Фанфик написан по мотивам фильма "Значит, война". Все книги серии Война и мир в библиотеке Readli. XVII глава "Новолуние" фанфика "Blast off far worse, than just that.".
Фанфики война миров кроссовер
Фанфики по Гарри Поттеру, Шерлоку, Сверхам, Звездным войнам, Доктору Кто и другим фандомам, а так же ориджиналы и книги. Толстой Лев Николаевич Война и мир. Кроссоверы в мире фанфиков по русской классике не редкость, бывают и такие, где действует вся компания из школьной хрестоматии: к Онегину с Печориным добавляются Базаров, Раскольников, Чацкий.
Фанфики война миров кроссовер
«‹ ›» Эмма Лорд. Война и мир в твиттере. Моим любимым писателям – маме и папе. На этой странице представлена подборка книг «Фанфики ВРИ», в нее входит 65 книг. Подборку добавил пользователь Insanity Moral. Украинские войска не прекращают попытки прорвать линию обороны у Артемовска в ДНР, ежедневно теряя порядка батальона личного состава, сообщил РИА Новости подполковник ЛНР в отставке. Скачать книги бесплатно c » Проза» Война и мир в твиттере.
Гарри Поттер и мир безумных фанфиков. Собрали лучшие из них
Мало кто не знает про знаменитый роман Л. Н. Толстого «Война и мир». Кроссоверы в мире фанфиков по русской классике не редкость, бывают и такие, где действует вся компания из школьной хрестоматии: к Онегину с Печориным добавляются Базаров, Раскольников, Чацкий. Сообщество, которому интересна история войн и мира на земле.
Война и мир в твиттере - читать онлайн
Настоящее время "Войны и мира": Соня едет в Италию на Karatelover. Фандом: Гарри Поттер, Толстой Лев «Война и мир» Название фанфика: Инструкция по выживанию Автор или переводчик: PolAlex Пэйринг и персонажи: Федор Иванович Долохов, Рейтинг: PG-13 Категория: Джен. После долгого перерыва,это мой первый достаточно необычный и не все его захотят читать,но надеюсь,что хоть один человек прочтет. Фанфики по Гарри Поттеру, Шерлоку, Сверхам, Звездным войнам, Доктору Кто и другим фандомам, а так же ориджиналы и книги. А знаменитая сцена из «Войны и мира», в которой Андрей Болконский созерцает дуб, неожиданно эротизируется.
Пьер и Наташа (Продолжение романа Л. Н. Толстого `Война и мир`)
А теперь позвольте представить вам Джека. Когда он не пытается выбраться из тени более успешного брата-близнеца, то работает в гастрономии своей семьи. Однажды известная бургерная крадет их фамильный рецепт сырных тостов, и Джек понимает, что сделает все что угодно, чтобы отомстить. И сделает он это твит за твитом. Дело касается любви и сыра, а тут все средства хороши.
Ведь братец-дурачок совершенно не при делах. Он даже не знал, чем я занимаюсь. И он, само собой разумеющееся, не был позавчера со мной в Либерии. Он не видел труп — самый ужасный из всех, что мне приходилось видеть. Девочка в каком-то рванье, с огромной алой лужей под головой. Мертвый ребенок с кровавым ореолом. Твою мать, я просто стоял на безвестной улице минут десять, глядя на застреленного человечка — наверняка не успевшего сделать никому плохого — и ничего не мог поделать, не мог заставить себя идти дальше. Я смотрел, а в голове прыгала одна глупая мысль — может быть, ее убили из твоего оружия? Я, твою мать, не знал. И мое незнание пугало. Зачем ты так психуешь? Особенно в тех вопросах, что касались меня. Слишком многое в его уютном мирке зависело и от меня, и от моего хорошего настроения, и брат, невзирая на низкий уровень интеллекта, всё прекрасно понимал. Но сегодня я далек был от компромиссов и мирного завершения нашего конфликта. Сам себе не признаваясь, я хотел как-то загладить вину перед убитой девчонкой. Хотя и понимал — это будет глупо и вряд ли возможно. Совершенно невозможно. Чтобы я ни сделал, она так и останется мертвой, более того, сделать я ничего не мог. А Соединенные Штаты, нарисованные кокаином на моем столе в гостиной, и препирательства с братом точно ни к чему. Говорил же, я мудак. Все должны отдыхать. Или это, по-твоему, мука? И вообще… насколько это законно? Человек, знающий слово рефлексия, должен бы знать одну простую истину — для парней из DEA2 нет принципиальной разницы — двадцать грамм кокаина или целый килограмм. В любом случае, хранение, распространение и прочие операции с наркотиками давно уже вне закона. Однако забота Эмметта меня тронула. Учитывая, в каком подавленном настроении я находился, его слова были тем самым гребаным бальзамом на душу. Я даже готов был обнять братишку и разрыдаться на его широченной груди. Да, прям как рефлексирующая девочка-подросток. В этом он, конечно же, был прав. В этом, но не в остальном. То была правда. Не совсем, но близкая к истине полуложь. Потому что я не совсем его купил, я выменял алмазы на кокаин, который собирался в скором времени переправить в Европу. Внезапная депрессия как раз застала меня один на один в нью-йоркской квартире с пятью упаковками порошка, застрявшего между пунктами А и В. Недолго думая я решил вскрыть одну из пачек и кое-что оставить для личного пользования. Думаю, с моей стороны это был чистой воды маразм и расточительство. Я же попытался представить себя на его месте. Не на месте стремного брата-неудачника, а на месте обывателя, узревшего гору порошка. Для меня, того, кем я был, перетянутые скотчем полиэтиленовые пакеты, давно перестали быть чем-то сверхудивительным, превратившись в обыденность. Да, мне они не нравились, я не любил брать за свой товар наркотики, но иногда просто не оставалось выбора. Либо взять дурь, либо валить с пустыми руками. Ко всему прочему такой вид оплаты оказывался одним из самых выгодных, хотя и одним из самых рискованных он тоже был. Однако — я не мог не признать очевидного — со стороны всё это выглядело чудовищно. Если не сказать дерьмово. Не каждый богатей мог бы похвастать столь внушительной горой Небесной Пыли, Дара Бога Солнца или Калифорнийского Попкорна — как его называют многие недалекие потребители грез — на своем столике в гостиной. При всем этом лицо у меня было не хуже, чем у каменного Давида или кого там еще. Короче, морда самая что ни на есть бесстрастная. К кокаину я не испытывал никакой тяги — полное отсутствие интереса, кроме одного — желания выяснить возможно ли собрать из полкило кокоса границу штатов. Теперь я знал ответ — да, возможно. Хорошо, не стану отпираться, еще я собирался вдохнуть немножко дури, но совершенно точно не собирался становиться наркоманом и оправляться на лечение в дорогой реабилитационный центр, как мой брат Джаспер. Эмметт, кажется, подумал о том же самом. По-моему, Эмметт излишне смело вычеркнул брата из списка своих родственников. Но такой уж он был, Эмметт, самый младший, самый тупой и самый, пожалуй, честный из нас троих. И потому самый счастливый и беззаботный. Я ему ужасно завидовал, когда у меня было время свободно посидеть и хоть кому-нибудь позавидовать. По правде сказать, завидовал я многим. Без малого трем миллиардам или около того. Тем самым серым обывателям, ничего не решающим в жизни и плывущим по течению, повинуясь голосу мудрого вышестоящего «дяди». Я завидовал чужой или чуждой скучной рутине и ненавидел себя за то, что делаю. Но разве виноват я был в том, что больше ничего делать не научился. Мое призвание, мой крест, и я не собирался отрекаться от дара, данного мне самим Богом. Вполне может статься, я еще больше ненавидел бы себя, пойди судьба по иному пути, сделав из меня самого безликого обывателя. Сидел бы я сейчас в каком-нибудь гребаном Бронксе и слушал ворчанье жены. Ходил бы на работу в офис, ездил в метро. Уж точно не было бы у меня никакого лимузина с водителем, двухуровневой квартиры на Манхэтанне и счетов в Швейцарии. Я был бы всего лишь крошечной пылинкой во всеобщем людском потоке. Такая жизнь не сделала бы меня счастливее, но и не заставила бы страдать так, как сейчас. Кто знает, может в той, другой, параллельной реальности нашлись бы и свои плюсы — жена и дети. Мне всегда не хватало семейного тепла. Наши родители дня не мыслили без выяснения отношений и битья той немногочисленной посуды, что имелась в доме. Это сейчас они успокоились, а раньше только и умели, что закатывать скандалы и обижаться друг на друга, месяцами не произнося ни слова. Поэтому меня с детства привлекали яркие проспекты с улыбчивыми семьями, играющими на траве детьми и обнимающимися родителями. Чувство такое, словно я сам у себя отнял мечту всей жизни. Мне уже двадцать восемь, и я до сих пор не женат. У меня нет детей, пусть и незаконнорожденных. У меня нет никого, кого можно было бы любить и жалеть, кроме себя любимого, но от себя уже давно тошнит, а отражение в зеркале всё чаще призывает плюнуть этому типу с кривой ухмылкой в рожу. А я уж и забыл про братца-моралиста, погрузившись в пучину напрасных мечтаний. Мне бы не хотелось отвечать в присутствии брата. Не то чтобы я собрался выбалтывать сверхсекреты, касающиеся моей деятельности, однако и погружать брата в собственный опустошенный, дерьмовый мир желания не возникало. Но разве мог я игнорировать клиентов? Нет, если, конечно, я не хотел остаться без прибыли в ближайшее время. Посылая всё к чертовой бабушке, я взял трубку. И словно я не я, самым спокойным голосом начал банальный обмен ужасающе привычными, набившими оскомину, репликами, едва успевая удивиться тому, какой же я двуличный сукин сын. Как просто мне дается ложь, как легко я могу притворяться спокойным в бушующем море хаоса. Но если б я не научился всему этому, то давно бы утонул. Разговор напоминал обмен информацией между двумя роботами. Двумя тупыми роботами с записанной в черепушке примитивной программой. Один робот обещал доставить кокаин, другой, не получив желаемого, заволновался. Точнее, включил необходимую кнопку и произнес все подходящие к случаю фразы. Но я-то знал — ему по хрену. Да и мне на чужие волнения давно было плевать. Днем раньше, днем позже. Я давно научился выкручиваться из разных сложных ситуаций. К тому же, время терпело. Заверив, что всё у нас просто блеск и будет пучком, я отключил телефон и, не сумев побороть накатившего раздражения, швырнул ни в чем неповинную трубку на стол рядом с кокаиновой пылью. Ко мне мгновенно подлетел Эмметт. Глаза у него стали бешенными, руки почему-то тряслись, а пальцы судорожно сжимались и разжимались. Он что тоже наркотой надышался? Только этого еще и не хватало — брат-идиот в состоянии наркотического опьянения. Это не твой кокс? Ты его кому-то должен? Поражаясь идиотским заключениям брата, я попытался обуздать гнев и ответить максимально спокойно, хотя в душе уже проклинал Эмметта — зачем он лезет не в свое дело? Я его купил! Какого хрена ты привязался? Я может всю жизнь хотел рисовать кокаином? И что прикажешь делать? Ты его украл? Говорю тебе, купил и никому ничего не должен. А