1 (14) ноября 1916 года депутат Павел Николаевич Милюков произнес в Государственной Думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?».

Обвинения в государственной измене Милюков обосновал заметками в иностранных газетах, рефреном выступления были слова «Что это, глупость или измена?». 1(14) ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?», которую многие потом расценили, как пролог к Февральской революции. На этой молве, приписывавшей указанную фразу военному министру ген. Шуваеву, Милюков и построил свою антитезу: глупость или измена. В ушах звучала постоянно повторяемая в речи Милюкова трагическая присказка: «Что это — глупость или измена?».

Речь милюкова глупость или измена год

Глупость или измена милюков дата	«Глупость или измена?» Павел Милюков во время выступления в Государственной Думе, 1915.
Глупость или измена?	Использование файла.
Глупость или измена? /	Автор ставил вопрос ребром: что это – глупость или измена?

Какие конкретные обвинения содержались в речи П. Н. Милюкова «Глупость или измен

Наверное людям, не особо погружённым в историю, будет сложно сориентироваться, так как для понимания того, что говорит Милюков. Дмитрий Солонников 14 ноября 1916 года депутат Павел Милюков произнес в Таврическом дворце Санкт-Петербурга на заседании Государственной Думы свою знаменитую антиправительственную речь «Глупость или измена? как подтверждение слов, наконец, громким отголоском речи Милюкова «Глупость или измена?» явилось убийство Распутина, олицетворявшего собой «влияние темных безответственных сил» и бесконечную «министерскую чехарду».

Главное меню

Глупость или измена милюков дата
Глупость или предательство ?: sedov_05 — LiveJournal
В чем значимость думской речи П. Н. Милюкова «Глупость или измена»?
Глупость или измена. Речь П.Н. Милюкова 1 ноября 1916 года
"Глупость или измена?"
Глупость или измена милюков дата

Речь милюкова глупость или измена год

А уже в октябре 1905 года, за несколько дней до обнародования Высочайшего манифеста об усовершенствовании государственного порядка 17 октября 1905 года, на основе Союза союзов создал конституционно-демократическую партию — партию кадетов. Партия, которую он возглавил, принимала активное участие в деятельности Государственной думы первого, второго и третьего созывов. Для того чтобы объединить все оппозиционно настроенные думские фракции, в 1915 году был создан Прогрессивный блок. В него вошли более 300 человек. С трибун Государственной думы от лица депутатов блока раздавалась критика в адрес правительства и выступления против участия России в Первой мировой войне. Результатом деятельности Прогрессивного блока в IV Государственной думе стала отставка председателя Совета министров Российской империи Ивана Горемыкина. Но останавливаться на этом Павел Милюков и его сторонники по блоку не собирались. Результатом провала на начальном этапе войны стали две знаковые отставки, произошедшие летом 1915 года: военного министра Владимира Сухомлинова и верховного главнокомандующего сухопутными и морскими силами Российской империи великого князя Николая Николаевича. Смена командования помогла стабилизировать положение на фронте и наладить снабжение армии боеприпасами и оружием.

По словам доктора политических наук Юрия Пивоварова, «главным раздражителем среди общественности являлась Первая мировая война, в которой участвовала Российская империя. Но на фоне положения других стран-участниц в России было не всё так катастрофично: у нас не были введены карточки на питание, не было никаких признаков голода. К началу 1917 года Россия преодолела все проблемы и готова была с новыми силами вести военные действия». Сложившаяся ситуация не устраивала Милюкова. Он прекрасно понимал, что в случае победы России в войне императорская власть окрепнет и о реформах и либерализации можно будет забыть. Оппозиционер продолжал оказывать давление на правительство. В августе-сентябре 1916 года он отправился в путешествие по Европе — в Англию, Норвегию, Швейцарию. Во время поездки общался с зарубежными либеральными политиками, читал иностранную прессу, в которой активно обсуждались председатель Совета министров Борис Штюрмер и императорская семья.

В частности, после возвращения из поездки Милюков в своих мемуарах отмечал: «На меня посыпался целый букет фактов — достоверных, сомнительных и неправдоподобных: рассортировать их было нелегко. Я получил сведения о русских германофильских салонах, руководимых дамами с видным общественным положением». Полученные Милюковым сведения из-за рубежа указывали на то, что Штюрмер готовил сепаратный мир с Германией и снабжал врага информацией о планах русского военного командования.

Но главным источником кризиса стала утрата доверия к власти, а символом — Григорий Распутин. Сейчас у Распутина появилось немало поклонников, хотя до памятника Григорию Ефимовичу пока не дошло. Поклонники постоянно разоблачают «черную легенду» Распутина. Действительно, наиболее одиозные обвинения в том, что старец — любовник царицы или в том, что министров отправляли в отставку по одному его слову, не подтверждаются. Но сутью легенды был печальный парадокс: с 1905 года в России установилась конституционная монархия. И почти сразу же при дворе появился фаворит-знахарь, без должности и статуса, будто попаданец из Средневековья. Доказательством всевластия Распутина был сам факт существование такой фигуры при дворе. К осени 1916 года в мало-мальски думающей России сложилось убеждение: царь отставляет профессионалов и назначает лояльных бездарей, к тому же по советам шарлатана, пьяницы и развратника. Когда царь хуже войны Если страна устала от войны, то самым логичным было бы требовать её прекратить. Однако в самой России, как, впрочем, и у её союзников и врагов, такое предложение достаточно долго было идеей маргинальных политических сил. Лишь уже постфактум историки заметят конференцию в нейтральной Швейцарии, в Циммервальде, на которой большевики выдвинут лозунг перехода «империалистической войны в гражданскую». У российских парламентских политиков либеральных убеждений была дополнительная причина требовать продолжения войны. С тех пор, как при Петре I Россия вышла на международную арену, она дружила или с Англией, или с Францией, кроме неприятного эпизода в середине XIX века, когда воевать пришлось с обеими. Две страны олицетворяли две традиции, на любой прогрессивный вкус. Франция — вольтерьянство, борьбу с милитаризмом и клерикализмом, социализм и готовность идти на баррикады во имя прогресса. Англия — парламентаризм, законность и прогресс без баррикад. В 1914 году настала пора примириться франкофилам и англофилам — в союзниках России оказались и Париж, и Лондон. Эти союзники пока что не дали ни малейшего намёка, что устали от войны. Бросить их, пойти на сепаратный мир с Германией — такая мысль была для русских либералов предательством и кощунством. Поэтому тактикой парламентской оппозиции было не требовать прекращения войны, а, наоборот, обвинить царя и его окружение в стремлении к сепаратному миру. В войну германофобия охватила все страны Антанты. Например, в Англии была переименована даже правящая династия — Саксен-Гобург-Готская стала привычной нам Виндзорской. Но у России была своя специфика и в германофобии. Высшие должности империи занимали немцы, немкой была царица.

