Как книга Стругацких «Пикник на обочине» превратилась в убивший создателей проклятый фильм «Сталкер». Смотрите видео онлайн «Пикник на обочине / Братья Стругацкие» на канале «Публичная библиотека Родники» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 11 апреля 2022 года в 15:32, длительностью 00:02:43, на видеохостинге RUTUBE. Смотрите видео онлайн «Пикник на обочине / Братья Стругацкие» на канале «Публичная библиотека Родники» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 11 апреля 2022 года в 15:32, длительностью 00:02:43, на видеохостинге RUTUBE. Книга "Пикник на обочине" и фильм "Сталкер" не имеют друг к другу никакого отношения. После выпуска «Пикника на обочине» в США братья Стругацкие стали почётными членами «Общества Марка Твена» за «выдающийся вклад в жанр фантастики».
Совместные чтения 17: обсуждаем Пикник на обочине Аркадия и Бориса Стругацких
| «50 лет изданию «Пикник на обочине» братьев Стругацких» | Фантастическая повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине» впервые издана в 1972 году в ленинградском журнале «Аврора». |
| 11 интересных фактов о фильме «Сталкер» | «Пикник на обочине» — фантастическая повесть братьев Стругацких, написанная в 1971 году и опубликованная в следующем. |
| По «Пикнику на обочине» братьев Стругацких снимут сериал - Афиша Daily | Просто пересказ сюжета «официального» продолжения бессмертной повести «Пикник на обочине». |
| «Пикник на обочине»: одна из самых известных книг Стругацких | Книга "Пикник на обочине" и фильм "Сталкер" не имеют друг к другу никакого отношения. |
Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис - Пикник на обочине
описание и краткое содержание, автор Аркадий Стругацкий, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Сериал «Пикник на обочине», который планировали снимать Джек Паглен и Алан Тейлор, был отменён ещё в 2017 году, но теперь есть надежды на новую экранизацию. В 1972 году состоялась публикация повести «Пикник на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких. Братья Стругацкие бесплатно на сайте. одна из работ, которые переворачивают представление о литературном наполнении книг. слушать на сайте бесплатно в отличном качестве.
«Настоящая «Зона!» В Мурманской области снимают фильм по мотивам вселенной «Сталкера»
| Аркадий Стругацкий - Пикник на обочине читать онлайн | Что если вопреки эгоистичной позиции, уверяющей нас в собственной значимости для вселенной, заметившие населенную планету пришельцы не заинтересуются нами? События повести братьев Стругацких "Пикник на обочине" происходят в мире, где люди столкнулись с. |
| Пикник на обочине — Викицитатник | Читать онлайн книгу «Пикник на обочине» автора Стругацких полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. |
| Оглавление: | Это лишний раз доказывает, что советская цензура обладала сверхъестественным нюхом и раньше самих Стругацких угадала, о чем же на самом деле «Пикник». |
| Пикник на обочине — Википедия | Одним из самых пронзительных и совершенных произведений Стругацких стала повесть «Пикник на обочине». |
| Новое издание романа братьев Стругацких "Пикник на обочине" выходит в итальянском издательстве | Пикник на обочине, Трудно быть богом (комплект 2 книги) | Стругацкий Борис, Стругацкий Аркадий. |
Лучшие цитаты братьев Стругацких, которые научат вас мыслить шире (24 фото)
Может быть, потому, что Кирилл никогда Эрнесту под прилавок хабар не складывал. Ну ладно… Тут мой Эрни спохватился и торопливо налил мне сразу пальцев на шесть: очухайся, мол, парень, что это с тобой сегодня? А востроносый господин Макно снова лизнул своего бурбону и говорит: — Да, конечно… Вечные аккумуляторы, «синяя панацея»… Но вы и в самом деле верите, что будет так, как вы сказали? А про себя я так скажу: чего я у вас там, в Европе, не видел?
Скуки вашей не видел? День вкалываешь, вечер телевизор смотришь, ночь пришла — к постылой бабе под одеяло, ублюдков плодить. Стачки ваши, демонстрации, политика раздолбанная… В гробу я вашу Европу видел, — говорю, — занюханную.
И ведь что удивительно: говорил я ему и всеми печенками верил в то, что говорил. И Зона наша, гадина стервозная, убийца, во сто раз милее мне в этот момент была, чем все ихние Европы и Африки. И ведь пьян еще не был, а просто представилось мне на мгновение, как я весь измочаленный с работы возвращаюсь в стаде таких же кретинов, как меня в ихнем метро давят со всех сторон и как все мне обрыдло и ничего мне не хочется.
Я все свои деньги в это дело вложил. Ко мне иной раз сам комендант заходит, генерал, не хвост собачий. Чего же я отсюда поеду?..
Господин Алоиз Макно принялся ему что-то втолковывать с цифрами, но я его уже не слушал. Хлебнул я как следует из бокала, выгреб из кармана кучу мелочи, слез с табуретки и первым делом запустил музыкальный автомат на полную катушку. Есть там одна такая песенка — «Не возвращайся, если не уверен».
Очень она на меня хорошо действует после Зоны… Ну, автомат, значит, гремит и завывает, а я забрал свой бокал и пошел в угол к «однорукому бандиту» старые счеты сводить. И полетело время, как птичка… Просаживаю это я последний никель, и тут вваливаются под гостеприимные своды Ричард Нунан с Гуталином. Гуталин уже на бровях — вращает белками и ищет, кому бы дать в ухо, а Ричард Нунан нежно держит его под руку и отвлекает анекдотами.
Хороша парочка! Гуталин здоровенный, черный, как офицерский сапог, курчавый, ручищи до колен, а Дик — маленький, кругленький, розовенький весь, благостный, только что не светится. Иди к нам, Рэд!
Все остальные — свиньи, дети сатаны. Ты тоже служишь сатане, но ты все-таки человек… Я подхожу к ним со своим бокалом, Гуталин сгребает меня за куртку, сажает за столик и говорит: — Садись, Рыжий! Садись, слуга сатаны!
Люблю тебя. Восплачем о грехах человеческих. Горько восплачем!
И тщетны молитвы продавшихся сатане. И спасутся только ополчившиеся на него. Вы, дети человеческие, сатаною прельщенные, сатанинскими игрушками играющие, сатанинских сокровищ взалкавшие, — вам говорю: слепые!
Опомнитесь, сволочи, пока не поздно! Растопчите дьявольские бирюльки! Знаешь, Рыжий, опять меня с работы поперли.
Агитатор, говорят. Я им объясняю: опомнитесь, сами слепые, в пропасть валитесь и других слепцов за собой тянете! Ну, я дал управляющему по харе и ушел.
Посадят теперь. А за что? Подошел Дик, поставил на стол бутылку.
Дик на меня скосился. И полные штаны вдобавок. Ты разливать будешь или нет?
Жив остался, но в мир принес еще одно дьявольское изделие. А как ты можешь знать, Рыжий, сколько горя и греха… — Засохни, Гуталин, — говорю я ему строго. За удачу, ребята!
Хорошо пошло за удачу. Гуталин совсем раскис — сидит, плачет, течет у него из глаз, как из водопроводного крана. Ничего, я его знаю.
Это у него стадия такая — обливаться слезами и проповедовать, что Зона, мол, есть дьявольский соблазн, выносить из нее ничего нельзя, а что уже вынесли — вернуть обратно и жить так, будто Зоны вовсе нет. Дьяволово, мол, дьяволу. Я его люблю, Гуталина.
Я вообще чудаков люблю. У него когда деньги есть, он у кого попало хабар скупает, не торгуясь, за сколько спросят, а потом ночью прет этот хабар обратно, в Зону, и там закапывает… Во ревет-то, господи помилуй! Ну ничего, он еще разойдется.
Первый раз слышу. Я ему объяснил. Он головой покачал, губами почмокал.
Это, — говорит, — что-то новенькое. А с кем ты ходил? С русским?
Знаешь, наш лаборант. Вполне прилично держались ребята. Особенно Кирилл.
Прирожденный сталкер, — говорю. Считай, что я тебе должен две плюхи… — Кому две плюхи? Схватили мы его за руки, еле усадили.