мои дела тебя не касаются. И никаких неприятностей, — я пытался говорить максимально четко и уверенно, словно психотерапевт. Пытался вбить в крошечный мозг Эмметта одну простую мысль — всё в порядке. Никаких проблем не было, нет и не будет кто бы мне такое пообещал. Как первоклассный шарлатан, я пятнадцать минут грузил брату мозги всякой ахинеей и наконец добился желаемого результата. Успокоенный и обдуренный выше некуда, Эмметт оставил мой кокаин в покое. Правда, сам он уходить не спешил, а продолжал глупо смотреть на стену перед собой. Можно подумать, я не знал — стены в моей квартире голые. Я принципиально не покупал картин. Кто на них станет смотреть? Лучше бы не спрашивал. К своему ужасу, я услышал, что этот дурак изначально пришел просить меня забрать завтра его дочерей из школы. Не знаю, как он себе это представлял, но я точно не представлял никак. Воображение отчаянно стопорилось. Твою мать, Эмметт окончательно рехнулся. Мало того, что мне предстояло слетать до обеда в Европу, разобраться с гребаным кокаином, получить за свою работу деньги — уже нормальные евро или доллары, так мне теперь еще и забирать детей братца. А всё потому, что у Эмметта и Розали намечалась годовщина свадьбы. Пятая, между прочим. Эмметт же, как образцовый влюбленный козел, обязан был приготовить жене сюрприз, а заодно уж и романтический вечер. Ты охерел? Ты, блин, какую дрянь с утра курил? Заберешь девочек, я предупредил и учительницу, и… — Охренеть! Этот деградант всё решил за моей спиной. Нет, каково! Он предупредил учительницу. А меня поставил перед фактом в последний момент. И правильно, на хрена меня вообще оповещать? Кто у нас лучше всех сможет присмотреть за детьми? Ответ «Эдвард Каллен» будет правильным, но не совсем точным, ибо он не отражает и сотой доли трагичности ситуации. Я ведь никогда не был женат, сто лет не пытался строить с женщинами длительных отношений, и уж, конечно, не представлял, как нужно вести себя с детьми. Что я должен делать? Что говорить? И вдруг они о чем-то догадаются. Я, откровенно говоря, побаивался детей, они слишком проницательны и способны поверить даже в самую невероятную правду, отметаемую рациональными доводами взрослых дядь и теть. Это, вашу мать, уже не шло ни в какие ворота. Эмметт произнес второе длинное слово за день. Куда этот мир катится! И он мне еще будет говорить про то, что его кокаин смущает. Надо признаться, умничанья брата смущали меня самого больше некуда. Тут одно из двух — либо он натурально засел за книги, либо его похитили пришельцы и промыли Эмметту мозги при условии, что зеленые человечки с альфа-центавры их все-таки нашли. Более того, полностью тебя поддерживаю и разделяю все твои сомнения. Хоть ничего подобного из себя и не представлял. И ко всему прочему, если кокс позволит мне избавиться от лишней головной боли, я буду только рад.
Вот вот приедет И правда, к воротам подьехал тот же броневик. Открылась передняя дверь и из нее выглянул пожилой лет сорока мужик в фуражке -Сына, ты идешь-крикнул он -Иду пап, иду-крикнул Илья-кстати, знакомься-мои новые школьные друзья-Диппер и Мэйбл -В первый день уже друзей завел?
Просто однажды я задумалась, почему он этим занимается. И версия, что по причине бессмысленной злобности, показалась мне уж слишком наивной. Так что всё началось, пожалуй, с его одиночества. Мною же для него благополучно и придуманного. Я рассуждала так: счастливый человек не станет по ночам бродить по пустой школе. Наверное, у него бессонница. Он не может спать и бродит, чтобы хоть куда-то себя деть. Счастливый человек не увидит смысла в том, чтобы подкарауливать по ночам студентов и служить им живым пугалом. И тут же я сообразила, что сама же поймала себя в ловушку: стоп, сказала я себе. Ты видишь в этом смысл. Значит, ты сама несчастна. Так что поводом послужило ещё и это сроднившее нас несчастье, о котором никто не подозревал. Я ходила задумчивая, каждую минуту помня, что я ношу в себе своё несчастье — и порой осторожно трогая его у себя внутри. Потом, когда выяснилось, что мне понадобятся Продвинутые Зелья, я признала, что он ещё и хороший преподаватель. И необыкновенно умный человек. А потом…видимо, всё-таки сказались семнадцать лет. Вдруг всё в нём начало меня волновать. В горле пересыхало, когда он пролетал мимо. В голове вдруг что-то горячо и липко взрывалось, и я по вечерам уснуть не могла, ощущая на прямо-таки пылающей коже прикосновения. И я мысленно словно аппарировала к нему по частям — вдруг резко и коротко, вспышкой чувствовала его то ногой, то животом. Порою я задумывалась, а когда Рон или Гарри окликали меня и спрашивали, о чём, я даже терялась: не могла же я сказать, что вот уже минут пять как мысленно целуюсь со Снейпом и хотела бы вернуться к этому занятию, а их квиддич мне до лампочки. Иногда я ловила себя на мысли, что мне нестерпимо хочется обнять, прижаться, повеситься на какого-нибудь парня — любого парня, чужого, постороннего, чтобы хоть немного унять непроходящую жажду. У меня даже ногти тянуще и тоскливо выли по ночам на луну. Была-была нормальной и вдруг стала оборотнем. Как-то так это всё ощущалось. И хотелось идти к нему и просить антиликантропное зелье. Но…что было делать? Я сколько угодно могла себя убеждать, что всё это совершеннейший бред и скоро пройдёт. О том, что многие студентки влюбляются в своих преподавателей. Но какая, к чёрту, из меня любовница, в самом-то деле? Смешно даже. Любовница — это что-то такое…такое…ну, не знаю. Никак не могу представить себя в данном качестве. Всезнайка с растрёпанными волосами, вот я кто. И к тому же гриффиндорка, а у нас все эти любовницы-не любовницы на лбу написаны. Я удивлялась, как он ещё до сих пор всё не понял. И главное, я всё никак не могла поверить, что это всё гормоны. Как же так, гормоны? Какие гормоны, когда меня просто вы-во-ра-чи-ва-ло? И я для себя решила разбираться: что это такое? Решила уяснить, то ли я смертельно влюблена в его мозги, то ли что. И я подумала: мне интересно что-нибудь про него? И поняла, что интересно мне всё. Какие книги он читает, что любит есть, почему всё время ходит в чёрном и так далее, и так далее. И я решила тогда: когда я вырасту, когда я выучусь и чего-нибудь уже добьюсь, когда я перестану быть студенткой, а он — преподавателем и эта наша разница в возрасте перестанет быть такой уж пугающе огромной…тогда я приду к нему и…и…и что-нибудь скажу. Или сделаю. Поцелую его, даже насильно. Даже если прогонит. Теперь все эти детские воспоминания нахлынули на меня и больше не отпускают. Ох, помню… Никто ничего не замечал, конечно. Гарри и Рону даже в голову не могло прийти присматриваться к моему состоянию. Они привыкли, что Гермиона Грейнджер всегда ровна, спокойна, в бодром настроении. А если она вдруг раздражена и язвительна, значит, у неё что-нибудь не ладится с заданием по трансфигурации, или она устала, - и её лучше не трогать. Вот так и получалось, что в те минуты, когда мне больше всего нужна была чья-то помощь, я оставалась совсем одна. Тогда я первые пожалела, что у меня нет закадычной подружки, с которой можно было бы пошептаться, посплетничать, похихикать…которая бы, чёрт возьми, заметила, что со мной что-то не так! Что я удручена и задумчива, что я не сплю. И которая бы обязательно подумала, что я влюбилась. И я бы, конечно, страшно возмущалась и обвиняла её в легкомыслии…но краска, бросившись мне в лицо, выдала бы меня. И она бы ходила за мной, и нудела, и выспрашивала, и приставала бы до тех пор, пока я бы не открыла ей имя…И она бы не стала смеяться, и не отпрянула бы от меня с криком ужаса…а, возможно, поняла бы меня…и, может, даже сказала бы, что Снейп и правда незаурядный экземпляр. В общем, мне нужна была подруга, которой я могла бы открыть тайну, мучавшую меня. Но когда я смотрела вокруг, я понимала, что это невозможно. Об этом надо было думать раньше, много раньше…А теперь у Парвати была Лаванда, а у Лаванды была Парвати. И только у меня не было никого. С другой стороны, утешала я себя, может, это даже и лучше. Неужели я действительно могла бы кому-нибудь открыть, что я сохну по Снейпу? Что я спать не могу, лежу и представляю…О Мерлин, стыд-то какой. Нет, всё-таки хорошо, что нет подруги, что никого нет. Это значит, никто ничего не заметит…ни о чём не догадается. И у меня есть время прийти в себя. Я попробую влюбиться в кого-нибудь другого. Мерлин, ну почему, почему он?! Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь более…ожидаемого? Ну, вот хотя бы в Гарри. Помню, девчонки курса до четвёртого упорно считали, что я в него влюблена. Потом появился Виктор… но ведь Гарри и правда неплохая кандидатура. Вспомни, Гермиона, как однажды, когда он вернулся вечером с квиддичной тренировки, от него прямо тебе в лицо остро пахнуло мужчиной. Вспомни, как у тебя даже в горле пересохло…и как тебе потом было стыдно за это. Но это было после того, как ты всю ночь ворочалась, мечтая о Снейпе, а когда всё-таки заснула, тебе приснилось… Вот за что тебе должно быть стыдно, Гермиона Грейнджер, а вовсе не за то, что ты что-то почувствовала, когда мимо прошёл одноклассник. Пусть даже он и твой лучший друг. Потом у меня был роман с Роном…Просто потому, что я уже больше не могла одна. Мне уже начало казаться, что однажды ночью я не выдержу и прямо в ночной рубашке отправлюсь в слизеринские подземелья, стучаться под дверью его кабинета. А если по дороге меня поймает Филч, я изнасилую Филча. Тем более что он сквиб и не сможет защищаться…» Гермиона кончила писать и на некоторое время застыла с пером в руке. В чувство её привёл звук хлопка, произведённый упавшим дневником, который соскользнул с её коленей и снова шлёпнулся на пол. Встряхнувшись, Гермиона в смятении, в ужасе спросила себя: «Господи, что я такое написала? Зачем, зачем я всё это придумала? Как это вообще всё могло прийти мне в голову? Эти слова, эти чувства? Откуда всё это взялось, из каких потёмок выползло? Ведь не было, не было ничего подобного, ничего похожего… Я что-то почувствовала вот только тогда, когда увидела его в Большом зале, на празднике в честь начала учёбы… Зачем же я придумала всё это? Поему-то плакала до утра. Глава 6. Глаза жгло от слёз и бессонной ночи, к нестерпимо болевшей голове она прижимала подтаявшую подушку, и холодные капли периодически стекали за воротник, заставляя ёжиться. Она наблюдала, как за окном медленно сереет небо, и надеялась, что с наступлением утра так же просветлятся мысли в её голове. Но они шевелились всё медленнее и медленнее — и только уже почти свалившись с подоконника, Гермиона поняла, что начинает клевать носом. Но спать было нельзя — занятия у неё сегодня начинались сразу после завтрака. Со вздохом она