9. Произведение. В. Розов «Дикая утка». Л. Латьева «Моя война. Записки рогатой девочки.
Читать книгу Удивление перед жизнью. Воспоминания - Виктор Розов - Страница 10
Не как стихи, а как свидетельства выздоровления. Каталка на своих резиновых колесиках бесшумно подъехала ко мне, развернулась у койки, встала по правому ее борту, и голос старшей сестры сухо произнес: «Розов, на перевязку». Почему ночью? Что случилось? Я знал, что каждый день мне могли отсечь ногу выше колена, но почему сейчас? Четыре руки подсунулись под меня, подняли на воздух, переложили на каталку, и я поплыл через палату, вестибюль, коридоры и въехал в операционную. На операционном столе стояли стаканы, закуска, графин с разведенным спиртом. Дверь захлопнулась, и раздался дружный девичий хохот.
Я пожаловал на встречу Нового года. Везет мне! Тысячу раз везет! Такого веселого, озорного, фантастического Нового года я никогда не встречал. Маленькая, совсем юная татарочка Зоя с персиковым личиком и черносливовыми глазами, пожилая, добрейшая до последней морщинки на лице Екатерина Ивановна, рослая круглолицая Соня и доктор Фаина Моисеевна. Кстати, Зоя однажды чуть не уморила меня. Когда меня в третий или четвертый раз оперировали, Зое впервые поручили дать маску.
От волнения она так расхлобыстнула кран, что эфир с хлороформом хлынул потоком, и меня несколько дней вновь вытаскивали к бытию на этой планете. Что делать! На ком-то надо было тренироваться. Я читал девушкам стихи, острил, старался быть достойным кавалером этого вечера. Бедные девушки! Видимо, загипсованный, дохленький, я заменял им их кавалеров, унесенных войной в разные стороны. Впрочем, они просто были веселы, и, в конце концов, раз им на долю выпало дежурство в эту новогоднюю ночь, не губить же ее окончательно!
Эти девушки сейчас пожилые дамы, но, я думаю, они тоже помнят лукуллов пир в ночь под сорок второй. А Екатерина Ивановна, старшая сестра, умерла, я знаю. Золотой была человек! И откуда такая доброта и приветливость к людям! Нет, ни ум, ни знания, ни чины, ни даже талант никогда не заменят на земле этого поразительного, исцеляющего душу и тело тепла человеческой доброты. Много было в госпитале странного на взгляд жителя мирных лет. Привезли новенького, положили напротив меня.
Фамилия — Соловей. У него оторваны обе руки и обе ноги. Парень без передышки кричал благим матом, срывал зубами бинты с култышек рук, требовал, чтобы его отравили. Фамилия-то какая — Соловей! Вот тебе и соловей! Орал и бесновался долго. И в палате начался ропот: — Заткнись!
Просто лежачий бунт. И выставили в холодный коридор. Вечером внесли обратно. Тихого, вялого. Он еще два дня негромко упрашивал прикончить его, но потом перестал, смирился. Может быть, скажете — жестоко гнать из палаты такого, бессердечно? Нет, не то, совсем не то.
Это не жестокость, это война. Это люди с особым состоянием души. Я мог неторопливо и с аппетитом есть манную кашу, а рядом на койке закрывали простыней умершего соседа. Под простыней обрисовывались его нос, живот, кончики ног. А я ел вкусную сладкую манную кашу. С аппетитом. Опять скажете: черствость, эгоизм, одеревенение естественных чувств?
Нет, не эгоизм, не черствость, не одеревенение. Это сила жизни. Та сила, которая позволяет нежной травке-муравке взламывать асфальт, вылезая на свет Божий. Слава ей, этой силе, слава! Помните, у Толстого: «Как ни старались люди…» Как ни старалась война убить все живое, жизнь лезла во все щели, везде. Я изучал в госпитале немецкий язык и вел обширную переписку с друзьями. Нет, этот год жизни не был потерянным годом.
Никогда, ни одной секунды не надо терять, ожидая завтра. Надо жить сегодня, сию минуту, секунду, мгновение. В этом преодоление страдания и радость бытия. Сей миг!.. А сейчас чуть-чуть о войне. Прикосновение к войне Я пишу не о событиях, не о явлениях природы и общества, не о предметах и даже не о людях, а только о своем чувствовании мира, о жизни человеческого духа. Моего духа.
Я хочу вспомнить, что я чувствовал в такое-то время, в таком-то случае, при виде этого, при встрече с тем. Я назвал эту главу «Прикосновение к войне», потому что к войне именно только прикоснулся. Я принимал участие всего-навсего в одном бою, был в нем тяжело ранен и сразу же выбыл из войны в собственном ее смысле. Все остальное было только подготовкой к этому бою, а потом — госпиталь и тыл. Однако даже прикосновение к войне обжигает и оставляет рубцы. Во время войны я получил много новых, удивительно сильных и совершенно неожиданных впечатлений. О них-то и расскажу.
Начало Мы, актеры Московского театра имени Революции, были на гастролях в Кисловодске… При встрече с Кавказом я тоже испытал сильнейшее и даже необыкновенное чувство и не могу о нем не рассказать.
Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть всех и всё, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как я однажды услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, хочу с собаками!
Это всё пройдёт, всё будет хорошо. Мне могут сказать; «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, о вас всего можно ожидать». Нет, на войне всё перемешалось и превратилось в одно целое — единое и невидимое.
