Фридрих II Прусский солдатик коллекционный. Вильгельм Прусский 1783-1851 фигурка ЕК. Заполучив власть в свои руки, Вильгельм I первым делом занялся преобразованием прусской армии. прусский принц, третий сын короля Фридриха Вильгельма II.
Как русская армия без командующего побила прусского короля
принц прусский, генерал от кавалерии и младший брат короля Фридриха Вильгельма III. Türk, Wilhelm von. Рис. 1. Битва при Гогенфридеберге, атака прусской пехоты. ruwiki Вильгельм Прусский (1783—1851). svwiki Vilhelm av Preussen. Is this your ancestor? Compare DNA and explore genealogy for Wilhelm (Prussia) von Preußen born 1783 Berlin, Brandenburg, Preußen, Heiliges Römisches Reich died 1851 Berlin, Brandenburg, Preußen, Deutscher Bund including ancestors + descendants + 1 photos + Y-chromosome DNA. Wilhelm II, German Emperor | International Encyclopedia of the.
Вильгельм Прусский (1783—1851)
Реформы Фридриха Вильгельма 1. Войны Фридриха 2. Фридрих 2 семилетняя война. Семилетняя война Прусский Король. Фридрих Прусский Король шпион. Фридрих 1 Прусский Король. Фридрих Вильгельм i, Король Пруссии. Фридрих первый Король Пруссии. Леопольд i Император священной римской империи. Фридрих Вильгельм Гогенцоллерн.
Вильгельм i Император Германии. Вильгельм 1 Прусский Король. Кайзер Германии Вильгельм 1. Кайзер Фридрих Вильгельм 1 Прусский. Король Пруссии 1850. Королевская Пруссия. Фридрих Вильгельм 3 благодарит Москву. Фридрих i Король Пруссии. Бруно Александрович фон Фитингоф.
Король Вильгельм 1 Германия. Вильгельм 1 объединение Германии вклад. Король Пруссии в 1861. Вильгельм 1 Император Германии годы правления. Кайзер Вильгельм i. Вильгельм 1 Император Германии. Вильгельм 1 Кайзер Пруссии. Фридрих-Вильгельм i 1713-1740. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм.
Фридрих 1 Вильгельм 1740. Кайзер Германии Вильгельм i. Вильгельм 1 германский Император. Король Пруссии Вильгельм 1. Император Германии 1871. Король Вильгельм 1 1861. Король Фридрих 1. Фридрих 1 Прусский. Фридрих i Король Вюртемберга.
Прусский Король Фридрих первый. Вильгельм i немецкий Император внешняя политика. Вильгельм 1 годы правления Германии. Внешняя политика Вильгельма 1 Германия. Политика Вильгельма 2. Король Кайзер Вильгельм II. Фридрих Вильгельм IV. Король Фридрих Вильгельм 4. Фридрих 4 Король Пруссии.
Вильгельм IV Король Пруссии. Древо Гогенцоллернов. Гогенцоллерны Династия. Фридрих 2 Гогенцоллерн. Династия в Пруссии.
Войны Фридриха 2.
Фридрих 2 семилетняя война. Семилетняя война Прусский Король. Фридрих Прусский Король шпион. Фридрих 1 Прусский Король. Фридрих Вильгельм i, Король Пруссии. Фридрих первый Король Пруссии.
Леопольд i Император священной римской империи. Фридрих Вильгельм Гогенцоллерн. Вильгельм i Император Германии. Вильгельм 1 Прусский Король. Кайзер Германии Вильгельм 1. Кайзер Фридрих Вильгельм 1 Прусский.
Король Пруссии 1850. Королевская Пруссия. Фридрих Вильгельм 3 благодарит Москву. Фридрих i Король Пруссии. Бруно Александрович фон Фитингоф. Король Вильгельм 1 Германия.
Вильгельм 1 объединение Германии вклад. Король Пруссии в 1861. Вильгельм 1 Император Германии годы правления. Кайзер Вильгельм i. Вильгельм 1 Император Германии. Вильгельм 1 Кайзер Пруссии.
Фридрих-Вильгельм i 1713-1740. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм. Фридрих 1 Вильгельм 1740. Кайзер Германии Вильгельм i. Вильгельм 1 германский Император. Король Пруссии Вильгельм 1.
Император Германии 1871. Король Вильгельм 1 1861. Король Фридрих 1. Фридрих 1 Прусский. Фридрих i Король Вюртемберга. Прусский Король Фридрих первый.
Вильгельм i немецкий Император внешняя политика. Вильгельм 1 годы правления Германии. Внешняя политика Вильгельма 1 Германия. Политика Вильгельма 2. Король Кайзер Вильгельм II. Фридрих Вильгельм IV.
Король Фридрих Вильгельм 4. Фридрих 4 Король Пруссии. Вильгельм IV Король Пруссии. Древо Гогенцоллернов. Гогенцоллерны Династия. Фридрих 2 Гогенцоллерн.
Династия в Пруссии. Фридрих i 1657—1713.
Вильгельм 1 годы правления Германии. Внешняя политика Вильгельма 1 Германия. Политика Вильгельма 2. Король Кайзер Вильгельм II. Фридрих Вильгельм IV. Король Фридрих Вильгельм 4.
Фридрих 4 Король Пруссии. Вильгельм IV Король Пруссии. Древо Гогенцоллернов. Гогенцоллерны Династия. Фридрих 2 Гогенцоллерн. Династия в Пруссии. Фридрих i 1657—1713. Фридрих 1 Король Пруссии портрет.
Вильгельм II. Кайзер Вильгельм II. Кайзер Вильгельм Император Германии. Вильгельм 2 немецкий Император. Фридрих 1 Король Пруссии. Фридрих Вильгельм i курфюрст Бранденбурга. Короля Фридриха i. Король Пруссии Фридрих.
Фридрих 2 Прусский. Правление Фридриха 2. Фридрих 2 слайды. Фредерик 1 Король Пруссии. Король Пруссии Вильгельм i. Кайзер Фридрих Вильгельм. Кайзер германской империи-Вильгельм II. Вильгельм II Гогенцоллерн Кайзер.
Кайзер Вильгельм 2 портрет. Фридрих Вильгельм 1. Король Фридрих Вильгельм. Фридриха Вильгельма 1 1713 1740. Фридрих Вильгельм 1688-1740. Фридрих 1 Король Германии. Фридрих 2 годы правления. Правление Фридриха 2 в Пруссии.
Прусского короля Фридриха II. Фридрих Великий Король Пруссии кратко. Прусский Король Фридрих 2 Великий 1712-1786. Фридрих Великий кратко. Фридрих Вильгельм 1 Гогенцоллерн. Вильгельм 3 Прусский. Фридрих 3 Король Пруссии. Фридрих 3 Гогенцоллерн.
Прусский Король Вильгельм 1849. Прусский Король Фридрих-Вильгельм. Фридрих Вильгельм III 1770-1840. Прусский Король Фридрих Вильгельм 2. Фридрих Вильгельм 1 Король солдат.
Но речка и болото теперь уже нашим войскам не давали возможности отступить. А дальше для Фридриха начались вещи совершенно непонятные. По всем военным законам армия в таком положении, да еще брошенная командующим, должна была побежать. Но вместо этого разгромленный правый фланг русских пошел… в атаку. Кстати, потом так и не допытались кто отдал такой приказ, просто все подчинились сигналам барабанщиков. Следом ринулись и остальные части. Причем командиры пытались остановить солдат, но было бесполезно. И погнали пруссаков, дошли до их пушек и 26 из них захватили. Но в целом на поле царил абсолютный бардак, никакого управления, и в этот хаос были вовлечены и прусские войска. Положение немцев спасло то, что Фридрих пустил в дело все 46 эскадронов своей элитной кавалерии. Они смогли опрокинуть русские полки. Но те опять не побежали! Солдаты стояли кучками и продолжали сражаться. Пули давно закончились, да и заряжать ружья было некогда, так что отбивались штыками. Да еще с неслыханным остервенением. Один из очевидцев писал, что даже безоружными они вцеплялись зубами в противника и в качестве примера приводил, как пришлось спасать пруссака, в которого вцепился раненый русский. Даже потерявшие руки и ноги продолжали наносить урон чем могли.
Молодые годы
- Принц Вильгельм Прусский (1783–1851) - Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) - Википедия
- Брак и проблема
- Восхождение на трон
- Принц Вильгельм Прусский (1783–1851)
- Молодые годы
Statements
- Digitalis - Digitale Texte zur Wirtschaftsgeschichte
- Принц Вильгельм Прусский (1783–1851)
- Вильгельм Прусский (1783—1851) — Что такое Вильгельм Прусский (1783—1851)
- Вильгельм Прусский (1783—1851) — Википедия
- Кто развязал войну
Статьи по разделам
- Вильгельм Прусский (1783—1851) — Википедия. Что такое Вильгельм Прусский (1783—1851)
- Год трёх императоров
- Карьера и достижения
- Портрет прусского короля, который был злостным двоеженцем.
- Вильгельм Прусский (1783—1851) - Википедия
- Category:Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) - Wikimedia Commons
Вильгельм Прусский (1783-1851)
Fischbach Castle around 1860, Alexander Duncker collection - former residence of the brother of the Prussian king. From 1824 to 1829 he was governor of the Mainz fortress , and from 1830 to 1831 Governor General of the Rhine Province and Westphalia. In this capacity, on September 20, 1831, he ceremoniously opened the first railway line on German soil from Hinsbeck through the Deilbachtal to Leberhof. The line previously known as the "Deilthaler Railway" was then allowed to call itself the " Prince Wilhelm Railway ".
В ходе Французской кампании 1814 года состоял при штаб-квартире фельдмаршала Блюхера Gebhard Leberecht von Blucher 1742-1819 , отличился в сражениях 29 января при Бриенне Brienne , 1 февраля при Ла-Ротьере La Rothiere и 30 марта при штурме Монмартра Montmartre , находился в Свите короля в день вступления союзников в Париж 31 марта 1814 года. С началом Бельгийской кампании 1815 года возглавил 1-ю кавалерийскую бригаду полки конного ландвера Неймарка Neumark и Померании Pommern , 10-й гусарский полк в составе кавалерийской дивизии принца Вильгельма Прусского Wilhelm von Preusen 1783-1851 IV-го армейского корпуса генерала Бюлова Friedrich Wilhelm Bulow von Dennewitz 1755-1816 , в сражении 18 июня 1815 года при Ватерлоо Waterloo был убит гранатой гаубицы неподалёку от фермы Бель-Альянс Belle-Aliance в возрасте 42 лет, похоронен под старым буком на месте гибели.
Награждён Железным Крестом 2-го класса 2 мая 1813 года , Железным Крестом 1-го класса 1814 год , австрийским орденом Леопольда 1814 год и российским орденом Святого Владимира 3-й степени 1814 год.
Родился 16 марта 1773 года в Вольфсхагене Wolfshagen в семье рейхсграфа Отто Александра фон Шверина Otto Alexander von Schwerin 1737-1819 и его супруги Софии Доротеи фон Биссинген Sophie Dorothea von Bissingen 1733-1801 , в 1786 году в возрасте 13 лет поступил на военную службу юнкером Лейб-Карабинерного полка Leib-Carabinier-Regiment , спустя несколько месяцев переведён в полк Жандармов Regiment Gensdarmes в гарнизоне Берлина Berlin. В 1791 году — корнет, принимал участие в Польской кампании 1792 года, в 1795 году — лейтенант, 6 февраля 1803 года произведён в ротмистры с назначением командиром роты полка Телохранителей Regiment der Gardes du Corps в Шарлоттенбурге Charlottenburg , с 1805 года исполнял обязанности военного коменданта крепости Зильберберг Silberberg , в 1806 году — майор, участвовал в кампании против французов, в атаке на неприятельское каре в сражении 14 октября 1806 года при Ауэрштедте Auerstadt был ранен пулей в колено, затем последовал за королём Фридрихом Вильгельмом III-м Friedrich Wilhelm III в Кенигсберг Kоnigsberg и Мемель Memel , после заключения Тильзитского мира возвратился в декабре 1807 года в Вольфсхаген и летом 1808 года вышел в отставку. В 1813 году возвратился к активной службе с назначением в штаб IV-го армейского корпуса генерала графа Тауенцина Bogislav Friedrich Emanuel Tauentzien von Wittenberg 1760-1824 , отличился в сражении при Гросс-Гершене Gross-Gorschen , 16 августа 1813 года — подполковник полка Телохранителей, после сражения при Теплице Teplitz переведён в штаб-квартиру короля с назначением флигель-адьютантом, сражался при Гросс-Беерене Gross-Beeren и Лейпциге Leipzig.