всё-таки заставила себя слезть на пол. Всё окоченевшее тело ныло — от долгой неподвижности, от неудобной позы, от усталости. Кое-как Гермиона добралась до тумбочки, в которую уместились все вещи, которые она взяла с собой, сбегая из дома, и нашла там небольшую аптечку, в которой маггловские средства соседствовали с магическими. Гермиона выпила таблетку от головной боли, запив её несколькими глотками Бодрящего зелья. Флакончик с этим зельем она ещё во Франции привыкла всегда носить с собой. Там у неё часто бывала бессонница, а это зелье было действеннее, чем кофе. У него было только два недостатка: во-первых, оно довольно быстро теряло эффективность: после года более или менее регулярного использования, даже двойная доза не оказывала на неё почти никакого действия. Во-вторых, оно действовало не сразу. Гермиона знала, что лучше бы ей сейчас хотя бы в течение получаса держаться подальше от собственной кровати, чтобы, не дай Мерлин, не уснуть. Кое-как приведя себя в порядок, она решила погулять по Хогвартсу до завтрака. И ноги сами привели её в библиотеку. Зелье пока ещё не действовало, и читать она не могла, потому что в голове мутилось и першило в глазах. Да и устроиться за каким-нибудь столиком с книгой она опасалась — заснуть за столом, подложив какой-нибудь фолиант под голову, она могла с тем же успехом, что и в своей постели. Так что она просто бродила между полок, вынимая одну книгу за другой и бездумно их пролистывая. Вдруг за соседним стеллажом она услышала какой-то шорох — и её спутанное, отуманенное сном сознание почему-то решило, что это снова Ремус. Встречаться с ним сейчас ей не хотелось, и она принялась медленно красться в противоположную сторону, стараясь не привлечь его внимание, чтобы спрятаться в дальнем углу библиотеки. Добравшись туда и решив, что она в безопасности, Гермиона вздохнула с облегчением. Зелье постепенно начинало действовать, медленно наполняя измученный организм энергией. Вдруг она услышала шаги — Ремус явно продвигался в её сторону. Гермиона заметалась вдоль стеллажа, за которым пряталась, — и поняла, что сама себя загнала в ловушку. Она сжалась в углу, надеясь, что Люпину не придёт в голову заглянуть сюда, и, схватив с полки первую попавшуюся книгу, сделала вид, что читает. Подняв глаза от книги, Гермиона увидела, что в проходе стоит Альбус Поттер, держа в руках небольшую стопку книг. Он уже овладел собой, и в голосе его зазвучала светская невозмутимость. Вы ведь ничего не знали о том, что происходит, не так ли? Альбус задумчиво кивнул. Потом поставил одну из книг на полку. Гермиона, заинтересовавшись, подошла ближе и прочитала название: «Новейшая история Хогвартса». На корешках других книг, которые юноша держал в руках, было написано: «Законодательство магической Британии», «Туманы и дурманы», «Сонные зелья и яды под редакцией Клавдия Морфеуса, том I». Альбус смотрел на неё без улыбки. Гермиона открыла «Новейшую историю» на главе, посвящённой последнему пятилетию двадцатого века. Выпускники, очки факультетов, соревнования по квиддичу, биографии и научные достижения преподавателей… - Это последняя редакция, - сказал Альбус. Она захлопнула книгу и поставила её на место. Некоторое время они молчали. Но мне нужно ещё расставить эти книги, взять другие и успеть на завтрак. Кивнув на прощание, он направился к выходу из закутка, где они оба находились. Гермиона направилась за ним. Я понимаю ещё — «Законодательство магической Британии». Но при чём здесь «Сонные зелья»? Это ведь не школьная программа. Гермиона почувствовала, как у неё пересохло в горле. Альбус только пожал плечами. Но Гермиона не отставала. И как? Альбус остановился и обернулся к ней. Я даже не знаю, что это может быть за зелье или какое это может быть колдовство. Но я пытаюсь это узнать. Это только догадки. У меня нет никаких доказательств. Альбус внимательно посмотрел на неё. Гермиона глубоко вздохнула и, поколебавшись, ответила: - Я, как и ты, считаю, что некоторые вещи…нельзя объяснить одним только законом. Почему все так странно себя ведут? Я хорошо знала твоего отца, и то, что он так поступил…это просто невероятно. Но, понимаешь, его в жизни слишком много защищали. А точнее сказать — ему много врали. Поэтому у него всегда было какое-то…обострённое чувство правды. Странно, что он позволил… Тот Гарри, которого я знала, обязательно сделал бы что-нибудь. Возможно, сделал бы глупость… Альбус едва заметно улыбнулся. Он бы просто не смог сидеть на месте и смотреть на этот бред. Он бы обязательно кинулся в самую гущу событий. Он бы стал бороться — тайно, явно…хоть как-нибудь. Он на этой войне потерял столько друзей. Волдеморт убил его родителей…ваших бабушку и дедушку. Нет, тот Гарри, которого я знала, ни за что не позволил бы так просто всё забыть. Для него эта память — всё, что осталось от родителей. И от Сириуса. И от всех остальных. Он бы желал, чтобы все знали, что они были героями. Улыбка Альбуса по мере того, как Гермиона говорила, становилась всё бледнее. Помолчав, он сказал: - Мне очень нравится тот человек, о котором вы говорите. Но он — не мой отец. Вы рассказываете про кого-то другого. Это одна из тех вещей, которая не укладывается ни во что. Мой отец пытался бороться…первое время. Я, конечно, был тогда маленьким, но я хорошо помню. Он хотел написать мемуары. Сразу после выхода закона он был очень подавлен. И он хотел написать о войне. О Волдеморте. В общем, всю правду. Сначала он хотел найти все документы того времени. Всё, что сохранилось. Какие-то письма, ещё что-нибудь. Но ничего не нашёл. Всё куда-то пропало. Логичная догадка. Министерство каким-то образом выкрало все бумаги, чтобы ничто не напоминало. Но это только подстегнуло его решимость. И он принялся писать. Он писал по ночам, а утром мы находили в камине в его комнате кучу бумажного пепла. Ходил такой издёрганный. И однажды я решил посмотреть, что он там такое пишет. Я дождался, пока он заснёт…он часто засыпал прямо за столом, в процессе работы. Прокрался в его кабинет и принялся читать его писанину. Он писал о том последнем вашем годе в Хогвартсе. Писал обо всём — об отношениях с мамой, о дружбе с вами и дядей Роном, об учителях… А о войне и Волдеморте — ни слова. В чём тогда смысл? Он не запомнил точно, но там было что-то про то, что он как будто пишет не про свою жизнь — и это получается непроизвольно. Гермиона почувствовала, что у неё в глазах темнеет. Стал сильно пить. Даже лечился в больнице святого Мунго. А всё, что написал, он сжёг. И с тех пор…такой. Что это может быть, кроме какого-то зелья или заклятья? Правда, я не знаю, что это за зелье или заклятье. Но я стараюсь это выяснить. Однако смысл мне не ясен до сих пор. Если его каким-то образом опоили зельем, то почему он всё-таки не забыл? Или оно действует так, что он просто не может записать это? Но это как-то совсем уж странно. Которые просто не могли произойти. Я писала о них против воли, и не знала, откуда они брались. Это было похоже на то, как будто в голове у меня какой-то блок, и из-под него прорываются воспоминания. Или какое-то зелье, которое подавляет воспоминания? И я не понимаю, зачем меня могли заставить их забыть. В случае с Гарри можно предположить, что заклинание, наложенное на него, действует так, что, как только он пытается написать что-то о войне или Волдеморте что-то, идущее вразрез с законом , из-под его пера выходят какие-то незначительные подробности его мирной жизни…или ложные воспоминания… - Ложные воспоминания? То, что я собиралась написать, совершенно…безопасно для Министерства. И мне непонятно, откуда полезли эти ложные воспоминания в моём случае. А если они настоящие, то я опять-таки не понимаю, с какой целью меня заставили всё это забыть. Личные детали. Точнее, они словно бы всплывают из глубин сознания? Напоминаю тебе, что она вообще первый взрослый человек, который готов разговаривать с нами об этом. И я не позволю тебе всё испортить. Джеймс покраснел от злости. Было видно, что его бесит, когда брат включает слизеринца. Альбус обратился к Гермионе: - Я ещё подумаю обо всём этом, профессор. Только я бы хотел, чтобы вы иногда… - Он сделал паузу, собираясь с духом. Понятно было, что мальчик просто решил воспользоваться возможностью добраться до книг, на которые давно облизывался. Впрочем, Гермиона ничего не имела против. Она ещё помнила времена своей учёбы, когда от одной только фразы «Запретная секция» волоски у неё на руках и на загривке вставали дыбом от сладкого предвкушения. Так что из библиотеки Джеймс с Гермионой вышли вдвоём. Джеймс пожал плечами. Я знаю только, что был принят этот закон. И ещё я знаю, что так просто я этого не оставлю. Алу бы только искать скрытые мотивы и задавать вопросы, ответы на которые всё равно невозможно найти. Он умный, но каши с ним не сваришь. Когда надо просто пойти и что-то сделать, из Ала плохой помощник. Гермиона не смогла удержаться от улыбки. Джеймс нахмурился. Но почему его запихнули в эти подземелья? По-моему, ему прямая дорога в Когтевран. Такой же книжный червь, - сказал он, с какой-то надеждой глядя на Гермиону, словно ожидая от неё подтверждения, что всё это ошибка и случайность. В его систему координат никак не укладывалась эта двойственность: с одной стороны, он любил брата, с другой — ненавидел слизеринцев. Ненавидел, как казалось Гермионе, просто из бравады, по традиции, стараясь показать себя истинным гриффиндорцем. Он хотел задирать их при каждом удобном случае, драться с ними, устраивать магические дуэли — в общем, всячески защищать доброе имя своего факультета и по мере сил утверждать его бесспорное превосходство над вечным соперником. А ему приходилось угрюмо молчать, когда его однокурсники хвалились своими подвигами, и он чувствовал себя не просто недостаточно «своим» в компании гриффиндорцев «Так, Пит, при Джеймсе не вздумай рассказывать об этом случае у озера. Ты, конечно, здорово отделал этого урода, но у Джеймса на Слизерине брат. Бедняга опять будет чувствовать себя полным кретином. Вот уж не завидую» , а прямо-таки дважды предателем. Для него, лидера по характеру и страшного забияки, желающего всегда быть в центре внимания, это было нелёгким испытанием. Понимая всё это, Гермиона постаралась перевести тему. Но никто так и не смог задать ему правильный вопрос. Они оперировали определёнными понятиями, теми пластами знания, которые не были доступны никому, кроме них. Это то же самое, как если бы тебя спросили: «Почему Земля плоская? В общем, смысл рассказа в его последней фразе: «Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа». Ну, и у меня как раз чувство, что я просто блуждаю в темноте и не знаю, что именно нужно спрашивать, чтобы узнать, что происходит.