Марксистские историки советской формации будут доказывать, что выход из кризиса лежал не в «компромиссной политике», не в «заплатах», а в «уничтожении до основания» существовавшей экономической системы и введении «госкапитализма». Дело было не столько в организационных ошибках старого правительства, сколько в «неизбежном истощении хозяйства» — в крахе во время войны всей «капиталистической системы». Историки эти вместе с тем признают, что мероприятия правительства для изживания кризиса, правда, крайне непоследовательно, шли все по пути государственного регулирования хозяйственной жизни страны, встречая противодействие со стороны «буржуазии», которая отстаивала невмешательство государства в экономические отношения: важнейшие мероприятия правительства, направленные на усиление государственного контроля, срывались оппозицией Совещания по обороне, представлявшей интересы командовавших классов. Без существенных оговорок такое положение, конечно, признать нельзя достаточно указать хотя бы на «памятную записку», представленную Штюрмером при всеподданнейшей докладе 14 марта 16г. Но в общем тенденция старого режима идти во время войны по пути регулирования хозяйственной жизни отмечена верно — мы увидим см. Оппозиция возникала не только из классового своекорыстия, давшего «подозрительную трещину» в фундаменте прогрессивного блока, не только из разной оценки целесообразности той или иной экономической политики «друзья» Шульгина считали «твердые цены источником расстройства» и довольно настойчиво боролись с этими «социалистическими замашками», всемерно стремясь «удержать правительство от рискованных шагов государственного социализма» , но и из отвратного чувства значительных кругов прогрессивной общественности к осуществлению во время войны того немецкого Zuchthaus, который «Русские Ведомости» назвали «возрождением крепостного права в Германии» — своего рода тюрьмы с принудительной работой. Отсюда понятно, что на совет, данный французским социалистом Тома на завтраке у Сазонова в конце апреля 16г. По словам Наумова, эти отношения Штюрмер называл даже «настоящей симфонией», с чем, впрочем, министр земледелия, как музыкант, не согласился, отказываясь участвовать в такой «симфонии». На решительных мерах настаивало главным образом военное командование, мотивируя их чрезвычайными обстоятельствами. В записке «об учреждении верховного министра обороны», представленной Царю Алексеевым 15 июля, в 4 п. Эта мера считалась «надежным средством против забастовок» при условии устранения основной причины недовольства рабочих — «обеспечить их дешевым пропитанием». По проекту Алексеева у «верховного министра государственной обороны» должна была сосредоточиться «полнота чрезвычайной власти» «во всех внутренних областях Империи, составляющих в целом глубокий тыл, работающий на действующую армию» — «объединять, руководить и направлять единою волею деятельность всех министерств, государственных и общественных учреждений, находящихся вне пределов театра военных действий». Алексеев ничего не говорил о «военной диктатуре», но так поняли его проект, встретивший оппозицию с разных сторон. Не сочувствовала военной диктатуре А. Наумов рассказывал, что Царь ему показал алексеевскую записку, и что он высказался против «нового наслоения», считая «единство необходимым, во что бы то ни стало», министр земледелия посоветовал «верховное управление фронта слить с Советом министров». От имени «общественности» ополчился на «нелепое положение» председатель Думы: по его словам он запугал Царя опасностью создать себе «конкурента» — «так умалять себя на вашем месте я не позволил бы». Колебания Николая II выразились в компромиссном решении о передаче функций верховного управления по государственной обороне высшему существующему учреждению — Совету министров. Это скорее платоническое решение было подсказано Царю самими министрами на заседании в Ставке 28 июля: «У нас есть председатель Совета министров, пускай он возьмет в свои руки все управление, пускай объединяет», — предложил министр путей сообщения Трепов; по существу это ничего не разрешало... Так возникла «неограниченная, полномочная» диктатура Штюрмера, которую Чр. Мы видим, что монарх не был удовлетворен получилось, по выражению Родзянко, «совсем безвыходное положение» , и в письме 20 сентября он как бы возвращается к мысли о желательности реализовать июньский проект Алексеева 375. Вспомним, что А. Совет был дан. Это было время, когда восходила звезда Протопопова, и А. В своих письменных показаниях Протопопов подробно изложил, как всегда несколько нелепо и противоречиво, намеченный им план реорганизации продовольственного дела — главным образом хлебных заготовок, и последовавшей затем «комедии борьбы» по выражению советских историков в Совете министров за осуществление его проекта. Он предполагал основные операции возложить на земство, создав под контролем последнего особые торговые товарищества и привлекши к этому делу банки и крупные торговые фирмы. Таким путем предполагалось выявить и выпустить на рынок имевшиеся запасы 376. Существовавшие на местах организации мин. Средства давало бы мин. Далее Протопопов намеревался ввести обязательную хлебную повинность, установив временно до сбора, назначенного по раскладке, твердые цены. В организации продовольственного дела Протопопов преследовал и политические цели, желая не только вернуть мин. Широкое участие земских деятелей в закупочных операциях, по мнению министра, отвлекло бы их внимание от политики. Надзирающие губернаторы поручали закупку земствам только в том случае, если они не входили в союз, в случае, если бы земство отказывалось выйти из союза, операции производились бы губернским присутствием. По словам Протопопова, Совет министров за исключением гр. Игнатьева и не голосовавшего Бобринского, первоначально признал принципиально желательной передачу продовольственного дела в мин. Думы, изменил свое решение и при окончательном голосовании за передачу высказалось лишь 6 человек против 8. Штюрмер, голосовавший за положительное решение, высказал уверенность, что Царь согласится с меньшинством, и что вопрос будет проведен до открытия Думы в порядке ст. Очевидно, под влиянием такого голосования Протопопов внес изменение в свой проект и остановился на организации «для надзора за продовольственным делом» Совещания трех министров путей сообщ. В протопоповском проекте ее больше всего привлекала заманчивая мысль «борьбы» с оппозиционными земским и городским союзами: «Я была не согласна, — писала она позже, — с этой бумагой то есть с проектом «совещания трех министров» и знала, что наш Друг тоже будет против, а потому послала Пр отопопова к нему, чтобы они вместе обсудили это дело». Совещание в обычном квартете Бадмаев, Распутин, Протопопов и Курлов состоялось — о нем упомянул Протопопов, приписывая себе инициативу просить Распутина «ускорить передачу» продовольствия в ведение министерства вн. Царь был в Киеве. Телеграмму получил и недоумевал. И только, получив разъяснительное письмо А. Смысл разъяснения А. Это был единственный раз, когда за все время своего неофициального «регентства» А. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. А потому я вчера говорила со Штюрмером, они оба верят в удивительную Богом ниспосланную мудрость нашего Друга... Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр. Может быть, не так уж важно раскрыть во всей полноте подноготную этой истории — насколько здесь проявилась сознательная игра честолюбца и насколько неуравновешенный политик шел на поводу у других. Царя уговаривать долго не приходилось. Он ответил жене на другой день:... Я всегда думал, что продовольственный вопрос лучше решить сразу, только я должен был дождаться этой бумаги. Теперь это сделано: помоги нам Бог. Я чувствую, что это правильно». Но в самом Царском забили отбой. Этот отбой, в противоречии с самим собой Протопопов в Чр. Принять продовольственное дело по закону, проведенному по 87 ст. Телеграмму я передал Царице с просьбой отослать ее Царю. Царица мне сказала: «Было трудно заставить Государя решиться, не следует его сбивать, раз он принял решение». Она была недовольна. Все же мою просьбу исполнила. Штюрмер обещал передать продовольственное дело министерству вн. В пояснение телеграммы сама А. Все осталось по старому. Плохо, конечно, должна была управляться страна, раз авторитету существовавшего народного представительства приходилось конкурировать с руководством закулисных бадмаевских советчиков. Но неумение разрешить сложные экономические проблемы, шатание власти лежат совсем в другой плоскости, нежели те «предательские мысли», на которые со своей стороны счел возможным намекнуть ранее в Гос. Думе Шингарев в речи о продовольственной политике правительства, речи, которая легла в основу милюковского слова 1 ноября. Милюков с некоторым самомнением заявил: «Моя речь — есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете». Если бы лидер думской оппозиции последовательно стоял в те дни на революционной позиции, его до известной степени мужественное и смелое слово 380 , несомненно, явилось бы «заслугой перед родиной» — во всяком случае в глазах тех, кто благом родины считал скорейшую ликвидацию уже атавистического для страны «средневекового представления о государстве» слова Керенского в заседании Думы 15 февраля 17г. В историческом обозрении речь 1 ноября могла бы, однако, быть признанной «заслугой» лишь в том случае, если бы опиралась на проверенные факты. При политической концепции, которую отстаивал руководитель думского прогрессивного блока, обвинительное слово, облеченное в форму: глупость или измена, было лишено политической логики и звучало грубейшим диссонансом с тем вступительным словом, которым председатель Думы открыл новую сессию законодательного учреждения — он говорил о сером воине, идущем «бесстрашно в смертный бой за Веру, Царя и Отечество». Под этим исконным лозунгом монархической официальной народности русское воинство призывалось бороться за ту власть, которую с думской трибуны заподазривали в прямом предательстве, «не революционеры», а люди, объявлявшие себя монархистами. В грозное время войны они наносили непоправимый удар той самой монархии, от которой ждали добровольной уступки общественному мнению во имя национального объединения, являвшегося в их глазах залогом победы... Гнусное слово «измена», брошенное без учета отзвука в России и за границей, могло способствовать лишь тому, что ров между верховной властью и общественной оппозицией, действительно, стал непроходим. Милюков сам признал в показаниях Чр. Почему осторожный политик-реалист мог решиться на такой чреватый для компромиссной политики шаг? Оказал ли в данном случае свое влияние общественный психоз — вера в легенду, или то была тактическая ошибка? Родзянко правительство старого порядка: «И малейший отпор встречал уступки. Когда они видели зубы, они отступали». На окончательную позицию прогрессивного блока, несомненно оказало влияние давление со стороны — именно то заявление председателей земских управ, на которое ссылался Милюков в речи. Московское постановление 25 октября было доведено до сведения Думы особым письмом кн. Львова на имя Родзянко. Это письмо побуждало Думу к «решительной борьбе... Туда, за эти кулисы и должен был быть направлен очередной удар" 382. Удар был рассчитан плохо. Впереди логически могла быть только революция, а не та странная, более самоутешительная теория, которую развил Шульгин в своем литературном произведении «Дни»: Гос. Дума должна была говорить «до конца для того, чтобы страна «молчала» — «потому что, если мы замолчим, заговорит улица»... Почему Штюрмер не ответил на клевету, возведенную на него в Гос. По пословице: на воре и шапка горит. Так поняли тогда молчание председателя Совета министров. Когда пришла очередь Шульгину идти «на Голгофу», — по его выражению в воспоминаниях, — это было 3 ноября, он всю силу красноречия обратил на то, чтобы бить по «жалкому фигуранту» и бороться со «зловещей тенью, которая налегла на Россию» 383. Молчание при таких условиях «самый опасный из всех исходов». Голос слева: «в 4-х стенах»! Здесь в прошлом заседании... Ужас больший тогда, когда, обращаясь к людям, которые раньше знали Штюрмера... Я никогда не слыхал этого слова: не может быть. Наоборот, я видел пожимание плечами — весьма возможно... Ужас в том, что даже члены Гос. Совета, даже товарищи его по собственной фракции, на вопрос, кто же такой Штюрмер, нам говорят: «человек без убеждений, с сомнительным прошлым, человек, готовый на все, человек, который способен обходительными манерами обходить людей, человек, который, кроме того, в государственных делах ничего не смыслит... Ужас состоит в том, что рядом с креслом, которое занимает председатель Совета министров, сидят люди, которые думают о нем также, и непонятным становится то, как они могут оставаться вместе с ним 384. Непонятно, как они не скажут ему... И ужас в том, что председатель Совета министров сюда не придет, объяснений не даст, обвинений не опровергнет, а устраивает судебную кляузу с членом Гос. Думы Милюковым... Немецкие газеты писали про назначение Б. Штюрмера, что это «белый лист бумаги»... Но это теперь не белый лист цензурный пропуск. На нем написано несколько слов, но знаменательных слов. На нем написано: «продовольственная разруха», на нем написано: «Англия» раньше Шульгин останавливался на «булацелиаде» , на нем написано: «Польша» «безнаказанность Сухомлинова», а внизу в виде примечания написано: «Манасевич-Мануйлов». Но это не все. Ведь это только начало. Вот где самый ужас — мы боимся, что это... И вот, чтобы этого не случилось, Гос. Дума должна стоять на своем месте и бороться за безопасность России». Сам Штюрмер дал в Чр. Думы я уехал в Гос. Совет после речи Родзянко и не слышал речи Милюкова... Если бы я был там, я бы сказал, что никаких взяток не брал, никаких взяток ни с кем не делил... Я, к сожалению, этого не мог сделать. Озлобление, по-видимому, было настолько сильное, что я не мог и думать выходить на кафедру, не подвергая правительство в лице своего председателя, каким-нибудь нежелательным выходкам... В молчании Штюрмера могли сыграть свою роль и личные качества премьера — его ненаходчивость и неумение говорить. По характеристике Покровского, как мы могли убедиться, довольно пристрастной, это был человек, который «в сущности связной мысли в разговоре высказать не мог». Стало быть, голова не удерживала этих вещей». Штюрмер знал, что ожидается скандал и не без умысла сейчас же после речи председателя Думы поехал на заседание Гос. Совета, думая, вероятно, что тем самым избежит скандала или смягчит его резкие формы 386. По словам членов штюрмеровского кабинета гр. Игнатьева и ген. Шуваева в Совете министров перед заседанием обсуждался вопрос, как воздействовать на членов Думы в смысле смягчения намечавшихся выступлений и просить резолюции большинства. Штюрмеру было предложено переговорить с Родзянко. Последний вначале отказался — «я такому Совету министров помогать не могу», но потом согласился при условии, чтобы «никто из членов Совета, кроме Покровского, не имел с членами Гос. Думы разговора полемического характера в смысле застращивания, указывая на возможность роспуска». Но, как впоследствии узнал он от «своих друзей», Протопопов нарушил соглашение, и «тот самый член Думы, который, по-видимому, передал резолюцию, оказался передаточной инстанцией для застращивания тем, что Думу распустят, лишат жалования и будет призыв на военную службу». Подтверждал эту версию в другом варианте и Шуваев, указывавший, что главным образом хлопотал Покровский — ему было поручено «войти в соглашение», чтобы речь Милюкова была «или изменена или совсем не произнесена»... Как видно, и члены Совета министров жили тогда больше слухами. Картина совершенно ясна из всеподданнейшего доклада Штюрмера 31 октября. Думы, имеющей возобновиться 1-го ноября, — докладывал председатель Совета, — суждено, по-видимому, быть свидетельницей не только резких выпадов против отдельных представителей власти, но также и открытого выступления против всего существующего порядка образования правительственной власти и необходимости коренного изменения всей системы управления страной. В день открытия предполагается произнесение речи, в которой от имени большинства Гос. Думы будет заявлено, что «в рядах русского правительства гнездится предательство и роковое слово «измена» ходит по стране, и что вследствие сего Гос. Дума категорически отказывается работать по законопроектам, представленным правительством. Большинство Гос. Думы настаивает на немедленном удалении от власти лиц, дальнейшее пребывание которых во главе управления грозит опасностью успешному ходу нашей национальной борьбы... Ознакомившись с текстом предполагаемого заявления, члены правительства ныне принимают меры к тому, чтобы разъяснить отдельным представителям Гос. Думы все последствия такого рода выступления... Неминуемым последствием такого выступления должен явиться не только немедленный перерыв занятий Гос. Думы, но даже полное ее закрытие впредь до новых выборов и до созыва новой Гос. Возможно, что благоразумие большинства членов Г. Удерживающим в сем случае стимулом могут служить также и нижеследующие соображения. Я обратил внимание членов Гос.