С 1824 до 1829 он был губернатором Федеральной Крепости в Майнце; с 1830 до 1831 он был генерал-губернатором Рейнской Области и Вестфалии. В этой способности 20 сентября 1831 он открыл первую железную дорогу на немецкой почве от Hinsbeck через долину Deilbach к Nierenhof. В марте 1834 он был назначен общим из конницы и вновь назначил как губернатор федеральной крепости в Майнце. Он не должен быть перепутан с его племянником того же самого имени, будущим императором Вильгельмом I , который был губернатором той же самой крепости в 1854. После смерти его жены, Мари Анны, 14 апреля 1846, он ушел из общественной жизни в его замке Fischbach.
Действительный камергер и кавалер
Friedrich Wilhelm Karl von Preußen; 3 июля 1783(17830703), Берлин — 28 сентября 1851, Берлин) — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. прусский принц, третий сын короля Фридриха Вильгельма II. Johannes Emil Wilhelm.
Как русская армия без командующего побила прусского короля
28 сентября 1851 г., Берлин) был сыном Фридрих Вильгельм II Прусский и Фредерика Луиза Гессен-Дармштадтская. 28 сентября 1851 г., Берлин) был сыном Фридриха Вильгельма II Прусского и Фредерики Луизы Гессен-Дармштадтской. 28 сентября 1851 г., Берлин) был сыном Фридрих Вильгельм II Прусский и Фредерика Луиза Гессен-Дармштадтская.
Маунтбеттен, луис
Тем не менее Александр, хоть и решившись многое стерпеть, сохранял, помимо личной гордости, гордость великой империи. Задетый притязаниями Наполеона на господство на всем северном побережье, от Амстердама, Бремена и Гамбурга до Риги и даже Санкт-Петербурга, Александр покорился, в виду цели, которую преследовал на Востоке, но хотел, чтобы в отношении его собственного государства Наполеон согласился на некоторые оговорки. Он желал этого из весьма законного чувства достоинства, а также по менее благовидной причине торговой выгоды. Александр привел французскому правительству довод, который приводили и другие государства и который ничего не стоил, пока существовал американский закон об эмбарго, а именно, что не все американцы мошенники, что он впускает только тех, кто занимается честной торговлей, что он непременно будет арестовывать всех остальных, и что, будучи лишен торговли с Англией, он желает во что бы то ни стало сохранить торговлю с Америкой. Аргумент никуда не годился, ибо закон об эмбарго делал нарушителями всех американцев, плывущих в Европу, и к тому же было наверняка известно, что англичане не пропускают ни одного судна, не заставив его уплатить навигационную пошлину и не нагрузив своими товарами. К несчастью, Наполеон, в неумеренном желании получить все выгоды одновременно, предоставил нарушителям континентальной блокады весьма убедительные доводы против себя, дозволив сообщение с Великобританией посредством лицензий. И вот как он дошел до подобных исключений из собственной системы, которые привели его к противоречию с самим собой.
В конце 1809 года у англичан возникла крайняя надобность в зерне, и во все времена они нуждались в сырье для флотских нужд. Поэтому они разрешили всем, даже неприятельским, судам привозить зерно, дерево, пеньку, смолу, не вынуждая их платить пошлину, которая могла ударить по самим англичанам, вызвав вздорожание сырья, которым они хотели себя обеспечить. Вследствие столь корыстного допущения у набережных Темзы появились бельгийские, голландские, ганзейские, датские и русские корабли — корабли стран, которые находились в состоянии войны с Великобританией. Обнаружив, что англичане столь незаурядным способом получают нужное им сырье, Наполеон решил и сам воспользоваться этим, чтобы вынудить их принимать французские товары, и предоставил свободный проход судам, которые грузили на борт не только дерево, пеньку и зерно, но и шелковые ткани, сукно, вино, коньяк и сыры. Взамен он позволял доставлять сырье, которого недоставало французским мануфактурам, такое как индиго, кошениль, рыбий жир, экзотические породы дерева, медь и проч. И подобно тому как французские корабли стали появляться в Англии, английские корабли стали появляться во Франции.
И те и другие плавали с пропусками, называемыми лицензиями, лгали в обеих странах о своем происхождении и весьма способствовали распространению подпольной торговли. Французы, вынужденные везти вместе с зерном шелковые ткани, при входе в Темзу передавали их контрабандистам, которые брали на себя подпольный ввоз в страну. Англичане, вынужденные ради свободного выхода из своих портов вывозить хлопковые ткани, запрещенные к ввозу во Францию, отдавали их контрабандистам у берегов Франции и являлись во французские порты только с дозволенными товарами. Подобные незаконные перевозки развращали торговцев, приучая их к обману и даже к подлогу, ибо в Лондоне открыто занимались изготовлением фальшивых бортовых документов. Это были великие неудобства при посредственных выгодах, ибо во Франции с 1809 по 1810 год оборот торговли по лицензиям не превысил 20 миллионов, включая ввоз и вывоз. Но самая большая опасность такой торговли заключалась в том, что она ставила Францию в противоречие с самой собой, поистине нестерпимое, особенно в глазах тех, от кого она требовала строжайшего соблюдения континентальной блокады.
Между тем Наполеон упорно проводил в жизнь свою систему: наблюдал за побережьями Франции и союзнических стран, требовал введения таможен и французских войск в Голландии, поручил Даву охрану Бремена, Гамбурга и Любека, пригрозил вновь оккупировать Шведскую Померанию, заставил Пруссию закрыть Кольберг и Кенигсберг, настойчиво побуждал Россию закрыть Ригу и Санкт-Петербург и был близок к достижению великих результатов. Разумеется, оставалось еще некоторое количество полуоткрытых входов для британских товаров, но эти товары, вынужденные отправляться далеко на кораблях на север, а затем спускаться на юг на русских телегах, прибывали к месту потребления обремененными такими расходами, что их сбыт становился невозможен. И если бы континентальная блокада продолжала настойчиво поддерживаться, она неминуемо привела бы Великобританию к нестерпимой депрессии. Стараясь принудить англичан к миру посредством разгрома их войск на Иберийском полуострове и разорительной системы торговых ограничений, Наполеон одновременно и с равной активностью занимался внутренними делами Империи. Наконец-то он взялся за разрешение запутанных вопросов культа, не самое малое из дел, что навлекла на него безудержная пылкость нрава. Перевезенный в Савону папа оставался там на положении узника и упорно отказывался исполнять обязанности апостольского престола.
Раскола, как в последние дни Революции, не произошло: духовенство в ту эпоху оставалось единым, спокойным, покорным, повсюду единообразно отправляло культ, не знало или притворялось, что не знает, о папской булле, отлучившей Наполеона от Церкви, и почти повсеместно порицало папу за то, что он прибег к столь крайней мере. В то же время, даже те, кто так думал, не одобряли похищения папы, скорбели о его пленении и желали скорейшего окончания такого положения вещей, огорчительного для добрых католиков и способного рано или поздно перерасти в раскол. Почти все единодушно желали, чтобы папа договорился с Наполеоном и получил от него учреждение, достойное главы Церкви, не надеясь и даже не желая, чтобы понтифик добивался возвращения мирского владычества, которое считалось тогда безвозвратно утраченным. Так думало подавляющее большинство духовенства. Но пламенное меньшинство, отвергшее некогда Конкордат и разделявшее ненависть старых роялистов, рисовало удручающие картины страданий папы, активно распространяло буллу об отлучении и открыто призывало к расколу. Фанатики утверждали, что плененный папа должен отказаться от исполнения своих функций, а лишенное общения с главой Церкви католическое духовенство должно отказаться от совершения таинств.
Словом, священники, чтобы поставить Наполеона в тупик, готовы были дойти до приостановки отправления богослужений. Папа, хоть и пребывавший в Савоне под неусыпным надзором, скрытым под знаками великого почтения, сообщался с мятежной частью католиков и, не хуже них понимая тактику момента, непрестанно отказывался от исполнения своих папских обязанностей. Он не хотел ни утверждать новых епископов, назначенных Наполеоном, в результате чего пустовало уже двадцать семь кафедр, ни продлевать епископам полномочия на некоторые послабления, в том числе на заключение браков до достижения брачного возраста. Таким образом, насколько это было в его силах, он прерывал осуществление культа во Франции, что могло обернуться или против самого культа, или против правительства, в зависимости от того, встанет население на сторону папы или на сторону императора. Папа жил в епископском дворце Савоны, каждый день служил мессу и раздавал благословения верующим, нередко являвшимся издалека. Пий VII вежливо принимал представителей власти и на их просьбы приступить к исполнению обязанностей понтифика отвечал, что не свободен, лишен советников и в изоляции не способен совершать никаких действительных актов.
Между тем необходимо было с этим покончить и прийти к какому-нибудь соглашению. Наполеон хорошо это понимал, ибо временных средств, применяемых для управления Церковью без участия ее главы, было недостаточно. После ссоры с Римом в Империи пустовало двадцать семь кафедр, а ведь всякому известно, что без епископа или его представителя все дела в епархии замирают и прекращаются даже некоторые акты гражданской жизни, ибо у католиков и мирская жизнь освящается религией. Наполеон поспешил назначить новых епископов и приказал двадцати семи прелатам, хоть и не введенным в должность, приступить к управлению епархиями. Чтобы доставить им к тому возможность, он прибег к средству, указанному древними обычаями Церкви, и приказал присвоить им достоинство капитулярных викариев. В самом деле, когда какая-нибудь кафедра освобождается вследствие кончины пастыря, епархиальный капитул избирает временного управителя кафедрой, в звании ка-питулярного викария, который и исполняет функции епископа до введения в должность нового епископа, ограничиваясь при этом исполнением самых незаменимых функций и не пользуясь полагающимися епископу привилегиями.
Наполеон пожелал, чтобы назначенные им лица получили достоинство капитулярных викариев, но почти повсеместно столкнулся с горячим сопротивлением. Почти везде капитулы уже избрали временных управителей. Они указывали, что выборы уже проведены, а наиболее смелые дерзали утверждать, что подобный прием есть лишь уловка, призванная обойти процедуру канонического утверждения папой, и отрицали, что церковные правила позволяют присваивать назначенным епископам достоинство капитулярных викариев. Наполеона, однако, их возражения не смущали, ибо он был уверен, что вскоре заключит с папой соглашение. Дабы победить его уже принятыми решениями, на отмену которых никто не посмеет надеяться, он поспешил узаконить присоединение Римского государства. Он уже провозгласил присоединение герцогств Пармы и Пьяченцы в качестве департамента Таро и Тосканы в качестве департаментов Арно, Омброне и Медитеране.
Римские земли были присоединены в виде департаментов Тразиме-но и Тибр. В одном из самых известных и привлекших наибольшее внимание сенатус-консультов того времени Наполеон объявлял Рим вторым городом Империи и постановлял, что наследник трона получит титул короля Римского, будет коронован в соборах Нотр-Дам и Святого Петра и будет держать в Риме двор. Кроме того, он возвещал, что папы будут находиться при императорах и пребывать поочередно в Риме и в Париже, получат богатый цивильный лист; в их распоряжении будут находиться церковные суды и священные коллегии — словом, все учреждения Римской канцелярии, которые переместятся в Париж и перейдут на содержание Империи. Приняв эти решения, Наполеон приказал тотчас приступать к работам в Парижском архиепископстве, Пантеоне и Сен-Дени, чтобы принять там папское правительство и самого понтифика. Кроме того, он запланировал работы в Авиньоне, чтобы папа, живя в Париже, мог при желании показаться и в этой древней папской резиденции. Рассказ о подобных вещах, не казавшихся тогда невозможными и самой Церкви, можно принять за сон.