фанфики ребята
| Пьер и Наташа (Продолжение романа Л. Н. Толстого `Война и мир`) | Форум для авторов и читателей. Форум для фикрайтеров. Фанфики по "Анна Детективъ". |
| Война и мир (Толстой) — Викитека | Кто ты из романа-эпопеии "Война и мир". Пройди тест и узнай кто тебе из главных героев произведения ближе всего по характеру P.S Если ты не читала, то. |
Фанфики ВРИ — 65 книг
Говорят, высший пилотаж — оказать человеку услугу таким образом, чтобы он думал, что это он оказывает услугу тебе. Но болезненная деликатность оборотня порой принимала совсем уж странные и нелепые формы. Биннс критикует его методы преподавания! Это же ещё придумать надо. А потом у пятого курса — новейшая Отечественная история магии. Внутренняя политика Великобритании конца двадцатого века. У нас месяц, чтобы закончить курс…а потом мы будем повторять всё сначала в рамках подготовки к СОВ. Наконец-то, я услышу это собственными ушами. Я про внутреннюю политику. Я, конечно, знала, что мы участвуем в исторических событиях, но услышать, как ты читаешь об этом лекцию… Ах, я, кажется, догадалась, зачем ты меня пригласил!
Ну, ты и хитрюга, Ремус. Хочешь, чтобы я рассказала что-нибудь ребятам о… - Я же уже сказал, что пригласил тебя исключительно для моральной поддержки. Ну, может, ещё немного для того, чтобы ты нейтрализовала Биннса, - перебил её Ремус. Например, сейчас мы присутствуем на историческом завтраке в Большом зале школы Хогвартс. И после того, как я доем этот пирог, он тоже станет историей… - Ремус запихнул в рот кусок пирога и встал. На ходу дожёвывая, он пробормотал: - Жду тебя в кабинете. Не торопись, доедай спокойно. Мне ещё надо кое-что подготовить к уроку. И он стремительно покинул Большой зал.
Гермиона, недоумевая, вернулась к остывающей яичнице. Кабинет истории магии преобразился. Он больше не был затхлым и тёмным, в нём появилось много редких книг и отличных наглядных пособий. Особое внимание Гермионы привлекла карта, где показывалась история похода Гердвальта Непобедимого — этого Александра Македонского магического мира. Места крупных магических сражений на карте периодически вспыхивали разноцветными огнями — отсветами боевых заклинаний. По карте перемещались фигурки людей, гоблинов, великанов, боевые драконы грозно ревели и выдыхали дым. Создатель карты, видимо, немало над ней потрудился, потому что главные действующие лица — полководцы, старейшины магических племён, верховные жрецы…короче, те, кто оставил свой след в истории — обладали каждый своим собственным характером. Буйному и предприимчивому Гердвальту, скажем, явно давно наскучило перемещаться по одному и тому же маршруту и каждый раз заново завоёвывать уже завоёванные земли. И теперь он, со скучающим видом одерживая победу в битве с альпийскими великанами, бросал тоскливые взгляды в сторону Антарктиды единственного материка, до которого у этой исторической личности так и не дошли руки и тоскливо вздыхал.
На задней парте а точнее — над задней партой Гермиона заметила дремавшего профессора Биннса. Видимо, бедное старое привидение так и остался навеки привязанным к своему кабинету. Гермиона с удовольствием прослушала первую лекцию Ремуса. Рассказывая о культах древних богов, он так красочно описывал магические обряды древних, точно сам при этом присутствовал. А в конце урока он со своими учениками даже разыграл всё, что только что рассказал. Они вместе с Гермионой быстро трансфигурировали учебники по истории магии в бубны, перья - в шикарные головные уборы, несколько припасённых Ремусом тряпок и покрывал — в плащи из шкур животных, и под конец так расшумелись, что не услышали звонка. Они заметили, что урок кончился, только тогда, когда в класс начали входить изумлённые пятикурсники. С тревогой взглянув на время, Ремус остановил веселье — и они потратили ещё некоторое время, чтобы привести все заколдованные предметы к их первоначальному виду. Чтобы успеть вовремя, пришлось подключить пятикурсников, что, конечно, только усилило общую неразбериху…и второкурники уходили с урока счастливые, распаренные, держа в руках неумело расколдованные учебники, обложка на которых была натянута так туго, что издавала звенящий хлопок, стоило по ней шлёпнуть.
Ученики расположились на урок — достали перья, учебники. Это был пятый курс Гриффиндора. Гермиона, не уверенная, педагогично ли поступает, тем не менее кивнула и улыбнулась Альбусу Северусу. Ремус написал палочкой на доске тему: «Внутренняя политика Великобритании конца двадцатого столетия» Гермиона приготовилась слушать о своих же собственных подвигах. Но Ремус не торопился переходить к самому важному. Голос его вдруг сделался скучным, лицо — усталым. Он нудно вещал о договорах с магглами, посвящённых проблемам магической секретности, о реформах образования и тому подобном. Гермиона чувствовала, что засыпает. Ты что, решил позаимствовать педагогическую манеру профессора Биннса?
То-то он, наконец, проснулся». Старое привидение действительно странно оживилось и как-то недобро наблюдало за Ремусом. Оборотень нервничал. Он стал говорить ещё медленнее, растягивая и разжёвывая слова, как будто каждый раз не мог с ними расстаться. Или, может быть, каждый раз боялся начинать новое слово. А перед каждым предложением он переводил дыхание, словно ему предстояло шагнуть в пропасть. И обводил взглядом класс — точно сканировал. Гермиона переводила недоумевающий взор с Ремуса на прилежно склонённые головы учеников. Почему он так на них смотрит?
Что он ищет? Выслеживает записки? Следит, чтобы не разговаривали? Да ну, ерунда. Ремус никогда не был параноиком. Никогда не зверствовал. Что же происходит? Потом она заметила, что и ученики ведут себя как-то странно. В классе было тихо, как в гробу, никто не шептался, не хихикал.
Если кто-то обменивался взглядами или кивками, то это происходило без улыбок, с серьёзными лицами. В глазах у них Гермионе чудилась затаённая решимость. Но он, кажется, и не собирался переходить к этой теме. Урок уже подходил к концу. Ремус сказал: - К следующему занятию — эссе на полсвитка, в котором вы должны провести сравнительный анализ отношений магов и магглов в начале и в конце двадцатого века. Вызубрите эту тему хорошенько, что-нибудь в этом роде обязательно будет на СОВ. Гермиона отметила, что он по-прежнему называет учеников на «ты» и по имени. Но взгляд у него почему-то был как у волка, которого травят собаками. Тема — меры, принимаемые магическим сообществом относительно вредного влияния маггловской техники на экологию.
Когда она ещё работала во французском министерстве магии, там ходили упорные слухи о каком-то законопроекте, призванном сократить производство маггловской техники за счёт обеспечения их потребностей с помощью волшебства. Кажется, где-то на территории Китая открыли экспериментальный завод, на котором вся продукция производится механизмами, приводящимися в движение волшебством. Кажется, одним из разработчиков этого проекта даже была Чжоу Чанг… И вообще во всём мире нынче говорят о магии как об альтернативном виде топлива. А когда же тогда по программе Волдеморт? Класс затаился. Но Гермиона видела, как он напряжён. Всего лишь забыли рассказать вашим ученикам о двух войнах с одним из самых великих тёмных волшебников в истории. Генри не смог сдержать восторженного крика. Гермионе показалось, что она ослышалась.
