Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Вот тут хорошо знать самые известные (проверенные) молитвы — ОТЧЕ НАШ, ЖИВЫЕ ПОМОЩИ, возможно молитвы Оптинских старцев, ну и что ещё Бог пошлёт. Молитва Господня - 10 часов - Текст и Видео Слушать и Смотреть. полный православный молитвослов. "Отче наш". Распечатать. Молитва «Отче наш» на чувашском языке.
Скачать На чувашском языке – Молитва Отче наш
| Молитва Отче Наш на русском языке | Отче наш. на чувашском. 1 203 просмотра. |
| Молитва Отче наш (На чувашском языке) - download in Mp3 and listen online fo free | Полный текст молитвы Отче наш на чувашском языке. |
| Jon Stewart Slams Media for Breathless Trump Trial Coverage | The Daily Show | Рекомендуем скачать первую песню Утренняя молитва (ирхи кĕлĕ) на чувашском языке размером 35.95 MB. |
| «Отче наш» на чувашском языке. | Однако молитва «Отче наш» — это то самое религиозное обращение, слова в котором знакомы всем и каждому не понаслышке. |
| Чувашские Молитвы | на чувашском языке слушать онлайн или скачать бесплатно на телефон, андроид, айпад или айфон вы можете на сайте |
На чувашском языке - Молитва Отче наш
Отче наш молитва на чувашском языке текст. Новости школьного спорта | Москва | от 7 апреля-SchoolSportMSK. "Здравствуйте! Хотела бы высказать свое мнение по поводу видео. На чувашском языке. 00:42. Слушать. Скачать MP3. Поскольку церковь чувашская,на данной странице будут публиковаться молитвы на чувашском языке. Самый мощный обстрел Белгорода за всю войну / Новости России. Отче наш молитва православная.
ЧУВАШСКИЕ МОЛИТВЫ (КĔЛĔ-ИНЕМ).
Наоборот, тут мы особенно обязаны усмотреть цельность и единство уже по одному тому, что религиозная жизнь требует исключительной сосредоточенности, концентрации всего человека, всецелой устремленности души. Как Сам Бог есть высочайшая Простота, Единство, свободное от всякой сложности и разделённости, так и от молитвенников Своих Он требует того же. Какая же это главная мысль? Каков основной дух Молитвы Господней? Что в ней центральное, объединяющее? Когда я, малосмысленный и грешный, задумывался над этим вопросом, то нелегко вскрылся мне ответ. И лишь после выяснения всех отдельных прошений этой молитвы мне с Божией помощью удалось узреть необыкновенное единство всей молитвы.
И оно потом оказалось таким простым и необходимым, что даже и невозможно думать иначе для верующего человека. В самом деле, задумаемся немного об основном вопросе религии каких бы то ни было даже : в чём суть веры? Вот очевидный и обязательный ответ. Бог — всё для верующего. Всё, решительно всё, без малейшего ограничения, должно быть отдано Богу. Всякое раздвоение, обособление от Бога чего бы то ни было должно почитаться уже ущербом веры или даже изменою Богу.
Конечно, это трудно в жизни, но в идеале, в цели так должно быть. И Сын Божий не мог иначе учить людей молиться, как только при всецелой отданности Богу. Он и Сам так молился и жил, творя не Свою волю, а волю Отца, и учеников мог учить тому же самому. Потому и наставлял: «Возлюби Бога Твоего всем сердцем твоим, всею мыслию твоею, всем разумением твоим». Без остатка. И ещё: «Не можете Богу работать и маммоне».
Бог, как единственное благо -«никто же благ, токмо един Бог», — говорил Сын Божий. Как единый «Сущий», как единственный источник жизни, и всякого благобытия, и блаженства, и смысла, и цели всего существующего, сотворенного Им, — Бог должен быть единственным предметом молитвы и жизни для твари — не только для ангелов, но и для людей. Если мы теперь, хотя бы кратко и просто, без особого углубления, окинем общим взором всю Молитву Господню в целом и отдельных частях её, то совершенно легко узрим эту основную идею, которая выражается именно одним этим словом — Бог. Или сказать более пространно: всё к Богу и всё от Бога. Уже самое обращение к Богу, самые просьбы к Нему, как Единому Дародателю всего, приковывает сразу нашу душу к Нему: мы устремляемся сердцем и умом «туда», к Нему. И содержание последующих молитв-просьб покажет нам, что действительно Он — единый центр всего и для всего — как на небе, так и на земле.
И даже самая форма прошения — «дай», «оставь», «избавь», и обращение к Богу, как живому слушателю молитв, во втором лице — «имя Твое», «Царствие Твое», «воля Твоя», как впрочем, и в других молитвах, — всё это вводит наш дух в непосредственное общение с Богом. Человек весь устремляется к Богу. И так во всей Молитве Господней. Единственное место, где упоминается о «земле» третье прошение , не нарушает этой основной сосредоточенности в Боге, как увидим, а наоборот, ещё более утверждает её. Подобным образом и упоминание о «хлебе насущном» является лишь новым подтверждением всецелой обращенности души к Богу, за самым незначительным попечением её о необходимейшем. А все прочее прямо относится к Богу.
И потому можно и должно сказать, что основная идея, главная мысль Молитвы Господней есть Бог; сущность обращенности души — Бог. Вторая, и уже выводная, мысль из этой первоосновной, есть идея об отношении к миру. Иногда особенно у мирских толкователей проявляется наклонность использовать слова Молитвы Господней для оправдания этой земной жизни, для освящения всей человеческой многосуетности в создании культуры или, как принято было говорить, для создания «царства Божия на земле». Для этого такие толковники старались всемерно приспособить слова молитвы «да приидет Царствие Твое» — на землю, на социально-моральное устройство гражданских порядков, и «да будет воля Твоя»… на земле. Такая тенденция особенно была и есть у протестантских направлений и обществ, а одно время, у так называемых живоцерковников и обновленцев, захватывала довольно широкие круги не только интеллигенции «неохристиан» Санкт-Петербурга , но даже и значительные ряды духовенства в России. И доселе можно часто наталкиваться на подобное умозрение у верующих.
Но не входя в рассмотрение этого вопроса по сути в данном отделе, должно, однако, с решительностью сказать, что в Молитве Господней не только нет подобного материала, но наоборот, она вся проникнута совершенно противоположным духом мироотречения, надземности. Конечно, не всякому из нас это может нравиться; человек может даже протестовать, бунтовать против такого направления христианства — это его дело, его свободный выбор; но использовать Молитву Господню для подобной «заземлённой» цели значит идти против очевидной истины. В самом деле, в этой молитве, как раз наоборот, всё отвлекает нас от земли, отрывает от привязанности к ней и от многозаботливости, влечёт к тому же Единому, от Которого — всё. Достаточно бегло просмотреть прошения, и мы увидим, что вся молитва носит надземный характер. А указанные прошения о «земле» только еще сильнее утверждают нас в том, как мало отводится ей места: всего лишь «хлеб» — один, да и то только на один всего день. Другие прошения, приводимые выше, ещё сильнее говорят не о привязанности к земле, а, наоборот, о небесном, о Боге.
И это совершенно необходимо: мироотречение есть лишь обратная сторона религии, мера любви к Богу. И не может быть иначе в молитве, данной нам Самим Богом — Сыном Божиим. Он пришел звать нас не к земле, а от земли к небу! Третье, менее выпуклое общее направление молитвы можно обозначить обычно употребляемым словом — спасение души. Это особенно можно видеть в последних трех прошениях о грехах, искушениях и лукавом ; но им проникнуты и прочие слова молитвы. Можно выразиться еще иначе: характер Молитвы Господней — духовный.
Об этом нет нужды распространяться много: всякая религия имеет целью не материальное попечение о человеке, а духовное — душу его. Если же последние два общих, основных признака являются выводными из первоосновного, то можно повторить, что главная мысль Молитвы Господней — есть устремление к Богу. Всё к Богу, всё — от Него. В дополнение же к этому мне хочется оттенить ещё одно душевное настроение, которое должно пребывать в нашем сердце при чтении этой молитвы — настроение надежды. Молитва Господня с самого первого слова её «Отче» — Отец — и до просьбы об избавлении от лукавого, и с заключительным обоснованием наших просьб что мы все — в Царстве Его, что всё -возможно Ему, что всё это для Его же славы — вся она вводит нас в такое упование на Бога, как родные дети надеются на отца, на мать. И эта надежда не есть простое легкомыслие, вызываемое нашей греховной слепотой, нет!
И потому, пусть приступает всякий из нас — как бы даже ни был грешен — с этим светлым настроением надежды! Ведь Бог только того и желает, чтобы давать, святить, спасать, избавлять нас! И притом Он все это делает Сам, нам же остается лишь просить Его, молиться!.. Так мало!.. Так легко!.. И даже от грешника не требуется в молитве ни подвигов особых, ни усиленной собственной борьбы, а лишь просить: оставь, прости, покрой!!!
Разве одно лишь ставится условие — «как и мы прощаем». А в прочих прошениях не ставится уже никаких наших дел. Только молись, только проси! И Он все устроит… Даже и о «хлебе» позволено молиться, хотя и совсем не высоко это для верующего. Значит, и с нашими маленькими нуждами мы с надеждой можем прибегать к нашему Отцу. И потому, когда читаешь Молитву Господню, пусть в твое сердце войдет мирный дух, дух надежды, что Он всё слышит, что Он всё может, что Он всё хочет сделать нам благое.
Пусть не подходит дух лукавый с внушениями, что Бог есть суровый Судия, что Он всегда наказывает нас, что Он не простит, что Он не даст! Нет, нет! Он — Отец и всё дает даром: только проси и молись по-детски, с доверием, с несомненной надеждой. И эта надежда самая будет Ему лучшею жертвою с нашей стороны, вместо всяких собственных наших подвигов и добрых дел. Именно так молиться научил нас не человек, а Сам Сын Божий — Бог! Он знает, как нужно молиться нам.
Но с самого начала приступания к молитве нам нужно установить себя в указанных основных состояниях: устремиться всецело к Богу и непременно с надеждой на Него, оставив позади себя «всякое житейское помышление» за малым изъятием хлеб ; и это опять — ради Бога же. Есть и ещё одно общее для всех прошений молитвенное состояние: это редко нами замечаемое моление не в одиночку, не от себя, не за себя лишь, а за всех, от имени всех нас. Но эту особенность — очень важную и очень часто забываемую нами практически — мы оставим до толкования подробностей Молитвы Господней. А сейчас лишь кратко заметим ее… И не забудем! Не забудем по одному уже тому, что о всеобщности молитвы мало кто из нас думал и думает. Многие же просто впервые слышат об этом.