Но Наполеон надеялся, что удивление пройдет и к новому положению привыкнут, что папа при нем станет более сговорчивым, что кардиналы во Франции проникнутся французским духом и эта чудесная картина, столь разительно напоминающая древнюю Империю Запада, сорвет, наконец, с уст изумленных современников заветный титул Императора Запада, ради которого он пожертвовал бы всем, даже самой Империей! Наполеон беспокоился только об одном — поспешить всё организовать заранее, чтобы соглашение с папой объяло всё, имеющее отношение к деятельности Церкви, и чтобы папа, обнаружив при начале переговоров всё уже решенным, был вынужден принять как раз и навсегда свершившиеся даже те перемены, которые будут ему не по вкусу. Папская область, с населением в 800 тысяч человек, насчитывала тридцать епархий. Наполеон без колебаний упразднил все кафедры, за исключением трех, наделив каждую из них 30 тысячами франков дохода; ликвидировал мужские и женские монастыри, назначив пожизненные пенсии членам упраздненных орденов; потребовал присяги от всех приходских священников, приказав сослать на Корсику тех, кто от нее откажется, и учредил новые, менее дробные, приходские округа. Он также приказал упразднить религиозные ордена в Тоскане, Парме и Пьяченце, оставив лишь несколько женских монастырей и монастырей, посвятивших себя благотворительности. Церковное имущество Рима, доходившее до 250 миллионов, он приказал секвестровать, выделив 100 миллионов из этой суммы на римский долг, приюты, новые кафедры и сохраненные приходы, а оставшимися 150 миллионами распорядился в пользу государственного имущества, к которому объявил их присоединенными.
Декреты, выпущенные с невероятной быстротой, были тотчас отправлены в Рим для немедленного исполнения. Три пехотные колонны, направленные в Рим из Анконы, Болоньи и Перуджи, доставили генералу Миолису подкрепление в 9-10 тысяч человек, на случай, если ему придется применить силу против населения, находившегося под большим влиянием монахов. Генерал получил приказ при первых же признаках мятежа обойтись с римлянами не с большим почтением, чем с испанцами. Наполеон задумал послать в Савону нескольких кардиналов и епископов, он хотел дать папе понять, что настало время договориться, ибо от затянувшихся раздоров страдают самые священные интересы. Наполеон выбрал кардиналов Спину и Каселли, которые считались приятными папе, чтобы они сделали понтифику первое предложение, если найдут его в добром расположении. Если же папа, напротив, выкажет себя несговорчивым, Наполеон задумал прибегнуть к иному средству, весьма обыкновенному в старые времена: созвать собор и собрать на нем представителей Церкви, находившихся полностью под его властью или под его влиянием.
Так он надеялся дать Церкви мир, как дал его Европе, начертав условия оного острием своего меча. Среди подобных разнообразных занятий и застал Наполеона брат Луи, прибывший в Париж для обсуждения важнейшего вопроса о Голландии, которому предстояло вскоре стать для Европы последней каплей, переполнившей чашу. Луи ехал во Францию в тягостном предубеждении, которого не могло развеять ничто из того, что он должен был там найти. Этот необыкновенный монарх, наделенный выдающимся умом, более глубоким, однако, нежели верным; любивший благо, но неверно его представлявший; либеральный в мечтаниях, деспотичный по темпераменту; храбрый, но не воинственный; простой и в то же время пожираемый жаждой власти; неуверенный в себе и чрезвычайно самолюбивый; обладавший природной пылкостью Бонапартов и тративший ее на непрестанные душевные терзания; веривший в свою обреченность и находивший удовольствие в убеждении, что вся семья сговорилась против него; так вот этот несчастный монарх должен был рано или поздно сорваться и стать для Империи причиной самых роковых решений. Претензии Наполеона к Луи были следующими. Он пенял брату на то, что Голландия ни в чем не содействует ни морской войне, ни подавлению контрабанды и оказывает французскому императору гораздо меньше услуг под управлением брата, чем во времена республики и при великом пенсионарии Схиммелпеннинке.
Он напоминал, что в ту эпоху Голландия держала в Булони флотилию в 50 канонерских шлюпок и 150 канонерских лодок, линейную эскадру в Текселе и целую армию на побережье, тогда как теперь она вовсе не имеет флота в Текселе, владеет от силы 70 канонерскими лодками в Восточной Шельде и не более чем несколькими тысячами солдат, которых недостает даже для охраны ее собственного побережья. Наполеон жаловался на то, что Голландия превратилась для английских торговцев в открытый, как в мирное время, просторный порт; что американцев, несмотря на его категорические приказы, впускают под лживым предлогом того, что они нейтралы; что во всех классах населения царит дух враждебности к Франции, столь же откровенный, как в Лондоне; что развитию этого духа неосмотрительно способствовали покровительством аристократической партии и удалением партии либеральной, восстановлением прежней знати и добавлением новой, непосильными для казны расходами на королевскую гвардию, бесполезную в Голландии, и на столь же бесполезное назначение маршалов и учреждение беспричинных дотаций в стране, где никто не одерживал никаких побед. Выдвигая подобные претензии, Наполеон не скрывал намерения присоединить Голландию к Империи, если ему не предоставят немедленного и полного удовлетворения по вышеназванным пунктам, а также сокращения долга до трети существовавшего капитала, ибо долг в 80 миллионов при бюджете в 150 миллионов делал невозможным государственное обслуживание. Он требовал энергичного подавления контрабанды, передачи судопроизводства в отношении призов французскому суду и выдачи Франции всех американских кораблей, зашедших в голландские порты. Не объясняясь откровенно, Наполеон добавлял, что недавняя экспедиция англичан на остров Валхерен выявила некоторые изъяны в начертаниях границ Франции и Голландии, которые придется спрямить до обеих Шельд, а возможно, и до самого Рейна. Король Луи утверждал, что его флотилия не менее многочисленна, чем во времена, о которых напоминал Наполеон; что наибольшая ее часть охраняет Восточную Шельду, которую необходимо держать под наблюдением во избежание окружения французскими войсками, расположенными на Западной Шельде, и что оставшаяся ее часть занимает многочисленные заливы Голландии.
Численность линейной армии, по его словам, превосходила требуемые 25 тысяч человек, ибо помимо 3 тысяч, отправленных в Испанию, нескольких тысяч, заключенных в крепостях, и нескольких тысяч, пораженных валхерен-ской лихорадкой, у него оставалось около 15 тысяч человек, используемых для охраны береговой линии от устьев Шельды до устья Эмса. Луи не приводил никаких благовидных предлогов для оправдания расходов на королевскую гвардию и назначение маршалов. Что до восстановления старого дворянства и создания нового, он отвечал, что должен был вознаградить старую аристократию, подчинившуюся его правлению, вернув ей прежние титулы; что новое дворянство он создал, чтобы вознаградить некоторых людей, выказавших ему личную преданность; что от французской партии он отдалился и сблизился с партией якобы английской только потому, что старался привязать к себе всех самых выдающихся деятелей страны. Дело было не в том, хороши или дурны оказались доводы каждого из братьев, а в том, подчинится ли один из них категорически выраженной воле другого, более сильного. Король Луи, разумеется, готов был уступить: по крайней мере обещать содержать флотилию, снарядить линейную эскадру в Текселе, строго подавлять контрабанду, закрыть голландские порты для американцев и вернуть свое благорасположение батавским демократам. Однако сокращение долга, отмена уже исполненных декретов относительно дворянства, упразднение пожалованных титулов, разжалование назначенных маршалов, отказ от прав голландского суверенитета вплоть до передачи призового судопроизводства в Париж и секвестрование американцев, вошедших в его порты под защиту его власти, — всё это не без основания казалось Луи чередой смертельных унижений.
Но Наполеон угрожал, и несчастный король Голландии, уже поглощенный мрачными мыслями, постепенно дошел до того, что стал видеть в брате тирана, в близких — эгоистичных родственников, пресмыкающихся перед главой семьи, а в жене — неверную супругу и сообщницу всех причиняемых ему бед. Восхваления знавших о его сопротивлении голландцев подогревали короля еще больше, и в его горячечной голове зарождались самые безрассудные планы. Он подумывал даже о том, чтобы поднять мятеж против собственного брата24, открыть дамбы и погрузить Голландию под воду, словом, броситься в объятия англичан, без помощи которых не было возможно никакое сопротивление Наполеону. Покидая королевство, Луи тайно приказал военному министру Крайенгофу подготовить средства сопротивления Франции на случай, если на него будут давить в Париже, и отдал приказ комендантам пограничных крепостей Буа-ле-Дюк, Бреда и Берген-оп-Зом не впускать французские войска. По прибытии в Париж король Луи не хотел останавливаться ни у своей жены, ни у кого-либо из членов семьи и выразил намерение поселиться в доме голландской миссии. Но когда ему указали, что подобное поведение вызовет гнев Наполеона, он согласился принять гостеприимство матери, занимавшей просторный дом в предместье Сен-Жермен.
Мать и сестры Луи, дабы успокоить его мрачную подозрительность и сблизить братьев, устроили так, чтобы переговоры по трудным вопросам, призвавшим Луи в Париж, не велись между ними напрямую. Луи был подавлен, взволнован и упрям. Наполеон — вспыльчив, властен и столь категоричен из-за своей привычки командовать, что ему не дерзали противоречить. Их непосредственная встреча могла вылиться в бурную ссору, а потому обоих приняли в семейном кругу без разговоров о делах, а переговоры велись между министром иностранных дел Голландии Рёелем, человеком просвещенным и превосходным патриотом, хотя и оранжистом, и министром иностранных дел Франции Шампаньи, человеком мягким и благоразумным. Министр полиции Фуше, обнаружив возможность ввязаться во внутренние раздоры императорской семьи и в важнейшие государственные дела, нередко наведывался в дом императрицы-матери для встреч с королем Луи, намереваясь стать его посредником при Наполеоне. Луи и Наполеон, один из потребности в поддержке, другой из рода попустительства по пренебрежению, в конце концов согласились прибегнуть к столь упорно предлагавшему свои услуги переговорщику.
Так Фуше стал вместе с Шампаньи участником этих долгих переговоров, которые велись то непосредственно, то по переписке, хотя все их участники находились в Париже25. Наполеон, как обычно, без обиняков выразил свою волю и тотчас решительно потребовал от Голландии трех вещей: энергичного подавления контрабанды, серьезного сотрудничества в морской войне и сокращения долга. Твердое и спокойное волеизъявление Наполеона, переданное Луи, потрясло последнего. Считая себя вечной жертвой и единственным несчастливцем в счастливейшей в мире семье, он увидел в намерении лишить его трона ужасное подтверждение своей участи и позорное осуждение со стороны брата — судии справедливого и сведущего в глазах мира. Подобное унижение было невыносимо, и Луи был готов на любую крайность, лишь бы ему не подвергнуться. В первую минуту, пожалев о том, что приехал в Париж и попался в западню, он решил было внезапно вернуться в Голландию и объявить оттуда войну брату, призвав на помощь англичан.
Но вообразив, что за ним следят гораздо тщательнее, чем то было в действительности, и он не успеет добраться до границ Империи, не попавшись в руки разгневанного брата, Луи переменил намерения и, едва ли не бросившись к ногам Наполеона, объявил себя готовым на всё, чего тот потребует, и на уступки по всем спорным пунктам, лишь бы ему оставили трон. Наполеон отвечал, что Луи не сдержит слова. Тем не менее взволнованный глубоким потрясением брата, вняв мольбам матери и сестер и положившись на честность Луи, несмотря на некоторые преступные мысли, которые угадал, Наполеон отступился от категорических требований и согласился на условиях, которые передавали на время войны всю власть в его руки и делали королевскую власть брата почти номинальной отослать Луи обратно в Амстердам и сохранить за ним трон еще некоторое время. Поскольку результатом последних объяснений стало некоторое сближение, отношения между братьями потеплели, и они, наконец, встретились. Наполеон принял Луи в Тюильри, объяснил ему свои замыслы, повторил, что главное его пожелание состоит в том, чтобы добиться от Англии мира; но чтобы добиться такового, у него нет союзника более полезного и необходимого, чем Голландия; что он ежедневно упрекает себя за то, что владеет этим краем и не умеет им воспользоваться; что одна только эта причина и доводит его до мысли о присоединении и что притязание увеличить и без того огромную империю здесь ни при чем. Развивая эту тему со свойственной ему энергией и даже чистосердечием, ибо в ту минуту победа над Англией занимала его гораздо больше, чем расширение Империи, Наполеон сказал Луи во время одной из бесед: «Я придаю столь великое значение морскому миру и столь малое Голландии, что если бы англичане захотели начать со мной серьезные переговоры, я и не думал бы ни о присоединении вашей территории, ни о принуждении вас к жестоким мерам.