В целом не было найдено ни одной улики, которая могла бы бросить тень на Александру Федоровну и Николая II. Царская семья предоставила свои дворцы под нужды раненых. Это было правдой. По законам военного времени Милюковым двигали политические амбиции. Желание убрать с политической арены легитимного главу государства. Политик понимал, что свалить Николай II после того, как он выиграет войну, а к этому все шло, будет нереально. Значит, надо действовать немедленно. И для захвата власти все средства хороши. Если наложить эту ситуацию из Первой мировой войны на Вторую мировую, можно представить такую картину. Некий видный советский политический деятель осенью 1941 года публично обвиняет Сталина, что, мол, он — виновник поражений Красной армии, что из-за его неумелых действий враг стоит под Москвой, погибли и попали в плен 3 млн красноармейцев, армии не хватает вооружения. Как думаете, что стало бы с этим политическим деятелем в 1941 г.? Его бы обвинили в предательстве и, скорее всего, расстреляли. Ничего подобного с Милюковым не произошло. А вот с Россией, которую он сделал разменной монетой в своей политической игре, случились страшные потрясения. Чего же добился депутат Милюков для себя лично? Как Милюков сам стал врагом народа В первом составе Временного правительства Милюков получил портфель министра иностранных дел. Политик рассчитывал, что это — начало пути вверх, а оказалось, его ждал крутой спуск. Потребовалось всего-то два месяца для того, чтобы Милюков, один из творцов Февраля 1917-го года, стал для тех, о чьем благе он радел, врагом народа.

«глупость или измена?» ((с) Милюков П.Н. 1916)

Однако общество в России шокировало не только политическое содержание речи метавшего громы и молнии Милюкова. Яркой и бьющей по мозгам была и форма этой речи, в которой мощным смысловым рефреном гремели слова: «Что это: глупость или измена? Царская династия, лично Николай Второй и императрица были окончательно дискредитированы. Но наша страна в условиях зимы 1917 года действовать наполовину не умела. Вскоре он вошел в состав первого Временного правительства, заняв важнейшую должность министра иностранных дел. Но он столкнулся с сильным сопротивлением революционной массы народа и ее представителей. В то бурное время его идеалам войны до победы начали активно противопоставлять идеи революционного оборончества. Суть идей - войну кончаем, а на остальное наплевать. Резко набравшие силу Советы настаивали на немедленном заключении мира с Германией «без аннексий и контрибуций». По сути, они рушили главную идею Милюкова - выход России через турецкие проливы к мировой торговле через Средиземное море.

Милюков понимал, что в случае уступки противоположной идее Россия потеряет не только - уже близкие! Однако в революционном угаре миллионы людей не думали о стратегии развития страны. Столкновение популиста Керенского с Милюковым привело Россию, как показала история, к катастрофе октября 1917 года. Но за Керенским были не только сочувствующие ему члены Временного правительства - за ним были и революционные Советы, которые устроили демонстрации в Петрограде со столкновениями и кровью. На этом фоне, понимая, что его стратегия сегодня, увы, не востребована, Павел Милюков сложил с себя полномочия министра иностранных дел. Первое Временное правительство России рухнуло спустя два месяца после краха династии Романовых.

Так и сейчас народ больше всего боится похабного Минска-3. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? Так и сейчас олигархи трутся вокруг операции, жируют на ней и всячески зарабатывают. Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Чубайс, это ты? Вечная беда капиталистических войнушек - вокруг них трутся слишком много рыжих прохвостов. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: "Я, быть может, дурак, но я не изменник".

И какой современный смех! Выбирайте любое. Последствия те же. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою? Согласен с голосом слева. Промедление затянулось. Когда будем бить диверсантов по-настоящему, да хоть в туалетах.

И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства Голоса слева: "Правильно". Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. Голоса слева: "Верно! Я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время в-ны?

Народ истолковал эти события по-своему: либо что слухи об измене верны, либо, что наверху правды не сыщешь. Оставалось лишь поднести спичку. Забастовка на Путиловском заводе «А ваша речь — глупость, или измена»? В сохранившейся стенограмме заседания есть одна любопытная вещь: депутат Марков осмелился перебить оратора и задал прямой вопрос: - А ваша речь — глупость, или измена? Милюков без ложной скромности сказал, что его речь — заслуга перед Отечеством. А что же мы сейчас можем сказать о его речи? Что это было: глупость, или измена? Ответ можно найти в мемуарах политика: «Не мы кадеты на этот путь вступили, и не от нашего согласия это вступление зависело конкретно. Переворот случился не тогда и не так, как мы бы того хотели. Цель его была не достучаться до умов высших чинов, а подогреть недовольство действующим режимом. Из его письма И. Ревенко становится ясно: кадеты всё сделали сознательно. В этом отрывке Милюков открыто признаёт свою причастность к перевороту:... Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования. Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть в настоящее время мое внутреннее состояние. История проклянет вождей наших, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю... Таким образом мы имеем возможность ответить на вопрос Маркова: речь Милюкова была глупостью, или изменой? Однозначно изменой: он сознательно ради карьерного роста присоединился к тем, кто желал раскачать ситуацию внутри России в самый разгар войны. Но, одновременно, это было и глупостью, поскольку такая речь ставила крест на его перспективах дальнейшего продвижения на политическом Олимпе в случае провала переворота. Да и воспользоваться плодами революции он толком не смог: став министром иностранных дел, он на какое-то время решил, что добился своего, но в очень скором времени был просто «подсижен» своими более прозорливыми и решительными соперниками. Да и Октябрьская революция окончательно оставила Милюкова у разбитого корыта. Потому можно смело сказать: речь Милюкова — и глупость, и измена, хотя в контексте истории это уже не так важно: последствия были одинаково драматичны. Если вам понравилась статья — поставьте лайк и подпишитесь на канал. Ваша поддержка очень поможет нам в его продвижении и развитии! No comments Log in or sign up to add a comment Next publication.

Но убийство «отца Григория», вопреки расчетам высокопоставленных организаторов и участников покушения, лишь усугубило ситуацию, привело к новой волне отставок и беспрецедентному падению престижа правящих верхов императорской России. Да и сам Милюков, назвавший это злодеяние «безобразной драмой», был далек от его одобрения.