Было и бывает часто это забвение и с нами недостойными. Ещё я нахожу полезным внести маленькое успокоение в наши земные сердца и умы. У нас на земле так много забот, печалей, нужд, вопросов, бед, скорбей, задач и личных и служебных, общественных и мировых, что иной невольно смутится и впадет в малодушие от такой «строгости» и надмирного духа Молитвы Господней: неужели Бог не позволил просить Его о наших, пусть и не высоких, но больных нуждах? Неужели и Ему нет дела до наших маленьких и больших бед? Неужели Ему не до нашей несчастной планеты с её миллионами бедных детей Его? Нет, дорогие братья, это не так!
Не для огорчения дана нам эта молитва, а для успокоения, и мира, и радости ещё здесь, на земле. Не забыты мы с нашими нуждами. Но вопрос лишь в том, какой путь удовлетворения их? И ответ на это даётся в Молитве Господней. Правда, этот ответ не таков, к какому мы привыкли — ответ особенный, Божественный, премудрый, поразительно простой при своей глубине. Но ответ есть.
Но если бы мы следовали ему, то насколько бы легче разрешались и все «мировые», общественные вопросы! Правда, ответ этот — возвышенный, ибо Божественный, ответ идеальный, как и вся молитва, но он дан. И ответ этот — посильный для людей, как и всё Христово учение. Молитва Господня начинается обращением или воззванием. Это и необходимо, и естественно. Во всякой беседе с кем бы то ни было, во всякой просьбе мы начинаем с имени того, к кому обращаемся, а при важных случаях называем и чин или положение его.
И эти обращения с первого же момента показывают на отношения обеих сторон друг к другу. В заголовке таком сразу проявляется и чувствуется тот основной дух, которым потом будет проникнуто прошение, или беседа, или письмо одного к другому. Притом, чтобы наименовать кого-либо известным именем, титулом, прилагательным словом, нужно, чтобы то лицо, к кому мы обращаемся, действительно было таковым и чтобы я знал это и чувствовал это, а если оно — выше меня, то чтобы мне было позволено так или иначе именовать его. Обращение — это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий. Очень долгое время я не обращал внимания на это слово и не чувствовал его силы.
Когда-то в школьном катехизисе, конечно, объяснялось оно, но вот каков печальный опыт: ни тогда, ни после оно не осталось в моём сердце как живое и постоянное чувство, и даже умственная память не толкала меня на внимание к этому чрезвычайному имени. Слово это было для меня почти мертвым, сухим, безжизненным… И я потом много раз задумываются: отчего это случилось и даже теперь случается? Отчего нужно употреблять усилие ума и внимания, чтобы хоть сколько-нибудь установиться и ныне на понимании, а главное — на сердечном чувстве этого драгоценнейшего слова, на ощущении его? А ведь это так важно: от первой установки сердца зависит вся молитва дальнейшая не только во мне самом, но и в отношении ко мне Бога. Каковы мы, таков и Бог к нам: Он открывает Себя в меру нашей восприемлемости и нашего отношения к Нему. Отчего же это было и бывает со мною?
Это вопрос не мой лишь, а очень многих. И, может быть, тут сказывается не только мое личное состояние духа, но и результат школьного воспитания, а кто знает — нет ли здесь даже и широкого влияния восприятия религиозными массами русскими, греческими или иными самого христианства? Так или иначе, но скажу, что с самого детства моего мне никто почти не говорил о Боге как об «Отце»… Отец! И совсем кратко и сильно: Он — родной мне, а я — Ему… Нет, никто не учил меня этому — ни дома, ни в школах… Правда, говорилось и училось, что Бог есть Любовь. Но никогда не внедрили в моё сердце живого ощущения этой любви Его. Наоборот, с самого детства — представление о Боге как о Судии, Воздаятеле!
И в таком духе воспитывались мы и в школах. И припоминаю, что только при постриге в монашество, на 27-м году, я в молитвах и наставлениях постригаемому услышал, точно впервые, о необычайной любви к нам, монахам, Бога: «Всещедрый убо Бог и многомилостивый… рекий: аще бы и жена забыла исчадие свое, Аз же не забуду тебе… да восприимет, и обымет, и защитит, и да будет ти стена тверда… утешения вина причина … совозлегая и совосставая с тобою». Конечно, много раз слышал я слова о любви Божией умом, но до сердца они дошли точно в первый раз тогда. А потом опять долгое время не помню живого отклика в душе, как об Отце… О, я множество раз испытывал опыты милосердия Божия, но это было более близко к Милующему Судии, чем к Отцу… «Отец» — это было что-то до такой степени далёкое, немыслимое, что сердце моё не смело даже и подумать подобное. Отчего же нас так учили? Была ли это ошибка окружающей среды?
Но тогда тоже ставится вопрос: почему они уклонились в такую ошибку, если то была ошибка? И была ли то «ошибка»? Или же тут была какая-то сокровенная правда, что мы больше думали не о Боге любви, а о Боге правды? По этому вопросу мне приходят такие мысли. В православном восприятии христианства — а особенно у русского народа -всегда господствовало покаяние. И это происходило не от того, что русские были более грешны, чем иные православные и инославные христиане, а наоборот — от высоких требований христианского учения.
Идеал Христов так высок и совершенен, что внимательная душа всегда будет недовольна своим состоянием, несоответствующим ему. Так чуткий музыкант мучается и от малейшего диссонанса, а рядовому слушателю и большие ошибки незаметны. Святые люди всегда почти считали себя великими грешниками. В этом духе и воспитывалась Православная Русь. Следовательно, это была не «ошибка», а глубокое восприятие христианства. Мне припоминается случай из прошлого.
Одному человеку была подарена икона с надписью: «Просите у Бога благодати». Казалось бы, что тут невозможного или неприемлемого? Просить о радости, о милости Божией? Но в ответ на это пожелание было написано: «Где уж мне просить о благодати? Вот хоть бы пощадил меня Господь, окаянную грешницу». И это по-православному, по-русски.
А она была совсем не какая-нибудь великая грешница, по мнению нашему, даже была — «жизни хорошей»: чистой, богомольной, скромной, терпеливой. И это покаянное восприятие христианства так вкоренилось в русские души православные, что нам совершенно невмоготу было переносить сектантские постоянные «благодарения» «дорогому Христу». Нам вообще было неприемлемо протестантское учение о «легком» спасении «верою». Известно, что самою распространенною молитвою в православном богослужении являются два слова: «Господи, помилуй! И вообще покаянные молитвы в частности, Давидовы псалмы, занимают весьма значительное место в приготовительных частях наших служб: на вечерни, на утрени, на часах, на домашних молитвах. И только на литургии Церковь поднимает нас на свою высоту «Евхаристии» с греческого языка — благодарения, хвалы — гимна Богу за спасение человечества, за восстановление сыновства людей Богу Отцу.
Да, это так. Но таково воззрение Церкви, живущей духом Божиим, она в высоте своей достигла вершины славословия чадами своего Отца Небесного. Но ее немощные, слабые дети и доселе неспособны подниматься до такой высоты. Известно, что едва ли не большинство присутствующих на литургии верующих исполнены не чувства восторга и хвалы Отцу, а постоянным покаянным сознанием своего недостоинства и просьбами о прощении, помиловании да ходатайством о даровании им недостающего в земной жизни. Отчего всё это так сокрушенно и грустно? Причина простая.
Наша греховность, личное наше несовершенство не позволяет подниматься каждому из нас за малыми исключениями на высоту благонадежного торжества, а снижает нас всегда на покаянные просьбы. Потому мы, чувствуя себя всегда виновными, не смеем даже останавливаться на мысли об «Отечестве» Божием по отношению к нам. И от этого, а не от случайного или ошибочного воспитания в семье, школе и обществе и даже в Церкви, мы мало чувствуем это дорогое слово «Отец». Трудно нам оно. Непосильно ещё. Мы -еще не настоящие дети Отца.
Плохие дети. Впрочем, даже и хорошие дети не только лишь любят своего отца, не только ждут от него милостей, даров и нежности, но и боятся его. Правда, боятся совсем иначе, чем чужие дети или виновные боятся судью: боятся сыновним страхом, опасением потерять любовь своего отца. Но все же боятся — благочестиво боятся. И ангелы от страха закрывают свои лица пред величеством Творца. Но при всём том дети всегда сознают себя детьми своего отца и потому с надеждой, с доверием обращаются к нему.
Так и святые люди: пребывают и в страхе, но и в надежде на милосердие Отца Небесного. Даже не должно называть это чувство «страхом», а скорее благоговением. Их страх — от святой высоты, а наш — от нашей низости; это два разных по качеству страха. И хорошо, что православные люди не дерзают, при своей греховности, возноситься на ступени сектантской фальшивой радости и постоянной хвалы «дорогого Иисуса», «дорогого Отца». Смиреннее, справедливее, богоугоднее, легче, спасительнее, полезнее — покаянное чувство постоянного сознания своего недостоинства, чем самомнительного самодовольства и легкомысленного упования на «Отца». И верю, что такое покаянное православное настроение угоднее Богу Отцу, чем дерзкое напоминание Ему о своем сыновстве и Его Отечестве.
Припоминается мне старший сын из притчи Христовой о «блудном сыне»: воротившись с трудов добрых дел на поле жизни , он с обидой ссылается на свою сыновнюю верность отцу, однако же недостаточно будто бы расцененную его отцом, а вот блудного сына, который недостойным считал себя даже и именоваться «сыном», а лишь просился в ряд последних рабочих наёмников, отец принял с распростёртыми объятиями и устроил ему пир. Когда вот так рассмотришь всё это глубже, тогда поймёшь, что есть много оснований и святой правды в нашем покаянном сознании, как недостойных считать себя детьми Божиими, а лишь бы хоть оказаться неизгнанными совсем и быть принятыми в число последних наёмников. Понятно становится, почему мы не чувствуем от всей души этого чудного слова Молитвы Господней — «Отче» — «Отец». Мы, может быть, не только ещё не дети, но даже пока и не «рабы» Его, не наёмники, а блуждающие вдали от Отца, ушедшие и отрекшиеся от Него дети, живущие в грехах со свиньями. И подобно тому, как опустившийся душевно принц скрывает свое прежнее высокое происхождение от знатного отца, так и мы, грешные, не смеем даже и внутри своего сердца, пред собственной совестью, а тем более пред лицом Всевидящего Бога, именовать Его Отцом. Это самое высокое имя заставляет нас ещё более смиряться и нагибать повинно голову.
Мытарь, стоя у стены храма, не смел даже поднять очей своих к небу и лишь бил в грудь себя и говорил: «Боже! Почему же? Разве Господь не знал о нашей греховности, когда учил Своих учеников этому слову? И далее Он открыто скажет в Своей молитве о «долгах». Молитву эту Иисус Христос дал грешникам. Слушали Его грешники.
И тем не менее Он назвал Бога Отцом, уча и нас также именно называть Его во все века. И по одному этому мы не смеем отрекаться от данного поучения: Сам Бог так повелел. Как же можно совместить указанное выше покаянное настроение с этим радостным и уповательным именем? Совсем просто. Как бы грешны ни были мы, но Бог Сам в Себе всегда остаётся Любовью. Бог всегда пребывает к нам в отношении Отечества.