Дик ему сигарету в зубы вставил и зажигалку поднес. А народу тем временем все прибавляется. Стойку уже облепили, многие столики заняты.
Эрнест своих девок кликнул, бегают они, разносят кому что — кому пива, кому коктейлей, кому чистого. Я смотрю, последнее время в городе много незнакомых появилось — все больше какие-то молокососы в пестрых шарфах до полу. Я сказал об этом Дику.
Дик кивнул. Институт три новых здания закладывает, а кроме того, Зону собираются стеной огородить — от кладбища до старого ранчо. Хорошие времена для сталкеров кончаются… — А когда они у сталкеров были?
А сам думаю: вот тебе и на, что еще за новости? Значит, теперь не подработаешь. Ну что ж, может, это и к лучшему — соблазна меньше.
Буду ходить в Зону днем, как порядочный, — деньги, конечно, не те, но зато куда безопаснее: «галоша», спецкостюм, то-се, и на патрулей наплевать… Прожить можно и на зарплату, а выпивать буду на премиальные. И такая меня тоска взяла! Опять каждый грош считать: это можно себе позволить, это нельзя себе позволить, Гуте на любую тряпку копи, в бар не ходи, ходи в кино… И серо все, серо.
Каждый день серо, и каждый вечер, и каждую ночь. Сижу я так, думаю, а Дик над ухом гудит: — Вчера в гостинице зашел я в бар принять ночной колпачок — сидят какие-то новые. Сразу они мне не понравились.
Подсаживается один ко мне и заводит разговор издалека, дает понять, что он меня знает, знает, кто я, где работаю, и намекает, что готов хорошо оплачивать разнообразные услуги… — Шпик, — говорю я. Не очень мне интересно было все это, шпиков я здесь навидался и разговоров насчет услуг наслышался. Ты послушай.
Я немножко с ним побеседовал, — осторожно, конечно, дурачка такого состроил. Его интересуют кое-какие предметы в Зоне, и при этом предметы серьезные. Аккумуляторы, «зуда», «черные брызги» и прочая бижутерия ему не нужна.
А на то, что ему нужно, он только намекал. Это же раз плюнуть! Похороны за свой счет.
Дик молчит, смотрит на меня исподлобья и даже не улыбается. Что за черт, нанять он меня хочет, что ли? И тут до меня дошло.
Понял теперь, кто это? Ничего я не понимал. Он расхохотался, похлопал меня по руке и говорит: — Давай-ка лучше выпьем, простая ты душа!
Какого хрена — нашли себе простую душу, сукины дети! Хватит спать, давай выпьем. Нет, спит Гуталин.
Положил свою черную ряшку на черный столик и спит, руки до полу свесил. Выпили мы с Диком без Гуталина. Уж на что я не люблю полицию, а сам бы пошел и донес.
Я помотал головой. Ты, толстый боров, в городе третий год, а в Зоне ни разу не был, «ведьмин студень» только в кино видел, а посмотрел бы ты его в натуре, да что он с человеком делает — ты бы тут же и обгадился. Это, милок, страшная штука, ее из Зоны выносить нельзя… Сам знаешь, сталкеры — люди грубые, им только капусту подавай, да побольше, но на такое даже покойный Слизняк не пошел бы.
Стервятник Барбридж на такое не пойдет… Я даже представить себе боюсь, кому и для чего «ведьмин студень» может понадобиться… — Что ж, — говорит Дик, — все это правильно. Только мне, понимаешь, не хочется, чтобы в одно прекрасное утро нашли меня в постельке покончившего жизнь самоубийством. Я не сталкер, однако человек тоже грубый и деловой и жить, понимаешь, люблю.
Давно живу, привык уже… Тут Эрнест вдруг заорал из-за стойки: — Господин Нунан! Вас к телефону! Везде найдут.
Извини, — говорит, — Рэд. Встает он и уходит к телефону. А я остаюсь с Гуталином и с бутылкой, и поскольку от Гуталина проку никакого нет, то принимаюсь я за бутылку вплотную.
Черт бы побрал эту Зону, нигде от нее спасения нет. Куда ни пойдешь, с кем ни заговоришь — Зона, Зона, Зона… Хорошо, конечно, Кириллу рассуждать, что из Зоны проистечет вечный мир и благорастворение воздухов. Кирилл — хороший парень, никто его дураком не назовет, наоборот — умница, но ведь он же о жизни ни черта не знает.
Он же представить себе не может, сколько всякой сволочи крутится вокруг Зоны. Вот теперь пожалуйста: «ведьмин студень» кому-то понадобился. Нет, Гуталин хоть и пропойца, хоть и психованный он на религиозной почве, но иногда подумаешь-подумаешь, да и скажешь: может, действительно оставить дьяволово дьяволу?
Не тронь дерьмо… Тут усаживается на место Дика какой-то сопляк в пестром шарфе. Меня к вам направил Эрнест. Сволочь все-таки этот Эрнест.
Ни жалости в нем нет, ничего. Вот сидит парнишка — смугленький, чистенький, красавчик, не брился поди еще ни разу и девку еще ни разу не целовал, а Эрнесту все равно, ему бы только побольше народу в Зону загнать, один из трех с хабаром вернется — уже капуста… — Ну и как поживает старина Эрнест? Он оглянулся на стойку и говорит: — По-моему, он неплохо поживает.
Я бы с ним поменялся. Он покраснел, перестал улыбаться и негромко так говорит: — Наверное, — говорит, — это только меня касается, господин Шухарт, правда ведь? В голове, надо сказать, уже немного шумит, и в теле этакая приятная расслабленность: совсем отпустила Зона.
Ходил в Зону, вернулся живой и с деньгами. Это не часто бывает, чтобы живой, и уж совсем редко, чтобы с деньгами. Так что давай отложим серьезный разговор… Тут он вскакивает, говорит «извините», и я вижу, что вернулся Дик.
Стоит рядом со своим стулом, и по лицу его я понимаю — что-то случилось. Садится, наливает себе, подливает мне, и вижу я, что не в рекламации дело. На рекламации он, надо сказать, поплевывает — тот еще работничек.
Сквозь хмель я его не сразу понял. Умер там кто-то и умер. Помнится, я встал, уперся в столешницу и смотрю на него сверху вниз.
И через это жуткое потрескивание голос Дика доходит до меня как из другой комнаты: — Разрыв сердца. В душевой его нашли, голого. Никто ничего не понимает.
Про тебя спрашивали, я сказал, что ты в полном порядке… — А чего тут не понимать? Весь бар запутался в паутине, люди двигаются, а паутина тихонько потрескивает, когда они ее задевают. А в центре мальтиец стоит, лицо у него удивленное, детское — ничего не понимает.
Тысячи хватит? Бери, бери! Он же трус!..
Скажи и сейчас же иди на станцию, купи себе билет и прямиком на свою Мальту! Нигде не задерживайся!.. Не помню, что я там еще кричал.
Помню, оказался я перед стойкой, Эрнест поставил передо мной бокал освежающего и спрашивает: — Ты сегодня вроде при деньгах? Мне завтра налог платить. И тут я вижу — в кулаке у меня пачка денег.
Смотрю я на эту капусту зеленую и бормочу: — Надо же, не взял, значит, Креон Мальтийский… Гордый, значит… Ну, все остальное — судьба. Хоть сейчас в душ. Шелудивый, что ли?
Паскуда ты, — говорю. Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие… Хочешь, сейчас всю твою лавочку разнесу?
И только я замахнулся как следует, вдруг меня хватают и тащат куда-то. А я уже ничего не соображаю и соображать не хочу. Ору чего-то, отбиваюсь, ногами кого-то пинаю, потом опомнился — сижу в туалетной, весь мокрый, морда разбита.
Смотрю на себя в зеркало и не узнаю, и тик мне какой-то щеку сводит, никогда этого раньше не было. А из зала — шум, трещит там что-то, посуда бьется, девки визжат, и слышу — Гуталин ревет, как белый медведь во время случки: «Покайтесь, паразиты! Где Рыжий?
Куда Рыжего дели, дьяволово семя?.. Как она завыла, тут у меня в мозгу все словно хрустальное сделалось. Все помню, все знаю, все понимаю.