Во всяком случае, та, где я служил. Были в нашей группе два вора, только что выпущенные из тюрьмы. Один с гордостью рассказывал, как ему удалось украсть подъёмный кран.
Видимо, был талантлив. Но и он сказал: «Отпустить!
Дата издания- середина 20-го века Герои: Солдат Борис и его товарищи Сюжет: В начале этого произведения описываются тяготы воинской службы. А именно вечный голод. Солдат кормили всего лишь в раз день, иногда единственным приёмом пищи был ужин. В один из таких голодных дней, а точнее сказать вечеров, один из солдат с радостной гримасой на лице, которая часто бывает, если воину приходит хорошее письмо из родного дома, мчался к своим боевым товарищем держа в руках что-то окутанное гимнастёркой. Воина звали Борис. Когда он добрался до других бойцов, то с гордостью показал им завёрнутую в гимнастёрку живую и ещё совсем маленькую утку, а точнее утёнка. От такой картины чувство голода многократно увеличилось, как увеличивается маленькая речушка после осеннего таяния снега.
Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз. Нет, она не была напугана, для этого она была еще слишком молода. Она просто не могла понять, что это за странные милые существа ее окружают и смотрят на нее с таким восхищением. Она не вырывалась, не крякала, не вытягивала натужно шею, чтобы выскользнуть из державших ее рук. Нет, она грациозно и с любопытством озиралась. Красавица уточка! А мы — грубые, пропыленные, нечисто выбритые, голодные. Все залюбовались красавицей. И произошло чудо, как в доброй сказке. Кто-то просто произнес: — Отпустим!
Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания
- Розов Виктор Сергеевич
- Самая летящая книга о войне
- Другие новости Общество
- Путин отреагировал на ситуацию с уничтожением озера «Дикая утка»
- Розов Виктор Сергеевич
Виктор Розов. Виктор Розов Дикая утка из цикла Прикосновение к войне
Взрослые называют это глупостью. Приговоренный — Митя, говорят, в крайней избе сидит парень, приговоренный к расстрелу за дезертирство. Пойдем посмотрим. Вот и деревня.
Фронт близко, и не во всех домах люди. Есть и пустые избы. Эта тоже, видимо, покинутая.
Окна без единой занавески, и за окнами чернота стен. На крылечке солдат с винтовкой сидит — караулит. Из дома доносится пение.
Кто бы это? Обходим дом вокруг и, чтобы не видел часовой, встав на завалинку, робко заглядываем в окно. Из угла в угол большой, совершенно пустой комнаты быстрыми шагами, заложив руки за спину, сжав пальцы, наклонив голову, как бык на корриде, ходит парень, высокий шатен.
Гимнастерка без ремня — отобрали. Ходит из угла в угол, как сумасшедший маятник, и громким диким голосом поет: «Если завтра война, если завтра в поход, если грозная сила нагрянет, весь советский народ, как один человек, за Советскую Родину встанет». Мы как прилипли к окну, так и не можем оторваться, охваченные ужасом.
Знаем, что нехорошо смотреть на такие страдания, нельзя, а смотрим. Парень поет и поет, ходит и ходит. До сих пор ходит и поет.
После боя Тот единственный бой, в котором я принимал участие, длился с рассвета до темноты без передышки. Я уже говорил, что описывать события не буду. Да и все бои, по-моему, уже изображены и в кино, и в романах, и по радио, и по телевизору.
Однако при всем этом боевом изобилии для каждого побывавшего на войне его личные бои останутся нерассказанными. Словом, за четырнадцать часов я повидал порядком и все глубоко прочувствовал. Крики «ура» в кафе-мороженом в Кисловодске кажутся до мерзости дрянными и даже гнусными.
Причастившись крови и ужаса, мы сидели в овраге в оцепенении. Все мышцы тела судорожно сжаты и не могут разжаться. Мы, наверно, напоминали каменных истуканов: не шевелились, не говорили и, казалось, не моргали глазами.
Я думал: «Конечно, с этого дня я никогда не буду улыбаться, чувствовать покой, бегать, резвиться, любить вкусную еду и быть счастливым. Я навеки стал другим. Того — веселого и шустрого — не будет никогда».
В это время — свершившегося чуда я не мог тогда оценить, хотя и заметил его, — в овраг спустился волшебник повар со словами: «К вам не въехать. Давайте котелки, принесу». Какая может быть сейчас еда!
Нет, не сейчас, какая вообще может быть еда, зачем, как вообще можно чего-то хотеть! Однако некоторые бойцы молча и вяло стали черпать ложками суп и жевать. Видимо, они были крепче меня.
У них двигались руки и раскрывались рты. Это была уже жизнь. Во мне ее не осталось.
Потрясение было, может быть, самым сильным, какое я испытал за всю свою жизнь. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню.
Ошеломление продолжалось недолго, потому что не успели мои товарищи съесть и пяти ложек супа, как немцы двинулись на нас снова и ураган забушевал с новой силой. Все завертелось, только теперь не при свете дня, а впотьмах, в ночи. Они окружили нас, били изо всех видов оружия, ревели самолетами над головами.
А мы пытались куда-то прорваться. Товарищи падали один за другим, один за другим. Юное красивое лицо медсестры Нины было сплошь усыпано мелкими черными осколками, и она умерла через минуту, успев только сказать: «Что с моим лицом, посмотрите».