Глупость или измена милюков дата

«За царскую семью и за Россию!»: покушение на Милюкова, убийство юриста Набокова и суд в Берлине	Речь П. Н. Милюкова "Глупость или измена?" была произнесена в 1916 году в Государственной Думе и содержала обвинения в адрес министров правительства, которые не смогли эффективно управлять страной во время Первой мировой войны.
Павел Милюков. «Глупость или измена?»	14 ноября 1916 года депутат Павел Милюков произнес в Таврическом дворце Санкт-Петербурга на заседании Государственной Думы свою знаменитую антиправительственную речь «Глупость или измена?».
Одна из самых знаменитых речей Милюкова «Что это, глупость или измена?» и ее последствия	День в истории: 1(14) ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?».

«Глупость или измена?»: 100 лет назад Павел Милюков произнёс знаменитую речь в Госдуме

1 (14) ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?». Вся дальнейшая деятельность Милюковых и им подобным была сплошной изменой с небольшой долей глупости. Обвинения в государственной измене Милюков ничем не доказывал: имена, пароли, явки названы не были. На этой молве, приписывавшей указанную фразу военному министру ген. Шуваеву, Милюков и построил свою антитезу: глупость или измена.

Одна из самых знаменитых речей Милюкова «Что это, глупость или измена?» и ее последствия

ХХ века историк и член кадетской партии Павел Милюков по поводу патриотических решений и нелепостей власть предержащих: "Что это, глупость или измена? Выражение «глупость или измена?» после выступления Милюкова стало очень популярным в Думе и вскоре почти каждый выступающий упоминал это выражение, говоря о положении дел в правительстве России. Вспомнив фразу военного министра Дмитрия Шуваева «Я, быть может, дурак, но я не изменник», Милюков задает публике риторический вопрос: все перечисленное им — глупость или измена? «Глупость или измена?» Скандальная речь Милюкова в Думе 1 ноября 1916 года, в которой он подверг резкой критике действия правительства на фронте и в тылу, была сразу же запрещена к печати, что совершенно не мешало ее широкому обсуждению. Сообщая о том или ином бестолковом распоряжении правительства, Милюков риторически вопрошал: «Что это — глупость или измена?».

«Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья»

Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован да то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. Родичев с места: «Это все знают». Голоса: «Дайте слушать, тише» , Председательствующий. Прошу г. Манасевич, Распутин, Штюрмер.

В статье называются еще два имени — князя Андронникова и митрополита Питирима, как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным шум. Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то, что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова, как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что говорили газеты.

Я прочту выдержки без комментариев. Особенно интересна была передовая статья в «Нейе Фрейе Пресс» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: «Как бы не обрусел старик Штюрмер смех , все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец смех. Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, — господа, заметьте, — что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску».

Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати.

Милюков нащупал их в дни пребывания в Швейцарии, где в узле скрещивания всевозможных махинаций немецкой пропаганды могли найти себе наибольшее применение «особые поручения», и где Милюков узнал, что департаментские чиновники являлись постоянными «посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством»: «оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц.

Я не буду называть вам имя той дамы, перешедшей от симпатии к австрийскому князю к симпатии к германскому барону, салон которой на Виа-Курва во Флоренции, а затем в Монтрэ в Швейцарии был известен открытым германофильством хозяйки... Теперь эта дама приблизительно в это самое время переселилась из Монтре в Петроград. Газеты в особо торжественных случаях упоминают ее имя.

Проездом через Париж обратно, я застал еще свежие следы ее пребывания. Парижане были скандализированы германскими симпатиями этой дамы, и должен прибавить, ее отношениями к русскому посольству, в которых, впрочем, наш посол не виноват. Кстати сказать, это та самая дама, которая начала делать и политическую карьеру г.

Но это одно из звеньев той однородной ткани, которая очень плотно облегает известные общественные круги. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой еще недавно откровенно говорил нам сэр Дж. Бьюкенен, нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым.

Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность». Обращаться к современному правительству со словами убеждения, по мнению лидера оппозиции бесполезно, «когда страх перед народом, перед всей страной слепит глаза и когда основной задачей является поскорее окончить войну, хотя бы в ничью, чтобы только отделаться поскорее от необходимости искать народной поддержки» 350.

Дума собирается говорить об измене, взволнованно воскликнул: «Я, может быть, дурак, но не изменник»... В подтверждение оратор дал несколько иллюстраций: выступление Румынии о чем уже говорилось , польский вопрос — его тормозят и помогают тем самым осуществлению надежд Вильгельма, «получить полумиллионную армию», дезорганизация продовольствия — власть «сознательно предпочитает хаос», провокация беспорядков — это может служить мотивом для прекращения войны. В заключение несколько неожиданно Милюков свел все дело к «неспособности и злонамеренности данного состава правительства», победа над которым «будет равносильна выигрышу всей кампании» и заявлял, что Дума будет бороться, пока не добьется ответственного правительства, готового «выполнить программу большинства».

Этой утопической — при половинчатой парламентской тактике прогрессивного блока — мечтой и была закончена речь об «измене» той придворной партии, которая готовилась захватить власть и реализовать проект сепаратного мира. В изображении оратора эта могущественная партия свелась к «кучке авантюристов», заседавших в «Царской прихожей», через которую должны были проходить кандидаты на министерские посты. Тем самым было засвидетельствовано, что трагический вопрос об «измене» лишь демагогический постамент, которому сам обличитель фактически серьезного значения не придавал.

Недаром речи об «измене» предшествовало шумное традиционное «ура» императорской власти после речи председателя Думы. Для настроения момента, конечно, показательно, что «грубоватая, но сильная», по выражению Шульгина, речь Милюкова, «совершенно соответствовавшая настроению России, была встречена почти без критики за исключением «крайне правых» — даже в таких кругах, где этого ожидать нельзя было. Своеобразную теорию развил в показаниях Чр.

Игнатьев, если только он был в это уже революционное время вполне искренен в своих словах. Игнатьев сообщал, что еще до заседания Думы в Совете министров обсуждался предлагаемый блоком проект резолюции правительство имело своего информатора в лице примыкавшего к блоку депутата Крупенского. Резолюция «всех возмутила»; «меня она не возмутила, а смутило по отношению к Гос.

Думе то, что выдвинуто в резолюции выражение «измена», «нельзя слово «измена» формулировать на всю Европу. Дума может это делать в речах в пылу красноречия, но в резолюции, заготовленной заранее, должны быть выражения ответственные, которые могут иметь доказательства, если же доказательств нет, то таких выражений не должно быть... Могли быть предположения, но данных не было, и мне казалось, что Думе рискованно выступать для ее авторитета».

Следовательно, по мнению быв. В своих, чрезвычайно стилизованных воспоминаниях 352 Шульгин рассказывает, что в бюро прогрессивного блока под председательством весьма умеренного депутата Шидловского подверглась предварительному обсуждению резолюция Думы к «переходу к очередным делам». В проекте имелось «ужасное» «роковое слово» — «измена».

При обсуждении «резко обозначились два мнения», столкновение которых привело к тому, что «едва не треснул блок». Но для этого нужно быть убежденным в наличности измены» 353. Слово «измена» «повторяет вся страна».

Если этого слова не скажет Гос. Дума и «хотя бы в смягченном виде» не выскажет того, чем «кипит вся Россия» — «тогда это настроение найдет себе другой выход». Сообщите нам факты измены».

Блок «зловеще скрипнул». Слово «измена» было включено в резолюцию, но «без приписывания измены правительству». Говорилось лишь, что действия правительства привели к тому, что «роковое слово измена ходит из уст в уста».

Беглые карандашные заметки Милюкова вновь помогают вставить в надлежащие рамки мемуаров воспроизведение прошлого, несколько конкретизируя то, что происходило на заседаниях бюро блока, — контуры изложения не всегда совпадут. Прения о тактике в связи с выработкой резолюции к предстоящей сессии Гос. Думы заняли целый месяц.

Начал Милюков, поставивший в категорической форме 1 октября вопрос: «Мы должны перестать длить обман, то есть снять те «декорации» в виде Гос. Думы, которыми прикрывалась в той или иной степени власть». Милюкова очень решительно и образно поддержал Шульгин, высказавшись «за ломку шеи правительства».

И по мнению Шингарева пришло время поставить вопрос «ребром — или правительство или Дума». Должен начаться общий «штурм власти», как тогда же охарактеризовал подобные предложения националист Крупенский. Он не сочувствовал столь решительной постановке проблемы: «если все заденем, ничего не достигнем «главное уничтожить Штюрмера».

Маклаков заявлял, что вообще «блок провалился», то есть оказалась мертворожденной идея возможного соглашения думского большинства с правительством — и на программе и в тактике; дискредитирована сама концепция «министерства доверия», — признавал Шингарев. Единичные голоса, предлагавшие испробовать путь непосредственного обращения к короне Стемпковский , поддержки не встречали. Только Родзянко продолжал настаивать на необходимости воздействовать непосредственно на Императора, у которого «большое чутье и никакой воли».

В воспоминаниях Родзянко говорит, что он предлагал коллективное выступление в частном порядке ответственных думских кругов в целях выяснить монарху серьезность положения в стране, но Милюков протестовал против такого неконституционного действия. Мы видим, что игра в «парламент», мало соответствовавшая существовавшим взаимоотношениям верховной власти и народного представительства, была свойственна не одному только Милюкову 355. Но не конституционные соображения, не воспоминания о неудачных обращениях к монарху, набивших «оскомину», сыграли решающую роль в признании в данном случае метода обращения к короне «в основе порочным», как выразился Шингарев.

Сама «корона» уже ставилась под подозрение с момента, когда, — говорил Капнист, — «нас готовят к сепаратному миру, показывая разными путями, что дальше так нельзя». Непосредственное обращение к короне становилось психологически невозможным. Но что следовало дальше?