Я оставил бы Голландию в покое, независимую и неприкосновенную». Затем, будто увлекшись, Наполеон добавил: «К беспрестанному расширению территории вынуждают меня англичане. Без них я не стал бы присоединять к своей империи ни Неаполь, ни Испанию, ни Португалию. Но для борьбы с ними мне пришлось захватить побережья. Если они продолжат, то вынудят меня присоединить и Голландию, и ганзейские города, и даже Померанию и Данциг. В этом они могут быть уверенны, и вы должны постараться заставить их это понять.
У вас есть такая возможность, ибо ваши амстердамские торговцы связаны с английскими домами. Воспользуйтесь их услугами, чтобы объяснить англичанам, что им грозит; сообщите им о возможном присоединении Голландии, что может стать для Англии огромным уроном, и добавьте, что они спасут вашу независимость и избавят себя от великой опасности, если начнут переговоры и заключат мир». И Наполеон тотчас же пришел к мысли начать с Англией переговоры, основанные на неминуемости присоединения Голландии. Континент умиротворен, должны были сказать голландцы, Наполеон окончательно занял место среди законных монархов, взяв в супруги эрцгерцогиню Австрийскую; прикрыл своими войсками все берега Севера; собирается реформировать Булонский лагерь, передвинуть в Испанию подавляющую массу сил и, вероятно, сбросить англичан в море; готовится ужесточить континентальную блокаду, дабы сделать ее непроницаемой; возможно, покорить Сицилию, оккупировать Голландию и даже присоединить ее к Французской империи, чтобы сполна завладеть ее ресурсами. Задумав подобную речь, Наполеон решил тотчас послать Рёеля обратно в Амстердам. Он должен был собрать министров и членов голландского Законодательного корпуса и предложить им отправить от своего имени надежного человека в Лондон, чтобы уведомить о происходящем британское правительство и молить его избавить Европу от несчастья присоединения Голландии к Франции.
Невозможно было держать эти подробности в секрете от герцога Отрантского Фуше и пришлось их ему открыть. Министр тотчас задумал содействовать заключению мира, потрудившись над ним от собственного имени. Исполненный гордости из-за недавней своей инициативы с национальными гвардейцами во время Валхеренской экспедиции, он полагал, что станет еще более весомой фигурой, если после наступления всеобщего мира, предмета всеобщих желаний, часть заслуг за это великое благодеяние смогут приписать ему. Горя нетерпением содействовать заключению мира, Фуше отправил в Лондон тайного агента, чтобы прощупать Британский кабинет, и отправил его без ведома Наполеона. Едва заслышав о новом плане, он сам подыскал посредника для предполагаемых тайных переговоров. Таковым оказался Лабушер, уважаемый глава Банковского дома Голландии, находившийся тогда в Париже по финансовым делам.
Едва заговорили об открытии переговоров с Англией, как Фуше вспомнил о Лабушере и предложил его кандидатуру. Выбор был одобрен и сочтен весьма подходящим для сообщения такого рода, ибо требовался неофициальный агент, не привлекавший внимания и в то же время обладавший достаточным весом, чтобы быть принятым и внимательно выслушанным. Итак, Рёеля и Лабушера отправили в Амстердам, отложив все решения относительно Голландии. Луи хотел воспользоваться случаем и вернуться в свое королевство, но Наполеон, не желая отпускать брата, пока не прояснятся голландские дела, удержал его в Париже и обязал дождаться первых ответов от Лабушера. С некоторым трудом договорились о принципах, каким надлежало следовать во время переговоров, о власти, от имени которой следовало представляться в Лондоне, и об объеме мирных предложений.
Династия Виттельсбахов.
Максимилиан II нем. Maximilian II. По окончании в 1831 году курса исторических и юридических наук в Геттингене и Берлине, совершил несколько больших путешествий по Германии, Италии и Греции.
В конце того же года он сопровождал своего брата короля Фридриха Вильгельма III в поездке в Санкт-Петербург и принял активное участие в преобразованиях в Пруссии и прусской армии. В Освободительных войнах 1813 года он находился при штабе Блюхера. В битве при Лютцене 2 мая он командовал кавалерийским резервом на левом фланге, а в Битве народов под Лейпцигом обеспечивал соединение северных войск с Блюхером. Позднее он повёл 8-ю бригаду армейского корпуса Йорка через Рейн и отличился при Шато-Тьери , Лаоне и под Парижем, проявив храбрость и полководческий талант. После заключения первого Парижского мира принц Вильгельм сопровождал короля в Лондон и присутствовал на переговорах в ходе Венского конгресса.
По окончании в 1831 году курса исторических и юридических наук в Геттингене и Берлине, совершил несколько больших путешествий по Германии, Италии и Греции. Вступил на престол в 1848 году после отречения отца. Следуя традициям дома Виттельсбахов, он окружал себя художниками, музыкантами и писателями. В 1858 году он основал при Мюнхенской академии две комиссии: одну — историческую, другую — естественно-историческую и техническую; первая оказала большие услуги делу изучения немецкой истории.
Как русская армия без командующего побила прусского короля
В то же время, даже те, кто так думал, не одобряли похищения папы, скорбели о его пленении и желали скорейшего окончания такого положения вещей, огорчительного для добрых католиков и способного рано или поздно перерасти в раскол. Почти все единодушно желали, чтобы папа договорился с Наполеоном и получил от него учреждение, достойное главы Церкви, не надеясь и даже не желая, чтобы понтифик добивался возвращения мирского владычества, которое считалось тогда безвозвратно утраченным. Так думало подавляющее большинство духовенства. Но пламенное меньшинство, отвергшее некогда Конкордат и разделявшее ненависть старых роялистов, рисовало удручающие картины страданий папы, активно распространяло буллу об отлучении и открыто призывало к расколу. Фанатики утверждали, что плененный папа должен отказаться от исполнения своих функций, а лишенное общения с главой Церкви католическое духовенство должно отказаться от совершения таинств. Словом, священники, чтобы поставить Наполеона в тупик, готовы были дойти до приостановки отправления богослужений.
Папа, хоть и пребывавший в Савоне под неусыпным надзором, скрытым под знаками великого почтения, сообщался с мятежной частью католиков и, не хуже них понимая тактику момента, непрестанно отказывался от исполнения своих папских обязанностей. Он не хотел ни утверждать новых епископов, назначенных Наполеоном, в результате чего пустовало уже двадцать семь кафедр, ни продлевать епископам полномочия на некоторые послабления, в том числе на заключение браков до достижения брачного возраста. Таким образом, насколько это было в его силах, он прерывал осуществление культа во Франции, что могло обернуться или против самого культа, или против правительства, в зависимости от того, встанет население на сторону папы или на сторону императора. Папа жил в епископском дворце Савоны, каждый день служил мессу и раздавал благословения верующим, нередко являвшимся издалека. Пий VII вежливо принимал представителей власти и на их просьбы приступить к исполнению обязанностей понтифика отвечал, что не свободен, лишен советников и в изоляции не способен совершать никаких действительных актов.
Между тем необходимо было с этим покончить и прийти к какому-нибудь соглашению. Наполеон хорошо это понимал, ибо временных средств, применяемых для управления Церковью без участия ее главы, было недостаточно. После ссоры с Римом в Империи пустовало двадцать семь кафедр, а ведь всякому известно, что без епископа или его представителя все дела в епархии замирают и прекращаются даже некоторые акты гражданской жизни, ибо у католиков и мирская жизнь освящается религией. Наполеон поспешил назначить новых епископов и приказал двадцати семи прелатам, хоть и не введенным в должность, приступить к управлению епархиями. Чтобы доставить им к тому возможность, он прибег к средству, указанному древними обычаями Церкви, и приказал присвоить им достоинство капитулярных викариев.
В самом деле, когда какая-нибудь кафедра освобождается вследствие кончины пастыря, епархиальный капитул избирает временного управителя кафедрой, в звании ка-питулярного викария, который и исполняет функции епископа до введения в должность нового епископа, ограничиваясь при этом исполнением самых незаменимых функций и не пользуясь полагающимися епископу привилегиями. Наполеон пожелал, чтобы назначенные им лица получили достоинство капитулярных викариев, но почти повсеместно столкнулся с горячим сопротивлением. Почти везде капитулы уже избрали временных управителей. Они указывали, что выборы уже проведены, а наиболее смелые дерзали утверждать, что подобный прием есть лишь уловка, призванная обойти процедуру канонического утверждения папой, и отрицали, что церковные правила позволяют присваивать назначенным епископам достоинство капитулярных викариев. Наполеона, однако, их возражения не смущали, ибо он был уверен, что вскоре заключит с папой соглашение.
Дабы победить его уже принятыми решениями, на отмену которых никто не посмеет надеяться, он поспешил узаконить присоединение Римского государства. Он уже провозгласил присоединение герцогств Пармы и Пьяченцы в качестве департамента Таро и Тосканы в качестве департаментов Арно, Омброне и Медитеране. Римские земли были присоединены в виде департаментов Тразиме-но и Тибр. В одном из самых известных и привлекших наибольшее внимание сенатус-консультов того времени Наполеон объявлял Рим вторым городом Империи и постановлял, что наследник трона получит титул короля Римского, будет коронован в соборах Нотр-Дам и Святого Петра и будет держать в Риме двор. Кроме того, он возвещал, что папы будут находиться при императорах и пребывать поочередно в Риме и в Париже, получат богатый цивильный лист; в их распоряжении будут находиться церковные суды и священные коллегии — словом, все учреждения Римской канцелярии, которые переместятся в Париж и перейдут на содержание Империи.
Приняв эти решения, Наполеон приказал тотчас приступать к работам в Парижском архиепископстве, Пантеоне и Сен-Дени, чтобы принять там папское правительство и самого понтифика. Кроме того, он запланировал работы в Авиньоне, чтобы папа, живя в Париже, мог при желании показаться и в этой древней папской резиденции. Рассказ о подобных вещах, не казавшихся тогда невозможными и самой Церкви, можно принять за сон. Но Наполеон надеялся, что удивление пройдет и к новому положению привыкнут, что папа при нем станет более сговорчивым, что кардиналы во Франции проникнутся французским духом и эта чудесная картина, столь разительно напоминающая древнюю Империю Запада, сорвет, наконец, с уст изумленных современников заветный титул Императора Запада, ради которого он пожертвовал бы всем, даже самой Империей! Наполеон беспокоился только об одном — поспешить всё организовать заранее, чтобы соглашение с папой объяло всё, имеющее отношение к деятельности Церкви, и чтобы папа, обнаружив при начале переговоров всё уже решенным, был вынужден принять как раз и навсегда свершившиеся даже те перемены, которые будут ему не по вкусу.
Папская область, с населением в 800 тысяч человек, насчитывала тридцать епархий. Наполеон без колебаний упразднил все кафедры, за исключением трех, наделив каждую из них 30 тысячами франков дохода; ликвидировал мужские и женские монастыри, назначив пожизненные пенсии членам упраздненных орденов; потребовал присяги от всех приходских священников, приказав сослать на Корсику тех, кто от нее откажется, и учредил новые, менее дробные, приходские округа. Он также приказал упразднить религиозные ордена в Тоскане, Парме и Пьяченце, оставив лишь несколько женских монастырей и монастырей, посвятивших себя благотворительности. Церковное имущество Рима, доходившее до 250 миллионов, он приказал секвестровать, выделив 100 миллионов из этой суммы на римский долг, приюты, новые кафедры и сохраненные приходы, а оставшимися 150 миллионами распорядился в пользу государственного имущества, к которому объявил их присоединенными. Декреты, выпущенные с невероятной быстротой, были тотчас отправлены в Рим для немедленного исполнения.
