Новости копелев лев

Премия Копелева вручается Форумом Льва Копелева в Кельне, начиная с 2001 года, и не предусматривает денежного вознаграждения. Пройдя через войну, репрессии, вынужденную эмиграцию, Лев Зиновьевич сохранил и дружбу с «Иностранкой», и свое искреннее восхищение фигурами ее основателей. Лев Копелев, из книги «Великий библиотекарь». Премия Копелева вручается Форумом Льва Копелева в Кельне, начиная с 2001 года, и не предусматривает денежного вознаграждения.

Лев Копелев — последние новости

Вокальный коллектив «Городок» выступит в Музее Победы 28 апреля в Зале Полководцев Музея Победы состоится концерт в рамках в рамках Всероссийского патриотического конкурса детского и юношеского творчества «Журавли Победы». Мы используем cookie файлы для некоторых функций сайта и не собираем персональные данные. Продолжая использовать сайт, вы соглашаетесь с этим. И другие места бывают тоже.

Продолжая использовать сайт, вы соглашаетесь с этим. И другие места бывают тоже. Глава 2. Статья 29 Пункт 4: Права и свободы человека и гражданина.

Мы встретились с ним на конгрессе, не стали там задерживаться, сразу поехали с друзьями на Пресню, к Белому дому. Потрясающее впечатление этого дня описывать не буду. В толпе, строившей баррикады, мы с Копелевым скоро потерялись... А в последний день августа он с друзьями приехал ко мне на день рождения.

В статье рассматривается правозащитная деятельность Льва Зиновьевича Копелева, его взаимоотношения с советской властью, проводится параллель между проблемой борьбы за права граждан в современном мире, в условиях наличия свобод и в СССР второй половины ХХ в. Особое внимание уделяется деятельности писателя в период 1941—1945 гг. Наряду с вышеперечисленными темами важным является вклад германиста в развитие российско-немецких отношений после войны, исследуется взаимодействие с его ближайшим окружением, а также последствия борьбы писателя против существующего режима для всей его семьи.

«Хранить вечно». Парадокс Льва Копелева

В их лице награда за 2023 год присуждена украинскому народу, говорится в опубликованном в пятницу пресс-релизе фонда, передаёт «Немецкая волна». Юлия Паевская помогала раненым и спасала жизни во время осады Мариуполя, снимала события с помощью нагрудной камеры и передала отснятый видеоматериал международным журналистам.

Она есть и пребудет, и вместе с болью, горем, страданием несет гордость. Все чехи и словаки, их дети и правнуки будут гордиться по праву.

А наша трагедия — трагедия позора. Как их научить стыдиться, думать не только о себе, — да и о себе по-иному — о своей совести, о судьбах детей, о страшных последствиях для них и для самих себя… Рая. Кёльн 4 часа дня.

Генрих Белль. В машине тепло и свежо, гонит по автостраде почти 200 км в час мягко, неощутимо… Приехали в Бонн, из окна машины город — не красивый и не столичный. Так же, как и в Кёльне, прохожих почти не видно, полно разноцветных, разновеликих машин.

Проезжаем правительственные здания, большой серый дом СДП. Выходящие оттуда узнают Белля, оглядываются, осматривают нас с любопытством. Большие стеклянные сплошь двери открываются автоматически, никто не спрашивает пропусков и не выдает.

Шофер доверительно сказал, что двое парней в джинсовых куртках, стоящие в фойе, — это полицейские. По дороге мы говорили, что за всю неделю нигде не видели ни одного полицейского, даже регулировщика. Первый этаж, светло-серый коридор.

Двери и стены покрыты одним и тем же светло-серым пластиком. На одной стене — плакаты СДП за несколько лет, начиная с 1918 до 1980. Никаких табличек на дверях.

Шофер доводит нас до приемной. Небольшая комната, две секретарши, одна, видимо, машинистка и телефонистка. Просят немного обождать.

Мы стоим, рассматриваем стены. Садимся за круглый стол. Хорошая графика.

Брандт достает из кармана четки, которые я подарила ему пять лет назад во время первой встречи в Москве деревянные, производства Игоря Хохлушкина. Вспоминаем Фрица Пляйтгена2 и ту встречу. Я его семнадцать лет приглашал.

Но я сказал, что лучше буду действовать своими закрытыми путями. Но когда она потом еще раз звонила — она писала статью о вашем приезде, — я согласился, чтобы она упомянула и о моем дружеском участии. И я сразу же хочу обратиться к вам с несколькими просьбами.

Речь идет о помощи нашим эмигрантам, причем эмигрантам именно демократических и социалистических взглядов, которым здесь приходится особенно плохо. Сегодня состояние нашей новой эмиграции таково, что везде, в том числе и у вас, возникают превратные представления о действительной природе оппозиционных группировок в Советском Союзе. В эмиграции наиболее активно выступают самые правые, которые либо располагают собственными средствами, как Солженицын, либо получают материальную и моральную поддержку от Штрауса и Шпрингера, как Максимов и его группа.

Но, насколько я могу судить, я убежден, что они вовсе не представляют большинства свободомыслящих людей ни у нас в стране, ни в эмиграции. Необходимо, чтобы демократические силы на Западе, в частности партии Социалистического интернационала, реально помогли бы, поддержали бы ту часть эмиграции, в которой преобладают плюралистические [взгляды], тех, кто чужд агрессивному клерикализму, шовинизму, политической реакционности. Им необходимо иметь свою трибуну, например, еженедельную газету, которая могла бы издаваться в Париже или в одном из городов Федеративной Республики.

Белль очень горячо поддержал это предложение. Он говорил о том, что советские диссиденты, приезжающие на Запад без средств, без знания местных условий, в первое время совершенно беспомощны. И кто их встречает с распростертыми объятиями иногда уже в аэропорту?

Они снабжают их деньгами, достают им квартиры, работу... Мы не вправе винить эмигрантов за то, что они презрительно относятся к нашей демократии, к нашим представлениям о социализме. Презрительно и даже враждебно.

Они, прежде всего, слышат тех, кто их приветливо встречает, кто им льстит, обеспечивает им жизнь. А там, у них, в Советском Союзе, само понятие социализма стало ругательством, что вполне понятно. Брандт и Бар согласились с Беллем и с Л.

Они стали наперебой рассказывать, с какими усилиями удалось добиться отъезда из Чехословакии Ледерара — этого добивались именно социалисты — но, приехав на Запад, он попал в объятия своего земляка и друга Пахмана5. Болтает и пишет реакционнейшую чепуху. Брандт жалуется на трудное материальное положение Соц.

Социнтерн — организация без своих фондов. Белль поддерживает. Обещают подумать.

Но памятную записку, разумеется, представлю. Была представлена на следующий день. И о личных судьбах людей, нуждающихся в помощи, преследуемых, не могу не говорить, особенно сейчас, здесь.