И в душе уже больше ничего нет — одна ледяная злоба. Так, думаю, я тебе сейчас устрою вечерочек. Я тебе покажу, что такое сталкер, торгаш ты вонючий.
Вытащил я из часового карманчика «зуду», новенькую, ни разу не пользованную, пару раз сжал ее между пальцами для разгона, дверь в зал приоткрыл и бросил ее тихонько в плевательницу. А сам окошко в сортире распахнул — и на улицу. Очень мне, конечно, хотелось посмотреть, как все это получится, но надо было рвать когти.
Я эту «зуду» переношу плохо, у меня от нее кровь из носа идет. Перебежал я через двор и слышу: заработала моя «зуда» на полную катушку. Сначала завыли и залаяли собаки по всему кварталу — они первыми «зуду» чуют.
Потом завопил кто-то в кабаке, так что у меня даже уши заложило на расстоянии. Я так и представил себе, как там народишко заметался, — кто в меланхолию впал, кто в дикое буйство, кто от страха не знает, куда деваться… Страшная штука — «зуда». Теперь у Эрнеста не скоро полный кабак наберется.
Он, сволочь, конечно, догадается про меня, да только мне наплевать… Все. Нет больше сталкера Рэда. Хватит с меня этого.
Хватит мне самому на смерть ходить и других дураков этому делу обучать. Ошибся ты, Кирилл, дружок мой милый. Прости, да только, выходит, не ты прав, а Гуталин прав.
Нечего здесь людям делать. Нет в Зоне добра. Перелез я через забор и побрел потихоньку домой.
Губы кусаю, плакать хочется, а не могу. Впереди пустота, ничего нет. Тоска, будни.
Кирилл, дружок мой единственный, как же это мы с тобой? Как же я теперь без тебя? Перспективы мне рисовал, про новый мир, про измененный мир… А теперь что?
Заплачет по тебе кто-то в далекой России, а я вот и заплакать не могу. И ведь я во всем виноват, паразит, не кто-нибудь, а я! Как я, скотина, смел его в гараж вести, когда у него глаза к темноте не привыкли?
Всю жизнь волком жил, всю жизнь об одном себе думал… И вот в кои-то веки вздумал облагодетельствовать, подарочек поднести. На кой черт я вообще ему про эту «пустышку» сказал?.. И как вспомнил я об этом — взяло меня за глотку, хоть и вправду волком вой.
Я, наверное, и завыл — люди от меня что-то шарахаться стали, а потом вдруг словно бы полегчало — смотрю: Гута идет. Идет она мне навстречу, моя красавица, девочка моя, идет, ножками своими ладными переступает, юбочка над коленками колышется, из всех подворотен на нее глазеют, а она идет как по струночке, ни на кого не глядит, и почему-то я сразу понял, что это она меня ищет. Куда это ты, — говорю, — направилась?
Она окинула меня взглядом, в момент все увидела — и морду у меня разбитую, и куртку мокрую, и кулаки в ссадинах, но ничего про это не сказала, а говорит только: — Здравствуй, Рэд. А я как раз тебя ищу. Она молчит, отвернулась и в сторону смотрит.
Ах как у нее головка-то посажена, шейка какая — как у кобылки молоденькой, гордой, но покорной уже своему хозяину. Потом она говорит: — Не знаю, Рэд. Может, ты со мной больше встречаться не захочешь.
У меня сердце сразу сжалось — что еще? Но я спокойно ей так говорю: — Что-то я тебя не понимаю, Гута. Ты меня извини, я сегодня маленько того, может, поэтому плохо соображаю… Почему это я вдруг с тобой не захочу встречаться?
Беру я ее под руку, и идем мы не спеша к моему дому, и все, кто только что на нее глазел, теперь торопливо рыла прячут. Я на этой улице всю жизнь живу, Рэда Рыжего здесь все прекрасно знают. А кто не знает, тот у меня быстро узнает, и он это чувствует.
Я еще несколько шагов прошел, прежде чем понял, а Гута продолжает: — Не хочу я никаких абортов, я ребенка хочу от тебя. А ты — как угодно. Можешь на все четыре стороны, я тебя не держу.
Слушаю я ее, как она понемножку накаляется, сама себя заводит, слушаю и потихоньку балдею. Ничего толком сообразить не могу. В голове какая-то глупость вертится: одним человеком меньше — одним человеком больше.
Проходимец он, говорит, ни семьи у вас не будет, ничего. Сегодня он на воле — завтра в тюрьме. А только мне все равно, я на все готова.
Я и сама могу. Сама рожу, сама подниму, сама человеком сделаю. И без тебя обойдусь.
Только ты ко мне больше не подходи — на порог не пущу… — Гута, — говорю, — девочка моя! Да подожди ты… — А сам не могу, смех меня разбирает какой-то нервный, идиотский. Я хохочу как последний дурак, а она остановилась, уткнулась мне в грудь и ревет.
Рэдрик Шухарт, 28 лет, женат, без определенных занятий Рэдрик Шухарт лежал за могильным камнем и, отведя рукой ветку рябины, глядел на дорогу. Прожектора патрульной машины метались по кладбищу и время от времени били его по глазам, и тогда он зажмуривался и задерживал дыхание. Прошло уже два часа, а на дороге все оставалось по-прежнему.
Машина, мерно клокоча двигателем, работающим вхолостую, стояла на месте и все шарила и шарила своими тремя прожекторами по заросшим запущенным могилам, по покосившимся ржавым крестам и плитам, по неряшливо разросшимся кустам рябины, по гребню трехметровой стены, обрывавшейся слева. Патрульные боялись Зоны. Они даже не выходили из машины.
Здесь, возле кладбища, они даже не решались стрелять. Иногда до Рэдрика доносились приглушенные голоса, иногда он видел, как из машины вылетал огонек сигаретного окурка и катился по шоссе, подпрыгивая и рассыпая слабые красноватые искры. Было очень сыро, недавно прошел дождь, и даже сквозь непромокаемый комбинезон Рэдрик ощущал влажный холод.
Он осторожно отпустил ветку, повернул голову и прислушался. Где-то справа, не очень далеко, но и не близко, здесь же, на кладбище, был кто-то еще. Там снова прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с негромким стуком упало тяжелое и твердое.
Рэдрик осторожно, не поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой скользнул прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным движением, ему показалось, что между крестами сидит на могиле неподвижный человек в черном.
Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному обелиску, повернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз.
Это индульгенция, которую он выписывает своей совести. Задабривает её, чтоб поскорей отстала и не являлась по ночам. Да, я послал на смерть Артура, да, я уничтожил то добро, которое смог сделать из зла за долгие годы. Но ради чего я это сделал? Ради человечества, ради всех несчастных и обездоленных. Разве не стоит оно того? Сказать на словах — много ума не надо, сказать на словах может каждый. Даже Стервятник Барбридж. Но ведь тот же Стервятник говорил, что сбыться может только сокровенное желание.
А значит, все старания Рэдрика впустую. И смерть Артура — тоже впустую. Жизнь преподнесла Рыжему очередной урок, превратив Золотой Шар в бесполезную безделушку. Да и вообще — был ли тот Шар? Или это просто байка тёмных уголовных сталкеров? Миф о несбыточном всеобщем счастье. Оценка: 10 Iriya , 15 марта 2021 г. Разные идеи, необычные сценарии.. К числу таких мастеров слова относятся и братья Стругацкие со своими работами, в числе которых — впервые изданная в 1972 году фантастическая повесть. Да, потому что именно так, на мой взгляд, и должно выглядеть высшее творение литературного мастерства.