И не дождалась ответа. А надо ли знать? Надо, если это было.
Без всего этого моя чернильница была бы пуста. Белая булка и музыка Коротко, совсем коротко. Мы вырвались из окружения, буквально наехав на немецкое кольцо в слабом его звене.
Мы — это орудийный расчет и сестры — были в кузове грузовика, сзади которого болталась та самая 76-миллиметровая пушка. Многие в машине оказались мертвыми, иные ранены, с ними несколько человек, чудом уцелевших. Бесстрашная наша батарейная сестра Рахиль Хачатурян и мой друг Сергей Шумов переложили меня в другой грузовик.
На нем я должен был ехать куда-то в полевой госпиталь. Помню то место: край деревни, песчаные некрутые берега речушки, застывшая черно-зеленая трава, посыпанная снегом. Сергей ходил около машины.
Широкое, по-крестьянски доброе лицо его было серого цвета, скулы выступили резко. Здесь было тихо. Но на несколько минут.
Немцев снова прорвало. Все загудело, и на деревеньку пошел огонь. Машина наша зафыркала и дрогнула.
Я был последним, кто видел Сережку живым. У него были молодая жена и совсем маленький ребенок. В Театре имени Маяковского бывший Театр Революции на мраморной доске вы можете прочесть и его фамилию, написанную золотыми буквами.
Он был очень хороший парень. Золотые буквы и вечная память. Ах, лучше бы он жил… Где меня мотала машина, не знаю, не помню.
Помню только ночь под землей в полевом лазарете, керосиновые лампы на столах, дрожащую над головой от взрывов бомб землю. Что-то надо мной свершалось. Мое внимание — на товарища из нашей батареи.
Забыл имя его и фамилию. Он на другом операционном столе, близко. Сидит, широко открыв рот, а врач пинцетом вытаскивает из этого зева осколки, зубы, кости.
Шея вздутая и белая, и по ней текут тоненькие струйки крови. Я тихо спрашиваю сестру, бесшумно лавирующую между столами: — Будет жить? Сестра отрицательно качает головой.
Вспомнил его фамилию: Кукушкин. Резкий широкий шум. Бомба упала в госпиталь.
И как муравейник: бегут, складывают инструменты, лекарства. Нас — на носилки, бегом, опять в грузовики. С полумертвыми, с полуживыми, с докторами, с сестрами.
Едем через корни, овражки, кочки. Ой какой крик в машине! Переломанные кости при каждой встряске вонзаются в твое собственное тело.
Вопим, все вопим. Вот она и Вязьма. Скоро доедем.
Стоп, машина! Мы в вагонах-теплушках. Поезд тянет набитые телами вагоны медленно.
Налет авиации. Скрежещут колеса, тормоза.
Спустя 4 года студент получил диплом и вступил во второй состав театра, при котором учился. С наступлением войны Розов ушел на фронт и защищал родину в народном ополчении Красной Пресни. Тяжелое ранение, полученное во время боевых действий, стало угрозой для жизни театрального деятеля. Но он выжил и долгое время проходил реабилитацию в тылу. В течение года Розов находился в госпиталях Владимира и Казани.
Там он собирал истории, рассказы и воспоминания новых знакомых, которые легли в копилку людских судеб. Виктор решил связать будущее с литературной деятельностью и хотел поделиться с миром своими идеями через творчество. Выздоровев, Розов поступил в Литературный институт им. Став студентом заочного отделения, он начал работу над первым произведением. Им оказалась пьеса «Семья Серебрийских», которая была окончена в 1943 году. Творчество Дебютное сочинение автор предложил к постановке передвижному театру, но получил отказ. В течение 13 лет произведение не было востребовано.
Впервые публика услышала о нем в 1956-м. Пьесу опубликовали под названием «Вечно живые». В конце войны Розов начал работать в Алма-Ате. Он стал приглашенным режиссером и актером Казахского театра, созданного Наталией Сац. Репертуар этой сцены был ориентирован на молодежь. Здесь в качестве постановщика Розов создал 2 спектакля: «Осада Лейдена» и «Снежная королева». Он также написал инсценировку «Обыкновенной истории» по роману Ивана Гончарова.
В 1966-м Галина Волчек поставила спектакль по ней в театре «Современник». Творческая биография Розова-драматурга началась в 1949 году. Он написал пьесу под названием «Ее друзья», основываясь на газетном очерке.
Вернувшись, сказал: — Я ее в воду пустил. А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел. Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть все и всех, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как однажды я услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, я хочу быть с собаками! Это все пройдет, все будет хорошо. Мне могут сказать: «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, от вас всего можно ожидать». Нет, на войне все перемешалось и превратилось в одно целое — единое и неделимое. Во всяком случае, там, где служил я. Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы.
Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть все и всех, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как однажды я услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, я хочу быть с собаками! Это все пройдет, все будет хорошо. Мне могут сказать: «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, от вас всего можно ожидать». Нет, на войне все перемешалось и превратилось в одно целое — единое и неделимое. Во всяком случае, там, где служил я. Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы. Один с гордостью красочно рассказывал, как ему удалось украсть подъемный кран. Видимо, был талантлив. Но и он сказал: «Отпустить! Учат обращаться с оружием, ползать по-пластунски, колоть штыком соломенное чучело. Отвратительное ощущение! Я молил Бога, чтобы мне не выпал на долю штыковой бой. И он не выпал. Словом, осваивали все премудрости военной науки. Расположились в березовом лесу. Чистим личное оружие. Что это такое? Какой-то мгновенный свист и шлепок в березу прямо над головой. Опять свист и шлепок в дерево. Поняли: откуда-то летят пули — и прямо в нас. Немцы далеко. Что за пули? Все легли. А я — о глупость, о безмозглость, о идиотизм! Да, да, иду туда, откуда летят пули, чтобы узнать, кто это безобразничает. Вышел из лесу на поле. Пули свистят, люди лежат в бороздах, а я иду и иду. На вспаханном поле взлетают легкие облачка пыли там, куда попадают пули. Ага, значит, иду правильно, они летят оттуда. И пришел. За невысоким холмом другое подразделение устроило учебную стрельбу. Тоже обучаются. Далеко не все снайперы, и пули летят поверх холма к нам. Совсем по-штатски подошел к командиру и спросил: — Что это вы делаете? Командир — вчера он тоже был, в общем, штатский — не потребовал от меня ни козыряния, ни четкого рапорта по форме, а, обратившись к упражнявшимся в стрельбе, крикнул: — Отставить! Я сказал «спасибо» и побрел к своим. Это была не храбрость, не отвага, не долг совести. Что это было? Юношеское непонимание смертельной опасности. Оно свойственно молодому возрасту, когда смерть биологически вынесена за скобки. Взрослые называют это глупостью. Приговоренный — Митя, говорят, в крайней избе сидит парень, приговоренный к расстрелу за дезертирство. Пойдем посмотрим. Вот и деревня. Фронт близко, и не во всех домах люди. Есть и пустые избы. Эта тоже, видимо, покинутая. Окна без единой занавески, и за окнами чернота стен. На крылечке солдат с винтовкой сидит — караулит. Из дома доносится пение. Кто бы это? Обходим дом вокруг и, чтобы не видел часовой, встав на завалинку, робко заглядываем в окно. Из угла в угол большой, совершенно пустой комнаты быстрыми шагами, заложив руки за спину, сжав пальцы, наклонив голову, как бык на корриде, ходит парень, высокий шатен. Гимнастерка без ремня — отобрали. Ходит из угла в угол, как сумасшедший маятник, и громким диким голосом поет: «Если завтра война, если завтра в поход, если грозная сила нагрянет, весь советский народ, как один человек, за Советскую Родину встанет». Мы как прилипли к окну, так и не можем оторваться, охваченные ужасом. Знаем, что нехорошо смотреть на такие страдания, нельзя, а смотрим. Парень поет и поет, ходит и ходит. До сих пор ходит и поет. После боя Тот единственный бой, в котором я принимал участие, длился с рассвета до темноты без передышки. Я уже говорил, что описывать события не буду. Да и все бои, по-моему, уже изображены и в кино, и в романах, и по радио, и по телевизору. Однако при всем этом боевом изобилии для каждого побывавшего на войне его личные бои останутся нерассказанными.
15 июня в истории региона: в Рязани прокурор подал в суд на владельцев озера «Дикая утка»
И произошло чудо, как в доброй сказке. Кто-то просто произнес: — Отпустим…». И отпустили. А потом был тот самый единственный в жизни Розова бой. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню. Немцы окружили нас, били изо всех видов оружия… А мы пытались куда-то прорваться из последних сил. И не дождалась ответа…».
Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Пережить всё это и это потом описать. В 1956 году Олег Ефремов поставит в Современнике его пьесу «Вечно живые» ее Розов напишет еще в 1943, когда будет находиться в отпуске по ранению в Костроме , а потом в 1958 выйдет фильм по этой пьесе, «Летят журавли», и Розов станет всемирно известным: фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале, и вот это уже настоящая летящая белоснежная слава. Но до этого много еще чего. Даже памятливого, бытового: «…Купил я в молочной на Метростроевской немножко масла, сыру, творогу и банку сгущенного молока, а в булочной — батон за рубль сорок копеек. Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей.
Спасибо тебе, милый солдат! Жив ли ты, хорошо ли тебе, если жив? Хорошо бы — хорошо! Судьба 18 июля 1942 года я выписываюсь из казанского госпиталя. А я не только в гимнастерке — в шинели. За плечами вещевой мешок, руки на костылях.
Пот струйками бежит по лицу, стекает за воротник вдоль всего тела. Доскакал до трамвая и еду к пристани через весь город по дамбе. Это теперь красавица Волга вплыла в Казань и берега ее оделись в камень, а тогда… Трамвай битком набит людьми, отчего жара еще нестерпимее. Кажется, едешь бесконечно. Слез с трамвая, иду к пароходам. Их два, и оба идут на Астрахань.
Туда-то мне и надо. Стою на обрыве и решаю вопрос. Если пойду на «Коммунистку», уеду через тридцать минут. Если на «Гражданку» — она отходит только вечером. Но до «Коммунистки» надо идти метров триста. Я еще никогда так долго не ходил на костылях и вообще почти год не ходил.
Сил нет, и слабость выбирает «Гражданку». Костыли вязнут в песке. Вот они стучат по мосткам, и вот я на пароходе. Уж плыл бы и плыл». Однако к вечеру и мы тронулись. Я прошел огонь, теперь прохожу воду.