И особенно о тех случаях, когда требуется срочная помощь. Войновиче и Г. Владимове, об их писательских и гражданских судьбах.

Бранд просит достать ему книги Войновича и Владимова. Бар: Разумеется, мы постараемся помочь. Но не забывайте, что эти случаи несравнимы с вашим.

Ваша судьба в Германии — особая. Нам было очень трудно вытащить вас именно потому, что вы упорно отказывались уезжать без обратного билета. А эти ваши коллеги ведь не откажутся заниматься политической деятельностью.

Брандт и Бар соглашаются, что нужно помочь, обещают продумать формы и средства. Брандт просит написать и об этом памятную записку с краткими характеристиками каждого, с тем чтобы можно было говорить конкретно. Реально можно рассчитывать на что-либо, если каждый раз говорить об одном-двух конкретных людях.

Общие разговоры остаются общими разговорами. А длинные списки могут произвести только неблагоприятное впечатление... Он вспоминает, как ему удалось убедить Брежнева в необходимости разрешить жене А.

Сахарова ездить на лечение в Италию. Брандт говорит, что очень рад этому. Оба слушают с большим интересом, переспрашивают.

Брандт спрашивает, чем конкретно Лев собирается заниматься в ближайшие дни. На следующий день мы ужинали у Бара, и Лев очень подробно рассказывал ему и его жене историю жизни доктора Гааза, о которой они фактически ничего не знали. Это очень хорошо, что вы о нем пишете.

Надеюсь, книга будет у нас опубликована. После этого мы все еще пили кофе с коньяком и довольно долго говорили о некоторых вопросах мировой политики поездка Шмидта в США, визит папы, события в Польше, новый президент США , говорили об экономике ФРГ, о забастовке почтовых служащих. Под конец Брандт пригласил фотографа, хотел, чтобы мы все вместе сфотографировались, поручил Бару составить короткое коммюнике об этой встрече спросив предварительно, не считает ли Лев это неудобным для себя и не хочет ли он редактировать текст коммюнике.

Лев сказал, что полностью доверяет г-ну Бару. После чего Брандт проводил нас до входных дверей, показав по дороге выставку плакатов СДП и витрину с материалами по истории партии. Кёльн Это письмо для всех родных и друзей.

И вчера опять вернулись в Кёльн, где в огромной и малость хаотической квартире Белля чувствуем себя всего домашней... Но уже начинаем искать пристанище для более оседлой жизни. Пока все предложения нас не устраивают.

Очень сильное впечатление произвел Гамбург. Очень большой, просторный, разноликий. Эльба и Альстер два рукава, один разлившийся озером — реки, в которые заходят океанские суда.

Яростная пестрота, особенно вечером... И тут же, в нескольких кварталах, — центр, старые церкви — некоторые очень хороши — суровая протестантская готика с позеленевшими медными и бронзовыми шпилями.. Светлая зелень старой меди просвечивает в разных местах — шпили, крыши, статуи...

Великолепная ратуша, мощная, с башней посередине и аркадами — северный ренессанс. И длинная темно-серая эстакада надземной дороги, прорезающей прибрежную часть центра, не кажется уродливой, хотя сама по себе эта железобетонная стоногая штуковина должна была бы раздражать — одно из первых уже с начала века сооружений всевластного городского конструктивизма. Этакая горизонтальная сестрица Эйфелевой башни...

Мы жили в районе Бланкенезе — район вилл на самом высоком холмистом правом берегу Эльбы, а наш приятель Отто живет в Брамсфельде — район более скромный с многоквартирными домами. По пути от нас — старая церковь, в подворье которой — могила Клопштока... Однако с описанием города ничего не получается.

И не только потому, что все время отвлекаюсь. Видимо, нет у меня способности описывать, закреплять даже самые сильные впечатления от местностей, от городов, зданий, улиц. Не хватает слов.

Недостаточно работает правое образотворческое полушарие... В последние два дня в Гамбурге шел сильный густой снег, вечером 5-го даже вьюжило. И стал этот чужеземный город неожиданно по-родственному похож на наши — правда, больше на Питер, чем на Москву цвет Медного Всадника обилен и част, особенно в центре.

Перехожу к людям — случайные встречи мне были очень интересны, авось и вам тоже. Появляется мама — молодая, миловидная, в хорошей шубке. Она с сыном едет из Бельгии в Вупперталь к родителям, помочь матери подготовиться к Рождеству, но на Рождество вернется к мужу и старшим детям.

Муж — бельгиец, каменщик, уже три года безработный. Живут на пособие, у них трое детей, свой дом, сад, огород. Живут, в общем, сносно.

Она довольна жизнью. Дети говорят и по-немецки и по-французски. И к моим родным ездим часто в гости...

Нужно, чтобы не было вообще никаких границ в Европе, чтобы все жили, где хотят... Нет, в Вуппертале я не хочу жить. Конечно, это моя родина, я там родилась, в школу ходила...

Но сейчас там хуже стало. Полно иностранцев. Больше всего — турок.

Скоро мы — немцы — будем у них ботинки чистить. Шофер такси в Гамбурге — едем долго, успеваем поговорить — моложав, темно-рус, кудряв, с бачками, пригож, с холодноватым синим взглядом... Югослав из Загреба, в Гамбурге уже четырнадцать лет.

Да, католик. Но вражду с сербами придумывают политики-эмигранты. Мы все — югославы.

Здесь жить лучше, заработок лучше, в отпуск езжу домой. Там братья, сестры. Братья — инженеры.

Как живут? Да после смерти Тито ничего не изменилось. Трудно там жить.

Здесь легче. Я работаю часов по 12 в день, иногда меньше. Но я сам себе хозяин.

А если я самостоятельно работаю, я это все оплачиваю сам. Если надо, работаю и в воскресенье. Мне нужно платить бывшей жене на двух детей.

За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой... Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу. Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве.

Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее. А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм.

Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист. Долговязый, приветливый без амикошонства, на вид интеллигентный студент или аспирант. Он глава двух фирм, одна обеспечивает оптимальным прогнозированием заказчиков со всех континентов, другая консультирует непосредственно центр управления европейского сообщества в Брюсселе.

Но у нас в стране его знают не столько как ученого, сколько как борца с тоталитарным режимом, диссидента хотя сам Копелев этого слова не любил и так себя никогда не называл. О трудном жизненном пути Льва Копелева, о том, как произошло превращение идейного комсомольца, верного ленинца в борца с режимом, и рассказывает автор, лично знавший Копелева и по встречам в Москве, до его вынужденной эмиграции в Германию, и после того, как он осел в этой стране, ставшей его второй родиной.

Будьте все здоровы.

Не забывайте нас. Ваш Лев. Кёльн 24 мая 1982 года Дорогая Марусенька, дружок наш милый!