Вам ли, члену Ордена Феникса, не знать об этом. Вам ли, имеющему Мерлина Третьей Степени за эту войну? А ваша подруга, наша новая учительница трансфигурации, тоже забыла, кто такой Волдеморт? Она ведь магглорождённая, её это всё касается ещё больше, чем вас… Ну что, юная леди, хоть вы-то помните? А в детстве вы верили своему другу…этому мальчику…Гарри Поттеру…когда он сказал, что Тёмный лорд возродился. Тогда тоже все делали вид, что ничего не происходит…и объявили Дамблдора сумасшедшим… Ах да, молодой человек. Если Волдеморта никогда не существовало, то куда же делся директор? При нём всё было бы по-другому. Никто бы не посмел сказать… - Профессор Биннс, замолчите!
Остальные ученики поддержали его нестройным гулом. В полном молчании ученики собрали сумки и покинули класс. Точнее, вы-то только играет в этом спектакле. Режиссёр тут другой… Но я, слава Мерлину, теперь больше не состою в труппе и могу говорить всё, что мне заблагорассудится. Быть может, даже тюрьма! Как славно быть привидением! Поверьте, после смерти перестаёшь страшиться жизни. И старое привидение, бормоча себе ещё что-то под нос, просочилось сквозь книжный шкаф и исчезло. Что же это?
Я хотел тебе рассказать, но не имею права. Ремус поднял на неё страдальческий взгляд. Вернувшись в свою спальню, она долгое время мерила её шагами это уже, кажется, входит у неё в привычку — и, наконец, решилась. Она взяла щепотку летучего пороха и, опустившись на колени, сунула голову в камин. Мне нужно поговорить с тобой наедине… Ты не против? Через минуту слегка закопчённая Гермиона стояла посреди гостиной Поттеров уже целиком. Что за секретность? Почему всё так? Она тщательно подбирала слова.
Ей хотелось топнуть ногой, зарыдать, зайтись истерическим хохотом, крикнуть, что она всё знает. Но она решила, пока это в её силах, держать себя в руках. Она даже не посмела с порога заявить, что ей что-то известно. В голове у неё всё так перепуталось, что она хотела заставить его рассказать всё по порядку. Почему при имени Волдеморт все опять вздрагивают? Почему все бросаются затыкать мне рот, когда я пробую поговорить с ними о прошлом? Всё-таки это были тяжёлые и страшные для всех времена. И теперь, после того, как всё немного зажило и затянулось, самое время говорить о них. И потом, ты думаешь, я не вижу разницу?
Одно дело, если бы вы с Роном не захотели вспоминать о той пьянке на шестом курсе и что вы тогда делали… - Гермиооона, - застонал Гарри, хватаясь за голову, как будто у него с той ночи всё ещё не прошло похмелье. Этот вопрос всерьёз поднимался на голосование, и я был одним из тех, кто голосовал против. К счастью, некоторое количество мозгов у наших чиновников ещё осталось. Вижу, ты ничего не можешь понять. Ладно, с самого начала… - Гарри прошёлся по комнате. В общем, дело в том…что в один прекрасный день министр магии решил, что будет лучше для всех забыть всё, что связано с Волдемортом и с обеими войнами, как страшный сон. Понимаешь, они решили…всем сказать, что ничего не было. Что никакой войны не было. Что Волдеморт — вовсе не один из величайших магов на свете, а просто…Том Реддл.
Понимаешь, это был не просто совет, вроде как: забудьте то плохое, что было, и живите дальше. Это был настоящий, официальный закон. Его приняли через год после твоего отъезда во Францию. Разрабатывался он в условиях строжайшей секретности, в Отделе Тайн… Я был одним из его разработчиков. Я пытался отговорить, я сделал всё, что мог…но что я мог сделать? Ты должен был уйти! Подать в отставку! Закон всё равно бы приняли, а я, отстранённый от всех дел, возможно, со стёртой памятью, никак и ни на что не смог бы уже повлиять. Что это ведёт к необратимой деформации личности и мы просто не имеем на это права.
Они хотели стереть людям память! Во всей магической Британии осталась бы только горстка людей, которая знает, что и как было на самом деле. И не факт, что это была бы горстка самых достойных людей. Кто мог поручиться, что, дорвавшись до корректировки памяти а в таких масштабах каждое заклинание Забвения невозможно было бы контролировать , они бы не скорректировали её, сообразуясь с какими-нибудь своими выгодами? Была бы новая война, Гермиона… - И о ней бы мы тоже не подозревали, - с горечью закончила Гермиона. Если бы я ушёл из министерства — куда бы я пошёл? Ты учитываешь, что к этому времени у меня уже была семья из жены и троих детей?.. Гермиона оглушительно фыркнула, а потом спросила: - Но как же убитые? Погибшие на войне?
С ними вы что сделали? Понимаешь, взрослые волшебники — те, которые всё это видели — по крайней мере, в глубине души, в недрах своей памяти знают правду. А вот дети… Волдеморт был изъят даже из курса Истории Магии. Он сказал, что он призрак и ему уже всё равно нечего бояться, но насилия над историей он не потерпит. Хотя… Между прочим, он всё равно никогда в своих лекциях не добирался дальше Войны с великанами…Родителям под страхом Азкабана запрещено рассказывать детям о Волдеморте. И вообще запрещено говорить о нём. Поэтому они так напряглись тогда за обедом, когда речь зашла о Волдеморте? Сказал, что все родители рассказывают детям на ночь сказки, и я не думал, что они так долго будут верить во всю эту чушь. Сказал, что, конечно, хотел, чтобы мои дети гордились мной и считали меня спасителем мира.
А на самом деле это всё были сказки на ночь. Для них есть как бы два отца. Один из них герой, Спаситель мира, победитель Волдеморта. А второй — трус и подлец, убивший этого первого отца-героя, чтобы подлизаться к министру. И память первого отца они чтут и оплакивают, а второго считают подделкой, фальшивкой и убийцей. Как ты мог! Как ты допустил! Она бросилась к камину, схватила, не глядя, горсть летучего пороха из небольшой вазочки на каминной полке. И, когда её обступило со всех сторон гудящее пламя, губы её прошептали почему-то сами собой: «Хогвартс.
Кабинет профессора Снейпа…» Глава 5. Но это не уменьшило его удивления, когда он увидел, как из его камина на холодный каменный пол вывалилась новая преподавательница трансфигурации, причём, как он сразу отметил, в совершенно невменяемом состоянии. Что с вами? Она не могла больше сдерживаться. Она закричала и зарыдала в голос. Гермиона закашлялась. Что это?! Закройте его, ради Мерлина! Я уже пришла в себя.
Чувствуя, что поступает опрометчиво, Гермиона всё-таки рискнула понюхать зелье. Пахло приятно. Снейп страдальчески возвёл очи к потолку. Если даже вы уже не помните таких элементарных вещей, то боюсь представить, каковы остаточные знания прочих моих учеников. Полагаю, если они через восемнадцать лет после выпуска помнят, с какой стороны подходить к котлу, я уже должен быть благодарен небесам. Гермиона про себя отметила его деликатность — он не спросил, что ей понадобилось в его кабинете, да ещё в такой час, да ещё в таком состоянии. Но всё-таки она посчитала необходимым извиниться. Я не знаю, как это вышло. Не знаю, почему именно ваш камин… - Мисс Грейнджер, - прервал он её.
Гермиона почувствовала, как будто её облили холодной водой. Дура несчастная! Она уже утомилась накладывать на подушку охлаждающее заклятие. Она переборщила. Несчастная подушка скукожилась и стала влажной ото льда, который похрустывал и таял внутри неё. Но Гермионе её подушка всё равно казалась противно горячей. С каким-то остервенением она всё шептала и шептала: «Refrigerare! Гермиона поднялась с постели и подошла к окну. Скоро должно было начать светать.
Не зная, чем себя занять, не в силах читать или ещё раз пересмотреть планы предстоящих занятий, Гермиона взяла со стола свой ежедневник. В нём пока не было записей, она купила его незадолго до побега из дома и теперь хотела использовать для пометок и наблюдений. Она не имела привычки вести дневник. Но сейчас что-то побудило её взять в руки перо и, пососав кончик, неуверенно написать: «3-е сентября, 20… г. Пора, пожалуй, признаться, хоть и страшно. Я влюбилась в Северуса Снейпа на шестом курсе…» Вдруг, словно очнувшись, Гермиона недоумённо уставилась на строки, только что вышедшие из-под её пера. Она еле смогла сдержать испуганный вскрик — и выронила ежедневник, неловко чиркнув по станице пером. Потом бросила и перо. Некоторое время она в глубокой задумчивости смотрела в окно.
Потом, нагнувшись, подобрала и перо, и ежедневник — и продолжила писать уже без остановок: «…Может быть, я стала достаточно взрослой, чтобы забыть детские обиды и это его параноидальное выслеживание студентов по ночному Хогвартсу. Просто однажды я задумалась, почему он этим занимается. И версия, что по причине бессмысленной злобности, показалась мне уж слишком наивной. Так что всё началось, пожалуй, с его одиночества. Мною же для него благополучно и придуманного. Я рассуждала так: счастливый человек не станет по ночам бродить по пустой школе. Наверное, у него бессонница. Он не может спать и бродит, чтобы хоть куда-то себя деть. Счастливый человек не увидит смысла в том, чтобы подкарауливать по ночам студентов и служить им живым пугалом.
И тут же я сообразила, что сама же поймала себя в ловушку: стоп, сказала я себе. Ты видишь в этом смысл. Значит, ты сама несчастна. Так что поводом послужило ещё и это сроднившее нас несчастье, о котором никто не подозревал. Я ходила задумчивая, каждую минуту помня, что я ношу в себе своё несчастье — и порой осторожно трогая его у себя внутри. Потом, когда выяснилось, что мне понадобятся Продвинутые Зелья, я признала, что он ещё и хороший преподаватель. И необыкновенно умный человек. А потом…видимо, всё-таки сказались семнадцать лет. Вдруг всё в нём начало меня волновать.