Кстати замечу, потом прошел и медные трубы. Они лежали на барже, на которой я эвакуировался из Махачкалы через Каспийское море, и по этим самым трубам я, как акробат, ходил на костылях. Чего только не бывает на свете! Милая моя Волга, давшая мне столько детского счастья! В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге.
Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки. Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок.
Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход. В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят. Махнули флажком — едем.
Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка. Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо.
Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней. Трупов на воде все больше и больше. Сожженные селения попадаются все чаще и чаще. Разбитые баржи, пароходы тоже. У всех одна мысль: попадет в нас или не попадет.
Едем медленно, крадучись. Вон еще один пароход прибился к берегу. До чего же черен бывший белый красавец! Вот уж поистине сгорел в дым. Ни одного стекла в окнах, только зияют чернеющие проемы. Один остов.
Крупно не повезло кому-то. Проезжаем ближе, и я читаю дугообразную надпись над колесом: «Коммунистка». В главу моих воспоминаний можно было бы вписать и эту страничку. Много-много лет спустя я попал в Казань и захотел побывать на могиле Лобачевского. Как-то нехорошо быть в Казани и не пойти к этой могиле. Мы нашли памятник великому русскому математику, поклонились ему и уж направились к выходу, как мое внимание привлекла большая группа однообразных могил с пирамидками, на вершинах которых были прикреплены пятиконечные красные звезды, будто елочные украшения.
Я спросил своих друзей-казанцев, чьи это могилы. Опять я испытал прикосновение чего-то холодного. Прилетела мысль: вот тут, на этом самом месте, мог бы лежать и я. Но я выжил и живу. Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать?
Возвращение к главе «Я счастливый человек» Мне выпало на долю тяжелое ранение и госпиталь. А я говорю судьбе: «Спасибо! Нет, не то, совсем не то. Мало ли что скажут! Моя жизнь. Как хочу, так ее и осмысляю, так и чувствую.
А уж вы, те, кто «скажет», чувствуйте свою, как вам будет угодно. Карточки на хлеб и продукты отменили только в декабре 1947-го. И переменили деньги, уменьшили в десять раз. Не переменили только мелочь. Занятно было. Проснулись мы с женой утром.
Она мне говорит: — У нас мелочь есть, сходи в магазин. Может быть, что-нибудь купишь. Мелочь у нас действительно была. Богатые копят крупные деньги, бедные — мелочь. Потряс я разные коробочки и натряс что-то рублей около пяти. Пошел в молочную на Метростроевской улице.
В этой молочной вчера, кроме суфле, лярда, маргогусалина, ничего не было. Пустые грязные полки. А тут вхожу, на сверкающем прилавке бруски масла — белого, желтого, шоколадного, сгущенное молоко в банках с синими этикетками, красные и янтарные головки сыра, творог, сметана. Глазам больно. И народу — никого. Денег-то новых еще не выдавали.
Один-два-три человека, кроме меня, с мелочью. Стоим разглядываем все эти годами не виданные чудеса в решете. И все без карточек, свободно.
Воспоминания На этой странице свободной электронной библиотеки fb2.
Воспоминания» и другой информацией о ней, а затем начать читать книгу онлайн с помощью читалок, предлагаемых по ссылкам под постером, или скачать книгу в формате fb2 на свой смартфон, если вам больше по вкусу сторонние читалки. Книга написана автором Виктор Сергеевич Розов, является частью серии Мой 20 век, относится к жанру Биографии и Мемуары, добавлена в библиотеку 25. С произведением «Удивление перед жизнью.
И произошло чудо, как в доброй сказке. Кто-то просто произнес: — Отпустим! Было брошено несколько логических реплик, вроде: «Что толку, нас восемь человек, а она такая маленькая», «Еще возиться! И, уже ничем не покрывая, Борис бережно понес утку обратно. Вернувшись, сказал: — Я ее в воду пустил.
А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел. Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть все и всех, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как однажды я услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, я хочу быть с собаками! Это все пройдет, все будет хорошо.
Розов Виктор Сергеевич
Розов — автор более 20 пьес, главный герой которых — молодой человек, поставленный в условия нравственного выбора, продиктованного временем. Его пьесы шли почти во всех театрах страны и сегодня они обретают новую жизнь на многих сценах. По одной из его первых пье...
После того, как о ситуации доложили Владимиру Путину, губернатор Николай Любимов поручил прекратить засыпку. Позднее суд запретил собственнику земельные работы на этом участке. Федеральное агентство водных ресурсов внесло озеро в государственный водный реестр и признали озером. Согласно водному кодексу, озеро не может находиться в частной собственности и любые работы на территории озера могут производится только с санкции Правительства Рязанской области.
С сияющим лицом он возвращается к боевым товарищам, выполняя свой привычный долг — не забывая думать о других. Однако происходит настоящее чудо. Солдаты вместе рассматривают утку — молодую, грациозную, напуганную. Голод отходит на второй план, бойцы осознают, что перед ними не еда, а живое существо.