Так о чем же эта повесть? Ориентировочно 13 лет назад до начала описываемых в книге событий на разных территориях планеты Земля появились шесть странных областей. Вот представьте себе, что как будто кто-то, образно говоря, раскрутил земной шар и принялся палить в него из огромного револьвера, расположенного где-то на линии между нашей планетой и альфа созвездием Лебедя. Отверстия от пуль легли на некую плавную кривую, а каждая из них ознаменовала собой аномальное место на поверхности планеты, в котором были нарушены известные законы физики. Научные светила предположили, что данные Зоны — прямой результат визита внеземных цивилизаций с непонятной ни для кого целью. Находиться внутри таких Зон Посещения любому существу было опасно для жизни — там изобиловали места повышенной и направленной гравитации, а также присутствовали области искривления пространства и наличия коллоидного газа, способного превратить все, что с ним соприкасалось в смертоносный студень. И в то же время среди грязи и опасных руин там хранились уникальные артефакты, волшебные свойства которых легендами передавались из уст в уста. Как вы уже поняли, одно из таких славненьких местечек, находящееся в небольшом городишке, именуемом Хармонтом, нам и посчастливилось посетить. Дальше в Зону, ближе к небу... Рыжий — необразованный человек, склонный к пьянству, распутству и дракам.
Уже в возрасте двадцати трех лет Рэд был экспертом по опасным местам и смертоносному потенциалу Зоны. Не для кого не секрет, что это место вероятного кратковременного пребывания инопланетян привлекало нелегальных сталкеров, коим и являлся наш отважный герой. От вешки к вешке, гайка за гайкой он, рискуя своей жизнью, посещал Зону с целью отхватить какой-нибудь интересный предмет, чтобы в дальнейшем сбыть его на черном рынке за неплохие денежки. Будоражило сознание даже само придуманное Стругацкими аномальное место. Авторы прекрасно подбирали говорящие названия для всего, что могло хоть как-то охарактеризовать ужасы Зоны, тем самым очень образно передавая необычную атмосферу. Совсем не перегружая воображение, я воочию представляла все перечисленные страшные прелести этого странного места. Отчаянные смельчаки-сталкеры, как продукты Зоны, тоже имели прозвища «Стервятник», «Суслик», «Гуталин» , которые еще больше отдаляли их от реального мира, где люди обыкновенные носили нормальные имена. Несмотря на предельную лаконичность, я оказалась в восторге в том числе и от слога писателей. Они умудрились в минимум строчек вложить максимум смысла. Вот уж воистину — правильно подобранные слова важнее их количества.
Авторы блестяще демонстрировали свой литературный талант, превращая текст то в притчу, то в гадание, то в молитву. Здесь на одной строчке мог соседствовать «Бог» и «Черт», реалистичность задуманного подпитывалась пессимизмом происходящего, а жизнелюбивая ироничность граничила с едва уловимой меланхоличной трагедией. Что создал вторую природу? Что привёл в движение силы, почти космические? Что в ничтожные сроки завладел планетой и прорубил окно во Вселенную? Тем, что, несмотря на всё это, уцелел и намерен уцелеть и далее. Где мы, и где 1971 год написания этого произведения? И все же повесть в каждой своей фразе звенела от актуальности, а высказанные в ней мысли завораживали отсутствием банальности. При этом Стругацкие вели интересную игру с читателями, поднимая массу важных вопросов и не давая ни одного вразумительного ответа. Например, вступившие в кульминационную дискуссию на сюжетообразующие темы герои рюмка за рюмкой выдвигали каждый свои, все более емкие аргументы, которые в конечном итоге не привели ни к одному окончательному выводу.
Думайте сами, милостивые господа читатели! Проблемы космического масштаба плавно перетекали в общечеловеческие, которые в свою очередь находили отражение в тонкой психологии отдельно взятого индивидуума и вопросах морали. На мой взгляд, «Пикник на обочине» можно читать абсолютно разновозрастной категории любителей книг. Одни будут в восторге от динамичного сюжета, другие — от необычного взгляда фантастов на вопрос вселенского общения с братьями по разуму, третьи — от политической аллегории. Те же читатели, кто предпочитают философские размышления, могут с легкость разбросать все сказанное авторами по осям системы координат своего личного мировоззрения, чтобы чуть глубже задуматься об истинном значении происходящего. Другими словами, каждый сможет найти здесь что-то свое, и никто не уйдет отсюда обиженным и оскорбленным. Это та самая книга, которая, без сомнения, имеет все шансы дать читателю еще больше интересных мыслей с каждым новым ее прочтением. Дайте человеку крайне упрощённую систему мира и толкуйте всякое событие на базе этой упрощённой модели. Такой подход не требует никаких знаний. Несколько заученных формул плюс так называемая интуиция, так называемая практическая смётка и так называемый здравый смысл.
Я до сих пор закрываю глаза и с ужасом представляю себя на месте главного героя, оказавшегося лицом к лицу с купелью предельного числа возможностей. Его бессилие и отчаяние находило в тот момент во мне свое продолжение. Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто окружающая нас действительность приплясывала на месте. Я думала над тем, как внутри собственного сердца найти то самое заветное желание, когда какие-то темные силы мгновенно сминали то самое хорошее, что когда-то было в душе, оставляя в сознании одни только рыла, рыла, рыла...? Поэтому для меня горькая правда повести заключается в том, что планета Земля погрязла в бесконечных Стервятниках, алчущих набить свою утробу за счет жизни окружающих людей, и каждый винтик этого смрадного мира надо когда-то менять. Так стоит ли удивляться, что в контексте этой повести братья по разуму в лучшем случае повернулись к нам спиной, а в худшем — даже не заметили нашего существования? Завершить свои впечатления от этого произведения решила вместе с советским фантастическим фильмом-притчей Андрея Тарковского под названием «Сталкер», снятым по оригинальному сценарию самих братьев Стругацких. Оказалось, что киниматографическое произведение не менее шедеврально, чем его литературный вдохновитель. Всем хороших фильмов и книг! Плевать на годы, мы не замечаем, как всё меняется.
Мы знаем, что всё меняется, нас с детства учат, что всё меняется, мы много раз видели своими глазами, как всё меняется, и в то же время мы совершенно не способны заметить тот момент, когда происходит изменение, или ищем изменение не там, где следовало бы. Почитав отзывы, в очередной раз поражаюсь насколько по разному все воспринимают творчество АБС. Каждый находит в их книгах что-то свое кто-то, конечно, не находит ничего. Поделюсь и своим мнением, не с целью поспорить, но для того чтобы вы могли взглянуть на произведение с другой стороны. Спойлеры, дальше много спойлеров. Книга эта, по моему мнению, является огромной человеческой трагедией Рэдрика Шухарта, описанием того как Зона Зона здесь это, конечно, метафора ломает человеческую личность и человеческую жизнь. Главный герой этой книги, по первому взгляду, кажется обычным люмпеном, мелким преступником, таскающим из Зоны всякий хлам ради наживы. Но давайте взглянем на него внимательнее. ГГ вырос в семье рабочего, он, по сути, обычный дворовой парень, без образования, предоставленный самому себе, никем не обученный, не имеющий представления о добре и зле, в нашем понимании. Но тем не менее у него присутствует настоящий моральный стержень — вспомним, как он реагирует на то, что кто-то хочет вынести из Зоны ведьмин студень.
Он говорит, что это последняя мерзость и даже Стервятник на это не пойдет, и что он даже сам бы на такого человека донес. Вспомним, что Рэд является другом Кирилла. Для любого человека из круга Рэдрика это покажется смешным — ученый, ботаник, рассуждающий о благе Человечества, просто дурак и предмет для насмешек. Но что-то в душе Рэда ищет это самое добро и не хочет мириться с подлостью вокруг.
Через 30 лет после посещения пришельцев остатки хлама, брошенного ими —— предмет охоты и поисков, исследований и несчастий. Рост суеверий, департамент, пытающийся взять власть на основе владения ими, организация, стремящаяся к уничтожению их знание, взятое с неба, бесполезно и вредно; любая находка может принести лишь дурное применение. Старатели, почитаемые за колдунов. Падение авторитета науки. Брошенные биосистемы почти разряженная батарейка , ожившие мертвецы самых разных эпох... Там же и тогда же появляется утверждённое и окончательное название —— «Пикник на обочине», —— но понятия «сталкер» еще нет и в помине, есть «старатели». Почти год спустя, в январе 1971-го, опять же в Комарове мы разрабатываем очень подробный, тщательно детализированный план повести, но и в этом плане, буквально накануне того дня, когда мы перестали наконец придумывать сюжет и начали его писать, даже тогда в наших разработках нет слова «сталкер». Будущие сталкеры называются пока еще «трапперами»: «траппер Рэдрик Шухарт», «девушка траппера Гута», «братишка траппера Сэдвик»...
