерывное состояние возбужденного воображения и были, вероятно, моим сумасшествием. Я сошел с ума в восемь лет. Наш полуподвал находился посередине — между рекой и шоссе. Сначала все шло на восток, потом — на запад.
Это были настоящие немецкие части, но под моим личным командованием. Я включал в свои игры реальные военные силы, которые двигались по шоссе, я их поворачивал в нужную мне сторону, они безоговорочно выполняли любые мои команды. В моей войне могло быть все что угодно: например, украинские партизаны могли биться под началом немецких офицеров против румынских жандармов. Я бывал по очереди то немецким, то русским, то румынским генералом, а когда по шоссе прошла итальянская часть, тут же сделался итальянским генералом.
Про реальную войну я мало что знал и знать не хотел — меня интересовала и увлекала лишь моя воображаемая война. Жизнь довоенная и жизнь в гетто были настолько две разные, две чужие, чуждые друг другу жизни, что они не могли обе поместиться в моей душе. Поэтому, попав в гетто, я свою довоенную жизнь как-то враз забыл, она выпала из моей памяти — и, казалось, навсегда. Мне ни разу даже не снилась довоенная жизнь.
Единственное, что из той жизни перешло в эту, — игра, дух игры. Я увлеченно, непрерывно играл. Оказалось, что для этого совсем не обязательно бегать, прыгать и орать, как это бывало в Дондюшанах. Я научился играть молчком, про себя.
Я испытываю сложные чувства, вспоминая сегодня мои игры в Бершади. Хотя понимаю, что именно они меня спасли. И если я сегодня более или менее нормальный человек, во всяком случае не совсем, не полностью, не до конца сумасшедший, то это только благодаря тому, что тогда, в гетто, я непрерывно, как заведенный, как безумец, играл, играл — все три года непрерывно играл, и потом играл еще долго после возвращения, после войны... Психика человека очень пластична, податлива, и поэтому человек может приспособиться к любой ситуации и превратиться во что угодно, в кого угодно.
Страшно подумать, во что может превратиться человек, причем запросто. Нужны особые меры предосторожности, учитывая эту кошмарную эластичность психики. Возвращался я из гетто не как-нибудь, а на боевом советском танке. Этот танк одним из первых ворвался в Бершадь.
Вдруг он остановился, свалилась гусеница. Толпа изможденных людей мгновенно обступила машину. Из башни высунулся моложавый небритый танкист, заулыбался. На него не обиделись — его тискали, обнимали, жали руки, а он смеялся.
Часа два он провозился с ремонтом, я помогал. Он взял меня с собой. Мы двигались вместе с фронтом. Я не помню, какой это был фронт, кажется, 2-й Украинский, которым, если не ошибаюсь, командовал маршал Конев.
А маршалом Коневым командовал я... Когда мы переехали Днестр, танкист, поискав на карте Дондюшаны, огорченно покрутил головой — оказалось, они лежали в стороне от его боевого маршрута. Я вернулся в Дондюшаны вооруженный до зубов. Я привез два пистолета — русский и немецкий, кинжальный нож, штук двадцать пулеметных патронов, две ручные гранаты.
Я не узнал мою милую родину, с трудом нашел наш дом, который теперь показался мне крошечным, игрушечным. Меня окликнула соседская девочка Клава Руссу — она была так рада, а я ни разу ее за эти годы не вспомнил, забыл, что она есть на свете. Мне было одиннадцать лет, я не умел ни читать, ни писать. Взрослые, которые развязали ту войну, взрослые, которые сегодня развязывают бесчисленные так называемые малые войны, никогда не думают о детях.
Я все эти годы там, в гетто, непрерывно во что-то играл, особенно много и усердно, с вдохновением играл в войну. Я все время жил в своем воображении, а не в этой жуткой реальности. Моя голова непрерывно рождала воображаемые события, ситуации, я участвовал в крупных сражениях, причем в качестве очень большого начальника, генерала всех генералов. Даже эта жуть не могла погасить, уничтожить мое кипучее воображение. Я до сих пор не знаю, о чем это свидетельствует — о чем-то хорошем или о чем-то ужасном. Я боюсь об этом думать — похоже, я был не совсем нормальным, и эта непрерывная игра, непрерывное состояние возбужденного воображения и были, вероятно, моим сумасшествием. Я сошел с ума в восемь лет. Наш полуподвал находился посередине — между рекой и шоссе. Сначала все шло на восток, потом — на запад.