Три пехотные колонны, направленные в Рим из Анконы, Болоньи и Перуджи, доставили генералу Миолису подкрепление в 9-10 тысяч человек, на случай, если ему придется применить силу против населения, находившегося под большим влиянием монахов. Генерал получил приказ при первых же признаках мятежа обойтись с римлянами не с большим почтением, чем с испанцами. Наполеон задумал послать в Савону нескольких кардиналов и епископов, он хотел дать папе понять, что настало время договориться, ибо от затянувшихся раздоров страдают самые священные интересы. Наполеон выбрал кардиналов Спину и Каселли, которые считались приятными папе, чтобы они сделали понтифику первое предложение, если найдут его в добром расположении. Если же папа, напротив, выкажет себя несговорчивым, Наполеон задумал прибегнуть к иному средству, весьма обыкновенному в старые времена: созвать собор и собрать на нем представителей Церкви, находившихся полностью под его властью или под его влиянием.
Так он надеялся дать Церкви мир, как дал его Европе, начертав условия оного острием своего меча. Среди подобных разнообразных занятий и застал Наполеона брат Луи, прибывший в Париж для обсуждения важнейшего вопроса о Голландии, которому предстояло вскоре стать для Европы последней каплей, переполнившей чашу. Луи ехал во Францию в тягостном предубеждении, которого не могло развеять ничто из того, что он должен был там найти. Этот необыкновенный монарх, наделенный выдающимся умом, более глубоким, однако, нежели верным; любивший благо, но неверно его представлявший; либеральный в мечтаниях, деспотичный по темпераменту; храбрый, но не воинственный; простой и в то же время пожираемый жаждой власти; неуверенный в себе и чрезвычайно самолюбивый; обладавший природной пылкостью Бонапартов и тративший ее на непрестанные душевные терзания; веривший в свою обреченность и находивший удовольствие в убеждении, что вся семья сговорилась против него; так вот этот несчастный монарх должен был рано или поздно сорваться и стать для Империи причиной самых роковых решений. Претензии Наполеона к Луи были следующими.
Он пенял брату на то, что Голландия ни в чем не содействует ни морской войне, ни подавлению контрабанды и оказывает французскому императору гораздо меньше услуг под управлением брата, чем во времена республики и при великом пенсионарии Схиммелпеннинке. Он напоминал, что в ту эпоху Голландия держала в Булони флотилию в 50 канонерских шлюпок и 150 канонерских лодок, линейную эскадру в Текселе и целую армию на побережье, тогда как теперь она вовсе не имеет флота в Текселе, владеет от силы 70 канонерскими лодками в Восточной Шельде и не более чем несколькими тысячами солдат, которых недостает даже для охраны ее собственного побережья. Наполеон жаловался на то, что Голландия превратилась для английских торговцев в открытый, как в мирное время, просторный порт; что американцев, несмотря на его категорические приказы, впускают под лживым предлогом того, что они нейтралы; что во всех классах населения царит дух враждебности к Франции, столь же откровенный, как в Лондоне; что развитию этого духа неосмотрительно способствовали покровительством аристократической партии и удалением партии либеральной, восстановлением прежней знати и добавлением новой, непосильными для казны расходами на королевскую гвардию, бесполезную в Голландии, и на столь же бесполезное назначение маршалов и учреждение беспричинных дотаций в стране, где никто не одерживал никаких побед. Выдвигая подобные претензии, Наполеон не скрывал намерения присоединить Голландию к Империи, если ему не предоставят немедленного и полного удовлетворения по вышеназванным пунктам, а также сокращения долга до трети существовавшего капитала, ибо долг в 80 миллионов при бюджете в 150 миллионов делал невозможным государственное обслуживание. Он требовал энергичного подавления контрабанды, передачи судопроизводства в отношении призов французскому суду и выдачи Франции всех американских кораблей, зашедших в голландские порты.
Не объясняясь откровенно, Наполеон добавлял, что недавняя экспедиция англичан на остров Валхерен выявила некоторые изъяны в начертаниях границ Франции и Голландии, которые придется спрямить до обеих Шельд, а возможно, и до самого Рейна. Король Луи утверждал, что его флотилия не менее многочисленна, чем во времена, о которых напоминал Наполеон; что наибольшая ее часть охраняет Восточную Шельду, которую необходимо держать под наблюдением во избежание окружения французскими войсками, расположенными на Западной Шельде, и что оставшаяся ее часть занимает многочисленные заливы Голландии. Численность линейной армии, по его словам, превосходила требуемые 25 тысяч человек, ибо помимо 3 тысяч, отправленных в Испанию, нескольких тысяч, заключенных в крепостях, и нескольких тысяч, пораженных валхерен-ской лихорадкой, у него оставалось около 15 тысяч человек, используемых для охраны береговой линии от устьев Шельды до устья Эмса. Луи не приводил никаких благовидных предлогов для оправдания расходов на королевскую гвардию и назначение маршалов. Что до восстановления старого дворянства и создания нового, он отвечал, что должен был вознаградить старую аристократию, подчинившуюся его правлению, вернув ей прежние титулы; что новое дворянство он создал, чтобы вознаградить некоторых людей, выказавших ему личную преданность; что от французской партии он отдалился и сблизился с партией якобы английской только потому, что старался привязать к себе всех самых выдающихся деятелей страны.
Дело было не в том, хороши или дурны оказались доводы каждого из братьев, а в том, подчинится ли один из них категорически выраженной воле другого, более сильного. Король Луи, разумеется, готов был уступить: по крайней мере обещать содержать флотилию, снарядить линейную эскадру в Текселе, строго подавлять контрабанду, закрыть голландские порты для американцев и вернуть свое благорасположение батавским демократам. Однако сокращение долга, отмена уже исполненных декретов относительно дворянства, упразднение пожалованных титулов, разжалование назначенных маршалов, отказ от прав голландского суверенитета вплоть до передачи призового судопроизводства в Париж и секвестрование американцев, вошедших в его порты под защиту его власти, — всё это не без основания казалось Луи чередой смертельных унижений. Но Наполеон угрожал, и несчастный король Голландии, уже поглощенный мрачными мыслями, постепенно дошел до того, что стал видеть в брате тирана, в близких — эгоистичных родственников, пресмыкающихся перед главой семьи, а в жене — неверную супругу и сообщницу всех причиняемых ему бед. Восхваления знавших о его сопротивлении голландцев подогревали короля еще больше, и в его горячечной голове зарождались самые безрассудные планы.
Он подумывал даже о том, чтобы поднять мятеж против собственного брата24, открыть дамбы и погрузить Голландию под воду, словом, броситься в объятия англичан, без помощи которых не было возможно никакое сопротивление Наполеону. Покидая королевство, Луи тайно приказал военному министру Крайенгофу подготовить средства сопротивления Франции на случай, если на него будут давить в Париже, и отдал приказ комендантам пограничных крепостей Буа-ле-Дюк, Бреда и Берген-оп-Зом не впускать французские войска. По прибытии в Париж король Луи не хотел останавливаться ни у своей жены, ни у кого-либо из членов семьи и выразил намерение поселиться в доме голландской миссии. Но когда ему указали, что подобное поведение вызовет гнев Наполеона, он согласился принять гостеприимство матери, занимавшей просторный дом в предместье Сен-Жермен. Мать и сестры Луи, дабы успокоить его мрачную подозрительность и сблизить братьев, устроили так, чтобы переговоры по трудным вопросам, призвавшим Луи в Париж, не велись между ними напрямую.
Луи был подавлен, взволнован и упрям. Наполеон — вспыльчив, властен и столь категоричен из-за своей привычки командовать, что ему не дерзали противоречить. Их непосредственная встреча могла вылиться в бурную ссору, а потому обоих приняли в семейном кругу без разговоров о делах, а переговоры велись между министром иностранных дел Голландии Рёелем, человеком просвещенным и превосходным патриотом, хотя и оранжистом, и министром иностранных дел Франции Шампаньи, человеком мягким и благоразумным. Министр полиции Фуше, обнаружив возможность ввязаться во внутренние раздоры императорской семьи и в важнейшие государственные дела, нередко наведывался в дом императрицы-матери для встреч с королем Луи, намереваясь стать его посредником при Наполеоне. Луи и Наполеон, один из потребности в поддержке, другой из рода попустительства по пренебрежению, в конце концов согласились прибегнуть к столь упорно предлагавшему свои услуги переговорщику.
Так Фуше стал вместе с Шампаньи участником этих долгих переговоров, которые велись то непосредственно, то по переписке, хотя все их участники находились в Париже25. Наполеон, как обычно, без обиняков выразил свою волю и тотчас решительно потребовал от Голландии трех вещей: энергичного подавления контрабанды, серьезного сотрудничества в морской войне и сокращения долга. Твердое и спокойное волеизъявление Наполеона, переданное Луи, потрясло последнего. Считая себя вечной жертвой и единственным несчастливцем в счастливейшей в мире семье, он увидел в намерении лишить его трона ужасное подтверждение своей участи и позорное осуждение со стороны брата — судии справедливого и сведущего в глазах мира. Подобное унижение было невыносимо, и Луи был готов на любую крайность, лишь бы ему не подвергнуться.
В первую минуту, пожалев о том, что приехал в Париж и попался в западню, он решил было внезапно вернуться в Голландию и объявить оттуда войну брату, призвав на помощь англичан. Но вообразив, что за ним следят гораздо тщательнее, чем то было в действительности, и он не успеет добраться до границ Империи, не попавшись в руки разгневанного брата, Луи переменил намерения и, едва ли не бросившись к ногам Наполеона, объявил себя готовым на всё, чего тот потребует, и на уступки по всем спорным пунктам, лишь бы ему оставили трон. Наполеон отвечал, что Луи не сдержит слова. Тем не менее взволнованный глубоким потрясением брата, вняв мольбам матери и сестер и положившись на честность Луи, несмотря на некоторые преступные мысли, которые угадал, Наполеон отступился от категорических требований и согласился на условиях, которые передавали на время войны всю власть в его руки и делали королевскую власть брата почти номинальной отослать Луи обратно в Амстердам и сохранить за ним трон еще некоторое время. Поскольку результатом последних объяснений стало некоторое сближение, отношения между братьями потеплели, и они, наконец, встретились.
Наполеон принял Луи в Тюильри, объяснил ему свои замыслы, повторил, что главное его пожелание состоит в том, чтобы добиться от Англии мира; но чтобы добиться такового, у него нет союзника более полезного и необходимого, чем Голландия; что он ежедневно упрекает себя за то, что владеет этим краем и не умеет им воспользоваться; что одна только эта причина и доводит его до мысли о присоединении и что притязание увеличить и без того огромную империю здесь ни при чем. Развивая эту тему со свойственной ему энергией и даже чистосердечием, ибо в ту минуту победа над Англией занимала его гораздо больше, чем расширение Империи, Наполеон сказал Луи во время одной из бесед: «Я придаю столь великое значение морскому миру и столь малое Голландии, что если бы англичане захотели начать со мной серьезные переговоры, я и не думал бы ни о присоединении вашей территории, ни о принуждении вас к жестоким мерам. Я оставил бы Голландию в покое, независимую и неприкосновенную». Затем, будто увлекшись, Наполеон добавил: «К беспрестанному расширению территории вынуждают меня англичане. Без них я не стал бы присоединять к своей империи ни Неаполь, ни Испанию, ни Португалию.
Но для борьбы с ними мне пришлось захватить побережья. Если они продолжат, то вынудят меня присоединить и Голландию, и ганзейские города, и даже Померанию и Данциг. В этом они могут быть уверенны, и вы должны постараться заставить их это понять. У вас есть такая возможность, ибо ваши амстердамские торговцы связаны с английскими домами. Воспользуйтесь их услугами, чтобы объяснить англичанам, что им грозит; сообщите им о возможном присоединении Голландии, что может стать для Англии огромным уроном, и добавьте, что они спасут вашу независимость и избавят себя от великой опасности, если начнут переговоры и заключат мир».