Тут мысль лидеров блока упиралась в обычный тупик, из которого выхода она не могла найти. Логически вытекал «путь революционный». Представитель прогрессистов боялся, однако, сделать революционный «вывод» и сказать: «братцы, свергайте правительство».

Боялся, очевидно, не только потому, что знал неспособность к такому шагу блоковского объединения: «на революционное действие не пойду» — ультимативно заявил Родзянко, не веровавший в «свержение» и не представлявший себе «будущего царя, нет другого человека». Не только в этой плоскости лежало сомнение, что отчетливо подчеркнул Шингарев — большой «скептик на счет революции» — полагавший, что «революционный взрыв даст возможность свалить на нас ответственность» — это будет «услугой врагу и режиму». Капнист считает, что «революционным путем» можно пойти только «в случае сепаратного мира».

Шингарев не верил, что «сепаратный мир вызовет революцию». Он «уверен, что удар по национальному самолюбию бесследно не пройдет» и предвидел полосу «террора», революции в будущем, но не «непосредственно после войны». Реальный страх был не в том, что «в случае роспуска волна нас захлестнет», а в том, что активный призыв думской оппозиции может натолкнуться прежде всего на апатию в стране — надо еще «готовность бороться до конца».

Слово об «измене» было самым агитационным средством — гораздо более действенным, нежели «булавочные уколы» обычных нападок на своекорыстную и неумелую политику власти. Неизбежная при таких условиях коллизия между «правдой» и тактикой весьма определенно сказалась в последние дни обсуждения блоком своей последующей ориентации. То, что держалось в «тайне», стало явным.

В Совет министров была доставлена одна из шести копий, размноженного по числу блоковых фракций, проекта декларации — она была передана националистом Крупенским. Со стороны Совета министров была сделана попытка воздействовать на лидеров блока об этом ниже и побудить устранить из резолюции слово «измена», в котором видели выпад против короны: Шидловский докладывал в блоке, что правительство считает, что подобное слово, произнесенное с кафедры, будет иметь характер «удостоверения для народа». С этим вполне солидаризировались некоторые ораторы блокового совещания.

Например, Гурко. Он считал «представление об измене правительства ложным» — «я первый буду протестовать против обвинения в измене», «пускать мысль об измене есть увеличение смуты в стране... Масса схватывает общий тон.

Впечатление получится: во главе России предатели и поэтому будем их изгонять». Гурко предлагал усилить в декларации положение, что «правительство столь глупо, что приводит к ложным слухам об измене». Если Дума вычеркнет об измене, «правительство одержит победу», — доказывал другой член Гос.

Совета Шебеко. Отсюда и родился компромисс закамуфлированного удара: «предупреждение есть умелая попытка попугать», — определил смысл этого компромисса Стахович. В проекте Милюкова утверждалось, что «уверенность в измене родине...

Но общая резолюция является «блюдом», а не «соусом», — обосновал в одном из заседаний бюро блока Шидловский свободу творчества депутатского слова: фракционные ораторы вольны подносить приготовленное блоком «блюдо» под соответствующим индивидуальным «соусом». Это и сделал Милюков, по его собственным словам, получивший от своей фракции carte blanche. Сама форма «предупреждения», сделанного лидером оппозиции с трибуны Гос.

Думы была подсказана одним из выступавших в блоке представителей Гос. Совета кн. Голицыным , предложившим такую формулировку: «факты приводят к убеждению: либо круглые идиоты, либо изменники — выбирайте».

Блок, действительно, дал трещину — в обе стороны: на правом фланге, и на левом. Значительная часть «националистов» не пожелала присоединиться к «штурмованию» власти «во время войны», отказались присоединиться к декларации и прогрессисты, усомнившиеся в готовности думского большинства к дальнейшей реальной борьбе с правительством. Но не только земцы-октябристы, о которых говорил Ефремов в своем объяснительном слове в бюро по поводу воздержания прогрессистов, склонны были, переходя от слов к действиям, до времени не сходить с пути, который Капнист назвал, «булавочными уколами».

Для того, чтобы уничтожить фикцию хотя бы некоей согласованности правительства и народного представительства, на собрании, где говорились горячие речи о подготовке сепаратного мира и пр. Гора рождала мышь. Post factum Шульгину они не казались «очень убедительными» — «чувствовалось, что Штюрмер окружен какими-то подозрительными личностями, но не более».

В действительности «историческая» речь со стороны конкретного материала, легшего в ее основу, в значительной своей части, особенно в той, что касается «измены», абсолютно не выдерживает критики. Милюков считал себя вправе бросать тяжелые обвинения на основании, более чем зыбком, что и побуждало эти обвинения на крайне правом фланге Думы рассматривать, как инсинуацию и клевету. Когда, напр.

Милюков, заявив, что он «не чувствителен к выражениям Замысловского «клеветник»! Я передаю те впечатления, которые за границей определяли мнение печати о назначении Штюрмера». По существу в формулировке, сделанной в речи с чужих слов, ничего криминального не было; криминальное являлось лишь по связи с общим контекстом речи.

Но дело в том, что, конечно, ни в каких московских газетах не могло появиться сообщение о секретном заседании в Ставке по поводу сепаратного мира. Никакого заседания в Ставке с обсуждением условий возможного мира не было, и никакой записки в Ставку от имени крайне правых в то время не представлялось. Ни в одной из дошедших до нас записок правых, доведенных до сведения монарха, такой формулировки, какую придала немецкая печать на основании сообщения «русских газет», не встречается.

Нет ее и в записке, приписываемой правому кружку Римского-Корсакова, и, по утверждению Белецкого, в свое время не представленной Штюрмером Царю 357 в виду того, что она не отвечала либеральному курсу, которого после февральского посещения Царем Думы собиралось держаться правительство. Быть может, нечто похожее можно найти лишь в анонимной записке, процитированной в марте в Гос. Думе одним из тогдашних политических «перелетов» Савенко см.

Однако, это мифическое заседание в Ставке о сепаратном мире со слов Милюкова 1-го ноября настолько прочно утвердилось в общественном мнении, что в нему не раз возвращалась Чр. Временного Правительства. Стараясь выявить штюрмеровскую агентуру за границей, Милюков нашел в германофильствующей болтовне в дамском салоне один из «каналов» преступного общения с врагом во время войны.

Не называя имени «преемницы и продолжательницы» Васильчиковой, он более чем прозрачно намекал на родственницу жены русского посла в Париже Извольского. Смысл этого намека заключался в заявлении, что упомянутая дама переселилась в Петербург, и что «газеты в особо торжественных случаях упоминают ее имя». Непосвященные поняли, что речь идет о близкой царской семье гофмейстерине Ел.

Нарышкиной — в царском семейном кругу именовавшейся «М-м Зизи». Дело в том, что оратор спутал разных Нарышкиных — за границей проживала Е. Нарышкина Лили Нарышкина , имевшая связь с б.

Это появится в «Речи», и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня. Лили Н.

Появилось ли опровержение в «Речи», я не наводил справок, но в Чр. Но тогда, когда Милюков был за границей, сведения о ней казались подозрительными. Получил эти сведения Милюков от эмигрантов в Швейцарии, которые были убеждены, что «русское правительство через своих агентов ведет переговоры с Германией.

Это считалось общепризнанным» 359. Когда дело коснулось Штюрмера, Милюков без колебания поверил. Несколько по-иному политик сумел отнестись к сведениям, позорившим Извольского.

Ему в Париже была передана записка некоего Рея, натурализованного француза, о том, что русский посол в Париже принимает участие в переговорах с немцами через банки. Милюков передал заявление Рея Извольскому, тот снесся с Брианом, причем выяснилось, что архитектор Рей — человек подозрительный, «наблюдавший интересы Германии» и числившийся на полицейской фишке, как «агент особого типа, квалифицированный, не платный»... Было уже говорено, как использовал Милюков лично против Штюрмера свою частную беседу с Бенкендорфом...

Невозможность подтвердить никакими конкретными данными и следовательно риск быть вновь квалифицированным «клеветником» не остановили настойчивого дуэлянта от публичного нанесения тяжелого удара противнику. Гораздо важнее этого блефа было заявление Милюкова, что он имеет «некоторые основания думать», что стокгольмское предложение Варбурга «было повторено более прямым путем и из более высокого источника». До некоторой степени этот туман Милюков рассеял в показаниях перед Чр.

Мне как-то прислали американский журнал, в котором была статья: мирные предложения, которые были сделаны России. С одной стороны портрет фон Ягова, с другой Штюрмера, а в тексте излагаются мирные предложения, которые были предложены Штюрмеру. При внимательном чтении статьи, дело представляется несколько иначе, чем говорится в заголовке.

Статья излагает содержание статьи швейцарского журнала «Bern. Этот журнал очень русофобский, который, действительно, излагает пункты, якобы, предложенные России, который излагает мирные переговоры, предложенные Штюрмеру и довольно правдоподобные. Как они попали в «Bern.

Tagewacht», какие сведения у них есть, я так и не добрался и официальных следов в мин. Добавим, что «Bern. Tagewacht» был органом швейцарских интернационалистов циммервальд-кинтальского направления, которым руководил известный Р.

Гримм, стоявший близко к Ленину. Сам Милюков впоследствии назвал это сообщение, «загадочным обстоятельством» — в речи 1 ноября, на основании «намеков», допускавших «кое-что», он говорил о предложениях сепаратного мира, повторенных Штюрмеру «более прямым путем», «из более высокого источника» нежели то было в дни стокгольмской беседы Протопопова с Вабургом 361. С какой легкостью один из наиболее видных думских политиков предъявлял обвинения, с большой отчетливостью можно усмотреть из эпизода с освобождением арестованного Манасевича-Мануйлова, одного из участников «квинтета», обделывавшего свои дела в царской «прихожей», и исполнителя «особо секретных» поручений министра председателя 362.