Это Его неизменяемое свойство — если только мы добровольно не отречёмся от Него сами — как это случилось с бесами, бывшими ангелами. И если мы прибегаем к Нему, то Он тотчас же обращается к нам стороною Отечества. Это Его свойство. Такова первая причина этого слова. А вторая заключается в Сыне Его Иисусе Христе. До Спасителя человечество не смело именовать Бога Отцом, близким себе.
Таким образом в этом слове «Отец» сокровенно заключена идея искупления. Оно тогда ещё не совершилось, когда Господь говорил это. Но уже самое Его пришествие было началом искупления, и Он о будущем мог говорить уже, как о настоящем. Ещё при крещении Христа Отец сказал Иоанну: «Сей Крещаемый есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же через которого благоволих», то есть возвратил Свое отеческое благоволение к людям. И при рождении Его в Вифлееме ангелы пели пастырям: «Слава в вышних Богу… в человецех благоволение», конечно же, Божие. Ради Сына Единородного нам возвращено сыновство благодатное у Отца Небесного.
Сын Божий повелел и учил так. И ради этого одного мы и обязаны, и можем именовать Бога Отцом Своим. И какое счастье заключается в этом слове!.. Обратимся немного вглубь истории. Еврейский народ, как и язычники, за грехопадение были лишены отеческой милости. И именовали Бога преимущественно словами «Правосудный Мздовоздаятель».
Но вот из уст Иисусовых эти же самые евреи, обыкновенные люди, рыбаки, рабочие, немногие вожди-фарисеи, слышат это новое имя: Бог есть Отец… Можно представить себе, каким радостным благовестием прозвучало для них это имя! И тем оно было сильнее, чем звучало непривычнее!.. Но лучше послушаем свое собственное сердце… Вот иной раз и часто, увы! И это слово промелькнет совершенно незаметно, бесследно. А в другой раз остановишься вниманием на нём, но недостойное сердце, подавленное грехами, боится принять смысл его… Отец! Нет, я недостоин этого права считать себя сыном Ему, следовательно, для меня лично Он ещё не Отец… И больно на душе… Но вот иногда и умом и сердцем воспримешь это святое слово… Даже побудишь себя принять его.
Ведь именно так, а не иначе, научил молиться Сам Сын Божий! Следовательно, так это есть поистине! Так должно молиться. Не по дерзости моей, а по послушанию Спасителю нашему… И задержавшись на малое время вниманием, вдруг установишься в отношении к Богу как действительно к Отцу… И тогда открываются душе блаженные, утешительные мысли и чувства. И после нелегко и вспомнить, а в тот момент они переживаются совершенно ясно и ярко. А если любит, то и желает мне всяческого добра: и душе, особенно душе, но и даже телу моему, земному моему бытию.
Он больше меня самого хочет мне добра. Он печётся о мне. Даже и о телесном существовании. И надежда входит в сердце… Но я грешный? Всё равно, и о мне грешном Он печётся… И не больше ли, чем о 99 праведниках! Ведь Он — Отец мне!
А не -Судья, постоянно карающий. Пойду же к Нему с детским доверием, хоть и грешен… Ты — Отец: прими, не отвергай! И знаю: не отгонишь, не отвернёшься: Ты — Отец! Ты терпел меня тогда, когда я в грехах забывал Тебя совсем, а если и помнил, то всё же огорчал Тебя преступлениями моими. Но Ты не казнил сразу. Ты ждал моего обращения, Ты даже не страшил меня ужасами геенны и вечных мучений.
Ты щадил меня и в грехе. Ты — Отец!.. Так неужели, когда я возвращаюсь к Тебе с покаянием, когда я обращаюсь к Тебе с молитвою, когда я для ободрения и надежды на моё от Тебя спасение называю Тебя Отцом, Ты отвернёшься от меня?.. О нет!.. Ты же Отец! Так именовать, и почитать, и обращаться, и чувствовать, и поступать повелел Твой же Единородный Сын, — а Он исполнял не Свою, а Твою волю, значит, Ты Сам хочешь этого.
Потому дерзаю, побуждаю себя не страшиться Тебя! Подвигаю сердце своё навстречу Твоей Любви и говорю: Ты -и мой Отец!.. Потому уповаю, надеюсь… И в надежде радостной даже плачу утешительными слезами — так дитя плачет в коленях матери!.. И Ты приемлешь. Прошу милости. Ты дашь!
Ибо Ты всегда — Отец! А если Ты пошлёшь мне временно и скорби — и их принимаю. Ибо Ты посылаешь их не как наказание мне, а как лекарство от Своей любви ко мне. Ты хочешь, чтобы я воротился сильнее к Тебе как сын, а Ты мог бы ещё больше любить меня как Отец. И тихим светом наполняется тогда душа. И никак никогда не должно забывать этого чудного, данного нам откровения: Бог — нам Отец!
Отец Вот, казалось, я и «закончил» свои мысли надеждою на Отца. Но как волны сменяют одна другую, так и чувства опять набегают снова и снова. И нельзя, опасно и даже грешно пред Богом и своею совестью было бы замолчать их… Пишу их так, как они родятся сами собою в живой душе в естественной последовательности, помимо даже моей воли и размышления… Может быть, Сам Бог посылает их так? Как хорошо, как блаженно надеяться на Отца!
Но лично меня, как раз, эта тема интересует. Хорошие русские фильмы, сериалы. Обычно, с и...
В православном христианстве из-за разницы переводов Библии и молитвы Отче Наш имеются споры и кривотолки, будто бы истинная из них только одна. Не стоит сомневаться — обе молитвы значат одно и то же, просто сказано это разными словами. Стоит прибегать к той молитве, что полностью вам понятна и близка, и тогда она защитит вас и вашу семью от невзгод и подарит Божье благословение.
Некоторым не особо нравится определенная направленность НТВ- то бандитов показывают , то стражей порядка. Но лично меня, как раз, эта тема интересует. Хорошие русские фильмы, сериалы. Обычно, с и...
Азбука веры псалом
Отче наш! Сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё, Да будет воля Твоя на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава вовеки! Также вы можете скачать и распечатать текст молитвы Отче Наш, чтобы носить с собой и читать тогда, когда почувствуете в этом потребность. Или же вы можете сохранить фото-картинку, представленную ниже, на котором также есть слова молитвы: Слова молитвы господней Отче Наш на чувашском языке В республиках, где русский язык не является родным для взрослых и детей, молитва Отче Наш переведена на местные диалекты.
Оттого, что прошение выходит неоригинальным из-за перевода, оно не является неправильным.
Отец… Как я недостоин… Но всё же — прости! Отец… Он и на хороших и на дурных изливает милости… Потому и Отец… Н. Херувимская… «Как херувимы»: трудно на душе пред Богом… а «Отец» -можно… О. Отец… Всякий раз «просторно» молиться сердцу… Какая милость Божия, Отчая!
Но всё же сказано на литургии перед Молитвой Господней: «И сподоби… Владыко, со дерзновением, неосужденно смети осмелиться призывати». Но поют… Р. Отец… Следовательно, Ты хочешь спасти нас… И можешь. Молю… Как знаешь, -«ими же веси судьбами» молитва в конце 3-го часа. Отец… Если и не хочу делать святое, хочу грешного.
И тогда всё-таки языком или умом повторяю Отцу: не хочу, а спаси… Есть на утренней молитве такие слова: «Но аще хощу, аще не хощу, спаси мя»… Я думаю, что большею частию мы не хотим избавиться от влекущего греха. И следовательно, остаётся просить: не хочу, а спаси. Отец… Как это слово приближает Бога…Близок Он к нам… Мне приходили мысли, что это преславное имя должно предшествовать каждый раз всем прочим прошениям. Всякое обращение остаётся всё время, пока мы беседуем с кем бы то ни было или просим его. Но я обращаю на это внимание потому, что несмотря на всю чрезмерную ценность этого благословенного имени «Отец», мы забываем его даже после того, как произнесли его с чувством и пониманием.
Пока ещё я говорю это слово и задерживаюсь на нём вниманием, я ощущаю радость и благодать «Отечества» Божия ко мне, но как только перехожу к дальнейшим просьбам, то уже погружаюсь в их смысл оторванно от имени «Отец». Иначе сказать, я опять стою просто пред «Богом», но уже не «Отцом». А это совершенно неправильно по существу и может значительно менять дух дальнейших молений. И наоборот, когда я всё время стою в памяти об «Отце» моём и нашем, то это отражается и на тоне моих прошений. Увидим сейчас, при объяснении их.
А пока я дерзаю помнить и чувствовать это святое имя в течение всей молитвы неотступно. Пусть «Отец» проходит через всю её. А это приводит меня к мысли и чувству, что в Молитве Господней это слово и этот дух Отечества окажется главенствующим, господствующим. И к тому, что было говорено мною в общем обзоре молитвы о Боге, надежде, мироотреченности , не только нужно добавить это понятие Отца, но и поставить его даже на первое место по смыслу и духу молитвы… И тогда получится, что основная идея её заключается не просто в слове и бытии «Бог», но непременно — «Бог — Отец наш». Это и придаёт тот дух необъятной надежды, какой мы чувствуем во всей молитве.
Приведу для ясности некоторые переживания последних дней на литургии. Вот станет на сердце тяжело от разных воспоминаний… И обращаешься к Отцу… Он знает всё мое прожитое и настоящее… И вижу по многим признакам — не оставил меня. И не желает оставить: Он — Отец… И станет снова покойно… Или вижу свою беспомощность. Сердце впадает в малодушие и уныние. Опять обращаюсь к Нему как к Отцу.
И снова надежда возвращается в душу: Он поможет! И много-много подобных утешительных надежд входит в моё сознание, когда начинаешь вчувствоваться в это чудное слово. Всего после и не вспомнишь. Прочитал я свои объяснения простой женщине — богомолке. Она слушала с глубоким вниманием.
После я спросил её: — Какие впечатления остались в душе твоей? Она сначала стеснялась высказаться, а потом ,по просьбе моей, ответила: — Утешительно! И сокрушение в душе остаётся. Я весьма порадовался такому восприятию: значит, я не перегнул ни в какую сторону. Но всё же сам стою и хочу стоять на милости Божией.
Бог есть Любовь. Это мне даёт жизнь и поддержку. Но часто снова забываешь про это. И нужно напоминать себе самому: Бог — Отец. И это даёт живость в вере, и молитве, и спасении.
Не менее часто забываю — и теперь — слово»наш», а не мой только. Между тем, всё это неразделимо. Мне пришло в мысль такое сочетание первых трех слов: «Отец» — это говорит о любви Божией к нам; «наш» — говорит о любви людей друг к другу; «небесный» — говорит о том [месте], где эти обе любви соединяются, о единстве всех с Богом и всех людей: не здесь, в этом мире, а там, в ином уже мире… Там — блаженство и торжество истинной Любви. Ничего не просить прежде славы Отца Небесного, но всё почитать ниже хвалы Его, — вот молитва, достойная того, кто называет Бога Отцем. Бог имеет собственную славу, исполненную всего величия и никогда не изменяемую.