Мало того что она изменилась внешне — она уже почти ничего не понимает. Чтобы спасти дочь, Рэд отправляется к Золотому шару: Барбридж, помня о том, что Рэд не бросил его в Зоне, дает ему карту, объясняет, как найти шар, и хочет, чтобы Рэд попросил вернуть ему ноги: «Зона взяла, может, Зона и вернет». По пути к шару нужно преодолеть множество препятствий, которыми полна Зона, но самое страшное — «мясорубка»: один человек должен быть принесен ей в жертву для того, чтобы другой мог подойти к Золотому шару и попросить его исполнить желание. Стервятник объяснил все это Рэду и даже предложил на роль «живой отмычки» кого-нибудь из своих людей — «кого не жалко». Однако Рэдрик берет Артура, сына Барбриджа, красавца, вымоленного у Зоны, который отчаянно просил Рэда взять его с собой, — Артур догадался, что Рэдрик отправляется на поиски Золотого шара. Рэдрику жаль Артура, однако он убеждает себя в том, что выбора у него нет: или этот мальчик, или его Мартышка. Артур и Рэдрик, пройдя сквозь все ловушки, расставленные Зоной, подходят, наконец, к шару, и Артур бросается к нему, крича: «Счастье для всех! Сколько угодно счастья! Все собирайтесь сюда! Хватит всем! Никто не уйдет обиженный!
"Пикник на обочине": анализ и краткое содержание. "Пикник на обочине": авторы
Пикник на обочине авторы Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий читает Михаил Гульдан. Видеопрезентация Октябрьской библиотеки № 2 им. Н. К. Жернакова о философской фантастической повести братьев Стругацких, впервые изданной в 1972 году. Пикник на обочине авторы Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий читает Михаил Гульдан. Читать онлайн книгу «Пикник на обочине» автора Стругацких полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. "Пикник на обочине" — экранизация по одноименной фантастической повести Аркадия и Бориса Стругацких (1971). Сюжет сериала разворачивается в недалеком будущем, когда Землю посетили пришельцы, оставив после себя различные артефакты. «Сноб» публикует главу, посвященную братьям Стругацким и их фантастической повести «Пикник на обочине».
Смысл книги «Пикник на обочине» Стругацких
«Сноб» публикует главу, посвященную братьям Стругацким и их фантастической повести «Пикник на обочине». В интернете появился трейлер пилотного эпизода сериала «Roadside picnic» по мотивом повести братьев Стругацких «Пикник на обочине», пишет РИА-Новости. Стругацкий Б. Н., Стругацкий А.Н. "Пикник на обочине" — купить сегодня c доставкой и гарантией по выгодной цене. В результате «Пикник на обочине», который предполагалось включить в сборник «Неназначенные встречи», из всех сборников братьев Стругацких вылетал на протяжении восьми лет. Безусловно, повесть Стругацких «Пикник на обочине» — самая «эмблемная» и всеми «растасканная», а еще самая переводимая.
«Вечные паруса фантастики братьев Стругацких»: юбилей книги «Пикник на обочине»
Раньше этого не было. Ну ладно, серебрится так серебрится, не возвращаться же теперь из-за этого! Ведь не как-нибудь особенно серебрится, а чуть-чуть, самую малость, и спокойно так, вроде бы даже ласково… Поднялся я, отряхнул брюхо и поглядел по сторонам. Вон грузовики на площадке стоят, действительно, как новенькие, — с тех пор как я последний раз здесь был, они, по-моему, еще новее стали, а бензовоз — тот совсем, бедняга, проржавел, скоро разваливаться начнет. Вон и покрышка валяется, которая у них на карте… Не понравилась мне эта покрышка. Тень от нее какая-то ненормальная. Солнце нам в спину, а тень к нам протянулась. Ну да ладно, до нее далеко. В общем, ничего, работать можно. Только что это там все-таки серебрится? Или это мерещится мне?
Сейчас бы закурить, присесть тихонечко и поразмыслить — почему над канистрами серебрится, почему рядом не серебрится… Тень почему такая от покрышки… Стервятник Барбридж про тени что-то рассказывал, диковинное что-то, но безопасное… С тенями здесь бывает. А вот что это там все-таки серебрится? Ну прямо как паутина в лесу на деревьях. Какой же это паучок ее там сплел? Ох, ни разу я еще жучков-паучков в Зоне не видел. И хуже всего, что «пустышка» моя как раз там, шагах в двух от канистр, валяется. Надо мне было тогда же ее и упереть, никаких бы забот сейчас не было. Но уж больно тяжелая, стерва, полная ведь — поднять-то я ее мог, но на горбу тащить, да еще ночью, да на карачках… А кто «пустышек» ни разу не таскал, пусть попробует: это все равно что пуд воды без ведер нести… Так идти, что ли? Надо идти. Хлебнуть бы сейчас… Повернулся я к Тендеру и говорю: — Сейчас мы с Кириллом пойдем в гараж.
Ты остаешься здесь за водителя. К управлению без моего приказа не притрагивайся, что бы ни случилось, хоть земля под тобой загорится. Если струсишь — на том свете найду. Он серьезно мне покивал — не струшу, мол. Нос у него — что твоя слива, здорово я ему врезал… Ну, спустил я тихонечко аварийные блок-тросы, посмотрел еще раз на это серебрение, махнул Кириллу и стал спускаться. Встал на асфальт, жду, пока он спустится по другому тросу. Меньше пыли. Стоим мы на асфальте, «галоша» рядом с нами покачивается, тросы под ногами ерзают. Тендер башку через перила выставил, на нас смотрит, и в глазах у него отчаяние. Я говорю Кириллу: — Иди за мной шаг в шаг, в двух шагах позади, смотри мне в спину, не зевай.
И пошел. На пороге остановился, огляделся. Все-таки до чего же проще работать днем, чем ночью! Помню я, как лежал вот на этом самом пороге. Темно, как у негра в ухе, из ямы «ведьмин студень» языки высовывает, голубые, как спиртовое пламя, и ведь что обидно — ничего, сволочь, не освещает, даже темнее из-за этих языков кажется. А сейчас — что! Глаза к сумраку привыкли, все как на ладони, даже в самых темных углах пыль видна. И действительно, серебрится там, нити какие-то серебристые тянутся от канистр к потолку — очень на паутину похоже. Может, паутина и есть, но лучше от нее подальше. Вот тут-то я и напортачил.
Мне бы Кирилла рядом с собой поставить, подождать, пока и у него глаза к полутьме привыкнут, и показать ему эту паутину, пальцем в нее ткнуть. А я привык один работать — у самого глаза пригляделись, а про Кирилла я и не подумал. Шагнул это я внутрь, и прямо к канистрам. Присел над «пустышкой» на корточки, к ней паутина вроде бы не пристала. Взялся я за один конец и говорю Кириллу: — Ну, берись, да не урони — тяжелая… Поднял я на него глаза, и горло у меня перехватило: ни слова не могу сказать. Хочу крикнуть: стой, мол, замри! Да и не успел бы, наверное, — слишком уж быстро все получилось. Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается задом к канистрам и всей спиной — в это серебрение. Я только глаза закрыл. Все во мне обмерло, ничего не слышу — слышу только, как эта паутина рвется.
Со слабым таким сухим треском, словно обыкновенная паутина лопается, но, конечно, погромче. Сижу я с закрытыми глазами, ни рук, ни ног не чувствую, а Кирилл говорит: — Ну, что? Подняли мы «пустышку» и понесли к выходу, боком идем. Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились у «галоши», Тендер к нам уже лапы протянул. Поставим сначала. Он без единого слова повернулся. Смотрю я — ничего у него на спине нет. Я и так и этак — нет ничего. Тогда я поворачиваюсь и смотрю на канистры.