Вот как изобразил это освобождение оратор: Манасевич был арестован за то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет.

Он заявил, следователю, что поделился взяткой с председателем Совета министров». Родичев с места: «это все знают».

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy I accept Впрочем, Милюков, которого Протопопов считает одним из лучших писателей, может выступать не только в комическом амплуа. Ко дню открытия Думы он готовит разоблачительную речь — используя все материалы, которые он собрал в ходе своего последнего путешествия. Дума открывается 1 ноября — и на первом заседании Павел Милюков произносит, наверное, самую известную речь в истории российского парламента. Он вроде не говорит ничего экстраординарного — все это давно уже обсуждается в столичных гостиных. Он констатирует, что в России очень сильны слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии, — более того, говорит Милюков, если бы немцы хотели организовать в России брожение и беспорядки, то они не могли бы придумать ничего лучше, чем то, что делает российское правительство.

Потом он приводит примеры — в основном общеизвестные: случаи коррупции, мошенничества или просто ошибки властей. Вспомнив фразу военного министра Дмитрия Шуваева «Я, быть может, дурак, но я не изменник», Милюков задает публике риторический вопрос: все перечисленное им — глупость или измена?

Руководил работой кадетской фракции, которая позиционировала себя как «оппозиция Его Величества» а не «Его Величеству». Много выступал в Думе по внешнеполитическим вопросам, в том числе по ситуации на Балканах. Тяжело переживал так называемый « скандал Бухлау » и поражение России в ходе Боснийского кризиса 1908—1909 годов, а затем активно содействовал отставке виновного в этом провале министра иностранных дел Извольского [8]. Критиковал также и внутриполитический курс правительства. В 1913 году был членом от России в «Комиссии Фонда Карнеги», ставившей своей целью урегулирование напряжённости на Балканах; активно проводил в Комиссии проболгарскую и антисербскую политику, ухудшив тем самым отношение к России в Сербии и в Греции [9]. После начала Первой мировой войны — сторонник «войны до победного конца» получил прозвище «Милюков-Дарданелльский» — за требования передать России после войны контроль над проливами Босфор и Дарданеллы , в 1914—1915 годах считал возможным соглашение с правительством на патриотической основе. С 1915 года, после поражений русской армии, вновь в решительной оппозиции правительству, которое считал неспособным обеспечить победу в войне. В воспоминаниях бывших полицейских чинов Российской империи, придерживавшихся монархически-самодержавных взглядов, деятельность Милюкова в 1905—1917 годах получила негативную оценку.

Так, по утверждению бывшего начальника Петербургского охранного отделения А. Герасимова , во время революции 1905 года при переговорах со Столыпиным Милюков заявил, что в случае назначения правительства из членов Думы, оно не остановится перед принятием самых серьёзных мер и, в случае нарушения закона, будет готово ставить «гильотины на площадях и беспощадно расправляться со всеми, кто ведёт борьбу против опирающегося на народное доверие правительства» [10]. По словам Герасимова, эта мысль Милюкова очень заинтересовала Столыпина : «Гильотины не гильотины, а о чрезвычайных мерах подумать можно» [10] [11]. Согласно воспоминаниям бывшего директора Департамента полиции А. Васильева , некие «агенты» сообщили ему, что Милюков часто проводит время у английского посла Бьюкенена. Исходя из этих данных Васильев сделал выводы о том, что «травля правительства» в Государственной Думе со стороны Гучкова , Милюкова и Поливанова координировалась английским посольством [12]. Современный историк и политический деятель левых взглядов А. Шубин полагает, что консультации иностранных дипломатов с представителями думской оппозиции, проходившие накануне революции 1917 г. Милюков также часто подвергался критике со стороны левых политических сил. Тыркова так вспоминала о взаимоотношениях Милюкова с левыми политическими деятелями: С левыми Милюков на митингах не церемонился.

Они платили ему тем же, налетали на него как петухи. Часто на митинге после речи Милюкова от группы социалистов стремительно отрывался плечистый низкорослый человек в блузе.

Павел Милюков: Революционером сделала травля

Сухомлинова, а затем и он сам оказался за решеткой в Петропавловской крепости. Вскоре кто-то распустил слух, что и новый военный министр Д. Шугаев — немецкий шпион. Разговоры на этот счет дошли до самого министра. Как рассказывали очевидцы, старый генерал был крайне возмущен, ходил по министерству и говорил; «Я, может быть, дурак, ноя — не изменник! Таким образом, выступая с думской трибуны, Милюков только перефразировал всем хорошо знакомое «самооправдание» генерала Шугаева.

Милюков — Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 года Дума была под впечатлением наших военных неудач.

Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова. Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра. И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года.

Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство?

Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь.? Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. И вы, господа, имеете теперь последствия. Я цитирую свои тогдашние слова. Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание.

Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета. Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов?

Причем сам Милюков демонстративно опасался за свою безопасность и три следующих дня ночевал в английском посольстве. После речи Милюкова последовала попытка внести раскол в правительство. После выступления в Думе военного министра Шуваева и морского министра Григоровича им устроили овацию, а Милюков как и многие другие подошел, чтобы пожать им руки.

От них требовали едва ли не организовать переворот против Штрюмера. Под двойным давлением со стороны Земгора и Думы Николай II отправил председателя совета министров в отставку, назначив на его место Александра Федоровича Трепова. Но это было только начало, поскольку на место премьер-министра претендовал Михаил Владимирович Родзянко - однопартиец Милюкова, глава Думы. Однако, после Трепова новым главой правительства стал Николай Дмитриевич Голицын, получивший от Николая II добро на роспуск Думы, если это понадобится.

Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб. Я очень рад сказать, что сотрудник «Нового Времени» вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно голоса слева: «Верно», продолжительный шум. Покорнейше прошу прекратить шум. Почему этот господин был арестован?

Особенно интересна была передовая статья в «Нейе Фрейе Пресс» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: «Как бы не обрусел старик Штюрмер смех , все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец смех. Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне.

770. Агент влияния П.Н. Милюков "Глупость или измена?"

Речь П. Н. Милюкова на заседании Государственной думы.	14 ноября 1916 года депутат Павел Милюков произнес в Таврическом дворце Санкт-Петербурга на заседании Государственной Думы свою знаменитую антиправительственную речь «Глупость или измена?».
770. Агент влияния П.Н. Милюков "Глупость или измена?": leonid_vlad — LiveJournal	Милюков обвинял правительство в том, что оно не смогло обеспечить армию необходимым количеством оружия, боеприпасов и продовольствия, а также не смогло организовать эффективную оборону границы.

ФАКТЫ И ДОМЫСЛЫ

Смотрите также
Россия 100 лет назад: Милюков и «пятая колонна» империи
Умственная величина в российской политике
Жена Черчилля Клементина
«Штурмовой сигнал революции»
Иммануил Кант: философ, присягнувший на верность Российской империи

«Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья»

Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? У меня в руках номер "Берлинер Тагеблатт" от 16 октября 1916 г. Штюрмер ": Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова , своего личного секретаря.

Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета. Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова аплодисменты слева, голоса "Верно". Родичев с места: "К несчастью, это правда".

Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен: Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов - это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная "Маска" "Нового Времени сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений.

Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб. Я очень рад сказать, что сотрудник "Нового Времени" вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно голоса слева: "Верно", продолжительный шум.

Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован да то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет.

Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. Родичев с места: "Это все знают". Голоса: "Дайте слушать, тише" , Председательствующий. В статье называются еще два имени.

Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки.

Я просто буду рассказывать вам по порядку то. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова , как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что Говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.

Особенно интересна была передовая статья в "Нейе Фрейе Пресс" от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: "Как бы не обрусел старик Штюрмер смех , все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец смех. Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, - господа, заметьте, - что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир.

В лице Штюрмера приобретено орудие; которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску". Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны?

Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых Замысловский с места: "И всякий раз это оказывается ложью" , доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции Замысловский с места: "Подписи, подписи". Это - старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.

Замысловский с места - Подписи. Пускай скажет подписи. Замысловский с места. Скажите подписи.

Не клевещите. Вишневский с места. Пусть не клевещет. Я передаю те впечатления, которые заграницею определили мнение печати о назначении Штюрмера.

Марков 2-й с места. Голоса слева: "Допустимы ли эти выражения с места, господин председательствующий?

Наш Друг встревожен мыслью, что, если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ, да и унизительно перед нашими союзниками. У нас всего очень много, только не желают привозить, а когда привозят, то назначают цены, не доступные ни для кого.

Почему не попросить его взять все это в руки месяца на два или хоть на месяц? Он бы не допустил, чтобы продолжалось мошенничество. Он превосходно умеет приводить все в порядок, расшевелить людей, но не надолго». Мы видим, что и «наш Друг встревожен» и подает совет через «видения», ему представившиеся. Происходило, по словам А.

Ему ночью было вроде видения — все города, железные дороги и т. Недовольство будет расти, если положение не изменится. В сущности все можно сделать... Только не надо комиссии, которая затянет все дело на недели, надо, чтобы это было немедленно приведено в исполнение». В ответ на письмо мужа о том отчаянии, в которое его повергает продовольственная разруха, А.