И Наполеон тотчас же пришел к мысли начать с Англией переговоры, основанные на неминуемости присоединения Голландии. Континент умиротворен, должны были сказать голландцы, Наполеон окончательно занял место среди законных монархов, взяв в супруги эрцгерцогиню Австрийскую; прикрыл своими войсками все берега Севера; собирается реформировать Булонский лагерь, передвинуть в Испанию подавляющую массу сил и, вероятно, сбросить англичан в море; готовится ужесточить континентальную блокаду, дабы сделать ее непроницаемой; возможно, покорить Сицилию, оккупировать Голландию и даже присоединить ее к Французской империи, чтобы сполна завладеть ее ресурсами. Задумав подобную речь, Наполеон решил тотчас послать Рёеля обратно в Амстердам. Он должен был собрать министров и членов голландского Законодательного корпуса и предложить им отправить от своего имени надежного человека в Лондон, чтобы уведомить о происходящем британское правительство и молить его избавить Европу от несчастья присоединения Голландии к Франции. Невозможно было держать эти подробности в секрете от герцога Отрантского Фуше и пришлось их ему открыть.
Министр тотчас задумал содействовать заключению мира, потрудившись над ним от собственного имени. Исполненный гордости из-за недавней своей инициативы с национальными гвардейцами во время Валхеренской экспедиции, он полагал, что станет еще более весомой фигурой, если после наступления всеобщего мира, предмета всеобщих желаний, часть заслуг за это великое благодеяние смогут приписать ему. Горя нетерпением содействовать заключению мира, Фуше отправил в Лондон тайного агента, чтобы прощупать Британский кабинет, и отправил его без ведома Наполеона. Едва заслышав о новом плане, он сам подыскал посредника для предполагаемых тайных переговоров. Таковым оказался Лабушер, уважаемый глава Банковского дома Голландии, находившийся тогда в Париже по финансовым делам.
Едва заговорили об открытии переговоров с Англией, как Фуше вспомнил о Лабушере и предложил его кандидатуру. Выбор был одобрен и сочтен весьма подходящим для сообщения такого рода, ибо требовался неофициальный агент, не привлекавший внимания и в то же время обладавший достаточным весом, чтобы быть принятым и внимательно выслушанным. Итак, Рёеля и Лабушера отправили в Амстердам, отложив все решения относительно Голландии. Луи хотел воспользоваться случаем и вернуться в свое королевство, но Наполеон, не желая отпускать брата, пока не прояснятся голландские дела, удержал его в Париже и обязал дождаться первых ответов от Лабушера. С некоторым трудом договорились о принципах, каким надлежало следовать во время переговоров, о власти, от имени которой следовало представляться в Лондоне, и об объеме мирных предложений.
Наиболее уместным сочли отправить Лабушера не от имени короля Луи, который не мог вступать в прямые сношения с англичанами, а от имени его министров Рёеля, Паулюса ван дер Хейма и Моллеруса, якобы посвященных королем в тайны французских дел. К такому человеку, как Лабушер, не могли не прислушаться, когда он объявит, что поскольку положение Наполеона вследствие его брака переменилось, от него можно, при искреннем желании, добиться мира и тем самым помешать новым захватам, печальным для Европы и прискорбным для самой Англии. Лабушеру дозволялось, не выговаривая никаких условий, заявить, что при готовности Англии пойти на некоторые жертвы, Франция, в свою очередь, поспешит принять те из них, которые удовлетворят достоинство и интересы обеих стран. Воспользовавшись средствами, к которым прибегали для сообщения меж собой англичане и голландцы, Лабушера тайно посадили на корабль в Брилле. Вскоре он прибыл в Ярмут и тотчас отправился в Лондон.
Лабушер был партнером и зятем сэра Беринга, самого влиятельного из членов Ост-Индской компании, связанного тесной дружбой с маркизом Уэлсли, бывшим губернатором Индии и братом сэра Артура Уэлсли, командовавшего английскими войсками в Испании. Успех миссии Лабушера зависел от природы предложений, которые ему поручалось сделать, и от положения, в каком находился в ту минуту Сент-Джеймский кабинет. Лорд Чатам скончался вследствие Валхеренской экспедиции, премьер-министр герцог Портлендский умер, и влияние в кабинете унаследовал маркиз Уэлсли, сменивший Каннинга в министерстве иностранных дел и соединявший в себе просвещенный и непредвзятый ум с редким талантом просто и элегантно выражать свои мысли. Положение английских министров, хотя большинство их были приняты в парламенте, было шатким. Они добивались успехов, но терпели и поражения.
За сомнительной победой в Талавере последовало отступление в Эстремадуру, обладавшее для англичан, тем не менее, двумя преимуществами: оно удерживало французскую армию вдали от Португалии и позволило англичанам удержаться на Иберийском полуострове перед лицом всей мощи Наполеона. Великой неудачей для них стало поражение сорока тысяч солдат перед Антверпеном и принесение в жертву пятнадцати тысяч, погибших или пораженных почти неизлечимой лихорадкой. Положение министров оставалось непрочным, как и суждение страны об их политике. Оппозиция твердила, что продолжение войны безрассудно; что она приводит лишь к росту колосса, который пытаются уничтожить; что Англия непрестанно теряет союзников; что недавно была потеряна Швеция, а вскоре последует и потеря Америки; что на финансах страны лежит непосильное бремя и близится минута, когда сообщение с внешним миром станет разорительным; что упорство в подобной политике не благоразумно и не осторожно. Следует сказать, что для всех, кто не предвидел тогда будущих ошибок Наполеона, было немало причин склоняться к миру.
Британское население мало ощущало военное положение и, можно сказать, привыкло к нему. Англичане еще не испытывали сильного стеснения в торговле, ибо, потеряв рынки на континенте, нашли новые обширные рынки в открывшихся для их товаров испанских колониях. Им грозил серьезный ущерб только в том случае, если Наполеону удалось бы перекрыть путь на континент колониальным товарам. Узнав о прибытии Лабушера с важными сообщениями, маркиз Уэлсли поспешил с ним встретиться, принял его с великим почтением, внимательно выслушал, однако, выслушав, выказал крайнюю сдержанность и ограничился лишь общими заверениями в мирных расположениях, повторив, что если Франция искренне склоняется к миру, Англия, в свою очередь, охотно к нему склонится. Но он выразил величайшее сомнение в подлинных чувствах французского правителя и в качестве основания указал на саму скрытность миссии, секретной по форме, крайне неясной в предложениях и оставляющей всё в глубокой неопределенности.
Маркиз Уэлсли повторил, что никакие тайные миссии и неопределенные предложения, не дающие обоснованной надежды прийти к почетному для Англии соглашению, приняты не будут. Что же касается опасности скорого присоединения к Франции Голландии, маркиз выказал к этому предмету полное равнодушие. В то время как Наполеон находил Голландию слишком английской, британский министр считал ее слишком французской, был сердит на нее за ничтожное содействие англичанам во время Валхеренской экспедиции и, казалось, не видел большой разницы между ее нынешним положением и присоединением к Франции. Что до неудобств в торговле, которыми грозили Англии, он не имел о них ясного представления, не предвидел их размаха и только повторял, что Англия давно готова к любым актам тирании на европейском побережье и заранее им покорилась. Догадавшись о том, в чем ему не признались, проницательный сэр Беринг поделился своими соображениями с Лабушером.
Он сказал ему, что Англия привыкла к войне и еще не страдает от нее настолько, чтобы уступить; что при великой тревоге за судьбу своей армии, она, тем не менее, успокоилась, увидев, как армия твердо держится на Иберийском полуострове; что дабы склонить Англию к миру, понадобится ее разгром, в настоящее время маловероятный; что можно быть уверенным в том, что она не согласится уступить Испанию государю из дома Бонапартов, и не питать в этом отношении никаких иллюзий.
Дело стоило того, чтобы потерпеть, не жалуясь на неприятности. К тому же мысль о новой войне с Францией не улыбалась тогда ни одному здравомыслящему человеку в России. Тем не менее Александр, хоть и решившись многое стерпеть, сохранял, помимо личной гордости, гордость великой империи. Задетый притязаниями Наполеона на господство на всем северном побережье, от Амстердама, Бремена и Гамбурга до Риги и даже Санкт-Петербурга, Александр покорился, в виду цели, которую преследовал на Востоке, но хотел, чтобы в отношении его собственного государства Наполеон согласился на некоторые оговорки.
Он желал этого из весьма законного чувства достоинства, а также по менее благовидной причине торговой выгоды. Александр привел французскому правительству довод, который приводили и другие государства и который ничего не стоил, пока существовал американский закон об эмбарго, а именно, что не все американцы мошенники, что он впускает только тех, кто занимается честной торговлей, что он непременно будет арестовывать всех остальных, и что, будучи лишен торговли с Англией, он желает во что бы то ни стало сохранить торговлю с Америкой. Аргумент никуда не годился, ибо закон об эмбарго делал нарушителями всех американцев, плывущих в Европу, и к тому же было наверняка известно, что англичане не пропускают ни одного судна, не заставив его уплатить навигационную пошлину и не нагрузив своими товарами. К несчастью, Наполеон, в неумеренном желании получить все выгоды одновременно, предоставил нарушителям континентальной блокады весьма убедительные доводы против себя, дозволив сообщение с Великобританией посредством лицензий. И вот как он дошел до подобных исключений из собственной системы, которые привели его к противоречию с самим собой.
В конце 1809 года у англичан возникла крайняя надобность в зерне, и во все времена они нуждались в сырье для флотских нужд. Поэтому они разрешили всем, даже неприятельским, судам привозить зерно, дерево, пеньку, смолу, не вынуждая их платить пошлину, которая могла ударить по самим англичанам, вызвав вздорожание сырья, которым они хотели себя обеспечить. Вследствие столь корыстного допущения у набережных Темзы появились бельгийские, голландские, ганзейские, датские и русские корабли — корабли стран, которые находились в состоянии войны с Великобританией. Обнаружив, что англичане столь незаурядным способом получают нужное им сырье, Наполеон решил и сам воспользоваться этим, чтобы вынудить их принимать французские товары, и предоставил свободный проход судам, которые грузили на борт не только дерево, пеньку и зерно, но и шелковые ткани, сукно, вино, коньяк и сыры. Взамен он позволял доставлять сырье, которого недоставало французским мануфактурам, такое как индиго, кошениль, рыбий жир, экзотические породы дерева, медь и проч.
И подобно тому как французские корабли стали появляться в Англии, английские корабли стали появляться во Франции. И те и другие плавали с пропусками, называемыми лицензиями, лгали в обеих странах о своем происхождении и весьма способствовали распространению подпольной торговли. Французы, вынужденные везти вместе с зерном шелковые ткани, при входе в Темзу передавали их контрабандистам, которые брали на себя подпольный ввоз в страну. Англичане, вынужденные ради свободного выхода из своих портов вывозить хлопковые ткани, запрещенные к ввозу во Францию, отдавали их контрабандистам у берегов Франции и являлись во французские порты только с дозволенными товарами. Подобные незаконные перевозки развращали торговцев, приучая их к обману и даже к подлогу, ибо в Лондоне открыто занимались изготовлением фальшивых бортовых документов.
Это были великие неудобства при посредственных выгодах, ибо во Франции с 1809 по 1810 год оборот торговли по лицензиям не превысил 20 миллионов, включая ввоз и вывоз. Но самая большая опасность такой торговли заключалась в том, что она ставила Францию в противоречие с самой собой, поистине нестерпимое, особенно в глазах тех, от кого она требовала строжайшего соблюдения континентальной блокады. Между тем Наполеон упорно проводил в жизнь свою систему: наблюдал за побережьями Франции и союзнических стран, требовал введения таможен и французских войск в Голландии, поручил Даву охрану Бремена, Гамбурга и Любека, пригрозил вновь оккупировать Шведскую Померанию, заставил Пруссию закрыть Кольберг и Кенигсберг, настойчиво побуждал Россию закрыть Ригу и Санкт-Петербург и был близок к достижению великих результатов. Разумеется, оставалось еще некоторое количество полуоткрытых входов для британских товаров, но эти товары, вынужденные отправляться далеко на кораблях на север, а затем спускаться на юг на русских телегах, прибывали к месту потребления обремененными такими расходами, что их сбыт становился невозможен. И если бы континентальная блокада продолжала настойчиво поддерживаться, она неминуемо привела бы Великобританию к нестерпимой депрессии.
Стараясь принудить англичан к миру посредством разгрома их войск на Иберийском полуострове и разорительной системы торговых ограничений, Наполеон одновременно и с равной активностью занимался внутренними делами Империи. Наконец-то он взялся за разрешение запутанных вопросов культа, не самое малое из дел, что навлекла на него безудержная пылкость нрава. Перевезенный в Савону папа оставался там на положении узника и упорно отказывался исполнять обязанности апостольского престола. Раскола, как в последние дни Революции, не произошло: духовенство в ту эпоху оставалось единым, спокойным, покорным, повсюду единообразно отправляло культ, не знало или притворялось, что не знает, о папской булле, отлучившей Наполеона от Церкви, и почти повсеместно порицало папу за то, что он прибег к столь крайней мере. В то же время, даже те, кто так думал, не одобряли похищения папы, скорбели о его пленении и желали скорейшего окончания такого положения вещей, огорчительного для добрых католиков и способного рано или поздно перерасти в раскол.
Почти все единодушно желали, чтобы папа договорился с Наполеоном и получил от него учреждение, достойное главы Церкви, не надеясь и даже не желая, чтобы понтифик добивался возвращения мирского владычества, которое считалось тогда безвозвратно утраченным. Так думало подавляющее большинство духовенства. Но пламенное меньшинство, отвергшее некогда Конкордат и разделявшее ненависть старых роялистов, рисовало удручающие картины страданий папы, активно распространяло буллу об отлучении и открыто призывало к расколу. Фанатики утверждали, что плененный папа должен отказаться от исполнения своих функций, а лишенное общения с главой Церкви католическое духовенство должно отказаться от совершения таинств. Словом, священники, чтобы поставить Наполеона в тупик, готовы были дойти до приостановки отправления богослужений.
Папа, хоть и пребывавший в Савоне под неусыпным надзором, скрытым под знаками великого почтения, сообщался с мятежной частью католиков и, не хуже них понимая тактику момента, непрестанно отказывался от исполнения своих папских обязанностей. Он не хотел ни утверждать новых епископов, назначенных Наполеоном, в результате чего пустовало уже двадцать семь кафедр, ни продлевать епископам полномочия на некоторые послабления, в том числе на заключение браков до достижения брачного возраста. Таким образом, насколько это было в его силах, он прерывал осуществление культа во Франции, что могло обернуться или против самого культа, или против правительства, в зависимости от того, встанет население на сторону папы или на сторону императора. Папа жил в епископском дворце Савоны, каждый день служил мессу и раздавал благословения верующим, нередко являвшимся издалека. Пий VII вежливо принимал представителей власти и на их просьбы приступить к исполнению обязанностей понтифика отвечал, что не свободен, лишен советников и в изоляции не способен совершать никаких действительных актов.
Между тем необходимо было с этим покончить и прийти к какому-нибудь соглашению. Наполеон хорошо это понимал, ибо временных средств, применяемых для управления Церковью без участия ее главы, было недостаточно. После ссоры с Римом в Империи пустовало двадцать семь кафедр, а ведь всякому известно, что без епископа или его представителя все дела в епархии замирают и прекращаются даже некоторые акты гражданской жизни, ибо у католиков и мирская жизнь освящается религией. Наполеон поспешил назначить новых епископов и приказал двадцати семи прелатам, хоть и не введенным в должность, приступить к управлению епархиями. Чтобы доставить им к тому возможность, он прибег к средству, указанному древними обычаями Церкви, и приказал присвоить им достоинство капитулярных викариев.
В самом деле, когда какая-нибудь кафедра освобождается вследствие кончины пастыря, епархиальный капитул избирает временного управителя кафедрой, в звании ка-питулярного викария, который и исполняет функции епископа до введения в должность нового епископа, ограничиваясь при этом исполнением самых незаменимых функций и не пользуясь полагающимися епископу привилегиями. Наполеон пожелал, чтобы назначенные им лица получили достоинство капитулярных викариев, но почти повсеместно столкнулся с горячим сопротивлением. Почти везде капитулы уже избрали временных управителей. Они указывали, что выборы уже проведены, а наиболее смелые дерзали утверждать, что подобный прием есть лишь уловка, призванная обойти процедуру канонического утверждения папой, и отрицали, что церковные правила позволяют присваивать назначенным епископам достоинство капитулярных викариев. Наполеона, однако, их возражения не смущали, ибо он был уверен, что вскоре заключит с папой соглашение.
Дабы победить его уже принятыми решениями, на отмену которых никто не посмеет надеяться, он поспешил узаконить присоединение Римского государства. Он уже провозгласил присоединение герцогств Пармы и Пьяченцы в качестве департамента Таро и Тосканы в качестве департаментов Арно, Омброне и Медитеране. Римские земли были присоединены в виде департаментов Тразиме-но и Тибр. В одном из самых известных и привлекших наибольшее внимание сенатус-консультов того времени Наполеон объявлял Рим вторым городом Империи и постановлял, что наследник трона получит титул короля Римского, будет коронован в соборах Нотр-Дам и Святого Петра и будет держать в Риме двор. Кроме того, он возвещал, что папы будут находиться при императорах и пребывать поочередно в Риме и в Париже, получат богатый цивильный лист; в их распоряжении будут находиться церковные суды и священные коллегии — словом, все учреждения Римской канцелярии, которые переместятся в Париж и перейдут на содержание Империи.
Приняв эти решения, Наполеон приказал тотчас приступать к работам в Парижском архиепископстве, Пантеоне и Сен-Дени, чтобы принять там папское правительство и самого понтифика. Кроме того, он запланировал работы в Авиньоне, чтобы папа, живя в Париже, мог при желании показаться и в этой древней папской резиденции. Рассказ о подобных вещах, не казавшихся тогда невозможными и самой Церкви, можно принять за сон. Но Наполеон надеялся, что удивление пройдет и к новому положению привыкнут, что папа при нем станет более сговорчивым, что кардиналы во Франции проникнутся французским духом и эта чудесная картина, столь разительно напоминающая древнюю Империю Запада, сорвет, наконец, с уст изумленных современников заветный титул Императора Запада, ради которого он пожертвовал бы всем, даже самой Империей! Наполеон беспокоился только об одном — поспешить всё организовать заранее, чтобы соглашение с папой объяло всё, имеющее отношение к деятельности Церкви, и чтобы папа, обнаружив при начале переговоров всё уже решенным, был вынужден принять как раз и навсегда свершившиеся даже те перемены, которые будут ему не по вкусу.
Папская область, с населением в 800 тысяч человек, насчитывала тридцать епархий. Наполеон без колебаний упразднил все кафедры, за исключением трех, наделив каждую из них 30 тысячами франков дохода; ликвидировал мужские и женские монастыри, назначив пожизненные пенсии членам упраздненных орденов; потребовал присяги от всех приходских священников, приказав сослать на Корсику тех, кто от нее откажется, и учредил новые, менее дробные, приходские округа. Он также приказал упразднить религиозные ордена в Тоскане, Парме и Пьяченце, оставив лишь несколько женских монастырей и монастырей, посвятивших себя благотворительности. Церковное имущество Рима, доходившее до 250 миллионов, он приказал секвестровать, выделив 100 миллионов из этой суммы на римский долг, приюты, новые кафедры и сохраненные приходы, а оставшимися 150 миллионами распорядился в пользу государственного имущества, к которому объявил их присоединенными. Декреты, выпущенные с невероятной быстротой, были тотчас отправлены в Рим для немедленного исполнения.
Три пехотные колонны, направленные в Рим из Анконы, Болоньи и Перуджи, доставили генералу Миолису подкрепление в 9-10 тысяч человек, на случай, если ему придется применить силу против населения, находившегося под большим влиянием монахов. Генерал получил приказ при первых же признаках мятежа обойтись с римлянами не с большим почтением, чем с испанцами. Наполеон задумал послать в Савону нескольких кардиналов и епископов, он хотел дать папе понять, что настало время договориться, ибо от затянувшихся раздоров страдают самые священные интересы. Наполеон выбрал кардиналов Спину и Каселли, которые считались приятными папе, чтобы они сделали понтифику первое предложение, если найдут его в добром расположении. Если же папа, напротив, выкажет себя несговорчивым, Наполеон задумал прибегнуть к иному средству, весьма обыкновенному в старые времена: созвать собор и собрать на нем представителей Церкви, находившихся полностью под его властью или под его влиянием.
Так он надеялся дать Церкви мир, как дал его Европе, начертав условия оного острием своего меча. Среди подобных разнообразных занятий и застал Наполеона брат Луи, прибывший в Париж для обсуждения важнейшего вопроса о Голландии, которому предстояло вскоре стать для Европы последней каплей, переполнившей чашу. Луи ехал во Францию в тягостном предубеждении, которого не могло развеять ничто из того, что он должен был там найти. Этот необыкновенный монарх, наделенный выдающимся умом, более глубоким, однако, нежели верным; любивший благо, но неверно его представлявший; либеральный в мечтаниях, деспотичный по темпераменту; храбрый, но не воинственный; простой и в то же время пожираемый жаждой власти; неуверенный в себе и чрезвычайно самолюбивый; обладавший природной пылкостью Бонапартов и тративший ее на непрестанные душевные терзания; веривший в свою обреченность и находивший удовольствие в убеждении, что вся семья сговорилась против него; так вот этот несчастный монарх должен был рано или поздно сорваться и стать для Империи причиной самых роковых решений. Претензии Наполеона к Луи были следующими.
Он пенял брату на то, что Голландия ни в чем не содействует ни морской войне, ни подавлению контрабанды и оказывает французскому императору гораздо меньше услуг под управлением брата, чем во времена республики и при великом пенсионарии Схиммелпеннинке. Он напоминал, что в ту эпоху Голландия держала в Булони флотилию в 50 канонерских шлюпок и 150 канонерских лодок, линейную эскадру в Текселе и целую армию на побережье, тогда как теперь она вовсе не имеет флота в Текселе, владеет от силы 70 канонерскими лодками в Восточной Шельде и не более чем несколькими тысячами солдат, которых недостает даже для охраны ее собственного побережья. Наполеон жаловался на то, что Голландия превратилась для английских торговцев в открытый, как в мирное время, просторный порт; что американцев, несмотря на его категорические приказы, впускают под лживым предлогом того, что они нейтралы; что во всех классах населения царит дух враждебности к Франции, столь же откровенный, как в Лондоне; что развитию этого духа неосмотрительно способствовали покровительством аристократической партии и удалением партии либеральной, восстановлением прежней знати и добавлением новой, непосильными для казны расходами на королевскую гвардию, бесполезную в Голландии, и на столь же бесполезное назначение маршалов и учреждение беспричинных дотаций в стране, где никто не одерживал никаких побед. Выдвигая подобные претензии, Наполеон не скрывал намерения присоединить Голландию к Империи, если ему не предоставят немедленного и полного удовлетворения по вышеназванным пунктам, а также сокращения долга до трети существовавшего капитала, ибо долг в 80 миллионов при бюджете в 150 миллионов делал невозможным государственное обслуживание. Он требовал энергичного подавления контрабанды, передачи судопроизводства в отношении призов французскому суду и выдачи Франции всех американских кораблей, зашедших в голландские порты.
Не объясняясь откровенно, Наполеон добавлял, что недавняя экспедиция англичан на остров Валхерен выявила некоторые изъяны в начертаниях границ Франции и Голландии, которые придется спрямить до обеих Шельд, а возможно, и до самого Рейна. Король Луи утверждал, что его флотилия не менее многочисленна, чем во времена, о которых напоминал Наполеон; что наибольшая ее часть охраняет Восточную Шельду, которую необходимо держать под наблюдением во избежание окружения французскими войсками, расположенными на Западной Шельде, и что оставшаяся ее часть занимает многочисленные заливы Голландии. Численность линейной армии, по его словам, превосходила требуемые 25 тысяч человек, ибо помимо 3 тысяч, отправленных в Испанию, нескольких тысяч, заключенных в крепостях, и нескольких тысяч, пораженных валхерен-ской лихорадкой, у него оставалось около 15 тысяч человек, используемых для охраны береговой линии от устьев Шельды до устья Эмса. Луи не приводил никаких благовидных предлогов для оправдания расходов на королевскую гвардию и назначение маршалов. Что до восстановления старого дворянства и создания нового, он отвечал, что должен был вознаградить старую аристократию, подчинившуюся его правлению, вернув ей прежние титулы; что новое дворянство он создал, чтобы вознаградить некоторых людей, выказавших ему личную преданность; что от французской партии он отдалился и сблизился с партией якобы английской только потому, что старался привязать к себе всех самых выдающихся деятелей страны.