И там ничего нет. Взвалили мы «пустышку» на «галошу» и поставили ее на попа, чтобы не каталась. Стоит она, голубушка, — новенькая, чистенькая, на меди солнышко играет, и синяя начинка между медными дисками туманно так переливается, струйчато. И видно теперь, что не «пустышка» это, а именно вроде сосуда, вроде стеклянной банки с синим сиропом. Полюбовались мы на нее, вскарабкались на «галошу» сами и без лишних слов — в обратный путь. Лафа этим ученым! Во-первых, днем работают. А во-вторых, ходить им тяжело только в Зону, а из Зоны «галоша» сама везет — есть у нее такое устройство, курсограф, что ли, которое ведет «галошу» точно по тому же курсу, по какому она сюда шла. Плывем мы обратно, все маневры повторяем, останавливаемся, повисим немного — и дальше, и над всеми моими гайками проходим, хоть собирай их обратно в мешок. Новички мои, конечно, сразу воспрянули духом.
Головами вертят вовсю, страха у них почти не осталось — одно любопытство да радость, что все благополучно обошлось. Принялись болтать. Тендер руками замахал и грозится, что вот сейчас пообедает — и сразу обратно в Зону, дорогу к гаражу провешивать, а Кирилл взял меня за рукав и принялся мне объяснять про этот свой гравиконцентрат, про «комариную плешь» то есть. Ну, я их не сразу, правда, но укоротил. Спокойненько так рассказал им, сколько дураков гробанулись на радостях на обратном пути. Молчите, говорю, и глядите как следует по сторонам, а то будет с вами как с Линдоном-Коротышкой. Даже не спросили, что случилось с Линдоном-Коротышкой. И хорошо. В Зоне по знакомой дороге сто раз благополучно пройдешь, а на сто первый гробанешься. Плывем в тишине, а я об одном думаю: как буду свинчивать крышечку.
Так и этак представляю себе, как первый глоток сделаю, а перед глазами нет-нет да паутинка и блеснет. Короче говоря, выбрались мы из Зоны, загнали нас с «галошей» вместе в «вошебойку», или, говоря по-научному, в санитарный ангар. Мыли нас там в трех кипятках и трех щелочах, облучали какой-то сволочью, обсыпали чем-то и снова мыли, потом высушили и сказали: «Валяйте, ребята, свободны! Народу набежало смотреть — не протолкнешься, и ведь что характерно: все только смотрят и издают приветственные возгласы, а взяться и помочь усталым людям тащить — ни одного смельчака не нашлось… Ладно, меня это все не касается. Меня теперь ничто не касается… Стянул я с себя спецкостюм, бросил его прямо на пол — холуи-сержанты подберут, — а сам двинул в душевую, потому что мокрый я был весь с головы до ног. Заперся в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался к ней, как клоп. Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое, как воду. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Стерва родимая.
Ни хрена новичкам этого не понять. Никому, кроме сталкера, этого не понять. И текут у меня по щекам слезы — то ли от крепкого, то ли сам не знаю отчего. Высосал флягу досуха — сам мокрый, фляга сухая. Одного последнего глотка, конечно, не хватило. Ну ладно, это поправимо. Теперь все поправимо. Закурил сигарету, сижу. Чувствую — отходить начал. Премиальные в голову пришли.
Это у нас в Институте поставлено отчетливо. Прямо хоть сейчас иди и получай конвертик. А может, и сюда принесут, прямо в душевую. Стал я потихоньку раздеваться. Снял часы, смотрю — а в Зоне-то мы пробыли пять часов с минутами, господа мои! Пять часов. Меня аж передернуло. Да, господа мои, в Зоне времени нет. Пять часов… А если разобраться, что такое для сталкера пять часов? Да плюнуть и растереть.
А двенадцать часов не хочешь? А двое суток не хочешь? Когда за ночь не успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не молишься даже, а вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или мертвый… А во вторую ночь дело сделал, подобрался с хабаром к кордону, а там патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя арестовывать никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они тебя шлепнуть стремятся, и все козыри у них на руках; иди потом доказывай, что шлепнули тебя незаконно… И значит, снова рылом в землю — молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя тихонько убивает. Или как Мослатый Исхак — застрял на рассвете на открытом месте, сбился с дороги и застрял между двумя канавами — ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не могли. Два часа он мертвым притворялся. Слава богу, надоело им, поверили, ушли наконец. Я его потом увидел — не узнал, сломали его, как не было человека… Отер я слезы и включил воду. Долго мылся. Горячей мылся, холодной мылся, снова горячей.
Мыла целый кусок извел. Потом надоело. Выключил душ и слышу — барабанят в дверь, и Кирилл весело орет: — Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет! Зелененькие — это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл голый, в одних трусах, веселый, без никакой меланхолии, и конверт мне протягивает. Сколько здесь? Так жить можно. Если бы мне здесь за каждую «пустышку» по два оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал. Он ничего не сказал.
Обхватил меня за шею, прижал к потной своей груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине. Подштанники небось стирает? Тендера там корреспонденты окружили, ты бы на него посмотрел, какой он важный… Он им так все компетентно излагает… — Как, — говорю, — излагает? В следующий раз захвачу словарь, сэр. Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной. Нет, показалось. Чистая спина. Струйки пота засохли. Отвесил я ему пинка под голую задницу, нырнул к себе в душевую и заперся.
Нервы, черт бы их подрал. Там мерещилось, здесь мерещится… К дьяволу все это! Напьюсь сегодня как зюзя. Ричарда бы ободрать, вот что! Надо же, стервец, как играет… Ну ни с какой картой его не возьмешь. Я уж и передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому… — Кирилл! Написано — «Боржч». Ты к нам со своими порядками не суйся. Так придешь или нет? Ричарда бы ободрать… — Ох, не знаю, Рэд.
Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую мы штуку притащили… — А ты-то понимаешь? Это верно. Но теперь, во-первых, понятно, для чего эти «пустышки» служили, а во-вторых, если одна моя идейка пройдет… Напишу статью и тебе ее персонально посвящу: Рэдрику Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю. Так эту штуку и будут называть — «банка Шухарта». Пока мы так трепались, я оделся. Сунул пустую флягу в карман, пересчитал зелененькие и пошел себе. Смотрю — в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь и надутый, что твой индюк. Вокруг него толпа — тут и сотрудники, и корреспонденты, и пара сержантов затесалась только что с обеда, в зубах ковыряют , а он знай себе болбочет: «Та техника, которой мы располагаем, — болбочет, — дает почти стопроцентную гарантию успеха и безопасности…» Тут он меня увидал и сразу же несколько усох — улыбается, ручкой делает. Ну, думаю, надо удирать. Рванул я когти, однако не успел.
Слышу — топочут позади. Господин Шухарт! Два слова о гараже! Но черта с два от них оторвешься: один, с микрофоном, — справа, другой, с фотоаппаратом, — слева. Буквально два слова! Какого вы мнения о турбоплатформах? И раз — за дверь. Слышу — скребутся. Тогда я им через дверь говорю: — Настоятельно рекомендую, — говорю, — расспросите господина Тендера, почему у него нос как свекла. Он по скромности умалчивает, а это было наше самое увлекательное приключение.
Как они вдарят по коридору! Как лошади, ей-богу. Я выждал минуту — тихо. Высунулся — никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную, предъявил дылде пропуск, смотрю — он мне честь отдает. Герою дня, значит. Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил. Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не люблю.
Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь дело… Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны человеку только одно и остается — за руку девочку подержать. Особенно когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров — какие они получаются… Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку крепкого, не меньше. Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами, жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски — всю улицу загородили, не протолкнешься.
Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть, днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три рыла, так я боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им, ей-богу, что Кирилл меня в Институт сманил, я их, гадов, искал тогда, пришил бы и не дрогнул… Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут слышу: «Эй, сталкер! Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю: — Какого дьявола цепляешься, мистер? Поднял я на него глаза — капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем ссохся, желтый стал какой-то. Как ваша печень? И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной — лапы на кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся. И где у них в Канаде таких набирают?
На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в данный момент ни к чему. Спасибо вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы… — Что в предзоннике делал? Я там работаю. Два года уже. И, чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку, перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли не облизал. Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и даже зарумянился. Не ожидал.