Так часто у Него бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум — Бог вдохновляет Его, и завтра я тебе напишу, что Он сказал 373. Он говорит, что дела теперь пойдут лучше, потому что Его меньше преследуют — как только усиливаются нападки на Него, так все идет хуже». Когда злонамеренные люди хотят чего-нибудь добиться, они постоянно обращаются с речами, и их слушают; и теперь, если благонамеренные потрудятся сделать то же самое, без сомнения крестьяне станут их слушать. Губернаторы, вице-губернаторы и все их чиновники должны принять в этом участие — поговори с Протоп. Под влиянием советов со стороны рождались, быть может, несуразные проекты в наивном представлении А.

Бадмаев писал, что он мог бы «руководить» этим делом, «если бы имел время».... Как можно было в таких условиях обвинять правительство, насколько речь идет о представителях верховной власти, в провокации «голодного бунта» в целях прекращения войны? В массовом сознании это обвинение отливалось в форму легендарных слухов, что «немцы дали министрам миллиард за обещание уморить возможно большее число простых людей». Департамент полиции отплачивал оппозиции той же монетой и в свою очередь накануне революции обвинял деятелей прогрессивного блока в провокации «голодного бунта» в целях заставить правительство уступить. По утверждению Жильяра, А.

В глазах той среды, на которую опирался проблематический «черный блок», вопросы об организации продовольственного дела являлись также краеугольным камнем правительственной экономики. Ими заняты были все совещания «монархических организаций»; «сытый и обеспеченный рабочий не пойдет на баррикады» — это лейтмотив всех «пожеланий» 15г. В «настойчивых просьбах», обращенных к правительству со стороны саратовского совещания, значится: «о принятии спешных мер для борьбы с дороговизной, вызывающей народные волнения, столь желательные нашим врагам». Саратовское совещание шло дальше в своих «пожеланиях» — вплоть до секвестра казной и милитаризации частных заводов, могущих изготовлять необходимый для снабжения войск боевой материал «в виду слабой деятельности и выяснившейся... Совета Щегловитовым 14 января 17г.

Киева в разграничении функций исполнительных от руководящих и в создании планомерной сети продовольственных советов, которая урегулировала бы транзит, произвела бы учет наличных запасов продуктов, правильно распределила бы их и координировала бы деятельность городских и земских управ. Трудно в немногих словах охарактеризовать государственную экономику в те годы, когда на лицо был, по выражению Ленина, «величайшей силы исторический двигатель, который порождал невиданный кризис, голод, неисчислимые бедствия» — война. Марксистские историки советской формации будут доказывать, что выход из кризиса лежал не в «компромиссной политике», не в «заплатах», а в «уничтожении до основания» существовавшей экономической системы и введении «госкапитализма». Дело было не столько в организационных ошибках старого правительства, сколько в «неизбежном истощении хозяйства» — в крахе во время войны всей «капиталистической системы». Историки эти вместе с тем признают, что мероприятия правительства для изживания кризиса, правда, крайне непоследовательно, шли все по пути государственного регулирования хозяйственной жизни страны, встречая противодействие со стороны «буржуазии», которая отстаивала невмешательство государства в экономические отношения: важнейшие мероприятия правительства, направленные на усиление государственного контроля, срывались оппозицией Совещания по обороне, представлявшей интересы командовавших классов.

Без существенных оговорок такое положение, конечно, признать нельзя достаточно указать хотя бы на «памятную записку», представленную Штюрмером при всеподданнейшей докладе 14 марта 16г. Но в общем тенденция старого режима идти во время войны по пути регулирования хозяйственной жизни отмечена верно — мы увидим см. Оппозиция возникала не только из классового своекорыстия, давшего «подозрительную трещину» в фундаменте прогрессивного блока, не только из разной оценки целесообразности той или иной экономической политики «друзья» Шульгина считали «твердые цены источником расстройства» и довольно настойчиво боролись с этими «социалистическими замашками», всемерно стремясь «удержать правительство от рискованных шагов государственного социализма» , но и из отвратного чувства значительных кругов прогрессивной общественности к осуществлению во время войны того немецкого Zuchthaus, который «Русские Ведомости» назвали «возрождением крепостного права в Германии» — своего рода тюрьмы с принудительной работой. Отсюда понятно, что на совет, данный французским социалистом Тома на завтраке у Сазонова в конце апреля 16г. По словам Наумова, эти отношения Штюрмер называл даже «настоящей симфонией», с чем, впрочем, министр земледелия, как музыкант, не согласился, отказываясь участвовать в такой «симфонии».

На решительных мерах настаивало главным образом военное командование, мотивируя их чрезвычайными обстоятельствами. В записке «об учреждении верховного министра обороны», представленной Царю Алексеевым 15 июля, в 4 п. Эта мера считалась «надежным средством против забастовок» при условии устранения основной причины недовольства рабочих — «обеспечить их дешевым пропитанием». По проекту Алексеева у «верховного министра государственной обороны» должна была сосредоточиться «полнота чрезвычайной власти» «во всех внутренних областях Империи, составляющих в целом глубокий тыл, работающий на действующую армию» — «объединять, руководить и направлять единою волею деятельность всех министерств, государственных и общественных учреждений, находящихся вне пределов театра военных действий». Алексеев ничего не говорил о «военной диктатуре», но так поняли его проект, встретивший оппозицию с разных сторон.

Не сочувствовала военной диктатуре А. Наумов рассказывал, что Царь ему показал алексеевскую записку, и что он высказался против «нового наслоения», считая «единство необходимым, во что бы то ни стало», министр земледелия посоветовал «верховное управление фронта слить с Советом министров». От имени «общественности» ополчился на «нелепое положение» председатель Думы: по его словам он запугал Царя опасностью создать себе «конкурента» — «так умалять себя на вашем месте я не позволил бы». Колебания Николая II выразились в компромиссном решении о передаче функций верховного управления по государственной обороне высшему существующему учреждению — Совету министров. Это скорее платоническое решение было подсказано Царю самими министрами на заседании в Ставке 28 июля: «У нас есть председатель Совета министров, пускай он возьмет в свои руки все управление, пускай объединяет», — предложил министр путей сообщения Трепов; по существу это ничего не разрешало...

Так возникла «неограниченная, полномочная» диктатура Штюрмера, которую Чр. Мы видим, что монарх не был удовлетворен получилось, по выражению Родзянко, «совсем безвыходное положение» , и в письме 20 сентября он как бы возвращается к мысли о желательности реализовать июньский проект Алексеева 375. Вспомним, что А. Совет был дан. Это было время, когда восходила звезда Протопопова, и А.

В своих письменных показаниях Протопопов подробно изложил, как всегда несколько нелепо и противоречиво, намеченный им план реорганизации продовольственного дела — главным образом хлебных заготовок, и последовавшей затем «комедии борьбы» по выражению советских историков в Совете министров за осуществление его проекта. Он предполагал основные операции возложить на земство, создав под контролем последнего особые торговые товарищества и привлекши к этому делу банки и крупные торговые фирмы. Таким путем предполагалось выявить и выпустить на рынок имевшиеся запасы 376. Существовавшие на местах организации мин. Средства давало бы мин.

Далее Протопопов намеревался ввести обязательную хлебную повинность, установив временно до сбора, назначенного по раскладке, твердые цены. В организации продовольственного дела Протопопов преследовал и политические цели, желая не только вернуть мин. Широкое участие земских деятелей в закупочных операциях, по мнению министра, отвлекло бы их внимание от политики. Надзирающие губернаторы поручали закупку земствам только в том случае, если они не входили в союз, в случае, если бы земство отказывалось выйти из союза, операции производились бы губернским присутствием. По словам Протопопова, Совет министров за исключением гр.

Игнатьева и не голосовавшего Бобринского, первоначально признал принципиально желательной передачу продовольственного дела в мин. Думы, изменил свое решение и при окончательном голосовании за передачу высказалось лишь 6 человек против 8. Штюрмер, голосовавший за положительное решение, высказал уверенность, что Царь согласится с меньшинством, и что вопрос будет проведен до открытия Думы в порядке ст. Очевидно, под влиянием такого голосования Протопопов внес изменение в свой проект и остановился на организации «для надзора за продовольственным делом» Совещания трех министров путей сообщ. В протопоповском проекте ее больше всего привлекала заманчивая мысль «борьбы» с оппозиционными земским и городским союзами: «Я была не согласна, — писала она позже, — с этой бумагой то есть с проектом «совещания трех министров» и знала, что наш Друг тоже будет против, а потому послала Пр отопопова к нему, чтобы они вместе обсудили это дело».

Совещание в обычном квартете Бадмаев, Распутин, Протопопов и Курлов состоялось — о нем упомянул Протопопов, приписывая себе инициативу просить Распутина «ускорить передачу» продовольствия в ведение министерства вн. Царь был в Киеве. Телеграмму получил и недоумевал. И только, получив разъяснительное письмо А. Смысл разъяснения А.

Это был единственный раз, когда за все время своего неофициального «регентства» А. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. А потому я вчера говорила со Штюрмером, они оба верят в удивительную Богом ниспосланную мудрость нашего Друга... Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр.

Может быть, не так уж важно раскрыть во всей полноте подноготную этой истории — насколько здесь проявилась сознательная игра честолюбца и насколько неуравновешенный политик шел на поводу у других. Царя уговаривать долго не приходилось. Он ответил жене на другой день:... Я всегда думал, что продовольственный вопрос лучше решить сразу, только я должен был дождаться этой бумаги. Теперь это сделано: помоги нам Бог.

Я чувствую, что это правильно». Но в самом Царском забили отбой. Этот отбой, в противоречии с самим собой Протопопов в Чр. Принять продовольственное дело по закону, проведенному по 87 ст. Телеграмму я передал Царице с просьбой отослать ее Царю.

Царица мне сказала: «Было трудно заставить Государя решиться, не следует его сбивать, раз он принял решение». Она была недовольна. Все же мою просьбу исполнила. Штюрмер обещал передать продовольственное дело министерству вн. В пояснение телеграммы сама А.