Её созерцая, и серафимы славят Бога, взывая: «Свят, свят, свят» Ис. Пусть никто не имеет безрассудной мысли, будто Богу даруется прибавление святыни словами: да святится имя Твое. Он — свят и всесвят и святее всех святых. И серафимы приносят Ему такое песнопение, непрестанно взывая: «Свят, свят, свят Господь Саваоф; исполнь небо и земля славы Твоея» Ис. Как те, которые приносят хвалы царям и называют царями и самодержцами, не дают им то, чего они не имеют, но славословят то, что имеют, так и мы не сообщаем Богу святости, как бы не бывшей у Него, когда говорим: «Да святится имя Твое», но прославляем находящуюся у Него, ибо «да святится» здесь сказано вместо «да прославится».
Святитель Тихон Задонский. Сие значит, чтобы мы ничего иного, как только славы Божией не искали. Достойна молитва того, глаголет Златоуст, который Бога Отцем нарицает, ничего не просит прежде славы Божией, но всему предпочитает хвалу Ему. Имя Божие свято и славно есть без нашего прославления, но мы должны стараться, чтобы и в нас оно славилось. Святитель Феофан Затворник.
Вторая мысль в словах «да святится» есть — да благоговейно чтится. Ибо что свято, то окружаем мы всяким почтением, пред тем всегда благоговенствуем, к тому относимся с должным страхом. Кто его имеет, тот имеет и руководителя, и возбудителя, и подкрепителя. Пока он есть, душа бывает полна несокрушимою силою против всякого греха и на всякое добро. Поелику таким образом он есть первое в духовной жизни, то о нём и первая молитва.
Святитель Иоанн Златоуст. Это есть признак совершенной мудрости. Имя Божие прославляется, когда Слово Его чисто проповедуется, и мы по Слову Его житие наше исправляем, якоже глаголет Христос: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваши добрые дела, и да прославят Отца вашего, Иже есть на небесех. Сего сами мы, без Божией благодати, чинить не можем; того ради просим Небесного Отца, да тое милостиво нам подаст. Отсюда примечается немощь наша, что мы без Бога никакого добра не можем творить, якоже глаголет Христос: без Мене не можете творити ничесоже.
Аще просим, дабы святилося и славилося имя Божие, то не должно нам нашему имени славы искать от дел добрых. Кто иначе учит или живёт, как слово Божие научает, тот имени Божия не прославляет. Богу нашему слава всегда, ныне и присно и во веки веков. Таково второе прошение. Как мы видели, прежде всего мы желаем славы для Бога, чтобы Его имя прославлялось.
А теперь мы молимся, чтобы Его Царство пришло к нам. Не говорим: «на землю», чтобы кто не подумают, будто Царствие Божие — это есть благополучное житие на этой земле. Нет, эту мысль сначала же нужно решительно отвергнуть! Такое царство — совсем не Божие, а человеческое, земное. Между тем, некоторые именно так и склонны понимать «Царство Божие» — как земное благоденствие, в какое включается и нравственное состояние общества: любовь, чистота, образованность, мир, экономическое довольство, отсутствие войн, повышение культуры и т.
Будет царствие Божие на земле! Присоединится к этому и вера в Бога. Но это — совсем не Царство Божие. Это царство человеческое, земное, только — благополучное и благочестивое. Бог же, при таком понимании, будет лишь средством или устроителем такого блаженного общества, собственно, лишь орудием для нас, для нашей жизни на этой земле.
Значит, не Бог является целью нашего стремления, и не Его общение с нами, как это видели мы в первом же призывании Небесного Бога Отца?.. Отсюда уже ясно, что такое царство — не Божие, а наше, человеческое, земное. И так веровали не только безрелигиозные люди, но и некоторые верующие, даже ученые священнослужители… Я знал таких лично. Один из них, например, говорил, что темниц-то не будет, но… публичные библиотеки останутся… Ему, как книжному человеку, они, конечно, были интересны, как иному — «хлеб насущный». Но такое понимание — никого не удовлетворит: ни искренне верующих, поскольку их вся жизнь сосредоточена в Боге, ни безрелигиозных людей, поскольку им Бог совсем не нужен, они и без Него надеются устроить это благо; и им Бог, вера в Него, даже мешает такому устройству, ибо раздваивает человека и притом смиряет его, тогда как для царства земного нужны люди «новые»: гордые, уверенные, «сильные» — как они думают.
Нет, не это, конечно, разумел Господь Иисус Христос, когда повелевал молиться о Царствии Божием… Не будем дольше останавливаться на этом: ясно для нас, что не об этом просим мы! Есть другое понимание Царства Божия, более близкое к подлинному, но не совсем ясное: Царство Божие именуют многие — Царством Небесным. Собственно, это верно. Но остаётся непонятным: каково же содержание этого понятия — «Небесное»? Правда, оно противополагается «земному» царству — и это хорошо уже.
Но нам хочется знать: какое же отношение оно имеет к Богу? Вот эту неясность и нужно вскрыть. Начну с рассказа. Я был ректором в семинарии в Твери. Меня пригласили служить в одном приходском храме.
Он был всюду расписан. А вверху под куполом изображена была в картинах Молитва Господня. Смотрю я на прошение «Да приидет Царствие Твое» и с радостным удивлением вижу, как сверху, с неба, спускается Дух Святой в виде голубя как Он явился при крещении Спасителя. Вот — удивился я — как понималось «Царствие Божие»! И как это наши батюшки и домашние живописцы выбрали такие оригиналы для копирования в храме!
Другой факт — всецерковного значения. На 2-й неделе Великого поста наша Православная Церковь чтит память св. Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского г. Григорий собственно действовал в XIV веке, следовательно, служба ему вошла в круг Постной Триоди уже поздно. И вот какая тому была причина.
На Афоне некоторые подвижники видели особый свет над головами и считали его не земным естественным светом, а — небесным, присносущным, благодатным, божественным. Противником такого воззрения был монах впоследствии католический епископ Варлаам Калабрийский. Вот против него за подвижников выступил иночествующий св. Григорий Палама. Чтобы обличить Варлаама, защитники света ссылались на свет, в котором Господь явился во время Преображения на горе Фавор, потому и свет именовался «Фаворским».
После долгих споров и четырех Поместных Соборов, восторжествовало это православное учение. Собственно здесь поднималось два существенных вопроса христианского учения: 1 о действительном существовании сверхъестественного мира; 2 о способе его познания. И Церковь отстояла сверхъестественность Фаворского света и действительность его. Но вместе с тем установлено было, что и познание его могло быть не результатом ума, а даровано только — Божиим Откровением, или благодатию. Поэтому св.
Григорий Палама именуется в богослужении «проповедником благодати». Естественно вызывается вопрос: почему Церковь постановила праздновать службу ему во 2-ю неделю Великого поста и как раз в последующее воскресение после «Торжества Православия»? Нужно думать, что это сделано не случайно. За неделю до этого мы прославляем Православие, а теперь утверждаем, в чём оно заключается и каков путь к нему. Хвала св.
Григорию Паламе имеет не частное лишь значение его победы над Варлаамом — это было бы мало достойно для празднования всей Церквью, а содержит, как видим, ответ на существенные вопросы всего Православия. Кончилась иконопочитанием борьба со всеми еретиками, и Церковь одолела их. Если всмотреться во все ереси, то можно увидеть, что они грешили двумя ошибками в глубине своей: они стремились к человеческому земному идеалу, сводили христианство к земной цели, позабывая небесное происхождение его, или же, наоборот, неуместно как евтихианство отрывали его от человека, лживо уча о «поглощении» во Христе человечества Божеством Его; вторая ошибка состояла в том, что еретики хотели всё «понять» разумом, объяснить натурально, или мнимо-понятно. Между тем, вся наша вера божественна, поскольку всё спасение наше совершается Богом, и для ума непостижимо, поскольку здесь действует в основе всего Благодать Духа Святого, посланного ради искупительного подвига Христа, Сына Божия, пред Отцом Небесным в Троице. И только ради действительного, непреложного, нераздельного соединения во Христе этих двух естеств — Божества и человечества — и возможно было и искупление, и послание Святого Духа, и вообще спасение человека.
Бог соединился с человеком: во Христе — по существу, а с людьми — по благодати. И всё это человеческим умом невозможно ни понять, ни даже поверить этому. Как говорит апостол Павел: Бог явил «преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе или чрез Него ; ибо благодатью вы спасены чрез веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился, ибо вы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на для добрые дела» Еф. Итак, всё христианство — благодатно! И по содержанию, по существу, и по познанию, по откровению.
Но теперь спрашивается: какое отношение имеют все эти рассуждения к вопросу второго прошения молитвы Господней — о Царствии Божием? Для ответа на это вот мы и должны обратиться к Фаворскому свету, явившемуся во время Преображения Господня. Перед этим было исповедание Божества Иисуса Христа, а после этого Он открыл ученикам о кресте — как Своем, так и общехристианском Мф. И тотчас после этого Он сказал: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти то есть ещё в этой земной жизни , как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» Мф. То же и у евангелиста Луки: «Царствие Божие» Лк.
Господь явился в «Царствии Своем», «пришедшем в силе». И это прославление Его было такое преблаженное, такое прерадостное, что Пётр воззвал к Иисусу: «Равви Учитель! Сделаем три кущи палатки, шалаша : Тебе одну, Моисею одну, и одну Илии! А ведь он только шесть дней тому назад уговаривают Господа не допускать Себя до страданий см. Но в ответ услышал от Господа страшный упрёк: «Отойди от Меня, сатана!
Ты Мне соблазн! А «некоторые из стоящих здесь», при Господе, ещё и при жизни Его и своей увидят это блаженное состояние в «Сыне Человеческом, грядущем в Царствии Своем», — а не в страдании и не убитым, как Он предсказывал им о Себе. И этот же апостол Пётр, который услышал такой ответ — «сатана» — теперь говорит: «Хорошо нам здесь быть! Ему так радостно и страшно было, что «он не знал, что сказать… потому что они были в страхе» Мк. И пусть Пётр говорит от неразумия и страха, но он был восхищен в это время и хотел продлить это блаженное состояние — так оно было необычайно радостно, что он забыл весь остальной мир, все человечество, всех родных, всех людей… Нам это непостижимо, но в душе Петра так было!
Вот это и есть обещанное Христом: за крест — Царствие Божие! И хотя оно в Преображении приходило «в силе», но ещё — не во всей. Также, если мы обратимся теперь к книге Деяний, то увидим, что там часто упоминается о Царствии Божием как о главной проповеди христианства. И кончается книга рассказом, что апостол Павел «жил два года на своем иждивении… проповедуя Царствие Божие и уча о Господе Иисусе Христе со всяким дерзновением невозбранно» Деян. И это определение считается главною проповедью Евангелия Мф.
Цель, к которой мы должны стремиться, есть Царствие Божие Мф. Об этом говорят все Евангелия и послания апостолов. В наше время и мы, все христиане, этим живём. Это не требует доказательства текстами, как всем нам известно. Разница лишь в том, что у евангелистов Марка и Луки употребляется слово Царство с прибавлением — «Божие», тогда как у Матфея прибавляется слово «Небесное».
Это потому, что Евангелия Марка и Луки были направлены к миру не еврейскому, а языческому, для которого слово «Божие» было более приемлемо, а евреям, к которым писал евангелист Матфей, было более привычно слово «Небесное». Но и у последнего встречаем мы слова «Царствие Божие» или просто — «Царствие» Мф. И последней целью мира будет то, чтобы «царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков», — говорит тайнозритель Иоанн Богослов Апок. II, 15; 22, 5. Теперь мы подходим к вопросу: что же есть Царствие Божие?
Но прежне всего мы укажем: что не есть Царствие Божие. Вообще мы скажем, что Царствие Божие не есть что либо внешнее, например, какаянибудь, даже самая идеальная, форма государственного или общественного устройства мир между народами, прекращение войн, болезней, полное всеобщее довольство, культура и т. Все это было бы лишь внешним, материально-душевным земным царством, царством — «от мира сего», царством человеческим, но — не Царством Божиим. Если же Царство Божие — не земное, — что же оно? Это человеку, духовно неопытному, трудно понять, потому что не с чем поставить его в сравнение, в аналогию.
Например, сладкая пища, отличное питание и даже мир в душе и радость земная, кажется, могли бы быть аналогией для Царства Божия. Но апостол Павел прямо говорит, что Царство Божие — «не пища и питие». А что же? Опять не земные, но «во Святом Духе» Рим. Это ещё мудрее, и неопытному — непостижимее!
И Господь Сам говорит ученикам на Тайной вечере: «Отныне не буду пить от плода сего лозного виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего» Мф. Здесь обращают наше внимание и «новое вино», и «в Царстве Отца». Господь берет сравнение от земли, но прибавляет «новое», то есть иное, нежли земное, вино. И притом это будет в «Царстве Отца». Даже — не Его, Христовом, а в «Царстве Отца».
II, 10; Лк. Первое употребляется, как сравнение с веселием от вина Пс. Второе слово — гораздо непостижимее: почему это Царство называется — Царством Отца? Господь Иисус Христос говорил с учениками как Человек, а все Божественное, Небесное Он относил к Отцу Своему; для евреев это было приемлемее — в противоположность земному. Следовательно, это «Отца Моего» — то же, что «Царство Божие», не земное, а Божественное, присносущное, сверхъестественное.
Тем более — для человека: всё изливается от Него же. Под Богом, конечно, разумевается вся Троица, но прежде всего — Бог Отец: источник, корень Божества и всего бытия. Но и это не уясняет нам содержания понятия «Царства Божия». Пока мы негативным отрицательным путём пришли к тому, что не есть Царство Божие. Царствие Божие, говорит св.
Григорий Палама, не создано. Тварь вся создана, есть сотворена, а Царство Божие — не создано, присносущно, как сущее в Боге, как неотъемлемое от Него, как свет и тепло — неотъемлемы от солнца. Но если мы пожелаем конкретнее понять теперь, что же оно есть, то вот какие мысли приходят мне и какие открыты нам святыми отцами. Прежде всего условимся в мыслях, что это Царство действительно есть, истинно существует. Бог есть.
И следовательно, Его Царство с Ним существует. После Страшного суда Господь скажет праведникам: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» Мф. В чём же оно состоит? На этот вопрос мы должны ответить себе, что оно — никак не просто, не скудно, не бледно, как можем мы воображать себе его, живя на земле и не зная его. Наоборот, оно необычайно сложно, так сказать, — чрезвычайно богато, непостижимо разнообразно.
И не может быть иначе: если Бог сотворил мир таким разнообразным, то тем более должно быть многообразным Царство Божие. В чём же состоит это многообразие, мы не вполне можем сказать — это нам неизвестно, — но лишь отчасти. Апостол Павел говорит: «Мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» 1 Кор. Даже про себя самого он сказал: «Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» 1 Кор. И про лучших христиан апостол Иоанн говорит: «Возлюбленные!
Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его Отца , как Он есть» 1 Ин. Итак, Царство Божие с положительной стороны нам ещё не вполне открыто, мы его вполне не знаем. И не должно нам любопытствовать: что оно есть? Только нам открыто, что оно — необычайно блаженно! И Господь нисколько не остановил его, но только перевёл на вопрос о том, кто достоин этого пира см.
И это относилось особенно к евреям, но касается и нас всех. Итак, Божие, хотя и превосходит человеческое познание, но Духом Святым оно открывается духовным, облагодатствованным людям. Что же именно открыто? И можем ли мы, обыкновенные христиане, постигать это? Иногда и нашей душе ниспосылается переживать такое духовное состояние, что с ним не может сравниться никакое земное счастье.
Преподобный Макарий Великий говорит, что в такое время человек ничего бы не хотел, как только сидеть в углу пещеры и утешаться таким духовным наслаждением. Это знакомо отчасти и нам по опыту: тогда всё земное кажется почти несуществующим. Но это лишь начало. А что же нужно бы сказать о высшем состоянии, какого достигнут — и даже достигают — угодники Божии ещё здесь на земле?! Вон апостол Павел пишет о себе если повторюсь, то — во славу Божий!
И знаю о таком человеке только не знаю — в теле или вне тела: Бог знает , что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которые человеку нельзя пересказать» 2 Кор. Таково было состояние апостола, что его нельзя было даже «пересказать», ибо для этого даже не хватало слов на языке человеческом. А оно воистину было! Об этом с несомненностью мы заключаем уже из того, что апостол Павел об этом откровении говорит: «Знаю», а чего не знает — в теле или не в теле, — говорит, не стыдясь: этого «не знаю» — большее утверждает, а меньшего не понимает! Подобным образом и преподобный нашего времени о.
Но после он открыл это в беседе своей в лесу с Н. И я считаю за лучшее сделать краткие выписки оттуда. Вот они. День был пасмурный. Снегу было на четверть на земле, а сверху порошила довольно крупная, густая крупа, когда батюшка отец Серафим начал беседу со мной на ближайшей пажинке своей, возле его ближней пустыньки, против речки Саровки у горы, подходящей близко к самым берегам её.
Поместил он меня на пне только что срубленного им дерева, а сам стал против меня на корточках. Серафим, — не сказал вам о том определённо. Говорили вам: ходи в церковь, молись Богу, твори заповеди Божии, твори добро — вот тебе и цель христианской жизни… Вот я, убогий Серафим, растолкую вам теперь, в чём действительно эта цель состоит. Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько они ни хороши сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения её. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго Божия.
Так и в стяжании этого-то Духа Божия и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а молитва, бдение, пост и милостыня и всякия ради Христа делаемыя добродетели суть средства к стяжанию Духа Божия. Так все равно и стяжание Духа Божия. Ведь вы, ваше боголюбие, понимаете, что такое в мирском смысле стяжание? Цель жизни мирской обыкновенных людей есть стяжание или наживание денег, а у дворян сверх того — получение почестей, отличий и других наград за государственные заслуги. Стяжание Духа Божия есть тоже капитал, но только благодатный и вечный… Бог Слово, Господь наш, Богочеловек Иисус Христос уподобляет жизнь нашу торжищу… Земные товары — это добродетели, делаемые Христа ради и доставляющие нам благодать Всесвятаго Духа… — Батюшка, — сказал я, — вот вы всё изволите говорить о стяжании благодати Духа Святаго как о цели христианской жизни: но как же и где я могу её видеть?
Добрые дела видны, а разве Дух Святый может быть виден? Как же я буду знать, со мной Он или нет? Серафима, -узнать мне, что я нахожусь в благодати Духа Святаго? И только на этих основах и предлагавши свои послания, как истину непреложную, на пользу всем верным, — так святые апостолы ощутительно сознававши в себе присутствие Духа Божия. Я отвечал: — Всё-таки я не понимаю, почему я могу быть твёрдо уверенным, что я — в Духе Божием.
Как мне самому в себе распознать истинное Его явление? Батюшка о. Серафим отвечал: — Я уже, ваше боголюбие, сказывал вам, что это очень просто, и подробно рассказал вам, как люди бывают в Духе Божием и как должно разуметь Его явление в нас… Что же вам, батюшка, надобно? Тогда о. Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне: — Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобой!
Что же ты не смотришь на меня? Я отвечал: — Не могу, батюшка, смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся.
Именно ее оставил Христос для своих апостолов, о чем упоминали в Библии — в своих Евангелия Матфей и Лука, а на стенах храма на Елеонской горе молитва и вовсе была высечена на 140 языках со всего этого мира. Традиционно православные молитвы читаются на церковно-славянском языке, но есть версии в современной русской речи. Если верующий христианин по всем правилам трижды в день читает Отче Наш, проговаривая «иже еси на небеси» и «да приидет царствие Твое», но делает это не от души, а потому что надо, а на самом деле не понимает, что это значит и как к этому надо идти, то молитва не будет иметь своей чудодейственной силы.
О нем писали: «Когда в некоторых селах была прочитываема литургия в переводе Альбинского, тогда они марийцы с удивлением признавались, что они не только в сие время понимают силу и содержание оной, а прежде сего думали, что их принуждают в церковь ходить только для того, чтобы молиться за русских; теперь же видят, что в церкви молятся за весь мир и за них самих». Нурминский также отмечает: «Его Альбинского богослужение на черемисском языке сильно действовало на сердца черемис.
Со всех сторон люди собирались на его служение». Во второй половине XIX века процесс перевода богослужебных книг на марийский язык стал более прогрессивным. Причиной этого стало создание братства святителя Гурия в 1867 году в Казани и при нем переводческой комиссии. Параллельно эта комиссия делала переложение на ноты текстов молитв и литургии на марийский.
Молитва отче наш на чувашском - фото сборник
В этой заметке продолжу размещение традиционных чувашских Молитв (ИНЕМ). download in Mp3 and listen online fo free. на чувашском языке – не помню перевод какой песни=). В данной статье Вы найдёте всю информацию, касающуюся православной молитвы "Отче наш": оригинальный текст и подробный разбор его сакрального смысла. Для начала необходимо отметить, что молитва «Отче наш», была записана на древнегреческом языке, а данный перевод лишь некая «кривая реконструкция смысла» с умышленным введением в заблуждение читателя. на чувашском языке – не помню перевод какой песни=).
Чувашская молитва - фотоподборка
Наша прихожанка Рыжакова Зоя Егоровна после причастия Святых Христовых Таин читает молитву «Отче наш» на чувашском языке. В данной статье мы рассмотрим перевод молитвы Отче наш на чувашский язык, а также проанализируем особенности данного перевода. Отче наш молитва на Арамейском языке.
Чувашская молитва - 87 фото
В единую святую, соборную и апостольскую Церковь. Признаю одно крещение для прощения грехов. Ожидаю воскресения мертвых, и жизни будущего века. Аминь истинно так. Ради людей и спасения нашего, с неба сошедшего, Сыном воспитанным, Духа Святого принявшим бесстрашие, чистой любовью Марии пропитанным! И при Понтийском Пилате распятого, и за грехи наши так пострадавшего, Мир изменив, этой страшной расплатою, и погребённого, в прахе восставшего! Третьего дня по Писанью воскресшего и за спасение паствы молящего, К небу в чертоги святые восшедшего, справа от Бога Отца воссидящего! Правом навеки Отцом наделённого, чтобы судить, как живых, так и призванных, Снова стою с головою склонённою, страстно надеясь быть Господом признанным! Верую в Церковь Святую, Соборную, где в окруженьи Иисуса апостолы, В поле души травы выполю сорные и не замешкаюсь больше на росстани! Верую также в Единокрещение, следом за тем, в воскрешение умерших, Что у Христа мы заслужим прощение, верую в Царство Небесное в будущем! Калушев г.
Азов 03.
Или для чего?
Чтобы благодать Святаго Духа пребывала всегда с нами.
Вышел в свет четвертый номер «Журнала Московской Патриархии» за 2024 год «Действующий в Церкви Святой Дух преподает ее чадам дары благодати и укрепляет в самоотверженных трудах ради служения ближнему. И каждый находит здесь то, что близко его сердцу, что на пользу, а оттого и споро делается и приносит спасительный урожай.
Книга была написана на голландском языке в 1692 году после посещения Витсеном Россию в 1664-1667 годах, когда он был одним из членов голландского посольства в Москве. В XVIII веке молитва «Отче наш» приведена в книге Герарда Фридриха Миллера «Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис, чуваш и вотяков», которая была написана в 1743 году после возвращения им из экспедиции в Сибирь, опубликована на русском языке в 1791 году. В записи путешественников в Академию в декабре 1733 года говорится «Пришли к нам четыре толмача татарского, черемисского, чувашского и вотского языка, которых помощью проф. Миллер, за неимением случая к иным исследованиям.
На сих четырех языках знатнейшия слова написал и Отче наш на черемисский и чувашский языки перевел, понеже в данных от академии инструкциях всех чужих языков пробы собирать велено». В начале XIX века в связи с нарастанием отступлений марийцев от христианства российское правительство начинает больше уделять внимание переводам и сочинениям христианских текстов на марийском языке. По просьбе Святейшего Синода в начале XIX века начали переводить церковно-богослужебную литературу на языки народов Поволжья.
Раскрыта тайна молитвы «Отче наш»: в это сложно поверить
Пусть наши следующие действия произрастают отсюда». Я не мог поверить своим глазам, мой дух сопротивлялся принимать, читая такую, не постесняюсь в выражениях — чушь, которую автор выдавал за буквальный перевод молитвы с арамейского на русский язык. Я смотрел различные ссылки в интернете и поражался тому, как много ссылок говорит об одном и том же. Люди невежественно копируя текст, делятся им с другими, выдавая его за некую тайную истину. Читая этот «перевод», я по какой-то причине, сразу же вспомнил гностиков еретическая секта I-II веков н. Один из авторов, разместивших в интернете эту чушь, утверждал, что именно арамейский язык был главенствующим и первичным вариантом записанного текста Нового Завета. Пешитта сирийский перевод Библии, арамейский диалект , была основана на переводе арамейского Таргума, а значит греческий вариант Нового Завета, был более поздним чем Пешита, и являлся лишь переводом с арамейского языка, того самого, который был родным для Иисуса Христа и апостолов. Другими словами, греческий вариант не первичен.
Уверяя читателей, автор делится ложным «переводом с языка оригинала» на русский. Прежде чем перейти к непосредственному отделению «мух от котлет», позвольте мне вспомнить немного из христианской истории: Существуют несколько древних переводов Священного Писания на различные языки: Септуагинта — греческий перевод Ветхого Завета, Таргумы — общее название для переводов Ветхого Завета на арамейский язык, Вульгата — перевод Библии на латынь, и Пешита — один из переводов Библии на сирийский язык эдесский диалект арамейского языка. Гипотеза автора, согласно которой, Пешитта была основана на переводе арамейского Таргума, не выдерживает критики и не проходит поддержку теологов, учёных, истории. Тем не менее, в тексте сирийского Ветхого Завета наблюдаются элементы влияния Таргума особенно в Пятикнижии Моисеевом и в Паралипоменон. Но стиль и уровень перевода ветхозаветных книг Пешитты, довольно сильно различается в разных частях Писания. Некоторые его части могли быть переведены сироговорящими иудеями до возникновения христианской церкви, другие же могли быть переработаны первыми крещёными иудеями. Говоря о арамейском языке, необходимо отметить, что в эллинистическую эпоху и вплоть до арабского завоевания, он успешно конкурировал с греческим, оставляя за всеми остальными семитскими языками, роль местных наречий.
Но со II века древний арамейский язык, на котором общался весь Ближний Восток, включая Египет, претерпел изменения и сильную модификации под влиянием различных культур и в последствии завоевания арабов VII век н. Исторически, необходимо отметить, что книги Ветхого Завета были переведены на сирийский язык в последней четверти II века н. То есть к V веку н. Читайте также: Псалом 56 «Помилуй мя, Боже, помилуй мя, яко на Тя упова душа моя» Но опровергая историчность, ещё остаются люди, которые утверждают, что всё учение Христа и апостолов, было преподаваемо только на арамейском языке, и именно он, будучи языком текста оригинала, предшествовал тексту Писания греческого диалекта койне. Удивительно и то, что в основном эту позицию принимают разделяющие взгляды несторианства ересь IV века, разделяющая Христа на простого человека до крещения и Сына Божьего после того, то есть отвергающая одну единую личность и ипостась. Изучая библеистику, мы вспоминаем то, что существует синоптическая проблема схожесть и различия в Евангелиях. И на сегодняшний день нет твёрдого убеждения в том, почему она существует, есть лишь различные гипотезы, каждая из которых имеет свои плюсы и минусы.
На сегодняшний день, одна из наиболее реальных гипотез — это то, что Матфей и Лука писав евангелие, пользовались неким источником «Q», от немецкого «Quelle» источник , был ли этот источник частью изречений Иисуса Христа на арамейском языке или нет, не известно, хотя отдельные изречения Иисуса в Евангелиях являются переводами с арамейского языка, но как бы то не было, считается, что текст Евангелия в его нынешнем виде был составлен именно на греческом языке, как и другие тексты Нового Завета. Кроме того, греческий язык книг Нового Завета, принят отцами Церкви за язык оригинала текстов, без какого либо обсуждения. Существует масса и других доказательств того, что всё-таки именно койне диалект греческого языка и был оригиналом текста Нового Завета. Хотелось бы отметить и то, что по сей день не найдено ни одной рукописи отрывков книг Нового Завета на арамейском языке, текст которых датировался бы ранее греческого койне Нового Завета. Вспомнив немного истории, мы понимаем, что какого либо «оригинала текста на арамейском языке» не найдено исходя из моих убеждений — не существует, так как Бог допустил сформироваться Писанию в том виде, в котором мы Его видим, имеем, и с тем языком, который найден в древних рукописях. Теперь о том, что касается молитвы «Отче наш», и автора данного «перевода». Для этого, давайте вновь обратим своё внимание на представленный нам «буквальный перевод с арамейского»: «О, Дышащая Жизнь, Имя Твоё сияет повсюду!
Для начала необходимо отметить, что молитва «Отче наш», была записана на древнегреческом языке, а данный перевод лишь некая «кривая реконструкция смысла» с умышленным введением в заблуждение читателя. Нам известно, что есть фрагменты, как часть высказываний Христа, переведенные с арамейского, один из таких фрагментов — молитва Христа на кресте Голгофы, но среди всех знакомых нам фрагментов, нет ни единого упоминания о «молитве Отче наш» на арамейском языке. Кроме того, на древне арамейском, равно как и на древнееврейском, и древнегреческом языке, обращение к Богу всегда шло в связке личных местоимений мужского рода, но ни как не женского или среднего. Можно ли себе представить, что патриархальная культура, где ведущая и главенствующая роль в семье, государстве и политике принадлежала мужчине, вдруг допускает обращение к Богу, как к некой неведомой силе женского рода, не имеющей личности? Конечно же, нет! Не один еврей монотеистической религии, воспитанный в патриархальной культуре, знающий книги Закона, ни когда не позволит себе обращаться к Богу Творцу, так, как нам предлагает автор данного «перевода» молитвы Отче наш. Мы говорим и понимаем, что Писание толкуется только Писанием.
Иисус, в своём учении неоднократно обращал внимание Своих учеников к Отцу, от Которого Он снизошёл и к Которому идёт вновь.
Для понимания представлена его же версия, но написанная русскими буквами. Читать молитву на чувашском языке онлайн Чтобы можно было быстро найти нужный текст обращения к Господу, представлены онлайн-версии.
Это облегчает задачу поиска: всегда можно обратиться к сайту, ввести поиск и перейти к нужному разделу.
Лучше православным эту молитву читать на церковнославянском: "Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим; и не введи нас в напасть, но избави нас от лукаваго; яко Твое есть Царствие и сила и слава во веки, аминь. Потому что это указание РПЦ.
Достаточно бегло просмотреть прошения, и мы увидим, что вся молитва носит надземный характер. А указанные прошения о «земле» только еще сильнее утверждают нас в том, как мало отводится ей места: всего лишь «хлеб» — один, да и то только на один всего день. Другие прошения, приводимые выше, ещё сильнее говорят не о привязанности к земле, а, наоборот, о небесном, о Боге.
И это совершенно необходимо: мироотречение есть лишь обратная сторона религии, мера любви к Богу. И не может быть иначе в молитве, данной нам Самим Богом — Сыном Божиим. Он пришел звать нас не к земле, а от земли к небу! Третье, менее выпуклое общее направление молитвы можно обозначить обычно употребляемым словом — спасение души. Это особенно можно видеть в последних трех прошениях о грехах, искушениях и лукавом ; но им проникнуты и прочие слова молитвы. Можно выразиться еще иначе: характер Молитвы Господней — духовный. Об этом нет нужды распространяться много: всякая религия имеет целью не материальное попечение о человеке, а духовное — душу его.
Если же последние два общих, основных признака являются выводными из первоосновного, то можно повторить, что главная мысль Молитвы Господней — есть устремление к Богу. Всё к Богу, всё — от Него. В дополнение же к этому мне хочется оттенить ещё одно душевное настроение, которое должно пребывать в нашем сердце при чтении этой молитвы — настроение надежды. Молитва Господня с самого первого слова её «Отче» — Отец — и до просьбы об избавлении от лукавого, и с заключительным обоснованием наших просьб что мы все — в Царстве Его, что всё -возможно Ему, что всё это для Его же славы — вся она вводит нас в такое упование на Бога, как родные дети надеются на отца, на мать. И эта надежда не есть простое легкомыслие, вызываемое нашей греховной слепотой, нет! И потому, пусть приступает всякий из нас — как бы даже ни был грешен — с этим светлым настроением надежды! Ведь Бог только того и желает, чтобы давать, святить, спасать, избавлять нас!