Единогласно принято решение: «Отпустим! Поймавший птицу солдат возвращает её обратно в воду. В ситуации, когда на кону стоит собственная жизнь, товарищи проявляют великодушие к животному. Естественно, за съеденную утку их никто бы не осудил, но нравственные качества не позволяют поступить подобным образом. Каждый боец находит аргументы в пользу того, чтобы её отпустить. Во время войны, тяжелой и беспощадной, возможно не плодить ещё больше жестокости. Розов говорит о том, что человек всегда должен оставаться человеком, это в его силах. Примеры дополняют друг друга, с разных сторон раскрывая присущее людям великодушие. Желание бескорыстно проявить заботу о ком-либо оказывается сильнее, чем самый жуткий голод. Позиция автора ясна.
Тяжесть происходящего не мешает личности сохранять высокие нравственные качества и доброе отношение ко всему живому. Поэтому для Розова дикая утка стала своеобразным символом веры в человека и его душу. Я согласен с писателем, ведь именно сострадание делает нас настоящими людьми. В том числе, любовь и внимание к братьям нашим меньшим. Тем более, оказывать помощь в мирное время гораздо проще. Множество животных, оказавшись на улице, попадают в беду, и создание и поддержка различных приютов могут решить эту проблему. Небольшое пожертвование способно спасти жизнь какой-нибудь собаки, точно так же, как решение солдат отпустить утку. Гуманность заложена в нас природой. И важнейшая цель человека — сохранять её несмотря ни на что. Вариант 2 Ежедневно в мире происходит множество ужасных событий.
Самое страшное, что причиной большинства из них является человеческая жестокость. Можно ли сохранить веру в людей? Данным вопросом задаётся писатель В. Размышляя над проблемой, автор рассказывает о ситуации, произошедшей в военное время. Солдаты мучились от голода, и тут один из них находит утку и предлагает товарищам её зажарить. Однако вид испуганного, беззащитного животного растрогал всех членов отряда. Утку отпустили на свободу, не боясь голодной смерти и проявив огромное великодушие. На такой поступок способны люди, обладающие по-настоящему богатой душой и высокой нравственностью. Воображаемый собеседник возражает Розову. Действительно, можно было бы списать подобный поступок на наличие у солдат хорошего воспитания.
Но Розов упоминает, что в его отряде были совершенно разные люди. Например, воры, только что вышедшие из тюрьмы. Но и они проявили сочувствие к бедной уточке. Этим автор показывает, что каждый может оступиться, но пока в душе остаются гуманность и милосердие — остаётся и сам человек. Таким образом, автор противопоставляет примеры друг другу, говоря о том, что на добрые поступки способен любой из нас. А в самых трудных ситуациях именно умение сочувствовать может объединить совсем разных людей. Позиция автора понятна из слов: « Вот в эти минуты неверия и отчаяния я вспоминаю дикую утку и думаю: нет-нет, в людей можно верить». Ситуация с диким животным подтверждает то, что человеческая сила скрыта в его душе, в заботе и уважении ко всему, что его окружает. И эта сила абсолютна реальна. С Розовым трудно не согласиться.
Какими тяжелыми бы не были обстоятельства, люди всегда совершали и продолжают совершать поступки, отражающие их милосердие. Множество военных подвигов, заключавшихся в жертвовании собой ради Отечества и близких, ярко отражают эту мысль. Даже преступник способен проявить огромную гуманность и нравственность, если в нём осталось хоть капля человеческого. Это наводит на мысль о том, что в людей можно и нужно верить, что бы не происходило. Как писал В. Розов: «Это всё пройдёт, всё будет хорошо». Вариант 3 В каждом человеке развито чувство прекрасного. Это умение наслаждаться красотой и гармонией, видеть её в окружающим мире. Очень важное его свойство заключается в том, что под влиянием приятных ощущений от наблюдения чего-либо, человек способен показать и собственные позитивные качества. Об этом в своём тексте говорит В.
Розов, размышляя о влиянии прекрасного на личность человека. Писатель обращается к временам войны, когда солдаты измучены голодом и тяжелыми условиями. Розов подчеркивает, насколько грубо выглядят товарищи, они уставшие, не выбритые. Все желания сводятся к одному — хоть бы наконец-то появилась еда. Среди солдат есть и не самые приятные личности, в отряде два вора, недавно вышедших из тюрьмы.
Чувствуют ли дети по отношению к родителям любовь, уважение, признательность за жизненную поддержку? Какую роль играют этапы детства, отрочества и юности в формирование особенностей восприятия мира, людей? О последствиях.. Cчастье Текст ЕГЭ. Тема: Счастье… Детство Источник 1 Это было на фронте. Основные проблемы 1. Проблема гуманизма Способны ли люди в тяжёлых условиях проявлять сострадание, великодушие? Даже в самых тяжёлых ситуациях человек может проявить гуманность; чувство сострадания, великодушие оказываются сильнее голода. Проблема влияния прекрасного на человека Способно ли прекрасное пробудить в человеке лучшие качества? Прекрасное вдохновляет человека на достойные поступки. Проблема веры в людей Стоит ли верить в людей? Описанное в тексте события позволяет сохранить веру в людей, так как они могут раскрыть свои лучшие качества даже в самых тяжёлых ситуациях.
''Живая Классика '' Выступает Дмитриев Вячеслав с прозой Дикая утка. Писатель Виктор Розов
Пользователи несут персональную ответственность за предоставленные материалы, для Всероссийских, педагогических, или детских конкурсов. Руководство сайта, готово содействовать в разрешении проблемных моментов связанных с работой и наполнением портала. Если вдруг при изучении сайта, Вами было выявлено, что некоторый контент используется незаконно, незамедлительно оповестите об этом администрацию данного ресурса, заполнив предлагаемую форму.