Значит, — говорит, — не прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен получиться. Не допускал я, чтобы такой парень… И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно, гляжу — потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах излагает: ученье, мол, свет, неученье — тьма кромешная, Господь, мол, честный труд любит и ценит, — в общем, несет он эту разнузданную тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил. А мне выпить хочется — никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты, браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи!
Не сможет он долго в таком же темпе, вот уже и задыхаться начал… Тут, на мое счастье, одна из патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся, крякнул с досадой и протягивает мне руку. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь — служба! Ну, еще встретимся, — говорит. Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть и делать ножкой — все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть ли не стрелой — в «Боржч». В «Боржче» в это время пусто.
Эрнест стоит за стойкой, бокалы протирает и смотрит их на свет. Удивительная, между прочим, вещь: как ни придешь — вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит спасение души. Вот так и будет стоять хоть целый день — возьмет бокал, прищурится, посмотрит на свет, подышит на него и давай тереть: потрет-потрет, опять посмотрит, теперь уже через донышко, и опять тереть… — Здорово, Эрни! Поглядел он на меня через бокал, пробурчал что-то, будто животом, и, не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять глотнул. Холодильник пощелкивает, из музыкального автомата доносится какое-то тихое пиликанье, Эрнест сопит в очередной бокал — хорошо, спокойно… Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного. Жил потом в свое удовольствие. Ты думаешь, почему Посещение было? Тёр он, тёр… Ты думаешь, кто нас посетил, а? Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой — жареных сосисок принес.
Тарелку поставил передо мной, пододвинул кетчуп, а сам — снова за бокалы. Эрнест свое дело знает. Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо. Свой человек — Эрни. Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на нашем брате зарабатывает. Какие цены на хабар в Европе — я не знаю, но краем уха слышал, что «пустышка», например, идет там чуть ли не за две с половиной тысячи, а Эрни дает нам всего четыреста. Наверное, и все прочее в том же духе. Правда, переправить хабар в Европу тоже, конечно, денег стоит. Тому на лапу, этому на лапу, начальник станции наверняка у них на содержании… В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и заколачивает — процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется — десять лет каторги ему обеспечено… Тут мои благочестивые размышления прерывает какой-то вежливый тип. Я даже не слыхал, как он вошел.
Он снова и снова уходит в Зону, чтобы потом повыгоднее продать свою находку учёным и обеспечить семью. Крепкие, осторожные и внимательные люди научились старательно и незаметно ползать по Зоне. Но у них много проблем: риск оттуда не вернуться, быть пристреленным патрулём, сесть в тюрьму, либо самому превратиться в мутанта. Рэдриком движет не только жажда наживы и стремление остаться в живых. Он отчаянно хочет сделать счастливыми своих родных и понимает, что для этого нужны не только деньги. У дочки из-за необратимой мутации нет шансов на выживание. Теряет человеческий облик, превращаясь в блёклую тень из прошлого, жена. Отец, умерший еще до появления Зоны, существует рядом с ними в виде монстра. Что делать?
От Бабрижда Шухарт узнает, что на Зоне есть некое овеществлённое подобие проявление высшей силы — Золотой шар, который исполняет желания. Сталкер полон решимости достичь его, чтобы вместе с семьёй вырваться из этого ада и стать счастливым. Золотой шар и исполнение желаний По сюжету повести Золотой шар — самая главная «обманка» Зоны. Мало того, что пути к нему надо преодолеть невидимую ловушку — «мясорубку», способную выкрутить человека как бельё, оставив от него лишь чёрные капли.
Ричард Нунан — агент спецслужбы, работающий под прикрытием. Барбридж Стервятник — старик, один из первых сталкеров, подлый, коварный. Другие персонажи Кирилл Панов — советский профессор, исследователь, друг Рэдрика.
Артур Арчи Барбридж — младший сын Стервятника, идеалист, желавший счастья для всех людей. Дина Барбридж — старшая дочь Стервятника, красивая, распущенная девушка. Мясник — талантливый хирург, первый в мире специалист по нечеловеческим заболеваниям человека. Костлявый и Хрипатый — скупщики артефактов. Мария Мартышка — дочь Шухартов, внешне похожая на обезьянку. Краткое содержание За тринадцать лет до описываемых событий на Земле произошла высадка инопланетян. Летающие тарелки одновременно приземлились в шести разных местах на планете и спустя короткое время исчезли.
Их визит не прошел бесследно, и на местах их посадки образовались так называемые «Зоны» — участки местности с аномальными явлениями. Вскоре выяснилось, что Зоны являются непригодным местом для жизни людей и животных, и местное население было в срочном порядке эвакуировано. Территории инопланетного вмешательства были ограждены и взяты под охрану и контроль научных сообществ. Учеными были обнаружены многочисленные предметы самого разного назначения, оставленные пришельцами. Они были настолько уникальны, что была даже создана специальная организация, следящая за тем, «чтобы инопланетными чудесами, добытыми в Зонах, распоряжался только Международный Институт». Инопланетные «гостинцы» защищались прежде всего от сталкеров — так называли «отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти». Глава 1.
Рэдрик Шухарт, 23 года, холост, лаборант Хармонтского филиала Международного института внеземных культур В вымышленном английском городе Хармонт — одной из шести Зон — жил 23-летний Рэдрик Шухарт. Парень был отчаянным сталкером, но, решив завязать с опасными походами в Зону, устроился лаборантом в Международный институт внеземных культур. Его непосредственным начальником был профессор Кирилл Панов, и вместе они тщательно изучали артефакты, оставленные инопланетными гостями. Однажды Кириллу удалось уговорить Рэдрика взять его с собой в вылазку, чтобы отыскать предмет под названием «пустышка».
Но я не имею никакого отношения к изучению внеземных культур. Грубо говоря, мы следим, чтобы инопланетными чудесами, добытыми в Зонах, распоряжался только Международный институт. Это настоящая новая профессия. Нет, это вне нашей компетенции. Этим занимается полиция. Но было бы интересно узнать, что именно входит в вашу компетенцию, доктор Пильман… — Имеет место постоянная утечка материалов из Зон Посещения в руки безответственных лиц и организаций. Мы занимаемся результатами этой утечки. Неужели слушателей не интересует мое мнение о несравненной Гвади Мюллер? Но я хотел бы сначала покончить с наукой. Вас как ученого не тянет самому заняться инопланетными чудесами? Рэдрик Шухарт, 23 года, холост, лаборант Хармонтского филиала Международного института внеземных культур Накануне стоим это мы в хранилище. Уже вечером — остается только спецовки сбросить и можно пройтись к Эрнесту принять капельку-другую крепкого.
Аркадий Стругацкий: Пикник на обочине
Я попробую чуть на другом примере. Кто из нас не читал в детстве сказок братьев Гримм — наверное почти все. Известные немецкие лингвисты, собиратели фольклора, основатели немецкой филологии. Большинство сказок, которые собрали братья в сущности являются типичными хорорами, порой крайне кровавыми и жестокими — какая жизнь такие и сказки — и да, многие оригинальные сказки имели весьма печальные концовки — никакого хеппи энда не будет — крестьяне народ грубый и прямой правду матку о тяжелой жизни рассказывает, и как себя от погибели уберечь.
Так же и со сценарием для фильма — он написан просто по мотивам, идея позаимствована, но переработана и получилось другое произведение другого типа. Но глупо. Спор это состязание, а мы не состязаемся, просто обмениваемся мнениями.
Стругацкий Аркадий Натанович Русский советский писатель, сценарист, переводчик, создавший самостоятельно и в соавторстве с братом Борисом Стругацким несколько десятков произведений, считающихся классикой современной научной и социальной фантастики. В 1949 году Аркадий Стругацкий окончил Военный институт иностранных языков по специальности «переводчик с японского и английского языков».
Он вспоминает всю свою искалеченную жизнь, пытается вспомнить что-то светлое, но не получается. В итоге он не может придумать ничего, кроме того, что воскликнул Артур за несколько секунд до своей смерти: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный! На Земле насчитывается шесть Зон.
Зоны необитаемы, в них не могут жить люди и животные. Многие из тех, кто не успел вовремя эвакуироваться из Зон, пострадали — ослепли, перенесли неизвестные человечеству заболевания. Существует легенда, что в одной из областей Зоны остались жить люди, пережившие мутации. В Зону, которая возникла недалеко от города Хармонт, входят городские руины, здание завода, карьер, пустынная равнинная местность и горы. Предположительно, её площадь достигает сотен квадратных километров.
Зона содержит в себе большое число аномалий, в том числе и различных «ловушек», представляющих опасность для человека. Расположение аномалий в зоне постоянно меняется, несмотря на то, что в присутствии людей зона кажется «статичной». У Зоны есть собственная чётко очерченная граница, то есть никакие аномалии например, переносимый ветром «жгучий пух» , на первый взгляд беспорядочно перемещающиеся по Зоне, никогда не пересекают её границ. Зона также окружена «периметром», который охраняется военными. Официально в неё можно было попасть через «предзонник» расположенного рядом с ней Международного института внеземных культур.
Повышенного электромагнитного или радиационного фона в Зоне не наблюдается. Сталкеры, которые посещают Зону на свой страх и риск, ориентируются в ней благодаря своим чрезвычайно развитым рефлексам, интуиции и, возможно, какой-то сверхчувствительности Рэдрик Шухарт описывает у самого себя внезапные приступы, когда он начинал различать запахи так же хорошо, как собака. Типичный способ прокладывать новый маршрут в Зоне — это бросать перед собой гайки, которые могут выявить опасные флуктуации типа «комариных плешей» областей усиленной гравитации. Характер главного героя[ править править код ] Сюжетное напряжение «Пикника на обочине» поддерживается не столько событийным рядом, сколько эволюцией характера Рэдрика Шухарта. Его характер неоднозначен и незауряден: храбрость, достигающая отчаянности, хладнокровность, решимость и ловкость в его случае это профессионально необходимые качества , в какой-то мере — самоотверженность и честность.
Однако при этом Рэд — явный индивидуалист и не может понять простую истину: если человек — только за себя, рано или поздно логика жизни приведёт его к тому, что он неизбежно станет опасностью для других. Несмотря на множество положительных черт характера, Рэдрик обладает такими качествами, как социальная примитивность, неумение критически отнестись к действительности фактически он безоговорочно её принимает, пусть и нарушает некоторые законы и правила. Он смутно ощущает, что что-то в его жизни, его мировоззрении неверно, и отсюда невольное уважение к Кириллу Панову — бескорыстному человеку, преданному науке [16] :25—26. На глазах читателя Рэдрик проходит тяжёлый путь познания: пребывание в тюрьме; смерть людей; боль, которую он испытывает, глядя на свою дочь-мутанта. И виной тому — не Зона и пришельцы, а люди.
Стругацкие показывают ситуацию вполне реальную, многократно описанную в нефантастической литературе: человек, субъективно добрый и честный, приносит себе и окружающим зло из-за своей социальной близорукости. Фантастическое допущение Зона придаёт этой ситуации особую остроту, поскольку действия героя при учёте этого допущения могут повлиять на судьбу человечества [16] :26—27. В конце повести, размышляя около Золотого шара, Рэдрик осознаёт, что не готов духовно и нравственно к встрече с артефактом, исполняющим желания. В финальном сбивчивом, спотыкающемся внутреннем монологе Рэдрика выражена одна из важнейших проблем современности — диспропорция между физическим могуществом человека и уровнем его социально-этического развития. На этом завершается событийный ряд, исчерпывается приключенческий сюжет, и остаётся только драма характера, предельно острый внутренний конфликт.
Хотя Рэдрик осознавал и ранее, что мало разбирается в природе общества, в котором он живёт, он ранее не считал это существенным — и лишь сейчас, в финале, начинает воспринимать это как недостаток, даже как трагедию [16] :27—28. В отличие от внешнего событийного ряда, драма характера не заканчивается в финале — напротив, можно представить себе несколько продолжений, несколько вариантов поведения Рэдрика в будущем. Герой Стругацких так же самостоятелен, способен к саморазвитию характера, как и герой нефантастической литературы. Сложность его характера во многом связана с проблематикой повести: в «Пикнике на обочине» фантастика не самоценна, а выступает в качестве метафоры НТР , и неизбежно встаёт вопрос, как сможет человек распорядиться собственным открытием достижениями внеземного разума , насколько он социально подготовлен к новой ситуации. Рэдрик Шухарт перед Золотым шаром похож на дикаря перед компьютером, но это невежество — следствие как личных его качеств, так и социальных обстоятельств, определяющих уровень его самосознания.
Однако учёный Валентин Пильман, которого интересует только сам факт посещения Земли внеземной цивилизацией, а не его последствия, тоже вряд ли сумел бы найти нужные слова, окажись он на месте Рэдрика Шухарта перед Золотым шаром, поскольку уровень их социального развития примерно одинаков [16] :28—30. Но Рэдрик Шухарт — не только воплощение характерологических признаков определённой социальной группы; он — личность, незаурядная и интересная. Именно такой герой, вызывающий не только интеллектуальный, но и эмоциональный отклик читателя, требовался самой логикой повести. Интеллектуально-философского диспута на актуальную тему, как в более традиционной научной фантастике, уже недостаточно, требуется герой, само присутствие которого в тексте предполагает сопереживание человеку, на себе испытывающему злободневность темы [16] :30. Потребность в таком герое возникает в фантастике тогда, когда социальные проблемы, затрагиваемые автором, приобретают ярко выраженную этическую окраску.
Этические проблемы, носящие абстрактный, не наполненный конкретным личностным содержанием характер, вряд ли могут быть адекватно воплощены в художественном произведении, поэтому фантастике, затрагивающей этические аспекты НТР, герой-личность стал необходим. Герою повести необходимо решать этические проблемы — отсюда психологизм повести, более углублённый, чем в предыдущих произведениях Стругацких [16] :36. Финал повести может показаться менее оптимистичным, чем характерно для многих других современных Стругацким научно-фантастических произведений. Однако связан этот кажущийся пессимизм с тем, что фантастическая ситуация в повести ставит перед героем задачу найти нравственную панацею для человечества — задачу, неразрешимую не только для героя, но и для общества, в котором он живёт. Тем не менее важнее тут — нравственное и интеллектуальное бесстрашие героя, пытающегося справиться с этой задачей и делающего всё от него зависящее, чтобы она была рано или поздно разрешена.
Важнее то, что, несмотря на свой индивидуализм, Рэдрик Шухарт вдруг осознаёт: его счастье каким-то образом связано со счастьем всех, живущих на Земле, и пробует отыскать формулу всеобщего счастья, вместо того чтобы попросить у Золотого шара исполнения личных желаний [16] :37. Персонажи произведения[ править править код ] Алоиз Макно — полномочный агент Бюро эмиграции. Агитировал хармонтцев уехать из окрестностей Зоны. При этом Бюро обеспечивало подъёмные средства, трудоустройство, а молодым — возможность учиться. Впоследствии, с установлением связи роста числа эмигрантов из Зон в отдельных регионах с увеличением в них количества природных и техногенных неблагоприятных происшествий и катастроф, эмиграция была запрещена.
Артур Барбридж в некоторых вариантах книги — Арчибальд — сын Стервятника Барбриджа. Был «выпрошен» папашей у Золотого шара. Молодой идеалист. Рэдрик Шухарт был о нём крайне низкого мнения — ещё один романтичный дурак, который «увлёкся Зоной», не зная, что это такое. Но после гибели Артура у Золотого шара Шухарт решает повторить его фразу… К чему это привело и возможно ли вообще «счастье для всех», авторы умалчивают — книга на этом заканчивается.
Бенни — работник в бардачке Ричарда Г. Точный род занятий не упоминается — что-то среднее между швейцаром, официантом и вышибалой. Плохо слышит. Сам Нунан считает его стариком и подумывает, не отправить ли его на пенсию. Господин Лемхен — начальник Ричарда Нунана как агента.
Сам Нунан намекает на его генеральское звание. Руководит секретной службой, контролирующей поступление артефактов из Зоны. Знает каждого сталкера по имени и прозвищу.