От того письма копии не осталось, и возможно, я здесь что-то повторю, но хочу все же отчитываться перед вами с предельной для меня тщательностью, почти дневниково. Приехал поездом утром. С вокзала прямо в аэропорт встречать Беллей.

Там же первая пресс-конференция, оттуда в гостиницу. Кратчайший отдых в гостинице. Там в огромном темном зале вроде зимнего стадиона 5000 человек и на освещенной сцене председатель клуба им.

Карла Реннера: основное культ-просветучреждение австрийской соц. Генрих Белль и я, не знающие, куда девать отяжелевшие и как-то неуместные руки и ноги. В стороне, за другим столиком двое замов Крайского, он сам с женой внизу, в первом ряду.

Говорит председатель, потом докладывает заместитель по партии Крайского Блеха, примерно сорокалетний, сын крестьянина, толковый, хитроватый, спокойный, он говорит о движении за мир, а больше всего о Белле и обо мне. Хвалит долго и чрезвычайно преувеличенно меня , от этого безнадежное чувство стыда, неловкости и …нудности. Безнадежность оттого, что не опровергать же его сейчас, здесь, от этого только хуже получится.

После него моя очередь Генрих настоял, чтоб начинал я. Ты лжец! Ты ведешь к третьей мировой войне!

Вел дискуссию редактор лево-соц. Участвовал тот же Блеха — социалист, бывший консервативный министр иностранных дел Грубер, новый ген. И опять-таки Генрих и я.

Дискуссия продолжалась три часа. Наибольшего труда мне стоило, огрызаясь на два фронта, от идиотического и примитивнейшего антикоммунизма Графа и Кредлера и от почти столь же идиотически наивного, хотя и менее злобного все же антиамериканизма нашей дамы, которая трещала в пулеметном темпе, сыпала статистическими данными, где сколько ракет, подводных лодок, какие доходы получают американские капиталисты в Чили, Сан-Сальвадоре, сколько погублено лесов и вод, детская смертность в Европе, Азии, Африке и т. Ну, вот видишь, хотел сделать краткую опись дней, а полез опять в подробности.

Тпрру, перехожу на телеграфный лаконизм. А венские трактиры и кафе — это особая и совершеннейшая прелесть. Никакой роскоши, напротив, даже некая почти нарочитая запущенность, заурядность меблировки и украшений, но зато общий дух — атмосфера полнейшей непринужденности, веселое равенство.

Хозяева одинаково приветливы и к тому, кто весь вечер сидит за одной кружкой пива, и к тем, кто пирует с шампанским и дорогим коньяком. Фамилия хозяина мне так понравилась, что я на следующий день повел туда друзей и должен был прочесть-проглядеть два толстенных тома вырезок и снимков, посвященных этому традиционно-венскому кафе литераторов и художников. Он и хозяйка сами обслуживают вместе с двумя официантами, так же расторопно, запросто-приветливо… Стоп!

Опять залез в подробности. Предоставлен для этого отдельный номер. Сначала пугаюсь, уж слишком необычная компания: историк-философ Фр.

Хеер, очень известный, пришел еле-еле, на бледно-желтом лице явственная тень скорой смерти. Потом были богослов, доминиканский монах, профессор-биолог, Генрих и я. И получилось все, не в пример телеспектаклю, очень интересно.

Тон задал Хеер, ему вторила Бауэр; говорили уже не вообще о борьбе за мир, Польше, ракетах и т. Если получу стенограмму, пошлю вам. Все вокруг меня говорили так серьезно и умно, что и я почувствовал, что становлюсь умней.

А теперь надо кончать. Уходит почта. На этом — продолжение следует.

Обнимаю крепко-нежно и целую моих родных и любимых. Пишите, пишите, пишите и будьте здоровы, здоровы, здоровы это и призывы и заклинания. Ваш Лев Лев.

По уставу общества оно содействует только изданиям тех авторов, которые живут или умерли в странах к востоку от Одера и которых там не издают. Авторы, живущие на Западе, должны сами беспокоиться о своих публикациях. Сейчас главное — раздобыть деньги, так как издательства из-за кризиса стали весьма робки.

Поэтому мы и придумали это общество, чтобы финансировать переводы, частично и производство книг. А изд-ва будут возвращать наши субсидии по мере того, как разойдутся книги. В президиуме общества всего пять человек: Г.

Белль, Павел Когоут замечательный чешский драматург и прозаик , проф. Все эти месяцы я кроме своих основных дел был занят собиранием доброхотных даяний. Четыре дня были дома, разбирали ворох почты, писали наиболее срочные ответы, в частности, подробное письмо я написал Бундеспрезиденту Вайцзеккеру, с которым во Франкфурте мне удалось поговорить лишь недолго и все на людях, я ему обещал написать и сразу сел.

После издания книг украинских поэтов, В. Гроссмана и Семена Израилевича Липкина. Вот и приходится, как некогда, рифмовать финансы и романсы.

Вчера я получил уже обнадеживающий, но пока неконкретный ответ. А с Вупперталем наконец утряслось. Помогли два частных фонда, в том числе Крупповский, не к ночи будь помянут.

Так вот, он приглашал меня еще в марте обедать — в том самом доме и за тем самым столом, за которым обедали или ужинали Вильгельм II , Гитлер, Черчилль, Аденауэр и несколько советских министров поочередно. После этого понадобилось все же более шести месяцев всяческих хлопот, писаний, звонков, заходов с флангов и тылов в различные фонды, но с ноября с. За предшествующие два с половиной года мы израсходовали более 350 000 марок.

Теперь придется экономить. На себя я не ассигную ни гроша из этого, в общем-то ограниченного по нашим замыслам фонда. И еще мне нужны некие толики на издание наших трудов.

Это будет не всеохватное научное исследование, а нечто вроде тематической хрестоматии с большим предисловием и билингвальными текстами хороших стихов Анненского, Блока, Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Маяковского, Есенина? Тексты только до 1939 года, а то можно увязнуть в неимоверных количествах всяческой рифмованной риторики, требующей дополнительных объяснений. Для этого тома я выпросил гонорар переводчикам.

Из всех авторов нашего первого тома гонорар получит только одна безработная славистка-германистка. Вот с этим-то я и писал Президенту, а в Гамбурге о том же говорил с Г. У меня теперь такое расписание: один понедельник — моя лекция, а следующий — коллоквиум.

Дал список обязательных текстов только в немецких переводах: среди моих примерно полуста слушателей только два—три знают русский. Посмотрим, сколько их придет на обсуждение 29-го. Однако вернусь к отчету в хронологической последовательности.