Все осталось по старому. Плохо, конечно, должна была управляться страна, раз авторитету существовавшего народного представительства приходилось конкурировать с руководством закулисных бадмаевских советчиков. Но неумение разрешить сложные экономические проблемы, шатание власти лежат совсем в другой плоскости, нежели те «предательские мысли», на которые со своей стороны счел возможным намекнуть ранее в Гос. Думе Шингарев в речи о продовольственной политике правительства, речи, которая легла в основу милюковского слова 1 ноября. Милюков с некоторым самомнением заявил: «Моя речь — есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете».

Если бы лидер думской оппозиции последовательно стоял в те дни на революционной позиции, его до известной степени мужественное и смелое слово 380 , несомненно, явилось бы «заслугой перед родиной» — во всяком случае в глазах тех, кто благом родины считал скорейшую ликвидацию уже атавистического для страны «средневекового представления о государстве» слова Керенского в заседании Думы 15 февраля 17г. В историческом обозрении речь 1 ноября могла бы, однако, быть признанной «заслугой» лишь в том случае, если бы опиралась на проверенные факты. При политической концепции, которую отстаивал руководитель думского прогрессивного блока, обвинительное слово, облеченное в форму: глупость или измена, было лишено политической логики и звучало грубейшим диссонансом с тем вступительным словом, которым председатель Думы открыл новую сессию законодательного учреждения — он говорил о сером воине, идущем «бесстрашно в смертный бой за Веру, Царя и Отечество». Под этим исконным лозунгом монархической официальной народности русское воинство призывалось бороться за ту власть, которую с думской трибуны заподазривали в прямом предательстве, «не революционеры», а люди, объявлявшие себя монархистами. В грозное время войны они наносили непоправимый удар той самой монархии, от которой ждали добровольной уступки общественному мнению во имя национального объединения, являвшегося в их глазах залогом победы...

Гнусное слово «измена», брошенное без учета отзвука в России и за границей, могло способствовать лишь тому, что ров между верховной властью и общественной оппозицией, действительно, стал непроходим. Милюков сам признал в показаниях Чр. Почему осторожный политик-реалист мог решиться на такой чреватый для компромиссной политики шаг? Оказал ли в данном случае свое влияние общественный психоз — вера в легенду, или то была тактическая ошибка? Родзянко правительство старого порядка: «И малейший отпор встречал уступки.

Когда они видели зубы, они отступали». На окончательную позицию прогрессивного блока, несомненно оказало влияние давление со стороны — именно то заявление председателей земских управ, на которое ссылался Милюков в речи. Московское постановление 25 октября было доведено до сведения Думы особым письмом кн. Львова на имя Родзянко. Это письмо побуждало Думу к «решительной борьбе...

Туда, за эти кулисы и должен был быть направлен очередной удар" 382. Удар был рассчитан плохо. Впереди логически могла быть только революция, а не та странная, более самоутешительная теория, которую развил Шульгин в своем литературном произведении «Дни»: Гос. Дума должна была говорить «до конца для того, чтобы страна «молчала» — «потому что, если мы замолчим, заговорит улица»... Почему Штюрмер не ответил на клевету, возведенную на него в Гос.

По пословице: на воре и шапка горит. Так поняли тогда молчание председателя Совета министров. Когда пришла очередь Шульгину идти «на Голгофу», — по его выражению в воспоминаниях, — это было 3 ноября, он всю силу красноречия обратил на то, чтобы бить по «жалкому фигуранту» и бороться со «зловещей тенью, которая налегла на Россию» 383. Молчание при таких условиях «самый опасный из всех исходов». Голос слева: «в 4-х стенах»!

Здесь в прошлом заседании... Ужас больший тогда, когда, обращаясь к людям, которые раньше знали Штюрмера... Я никогда не слыхал этого слова: не может быть. Наоборот, я видел пожимание плечами — весьма возможно... Ужас в том, что даже члены Гос.

Совета, даже товарищи его по собственной фракции, на вопрос, кто же такой Штюрмер, нам говорят: «человек без убеждений, с сомнительным прошлым, человек, готовый на все, человек, который способен обходительными манерами обходить людей, человек, который, кроме того, в государственных делах ничего не смыслит... Ужас состоит в том, что рядом с креслом, которое занимает председатель Совета министров, сидят люди, которые думают о нем также, и непонятным становится то, как они могут оставаться вместе с ним 384. Непонятно, как они не скажут ему... И ужас в том, что председатель Совета министров сюда не придет, объяснений не даст, обвинений не опровергнет, а устраивает судебную кляузу с членом Гос. Думы Милюковым...

Немецкие газеты писали про назначение Б. Штюрмера, что это «белый лист бумаги»... Но это теперь не белый лист цензурный пропуск. На нем написано несколько слов, но знаменательных слов. На нем написано: «продовольственная разруха», на нем написано: «Англия» раньше Шульгин останавливался на «булацелиаде» , на нем написано: «Польша» «безнаказанность Сухомлинова», а внизу в виде примечания написано: «Манасевич-Мануйлов».

Но это не все. Ведь это только начало. Вот где самый ужас — мы боимся, что это... И вот, чтобы этого не случилось, Гос. Дума должна стоять на своем месте и бороться за безопасность России».

Сам Штюрмер дал в Чр. Думы я уехал в Гос. Совет после речи Родзянко и не слышал речи Милюкова... Если бы я был там, я бы сказал, что никаких взяток не брал, никаких взяток ни с кем не делил...

Неурожай и инфляция, помноженные на общественное напряжение, создавали взрывоопасную обстановку.

И в это же самое время Милюков произносит свою знаковую речь, где красной нитью проходит вопрос: «Это глупость, или измена»? Эту фразу все повторяли впоследствии, как мантру, но, к сожалению, редко кто вдавался в подробное рассмотрение её содержания. О чём же говорил Милюков в своей речи? Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе, ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. С самого начала лидер кадетов настраивает слушателей на определённый лад, т.

Как можно судить из дальнейшего содержания речи, получилось у него это хорошо. Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство. Действительно, дыма без огня не бывает. Нужен был лишь критический минимум слухов для разжигания паники и народного недовольства.

Тем более, при дворе был человек, раздражавший всех и вся: Распутин, про которого давно ходили самые невероятные слухи вплоть до того, что Николай — лишь марионетка в руках старца. О недовольстве Распутиным говорил также Колчак во время допросов: никто из офицеров не хотел присутствовать на смотрах, куда царь приходил с Распутиным. Распутин и Николай II. Карикатура Не щадили слухи и императрицу: слухи, что она — немецкая шпионка, давно ходили в политических кругах и общественности. Однако Милюков обошёл стороной императрицу, а остановился на фигуре, менее известной — Штюрмере.

В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника Как видим, здесь никакой конкретики. Милюков в своей речи ссылался также на публикации немецких газет, что тоже можно считать крайне сомнительным источником. Германия проигрывала войну на истощение, и потому была готова схватиться за любую соломинку, в том числе, и за слухи о том, что министр Борис Штюрмер непременно вспомнит свои немецкие корни и поможет раскачать ситуацию в России изнутри. Борис Штюрмер Что же делает Милюков?

Обвиняет министра не просто в некомпетентности, а в государственной измене. При том обвинения его не подкреплены ничем, кроме голословных утверждений. С какой целью он это делал? Под обоснование своих обвинений Милюков подгонял публикации неких московских газет, а также записок, из содержания которых было ясно, что в стране готовится революция. Откуда ему стало это известно, лидер кадетов отказался отвечать.

Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, её делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета голоса: «Правильно! Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, но и тут за мной тянулись те же тёмные тени.

На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера — от министерства внутренних дел и департамента полиции. Конечно, Швейцария есть место, «где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов». И понятно, что здесь особенно должна быть развита система «особых поручений», но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: «Скажите, пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев? Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно ещё откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкенен.

Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым. Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и её субъективную уверенность аплодисменты. Господа, я может быть не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова возгласы слева: «Ага». Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это моё сообщение верно, то Штюрмер, быть может, найдёт следы его в своих архивах Родичев с места: «Он уничтожит их». Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжёлое впечатление на наших союзников.

Я могу говорить об этом впечатлении, как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А. Протопопова — его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков смех, голоса слева: «Хорош ценз для министра». По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие Марков 2-й с места: «Вы делали то же самое в Италии». Но всё же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошёл А. Протопопов на пути к министерскому креслу голоса справа: «Какая прихожая? Это та придворная партия, победой которой, по словам «Нейе Фрейе Прессе», было назначение Штюрмера: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы». Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника.

Я нисколько не был удивлён, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? Но, господа, ведь на нём преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернётся аплодисменты слева. Возгласы слева: «Браво! Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете.

Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник» смех. Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не всё равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменой? Когда вы целый год ждёте выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы ещё раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, — как вы назовёте это: глупостью или изменой? Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. Выбирайте любое. Последствия те же.

Новости милюков глупость или измена

Речь милюкова глупость или измена год

Какие конкретные обвинения содержались в речи П. Н. Милюкова «Глупость или измен

Главное меню

Речь милюкова глупость или измена год

«глупость или измена?» ((с) Милюков П.Н. 1916)

Глупость или измена милюков дата

«Глупость или измена?»: 100 лет назад Павел Милюков произнёс знаменитую речь в Госдуме

Одна из самых знаменитых речей Милюкова «Что это, глупость или измена?» и ее последствия

«Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья»

Павел Милюков: Революционером сделала травля

770. Агент влияния П.Н. Милюков "Глупость или измена?"

ФАКТЫ И ДОМЫСЛЫ

«Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья»

Похожие новости: