Но будь книга о Робинзоне Крузо очередным философским и назидательным сочинением, ей едва ли была бы уготована столь долгая жизнь. Даниэль Дефо, создатель бессмертного романа "Робинзон Крузо", считается одним из основоположников жанра романа, хотя за период творческой активности он написал более 500 трудов на разные темы, в.
Аудиокниги слушать онлайн
Его размышления сводятся к тому, что России нечего соваться на Запад, а еще лучше, чтобы две империи варваров Россия и Китай сцепились между собой. Одним словом, истоки наших нынешних непростых отношений с Великобританией можно найти уже там, во втором томе «Робинзона». Испания, Португалия, Франция — вот, пожалуй, и все, да и про них нельзя сказать наверняка. Очень многое в биографии Дефо покрыто туманом, он был большим путаником. Но мы наверняка знаем, что он интересовался Россией: авторству Дефо даже принадлежит труд «Беспристрастная история жизни и деятельности Петра Алексеевича, нынешнего царя Московии», в которой, в частности, рассказывается о взаимоотношениях Петра I с его сыном, царевичем Алексеем! Сегодня Даниэль Дефо стал бы миллиардером, как Джоан Роулинг, но тогда больших денег «Робинзон» ему не принес. Насколько мне известно, его прототипом является шотландский моряк Александр Селькирк, которого в 1709 году обнаружили на необитаемом острове. Это так? О Селькирке вспомнили почти сразу после выхода «Робинзона», ведь его история в те времена была известна многим.
Давайте я напомню ее в самых общих чертах. В начале XVIII века уроженец шотландского городка Нижнее Ларго Александр Селькирк действительно участвовал в приватирской экспедиции знаменитого мореплавателя Уильяма Дампира в качестве штурмана галеры «Синк Портс» приватирами называли частных лиц, которые с разрешения властей своей страны захватывали торговые кораб-ли врагов.
Однако эти размышления носят нарочито бухгалтерский характер, а что касается Бога, то Робинзон не только проигрывает незамысловатый теологический спор дикарю Пятнице, но и отказывается проповедовать племени дикарей, когда у него появляется такая возможность. Нести слово божье или даже просто европейскую культуру Робинзон никогда не собирался.
Кроме того, в книге нет ни одного указания на какого-нибудь великого путешественника или любого героя, на которого ориентировался бы Робинзон. Никакие лавры Колумба его не интересуют. То, что в начале книги мы могли принять за тягу к неведомому, на самом деле таковым не является. Особенно отчетливо это видно во время жизни Робинзона на острове.
На острове выясняется, что главными ценностями Робинзона являются безопасность и комфорт, а на мир он смотрит исключительно прагматично с точки зрения своих потребностей. Красота природы ему абсолютно чужда. Зато на протяжении нескольких страниц Дефо описывает, как Робинзон приделывает в течение нескольких недель полку в своей пещере! С первых дней на острове Робинзон строит один забор за другим.
Из-за этого почти маниакального стремления к безопасности, он очень долго отказывается от каких бы то ни было путешествий в глубь острова. Что же касается тоски по родине, то сам же Робинзон признается, что единственное, чего ему не хватает — это человеческого общения, которое он мыслит лишь как очередную потребность, подобно потребности во сне или еде. Если бы она была удовлетворена, то и с острова уезжать, в общем-то, было бы и не надо… Во всех этих деталях видно то, что отличает Робинзона от любого нормального молодого человека. У него нет ни одного духовного ориентира.
Героические образы ему не нужны. Бог для него существует лишь по факту того, что он остался жив, но никакой путеводной роли для него не играет. Он никого и ничего не любит. Родины для него не существует.
Не случайно в конце книги он думает, не перебраться ли ему в Бразилию, на свои плантации, или вернуться в родную Англию. Англия ему абсолютно до лампочки, хотя он и испытал некое «волнение» при возврате домой. Всё: родина, другие люди, чужие земли и даже Бог интересуют его прагматически и только в соотнесении с собой любимым, своими потребностями и интересами. Он патологически не способен чему-либо или кому-либо служить, зато часто бывает «растроган» тем, как его любит Пятница и как благодарны ему испанцы, которым он помог.
Служить и любить должны другие, но не он. Кстати, примечательно, что во второй части книги Робинзон верного ему Пятницу просто продал… Немецкий художник. Робинзон Крузо. Около 1880 Ну и к чему тогда могло привести его путешествие?
А, собственно, ни к чему оно и не привело. Робинзон приплыл к тому, от чего уплыл — к достатку, комфорту и безопасности. И ни к чему другому он приплыть не мог, ибо он духовно пуст и этим отличается от любого нормального молодого человека, для которого в самом раннем детстве существуют какие-то объекты любви, какие-то примеры для подражания, какие-то ориентиры и многое другое, из чего складывается внутренняя жизнь. Парадоксально, но гораздо большей человечностью обладает дикарь Пятница.
Знал не только в теории. Когда журналиста, памфлетиста и публициста Дефо за острое выступление приговорили к тюремному заключению и стоянию у позорного столба, он написал в тюрьме «Гимн позорному столбу», который опубликовал с помощью друзей. Эффект был оглушителен: наказание превратилось в триумф, Дефо, стоявшего у позорного столба, встретили овациями и осыпали цветами. Он оставил более трех тысяч сочинений обо всем на свете: о политике, морали, преступности, религии, семье и браке. Фактически создал то, что мы теперь называем деловой и экономической журналистикой. Написал несколько увлекательных приключенческих романов и, как мы сказали бы сейчас, нон-фикшн о Великой лондонской чуме 1665 года. Но помнят о нем прежде всего как об авторе «Приключений Робинзона Крузо». Едва ли Дефо мог предвидеть, что создает не просто роман, но целый новый жанр, который получит название по имени его персонажа — робинзонада.
Выход первого издания романа Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» «Робинзон Крузо» — роман Даниэля Дефо, впервые опубликованный в апреле 1719 года, и кратко названный по имени главного героя. Полное название произведения звучит как «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим». Эта книга дала начало классическому английскому роману и породила моду на псевдодокументальную художественную прозу; её нередко называют первым «подлинным» романом на английском языке.
Робинзон Крузо. Даниэль Дефо
| Выход первого издания романа Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» | «Удивительные приключения Робинзона Крузо», «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» - и в России издается впервые». |
| Робинзон Крузо в Сибири. Вымысел, который становится правдой | «Робинзон Крузо» считается первым английским романом в стиле реализма и основан на документальном событии. |
| 300 лет назад был впервые напечатан «Робинзон Крузо» | В Екатеринбурге впервые в России перевели и издали третью, заключительную книгу Даниэля Дефо, посвященную Робинзону Крузо. |
«Создатель „Робинзона“ был шпионом»
Первый роман, «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо», написан как вымышленная автобиография Робинзона Крузо, моряка из Йорка, который провёл 28 лет на необитаемом острове после крушения судна. Но самое любопытное, что роман выпустили как документальную книгу, написанную настоящим Робинзоном Крузо. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо – роман английского писателя Даниэля Дефо, написанный как вымышленная автобиография, тем не менее основан на реальных событиях, произошедших с шотландским моряком Александром Селкирком. Парадокс, но «Робинзон Крузо», которого благодаря детскому пересказу Корнея Чуковского знало большинство советских людей — это совершенно иная книга, чем та, что написал Дефо.
В России впервые выпустили третью книгу о Робинзоне Крузо
Существует гипотеза, что роман основан на материалах пребывания шотландского боцмана Александра Селькирка на необитаемом острове в 1704-1709 годах. Склочного и неуживчивого моряка высадили на остров, где он находился в таких же условиях и изоляции, как и описываемый Дефо персонаж, однако реальный прототип героя романа за пять лет одичал на острове, а Робинзон напротив — нравственно возродился. Сам автор называл роман аллегорией. Роман Дефо, демонстрирующий неистощимые возможности человека в освоении природы и в борьбе с враждебным ему миром, сразу же после выхода в свет стал литературной сенсацией, им зачитывались все слои населения. А по числу выпущенных экземпляров роман долгое время занимал лидирующие позиции в книжном мире.
Все время, покуда мы держались наших берегов, до самого мыса Святого Августина, стояла прекрасная погода, было только чересчур жарко.