В пятницу 12-го мы выехали в Тюбинген, в дороге я прочитал интервью С. Читал с волнением истинно радостным: жива Россия, жива русская интеллигенция. Хотя и страшны были потери, хотя погибали, разлагались, вымирали целые поколения, увечились и судьбы и души, и опять увечат, и душат, и коверкают, и все же, вопреки всему — в иных случаях, может быть, даже благодаря натиску зла, рождающему, вызывающему и доблестное противодействие, и мудро изощренное тихое сопротивление.

Это наше главное разногласие со значительной частью и старых, и наиновейших эмигрантов и со многими, во всем ином весьма хорошими, поляками и чехами, со всеми, кто полагает и даже пытается доказывать, что там, мол, выжженная земля, сплошные пустыни и болота, одинокие, задавленные внутренние изгнанники и приспосабливающиеся трусы, корыстолюбцы, карьеристы. С земляками мы уж и спорить перестали. Спорим с аборигенами, с братьями-соседями, вот и весь мой Вуппертальский проект — одно из проявлений этого бесконечного, но, хочется верить, не бесплодного спора.

Самые консервативные американские и немецкие публицисты, католики и англикане, не говоря уже о бесцерковных вольнодумцах, недоуменно или — увы! Прозвища идеологии меняются, орнаменты, иконостас перемалевывается, а суть все та же: тащить и не пущать. Тут стоп… Обнимаю и целую и приветствую всех родных, особенно горячо и нежно тех, которые нам письма пишут.

Твой Лев. Ей я написал открытку еще где-то возле Ульма. Марусенька, дочура милая, дружок-дружище!

Что получится, еще не знаю, но буду стараться писать возможно более разборчиво. В этой точке был перерыв, я перешел в вагон-ресторан. Ехать еще два часа, а мама сегодня вечером в концерте вдвоем с Леной Варгафтик помнишь ее?

Уехал я из Кёльна вчера. В Мюнхене меня встретил Алик30, его дамы в Копенгагене — прощаются с Европой. Передача шла по кабелям, то есть вчера ее смотрели в лучшем случае несколько десятков тысяч зрителей, но весь разговор одновременно снимали и потом через месяц-два?

И я говорил внятно и обстоятельно, что те основы человеколюбия, гуманизма, которые определяли взгляды и мироощущение многих моих товарищей, ровесников и всех друзей, мы воспринимали в семьях, в школах, из духовной традиции русской интеллигенции. В юности я был убежденным атеистом. Но гуманные принципы христианства мы воспринимали не только из книг, от родителей, учителей, а еще и в том, как нас воспитывали в пионерских отрядах и в комсомоле.

То, чего здесь не понимают, да и у нас в стране мало кто помнит или хочет вспоминать, но еще в детстве мне говорили в школе, что первым коммунистом был Христос. Однако и позже, когда меня убедили, что религия — опиум, нас всех учили тому, что все народы, все нации равны, что национальная ненависть, шовинизм — это гнусные и опасные заблуждения, пороки. В годы моей юности я в комсомоле учил других тому, что трудящиеся всех наций — братья, я ненавидел фашистов, но я не мог ненавидеть немцев как народ именно потому, что был убежденным коммунистом.

Такие вопросы нам здесь постоянно задают. И там в гимназии нас двоих целое утро допрашивали старшеклассники, примерно сто девушек и юношей 16—18 лет. А обороняться от нападения можно?

А противника обманывать ведь нужно бывает? Я снова и снова повторял, что не имею политической программы, что лучшей формой государственного общественного устройства считаю демократическую, основанную на непреложной законности и на соблюдении прав и достоинства каждого человека, так, чтобы авторитет большинства не мог бы подавлять законных прав любого, самого малого, инакомыслящего меньшинства, что это в конечном счете полезно всем, в том числе и торжествующему в данное время большинству, и т. Что нетерпимо только насилие, от кого бы оно ни исходило, что нужны законы, позволяющие отчетливо различать силу, охраняющую все общество от преступников, от насилия фанатиков, но именно от насилия, от прямых действий, а слова, мнения, какими бы дурными они ни были, не должны подавляться насилием, а только словами же.

Гете и Толстой во многом разные, почти противоположные по взглядам. Рассказал коротко, в чем различие. Вот это мне и по душе, они оба различны, противоречивы, но оба прекрасны, оба великие, человечные, а Гете еще и учил тому, что противоречия, различия должны сосуществовать, без этого нет жизни.

Привел им соответствующие стихи. Вот и я за терпимость, за живое, не только словесное, а реальное сосуществование разных народов, разных мнений. Неважно, будут ли это монархии, республики демократические или социалистические, христианские или мусульманские общества.

Главное, чтобы они спорили без насилия, без лжи и ненависти и т. Однако уже 19. Сегодня я с утра провел разные телефонные переговоры с издательствами.

Потом Алик меня провожал, мы пообедали в вокзальной забегаловке, харчи хорошие жареная курица, помидорный салат , и усадил в поезд. Дописываю уже дома. Рая домывает посуду, рассказывает о концерте, об отправке рождественских подарков.

Прерываю до завтра. Четверг, 20 декабря Уже утро. Мы позавтракали втроем с Леной, и она ушла на работу.

Мы оба спешно дописываем письма. Но нам всего интересней ваш повседневный быт, чтобы можно было представить себе, что именно вы вот сейчас делаете. Поэтому и про нас я пытаюсь писать так, как хочу, чтобы вы писали про себя.

Приеду к вечеру и буду уже настолько усталым, что и читать трудно. Раньше так любил читать перед сном, а сейчас левый глаз уже вовсе ничего не видит днем силуэты и краски различаю, а вечером один туман , правый же к вечеру тоже мутнеть стал. Телевизор еще воспринимаю, а печатные строки расплываются.

Но 21 января ложусь на операцию — будут заменять хрусталик, авось, потом буду зрячим. Работы много, и все увлекательная, а главное, нужная, полезная, а силенок все меньше. Очень это гадко — стареть.

Но хныкать, скулить, жаловаться, нудить и т. Поэтому буду заканчивать письмо бодро и жизнерадостно, что, впрочем, столь же искренне. Вот вчера ехал в поезде 6 часов.

К поездам здесь привык даже больше, чем к жилью. Это стандартный мой обед, в общем дешевый, 17—18 марок, то есть примерно 6 руб. Привык к вагонному комфорту, к мыльному порошку и бумажным полотенцам в уборных, которые всегда безупречно опрятны, и к кофе, который развозят по вагонам 3—4 марки.

Привык, но приехал вчера усталый-преусталый, успел за 6 часов написать дюжину писем, в том числе по открытке Марише и Саше, прочесть четыре газеты разных направлений так получаешь трех-четырехмерное отражение событий. Но читать все не успеваю. Увы, это почти правда.

Прекрасная, трагически значительная повесть. Надеюсь, ее переведут и опубликуют в Москве, прочитайте обязательно! Вот этим призывом и закончу непомерно длинное письмо.