И притом Он все это делает Сам, нам же остается лишь просить Его, молиться!.. Так мало!.. Так легко!.. И даже от грешника не требуется в молитве ни подвигов особых, ни усиленной собственной борьбы, а лишь просить: оставь, прости, покрой!!! Разве одно лишь ставится условие — «как и мы прощаем». А в прочих прошениях не ставится уже никаких наших дел. Только молись, только проси!
И Он все устроит… Даже и о «хлебе» позволено молиться, хотя и совсем не высоко это для верующего. Значит, и с нашими маленькими нуждами мы с надеждой можем прибегать к нашему Отцу. И потому, когда читаешь Молитву Господню, пусть в твое сердце войдет мирный дух, дух надежды, что Он всё слышит, что Он всё может, что Он всё хочет сделать нам благое. Пусть не подходит дух лукавый с внушениями, что Бог есть суровый Судия, что Он всегда наказывает нас, что Он не простит, что Он не даст! Нет, нет! Он — Отец и всё дает даром: только проси и молись по-детски, с доверием, с несомненной надеждой. И эта надежда самая будет Ему лучшею жертвою с нашей стороны, вместо всяких собственных наших подвигов и добрых дел.
Именно так молиться научил нас не человек, а Сам Сын Божий — Бог! Он знает, как нужно молиться нам. Но с самого начала приступания к молитве нам нужно установить себя в указанных основных состояниях: устремиться всецело к Богу и непременно с надеждой на Него, оставив позади себя «всякое житейское помышление» за малым изъятием хлеб ; и это опять — ради Бога же. Есть и ещё одно общее для всех прошений молитвенное состояние: это редко нами замечаемое моление не в одиночку, не от себя, не за себя лишь, а за всех, от имени всех нас. Но эту особенность — очень важную и очень часто забываемую нами практически — мы оставим до толкования подробностей Молитвы Господней. А сейчас лишь кратко заметим ее… И не забудем! Не забудем по одному уже тому, что о всеобщности молитвы мало кто из нас думал и думает.
Многие же просто впервые слышат об этом. Было и бывает часто это забвение и с нами недостойными. Ещё я нахожу полезным внести маленькое успокоение в наши земные сердца и умы. У нас на земле так много забот, печалей, нужд, вопросов, бед, скорбей, задач и личных и служебных, общественных и мировых, что иной невольно смутится и впадет в малодушие от такой «строгости» и надмирного духа Молитвы Господней: неужели Бог не позволил просить Его о наших, пусть и не высоких, но больных нуждах? Неужели и Ему нет дела до наших маленьких и больших бед? Неужели Ему не до нашей несчастной планеты с её миллионами бедных детей Его? Нет, дорогие братья, это не так!
Не для огорчения дана нам эта молитва, а для успокоения, и мира, и радости ещё здесь, на земле. Не забыты мы с нашими нуждами. Но вопрос лишь в том, какой путь удовлетворения их? И ответ на это даётся в Молитве Господней. Правда, этот ответ не таков, к какому мы привыкли — ответ особенный, Божественный, премудрый, поразительно простой при своей глубине. Но ответ есть. Но если бы мы следовали ему, то насколько бы легче разрешались и все «мировые», общественные вопросы!
Правда, ответ этот — возвышенный, ибо Божественный, ответ идеальный, как и вся молитва, но он дан. И ответ этот — посильный для людей, как и всё Христово учение. Молитва Господня начинается обращением или воззванием. Это и необходимо, и естественно. Во всякой беседе с кем бы то ни было, во всякой просьбе мы начинаем с имени того, к кому обращаемся, а при важных случаях называем и чин или положение его. И эти обращения с первого же момента показывают на отношения обеих сторон друг к другу. В заголовке таком сразу проявляется и чувствуется тот основной дух, которым потом будет проникнуто прошение, или беседа, или письмо одного к другому.
Притом, чтобы наименовать кого-либо известным именем, титулом, прилагательным словом, нужно, чтобы то лицо, к кому мы обращаемся, действительно было таковым и чтобы я знал это и чувствовал это, а если оно — выше меня, то чтобы мне было позволено так или иначе именовать его. Обращение — это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий. Очень долгое время я не обращал внимания на это слово и не чувствовал его силы. Когда-то в школьном катехизисе, конечно, объяснялось оно, но вот каков печальный опыт: ни тогда, ни после оно не осталось в моём сердце как живое и постоянное чувство, и даже умственная память не толкала меня на внимание к этому чрезвычайному имени. Слово это было для меня почти мертвым, сухим, безжизненным… И я потом много раз задумываются: отчего это случилось и даже теперь случается? Отчего нужно употреблять усилие ума и внимания, чтобы хоть сколько-нибудь установиться и ныне на понимании, а главное — на сердечном чувстве этого драгоценнейшего слова, на ощущении его?
А ведь это так важно: от первой установки сердца зависит вся молитва дальнейшая не только во мне самом, но и в отношении ко мне Бога. Каковы мы, таков и Бог к нам: Он открывает Себя в меру нашей восприемлемости и нашего отношения к Нему. Отчего же это было и бывает со мною? Это вопрос не мой лишь, а очень многих. И, может быть, тут сказывается не только мое личное состояние духа, но и результат школьного воспитания, а кто знает — нет ли здесь даже и широкого влияния восприятия религиозными массами русскими, греческими или иными самого христианства? Так или иначе, но скажу, что с самого детства моего мне никто почти не говорил о Боге как об «Отце»… Отец! И совсем кратко и сильно: Он — родной мне, а я — Ему… Нет, никто не учил меня этому — ни дома, ни в школах… Правда, говорилось и училось, что Бог есть Любовь.
Но никогда не внедрили в моё сердце живого ощущения этой любви Его. Наоборот, с самого детства — представление о Боге как о Судии, Воздаятеле! И в таком духе воспитывались мы и в школах. И припоминаю, что только при постриге в монашество, на 27-м году, я в молитвах и наставлениях постригаемому услышал, точно впервые, о необычайной любви к нам, монахам, Бога: «Всещедрый убо Бог и многомилостивый… рекий: аще бы и жена забыла исчадие свое, Аз же не забуду тебе… да восприимет, и обымет, и защитит, и да будет ти стена тверда… утешения вина причина … совозлегая и совосставая с тобою». Конечно, много раз слышал я слова о любви Божией умом, но до сердца они дошли точно в первый раз тогда. А потом опять долгое время не помню живого отклика в душе, как об Отце… О, я множество раз испытывал опыты милосердия Божия, но это было более близко к Милующему Судии, чем к Отцу… «Отец» — это было что-то до такой степени далёкое, немыслимое, что сердце моё не смело даже и подумать подобное. Отчего же нас так учили?
Была ли это ошибка окружающей среды? Но тогда тоже ставится вопрос: почему они уклонились в такую ошибку, если то была ошибка? И была ли то «ошибка»? Или же тут была какая-то сокровенная правда, что мы больше думали не о Боге любви, а о Боге правды? По этому вопросу мне приходят такие мысли. В православном восприятии христианства — а особенно у русского народа -всегда господствовало покаяние. И это происходило не от того, что русские были более грешны, чем иные православные и инославные христиане, а наоборот — от высоких требований христианского учения.
Идеал Христов так высок и совершенен, что внимательная душа всегда будет недовольна своим состоянием, несоответствующим ему. Так чуткий музыкант мучается и от малейшего диссонанса, а рядовому слушателю и большие ошибки незаметны. Святые люди всегда почти считали себя великими грешниками. В этом духе и воспитывалась Православная Русь. Следовательно, это была не «ошибка», а глубокое восприятие христианства. Мне припоминается случай из прошлого. Одному человеку была подарена икона с надписью: «Просите у Бога благодати».
Казалось бы, что тут невозможного или неприемлемого? Просить о радости, о милости Божией? Но в ответ на это пожелание было написано: «Где уж мне просить о благодати? Вот хоть бы пощадил меня Господь, окаянную грешницу». И это по-православному, по-русски. А она была совсем не какая-нибудь великая грешница, по мнению нашему, даже была — «жизни хорошей»: чистой, богомольной, скромной, терпеливой. И это покаянное восприятие христианства так вкоренилось в русские души православные, что нам совершенно невмоготу было переносить сектантские постоянные «благодарения» «дорогому Христу».
Нам вообще было неприемлемо протестантское учение о «легком» спасении «верою». Известно, что самою распространенною молитвою в православном богослужении являются два слова: «Господи, помилуй! И вообще покаянные молитвы в частности, Давидовы псалмы, занимают весьма значительное место в приготовительных частях наших служб: на вечерни, на утрени, на часах, на домашних молитвах. И только на литургии Церковь поднимает нас на свою высоту «Евхаристии» с греческого языка — благодарения, хвалы — гимна Богу за спасение человечества, за восстановление сыновства людей Богу Отцу. Да, это так. Но таково воззрение Церкви, живущей духом Божиим, она в высоте своей достигла вершины славословия чадами своего Отца Небесного. Но ее немощные, слабые дети и доселе неспособны подниматься до такой высоты.
Известно, что едва ли не большинство присутствующих на литургии верующих исполнены не чувства восторга и хвалы Отцу, а постоянным покаянным сознанием своего недостоинства и просьбами о прощении, помиловании да ходатайством о даровании им недостающего в земной жизни. Отчего всё это так сокрушенно и грустно? Причина простая. Наша греховность, личное наше несовершенство не позволяет подниматься каждому из нас за малыми исключениями на высоту благонадежного торжества, а снижает нас всегда на покаянные просьбы. Потому мы, чувствуя себя всегда виновными, не смеем даже останавливаться на мысли об «Отечестве» Божием по отношению к нам. И от этого, а не от случайного или ошибочного воспитания в семье, школе и обществе и даже в Церкви, мы мало чувствуем это дорогое слово «Отец». Трудно нам оно.
Непосильно ещё. Мы -еще не настоящие дети Отца. Плохие дети. Впрочем, даже и хорошие дети не только лишь любят своего отца, не только ждут от него милостей, даров и нежности, но и боятся его. Правда, боятся совсем иначе, чем чужие дети или виновные боятся судью: боятся сыновним страхом, опасением потерять любовь своего отца. Но все же боятся — благочестиво боятся. И ангелы от страха закрывают свои лица пред величеством Творца.