В горле пересыхало, когда он пролетал мимо. В голове вдруг что-то горячо и липко взрывалось, и я по вечерам уснуть не могла, ощущая на прямо-таки пылающей коже прикосновения. И я мысленно словно аппарировала к нему по частям — вдруг резко и коротко, вспышкой чувствовала его то ногой, то животом. Порою я задумывалась, а когда Рон или Гарри окликали меня и спрашивали, о чём, я даже терялась: не могла же я сказать, что вот уже минут пять как мысленно целуюсь со Снейпом и хотела бы вернуться к этому занятию, а их квиддич мне до лампочки. Иногда я ловила себя на мысли, что мне нестерпимо хочется обнять, прижаться, повеситься на какого-нибудь парня — любого парня, чужого, постороннего, чтобы хоть немного унять непроходящую жажду. У меня даже ногти тянуще и тоскливо выли по ночам на луну. Была-была нормальной и вдруг стала оборотнем. Как-то так это всё ощущалось. И хотелось идти к нему и просить антиликантропное зелье.
Но…что было делать? Я сколько угодно могла себя убеждать, что всё это совершеннейший бред и скоро пройдёт. О том, что многие студентки влюбляются в своих преподавателей. Но какая, к чёрту, из меня любовница, в самом-то деле? Смешно даже. Любовница — это что-то такое…такое…ну, не знаю. Никак не могу представить себя в данном качестве. Всезнайка с растрёпанными волосами, вот я кто. И к тому же гриффиндорка, а у нас все эти любовницы-не любовницы на лбу написаны.
Я удивлялась, как он ещё до сих пор всё не понял. И главное, я всё никак не могла поверить, что это всё гормоны. Как же так, гормоны? Какие гормоны, когда меня просто вы-во-ра-чи-ва-ло? И я для себя решила разбираться: что это такое? Решила уяснить, то ли я смертельно влюблена в его мозги, то ли что. И я подумала: мне интересно что-нибудь про него? И поняла, что интересно мне всё. Какие книги он читает, что любит есть, почему всё время ходит в чёрном и так далее, и так далее.
И я решила тогда: когда я вырасту, когда я выучусь и чего-нибудь уже добьюсь, когда я перестану быть студенткой, а он — преподавателем и эта наша разница в возрасте перестанет быть такой уж пугающе огромной…тогда я приду к нему и…и…и что-нибудь скажу. Или сделаю. Поцелую его, даже насильно. Даже если прогонит. Теперь все эти детские воспоминания нахлынули на меня и больше не отпускают. Ох, помню… Никто ничего не замечал, конечно. Гарри и Рону даже в голову не могло прийти присматриваться к моему состоянию.
В 2007 году книга была впервые издана с предисловием Дмитрия Быкова. Так что никто особо не удивился, когда Дмитрию Быкову же предложили написать заключительную, 24-ю главу, подведя итог писательских стараний своих 23 коллег-предшественников. Финал Быкова кого-то удивил, кого-то заставил в буквальном смысле рыдать, а кто-то решительно настроился на то, чтобы высказать писателю в лицо, что он все сделал не так.
Вот так литературное хулиганство, веселая и увлекательная затея написать авантюрно-детективный роман для подростков превратилась в настоящую драму с лихо закрученным сюжетом, в котором соединилось все - мелодрама и комедия, детектив и триллер, мистика и фантастика, романтика и приключения. А разве могло быть иначе, когда за дело взялись такие разные и непохожие «детские» и «взрослые» авторы со своим языком, характером и литературными предпочтениями. Зачинателем выступил Денис Драгунский, который отважно перенес действие первой главы бессмертного романа «Война и мир» в Москву XXI века и вывел на сцену старшеклассников, чьи имена и фамилии созвучны тем, что носили герои Толстого.
Когда он не пытается выбраться из тени более успешного брата-близнеца, то работает в гастрономии своей семьи. Однажды известная бургерная крадет их фамильный рецепт сырных тостов, и Джек понимает, что сделает все что угодно, чтобы отомстить. И сделает он это твит за твитом. Дело касается любви и сыра, а тут все средства хороши.
Мечтает прямо…говорит, что назовёт Фредом и Джорджем…чтобы они…эта…всегда вместе… И никогда чтобы…- Хагрид грустно умолк, вспомнив о бедняге Джордже. У него-то хоть по-прежнему двое? Или он тоже не захотел уронить честь семейства Уизли?
Гермионе вдруг вспомнилось, как в Хогвартсе Драко называл семейство Уизли «масонским орденом», говорил, что, дескать, ещё немного — и куда там Волдеморту! Мир захватят Уизли. Он сказал своей жене, что, мол, больше двоих — только через его труп!
Натерпелся, значит, в детстве от братьев… Ну, так вот, Роза Уизли на одном курсе с Альбусом, но только в Когтевране. Спокойная такая… - На Падму похожа, да? Смуглая такая, волосы тёмные… - Да, порода Уизли вырождается, - хмыкнула Гермиона не без злорадства.
Вот новости! А Рон в курсе? Небось, весь Хогвартс в курсе, а наш Ронни и в ус не дует!
Просмеявшись, она продолжила выспрашивать: - Ну, а Хьюго? Он-то что? Невилл нахвалиться на него не может: он у него в любимчиках.
Рон, как узнал, что его сынок-то в Пуффендуй угодил, чуть с инфарктом не слёг: Падме потом целый год приходилось волшебством менять себе почерк и приписывать в письмах несколько строк, вроде как от Рона. Рон-то ходил и всё кричал, что Хьюго на порог, мол, не пустит, мол, запятнал его честь… Но Падма всё-таки его уломала потом, хотя, сдаётся мне, Хьюго всё равно несладко живётся, - сочувственно вздохнул Хагрид. Потом, помолчав, он сказал: - Что-то я совсем разболтался, а ты только сидишь, слушаешь… Ну-ка рассказывай, как ты там в своей Франции жила и что это у тебя за муж такой объявился.
Я как услышал, что, мол, Гермиона наша выходит замуж, так прямо не поверил сначала: как же так? Давай лучше рассказывай. Гермиона, чувствуя себя неловко, встала и, попрощавшись, вышла.
Солнце стояло уже довольно высоко, но ощущения светлого дня не было, всё казалось каким-то нереальным и неживым. Наверное, сказывалась скорая осень: природа как будто уже умерла и даже начала уже разлагаться, слегка попахивая прелыми листьями, но пряталась и маскировалась зеленью, птичьим пением и разными летними запахами, как румянами и белилами. Гермиона мимоходом подумала, что так притворяться природа планирует, по крайней мере, до октября, а значит, полтора месяца все будут вынуждены терпеть этот маскарад и как-то жить с тошнотворным осознанием на духовном уровне какого-то глобального вранья.
Перед глазами у неё плясали какие-то чёрные пятна, которые остаются под веками, если некоторое время смотреть на солнце. Голова болела, и немного тошнило от крепкого чая на пустой желудок, выпитого у Хагрида. Слава Мерлину, Хогвартс остался неизменным.
До встречи с Хагридом Гермиону вдруг начали мучить сомнения. Она подумала о том, что Хогвартс вот уже много лет как перестал быть ей домом, что это уже давно не символ её детства, а символ уже чьего-то другого, совсем чужого и, вероятнее всего, ей не знакомого детства. Она вспомнила, что её друзья и знакомые давно выпустились и живут Мерлин знает где, с кем и как, и она столько лет уже их не видела, что, скорее всего, они уже перестали быть её друзьями и знакомыми… И даже профессора, скорее всего, сменились… Но есть Хагрид.
Который, правда, скорее всего, обиделся на неё за нежелание откровенничать, но он ведь всегда обладал мягким и незлобивым характером — скоро отойдёт и поймёт. Есть профессор МакГонагалл… Прочитав её письмо, Гермиона, после недоумения, испытала к ней какую-то странную нежность. Сердце её инстинктивно тянулось к Хогвартсу, как к дому, к убежищу, а МакГонагалл как-то очень резко в её душе из строгой и глубоко уважаемой учительницы превратилась в какое-то дорогое, родное и даже родственное существо.
Правда, теперь, после встречи с ней, это ощущение несколько притупилось. Чувство исступлённой нежности сменилось чем-то более спокойным. Они теперь были как бы на равных… «Может быть, мы когда-нибудь станем настоящими подругами…» - подумала Гермиона с улыбкой.
Надо же! Есть ведь ещё кое-что… Улыбаясь, совершенно счастливая своей мыслью, забыв об усталости и головной боли, Гермиона поспешила в библиотеку. Запах книг и пыли на секунду оглушил и опьянил её.
Прислонившись к косяку и счастливо улыбаясь, она вспоминала, как сидела тут часами, готовясь к занятиям или ища в книгах совета для того, чтобы Гарри в очередной раз пошёл и всех спас. Гермиона посмотрела на те книжные стеллажи, до которых могла дотянуться взглядом, и с глубоким удовлетворением убедилась, что большинство так и стоят в том порядке, в каком она их помнит. Многие она узнавала в лицо — то бишь, в корешок — как старых знакомых… - Мисс Грейнджер?
Гермиона испуганно оглянулась. На неё смотрела строгая библиотекарша миссис Пиннс. Удивительно, что вы меня узнали, - улыбнулась Гермиона.
Думаете, я не помню, как вас приходилось выгонять отсюда силой? Но, мисс Грейнджер, даже для вас было бы слишком вернуться сюда для того, чтобы повторить курс обучения в Хогвартсе. Что вас привело сюда?
Полагаю, какая-то научная работа? Тогда необходимо разрешение на выдачу книг. Преподавать трансфигурацию.
Я только что прибыла, на самом деле, всего пару часов назад. Ремус, кажется, тоже смутился и произнёс почти жалобно: - Ну, какой я тебе профессор теперь… Не валяй дурака, зови меня Ремусом и на ты… Альма, пожалуйста, можно мне взять эти книги? Я вот уже семь лет как преподаю историю магии.