Целую крепко и нежно тебя и Маришаус, обнимаю крепко Вову.

Копелев Лев Александрович в реестре юрлиц и ИП

Лев Копелев так же, как Богатырев, пробивал эту стену страха и отчуждения, которая была, на мой взгляд, не менее прочной, чем Берлинская. (GERMANY OUT) Lev Kopelev*09.04.1912-18.06.1997+Author and dissident, Soviet Union / RussiaPortrait (Photo by Würth GmbH/Swiridoff/ullstein bild via Getty Images). Министерство юстиции добавило немецкий «Форум имени Льва Копелева» в перечень иностранных и международных неправительственных организаций. Фото Новой Газеты Фронтовик Лев Зиновьевич Копелев в 1945 году был арестован за резко критические отзывы о насилии над германским гражданским населением.

Украинскому народу вручена немецкая премия Льва Копелева за мир и права человека

Через украинскую столицу в южные края дрейфовали Иван Бунин и Александр Вертинский, а в Консерватории обучались будущие мировые звезды Владимир Горовиц и Натан Мильштейн. Маленький Лев тем временем, с младых ногтей испытывая не по-детски тягу к знанию дома, причем получая образование у вполне себе старорежимных немецких педагогов — ну не в советскую же школу ходить! И потому уже тогда совсем еще юный еврей успел стать отчаянным германофилом. Редкий случай, что и говорить — и весьма. Московский институт философии, литературы и истории считался на Боровицком холме заведением опасным и неблагонадежным, однако среди старой московской интеллигенции очень престижным. Тогда-то и случилось знакомство молодого восторженного коммуниста Копелева со старым коминтерновцем Платтеном, преподававшим в Институте иностранных языков. Было оно, увы, недолгим, ибо пришлось на самый пик борьбы Сталина с Коминтерном.

Ликвидируя старых коммунистов, сатрап расправился и с Платтеном, причем 22-го апреля, в день рождения Ленина. Известие о жестокой расправе «кремлевского горца» с уже пожилым ветераном коммунистического движения застало Копелева на фронте и стало началом его отступления от «светлых» идеалов большевизма. Отступление, впрочем, оказалось весьма долгим, а маршрут, тем временем, становился все круче, дойдя и до марфинской «шарашки». На северо-востоке Москвы. Прямиком в рай или В отсутствие партийного билета Что лучше — быть коммунистом или быть в раю? Здесь, для удовлетворения государственных нужд и исполнения сверхсекретных работ собирали звезд научного и интеллектуально мира.

И Льву Копелеву, как и Александру Солженицыну, тут было самое место.

Particular attention is paid to the activities of the writer in the period 1941-1945, the influence of the Second world war on the political views of Lev Kopelev, his civil position. В статье рассматривается правозащитная деятельность Льва Зиновьевича Копелева, его взаимоотношения с советской властью, проводится параллель между проблемой борьбы за права граждан в современном мире, в условиях наличия свобод и в СССР второй половины ХХ в. Особое внимание уделяется деятельности писателя в период 1941—1945 гг.

Регистрационный номер в ПФР: 077008113994 от 26 апреля 2023 г.

Изменение сведений об индивидуальном предпринимателе, содержащихся в Едином государственном реестре индивидуальных предпринимателей. Представление сведений о регистрации в качестве страхователя в территориальном органе Пенсионного фонда Российской Федерации. Представление сведений об учете в налоговом органе.

Издательство Уральского университета Citation: Бредихина И. Бредихина, А. Abstract: The article considers the human rights activity ofLev Kopelev, his relationship with the Soviet government, it is drawn a parallel between the problem of struggling for the civil rights in the modern world, when there arevarious rights and in the USSR second half of the twentieth century.

«Будущее начинается сегодня»

Лев Зиновьевич Копелев — писатель, советский и российский критик, литературовед (германист), диссидент и правозащитник, патриарх русской культуры XX века. Лев Зино́вьевич (За́лманович) Ко́пелев — русский писатель, литературовед-германист, критик, диссидент и правозащитник. Лауреат международной премии «Балтийская звезда». Пройдя через войну, репрессии, вынужденную эмиграцию, Лев Зиновьевич сохранил и дружбу с «Иностранкой», и свое искреннее восхищение фигурами ее основателей. Генпрокуратура объявила «нежелательной» организацией зарегистрированный в Германии «Форум имени Льва Копелева» (Lew Kopelew Forum).

Лев Копелев: "Хочу быть свободен от какой бы то ни было рабской зависимости духа"

В 1926 году семья Копелевых переехала в Харьков, где отца назначили агрономом в республиканский Сахаротрест. В харьковской школе учитель русской словесности приобщил Льва к языку «эсперанто». Мальчик с энтузиазмом принялся изучать новый «международный» язык: зубрил стихи, пытался непринужденно разговаривать, переводил. Позднее, не довольствуясь эсперанто, еще в школе стал учить английский по самоучителю, а позднее и по книжкам на «бэйзик инглиш». После окончания семилетки учился в электротехнической профшколе.

Подрабатывал чернорабочим, рассыльным. Стал завсегдатаем Клуба литераторов. Участвовал в деятельности литературных содружеств «Юнь», «Большая медведица», «Порыв». Не пропустил ни одного харьковского выступления Маяковского, Сельвинского и Асеева.

В феврале 1929 года Лев взял у двоюродного брата М. Поляка на хранение материалы подпольного центра оппозиции. Вскоре Поляка арестовали, материалы были перепрятаны у И. На квартире у Копелевых прошел обыск.

Лев явился в ГПУ с повинной, после беседы отпущен. Распространял листовки с протестом против арестов «большевиков-ленинцев» самоназвание троцкистов. Но отец бросился в ноги знакомому, герою Гражданской войны, у которого оказался знакомый прокурор, и уже 9 апреля — в день, когда ему исполнилось 17 лет — Льва освободили и передали на поруки отцу. Первую постоянную работу Лев Копелев получил в 17 лет: осенью 1929 года биржа труда подростков направила его в вечернюю рабочую школу для малограмотных.

Там он преподавал украинский и русский языки, арифметику, основы политграмоты и естествознания. В 1930 году женился на однокласснице Надежде Колчинской. В этом браке у него родились дочери Майя и Елена. Работал токарем в ремонтном цеху на Харьковском паровозостроительном заводе имени Коминтерна, сотрудничал с редакцией заводской многотиражки.

После вступления в комсомол был назначен редактором особой многотиражки танкового цеха. В 1932—1933 годах во время голода на Украине участвовал в хлебозаготовках в Миргородском и Староводолажском районах в составе агитационно-редакционной бригады. Своими глазами наблюдал работу НКВД по ликвидации кулачества — эти наблюдения впоследствии легли в основу книги его мемуаров «И сотворил себе кумира». В 1933 году поступил на философский факультет Харьковского университета.