От мыса Святого Августина мы повернули в открытое море, как если бы держали курс на остров Фернандо ди Норонья, то есть на северо-восток, и вскоре потеряли из виду землю. Остров Фернандо остался у нас по правой руке. Он начался с юго-востока, потом пошел в обратную сторону и наконец задул с северо-востока с такою ужасающей силой, что в течение двенадцати дней мы могли только носиться по ветру и, отдавшись на волю судьбы, плыть, куда нас гнала ярость стихий. Нечего и говорить, что все эти двенадцать дней я ежечасно ожидал смерти, да и никто на корабле не чаял остаться в живых. Но наши беды не ограничились страхом бури: один из наших матросов умер от тропической лихорадки, а двоих — матроса и юнгу — смыло с палубы.
На двенадцатый день шторм стал стихать, и капитан произвел по возможности точное вычисление. Мы были теперь недалеко от берегов Гвианы или северной части Бразилии, выше Амазонки и ближе к реке Ориноко, более известной в тех краях под именем Великой реки. Капитан спросил моего совета, куда нам взять курс. Ввиду того, что судно дало течь и едва ли годилось для дальнейшего плавания, он полагал, что лучше всего повернуть назад, к берегам Бразилии. Но я решительно восстал против этого.
В конце концов, рассмотрев карты берегов Америки, мы пришли к заключению, что до самых Карибских островов не встретим ни одной населенной страны, где можно было бы найти помощь. Поэтому мы решили держать курс на Барбадос, до которого, по нашим расчетам, можно было добраться в две недели, так как нам пришлось бы немного уклониться от прямого пути, чтобы не попасть в течение Мексиканского залива. О том же, чтобы идти к берегам Африки, не могло быть и речи: наше судно нуждалось в починке, а экипаж — в пополнении. Ввиду вышеизложенного мы изменили курс и стали держать на запад-северо-запад. Мы рассчитывали дойти до какого-нибудь из островов, принадлежащих Англии, и получить там помощь.
Но судьба судила иначе. Так же стремительно, как и в первый раз, мы понеслись на запад и очутились далеко от торговых путей, так что, если бы даже мы не погибли от ярости волн, у нас все равно почти не было надежды вернуться на родину и мы, вероятнее всего, были бы съедены дикарями. Однажды ранним утром, когда мы бедствовали таким образом, — ветер все еще не сдавал, — один из матросов крикнул: «Земля! В тот же миг от внезапной остановки вода хлынула на палубу с такой силой, что мы уже считали себя погибшими; стремглав бросились мы вниз в закрытые помещения, где и укрылись от брызг и пены. Тому, кто не бывал в подобном положении, трудно себе представить, до какого отчаяния мы дошли.
Мы не знали, где находимся, к какой земле нас прибило, остров это или материк, обитаемая земля или нет. А так как буря продолжала бушевать, хоть и с меньшей силой, мы не надеялись даже, что наше судно продержится несколько минут, не разбившись в щепки: разве только каким-нибудь чудом ветер вдруг переменится. Словом, мы сидели, глядя друг на друга и ежеминутно ожидая смерти, и каждый готовился к переходу в иной мир, ибо в здешнем мире нам уже нечего было делать. Единственным нашим утешением было то, что вопреки всем ожиданиям судно было все еще цело, и капитан сказал, что ветер начинает стихать. Но хотя нам показалось, что ветер немного стих, все же корабль так основательно сел на мель, что нечего было и думать сдвинуть его с места, и в этом отчаянном положении нам оставалось только позаботиться о спасении нашей жизни какой угодно ценой.
У нас были две шлюпки; одна висела за кормой, но во время шторма ее разбило о руль, а потом сорвало и потопило или унесло в море. На нее нам нечего было рассчитывать. Оставалась другая шлюпка, но как спустить ее на воду? Задача казалась неразрешимой. А между тем нельзя было мешкать: корабль мог каждую минуту расколоться надвое; некоторые даже говорили, что он уже дал трещину.
В этот критический момент помощник капитана подошел к шлюпке и с помощью остальных людей экипажа перебросил ее через борт; мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку, отчалили и, поручив себя милосердию Божию, отдались на волю бушующих волн; хотя шторм значительно поулегся, все-таки на берег набегали страшные валы и море могло быть по справедливости названо den wild zee — дикое море, как выражаются голландцы. Наше положение было поистине плачевным: мы ясно видели, что шлюпка не выдержит такого волнения и что мы неизбежно потонем. Идти на парусе мы не могли: у нас его не было, да и все равно он был бы нам бесполезен. Мы гребли к берегу с тяжелым сердцем, как люди, идущие на казнь, мы все отлично знали, что как только шлюпка подойдет ближе к земле, ее разнесет прибоем на тысячу кусков. И, подгоняемые ветром и течением, предавши душу свою милосердию Божию, мы налегли на весла, собственноручно приближая момент нашей гибели.
Какой был перед нами берег — скалистый или песчаный, крутой или отлогий, — мы не знали. Единственной для нас надеждой на спасение была слабая возможность попасть в какую-нибудь бухточку, или залив, или в устье реки, где волнение было слабее и где мы могли бы укрыться под берегом с наветренной стороны. Но впереди не было видно ничего похожего на залив, и чем ближе подходили мы к берегу, тем страшнее казалась земля, страшнее самого моря. Когда мы отошли, или, вернее, нас отнесло примерно мили на четыре от застрявшего корабля, огромный вал, величиной с гору, неожиданно набежал с кормы на нашу шлюпку, словно для того, чтобы последним ударом прекратить наши страдания. В один миг опрокинул он нашу шлюпку.
Мы не успели крикнуть: «Боже! Ничем не выразить смятения в моих мыслях, когда я погрузился в воду. Я отлично плаваю, но я не мог вынырнуть на поверхность и набрать в грудь воздуху, пока подхватившая меня волна, пронеся меня изрядное расстояние по направлению к берегу, не разбилась и не отхлынула назад, оставив меня на мелком месте, полумертвого от воды, которой я нахлебался. У меня хватило самообладания и сил, увидев сушу гораздо ближе, чем я ожидал, подняться на ноги и опрометью пуститься бежать в надежде достичь берега прежде, чем нахлынет и подхватит меня другая волна, но скоро я увидел, что мне от нее не уйти: море шло горой и догоняло, как разъяренный враг, бороться с которым у меня не было ни сил, ни средств. Мне оставалось только, задержав дыхание, вынырнуть на гребень волны и плыть к берегу, насколько хватит сил.
Главной моей заботой было справиться по возможности с новой волной так, чтобы, поднеся меня еще ближе к берегу, она не увлекла меня за собой в своем обратном движении к морю. Набежавшая волна скрыла меня футов на двадцать — тридцать под водой. Я чувствовал, как меня подхватило и долго, с неимоверной силой и быстротой несло к берегу. Я задержал дыхание и поплыл по течению, изо всех сил помогая ему. Я уже почти задыхался, как вдруг почувствовал, что поднимаюсь кверху; вскоре, к великому моему облегчению, мои руки и голова оказались над водой, и хотя я мог продержаться на поверхности не больше двух секунд, однако успел перевести дух, и это придало мне силы и мужества.
Меня снова захлестнуло, но на этот раз я пробыл под водой не так долго. Когда волна разбилась и пошла назад, я не дал ей увлечь себя обратно и скоро почувствовал под ногами дно. Я простоял несколько секунд, чтобы отдышаться, и, собрав остаток сил, снова опрометью пустился бежать к берегу. Но и теперь я еще не ушел от ярости моря: еще два раза оно меня нагоняло, два раза меня подхватывало волной и несло все вперед, так как в этом месте берег был очень отлогий. Последний вал едва не оказался для меня роковым: подхватив меня, он вынес, или, вернее, бросил, меня на скалу с такой силой, что я лишился чувств и оказался совершенно беспомощным: удар в бок и в грудь совсем отшиб у меня дыхание, и, если б море снова подхватило меня, я бы неминуемо захлебнулся.