Это были настоящие немецкие части, но под моим личным командованием. Я включал в свои игры реальные военные силы, которые двигались по шоссе, я их поворачивал в нужную мне сторону, они безоговорочно выполняли любые мои команды. В моей войне могло быть все что угодно: например, украинские партизаны могли биться под началом немецких офицеров против румынских жандармов. Я бывал по очереди то немецким, то русским, то румынским генералом, а когда по шоссе прошла итальянская часть, тут же сделался итальянским генералом. Про реальную войну я мало что знал и знать не хотел — меня интересовала и увлекала лишь моя воображаемая война. Жизнь довоенная и жизнь в гетто были настолько две разные, две чужие, чуждые друг другу жизни, что они не могли обе поместиться в моей душе. Поэтому, попав в гетто, я свою довоенную жизнь как-то враз забыл, она выпала из моей памяти — и, казалось, навсегда. Мне ни разу даже не снилась довоенная жизнь. Единственное, что из той жизни перешло в эту, — игра, дух игры.
Я увлеченно, непрерывно играл. Оказалось, что для этого совсем не обязательно бегать, прыгать и орать, как это бывало в Дондюшанах. Я научился играть молчком, про себя. Я испытываю сложные чувства, вспоминая сегодня мои игры в Бершади. Хотя понимаю, что именно они меня спасли. И если я сегодня более или менее нормальный человек, во всяком случае не совсем, не полностью, не до конца сумасшедший, то это только благодаря тому, что тогда, в гетто, я непрерывно, как заведенный, как безумец, играл, играл — все три года непрерывно играл, и потом играл еще долго после возвращения, после войны... Психика человека очень пластична, податлива, и поэтому человек может приспособиться к любой ситуации и превратиться во что угодно, в кого угодно. Страшно подумать, во что может превратиться человек, причем запросто. Нужны особые меры предосторожности, учитывая эту кошмарную эластичность психики.
Возвращался я из гетто не как-нибудь, а на боевом советском танке. Этот танк одним из первых ворвался в Бершадь. Вдруг он остановился, свалилась гусеница. Толпа изможденных людей мгновенно обступила машину. Из башни высунулся моложавый небритый танкист, заулыбался. На него не обиделись — его тискали, обнимали, жали руки, а он смеялся. Часа два он провозился с ремонтом, я помогал. Он взял меня с собой. Мы двигались вместе с фронтом.
Я не помню, какой это был фронт, кажется, 2-й Украинский, которым, если не ошибаюсь, командовал маршал Конев. А маршалом Коневым командовал я... Когда мы переехали Днестр, танкист, поискав на карте Дондюшаны, огорченно покрутил головой — оказалось, они лежали в стороне от его боевого маршрута. Я вернулся в Дондюшаны вооруженный до зубов. Я привез два пистолета — русский и немецкий, кинжальный нож, штук двадцать пулеметных патронов, две ручные гранаты.
В какой-то момент я начал думать, что другой жизни вообще нет на свете. Я начисто забыл свою довоенную жизнь. Не было вопроса: а что было до этого? Есть только гетто, и всегда будет только гетто. Когда я вернулся в Дондюшаны, я с трудом вспоминал: вот девочка Клава, вот наш домик, наш двор — я все забыл, и памяти пришлось все заново восстанавливать… Я помню, как начиная с 1944 года отступали немцы. По соседнему шоссе проезжали танки, машины, мотоциклы… И я умудрялся с этими отступающими войсками воевать, посылал против них своих воображаемых солдат, а поскольку я был командующим всего: и нападающих, и отступающих, — то порой происходили очень сложные баталии смеется. Я нашел соратников по игре, несколько мальчишек и девчонок, в 1943 году мы рыли туннели, такие глубокие, что можно было там спрятаться. Мы забывали обо всем остальном. Игра становилась реальностью, а реальность исчезала. Приходишь в настоящий мир, после игры, в наш домик, где живет куча людей, теснота, и этот реальный мир настолько хуже, что только и мечтаешь, чтобы поскорее наступило утро, и можно было снова играть. Я помню, что, ложась спать, я мечтал, как утром мы снова пойдем копать траншеи, вести разведывательные действия… Знаете, люди ведь всегда немного играют. Я вот даже прямо сейчас чуть-чуть играю. Я превратился в эдакого бодрого рассказчика об очень грустных вещах. А ведь это не совсем естественно. Когда я об этом думаю наедине с собой, я нахожусь в совсем другом состоянии. Но рассказывать об этом, находясь в таком тяжелом состоянии, я бы не смог. И потому — немного играю сейчас, конечно. Написать и прочитать написанное — да, а когда рассказываешь об этих событиях, вкрадывается фальшь, игра. Самое главное, что я хочу сказать: любая война есть преступление взрослых перед детьми. Всех взрослых, не только предводителей войн. Все взрослые виноваты перед всеми детьми, если они не воспрепятствовали возникновению войны. Это жестокое преступление, которое отражается на нескольких поколениях. Я с огромной печалью думаю о детях, которые пережили чеченскую войну... Первый и последний раз в жизни папа меня избил. Страшно