Совмещал учебу с работой секретарем редакции университетской многотиражки. Обучаясь в Харьковском университете, написал свои первые статьи на русском и украинском языках, некоторые из них были опубликованы в газете «Комсомольская правда». В феврале 1935 года был арестован двоюродный брат Льва Марк. После этого Копелева исключили из комсомола и из университета «за связь с родственником-троцкистом».

Позднее благодаря хлопотам знакомых исключение из комсомола отменили, ограничившись выговором «за притупление политической бдительности». Несколько позже Копелев был восстановлен и в университете.

Коуни Майкл - Закованный разум Кто о чем, а болящий патриот как обычно все к «жопе» сводит. И голос хороший, и микрофон тоже.

Условия нелёгкие. Тут это многие поймут.

В машине тепло и свежо, гонит по автостраде почти 200 км в час мягко, неощутимо… Приехали в Бонн, из окна машины город — не красивый и не столичный. Так же, как и в Кёльне, прохожих почти не видно, полно разноцветных, разновеликих машин. Проезжаем правительственные здания, большой серый дом СДП. Выходящие оттуда узнают Белля, оглядываются, осматривают нас с любопытством.

Большие стеклянные сплошь двери открываются автоматически, никто не спрашивает пропусков и не выдает. Шофер доверительно сказал, что двое парней в джинсовых куртках, стоящие в фойе, — это полицейские. По дороге мы говорили, что за всю неделю нигде не видели ни одного полицейского, даже регулировщика. Первый этаж, светло-серый коридор. Двери и стены покрыты одним и тем же светло-серым пластиком. На одной стене — плакаты СДП за несколько лет, начиная с 1918 до 1980.

Никаких табличек на дверях. Шофер доводит нас до приемной. Небольшая комната, две секретарши, одна, видимо, машинистка и телефонистка. Просят немного обождать. Мы стоим, рассматриваем стены. Садимся за круглый стол.

Хорошая графика. Брандт достает из кармана четки, которые я подарила ему пять лет назад во время первой встречи в Москве деревянные, производства Игоря Хохлушкина. Вспоминаем Фрица Пляйтгена2 и ту встречу. Я его семнадцать лет приглашал. Но я сказал, что лучше буду действовать своими закрытыми путями. Но когда она потом еще раз звонила — она писала статью о вашем приезде, — я согласился, чтобы она упомянула и о моем дружеском участии.

И я сразу же хочу обратиться к вам с несколькими просьбами. Речь идет о помощи нашим эмигрантам, причем эмигрантам именно демократических и социалистических взглядов, которым здесь приходится особенно плохо. Сегодня состояние нашей новой эмиграции таково, что везде, в том числе и у вас, возникают превратные представления о действительной природе оппозиционных группировок в Советском Союзе. В эмиграции наиболее активно выступают самые правые, которые либо располагают собственными средствами, как Солженицын, либо получают материальную и моральную поддержку от Штрауса и Шпрингера, как Максимов и его группа. Но, насколько я могу судить, я убежден, что они вовсе не представляют большинства свободомыслящих людей ни у нас в стране, ни в эмиграции. Необходимо, чтобы демократические силы на Западе, в частности партии Социалистического интернационала, реально помогли бы, поддержали бы ту часть эмиграции, в которой преобладают плюралистические [взгляды], тех, кто чужд агрессивному клерикализму, шовинизму, политической реакционности.

Им необходимо иметь свою трибуну, например, еженедельную газету, которая могла бы издаваться в Париже или в одном из городов Федеративной Республики. Белль очень горячо поддержал это предложение. Он говорил о том, что советские диссиденты, приезжающие на Запад без средств, без знания местных условий, в первое время совершенно беспомощны. И кто их встречает с распростертыми объятиями иногда уже в аэропорту? Они снабжают их деньгами, достают им квартиры, работу... Мы не вправе винить эмигрантов за то, что они презрительно относятся к нашей демократии, к нашим представлениям о социализме.

Презрительно и даже враждебно. Они, прежде всего, слышат тех, кто их приветливо встречает, кто им льстит, обеспечивает им жизнь. А там, у них, в Советском Союзе, само понятие социализма стало ругательством, что вполне понятно. Брандт и Бар согласились с Беллем и с Л. Они стали наперебой рассказывать, с какими усилиями удалось добиться отъезда из Чехословакии Ледерара — этого добивались именно социалисты — но, приехав на Запад, он попал в объятия своего земляка и друга Пахмана5. Болтает и пишет реакционнейшую чепуху.

Брандт жалуется на трудное материальное положение Соц. Социнтерн — организация без своих фондов. Белль поддерживает. Обещают подумать. Но памятную записку, разумеется, представлю. Была представлена на следующий день.

И о личных судьбах людей, нуждающихся в помощи, преследуемых, не могу не говорить, особенно сейчас, здесь. И особенно о тех случаях, когда требуется срочная помощь. Войновиче и Г. Владимове, об их писательских и гражданских судьбах. Бранд просит достать ему книги Войновича и Владимова. Бар: Разумеется, мы постараемся помочь.

Но не забывайте, что эти случаи несравнимы с вашим. Ваша судьба в Германии — особая. Нам было очень трудно вытащить вас именно потому, что вы упорно отказывались уезжать без обратного билета. А эти ваши коллеги ведь не откажутся заниматься политической деятельностью. Брандт и Бар соглашаются, что нужно помочь, обещают продумать формы и средства. Брандт просит написать и об этом памятную записку с краткими характеристиками каждого, с тем чтобы можно было говорить конкретно.

Реально можно рассчитывать на что-либо, если каждый раз говорить об одном-двух конкретных людях. Общие разговоры остаются общими разговорами. А длинные списки могут произвести только неблагоприятное впечатление... Он вспоминает, как ему удалось убедить Брежнева в необходимости разрешить жене А. Сахарова ездить на лечение в Италию. Брандт говорит, что очень рад этому.

Оба слушают с большим интересом, переспрашивают. Брандт спрашивает, чем конкретно Лев собирается заниматься в ближайшие дни. На следующий день мы ужинали у Бара, и Лев очень подробно рассказывал ему и его жене историю жизни доктора Гааза, о которой они фактически ничего не знали. Это очень хорошо, что вы о нем пишете. Надеюсь, книга будет у нас опубликована. После этого мы все еще пили кофе с коньяком и довольно долго говорили о некоторых вопросах мировой политики поездка Шмидта в США, визит папы, события в Польше, новый президент США , говорили об экономике ФРГ, о забастовке почтовых служащих.