Но я пришел в себя как раз вовремя: увидев, что сейчас меня опять накроет волной, я крепко уцепился за выступ скалы и, задержав дыхание, решил переждать, пока волна не схлынет. Так как ближе к земле волны были уже не столь высоки, то я продержался до ее ухода. Затем я снова пустился бежать и очутился настолько близко к берегу, что следующая волна хоть и перекатилась через меня, но уже не могла поглотить и унести обратно в море. Пробежав еще немного, я, к великой моей радости, почувствовал себя на суше, вскарабкался на прибрежные скалы и опустился на траву. Здесь я был в безопасности: море не могло достать до меня.
Очутившись на земле целым и невредимым, я поднял взор к небу, возблагодарив Бога за спасение моей жизни, на что всего лишь несколько минут тому назад у меня почти не было надежды. Я думаю, что нет таких слов, которыми можно было бы изобразить с достаточной яркостью восторг души человеческой, восставшей, так сказать, из гроба, и я ничуть не удивляюсь тому, что, когда преступнику, уже с петлей на шее, в тот самый миг, как его должны вздернуть на виселицу, объявляют помилование, — повторяю, я не удивляюсь, что при этом всегда присутствует и врач, чтобы пустить ему кровь, иначе неожиданная радость может слишком сильно потрясти помилованного и остановить биение его сердца. Внезапная радость, как скорбь: Приводит в растерянность разум. Я ходил по берегу, воздевая руки к небу и делая тысячи других жестов и движений, которых не могу и описать. Все мое существо было, если можно так выразиться, поглощено размышлениями о спасении.
Я думал о своих товарищах, которые все утонули, и о том, что, кроме меня, не спаслась ни одна душа; по крайней мере никого из них я больше не видел; от них и следов не осталось, кроме трех шляп, одной матросской шапки да двух башмаков, к тому же непарных. Взглянув в ту сторону, где стоял на мели наш корабль, я едва мог рассмотреть его за высоким прибоем, — так он был далеко, и я сказал себе: «Боже! Каким чудом мог я добраться до берега? Мое радостное настроение разом упало: я понял, что хотя я и спасся, но не избавлен от дальнейших ужасов и бед. На мне не осталось сухой нитки, переодеться было не во что; мне нечего было есть, у меня не было даже воды, чтобы подкрепить свои силы, а в будущем мне предстояло или умереть голодной смертью, или быть растерзанным хищными зверями.
Но что всего ужаснее — у меня не было оружия, так что я не мог ни охотиться за дичью для своего пропитания, ни обороняться от хищников, которым вздумалось бы напасть на меня. У меня вообще не было ничего, кроме ножа, трубки да коробочки с табаком. Это было все мое достояние. При мысли об этом я пришел в такое отчаяние, что долго как сумасшедший бегал по берегу. Когда настала ночь, я с замирающим сердцем спрашивал себя, что меня ожидает, если здесь водятся хищные звери, — ведь они всегда выходят на добычу по ночам.
Единственное, что я мог тогда придумать, это взобраться на росшее поблизости толстое, ветвистое дерево, похожее на ель, но с колючками, и просидеть на нем всю ночь, а когда придет утро, решить, какою смертью лучше умереть, ибо я не видел возможности жить в этом месте. Я прошел с четверть мили от берега вглубь посмотреть, нет ли пресной воды, и, к великой моей радости, нашел ручеек. Напившись и положив в рот немного табаку, чтобы заглушить голод, я вернулся к дереву, взобрался на него и постарался устроиться таким образом, чтобы не свалиться, в случае если засну. Затем я срезал для самозащиты коротенький сук вроде дубинки, устроился поудобнее в своей новой «квартире» и от крайнего утомления уснул. Я спал так сладко, как, я думаю, не многим спалось бы на моем месте, и никогда не пробуждался от сна таким свежим и бодрым.
Когда я проснулся, было совсем светло; погода прояснилась, ветер утих, и море больше не бушевало и не вздымалось. Но меня крайне поразило то, что корабль очутился на другом месте, почти у самой той скалы, о которую меня так сильно ударило волной: за ночь его приподняло с мели приливом и пригнало сюда. Теперь он стоял не дальше мили от того места, где я провел ночь, и так как держался он почти прямо, то я решил побывать на нем, чтобы запастись самыми необходимыми вещами. Покинув свою «квартиру», я спустился с дерева и еще раз осмотрелся кругом; первое, что я увидел, была наша шлюпка, лежавшая милях в двух вправо, на берегу, куда ее выбросило море. Я поспешил было в том направлении, думая дойти до нее, но оказалось, что путь преграждал глубоко врезывавшийся в берег заливчик шириною в полмили.
Тогда я повернул назад, ибо мне было важнее попасть поскорей на корабль, где я надеялся найти что-нибудь для поддержания своего существования. После полудня волнение на море совсем улеглось, и отлив был так низок, что мне удалось подойти к кораблю на четверть мили. Тут я снова почувствовал приступ глубокого горя, ибо мне стало ясно, что если б мы не покинули корабль, то все остались бы живы: переждав шторм, мы благополучно перебрались бы на берег и я не был бы, как теперь, несчастным существом, совершенно лишенным человеческого общества. При этой мысли слезы выступили у меня на глазах, но слезами горю не поможешь, и я решил все-таки добраться до корабля. Раздевшись день был нестерпимо жаркий , я вошел в воду.
Но, когда я подплыл к кораблю, возникло новое затруднение: как на него взобраться? Он стоял на мелководье, весь наружу, и уцепиться было не за что. Дважды я проплыл вокруг него и во второй раз заметил недлинный канат — удивительно, как он сразу не бросился мне в глаза. Он свешивался так низко над водой, что мне, хоть и не без труда, удалось поймать его конец и взобраться на бак корабля. Судно дало течь, и трюм был полон воды; однако оно так увязло килем в песчаной или, скорее, илистой отмели, что корма была приподнята, а нос почти касался воды.
Таким образом, вся кормовая часть оказалась сухой, и все, что там находилось, не пострадало от воды. Я сразу обнаружил это, так как, разумеется, мне прежде всего хотелось узнать, что из корабельного имущества было попорчено и что уцелело. Оказалось, во-первых, что весь запас провизии был совершенно сухой, а так как меня мучил голод, то я отправился в кладовую, набил карманы сухарями и ел их на ходу, чтобы не терять времени. В кают-компании я нашел бутылку рому и отхлебнул из нее несколько хороших глотков, ибо очень нуждался в подкреплении сил для предстоящей работы. Прежде всего мне нужна была лодка, чтобы перевезти на берег все то, что могло мне понадобиться.
Однако бесполезно было сидеть сложа руки и мечтать о том, чего нельзя было получить. Нужда изощряет изобретательность, и я живо принялся за дело. На корабле были запасные мачты, стеньги и реи. Из них я решил построить плот. Выбрав несколько бревен полегче, я перекинул их за борт, привязав предварительно каждое веревкой, чтобы их не унесло.
Затем я спустился с корабля, притянул к себе четыре бревна, крепко связал их между собою по обоим концам, скрепив еще сверху двумя или тремя коротенькими досками, положенными накрест. Мой плот отлично выдерживал тяжесть моего тела, но для большего груза был слишком легок. Тогда я снова принялся за дело и с помощью пилы нашего корабельного плотника распилил запасную мачту на три куска, которые и приладил к своему плоту. Эта работа стоила мне неимоверных усилий, но желание запастись по возможности всем необходимым для жизни поддерживало меня, и я сделал то, что при других обстоятельствах мне было бы не под силу. Теперь мой плот был достаточно крепок и мог выдержать порядочную тяжесть.
Первым делом было нагрузить его и уберечь мой груз от морского прибоя. Над этим я раздумывал недолго. Прежде всего я положил на плот все доски, какие нашлись на корабле; на эти доски я спустил три сундука, принадлежащих нашим матросам, предварительно взломав в них замки и опорожнив их. Затем, прикинув в уме, что из вещей могло мне понадобиться больше всего, я отобрал эти вещи и наполнил ими все три сундука. В один я сложил съестные припасы: хлеб, рис, три круга голландского сыру, пять больших кусков вяленой козлятины, служившей нам главной пищей, и остатки зерна для домашней птицы, которую мы взяли с собой на судно и давно уже съели.