Дело было не в том, хороши или дурны оказались доводы каждого из братьев, а в том, подчинится ли один из них категорически выраженной воле другого, более сильного. Король Луи, разумеется, готов был уступить: по крайней мере обещать содержать флотилию, снарядить линейную эскадру в Текселе, строго подавлять контрабанду, закрыть голландские порты для американцев и вернуть свое благорасположение батавским демократам. Однако сокращение долга, отмена уже исполненных декретов относительно дворянства, упразднение пожалованных титулов, разжалование назначенных маршалов, отказ от прав голландского суверенитета вплоть до передачи призового судопроизводства в Париж и секвестрование американцев, вошедших в его порты под защиту его власти, — всё это не без основания казалось Луи чередой смертельных унижений. Но Наполеон угрожал, и несчастный король Голландии, уже поглощенный мрачными мыслями, постепенно дошел до того, что стал видеть в брате тирана, в близких — эгоистичных родственников, пресмыкающихся перед главой семьи, а в жене — неверную супругу и сообщницу всех причиняемых ему бед. Восхваления знавших о его сопротивлении голландцев подогревали короля еще больше, и в его горячечной голове зарождались самые безрассудные планы.
Он подумывал даже о том, чтобы поднять мятеж против собственного брата24, открыть дамбы и погрузить Голландию под воду, словом, броситься в объятия англичан, без помощи которых не было возможно никакое сопротивление Наполеону. Покидая королевство, Луи тайно приказал военному министру Крайенгофу подготовить средства сопротивления Франции на случай, если на него будут давить в Париже, и отдал приказ комендантам пограничных крепостей Буа-ле-Дюк, Бреда и Берген-оп-Зом не впускать французские войска. По прибытии в Париж король Луи не хотел останавливаться ни у своей жены, ни у кого-либо из членов семьи и выразил намерение поселиться в доме голландской миссии. Но когда ему указали, что подобное поведение вызовет гнев Наполеона, он согласился принять гостеприимство матери, занимавшей просторный дом в предместье Сен-Жермен. Мать и сестры Луи, дабы успокоить его мрачную подозрительность и сблизить братьев, устроили так, чтобы переговоры по трудным вопросам, призвавшим Луи в Париж, не велись между ними напрямую.
Луи был подавлен, взволнован и упрям. Наполеон — вспыльчив, властен и столь категоричен из-за своей привычки командовать, что ему не дерзали противоречить. Их непосредственная встреча могла вылиться в бурную ссору, а потому обоих приняли в семейном кругу без разговоров о делах, а переговоры велись между министром иностранных дел Голландии Рёелем, человеком просвещенным и превосходным патриотом, хотя и оранжистом, и министром иностранных дел Франции Шампаньи, человеком мягким и благоразумным. Министр полиции Фуше, обнаружив возможность ввязаться во внутренние раздоры императорской семьи и в важнейшие государственные дела, нередко наведывался в дом императрицы-матери для встреч с королем Луи, намереваясь стать его посредником при Наполеоне. Луи и Наполеон, один из потребности в поддержке, другой из рода попустительства по пренебрежению, в конце концов согласились прибегнуть к столь упорно предлагавшему свои услуги переговорщику.
Так Фуше стал вместе с Шампаньи участником этих долгих переговоров, которые велись то непосредственно, то по переписке, хотя все их участники находились в Париже25. Наполеон, как обычно, без обиняков выразил свою волю и тотчас решительно потребовал от Голландии трех вещей: энергичного подавления контрабанды, серьезного сотрудничества в морской войне и сокращения долга. Твердое и спокойное волеизъявление Наполеона, переданное Луи, потрясло последнего. Считая себя вечной жертвой и единственным несчастливцем в счастливейшей в мире семье, он увидел в намерении лишить его трона ужасное подтверждение своей участи и позорное осуждение со стороны брата — судии справедливого и сведущего в глазах мира. Подобное унижение было невыносимо, и Луи был готов на любую крайность, лишь бы ему не подвергнуться.
В первую минуту, пожалев о том, что приехал в Париж и попался в западню, он решил было внезапно вернуться в Голландию и объявить оттуда войну брату, призвав на помощь англичан. Но вообразив, что за ним следят гораздо тщательнее, чем то было в действительности, и он не успеет добраться до границ Империи, не попавшись в руки разгневанного брата, Луи переменил намерения и, едва ли не бросившись к ногам Наполеона, объявил себя готовым на всё, чего тот потребует, и на уступки по всем спорным пунктам, лишь бы ему оставили трон. Наполеон отвечал, что Луи не сдержит слова. Тем не менее взволнованный глубоким потрясением брата, вняв мольбам матери и сестер и положившись на честность Луи, несмотря на некоторые преступные мысли, которые угадал, Наполеон отступился от категорических требований и согласился на условиях, которые передавали на время войны всю власть в его руки и делали королевскую власть брата почти номинальной отослать Луи обратно в Амстердам и сохранить за ним трон еще некоторое время. Поскольку результатом последних объяснений стало некоторое сближение, отношения между братьями потеплели, и они, наконец, встретились.
Наполеон принял Луи в Тюильри, объяснил ему свои замыслы, повторил, что главное его пожелание состоит в том, чтобы добиться от Англии мира; но чтобы добиться такового, у него нет союзника более полезного и необходимого, чем Голландия; что он ежедневно упрекает себя за то, что владеет этим краем и не умеет им воспользоваться; что одна только эта причина и доводит его до мысли о присоединении и что притязание увеличить и без того огромную империю здесь ни при чем. Развивая эту тему со свойственной ему энергией и даже чистосердечием, ибо в ту минуту победа над Англией занимала его гораздо больше, чем расширение Империи, Наполеон сказал Луи во время одной из бесед: «Я придаю столь великое значение морскому миру и столь малое Голландии, что если бы англичане захотели начать со мной серьезные переговоры, я и не думал бы ни о присоединении вашей территории, ни о принуждении вас к жестоким мерам. Я оставил бы Голландию в покое, независимую и неприкосновенную». Затем, будто увлекшись, Наполеон добавил: «К беспрестанному расширению территории вынуждают меня англичане. Без них я не стал бы присоединять к своей империи ни Неаполь, ни Испанию, ни Португалию.
Но для борьбы с ними мне пришлось захватить побережья. Если они продолжат, то вынудят меня присоединить и Голландию, и ганзейские города, и даже Померанию и Данциг. В этом они могут быть уверенны, и вы должны постараться заставить их это понять. У вас есть такая возможность, ибо ваши амстердамские торговцы связаны с английскими домами. Воспользуйтесь их услугами, чтобы объяснить англичанам, что им грозит; сообщите им о возможном присоединении Голландии, что может стать для Англии огромным уроном, и добавьте, что они спасут вашу независимость и избавят себя от великой опасности, если начнут переговоры и заключат мир».
И Наполеон тотчас же пришел к мысли начать с Англией переговоры, основанные на неминуемости присоединения Голландии. Континент умиротворен, должны были сказать голландцы, Наполеон окончательно занял место среди законных монархов, взяв в супруги эрцгерцогиню Австрийскую; прикрыл своими войсками все берега Севера; собирается реформировать Булонский лагерь, передвинуть в Испанию подавляющую массу сил и, вероятно, сбросить англичан в море; готовится ужесточить континентальную блокаду, дабы сделать ее непроницаемой; возможно, покорить Сицилию, оккупировать Голландию и даже присоединить ее к Французской империи, чтобы сполна завладеть ее ресурсами. Задумав подобную речь, Наполеон решил тотчас послать Рёеля обратно в Амстердам. Он должен был собрать министров и членов голландского Законодательного корпуса и предложить им отправить от своего имени надежного человека в Лондон, чтобы уведомить о происходящем британское правительство и молить его избавить Европу от несчастья присоединения Голландии к Франции. Невозможно было держать эти подробности в секрете от герцога Отрантского Фуше и пришлось их ему открыть.
Министр тотчас задумал содействовать заключению мира, потрудившись над ним от собственного имени. Исполненный гордости из-за недавней своей инициативы с национальными гвардейцами во время Валхеренской экспедиции, он полагал, что станет еще более весомой фигурой, если после наступления всеобщего мира, предмета всеобщих желаний, часть заслуг за это великое благодеяние смогут приписать ему. Горя нетерпением содействовать заключению мира, Фуше отправил в Лондон тайного агента, чтобы прощупать Британский кабинет, и отправил его без ведома Наполеона. Едва заслышав о новом плане, он сам подыскал посредника для предполагаемых тайных переговоров. Таковым оказался Лабушер, уважаемый глава Банковского дома Голландии, находившийся тогда в Париже по финансовым делам.
Едва заговорили об открытии переговоров с Англией, как Фуше вспомнил о Лабушере и предложил его кандидатуру. Выбор был одобрен и сочтен весьма подходящим для сообщения такого рода, ибо требовался неофициальный агент, не привлекавший внимания и в то же время обладавший достаточным весом, чтобы быть принятым и внимательно выслушанным. Итак, Рёеля и Лабушера отправили в Амстердам, отложив все решения относительно Голландии.
In 1808, he represented Prussia at the Congress of Erfurt. Later, he had a prominent role in the transformation of Prussia and its army. After the Treaty of Paris 1814 , the Prince accompanied the king to London and then attended the negotiations of the Congress of Vienna. After the second Treaty of Paris , he lived mostly in Paris and sometimes at his Fischbach Castle in Kowary in the Riesengebirge mountains.
Вильгельм i Император Германии. Вильгельм 1 Прусский Король. Кайзер Германии Вильгельм 1. Кайзер Фридрих Вильгельм 1 Прусский. Король Пруссии 1850. Королевская Пруссия. Фридрих Вильгельм 3 благодарит Москву. Фридрих i Король Пруссии. Бруно Александрович фон Фитингоф. Король Вильгельм 1 Германия.
Вильгельм 1 объединение Германии вклад. Король Пруссии в 1861. Вильгельм 1 Император Германии годы правления. Кайзер Вильгельм i. Вильгельм 1 Император Германии. Вильгельм 1 Кайзер Пруссии. Фридрих-Вильгельм i 1713-1740. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм. Фридрих 1 Вильгельм 1740. Кайзер Германии Вильгельм i.
Вильгельм 1 германский Император. Король Пруссии Вильгельм 1. Император Германии 1871. Король Вильгельм 1 1861. Король Фридрих 1. Фридрих 1 Прусский. Фридрих i Король Вюртемберга. Прусский Король Фридрих первый. Вильгельм i немецкий Император внешняя политика. Вильгельм 1 годы правления Германии.
Внешняя политика Вильгельма 1 Германия. Политика Вильгельма 2. Король Кайзер Вильгельм II. Фридрих Вильгельм IV. Король Фридрих Вильгельм 4. Фридрих 4 Король Пруссии. Вильгельм IV Король Пруссии. Древо Гогенцоллернов. Гогенцоллерны Династия. Фридрих 2 Гогенцоллерн.
Династия в Пруссии. Фридрих i 1657—1713. Фридрих 1 Король Пруссии портрет. Вильгельм II. Кайзер Вильгельм II. Кайзер Вильгельм Император Германии. Вильгельм 2 немецкий Император. Фридрих 1 Король Пруссии. Фридрих Вильгельм i курфюрст Бранденбурга. Короля Фридриха i.
Король Пруссии Фридрих.
Имя прусского короля
28 сентября 1851 г., Берлин) был сыном Фридриха Вильгельма II Прусского и Фредерики Луизы Гессен-Дармштадтской. (Фридрих-Вильгельм-Карл) — сын короля прусского Фридриха-Вильгельма II и брат Фридриха-Вильгельма III, род. в 1783 г. Во время войны в 1813 г. состоял при главной квартире Блюхера, отличился в битве при Люцене. Фридрих Вильгельм Карл Прусский — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. Вильгельм Прусский (1783—1851) — прусский генерал, четвёртый сын короля Пруссии Фридриха Вильгельма II. Вильгельм Прусский (1783-1851). Вильгельм i. Вильгельм й 19 век. Немецкий принц Вильгельм 3 позы. This article delves into the importance of Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) in various aspects of daily life, whether in the work, personal or social sphere.