Как вы сумели…Он же призрак, что могло с ним случиться?! Гермиона поняла, что он темнит, но лицо Ремуса приняло такое болезненное выражение, как будто его, по меньшей мере, пытали Круциатусом, и она почла за лучшее не расспрашивать. Неужели Снейп, наконец, дорвался?
Ни за что не догадаешься!.. Такого даже при Гарри не было! Мол, что бы ни случилось, а Хогвартс по-прежнему будет стоять, и в нём Снейп будет по-прежнему снимать с Гриффиндора баллы… Тебе не кажется это очень утешительным?
Гермиона напряглась. Впрочем, у Ремуса это, кажется, хроническое». Ремус действительно выглядел неважно.
Несмотря на то, что Гермиона, наверное, в первый раз в жизни увидела его в добротной и вроде бы даже нигде не заштопанной одежде. Она с удовольствием подумала, что у Ремуса, наконец-то, есть постоянная работа, и его мытарства закончены. Он не выглядел больше совсем уж заморенным, явно нормально питался, но еда словно не шла ему впрок.
Он по-прежнему был усталым, словно вообще не спал, сохранил мешки и тени под глазами. Гермиона подумала, что полнолуние было полторы недели назад, и поэтому рационально объяснить состояние Ремуса его болезнью не представлялось возможным. К тому же, он очень постарел и выглядел ровно на столько, сколько ему было.
Кожа на щеках и под подбородком обвисла, морщины на лбу и две характерные складки у рта, заметные и раньше, совсем углубились, вокруг глаз была целая сетка. Но Гермиона всё-таки испытала глубокое удовлетворение, почувствовав, что, несмотря ни на что, внутренне Ремус почти не изменился. К тому же, ей понравилось, что он не лысеет: у него была сильно заметна седина, но волосы по-прежнему были густые.
Это нормально! Люпин, между тем, проводил её до комнаты, и они тепло распрощались. Глава 3.
В конце концов, надо было за две недели, оставшиеся до приезда будущих студентов, перелопатить кипы материала. В Хогвартсе, кроме неё, осталось на лето не так уж много народа: МакГонагалл, Хагрид, Ремус, мадам Пиннс и эта старая алкоголичка Треллони. Остальные учителя разъехались, кто куда: в отпуск, в гости к родственникам и так далее.
Гермиона была удивлена, что даже Снейп отсутствовал. Где он, в самом деле, мог пропадать? Родственников у него не было, а отпуск… Гермиона честно пыталась представить Снейпа на каком-нибудь курорте, на пляже, загорающего, купающегося в море и клеящегося к загорающим по соседству девушкам в открытых купальниках, но её разобрал такой хохот при мысли о профессоре зельеварения в плавках, с коронно-брезгливым выражением лица мажущегося кремом для загара, что она чуть не захлебнулась тыквенным соком дело было за завтраком.
Впрочем, МакГонагалл что-то намекнула ей о какой-то научной работе, и Гермиона успокоилась. Вот подходящие каникулы для Снейпа! Над котлом, с красными от хронического недосыпа глазами.
Некоторое время она думала, что нашла, наконец, покой и сможет вылечиться от страшной усталости и меланхолии. Виды Хогвартса должны были смягчить её одиночество и прогнать хандру. Она любила приходить на берег озера и сидеть в тени деревьев с книгой, как в детстве.
Правда, всё чаще она ловила себя на том, что, вместо того, чтобы читать, смотрит в страницы невидящим взглядом — и умирает от желания перевести уставшие глаза на успокаивающую зелень окрестных деревьев. Одиночество её не прошло. Несмотря на то, что она почти каждый вечер приходила в кабинет Ремуса, чтобы выпить с ним несколько чашек чая с шоколадом — оборотень всё ещё оставался страшным сластёной, — или в хижину к Хагриду, или в библиотеку к мадам Пиннс, или к МакГонагалл, она всё ещё чувствовала себя потерянной.
Хогвартс казался пустым без учеников. Даже портреты со стен глядели сонно и бессмысленно, как в маггловских галереях, и почти не шевелились, а двигающиеся лестницы ползли, как черепахи. Глаза у её старых друзей были потерянные, и иногда она подкарауливала в их взглядах такую безысходность, какой не было даже во времена Волдеморта.
Она поняла, что ещё несколько таких же бесконечных дней — и она вновь начнёт чувствовать себя больной и несчастной. Места, где она была когда-то так счастлива и беззаботна со своими друзьями, вызывали только раздражение и глухую тоску по прошлому. Не сентиментальную, не светлую ностальгию, а чёрную и безысходную, и как будто разъедающую изнутри.
Поэтому-то она, не выдержав однажды, и решила написать письмо. Думаю, ты удивишься, получив от меня письмо, так как я не писала тебе уже Мерлин знает сколько времени. Может, с моей стороны это нехорошо, но ты же знаешь мои обстоятельства: мне так хотелось всё бросить, что я уехала во Францию с Дэном не то, что почти без вещей, ничего не взяв с собой, но и друзей, знакомства, связи оставив в Англии… Так вот, я вернулась.
Не спрашивай ни о чём, в особенности, о Дэне. Он остался там. Я снова поступила так, как уже поступала: бросила ту жизнь, со всеми вещами, друзьями, бросила работу, мужа — и с размаху плюхнулась обратно в эту.
Я пойму, если ты скажешь мне, что эта жизнь не стоит на месте и глупо с моей стороны пытаться начать всё опять с того места, на котором я всё бросила, или вообще не ответишь мне на письмо. Но мне стыдно за то, что я делала, и я не понимаю, наверное, что делаю сейчас. Я теперь работаю в Хогвартсе и скоро буду учить твоих детей трансфигурации.
Странно, правда?.. Я никак не пойму, что тут происходит. Вроде всё по-прежнему, но, может, мне только хочется так думать… Однако все ходят грустные и несчастные.
Все вокруг несчастны. Сильнее, чем раньше…чем тогда… Мы думали, что, наплакавшись о потерях, будем счастливыми, но как будто все до сих пор не наплакались. И что-то происходит, а я не знаю, что.
Всё никак не могу попасть в ногу. И мне как никогда сейчас снова нужна твоя дружба. С любовью, Гермиона, от шестнадцатого августа».
Была очень счастлива получить своё письмо, сначала даже глазам своим не поверила! Ну, ты даёшь! Вернуться в Англию, да ещё так неожиданно!
Устроиться преподавать в Хогвартс! Забудь всё. Что было, то прошло.
Я ничуть на тебя не сержусь, и Гарри тоже. Главное, что ты вернулась. Воображаю, каково тебе сейчас!
Чувствую, что ты зарылась в свои книги и зубришь трансфигурацию, чтобы мучить ей несчастных детей. Знаешь, что? До начала учебного года почти две недели, так что бросай срочно свои книжки и добро пожаловать к нам в гости.
Никаких возражений не хочу слушать! Милости просим. Адрес нашего камина: «Дом Поттеров, Стефан Стрит», завтра ждём к полудню!!!
С любовью, Джинни и Гарри». Слава Мерлину, Гермиона! Как же я соскучилась!
И как счастлива тебя видеть! С возрастом Джинни становилась всё более похожа на свою мать. Она заметно пополнела чему, конечно, способствовала ещё и её беременность, которая, правда, пока была не очень заметна , размягчела и округлилась.
И стала такой же тёплой и добродушной, как Молли Уизли. Волосы её, всё такие же огненно-рыжие, были аккуратно убраны на затылке, глаза искрились смехом, довольством и искренней радостью от встречи, а улыбка была доброй и спокойной. Гермиона вдруг почувствовала то же, что когда-то почувствовал Гарри, прибыв в «Нору»: как будто тому, кто всю жизнь считал себя сиротой, вернули вдруг сразу весь его дом, с родителями, братьями, сёстрами, многочисленными дядюшками и тётушками, бабушками и дедушками, собаками и геранями, вязанием и сладкими пирожками, жмурками и салочками, и домиком на дереве на заднем дворе.
У неё даже дыхание перехватило хотя, возможно, это от того, что миссис Поттер слишком крепко сжала её в объятиях. Она нашла то, чего не смогла найти в Хогвартсе. Она дома.
Джинни засмеялась сквозь слёзы умиления. Настоящая мать семейства. Впрочем, я всегда знала, что ты такой и будешь!
Тут она почувствовала, что дышать вдруг стало ещё труднее и, вынырнув из своих мыслей, поняла, что их обеих крепко обнял Гарри. Гарри тоже изменился. Он ещё больше вытянулся, но уже не был таким худым: под свободной домашней одеждой намечалось брюшко, и Гермиона подумала, что домашняя кухня миссис Поттер идёт ему впрок.
На лбу его появились небольшие залысины. Впрочем, увидев, что волосы его по-прежнему стоят торчком, как будто их в великом волнении основательно взъерошили, а очки держатся на честном слове и заклинании, она поняла, что даже семейная жизнь не затронула некоторых основ его характера. Ведь это так ей подходит.
Гермиона, ты стала ещё больше похожа на МакГонагалл, я чувствую себя провинившимся школьником. И потом, нам ещё нужно познакомить тебя с детьми! Джинни, обняв, повела её к столу.
Дом у четы Поттеров был большой, двухэтажный, очень просторный и оформленный в современном стиле, в отличие от внутреннего дизайна «Норы». Джинни, хоть и похожа была на свою мать, видимо, за время своего детства устала от беспорядочного нагромождения вещей и разнообразных пошловатых атрибутов домашнего уюта типа вазочек и салфеточек. Её дом был обставлен очень строго, в нём не было ничего лишнего, но при этом каким-то образом чувствовался и домашний уют, и присутствие детей.
Дети, кстати, уже сидели за столом. При их приближении два старших мальчика встали, а два младших кинулись к матери, но в смущении остановились, увидев, что мать ведёт незнакомку. Гермиона через силу улыбнулась, успокаивающе положив Джинни руку на плечо и представилась сама: - Гермиона Грейнджер.
Я с этого года буду преподавать в Хогвартсе трансфигурацию. Что проку, что папа учился с профессором Долгопупсом, если травологию может сдать любой дурак? О методах преподавания профессора Лавгуд я вообще умолчу… - Джеймс!