Это был ячмень, перемешанный с пшеницей; к великому моему разочарованию, он, как выяснилось позднее, оказался попорченным крысами. Я нашел несколько ящиков бутылок, принадлежавших нашему шкиперу; в их числе несколько бутылок с крепкими напитками и в общей сложности около пяти или шести галлонов сухого испанского вина. Все эти ящики я поставил прямо на плот, так как в сундуках они бы не поместились, да и надобности не было их прятать. Между тем, пока я был занят погрузкой, начался прилив, и, к великому моему огорчению, я увидел, что мой камзол, рубашку и жилет, оставленные мною на берегу, унесло в море. Таким образом, у меня остались из платья только чулки да штаны полотняные и коротенькие, до колен , которых я не снимал.
Это заставило меня подумать о том, чтобы запастись одеждой. На корабле было немало всякой одежды, но я взял пока только то, что было необходимо в данную минуту: меня гораздо больше соблазняло многое другое, и прежде всего рабочие инструменты. После долгих поисков я нашел ящик нашего плотника, и это была для меня поистине драгоценная находка, которой я не отдал бы в то время за целый корабль с золотом. Я поставил на плот этот ящик, как он был, даже не заглянув в него, так как мне было приблизительно известно, какие в нем инструменты. Теперь мне осталось запастись оружием и зарядами.
В кают-компании я нашел два прекрасных охотничьих ружья и два пистолета, которые и переправил на плот вместе с пороховницей, небольшим мешком с дробью и двумя старыми, заржавленными саблями. Я знал, что у нас было три бочонка пороху, но не знал, где их хранил наш канонир. Однако, поискав хорошенько, я нашел все три. Один оказался подмокшим, а два были совершенно сухи, и я перетащил их на плот вместе с ружьями и саблями. Теперь мой плот был достаточно нагружен, и я начал думать, как мне добраться до берега без паруса, без весел и без руля, — ведь довольно было самого слабого порыва ветра, чтобы опрокинуть все мое сооружение.
Три обстоятельства ободряли меня: во-первых, полное отсутствие волнения на море; во-вторых, прилив, который должен был гнать меня к берегу; в-третьих, небольшой ветерок, дувший тоже к берегу и, следовательно, попутный. Итак, разыскав два или три сломанных весла от корабельной шлюпки, прихватив еще две пилы, топор и молоток кроме тех инструментов, что были в ящике , я пустился в море. С милю или около того мой плот шел отлично; я заметил только, что его относит от того места, куда накануне меня выбросило море. Это навело меня на мысль, что там, должно быть, береговое течение и что, следовательно, я могу попасть в какой-нибудь заливчик или речку, где мне будет удобно пристать с моим грузом. Как я предполагал, так и вышло.
Вскоре передо мной открылась маленькая бухточка, и меня быстро понесло к ней. Я правил, как умел, стараясь держаться середины течения. Но тут, будучи совершенно незнаком с фарватером этой бухточки, я чуть вторично не потерпел кораблекрушение, и если бы это случилось, я, право, кажется, умер бы с горя. Мой плот неожиданно наскочил одним краем на отмель, а так как другой его край не имел точки опоры, то он сильно накренился; еще немного, и весь мой груз съехал бы в эту сторону и свалился бы в воду. Я изо всех сил уперся спиной и руками в мои сундуки, стараясь удержать их на месте, но не мог столкнуть плот, несмотря на все усилия.
С полчаса, не смея шевельнуться, простоял я в этой позе, покамест прибывшая вода не приподняла немного опустившийся край плота, а спустя некоторое время вода поднялась еще выше, и плот сам сошел с мели. Тогда я оттолкнул плот веслом на середину фарватера и, отдавшись течению, которое было здесь очень быстрое, вошел наконец в бухточку, или, вернее, в устье небольшой реки с высокими берегами. Я стал осматриваться, отыскивая, где бы мне лучше пристать: мне не хотелось слишком удаляться от моря, ибо я надеялся когда-нибудь увидеть на нем корабль, и потому решил обосноваться как можно ближе к берегу. Наконец на правом берегу я высмотрел крошечный заливчик, к которому и направил свой плот. С большим трудом провел я его поперек течения и вошел в заливчик, упираясь в дно веслами.
Но здесь я снова рисковал вывалить весь мой груз: берег был настолько крут, что если б только мой плот наехал на него одним концом, то неминуемо бы наклонился к воде другим и моя поклажа была бы в опасности. Мне оставалось только ждать полного прилива. Высмотрев удобное местечко, где берег заканчивался ровной площадкой, я пододвинул туда плот и, упираясь в дно веслом, держал его на якоре; я рассчитывал, что прилив покроет эту площадку водой. Так и случилось. Когда вода достаточно поднялась — мой плот сидел в воде на целый фут, — я втолкнул его на площадку, укрепил с двух сторон при помощи весел, воткнув их в дно, и стал дожидаться отлива.
Таким образом, мой плот со всем грузом оказался на сухом берегу. Следующей моей заботой было осмотреть окрестности и выбрать себе защищенное от всяких случайностей удобное местечко для жилья, где бы я мог сложить свое добро. Я все еще не знал, куда я попал: на материк или на остров, в населенную или в необитаемую страну; не знал, грозит ли мне опасность со стороны хищных зверей или нет. Приблизительно в полумиле от меня виднелся холм, крутой и высокий, по-видимому, господствовавший над грядою возвышенностей, тянувшейся к северу. Захватив охотничье ружье, пистолет и пороховницу, я отправился на разведку.
Когда я взобрался на вершину холма что стоило мне немалых усилий , мне стала ясна моя горькая участь: я был на острове, со всех сторон простиралось море и вокруг не было и признака земли, если не считать нескольких торчавших в отдалении скал да двух маленьких островов, поменьше моего, лежавших милях в десяти к западу. Я сделал и другие открытия: мой остров был совершенно невозделан и, судя по всем признакам, необитаем. Может быть, на нем и жили хищные звери, но пока я ни одного не видел. Зато пернатые водились во множестве, но все неизвестных мне пород, так что потом, когда мне случалось убить дичь, я никогда не мог определить по виду, годится ли она в пищу или нет. Спускаясь с холма, я подстрелил большую птицу, сидевшую на дереве у опушки леса.
Я думаю, что это был первый выстрел, раздавшийся здесь с сотворения мира: не успел я выстрелить, как над рощей взвилась туча птиц: каждая из них кричала по-своему, но ни один из криков не походил на крики, известные мне. Что касается убитой мною птицы, по-моему, это была разновидность нашего ястреба: она очень напоминала его окраской перьев и формой клюва, только когти у нее были гораздо короче. Ее мясо отдавало падалью и не годилось в пищу. Удовольствовавшись этими открытиями, я воротился к плоту и принялся перетаскивать вещи на берег. Это заняло у меня весь остаток дня.
Алексеев, потребовалась буквально библиотека. Из одного источника Дефо почерпнул ситуацию — человек в одиночестве, другой подсказал ему Робинзонов маршрут, третий — какое-нибудь описание. Источники можно было бы поделить на две большие группы — подсобные и конструктивные. Подсобные — это материал, который еще надо было обработать. Из таких источников Дефо преимущественно брал отдельные факты. Второго рода источники, как те же «Превратности судьбы» — «собственную руку», подсказывали ему повествовательный прием, сюжетную ситуацию, одним словом, конструкцию. Книга, о которой до сих пор почему-то вовсе не говорят как об источнике Робинзоновых «Приключений», — это автобиография Дантона, все того же Джона Дантона, оказавшего, безусловно, формирующее влияние на Дефо. Книга не имела успеха, и мы даже не можем сказать, насколько была она известна Дефо.
Однако была, и «Робинзон» написан после этой книги, и не только хронологически, но и с усвоением сделанного Дантоном, этим великолепным выдумщиком, блистательным стилистом. Почему не сопоставил он исповедей Дантона и «моряка из Йорка»? Что ж, ему было виднее, но факт: друг Дефо, внедривший в сознание будущего автора «Робинзона Крузо» некоторые идеи, владевшие Дефо всю жизнь «правдоподобная выдумка» и проекты , дал и образец автобиографических записок. И наконец, надо указать два крупнейших ориентира, на которые равнялся Дефо. Один мы уже называли — Шекспир. Другой — «Дон-Кихот». Это была любимейшая книга Дефо. Когда «Приключения Робинзона» стали уничижительно третировать как всего лишь вариант «донкихотства», в смысле вымышленности, Дефо ответил: «Меня хотели оскорбить этим и не знают, как на самом деле польстили мне».