избил — В ваших произведениях есть страшная мысль: "Если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей. Потому что дети, которые останутся живыми после войны, будут сумасшедшими, они будут уродами". Так, может быть, вас остановит закон, который гласит: начиная войну, вы обязаны сначала уничтожить детей. Делайте это заранее, если у вас такие великие идеи, что вы готовы на все ради их осуществления. Сейчас войны абсолютно бессмысленны — с учетом планетарных опасностей, жуткого нового оружия. Ситуация в мире, обеспечение безопасности требует планетарного управления, чего-то наподобие мирового правительства. Сейчас в мире, как мне кажется, мы наблюдаем острые реакции на неизбежность объединения. Рьяный национализм, религиозный экстремизм — это от ощущения, что придется объединиться, иначе погибнем. Войны бессмысленны, тем не менее они есть и идут постоянно! И все-таки вместо генерала главным человеком эпохи становится переговорщик, дипломат — тот, кто умеет достигать компромисса. Я считаю, что после эпохи борьбы, которая длилась много столетий, мир вступил в эпоху компромисса. Компромисс не менее полноценная, уважаемая форма поведения людей, преодоления конфликтов, чем борьба. А главный компромисс, это когда человек, осознавая, что он умрет и его жизнь обессмыслится, тем не менее продолжает жить, хочет жить и любит жить. Это фундаментальный компромисс: между смыслом и абсурдом жизни. Вот я старый человек, мне скоро 80 лет, а я мечтаю, чтобы моя жизнь протянулась еще какое-то время… И это заставляет меня идти на определенные компромиссы: соблюдать диету, реже и меньше выпивать, бросить курить, хотя казалось, не смогу жить без курева, и еще многое другое. Была квота — 50 сирот. Я не был сиротой, но папа каким-то образом договорился с нужными людьми, и меня сиротой признали смеется. Я вообще не любил папу ни о чем спрашивать; и обо всем, что связано с гетто, я никогда не хотел знать больше, чем знаю, — так что я не в курсе, как он этого добился. Я пришел в указанное место, меня одели в чистую, новую одежку — в приличный костюмчик; потом нас отправили переночевать, чтобы рано утром собраться для отправки. Утром всех нас рассадили по десять человек на одни сани, и кортеж двинулся к железнодорожной станции. Помню, рядом со мной сидела девочка — худенькая, тоненькая, как досочка. Приближаемся мы к мосту через реку. И перед тем, как совсем выехать из гетто, я вдруг спрыгиваю, качусь по насыпи и бегу к папе. Страшно избил. Я до сих пор не понимаю, почему я спрыгнул. То ли мне стало страшно без папы, то ли я не захотел расстаться с нашими траншеями, с нашими играми. Пришлось тот красивый костюмчик снять и одеть обратно лохмотья. А все эти ребята действительно попали в Швейцарию, и многие из них до сих пор живут в США. Из башни высунулся молодой танкист и спросил: "Ну что, жиды, живы? В туалет мы на улицу выходили даже зимой. Иногда, чтобы сходить в туалет, приходилось переступать через труп, потому что покойников складывали ближе к выходу. Я не помню, чтобы я в ту зиму вставал, ходил, гулял. Только туалет. Все остальное время я лежал и играл. Потом, когда мы жили у тети Иты, стало немного получше. Мы спали на полу. Отец всегда просыпался раньше. Когда просыпался я, он уже был на ногах — и в комнатке делался какой-то чай, какой-то очень убогий завтрак. Девочку, дочь хозяйки дома, я вовлек в мои игры. У них на чердаке были книги, и cын этой женщины показывал нам портреты: "Вот это Троцкий, это Сталин"… Так я первый раз узнал, что есть какие-то вожди, важные люди… Я слышал разговоры взрослых, когда фронт приближался, что грядет освобождение, но я не очень понимал, кто приближается и кто нас освобождает. И кстати, я не помню, чтобы за все это время я посмотрел на себя в зеркало. Хотя в доме, где мы жили, зеркало было. Но у меня ни разу не возникло желания увидеть: какой я? Я не хотел этого. Много мертвых людей. Легкость смерти. Смерть — как ерунда, как выкурить сигарету. Были в те времена и пострашнее места, чем Бершадь. У нас все-таки существовали хоть какие-то возможности выжить. Но все равно переход от жизни к смерти был совершенно пустяковый… Вот часто говорят, что советская власть и фашисты — что-то одинаковое. Сталин и Гитлер и правда имеют очень много схожих черт. Но я никогда не забуду, что нас освободил советский, русский солдат. Мы стояли измученные, грязные и смотрели на советский танк, который въехал прямо в гетто. Он остановился, из башни высунулся молодой танкист и спросил: "Ну что, жиды, живы?
Гельман Александр Исаакович
ГЕЛЬМАН, АЛЕКСАНДР ИСААКОВИЧ (р. 1933), русский советский драматург, публицист. Родился 25 октября 1933 в пос. Дондюшаны Тырновского района (Румыния, ныне Молдавия) в семье служащего. Драматург и писатель Александр Исаакович Гельман попал в гетто в возрасте восьми лет и прожил там три года, потеряв всех родных, кроме отца. Александр Гельман: биография, творчество, карьера, личная жизнь.