У меня всегда были проблемы с трансфигурацией. Гарри, ухмыляясь и явно страшно гордясь сыном, наклонился к Гермионе и шепнул ей на ухо: - Кажется, ты ему понравилась. Прямо-таки из кожи вон лезет… Гермиона, улыбнувшись, ответила Джеймсу: - В таком случае, я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы больше у вас не было с ней проблем.
Джеймс вскрикнул радостно, Джинни — возмущённо. Молчаливый и нескладный мальчик, немного ниже ростом, чем Джеймс, предупредительно отодвинул для неё стул, попутно угодив локтём в салат. Когда все уселись, Джинни, раскладывая еду по тарелкам Гермиона с улыбкой заметила, как она, возможно, бессознательно копирует манеры миссис Уизли , продолжала знакомство: - Гермиона, этот наглец — мой старший сын, Джеймс.
Джеймс одарил Гермиону лучезарной улыбкой, и она не смогла не улыбнуться в ответ, хотя мальчик явно и безобразно с ней заигрывал. Он был высок и крепок, как молодое дерево, с фигурой спортсмена и отточенными скупыми движениями, очень похожий на Гарри в юности, но уже сейчас чуть ли не на полголовы его выше и заметно шире в плечах. Впрочем, чёрные волосы его были такими же густыми и взъерошенными, а улыбка, хотя так же обаятельна, но куда более беззаботна: мальчик вполне сознавал свою привлекательность и, кажется, был совершенно свободен от всяческих комплексов.
Да и глаза у него были карие, как у Джинни, и близорукостью он не страдал. Гермиона подумала, что Хагрид прав, и мальчик похож, скорее, даже не на своего отца, а на дедушку по отцовской линии, в честь которого его и назвали. Впрочем, примерно такой же фигурой обладал и Билл Уизли.
Второй мальчик, отодвинувший для Гермионы стул, предсказуемо оказался Альбусом Северусом. Он был ростом примерно с Гарри и унаследовал отцовское сложение: Гарри в юности был таким же худым, нескладным и нелепым. Мальчик заметно сутулился и носил очки.
Глаза у него тоже были карие, даже почти чёрные, лицо худое и строгое, немного похожее на лицо Перси Уизли, но это было не высокомерие Перси, а, скорее, благородная невозмутимость. Гермионе почему-то вдруг вспомнилось, что Поттеры — старинное чистокровное семейство. А когда Альбус, услышав очередную шутку Джеймса, едва заметно поморщился, скривив губы, по спине у Гермионы пробежали мурашки.
Следующей Джинни представила Лили. Гермиона, посмотрев на неё, улыбнулась. Девочка была вылитой Джинни в юности, хотя, если подумать, ещё она была ужасно похожа на мать Гарри.
Гермиона впервые с удивлением подумала, что Гарри, должно быть, сознательно или бессознательно выбрал себе жену, похожую на его мать. Лили была очень мила. Невысокая и крепкая, с бледной кожей, характерной для её цвета волос, которые прямо-таки полыхали рыжим, с веснушками на щеках и на маленьком, высоко вздёрнутом носу, и с ярко-зелёными глазами Гарри, смотревшими взглядом юной Джинни: смело и гордо.
Наверное, подумала Гермиона, и мать Гарри когда-то смотрела так же. Ещё были черноволосый, подвижный, горячий, словно порох, Сириус, который, хотя имел не синие, а светло-карие глаза, когда-нибудь в будущем обещал стать таким же красавцем, как тот, в чью честь он был назван, и маленький рыжик Ремус с сонной и застенчивой улыбкой. Гермиона через силу улыбнулась в ответ, досадуя на себя за то, что почувствовала желание покраснеть и опустить глаза.
Прежде, чем Джинни успела возмутиться нетактичности сына, она спокойно ответила: - Я была замужем. Мой муж остался во Франции. Она посмотрела на мальчика таким спокойным и пристальным взглядом, что даже Джеймс что-то понял, смешался, вспыхнул ушами, решил не выспрашивать подробности, хотя, очевидно, собирался, и уткнулся в свой обед.
Одновременно ей было стыдно за то, что она позволила ему себя смутить. Она поймала себя на мысли, что совсем не ощущает себя взрослой, и почувствовала себя почему-то виноватой из-за этого. Разговор за обедом тёк неспешно.
В основном, об общих знакомых. Джинни иногда пристально поглядывала на Гермиону, и та понимала её взгляд: «Извини, что не спрашиваю о тебе и говорю о пустяках. Когда мы останемся одни и не при детях, тогда и поговорим о важном».
Гермиона не поняла, что в словах подруги натолкнуло её на эту мысль, но она спросила её: - А что, старший Малфой выкрутился, как всегда? Его не посадили в Азкабан даже теперь? Гермиона с удивлением перехватила, как Джинни и Гарри вздрогнули и растерянно и испуганно переглянулись.
Дети, особенно трое старших, напряглись: Лили забыла во рту вилку, Альбус, бледный, как смерть, бросил выразительный взгляд на Джеймса, который сидел, выпрямившись, с горящими глазами, и жадно ловил каждое движение родителей. Все взгляды немедленно обратились к ней. Джинни глядела умоляюще и кусала губы, Гарри выглядел настороженным, Джеймс — возбуждённым.
Лили смотрела широко распахнутыми глазами. Альбус, опустивший было голову, как будто от стыда, изучающе смотрел исподлобья, и даже Сириус и Рем, которые вряд ли понимали, что происходит, прониклись торжественностью мига и не сводили глаз с Гермионы. От неловкости Гермиона не удержала в пальцах вилку, и та со звоном упала на тарелку.
Она поморщилась и пробормотала: — Конечно…конечно, этот самый случай. Гермиона перевела дыхание. Напряжение немного спало, но Джинни едва удерживалась от слёз, Альбус пытался смотреть как можно равнодушнее, а Джеймс уставился на Гермиону с какой-то торжествующей ненавистью.
У неё окончательно пропал аппетит. Джеймс, как будто ждавший этого вопроса, ещё более торжествующе вскинул голову и вызывающе улыбнулся матери: - Да, мама. Вернувшись, Джеймс отвесил всем издевательский поклон, обращаясь преимущественно к Гермионе по крайней мере, ей так показалось , и удалился.
Почти сразу же встал Альбус и, поблагодарив мать, ушёл вслед за братом. Потихоньку расползлись и остальные дети: сонного Рема Гарри на руках унёс наверх. Гермиона, невзирая на протесты Джинни, помогла той собрать посуду и на кухне с улыбкой наблюдала, как подруга умело пользуется бытовой магией: посуда была перемыта в два взмаха палочкой, насухо вытерта и расставлена по местам.
Бытовая магия была чуть ли не единственным видом магии, который Гермионе удавался неважно. К своему стыду, она предпочитала вручную мыть посуду, вытирать и ставить на полки, как последняя маггла. Джинни, случайно уронив вилку, медленно нагнулась за ней.
Когда она нагибалась, её положение стало заметнее. Распрямившись, она улыбнулась Гермионе. На последнем триместре я всегда только и делаю, что «Акцио» колдую.
Тошнит всё время. А потом ещё толкаться начнёт, и ходить будет трудно, и я буду нервная, - пожаловалась Джинни, широко улыбаясь. Глядя на её цветущий вид, Гермиона не могла поверить в то, что Джинни ей говорила.
Подруги рассмеялись. Раньше я всё ужасалась: семь детей мне казалось непомерно большим количеством. Особенно после того, как родила Джеймса.
Думала: всё, больше никогда, ни за что, да чтоб я ещё раз…я не понимала, зачем вообще столько. А сейчас… Всё так хорошо! И так правильно.
И так всегда само собой происходит… - Джинни слегка покраснела. А потом добавила, не сдержавшись, тихо и неприятно: - Мне не понять. Ну, это так же, как влюблённые не могут ни о чём говорить, кроме как о своей влюблённости, так и я ни о чём не могу говорить, кроме своей беременности.
Извини меня. Гермиона, по любопытному взгляду Джинни, поняла, что той до смерти хочется задать ей вопрос, который она сама же считает бестактным. Чтобы облегчить муки подруги, она сказала: - У меня, наверное, уже никогда не будет детей.
Детей, мне кажется, всегда надо заводить с кем-то. У тебя есть Гарри… - Но у тебя же Дэн, - возразила Джинни. Бутафорный у меня был какой-то муж.
От него могли быть бутафорные дети. А бутафорные дети — это как-то совсем грустно. Взглянув на подругу, Гермиона наткнулась на сочувствующий взгляд.
Джинни повела подругу наверх, комната оказалась небольшой, уютной, с мягкой кроватью, застеленной белоснежным покрывалом, и прикроватной тумбочкой. С лукавой гордостью Джинни продемонстрировала Гермионе книжный шкаф. Гермиона, поблагодарив Джинни, подумала, что дом Поттеров из таких, в которых всегда есть свободная комната для гостей.
Гермиона с удовольствием растянулась на чистых простынях и тут же заснула. Проснулась она от деликатного стука в дверь и хрипловатым со сна голосом, морщась от кисловатого привкуса во рту, произнесла: - Входите. А, это ты, Джинни.
Давно стучишься? Я думала, зачиталась и не слышишь ничего… Уже ужин.
Война и мир. Глава 1. Мрак души моей
| Война и мир (Толстой) — Викитека | Обложка произведения Война и миръ. |
| Война и мир. Глава 1. Мрак души моей | война и мир сериал 2016: 8 тыс изображений найдено в ках Фотография, Халат, Beautiful, Кино. |
«После Войны. Часть I», Мёриел
| «Я, Рейван» – очередной фанфик по «Звездным войнам» от наших фантастов | Эмма Лорд «Война и мир в твиттере» скачать в формате epub, fb2, doc (rtf), txt или читайте онлайн на сайте. |
| Война и мир. Глава 1. Мрак души моей | Все люди | Война и мир. Скачать Word (4021 KB). |
| Фанфики:Война | Everlasting Summer вики | Fandom | Мало кто не знает про знаменитый роман Л. Н. Толстого «Война и мир». |
| Сообщество Империал: Война и Мир - Сообщество Империал | Фанфики по русской классике появляются наравне с альтернативными продолжениями романов о Гарри Поттере и истолкованиями сериала «Шерлок». |