Но при всём том дети всегда сознают себя детьми своего отца и потому с надеждой, с доверием обращаются к нему. Так и святые люди: пребывают и в страхе, но и в надежде на милосердие Отца Небесного. Даже не должно называть это чувство «страхом», а скорее благоговением. Их страх — от святой высоты, а наш — от нашей низости; это два разных по качеству страха. И хорошо, что православные люди не дерзают, при своей греховности, возноситься на ступени сектантской фальшивой радости и постоянной хвалы «дорогого Иисуса», «дорогого Отца». Смиреннее, справедливее, богоугоднее, легче, спасительнее, полезнее — покаянное чувство постоянного сознания своего недостоинства, чем самомнительного самодовольства и легкомысленного упования на «Отца». И верю, что такое покаянное православное настроение угоднее Богу Отцу, чем дерзкое напоминание Ему о своем сыновстве и Его Отечестве.
Припоминается мне старший сын из притчи Христовой о «блудном сыне»: воротившись с трудов добрых дел на поле жизни , он с обидой ссылается на свою сыновнюю верность отцу, однако же недостаточно будто бы расцененную его отцом, а вот блудного сына, который недостойным считал себя даже и именоваться «сыном», а лишь просился в ряд последних рабочих наёмников, отец принял с распростёртыми объятиями и устроил ему пир. Когда вот так рассмотришь всё это глубже, тогда поймёшь, что есть много оснований и святой правды в нашем покаянном сознании, как недостойных считать себя детьми Божиими, а лишь бы хоть оказаться неизгнанными совсем и быть принятыми в число последних наёмников. Понятно становится, почему мы не чувствуем от всей души этого чудного слова Молитвы Господней — «Отче» — «Отец». Мы, может быть, не только ещё не дети, но даже пока и не «рабы» Его, не наёмники, а блуждающие вдали от Отца, ушедшие и отрекшиеся от Него дети, живущие в грехах со свиньями. И подобно тому, как опустившийся душевно принц скрывает свое прежнее высокое происхождение от знатного отца, так и мы, грешные, не смеем даже и внутри своего сердца, пред собственной совестью, а тем более пред лицом Всевидящего Бога, именовать Его Отцом. Это самое высокое имя заставляет нас ещё более смиряться и нагибать повинно голову. Мытарь, стоя у стены храма, не смел даже поднять очей своих к небу и лишь бил в грудь себя и говорил: «Боже!
Почему же? Разве Господь не знал о нашей греховности, когда учил Своих учеников этому слову? И далее Он открыто скажет в Своей молитве о «долгах». Молитву эту Иисус Христос дал грешникам. Слушали Его грешники. И тем не менее Он назвал Бога Отцом, уча и нас также именно называть Его во все века. И по одному этому мы не смеем отрекаться от данного поучения: Сам Бог так повелел.
Как же можно совместить указанное выше покаянное настроение с этим радостным и уповательным именем? Совсем просто. Как бы грешны ни были мы, но Бог Сам в Себе всегда остаётся Любовью. Бог всегда пребывает к нам в отношении Отечества. Это Его неизменяемое свойство — если только мы добровольно не отречёмся от Него сами — как это случилось с бесами, бывшими ангелами. И если мы прибегаем к Нему, то Он тотчас же обращается к нам стороною Отечества. Это Его свойство.
Такова первая причина этого слова. А вторая заключается в Сыне Его Иисусе Христе. До Спасителя человечество не смело именовать Бога Отцом, близким себе. Таким образом в этом слове «Отец» сокровенно заключена идея искупления. Оно тогда ещё не совершилось, когда Господь говорил это. Но уже самое Его пришествие было началом искупления, и Он о будущем мог говорить уже, как о настоящем. Ещё при крещении Христа Отец сказал Иоанну: «Сей Крещаемый есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же через которого благоволих», то есть возвратил Свое отеческое благоволение к людям.
И при рождении Его в Вифлееме ангелы пели пастырям: «Слава в вышних Богу… в человецех благоволение», конечно же, Божие. Ради Сына Единородного нам возвращено сыновство благодатное у Отца Небесного. Сын Божий повелел и учил так. И ради этого одного мы и обязаны, и можем именовать Бога Отцом Своим. И какое счастье заключается в этом слове!.. Обратимся немного вглубь истории. Еврейский народ, как и язычники, за грехопадение были лишены отеческой милости.
И именовали Бога преимущественно словами «Правосудный Мздовоздаятель». Но вот из уст Иисусовых эти же самые евреи, обыкновенные люди, рыбаки, рабочие, немногие вожди-фарисеи, слышат это новое имя: Бог есть Отец… Можно представить себе, каким радостным благовестием прозвучало для них это имя! И тем оно было сильнее, чем звучало непривычнее!.. Но лучше послушаем свое собственное сердце… Вот иной раз и часто, увы! И это слово промелькнет совершенно незаметно, бесследно. А в другой раз остановишься вниманием на нём, но недостойное сердце, подавленное грехами, боится принять смысл его… Отец! Нет, я недостоин этого права считать себя сыном Ему, следовательно, для меня лично Он ещё не Отец… И больно на душе… Но вот иногда и умом и сердцем воспримешь это святое слово… Даже побудишь себя принять его.
Ведь именно так, а не иначе, научил молиться Сам Сын Божий! Следовательно, так это есть поистине! Так должно молиться. Не по дерзости моей, а по послушанию Спасителю нашему… И задержавшись на малое время вниманием, вдруг установишься в отношении к Богу как действительно к Отцу… И тогда открываются душе блаженные, утешительные мысли и чувства. И после нелегко и вспомнить, а в тот момент они переживаются совершенно ясно и ярко. А если любит, то и желает мне всяческого добра: и душе, особенно душе, но и даже телу моему, земному моему бытию. Он больше меня самого хочет мне добра.
Он печётся о мне. Даже и о телесном существовании. И надежда входит в сердце… Но я грешный? Всё равно, и о мне грешном Он печётся… И не больше ли, чем о 99 праведниках! Ведь Он — Отец мне! А не -Судья, постоянно карающий. Пойду же к Нему с детским доверием, хоть и грешен… Ты — Отец: прими, не отвергай!
И знаю: не отгонишь, не отвернёшься: Ты — Отец! Ты терпел меня тогда, когда я в грехах забывал Тебя совсем, а если и помнил, то всё же огорчал Тебя преступлениями моими. Но Ты не казнил сразу. Ты ждал моего обращения, Ты даже не страшил меня ужасами геенны и вечных мучений. Ты щадил меня и в грехе. Ты — Отец!.. Так неужели, когда я возвращаюсь к Тебе с покаянием, когда я обращаюсь к Тебе с молитвою, когда я для ободрения и надежды на моё от Тебя спасение называю Тебя Отцом, Ты отвернёшься от меня?..
О нет!.. Ты же Отец! Так именовать, и почитать, и обращаться, и чувствовать, и поступать повелел Твой же Единородный Сын, — а Он исполнял не Свою, а Твою волю, значит, Ты Сам хочешь этого. Потому дерзаю, побуждаю себя не страшиться Тебя! Подвигаю сердце своё навстречу Твоей Любви и говорю: Ты -и мой Отец!.. Потому уповаю, надеюсь… И в надежде радостной даже плачу утешительными слезами — так дитя плачет в коленях матери!.. И Ты приемлешь.
Прошу милости. Ты дашь! Ибо Ты всегда — Отец! А если Ты пошлёшь мне временно и скорби — и их принимаю. Ибо Ты посылаешь их не как наказание мне, а как лекарство от Своей любви ко мне. Ты хочешь, чтобы я воротился сильнее к Тебе как сын, а Ты мог бы ещё больше любить меня как Отец. И тихим светом наполняется тогда душа.
И никак никогда не должно забывать этого чудного, данного нам откровения: Бог — нам Отец! Отец Вот, казалось, я и «закончил» свои мысли надеждою на Отца. Но как волны сменяют одна другую, так и чувства опять набегают снова и снова. И нельзя, опасно и даже грешно пред Богом и своею совестью было бы замолчать их… Пишу их так, как они родятся сами собою в живой душе в естественной последовательности, помимо даже моей воли и размышления… Может быть, Сам Бог посылает их так? Как хорошо, как блаженно надеяться на Отца! Но тут же вспоминается, как многократно эта самая надежда на «Милостивого» была дурно использована моей слабой душой. И вот самое высокое благо — Божие Отечество — обращается в повод ко греху… Какой это ужас и преступление — Самого Бога обращать в путь ко злу!!!
Что же? Или то не правда, что Он Отец? Нет, святая истина! Но я так греховен и слаб, что даже истину превращаю в ложь, свет во тьму… Оказывается, и надежда на Отца опасна мне… И тогда снова в мысли встает понятие «Праведного», «Судии». И мысль об «Отце» уходит в тень. Уже не чувствуешь Отца. Но не хочется опять оставаться только пред Воздаятелем «по делам»… И закрываешь очи ума, чтобы ничего не видеть: ни отечества, ни суда, ни наказания по правде… Но и это невозможно: от себя и Божьего света некуда убежать… Что же делать?
Ища выхода из этих крайностей — злоупотребления отечеством и надеждой на него, не знаешь, куда же склониться? Но все же как вспомнишь Молитву Господню и слово «Отец», хватаешься за Него, как за спасительный якорь: лучше уж погрешу в чрезмерной надежде, чем впаду в малодушное уныние; лучше буду уповать, чем отчаиваться. Но якорь этот все же держится на некоторой цепи — на покаянии или хоть на сознании своей греховности. Пусть и без слов и рыданий, но говорю: «Будь милостив к грешнику! Надеюсь на Твое спасительное милосердие! Верю, что как-либо спасешь меня недостойного и именоваться Твоим сыном! Однако из этих переживаний начинаешь понимать: почему иногда Сам Бог не показывает тебе Своей любви?
Опасна она для нашей слабой природы! И потому та же самая любовь принимает вид «правды», чтобы этим вывести нас опять на путь спасения. И ещё приходили мысли. Если бы мы были настоящими детьми, если бы мы действительно любили Бога, Своего Отца, то мы не грешили бы против Него. И сам знаешь, как прекрасно бывает сердцу, когда оно чисто. Как хорошо бывает после искренней исповеди! И внутренний дух говорит тебе: «Вот видишь, как блаженно быть в любви Божией!
Скоро слабеет эта сыновняя любовь и нежелание огорчать Отца своими грехами… Чуден наш Отец! Плохие мы дети. И всё же Отец Он. Пришлось мне получить от одного светского человека удивительное размышление и «опытное переживание о Боге как Отце». Какая простая и святая мысль! Мы же в самом деле, по самому творению Божию, — уже чада Его, как созданные по Его образу. И потому, каковы бы мы ни были.
Он как первообраз наш, заботится о Своём образе и подобии, как отцы заботятся о похожих на них по рождению детях. Мы часто замарываем этот образ свой, но всё же он никогда не стирается до конца… До Страшного суда, когда отнимется совсем образ Божий от осуждённых. Итак, с какого бы ни подойти пути, всё же мы снова и снова упираемся в спасительное слово «Отче». А суть этого слова -благость и милосердие. И не сойдём с этого спасительного основания. В этом суть христианства. В этом суть Евангелия, или — что то же по-русски — «благовестия».
Так научил нас молиться Сам Спаситель наш! И так будем чувствовать и молиться. Бог — воистину Отец наш!