Откройте «Робинзона», откройте «Дон-Кихота» и сравните первые страницы: «Мне дали имя Робинзон, отцовскую же фамилию Крейцнер англичане, по их обычаю коверкать иностранные слова, переделали в Крузо». В начале «Дон-Кихота» сказано так: «Говорили, что назывался он Кихада или Кесадо, но, по более верным догадкам, имя его было, кажется, Кихана».
Это четыре приключенческих романа, написанных в 1720-х годах: "Мемуары кавалера", "Дневник чумного года", "Счастливая куртизанка, или Роксана" и "Радости и горести знаменитой Молль Флендерс". Но с именем автора прочно ассоциируется главная книга: роман "Робинзон Крузо" о моряке, который провел на необитаемом острове 28 лет, три месяца и 19 дней. Первое издание книги. Фото: zen. Попал туда матрос вовсе не в результате кораблекрушения, как литературный герой, а поссорившись с капитаном: был высажен в порядке наказания. Говорят, в последний момент даже капитан дрогнул и хотел изменить форму кары, но Селькирк отказался — и остался на острове в океане в полном одиночестве.
Через четыре года его спасла другая английская экспедиция. Своими приключениями на острове Селькирк хвастался в английских кабаках. По распространенной версии, именно так его повествование и услышал Дефо. Примечательно, что после такого испытания Селькирк не угомонился, снова записался на корабль и вышел в море, где заболел, умер на корабле и был похоронен в родной стихии. Только выйдя из печати в 1719 году, роман "Робинзон Крузо" произвел фурор. Даниэль Дефо был вдохновлен похвалами в свой адрес и сочинил продолжение истории Робинзона, который теперь отправлялся странствовать по России и Татарии, имевших тогда в глазах цивилизованного мира прямое сходство с преисподней. Но продолжения оказались куда менее популярными, чем первая часть "Робинзона Крузо" на необитаемом острове.
Д. Дефо - Робинзон Крузо
Рассмотрение вопроса, кто написал «Робинзона Крузо», на школьном уроке следует начать с краткой характеристики биографии и творчества писателя. Книга «Робинзон Крузо», краткое содержание которой передает основные события истории, продолжает неожиданное происшествие. Полное название книги Даниэля Дефо — «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо моряка из Йорка прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве, на необитаемом острове у берегов Америки, близ устьев реки Ориноко.
В России впервые перевели третью часть знаменитого романа Дефо о Робинзоне Крузо
Здесь мы пристали и, с великим трудом, но всё-таки благополучно выбравшись на сушу, пошли пешком в Ярмут, где нас, как потерпевших крушение, встретили с большим участием: городской магистрат отвёл нам хорошие помещения, а местные купцы и судохозяева снабдили нас деньгами в достаточном количестве, чтобы добраться по нашему выбору либо до Лондона, либо до Гулля. Почему мне не пришло тогда в голову вернуться в Гулль, в родительский дом! Как бы я был счастлив! Наверно, отец, как в евангельской притче, заколол бы для меня откормленного тельца; но он узнал о моём спасении лишь много времени спустя после того, как до него дошла весть, что судно, на котором я вышел из Гулля, погибло на Ярмутском рейде. Но моя злая судьба толкала меня всё на тот же гибельный путь с упорством, которому невозможно было противиться; и хотя в моей душе неоднократно раздавался трезвый голос рассудка, звавший меня вернуться домой, у меня не хватило для этого сил. Не знаю, как это назвать, и не стану настаивать, что какое-то тайное веление всесильного рока побуждает нас быть орудием собственной своей гибели, даже когда мы видим её перед собой и бросаемся к ней навстречу с открытыми глазами, но несомненно, что только моя злосчастная судьба, которой я был не в силах избежать, заставила меня пойти наперекор трезвым доводам и внушениям лучшей части моего существа и пренебречь двумя столь наглядными уроками, которые я получил при первой же попытке вступить на новый путь. Сын нашего судохозяина, мой приятель, помогший мне укрепиться в пагубном решении, присмирел теперь больше меня; в первый раз, как он заговорил со мной в Ярмуте что случилось только через два или три дня, так как в этом городе мы все жили порознь , я заметил, что тон его изменился. С унылым видом он покачал головой и спросил, как я себя чувствую.
Объяснив своему отцу, кто я такой, он рассказал, что я предпринял эту поездку в виде опыта, в будущем же намереваюсь объездить весь свет. Тогда его отец, обратившись ко мне, произнес серьёзно и озабоченно: — Молодой человек! Вам больше никогда не следует пускаться в море: случившееся с нами вы должны принять за явное и несомненное знамение, что вам не суждено быть мореплавателем. Но вы-то ведь отправились в плавание ради пробы. Так вот небеса и дали вам отведать то, что вы должны ожидать, если будете упорствовать в своём решении. Быть может, и крушение случилось из-за вас, как корабль фарсийский потерпел крушение из-за Ионы… Прошу вас, — прибавил он, — объясните мне толком, кто вы такой и что побудило вас предпринять это плавание? Тогда я рассказал ему кое-что о себе.
Как только я кончил, он неожиданно разразился гневом. Никогда в жизни, даже за тысячу фунтов, не соглашусь я плыть на одном судне с тобой! Конечно, всё это было сказано в сердцах, человеком, и без того уже огорчённым своей потерей, и в пылу гнева он зашёл дальше, чем следовало. Однако потом он говорил со мной спокойно и весьма серьёзно убеждал меня не искушать на свою погибель провидение и воротиться к отцу, ибо во всём случившемся я должен видеть перст Божий. Вскоре после того мы расстались; мне нечего было возразить ему, и больше я его не видел. Куда он уехал из Ярмута, не знаю; у меня же было немного денег, и я отправился в Лондон по суше. И в Лондоне, и по пути туда мне не раз приходилось выдерживать борьбу с собой относительно того, какой род жизни мне избрать и воротиться ли домой или снова отправиться в плавание.
Что касается возвращения в родительский дом, то стыд заглушал самые веские доводы моего разума: мне представлялось, как надо мной будут смеяться соседи и как мне будет стыдно взглянуть не только на отца и на мать, но и на всех наших знакомых. С тех пор я часто замечал, сколь нелогична и непоследовательна человеческая природа, особенно в молодости: отвергая соображения, которыми следовало бы руководствоваться в подобных случаях, люди не стыдятся греха, а стыдятся раскаяния, не стыдятся поступков, за которые их по справедливости должно назвать безумцами, а стыдятся образумиться и жить почтенной и разумной жизнью. Довольно долго я пребывал в нерешительности, не зная, что предпринять и какой избрать жизненный путь. Я не мог побороть нежелание вернуться домой, а тем временем воспоминание о перенесённых бедствиях мало-помалу изглаживалось из моей памяти; вместе с ним ослабевал и без того слабый голос рассудка, побуждавший меня вернуться к отцу, и кончилось тем, что я отбросил мысли о возвращении и стал мечтать о новом путешествии. Та самая злая сила, которая побудила меня бежать из родительского дома, которая вовлекла меня в нелепую и необдуманную затею составить себе состояние, рыская по свету, и так крепко вбила мне в голову эти бредни, что я остался глух ко всем добрым советам, к увещаниям и даже к запрету отца, та самая сила, говорю я, какого бы ни была она рода, толкнула меня на несчастнейшее предприятие, какое только можно вообразить: я сел на корабль, отправлявшийся к берегам Африки, или, как попросту выражаются наши моряки, «в рейс в Гвинею». Большим моим несчастьем было то, что, пускаясь в эти приключения, я не нанимался простым матросом: вероятно, мне пришлось бы работать немного больше обычного, зато я научился бы обязанностям и работе моряка и со временем мог бы сделаться штурманом или если не капитаном, то его помощником. Но уж такова была моя судьба — из всех возможных путей я всегда выбирал самый худший.
Так и тут: в кошельке у меня водились деньги, на мне было приличное платье, и я обычно являлся на судно в обличье джентльмена, поэтому ничего там не делал и ничему не научился. В Лондоне мне посчастливилось сразу же попасть в хорошую компанию, что не часто случается с такими распущенными, сбившимися с пути юнцами, каким я был тогда, ибо дьявол не дремлет и немедленно расставляет им какую-нибудь ловушку. Но не так было со мной. Я познакомился с одним капитаном, который незадолго перед тем ходил к берегам Гвинеи, и, так как этот рейс был для него очень удачен, он решил ещё раз отправиться туда. Ему полюбилось моё общество — в то время я мог быть приятным собеседником, — и, узнав, что я мечтаю повидать свет, предложил мне ехать с ним, сказав, что мне это ничего не будет стоить, что я буду его сотрапезником и другом. Если же у меня есть возможность взять с собою в Гвинею товары, то мне, может быть, повезёт и я получу целиком всю вырученную от торговли прибыль. Я принял предложение; завязав самые дружеские отношения с этим капитаном, человеком честным и прямодушным, я отправился с ним в путь, захватив с собой небольшой груз, на котором благодаря полной бескорыстности моего друга-капитана сделал весьма выгодный оборот; по его указаниям я закупил на сорок фунтов стерлингов различных побрякушек и безделок.
Эти сорок фунтов я собрал с помощью моих родственников, с которыми был в переписке и которые, как я полагаю, убедили моего отца или, вернее, мать помочь мне хоть небольшой суммой в этом первом моём предприятии. Это путешествие было, можно сказать, единственным удачным из всех моих похождений, чем я обязан бескорыстию и чёткости моего друга-капитана, под руководством которого я, кроме того, приобрёл изрядные сведения в математике и навигации, научился вести корабельный журнал, делать наблюдения и вообще узнал много такого, что необходимо знать моряку. Ему доставляло удовольствие заниматься со мной, а мне — учиться. Одним словом, в этом путешествии я сделался моряком и купцом: я выручил за свой товар пять фунтов девять унций золотого песку, за который по возвращении в Лондон получил без малого триста фунтов стерлингов. Эта удача преисполнила меня честолюбивыми мечтами, впоследствии довершившими мою гибель. Но даже и в этом путешествии мне пришлось претерпеть немало невзгод, и, главное, я всё время прохворал, схватив сильнейшую тропическую лихорадку вследствие чересчур жаркого климата, ибо побережье, где мы больше всего торговали, лежит между пятнадцатым градусом северной широты и экватором. Итак, я сделался купцом и вёл торговлю с Гвинеей.
На моё несчастье, мой друг-капитан вскоре по прибытии на родину умер, и я решил снова съездить в Гвинею самостоятельно. Я отплыл из Англии на том же самом корабле, командование которым перешло теперь к помощнику умершего капитана. Это было самое злополучное путешествие, когда-либо выпадавшее на долю человека. Правда, я взял с собой меньше ста фунтов из нажитого капитала, а остальные двести фунтов отдал на хранение вдове моего покойного друга, распорядившейся ими весьма добросовестно; но зато меня постигли во время пути страшные беды. Началось с того, что однажды на рассвете наше судно, державшее курс на Канарские острова или, вернее, между Канарскими островами и Африканским материком, было застигнуто врасплох турецким пиратом из Сале, который погнался за нами на всех парусах. Мы тоже подняли все паруса, какие могли выдержать наши реи и мачты, но, видя, что пират нас настигает и неминуемо догонит через несколько часов, мы приготовились к бою у нас было двенадцать пушек, а у него восемнадцать. Около трёх пополудни он нас нагнал, но по ошибке, вместо того чтобы подойти к нам с кормы, как он намеревался, подошёл с борта.
Мы навели на пиратское судно восемь пушек и дали по нему залп; тогда оно отошло немного подальше, предварительно ответив на наш огонь не только пушечным, но и ружейным залпом из двух сотен ружей, так как на этом судне было человек двести. Впрочем, у нас никто не пострадал: все наши люди держались дружно. Затем пират приготовился к новому нападению, а мы — к новой обороне. Подойдя на этот раз с другого борта, он взял нас на абордаж: человек шестьдесят ворвалось к нам на палубу, и все первым делом бросились рубить снасти. Мы встретили их ружейной пальбой, забросали дротиками, подожжёнными ящиками с порохом и дважды изгоняли их с нашей палубы. Тем не менее корабль наш был приведён в негодность, трое наших людей было убито, а восемь ранено, и в конце концов я сокращаю эту печальную часть моего повествования мы вынуждены были сдаться, и нас отвезли в качестве пленников в Сале, морской порт, принадлежащий маврам. Участь моя оказалась менее ужасной, чем я ожидал поначалу.
Меня не увели, как остальных, в глубь страны, ко двору султана: капитан разбойничьего корабля удержал меня в качестве невольника, так как я был молод, проворен и мог ему пригодиться. Этот разительный поворот судьбы, превративший меня из купца в жалкого раба, был совершенно ошеломителен; тут-то мне вспомнились пророческие слова моего отца о том, что придёт время, когда некому будет выручить меня из беды, слова, которые, думалось мне, сбылись сейчас, когда десница Божия покарала меня и я погиб безвозвратно. То была лишь бледная тень тяжёлых испытаний, через которые мне предстояло пройти, как покажет продолжение моего рассказа. Так как мой новый хозяин, или, точнее, господин, взял меня к себе в дом, то я надеялся, что он захватит с собой меня и в следующее плавание. Я был уверен, что рано или поздно его настигнет какой-нибудь испанский или португальский корабль, и тогда мне будет возвращена свобода. Но надежда моя скоро рассеялась, ибо, выйдя в море, он оставил меня присматривать за его садиком и исполнять всю чёрную работу, возлагаемую на рабов; по возвращении же из похода он приказал мне жить в каюте и присматривать за судном. С того дня я ни о чём не думал, кроме побега, но какие бы способы я ни измышлял, ни один из них не сулил даже малейшей надежды на успех.
Да и трудно было предположить вероятность успеха в подобном мероприятии, ибо мне некому было довериться, не у кого искать помощи — здесь не было ни одного невольника англичанина, ирландца или шотландца, я был совершенно одинок; так что целых два года хоть в течение этого времени я часто тешился мечтами о свободе у меня не было и тени надежды на осуществление моего плана. Но по прошествии двух лет представился один необыкновенный случай, ожививший в моей душе давнишнюю мысль о побеге, и я вновь решил сделать попытку вырваться на волю. Как-то мой хозяин дольше обыкновенного находился дома и не готовил свой корабль к отплытию у него, как я слышал, не хватало денег. Постоянно, раз или два в неделю, а в хорошую погоду и чаще, он выходил на корабельном полубаркасе на взморье ловить рыбу. В каждую такую поездку он брал гребцами меня и молоденького мавра, и мы увеселяли его по мере сил. А так как я к тому же оказался весьма искусным рыболовом, то иногда он посылал за рыбой меня с мальчиком — Мареско, как они называли его, — под присмотром одного взрослого мавра, своего родственника. Однажды мы вышли на ловлю в тихое, ясное утро, но, проплыв мили полторы, мы очутились в таком густом тумане, что потеряли из виду берег и стали грести наугад; проработав вёслами весь день и всю ночь, мы с наступлением утра увидели кругом открытое море, ибо вместо того, чтобы держаться ближе к берегу, мы отошли от него по меньшей мере на шесть миль.
В конце концов мы с огромным трудом и не без риска добрались домой, так как с утра задул довольно крепкий ветер, и к тому же мы изнемогали от голода. Наученный этим приключением, мой хозяин решил впредь быть осмотрительнее и объявил, что больше никогда не выедет на рыбную ловлю без компаса и без запаса провизии. После захвата нашего английского корабля он оставил себе баркас и теперь приказал своему корабельному плотнику, тоже невольнику-англичанину, построить на этом баркасе в средней его части небольшую рубку, или каютку, как на барже. Позади рубки хозяин велел оставить место для одного человека, который будет править рулём и управлять гротом, а впереди — для двоих, чтобы крепить и убирать остальные паруса, из коих кливер находился над крышей каютки. Каютка получилась низенькая, очень уютная и настолько просторная, что в ней можно было спать троим и поместить стол и шкафчики для хранения хлеба, риса, кофе и бутылок с теми напитками, какие он считал наиболее подходящими для морских путешествий. Мы часто ходили за рыбой на этом баркасе, и так как я стал искуснейшим рыболовом, то хозяин никогда не выезжал без меня. Однажды он задумал выйти в море за рыбой или просто прокатиться, уж не могу сказать с двумя-тремя маврами, надо полагать, важными персонами, для которых он особенно постарался, заготовив провизии больше обычного и ещё с вечера отослав её на баркас.
Кроме того, он приказал мне взять у него на судне три ружья с необходимым количеством пороха и зарядов, так как, помимо ловли рыбы, им хотелось ещё поохотиться на птиц. Я сделал всё, как он велел, и на другой день с утра ждал его на баркасе, чисто вымытом и совершенно готовом к приёму гостей, с поднятыми вымпелами и флагом. Однако хозяин пришёл один и сказал, что его гости отложили поездку из-за какого-то непредвиденного дела. Затем он приказал нам троим — мне, мальчику и мавру — идти, как всегда, на взморье за рыбой, так как его друзья будут у него ужинать, и потому, как только мы наловим рыбы, я должен принести её к нему домой. Я повиновался. Вот тут-то у меня блеснула опять моя давнишняя мысль о побеге. Теперь в моём распоряжении было маленькое судно, и, как только хозяин ушёл, я стал готовиться, но не для рыбной ловли, а в дальнюю дорогу, хотя не только не знал, но даже и не думал о том, куда я направлю свой путь: всякая дорога была для меня хороша, лишь бы уйти из неволи.
Первым моим ухищрением было внушить мавру, что нам необходимо запастись едой, так как нам не пристало пользоваться припасами для хозяйских гостей. Он ответил, что это справедливо, и притащил на баркас большую корзину с сухарями и три кувшина пресной воды. Я знал, где стоит у хозяина ящик с винами судя по ярлычкам на бутылках — добыча с какого-нибудь английского корабля , и покуда мавр был на берегу, я переправил все бутылки на баркас и поставил в шкафчик, как будто они были ещё раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принёс большой кусок воску, фунтов в пятьдесят весом, да прихватил моток бечёвки, топор, пилу и молоток. Всё это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи.
Как отмечают эксперты, случаи, когда люди оказывались в одиночестве на необитаемых территориях, происходили довольно часто, что было связано с бурным развитием парусного флота и дальних морских путешествий. О ранних годах его жизни известно не слишком много. Источники с уверенностью говорят лишь о том, что Александр отличался вспыльчивым и неуживчивым характером. Когда Селькирку было 16 лет, его пытались привлечь к ответственности за непристойное поведение в церкви, но не успели, так как он ушёл в море, примкнув к пиратам. В 1703 году он присоединился к экспедиции британского исследователя, капера и бывшего офицера Королевского флота Уильяма Дампира в качестве штурмана на корабле Cinque Ports, непосредственным командиром которого был капитан Томас Стрэдлинг. Также по теме Квест, экотуризм и робинзонада: москвич рассказал о планах на остров, полученный по программе «Дальневосточный гектар» Первого июня 2016 года вступил в силу «Закон о дальневосточном гектаре». Российским гражданам предоставили возможность безвозмездно... В 1704 году экспедиция Дампира вышла в Тихий океан, где после нескольких неудачных столкновений с противником смогла захватить купеческое судно Asuncion. Ответственным за этот корабль стал Селькирк, однако Дампир, посчитав, что удерживать захваченного купца нет смысла, отпустил его. В мае 1704-го Стрэдлинг решил действовать самостоятельно и разошёлся с Дампиром. В начале осени Cinque Ports подошёл к берегам необитаемого острова Мас-а-Тьерра, находящегося в 674 км от побережья Чили, чтобы пополнить запасы пресной воды. Здесь между Стрэдлингом и Селькирком произошла серьёзная ссора. Корабль требовал ремонта, и Александр настаивал на том, чтобы задержаться на острове и привести судно в порядок, но Стрэдлинг выступил против. В конце концов Селькирк в сердцах заявил капитану, что он лучше останется на острове, чем отправится в плавание на непригодном для этого корабле. Английские корабли XVII века globallookpress. Александр в последний момент осознал, что дело приняло опасный оборот, и попытался помириться с капитаном, но тот был непреклонен. Впрочем, Cinque Ports, как и прогнозировал Селькирк, вскоре потерпел крушение у берегов Колумбии. Стрэдлинг вместе с выжившими членами команды был вынужден сдаться в плен испанцам и попал в тюрьму. На необитаемом острове Оказавшись в полном одиночестве, первое время Селькирк питался лобстерами и моллюсками, которых собирал на берегу, однако затем перебрался вглубь острова, где обнаружил одичавших коз, ранее выпущенных европейскими моряками, а также дикую репу, капусту и перец.
Книга повествует, как англичанин Крузо пережил кораблекрушение, попал на один из карибских островов, где жил в одиночестве 28 лет. В связи с таким необычным юбилеем предлагаем ознакомиться с интересными фактами о "Робинзоне Крузо". Остров Робинзона Крузо Дефо рассказывает о выдуманном острове, где его главный герой потерпел крушение примерно в 40 милях от назначенного места новой колонии. Необитаемый остров находится недалеко от Тринидада, самого большого из двух главных островов, составляющих сегодня островное государство Тринидад и Тобаго. Дефо описывает более благоприятные условия острова, чем были на самом деле в той местности. Александр Селкирк родился в 1676 году. Он был человеком беспокойного духа. В 1703 году, после ссоры с семьей, он покинул Шотландию, плавая на частном судне.
Например,роман Генри Невиля "Остров Пайнса, или Четвёртый остров близ неизвестного австралийского материка, недавно открытый Генрихом Корнелиусом фон Слоттеном" 1668. Этот вздорный моряк поссорился с капитаном и по собственному желанию был высажен с корабля на остров, расположенный недалеко от берегов Чили. Селькирк надеялся, что вскоре его подберёт какое-нибудь судно, которое зайдёт сюда пополнить запасы воды. Однако он просчитался. Жить на необитаемом острове ему пришлось четыре года и четыре месяца. Никакого Пятницы и встречи с каннибалами там не было. Кроме того, спас несчастного не пиратский корабль, а английское судно "Герцогиня". Вернувшись на родину, Селькирк привлёк к себе общее внимание. О нём написал капитан Роджерс, который сам снял горемыку с острова в архипелаге Хуан Фернандес. Потом эту историю изложил другой капитан - Кук, и, спустя некоторое время, - очеркист Ричард Стиль в журнале "Англичанин". Легендарный боцман, закончивший свою морскую карьеру капитаном, умер через два года после выхода в свет знаменитого романа. Остров Робинзона Многие литературоведы считают, что остров Робинзона мог существовать лишь в богатом воображении автора, и искать этот клочок земли на картах бессмысленно. Отчасти это так, но: Боцман Селькирк, повздоривший с капитаном, был списан с судна у берегов Чили на необитаемый остров Мас-а-Тьерра что в переводе с испанского означает "ближе к берегу". Остров относится к архипелагу Хуан Фернандес, открытому в 1563 году и названному в честь испанского мореплавателя. Площадь острова 144 квадратных километра, высшая точка -гора Юнке 1000 метров над уровнем моря. Земля там плодородна, растут съедобные корнеплоды, злаки, фрукты, живёт потомство тех коз, которых оставил на острове Хуан Фернандес. Но всего этого, включая описание флоры и фауны, Даниель Дефо знать не мог. Дефо отправил своего героя в Атлантический океан, в устье реки Ориноко, на землю, географические координаты которой совпадают с островом Тобаго. Разумеется, сам писатель там не был. Но под рукой иногда очень кстати оказываются подходящие книги. Теперь острова Мас-а-Тьерра и Тобаго оспаривают честь считаться приютом Робинзона. В 1935 году остров Мас-а-Тьерра был объявлен Национальным парком. А в 1960-70-е годы Чилийское правительство переименовало его в остров Робинзона Крузо.
Два совершенно разных Робинзона (Даниэль Дефо. Робинзон Крузо)
1731) – английский писатель и публицист, создатель первого классического приключенческий романа «Робинзон Крузо». Поэтому читателей так завораживал роман о Робинзоне Крузо, заточенном на необитаемом острове, но его автор Даниель Дефо никогда бы не выдумал эту историю с нуля. "Удивительные приключения Робинзона Крузо", "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" - и в России издается впервые. «Удивительные приключения Робинзона Крузо», «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» - и в России издается впервые». Роман о Робинзоне Крузо быстро обрёл популярность. Эта книга положила начало целому поджанру приключенческой литературы и кинематографа.
Робинзон Крузо
Читатели верили в правдивость всего написанного, а некоторые поклонники даже отправляли письма Робинзону Крузо, на которые автор романа с удовольствием отвечал. «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», а еще год спустя — «Серьезные размышления Робинзона Крузо». Дефо Д. Робинзон Крузо после долгих и опасных приключений оказался на необитаемом острове и пробыл там 28 лет.
Как создавался легендарный роман «Робинзон Крузо»
Надо заметить, что имя автора, написавшего об удивительных приключениях барона, известно лишь специалистам-библиографам. Робинзон Крузо. Тема произведения Постараемся ответить на вопрос о том, какова главная задача этого произведения. Тем, кто вспомнит историю, в которую попал Робинзон Крузо, содержание этого произведения, станет понятно, для чего автор создал его. Основная тема романа — это проблема человека из цивилизованного общества, оказавшегося наедине с природой. О создании произведения Роман описывает современную для автора эпоху, время географических открытий, когда мореплаватели могли долгие годы находиться в море. Авантюрно-приключенческий жанр произведения вполне характерен для реалистических романов Англии того времени. Прототип главного героя — моряк Селькирк и, конечно, сам Даниэль Дефо. Автор наделил Робинзона своим жизнелюбием и упорством.
Однако Робинзон старше писателя почти на 30 лет: когда немолодой моряк высаживается на родном берегу, полный сил, образованный Дефо уже действует в Лондоне. В отличие от Селькирка, Робинзон проводит на необитаемом острове не четыре с половиной года, а долгих 28 лет. Автор осознанно ставит своего героя в такие условия. После пребывания на необитаемом острове Робинзон остается цивилизованным человеком. Даниэль Дефо смог поразительно точно написать о климате, флоре и фауне острова, на который попал Робинзон. Координаты этого места совпадают с координатами острова Тобаго. Это объясняется тем, что автор тщательно изучал информацию, описанную в таких книгах, как «Открытие Гвианы», «Путешествия вокруг света» и прочих. Роман увидел свет Когда читаешь это произведение, понимаешь, что тот, кто написал «Робинзона Крузо», испытывал огромное удовольствие от работы над своим детищем.
Труд, проделанный Даниэлем Дефо, был оценен современниками. Книга увидела свет 25 апреля 1719 года. Роман так понравился читателям, что в этом же году произведение переиздавалось 4 раза, а всего при жизни автора - 17 раз. Мастерство писателя было оценено по достоинству: читатели верили в невероятные приключения главного героя, который провел почти 30 лет на необитаемом острове после кораблекрушения. Краткое содержание Робинзон Крузо — третий сын состоятельного человека. С детства мальчик мечтает о морских путешествиях. Один его брат погиб, другой пропал без вести, поэтому отец против того, чтобы он отправился в море. В 1651 году он отправляется в Лондон.
Судно, на котором он плывет, терпит крушение. Из Лондона он решает плыть в Гвинею, теперь корабль захватывает турецкий корсар. Робинзон попадает в рабство.
Она озаглавлена «Серьёзные размышления Робинзона Крузо» англ. Serious Reflections of Robinson Crusoe и представляет собой сборник эссе на нравственные темы; имя Робинзона Крузо употреблено автором для того, чтобы подстегнуть интерес публики к этому произведению. История Publication date: 25 April 1719 Сюжет «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» написан как вымышленная автобиография Робинзона Крузо, моряка из Йорка, который провёл 28 лет на необитаемом острове после крушения судна. За время своей жизни на острове он столкнулся с различными трудностями и опасностями как природного происхождения, так и исходящими от дикарей-каннибалов и пиратов. Все события записаны в форме воспоминаний и создают реалистичную картину псевдодокументального произведения. Вероятнее всего, роман написан под влиянием подлинной истории, произошедшей с Александром Селкирком, который провёл на необитаемом острове в Тихом океане четыре года сегодня этот остров в составе архипелага Хуана Фернандеса назван в честь литературного героя Дефо.
Александр записался в боцманы экипажа. Фото: russkievesti. В шлюпку ему погрузили ружье, порох, огниво, белье, топор, нож и другие вещи. Он предпочитает проверить свою судьбу на необитаемом острове в 600 км к западу от Чили. Фото: stoneforest. Он надеялся, что на острове пробудет недолго, так как туда часто заходили корабли за пресной водой. Однако спасательный корабль не появлялся. Ему повезло, что на острове были дикие козы, к тому же можно было охотиться на черепах, собирать в песке яйца. Первые месяцы Селькирку было очень трудно из-за одиночества. Ему потребовалось 18 месяцев, чтобы примириться с такой жизнью, научиться существовать на острове, не испытывая каких-то проблемой с пищей.
Автор решается написать продолжении книги «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», но вторая часть оказалась менее интересной, но это не отменяет того факта, что она пользовалась большим спросом. Герой нового романа живёт в Великой Татарии, эту страну Дефо придумывает самостоятельно, но он подразумевает земли России, Монголии и Татарстана. А следом выходит и третья часть, сравнить её по успеху можно только со второй книгой. Примечательно, что Даниель никогда не был в России, хотя во второй части он пишет про приключения Крузо в Сибири и Архангельске. И только через 100 лет книга попадает к нам, в Россию, и ещё через сто лет обретает массового читателя. Даниелем Дефо написано ещё много увлекательной литературы. Как правило его герои всегда попадают в неприятности и с энтузиазмом потом их преодолевают. У них бесконечные приключения, которые захватывают читателя с первых страниц. Умение Даниеля Дефо писать лёгким стилем с интересным сюжетом с каждым днём только прибавляет ему количество поклонников по всему миру. Опубликованный в 1720 годах приключенческий роман «Всеобщая история пиратства» стала не менее популярна среди читателей. В этот ряд можно поставить как приключенческие романы, так и исторические «Радости и горести Моль Флендерс» и «Дневник чумного года», «История полковника Джека», «Счастливая куртизанка, или Роксана», «Путешествие Англией и Шотландией». Личная жизнь Супругой писателя стала Мэри Таффли, в 1684 году. Девушка была из обеспеченной семьи, и получила немалое приданное. Но всего через восемь лет все четыре тысячи фунтов и плюс сбережения самого Даниеля были поглощены банкротством. Семья Дефо была многодетной. У них родилось восемь детей. Назвать жизнь семьи безоблачной и счастливой нельзя. Преследование властей и постоянные требования кредиторов здорово омрачали им жизнь. Жильё они имели в неблагополучном районе Минт, затем перебрались в Бристоль. Даниель Дефо мог выйти из своего дома только в воскресенье, потому, что по этим дням должников не арестовывали. Смерть В последние годы жизни, финансовое положение только ухудшилось, чтобы как-то выжить Даниель обманул своего издателя, который впоследствии превратил его последний год жизни в сущий ад. Писателю пришлось покинуть дом и семью и начать скрываться. Он переезжал из города в город, а когда однажды обманутый издатель настиг его, то хотел даже проколоть его шпагой, но получил достойный отпор от 70-летнего Дефо, который его обезоружил. Постоянные угрозы, и безденежье заставляют писателя скрываться под чужими фамилиями, меняя города и квартиры. В 1731 году он снимает комнату, в дальнем районе Лондона, в которой он и умер 24 апреля, этого же года. Ни жены, ни детей никого рядом не было. Все дети были заняты собой, сыновья занимались торговлей, дочери вышли замуж и имели уже свои семьи. Отыскать своего отца в трущобах никто не спешил. Хоронила писателя хозяйка квартиры, она продала оставшиеся вещи и возместила себе убытки по похоронам.
Дефо Даниэль - Робинзон Крузо
Парадокс, но «Робинзон Крузо», которого благодаря детскому пересказу Корнея Чуковского знало большинство советских людей — это совершенно иная книга, чем та, что написал Дефо. Роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» был впервые опубликован в апреле 1719 года. «Робинзон Крузо» — роман Даниэля Дефо, впервые опубликованный в апреле 1719 года, и кратко названный по имени главного героя. Дефо написал "Робинзона Крузо" как конфессиональный, автобиографический роман, глубоко показывающий внутренний мир его главного героя.