Под конец Брандт пригласил фотографа, хотел, чтобы мы все вместе сфотографировались, поручил Бару составить короткое коммюнике об этой встрече спросив предварительно, не считает ли Лев это неудобным для себя и не хочет ли он редактировать текст коммюнике. Лев сказал, что полностью доверяет г-ну Бару. После чего Брандт проводил нас до входных дверей, показав по дороге выставку плакатов СДП и витрину с материалами по истории партии. Кёльн Это письмо для всех родных и друзей. И вчера опять вернулись в Кёльн, где в огромной и малость хаотической квартире Белля чувствуем себя всего домашней... Но уже начинаем искать пристанище для более оседлой жизни.

Пока все предложения нас не устраивают. Очень сильное впечатление произвел Гамбург. Очень большой, просторный, разноликий. Эльба и Альстер два рукава, один разлившийся озером — реки, в которые заходят океанские суда. Яростная пестрота, особенно вечером... И тут же, в нескольких кварталах, — центр, старые церкви — некоторые очень хороши — суровая протестантская готика с позеленевшими медными и бронзовыми шпилями..

Светлая зелень старой меди просвечивает в разных местах — шпили, крыши, статуи... Великолепная ратуша, мощная, с башней посередине и аркадами — северный ренессанс. И длинная темно-серая эстакада надземной дороги, прорезающей прибрежную часть центра, не кажется уродливой, хотя сама по себе эта железобетонная стоногая штуковина должна была бы раздражать — одно из первых уже с начала века сооружений всевластного городского конструктивизма. Этакая горизонтальная сестрица Эйфелевой башни... Мы жили в районе Бланкенезе — район вилл на самом высоком холмистом правом берегу Эльбы, а наш приятель Отто живет в Брамсфельде — район более скромный с многоквартирными домами. По пути от нас — старая церковь, в подворье которой — могила Клопштока...

Однако с описанием города ничего не получается. И не только потому, что все время отвлекаюсь. Видимо, нет у меня способности описывать, закреплять даже самые сильные впечатления от местностей, от городов, зданий, улиц. Не хватает слов. Недостаточно работает правое образотворческое полушарие... В последние два дня в Гамбурге шел сильный густой снег, вечером 5-го даже вьюжило.

И стал этот чужеземный город неожиданно по-родственному похож на наши — правда, больше на Питер, чем на Москву цвет Медного Всадника обилен и част, особенно в центре. Перехожу к людям — случайные встречи мне были очень интересны, авось и вам тоже. Появляется мама — молодая, миловидная, в хорошей шубке. Она с сыном едет из Бельгии в Вупперталь к родителям, помочь матери подготовиться к Рождеству, но на Рождество вернется к мужу и старшим детям. Муж — бельгиец, каменщик, уже три года безработный. Живут на пособие, у них трое детей, свой дом, сад, огород.

Живут, в общем, сносно. Она довольна жизнью. Дети говорят и по-немецки и по-французски. И к моим родным ездим часто в гости... Нужно, чтобы не было вообще никаких границ в Европе, чтобы все жили, где хотят... Нет, в Вуппертале я не хочу жить.

Конечно, это моя родина, я там родилась, в школу ходила... Но сейчас там хуже стало. Полно иностранцев. Больше всего — турок. Скоро мы — немцы — будем у них ботинки чистить. Шофер такси в Гамбурге — едем долго, успеваем поговорить — моложав, темно-рус, кудряв, с бачками, пригож, с холодноватым синим взглядом...

Югослав из Загреба, в Гамбурге уже четырнадцать лет. Да, католик. Но вражду с сербами придумывают политики-эмигранты. Мы все — югославы. Здесь жить лучше, заработок лучше, в отпуск езжу домой. Там братья, сестры.

Братья — инженеры. Как живут? Да после смерти Тито ничего не изменилось. Трудно там жить. Здесь легче. Я работаю часов по 12 в день, иногда меньше.

Но я сам себе хозяин. А если я самостоятельно работаю, я это все оплачиваю сам. Если надо, работаю и в воскресенье. Мне нужно платить бывшей жене на двух детей. За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой... Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу.

Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве. Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее. А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм. Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист. Долговязый, приветливый без амикошонства, на вид интеллигентный студент или аспирант.

Он глава двух фирм, одна обеспечивает оптимальным прогнозированием заказчиков со всех континентов, другая консультирует непосредственно центр управления европейского сообщества в Брюсселе. Сейчас он занят проектами атомных электростанций в ФРГ расчеты с учетом политических противоречий, экономических условий, природных и т. Просто ему все это очень интересно и с премьер-министрами, и с учеными — нобелевскими лауреатами — он встречается, как с партнерами в увлекательной и полезной не только — и, пожалуй, даже менее всего — ему лично полезной игре. Их в этом году вышибли из многих рынков японцы и тайваньцы и филиппинцы, которые производят дешевле радиоприемники, магнитофоны, измерительные приборы и т. Им грозило банкротство. Уже уволили тысячи рабочих и служащих.

Но сейчас мы им помогли, главное, удалось объединить несколько банков — много малых банков подключились.

Издательство Уральского университета Citation: Бредихина И. Бредихина, А. Abstract: The article considers the human rights activity ofLev Kopelev, his relationship with the Soviet government, it is drawn a parallel between the problem of struggling for the civil rights in the modern world, when there arevarious rights and in the USSR second half of the twentieth century.

Еврей, который спасал немцев: что стало с советским офицером Львом Копелевым?

Генпрокуратура 19 февраля признала нежелательной в России организацией "Форум имени Льва Копелева", основанный в Германии и названный по имени писателя. Лев Копелев — на странице писателя вы найдёте биографию, список книг и экранизаций, интересные факты из жизни, рецензии читателей и цитаты из книг. Лев Копелев. Киноиндустрия20 июля 2018. 12 неизвестных фактов об Алексее Германе. Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций. Директор "Левада-центра" Лев Гудков был награжден премией имени Льва Копелева в Кельне "за свободу и права человека".

Лев Копелев: "Хочу быть свободен от какой бы то ни было рабской зависимости духа"

Но для Льва Копелева, чей единственный брат погиб на войне, чьи дедушка, бабушка, дядя и тетя были расстреляны в Бабьем Яру, такая логика была неприемлема. Израильский пловец Йонатан Копелев сообщил о завершении карьеры. Министерство юстиции России включило немецкий Форум имени Льва Копелева в реестр иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых. Министерство юстиции России включило немецкий Форум имени Льва Копелева в реестр иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых. Последние новости 2023 о Лев Копелев в Швейцарии.