Анализируя эти два примера, читатель осознает, что нельзя терять веру в людей, в их доброту и человечность. Второй пример конкретизирует первый, потому что сначала автор описывает, как группа приняла благородное решение, а потом рассматривает проявление великодушия одним вором, который смог измениться, стать добрее. Рассуждения Виктора Сергеевича Розова о вере в людей приводят нас к пониманию позиции автора. Он считает, что люди «способны к состраданию и великодушию». С позицией автора нельзя не согласиться.
Война изменила этого человека, его моральные принципы, дала возможность понять, что даже вор может сострадать, проявлять человечность. Данный пример показывает, что, даже имея плохое прошлое, люди могут стать великодушными, добрыми. Анализируя эти два примера, читатель осознает, что нельзя терять веру в людей, в их доброту и человечность. Второй пример конкретизирует первый, потому что сначала автор описывает, как группа приняла благородное решение, а потом рассматривает проявление великодушия одним вором, который смог измениться, стать добрее. Рассуждения Виктора Сергеевича Розова о вере в людей приводят нас к пониманию позиции автора.
Что за пули? Все легли. А я — о глупость, о безмозглость, о идиотизм! Да, да, иду туда, откуда летят пули, чтобы узнать, кто это безобразничает. Вышел из лесу на поле. Пули свистят, люди лежат в бороздах, а я иду и иду. На вспаханном поле взлетают легкие облачка пыли там, куда попадают пули. Ага, значит, иду правильно, они летят оттуда. И пришел. За невысоким холмом другое подразделение устроило учебную стрельбу. Тоже обучаются. Далеко не все снайперы, и пули летят поверх холма к нам. Совсем по-штатски подошел к командиру и спросил: — Что это вы делаете? Командир — вчера он тоже был, в общем, штатский — не потребовал от меня ни козыряния, ни четкого рапорта по форме, а, обратившись к упражнявшимся в стрельбе, крикнул: — Отставить! Я сказал «спасибо» и побрел к своим. Это была не храбрость, не отвага, не долг совести. Что это было? Юношеское непонимание смертельной опасности. Оно свойственно молодому возрасту, когда смерть биологически вынесена за скобки. Взрослые называют это глупостью. Приговоренный — Митя, говорят, в крайней избе сидит парень, приговоренный к расстрелу за дезертирство. Пойдем посмотрим. Вот и деревня. Фронт близко, и не во всех домах люди. Есть и пустые избы. Эта тоже, видимо, покинутая. Окна без единой занавески, и за окнами чернота стен. На крылечке солдат с винтовкой сидит — караулит. Из дома доносится пение. Кто бы это? Обходим дом вокруг и, чтобы не видел часовой, встав на завалинку, робко заглядываем в окно. Из угла в угол большой, совершенно пустой комнаты быстрыми шагами, заложив руки за спину, сжав пальцы, наклонив голову, как бык на корриде, ходит парень, высокий шатен. Гимнастерка без ремня — отобрали. Ходит из угла в угол, как сумасшедший маятник, и громким диким голосом поет: «Если завтра война, если завтра в поход, если грозная сила нагрянет, весь советский народ, как один человек, за Советскую Родину встанет». Мы как прилипли к окну, так и не можем оторваться, охваченные ужасом. Знаем, что нехорошо смотреть на такие страдания, нельзя, а смотрим. Парень поет и поет, ходит и ходит. До сих пор ходит и поет. После боя Тот единственный бой, в котором я принимал участие, длился с рассвета до темноты без передышки. Я уже говорил, что описывать события не буду. Да и все бои, по-моему, уже изображены и в кино, и в романах, и по радио, и по телевизору. Однако при всем этом боевом изобилии для каждого побывавшего на войне его личные бои останутся нерассказанными. Словом, за четырнадцать часов я повидал порядком и все глубоко прочувствовал. Крики «ура» в кафе-мороженом в Кисловодске кажутся до мерзости дрянными и даже гнусными. Причастившись крови и ужаса, мы сидели в овраге в оцепенении. Все мышцы тела судорожно сжаты и не могут разжаться. Мы, наверно, напоминали каменных истуканов: не шевелились, не говорили и, казалось, не моргали глазами. Я думал: «Конечно, с этого дня я никогда не буду улыбаться, чувствовать покой, бегать, резвиться, любить вкусную еду и быть счастливым. Я навеки стал другим. Того — веселого и шустрого — не будет никогда». В это время — свершившегося чуда я не мог тогда оценить, хотя и заметил его, — в овраг спустился волшебник повар со словами: «К вам не въехать. Давайте котелки, принесу». Какая может быть сейчас еда! Нет, не сейчас, какая вообще может быть еда, зачем, как вообще можно чего-то хотеть! Однако некоторые бойцы молча и вяло стали черпать ложками суп и жевать. Видимо, они были крепче меня. У них двигались руки и раскрывались рты. Это была уже жизнь. Во мне ее не осталось. Потрясение было, может быть, самым сильным, какое я испытал за всю свою жизнь. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню. Ошеломление продолжалось недолго, потому что не успели мои товарищи съесть и пяти ложек супа, как немцы двинулись на нас снова и ураган забушевал с новой силой. Все завертелось, только теперь не при свете дня, а впотьмах, в ночи. Они окружили нас, били изо всех видов оружия, ревели самолетами над головами. А мы пытались куда-то прорваться. Товарищи падали один за другим, один за другим. Юное красивое лицо медсестры Нины было сплошь усыпано мелкими черными осколками, и она умерла через минуту, успев только сказать: «Что с моим лицом, посмотрите». И не дождалась ответа. А надо ли знать? Надо, если это было. Без всего этого моя чернильница была бы пуста. Белая булка и музыка Коротко, совсем коротко. Мы вырвались из окружения, буквально наехав на немецкое кольцо в слабом его звене. Мы — это орудийный расчет и сестры — были в кузове грузовика, сзади которого болталась та самая 76-миллиметровая пушка. Многие в машине оказались мертвыми, иные ранены, с ними несколько человек, чудом уцелевших. Бесстрашная наша батарейная сестра Рахиль Хачатурян и мой друг Сергей Шумов переложили меня в другой грузовик. На нем я должен был ехать куда-то в полевой госпиталь. Помню то место: край деревни, песчаные некрутые берега речушки, застывшая черно-зеленая трава, посыпанная снегом. Сергей ходил около машины. Широкое, по-крестьянски доброе лицо его было серого цвета, скулы выступили резко. Здесь было тихо. Но на несколько минут. Немцев снова прорвало. Все загудело, и на деревеньку пошел огонь. Машина наша зафыркала и дрогнула. Я был последним, кто видел Сережку живым. У него были молодая жена и совсем маленький ребенок. В Театре имени Маяковского бывший Театр Революции на мраморной доске вы можете прочесть и его фамилию, написанную золотыми буквами. Он был очень хороший парень. Золотые буквы и вечная память. Ах, лучше бы он жил… Где меня мотала машина, не знаю, не помню. Помню только ночь под землей в полевом лазарете, керосиновые лампы на столах, дрожащую над головой от взрывов бомб землю. Что-то надо мной свершалось. Мое внимание — на товарища из нашей батареи. Забыл имя его и фамилию. Он на другом операционном столе, близко. Сидит, широко открыв рот, а врач пинцетом вытаскивает из этого зева осколки, зубы, кости. Шея вздутая и белая, и по ней текут тоненькие струйки крови. Я тихо спрашиваю сестру, бесшумно лавирующую между столами: — Будет жить?
Презентация, доклад Живая классика (классный этап 5 класс)
Кудашова Розов. Дикая утка (из цикла Прикосновение к войне). - Олеся Дунаева. [1] «Дикая утка» и «Росмерсхольм» «часто можно наблюдать в оценках критиков, соперничающих друг с другом за первое место среди работ Ибсена». Домашняя утка в роли дикой. Фото: предоставлено театром «Красный факел»/ Виктор ДМИТРИЕВ. Театральные режиссеры обычно менее известны, чем их киноколлеги. Напомним, 22 августа Московский районный суд запретил Юрию Шпакову — собственнику участка в районе Северной окружной дороги, на котором расположено озеро «Дикая утка», проводить строительные работы. Сброс твёрдых бытовых отходов, засыпка озеро землёй – в чём только не обвиняли общественные активисты собственника водоёма «Дикая утка». Общественники вышли на защиту озера ещё в январе, когда работы только начались. Рассказ Виктора Розова ” Дикая утка ” это рассказ о войне.
28 декабря 2021
Виктор Розов Удивление перед жизнью. Воспоминания. Дикая утка. Кормили плохо, вечно хотелось есть. Иногда пищу давали раз в сутки, и то вечером. История про утку врезалась Розову в память, она записана в его мемуарах. Ученик 7а класса Всеволожского центра образования Глеб Кудрявцев эмоционально и прочувствованно прочитал на конкурсе рассказ Виктора Розова «Дикая утка».
В.Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»)
| Виктор Розов Дикая утка | БРОСОК РЫСЬ В ГОРОДЕ ОХОТИТСЯ НА ДИКИХ УТОК сума сойти. |
| Виктор Розов - Удивление перед жизнью | «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» В тексте поднята нравственная проблема человека и природы. |
| В.Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне») | Напомним, 22 августа Московский районный суд запретил Юрию Шпакову — собственнику участка в районе Северной окружной дороги, на котором расположено озеро «Дикая утка», проводить строительные работы. |
| Розов В.С. -110 лет со дня рождения - 21 Августа 2023 - ГБИЦ Гусь-Хрустальный | «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»). |
| Озеро «Дикая утка» спасено | Новости | Телекомпания Город | Рязань Дейнего Виктор. |
"Дикая утка" вышла на сцену "Красного факела". Почему труппа готовилась к премьере в квартире?
Главный режиссёр Тимофей Кулябин, не ставивший спектакли в своём театре уже несколько лет, представил «Дикую утку» Ибсена. Победительница школьного этапа конкурса чтецов "Живая классика" ученица 6 класса ГБОУ СОШ анькино Ухина Марина читает отрывок из рассказа Виктор Розов "Дикая утка". Поздравления. ДТП. Новости. Сериалы. Розов виктор сергеевич жена, режиссёр — Франко Дзеффирелли. Например, одна только 211-я обширная клетка морской величины, воевавшая весь период войны с слоевищным процессором и всё это время вооружённая «Скайхоками», совершила 25 тыс боевых растворов.