Копелев Лев - Хранить вечно

Прямиком в рай или В отсутствие партийного билета Что лучше — быть коммунистом или быть в раю? Здесь, для удовлетворения государственных нужд и исполнения сверхсекретных работ собирали звезд научного и интеллектуально мира. И Льву Копелеву, как и Александру Солженицыну, тут было самое место. Первый переводил немецкие документы, второй руководил библиотекой. Спустя 20 лет они снова встретились на страницах двухтомного солженицынского романа «В круге первом» — как Рубин и Нержин. Спор двух героев — в центре увлекательного романа. У первого из них тогда-то и появилась та самая знаменитая борода, с которой его узнавали не только в бараке на Ботанической улице где была «шарашка» , но и много позднее на столичной Красноармейской, где он купил «кооператив», а также в Германии, где его обласкали, как только могли, званиями, наградами и всякого рода почетными статусами. Однако Олег Лекманов — автор монографии об Ирине Одоевцевой и известный исследователь литературы русской эмиграции выступает «адвокатом» Копелева. Героем войны, героем, спасавшим немецких женщин от насилия озверевшей офицерни, а потом героем сопротивления советскому маразму. Его книгу «Хранить вечно» я жадно прочел в конце 80-х и ее для меня не заслонили другие прекрасные воспоминания об эпохе, например, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. Солженицын, конечно, окарикатурил Копелева, когда вывел его в образе Рубина в романе «В круге первом», но...

И еще: Копелев для меня неотделим от своей жены, умнейшей Раисы Орловой». Войнович Правда, знаменитый писатель Владимир Войнович, получивший в свое время премию Копелева, отзывался о нем, как о человеке постоянно меняющихся взглядов и даже изобразил его в образе одного из своих героев — Шубкина — во второй книге о солдате Иване Чонкине. Солженицын В то время как Александр Солженицын и вовсе не мог простить своему некогда другу, а потом и противнику, его коммунистических идеалов.

В Германии Копелев писал по-русски и по немецки этот язык он в совершенстве знал с детства. В своих книгах писатель все больше внимания уделял историческим связям между Россией и Германией. Он близко сдружился с Генрихом Беллем. Оба выдающихся писателя участвовали в войне по разные стороны линии фронта. Таким образом возникла совместная книга «Почему мы стреляли друг в друга».

Копелев и Белль дают в ней детальное описание своих биографий и эволюции жизненных взглядов на фоне военных действий. К повествованию примыкают статьи, написанные членами комитета "Антифа", выдержки из фронтовых писем простых военнослужащих, советские и немецкие пропагандистские листовки. Это было первое в науке подобное исследование русско-немецких взаимоотражений. По мнению Копелева, каждый представитель таких народов должен иметь возможность встречаться с людьми других национальностей, культурное многообразие Европейского Дома должно быть открыто для каждого. Душа народа, по мысли Копелева, раскрывается через более близкое знакомство с особенностями этих народов, через диалог их культур. Передо мной фотография четвертивековой давности. Это участники Международного симпозиума «Копелевские чтения. Диалог культур», в котором автору этих строк пятый во втором ряду справа посчатливилось участвовать.

Себя же в этой трилогии он отнюдь не приукрасил, не скрыл своих грехов и промахов, а вывел таким, каким видел. Видел же он себя, несмотря на всю присущую ему восторженность, достаточно трезво. При этом толстовская энергия заблуждения у него была равна стихии. Удивительным было его языковое буйство: несколькими фразами прямой речи он создавал живой характер и даже психологический портрет с остриями и безднами. В его трилогии несколько сотен таких портретов-монологов, и ни одного персонажа не спутаешь с другим. Эта трилогия, по сути дела, — энциклопедия речевых говоров Гулага. Однако все монологи и диалоги, все характеры, все зримые детали быта перекрывает мощный, неповторимый голос автора. Мне, пишущему стихи, эта лиричность копелевской прозы особенно дорога. Он — самый яркий образ этих книг, личность колоритная, удивительная, ни на кого не похожая.

Недаром он запечатлел и себя, и свое время талантливым, сочным, самоигральным языком. И все равно этот еврейский Гаргантюа не уместился в своих собственных книгах. Все-таки, как сказала Марина Цветаева по другому случаю, копелевской профессией, прежде всего, была жизнь. В копелевские окна он жил в первом этаже стали бросать камни, и он переехал из моего дома в соседний, в квартиру поменьше, зато расположенную повыше. Все больше друзей попадали в лагерь, и мы с Копелевым продолжали подписывать письма в их защиту. А в начале 1977 года в очередной раз сгустились тучи над А. Сахаровым, и тогда мы с Львом обратились к главам государств и правительств ведущих стран мира с призывом защитить академика. Это письмо мы составили вместе: он написал шесть страниц, а я сократил их до одной; но что куда важней — вместе его подписали. Реакция властей последовала мгновенно и была одинаковой.

И его и меня исключили из Союза писателей, а вскоре вызвали в КГБ. Но вот его и моя реакции на этот вызов были разными. Получив повестку, я явился на Лубянку, где в течение нескольких часов меня выспрашивали, от кого я получал те или иные самиздатские книги и т. Я не отвечал и был доволен собой. Через несколько дней такую же повестку получил Копелев, и тут я понял, кто есть кто. К этому времени телефон у Копелева был отключен, и он пришел ко мне позвонить на Лубянку. До сих пор жалею, что не записал тот разговор! Лева был обаятелен, прост и одновременно величественен. Он сказал лубянскому собеседнику, что явиться к нему не может, поскольку такой приход противоречил бы нравственным правилам, которые он, Лев Копелев, изложил в своей изданной на Западе книге «Вера в слово».

Телефонный собеседник ответил, что не читал. И, странное дело, человек с Лубянки, почувствовав упорство видавшего виды лагерника, от него отцепился. Очень скоро его и Раю лишили советского гражданства. Однако Копелевы не пали духом, не угасли и не погрязли в эмигрантских склоках, а деятельно помогали друзьям, оставшимся в России. Знаю по себе: они устраивали мои книги в немецкие издательства. Для Раи отъезд был особенно тяжел. Несмотря на то, что она на седьмом десятке выучила немецкий язык и даже читала на нем лекции, тоска по дочерям и внукам ела ее поедом, и через девять лет в кёльнской клинике Рая умерла от рака.

Некоторые родители брали с собой не только новорожденных, но и детей постарше, которые отлично развлекались на предоставленных гимнастических ковриках. Вместе они обсудили концепцию единых детских садов. Спортивный детский сад вот уже три года является сертифицированным детским садом мирового уровня. С прошлого года в сеть ярмарочных детских садов также входит детский сад «Св. Новинка в группе за несколько недель: Интегративный детский дом Велера. Это также было отмечено на встрече сети.

Просветительский онлайн-проект «Они прошли по той войне. Писатели-фронтовики»: Лев Копелев

Общественная организация Форум Льва Копелева была основана после смерти Копелева его друзьями и соратниками в 1998 году в Кёльне. 9. Статья Копелева Л. «С чужого коня и среди грязи долой» в газете «Московские новости», №35 за 1994г., с публикацией его письма в «Литературную газету». Они назвали присуждение премии имени Льва Копелева большой честью для всей их команды, тысяч волонтеров и десятков тысяч сторонников и спонсоров.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий