Такому пониманию способствовал сам Бунин, который писал, что «все рассказы этой книги только о любви, о ее «темных» и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях» [Бабореко 1988: 609]. В рассказе «Темные аллеи» И. Бунин художественно исследует феномен любви как любви-воспоминания, любви-надежды. В основе сюжета произведения лежит история взаимоотношений мужчины и женщины, людей, когда-то близких друг другу.
Философия любви в рассказах И.А.Бунина (11 класс)
| Рецензия на рассказ «Грамматика любви» Ивана Бунина — Евгений Берг на | В центре внимания И. А. Бунина во всех рассказах цикла «Темные аллеи» — любовь мужчины и женщины. |
| Любви в цикле рассказов И.А. Бунина «Темные аллеи») | Любовь в рассказах Бунина заключена в оковы требований общества, где все оценивается на вес злата, пропитано обывательскими представлениями, условностями. |
| ВЕЛИКИЕ ИСТОРИИ ЛЮБВИ. БУНИН И ЕГО ЖЕНЩИНЫ | Любовь в произведениях Бунина, в том числе и в рассказе «Солнечный удар», чаще всего трагичная и мучительная, трактуется писателем как великое счастье даже в том случае, если у нее нет будущего, даже если люди обречены страдать. |
| Любовь как идеал в творчестве И.А. Бунина | Бунин, рассказ «Тёмные аллеи» из одноимённого цикла – Самые лучшие и интересные новости по теме: 9 класс школы, Иван Бунин, Россия на развлекательном портале |
| О чем бунинские «Темные аллеи»? - Вопросы литературы | Но что объединяет все произведения Бунина, так это трагический конец, трагедия любви. |
Рассказы Бунина о любви
Несхожесть «любовных сюжетов» рассказов Бунина помогает нам понять разнообразие, индивидуальность, неповторимость каждой истории любви: счастливая или несчастная, взаимная или безответная, возвышающая или уничтожающая. Содержание: Это сборник рассказов о любви. Инфоурок › Литература ›Презентации›Презентация "Рассказы Бунина о любви". Видеоуроки являются идеальными помощниками при изучении новых тем, закреплении материала, для обычных и факультативных занятий, для групповой и индивидуально. Любовь в рассказах Бунина драматична, она приходит внезапно, ослепляет человека и действует на него, как солнечный удар.
Любовь в рассказах Бунина, цикл «Темные аллеи»
| Рассказы Бунина о любви | Особенность многочисленных бунинских рассказов о любви в том, что любовь двух героев по каким-то причинам не может больше продолжаться. |
| "Темные аллеи": грамматика любви в творчестве Бунина | Какое произведение Толстого БОЛЬШЕ всего похоже на рассказ Чехова "Казак"? |
| «Есть нечто большее даже России. Это — мой Бог и моя душа» | Позже, в 1953 году, когда Иван Бунин добавил к своему сборнику два рассказа, писатель стал считать «Тёмные аллеи» своим лучшим произведением. |
| Романтические рассказы Бунина: перечень, анализ, обзор. Выделенные черты любовных историй писателя | Материал на тему: О случайных связях в искусстве: эротика в творчестве Бунина. |
| Рецензия на рассказ «Грамматика любви» Ивана Бунина — Евгений Берг на | МДШ Сначала обидел Бунина Набоков, и подвел итог этим обидам в рассказе «Обида», опубликованном в июле 1931 года в парижских «Последних новостях» с посвящением Бунину. |
Тема любви, красоты и памяти в рассказах И. А. Бунина
Все рассказы Бунина о любви имеют неповторимый сюжет, оригинальных лирических героев. Проблема любви в рассказах Бунина заключается в мимолетности и непостоянстве этого чувства. и это связывает его с произведениями о футлярах страха и собственнических инстинктов. Мотив любви и смерти в рассказах Ивана Бунина Любовь — неизменная тема для всех авторов.
О случайных связях в искусстве: эротика в творчестве Бунина
Рассказы о любви «Как дико, страшно все будничное, обычное, когда сердце поражено этим страшным «солнечным» ударом, слишком большой любовью, слишком большим счастьем!». В другом рассказе Бунин описывает неразделенную любовь молодого парня к девушке, которая не обращает на него никакого внимания. Главная тема творчества и жизни Бунина — любовь. Проблема любви в рассказах Бунина заключается в мимолетности и непостоянстве этого чувства.
И.А. Бунин "Тёмные аллеи"
С определенной долей допущения можно сказать, что рассказ «Таня» по существу является «задержанной экспозицией» к рассказу Бунина «Темные аллеи». Это 8 рассказов о том, как герои теряют любовь в разных реперных точках своей жизни. Позже, в 1953 году, когда Иван Бунин добавил к своему сборнику два рассказа, писатель стал считать «Тёмные аллеи» своим лучшим произведением.
Любовь в произведениях Бунина.
Его работы о любви вызывали особый интерес и восхищение благодаря глубокому пониманию человеческих чувств. Любовь, которая пронизывает его произведения, открывает перед читателями разные аспекты этого сложного и загадочного чувства, делая его творчество бессмертным в сердцах любителей литературы. Тема любви в произведениях Бунина Тема любви занимает особое место в творчестве Ивана Бунина. Он исследует различные аспекты этого чувства — от страсти и романтики до разочарования и потерь. В его произведениях мы встречаем героев, погруженных в запретную или невозможную любовь, которая приводит к трагическим последствиям. Бунин описывает не только любовь между двумя людьми, но также отношение к природе, Родине, искусству.
В его работах заметно наличие эстетической составляющей, которая делает его произведения ещё более глубокими и проникновенными. Тема любви является одной из ключевых для понимания таланта и философии Ивана Бунина как выдающегося русского писателя. Романтическая любовь Концепция романтической любви занимает важное место в творчестве Ивана Бунина. Он исследует её прекрасные и сложные аспекты, передавая читателям нежность, страсть и мечты. В рассказе «Люди на берегу» Бунин описывает романтическую любовь главного героя к женщине, которая переворачивает его жизнь с ног на голову.
Она готова отдать всю свою молодость и душу любимому человеку, полностью раствориться в нем. Но реальность бывает жестокой, и как часто бывает, влюбленность проходит и на многие вещи человек начинает смотреть по-другому. И в этом произведении он явно описывает разрыв отношений, принесших только боль и разочарование. Иван Бунин эмигрировал из России. Именно в это время любовь для него стала зрелым и глубоким чувством. Он начал писать о ней с грустью и тоской, вспоминая свои прошлые годы жизни.
Это явно отображается в романе «Митина любовь» написанном им в 1924 году. Сначала все идет хорошо, чувства крепки и надежны, но впоследствии они же приведет главного героя к гибели. Бунин писал не только о взаимной любви двух молодых людей, но в некоторых его произведениях можно встретить и любовный треугольник: «Кавказ» и «Прекраснейшая солнца». Счастье одних неизбежно приносит душевную боль и разочарование для третьего. Особую роль любовь сыграла в его великом произведении, написанном в военные годы «Тёмные аллеи». В нем она отображена как великое счастье, несмотря на то, что в конце завершается трагедией.
Любовь двух людей, встретивших друг друга уже в зрелом возрасте, показана в рассказе «Солнечный удар». Именно в этот жизненный период им так необходимо было испытать это истинное чувство. Любовь поручика и зрелой женщины была заранее обречена и не могла соединить их на всю жизнь. Но после расставания она оставила в их сердце сладкую горечь приятных воспоминаний. Во всех своих рассказах Бунин воспевает любовь, ее разность и противоречия. Если есть любовь, человек становится безгранично сиен, проявляется истинная красота его внутреннего мира, ценности по отношению к любимому человеку.
Любовь в понимании Бунина — это истинное, самоотверженное, чистое чувство, даже если после внезапной вспышки и влечения может привести к трагедии и глубокому разочарованию. Чувство любви в этом цикле рассказов занимает главное место. Здесь показана любовь страстная и истинная, но не всегда взаимная и счастливая. Автор считает, что любовь многогранна и имеет множество проявлений.
Картины природы, созданные Буниным, восхищали читателей и критиков. Особенной его любовью пользовалась природа русской деревни, во многом этому способствовало детство писателя, прошедшее в имении под Орлом.
Стихотворение «Листопад», давшее название сборнику, он написал в 1900-м году и посвятил его Максиму Горькому. А за сам сборник в 1903 году ему присудили Пушкинскую премию. Это был дебют 30-летнего Бунина как прозаика, вынесшего на суд читателей свой лирический монолог-воспоминание. Язык и стиль изложения настолько поэтичны и легки, что уже с первых строк ты невольно погружается в атмосферу ранней осени, пьянящего запаха созревающих яблок и прохладной свежести. Он писал его трудно, отталкиваясь от событий Первой русской революции, пытаясь найти ответ на вопрос, что же такое загадочная «русская душа», при этом на первый план им были выведены простые мужики, братья Красовы, Тихон и Кузьма. Произведение поначалу вызвало шквал критики у читающей публики, обвинения в непатриотизме.
А вот Горький прочитал «Деревню» с волнением и радостью за ее автора. Как показало будущее, Бунин в своих неутешительных прогнозах грядущего был абсолютно прав. Иван Алексеевич справедливо полагал, что его популярность в России как писателя началась именно с «Деревни». В ней Бунин продолжает рисовать незавидную картину обнищания и вырождения русского народа. И теперь он пристально исследует столбовых дворян. Повесть полна драматизма и боли, ведь в судьбах ее героев — потомственных аристократов Хрущевых угадываются факты подлинной семейной истории рода Буниных.
Писатель стремиться понять, почему после отмены крепостного права так быстро разорилось и исчезло целое сословие? Ведь происходящее в Суходоле было характерно для всей России того периода. И опять предчувствия его тревожны, полны горьких ожиданий и фатальной обреченности. Как писал сам Бунин, «Суходол» относится к произведениям, «резко рисовавшим русскую душу, ее светлые и темные, но почти всегда трагические основы».
Потом почти неслышным голосом: — Да, да, я вас понимаю… — То есть, что вы понимаете? И тотчас, тоже бесшумно, тоже в валенках, с шалью на плечах, вышла из спальни, прилегавшей к кабинету, Муза. И села на другой диван, напротив.
Я посмотрел на ее валенки, на колени под серой юбкой, — все хорошо было видно в золотистом свете, падавшем из окна, — хотел крикнуть: «Я не могу жить без тебя, за одни эти колени, за юбку, за валенки готов отдать жизнь! Он трусливо сунулся к ней, протянул портсигар, стал по карманам шарить спичек… — Вы со мной говорите уже на «вы», — задыхаясь, сказал я, — вы могли бы хоть при мне не говорить с ним на «ты». Сердце у меня колотилось уже в самом горле, било в виски. Я поднялся и, шатаясь, пошел вон. С девятнадцати лет. Жил когда-то в России, чувствовал ее своей, имел полную свободу разъезжать куда угодно, и не велик был труд проехать каких-нибудь триста верст. А все не ехал, все откладывал.
И шли и проходили годы, десятилетия. Но вот уже нельзя больше откладывать: или теперь, или никогда. Надо пользоваться единственным и последним случаем, благо час поздний и никто не встретит меня. И я пошел по мосту через реку, далеко видя все вокруг в месячном свете июльской ночи. Мост был такой знакомый, прежний, точно я его видел вчера: грубо-древний, горбатый и как будто даже не каменный, а какой-то окаменевший от времени до вечной несокрушимости, — гимназистом я думал, что он был еще при Батые. Однако о древности города говорят только кое-какие следы городских стен на обрыве под собором да этот мост. Все прочее старо, провинциально, не более.
Одно было странно, одно указывало, что все-таки кое-что изменилось на свете с тех пор, когда я был мальчиком, юношей: прежде река была не судоходная, а теперь ее, верно, углубили, расчистили; месяц был слева от меня, довольно далеко над рекой, и в его зыбком свете и в мерцающем, дрожащем блеске воды белел колесный пароход, который казался пустым, — так молчалив он был, — хотя все его иллюминаторы были освещены, похожи на неподвижные золотые глаза и все отражались в воде струистыми золотыми столбами: пароход точно на них и стоял. Это было и в Ярославле, и в Суэцком канале, и на Ниле. В Париже ночи сырые, темные, розовеет мглистое зарево на непроглядном небе, Сена течет под мостами черной смолой, но под ними тоже висят струистые столбы отражений от фонарей на мостах, только они трехцветные: белое, синее, красное — русские национальные флаги. Тут на мосту фонарей нет, и он сухой и пыльный. А впереди, на взгорье, темнеет садами город, над садами торчит пожарная каланча. Боже мой, какое это было несказанное счастье! Это во время ночного пожара я впервые поцеловал твою руку и ты сжала в ответ мою — я тебе никогда не забуду этого тайного согласия.
Вся улица чернела от народа в зловещем, необычном озарении. Я был у вас в гостях, когда вдруг забил набат и все бросились к окнам, а потом за калитку. Горело далеко, за рекой, но страшно жарко, жадно, спешно. Там густо валили черно-багровым руном клубы дыма, высоко вырывались из них кумачные полотнища пламени, поблизости от нас они, дрожа, медно отсвечивали в куполе Михаила-архангела. И в тесноте, в толпе, среди тревожного, то жалостливого, то радостного говора отовсюду сбежавшегося простонародья, я слышал запах твоих девичьих волос, шеи, холстинкового платья — и вот вдруг решился, взял, замирая, твою руку… За мостом я поднялся на взгорье, пошел в город мощеной дорогой. В городе не было нигде ни единого огня, ни одной живой души. Все было немо и просторно, спокойно и печально — печалью русской степной ночи, спящего степного города.
Одни сады чуть слышно, осторожно трепетали листвой от ровного тока слабого июльского ветра, который тянул откуда-то с полей, ласково дул на меня. Я шел — большой месяц тоже шел, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальным кругом; широкие улицы лежали в тени — только в домах направо, до которых тень не достигала, освещены были белые стены и траурным глянцем переливались черные стекла; а я шел в тени, ступал по пятнистому тротуару, — он сквозисто устлан был черными шелковыми кружевами. У нее было такое вечернее платье, очень нарядное, длинное и стройное. Оно необыкновенно шло к ее тонкому стану и черным молодым глазам. Она в нем была таинственна и оскорбительно не обращала на меня внимания. Где это было? В гостях у кого?
Цель моя состояла в том, чтобы побывать на Старой улице. И я мог пройти туда другим, ближним путем. Но я оттого свернул в эти просторные улицы в садах, что хотел взглянуть на гимназию. И, дойдя до нее, опять подивился: и тут все осталось таким, как полвека назад; каменная ограда, каменный двор, большое каменное здание во дворе — все также казенно, скучно, как было когда-то, при мне. Я помедлил у ворот, хотел вызвать в себе грусть, жалость воспоминаний — и не мог: да, входил в эти ворота сперва стриженный под гребенку первоклассник в новеньком синем картузе с серебряными пальмочками над козырьком и в новой шинельке с серебряными пуговицами, потом худой юноша в серой куртке и в щегольских панталонах со штрипками; но разве это я? Старая улица показалась мне только немного уже, чем казалась прежде. Все прочее было неизменно.
Ухабистая мостовая, ни одного деревца, по обе стороны запыленные купеческие дома, тротуары тоже ухабистые, такие, что лучше идти срединой улицы, в полном месячном свете… И ночь была почти такая же, как та. Только та была в конце августа, когда весь город пахнет яблоками, которые горами лежат на базарах, и так тепла, что наслаждением было идти в одной косоворотке, подпоясанной кавказским ремешком… Можно ли помнить эту ночь где-то там, будто бы в небе? Я все-таки не решился дойти до вашего дома. И он, верно, не изменился, но тем страшнее увидать его. Какие-то чужие, новые люди живут в нем теперь. Твой отец, твоя мать, твой брат — все пережили тебя, молодую, но в свой срок тоже умерли. Да и у меня все умерли; и не только родные, но и многие, многие, с кем я, в дружбе или приятельстве, начинал жизнь, давно ли начинали и они, уверенные, что ей и конца не будет, а все началось, протекло и завершилось на моих глазах, — так быстро и на моих глазах!
И я сел на тумбу возле какого-то купеческого дома, неприступного за своими замками и воротами, и стал думать, какой она была в те далекие, наши с ней времена: просто убранные темные волосы, ясный взгляд, легкий загар юного лица, легкое летнее платье, под которым непорочность, крепость и свобода молодого тела… Это было начало нашей любви, время еще ничем не омраченного счастья, близости, доверчивости, восторженной нежности, радости… Есть нечто совсем особое в теплых и светлых ночах русских уездных городов в конце лета. Какой мир, какое благополучие! Бродит по ночному веселому городу старик с колотушкой, но только для собственного удовольствия: нечего стеречь, спите спокойно, добрые люди, вас стережет божье благоволение, это высокое сияющее небо, на которое беззаботно поглядывает старик, бродя по нагретой за день мостовой и только изредка, для забавы, запуская колотушкой плясовую трель. И вот в такую ночь, в тот поздний час, когда в городе не спал только он один, ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду, и я тайком проскользнул в него: тихо отворил калитку, заранее отпертую тобой, тихо и быстро пробежал по двору и за сараем в глубине двора вошел в пестрый сумрак сада, где слабо белело вдали, на скамье под яблонями, твое платье, и, быстро подойдя, с радостным испугом встретил блеск твоих ждущих глаз. И мы сидели, сидели в каком-то недоумении счастья. Одной рукой я обнимал тебя, слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку, чувствуя через нее всю тебя. И было уже так поздно, что даже и колотушки не было слышно, — лег где-нибудь на скамье и задремал с трубкой в зубах старик, греясь в месячном свете.
Когда я глядел вправо, я видел, как высоко и безгрешно сияет над двором месяц и рыбьим блеском блестит крыша дома. Когда глядел влево, видел заросшую сухими травами дорожку, пропадавшую под другими травами, а за ними низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зеленую звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно говорившую. Но и двор и звезду я видел только мельком — одно было в мире: легкий сумрак и лучистое мерцание твоих глаз в сумраке. А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал: — Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле. Я вышел на середину светлой улицы и пошел на свое подворье. Обернувшись, видел, что все еще белеет в калитке. Теперь, поднявшись с тумбы, я пошел назад тем же путем, каким пришел.
Нет, у меня была, кроме Старой улицы, и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе, но исполнение которой, я знал, было неминуемо. И я пошел — взглянуть и уйти уже навсегда. Дорога была опять знакома. Все прямо, потом влево, по базару, а с базара — по Монастырской — к выезду из города. Базар — как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно.
В Скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию — сколько их! И все толстые, с радужными зобами — клюют и бегут, женственно, щёпотко виляясь, покачиваясь, однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно носились крупные темные крысы, гадкие и страшные. Монастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню, другим — в город мертвых. Дует с полей по Монастырской ветерок, и несут навстречу ему на полотенцах открытый гроб, покачивается рисовое лицо с пестрым венчиком на лбу, над закрытыми выпуклыми веками.
Так несли и ее. На выезде, слева от шоссе, монастырь времен царя Алексея Михайловича, крепостные, всегда закрытые ворота и крепостные стены, из-за которых блестят золоченые репы собора. Дальше, совсем в поле, очень пространный квадрат других стен, но невысоких: в них заключена целая роща, разбитая пересекающимися долгими проспектами, по сторонам которых, под старыми вязами, липами и березами, все усеяно разнообразными крестами и памятниками. Тут ворота были раскрыты настежь, и я увидел главный проспект, ровный, бесконечный. Я несмело снял шляпу и вошел. Как поздно и как немо! Месяц стоял за деревьями уже низко, но все вокруг, насколько хватал глаз, было еще ясно видно.
Все пространство этой рощи мертвых, крестов и памятников ее узорно пестрело в прозрачной тени. Ветер стих к предрассветному часу — светлые и темные пятна, все пестрившие под деревьями, спали. В дали рощи, из-за кладбищенской церкви, вдруг что-то мелькнуло и с бешеной быстротой, темным клубком понеслось на меня — я, вне себя, шарахнулся в сторону, вся голова у меня сразу оледенела и стянулась, сердце рванулось и замерло… Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце в груди так и осталось стоять. И так, с остановившимся сердцем, неся его в себе, как тяжкую чашу, я двинулся дальше. Я знал, куда надо идти, я шел все прямо по проспекту — и в самом конце его, уже в нескольких шагах от задней стены, остановился: передо мной, на ровном месте, среди сухих трав, одиноко лежал удлиненный и довольно узкий камень, возглавием к стене.
Из-за стены же дивным самоцветом глядела невысокая зеленая звезда, лучистая, как та, прежняя, но немая, неподвижная. В поезде, к опущенному окну вагона первого класса, подошли господин и дама. Через рельсы переходил кондуктор с красным фонарем в висящей руке, и дама спросила: — Послушайте. Почему мы стоим? Кондуктор ответил, что опаздывает встречный курьерский. На станции было темно и печально. Давно наступили сумерки, но на западе, за станцией, за чернеющими лесистыми полями, все еще мертвенно светила долгая летняя московская заря.
В окно сыро пахло болотом. В тишине слышен был откуда-то равномерный и как будто тоже сырой скрип дергача. Он облокотился на окно, она на его плечо. Скучная местность. Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы. Вида нигде никакого. В усадьбе любоваться горизонтом можно было только с мезонина.
Дом, конечно, в русском дачном стиле и очень запущенный, — хозяева были люди обедневшие, — за домом некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото, заросшее кугой и кувшинками, и неизбежная плоскодонка возле топкого берега. Только девица была совсем не скучающая. Катал я ее все больше по ночам, и выходило даже поэтично. На западе небо всю ночь зеленоватое, прозрачное, и там, на горизонте, вот как сейчас, все что-то тлеет и тлеет… Весло нашлось только одно и то вроде лопаты, и я греб им, как дикарь, — то направо, то налево. На противоположном берегу было темно от мелкого леса, но за ним всю ночь стоял этот странный полусвет. И везде невообразимая тишина — только комары ноют и стрекозы летают. Никогда не думал, что они летают по ночам, — оказалось, что зачем-то летают.
Прямо страшно. Зашумел наконец встречный поезд, налетел с грохотом и ветром, слившись в одну золотую полосу освещенных окон, и пронесся мимо. Вагон тотчас тронулся. Проводник вошел в купе, осветил его и стал готовить постели. Настоящий роман? Ты почему-то никогда не рассказывал мне о ней. Какая она была?
Носила желтый ситцевый сарафан и крестьянские чуньки на босу ногу, плетенные из какой-то разноцветной шерсти. Не во что одеться, ну и сарафан. Кроме того, она была художница, училась в Строгановском училище живописи. Да она и сама была живописна, даже иконописна. Длинная черная коса на спине, смуглое лицо с маленькими темными родинками, узкий правильный нос, черные глаза, черные брови… Волосы, сухие и жесткие, слегка курчавились. Все это, при желтом сарафане и белых кисейных рукавах сорочки, выделялось очень красиво. Лодыжки и начало ступни в чуньках — все сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями.
У меня на курсах такая подруга была. Истеричка, должно быть.
Исследовательская работа "Поэтика любви в новеллах И.А.Бунина"
Она рассказывает о жизни Ивана Бунина на юге Франции в 1940-1944 годах. На русском языке она вышла в издательстве «Текст» в переводе Марии Крисань. С разрешения издательства «Лента. До сих пор не могу привыкнуть к таким дням, к такому виду. Нынче особенно великолепный день. Смотрел в окна своего фонаря. Все долины и горы кругом в солнечно-голубой дымке. В сторону Ниццы над горами чудесные грозовые облака. Правее, в сосновом лесу над ними, красота зноя, сухости, сквозящего в вершинах неба.
Справа, вдоль нашей каменной лестницы зацветают небольшими розовыми цветами два олеандра с их мелкими острыми листьями. И одиночество, одиночество, как всегда! И томительное ожидание разрешения судьбы Англии. По утрам боюсь раскрыть газету», — записал 28 июля 1940 года. В Грасс они вернулись девятого. Возвращаться в Париж и не думали, тем более что квартиру в Яшкином переулке, то есть на улице Жака Оффенбаха, также именуемой ими Оффенбаховской, они кому-то сдали еще при переезде на юг в конце мая. В Приморских Альпах все еще стояла знаменитая «Hitlerwetter» — гитлеровская погода, сначала благоволившая Германии во время нападения на Польшу, а затем и во время французской кампании, тогда же, вероятно, шла уборка урожая, о которой упоминает Бобковский, но для туриндустрии сезон был в основном неудачным: эта непонятная война, которую здесь практически никто вживую не видел, пришла не вовремя и только расстроила дела. Из-за нее же городок Грасс, в отличие от Парижа, теперь оказался в так называемой неоккупированной зоне, точно так же, как Виши, где после прекращения огня и объявления о демобилизации наконец были размещены государственные органы бывшей Франции.
И когда, проехав тысячу километров, Бунин с Верой и «барышнями» распаковывали запыленные чемоданы, а затем отдыхали в тени пальмы, маршал Петен был занят последними приготовлениями к тому, чтобы объять всю полноту власти над урезанным Французским государством, образованным с разрешения Германии на территориях, не включенных в зону оккупации. Так называемый режим Виши будет создан в два молниеносных шага — 10 и 11 июля — внесением изменений в конституцию и роспуском парламента. Будут введены продуктовые карточки и запрет на свободную продажу хлеба. Через месяц Бунин, несколько оторванный от французской жизни, отметит в дневнике свои наблюдения: «Начинает юдофобствовать и Франция». Перед отъездом в Пиренеи в начале июня 1940 года он записал: «Страшно подумать — 17 лет прошло с тех пор, как мы поселились в Грассе, в этом удивительном поместье Villa Montfleuri, где тогда как раз вскоре расцвели лилии! Думал ли я, что в каком-то Грассе протечет чуть не четверть всей моей жизни! И как я тогда был еще молод! И вот исчезла и эта часть моей жизни — точно ее и не бывало».
Первая часть: приезд героя на постоялый двор здесь преобладают описания природы и окружающей местности. Встреча с бывшей возлюбленной — вторая смысловая часть — в основном состоит из диалога. В последней части генерал покидает постоялый двор — бежит от собственных воспоминаний и своего прошлого. Основные события — диалог Надежды и Николая Алексеевича построен на двух абсолютно противоположных взглядах на жизнь. Она живёт любовью, находя в ней утешение и радость, хранит воспоминания молодости. Именно так прошла и его жизнь: бессмысленно, безрадостно, впустую.
Критика восприняла цикл рассказов восторженно, несмотря на его смелость и откровенность. Главные герои О героях произведения мы написали отдельную статью — Главные герои «Темных аллей». Жанр Тёмные аллеи относится к жанру рассказа, некоторые исследователи творчества Бунина склонны считать их новеллами.
Вскользь упоминает о рассказе «Легкое дыхание» О. Бердникова в статье 1916 г. В литературоведческих статьях, посвященных рассказу «Солнечный удар», также не уделялось специального внимания духовному аспекту. Наиболее распространенную трактовку рассказа формулирует М. Михайлова: «Трактовка Буниным темы любви связана с его представлением об Эросе как могучей стихийной силе — основной форме проявления космической жизни. Она трагедийна в своей основе, т. Более «земной» подход к произведениям Бунина о любви, в том числе к рассказу «Солнечный удар», предлагает А. Повести «Митина любовь» в контексте взаимодействия мира видимого и мира духовного то есть мира, недоступного восприятию органами чувств, но доступного для восприятия и общения через высшую часть человеческой души — дух уделяет внимание С. Следует отметить такие мысли автора статьи, как указание на «контекст подчинения чужой злой воле» [30], который обусловливает поведение Мити. Также Шульц подчеркивает «многосложный разлад эмоциональных сил внутри антагониста» [30], рассуждая о причинах его падения с Аленкой. Анализируя рассказ «Чистый понедельник», литературоведы и критики не могут избежать указания на его религиозное содержание. При этом следует признать, что рассказ «Чистый понедельник» очень многоплановый. Михайлова справедливо замечает, что «это произведение и о любви, и о красоте, и о долге человека, и о России, и о ее судьбе» [17], при этом свое внимание она акцентирует на символически-историческом содержании рассказа, экстраполируя покаяние, которое приносит героиня на возможную, но не состоявшуюся судьбу России. Тщательное исследование рассказа «Чистый понедельник» осуществил В. Так рассказ Бунина реализует библейский сюжет искупления-очищения: в случае героини — покаянно вольного; в случае с героем — через страдание как плату-жертву за миг земного блаженства» [27]. Особенно интересно наблюдение В. Завершая обзор критических и литературоведческих работ, посвященных рассматриваемым произведениям Ивана Алексеевича, следует отметить, что тенденция выделять и рассматривать религиозно-нравственное содержание его произведений о любви появляется не сразу, но по мере развития любовной тематики в его работах: после публикации «Солнечного удара» и «Митиной любви». После же появления «Чистого понедельника» у литературоведов появились веские основания для анализа произведений Бунина в христианском контексте. Обратимся к рассматриваемым произведениям. Рассказ И. Бунина «Легкое дыхание» краток и прост по сюжету, вместе с тем он вмещает в себя целую жизнь главной героини — юной девушки Оли Мещерской. Основной нравственный вопрос рассказа — почему девочка, которая когда-то «ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьев» [5:275], становится жертвой блудного падения и трагически гибнет спустя несколько месяцев? Тема утраты целомудрия в юном возрасте появляется в рассказе «Легкое дыхание». Важно определить, что означает это понятие в его духовном смысле. Можно дать следующее определение целомудрию: «это внутренняя чистота, цельность помыслов и поступков, которая не обусловливается внешними факторами» [21]. Иными словами, целомудрие — это не просто состояние телесной чистоты, но и, прежде всего, нравственное состояние человека, характеризующее его отношение к себе, к миру и к противоположному полу. Игумен Киприан Ященко справедливо отмечает, что «нецеломудренный человек не может в целости воспринять ни другого человека, ни самого себя. Он видит фрагментарно, выхватывает какой-то аспект и абсолютизирует его» [14]. Еще шире и глубже определение, предлагаемое преп. Иоанном Лествичником: «Целомудрие есть всеобъемлющее название всех добродетелей» [13]. Утрата чистоты и добродетелей влечет и утрату целомудрия. Когда для главной героини происходит утрата целомудрия? Это не праздный вопрос, поскольку любому событию, происходящему с человеком, предшествует внутренняя подготовка — в данном случае духовная деградация личности. Из дневника Оли Мещерской мы узнаем о том, при каких обстоятельствах она становится женщиной. Очевидно, что в этот вечер она пребывает в состоянии прельщения, опьянения, помрачения ума: «Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Однако ее падение происходит не вдруг, но постепенно — она проводит вечер с Алексеем Михайловичем, флиртует с ним, не останавливает его, совершает грех, хотя, казалось бы, и имеет все возможности для того, чтобы остановиться. Это значит, что к встрече с Малютиным внутренний нравственный разлад в ней уже произошел, готовность подвергнуться соблазну уже созрела в этой юной девушке. Классная дама Оли Мещерской подслушала однажды Олин разговор с подругой, в котором Оля делилась с ней своими мыслями по поводу прочитанной ею цитаты из одной старинной книги из папиной библиотеки о том, какая красота должна быть у женщины: она перечисляет соблазнительные детали внешности женщины, а затем подчеркивает: «но главное, знаешь ли что? А ведь оно у меня есть, — ты послушай, как я вздыхаю, — ведь правда, есть? Таким образом, она начала осознавать себя девушкой, женщиной, увлеклась собственной красотой, самолюбованием, захотела быть привлекательной, желанной. Это и есть тот момент, когда ее судьба в духовном плане начинает идти по трагическому пути. Само название произведения подсказывает духовную проблему главной героини. Она увлекается химерой — «легким дыханием», фантазиями, и, как следствие, совсем «сходит с ума». Сам Бунин в разговоре с Г. Кузнецовой говорил о том, что его «всегда влекло изображение женщины, доведенной до предела своей утробной сущности» [5:469]. Православные богословы сходятся во мнении, что отцом фантазии является дьявол, который «возмечтал и наполнил ум свой образами равенства Богу, ниспал от оного безвидного, безобразного, бесстрастного и простого безвеществия ума в это многовидное, многосоставное и дебелое воображение […] и, таким образом, из Ангела безвидного, безвещественного и бесстрастного сделался диаволом» [19]. Подобным образом дьявол и человека соблазнил к греху, прельстив его фантазией — мечтой стать равными Богу без Бога. Таким образом, жизнь мечтами и фантазией, с одной стороны, является лишь подменой настоящей жизни и ее прожиганием, а с другой — благоприятной почвой для бесовских соблазнов и прилогов. Тема прилогов греховных помыслов , которая впервые была реализована в классической русской литературе XVIII в. Карамзина «Бедная Лиза», отражена и в описании падения Оли Мещерской. В рассказе можно найти основные стадии развития греха в человеке в личном плане, описанные преподобным Иоанном Лествичником. Первая стадия греха — это прилог: «простое слово, или образ какого-нибудь предмета, вновь являющийся уму и вносимый в сердце» [13]. Этот этап еще не греховен, на нем человек либо увлекается греховным помыслом, либо отказывается от помысла, и дальше грех в человеке не развивается. Вторая стадия — сочетание, которое «есть собеседование с явившимся образом, по страсти или бесстрастно» [13]. Далее происходит так называемое сосложение — «сосложение же есть согласие души с представившимся помыслом, соединенное с услаждением» [13]. На этапе сосложения «воля склоняется к осуществлению греховного помысла, и в душе появляется намерение совершить грех» [16:219]. В тексте рассказа момент созревания решимости совершить грех подчеркивается и неслучайно выбранными словами: «была опять прелестная курсив мой — А. На этом этапе Оля прельщается, происходит сочетание и сосложение с искушением, пленение им. Очень достоверно описано состояние Оли, в котором она совершает падение: «Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.. И действительно, Оля сама понимает, что в момент падения она разумно не руководит самою собой, поэтому она и не в силах противостоять искушению. Это состояние в точности описано преп. Иоанном Лествичником в его знаменитом аскетическом труде: «блудный бес гораздо больше всех употребляет это средство [помрачение нашего ума]. Часто помрачив ум, сего владыку, он побуждает и заставляет нас … делать то, что одни только сумасшедшие делают. Когда же … ум истрезвится, тогда мы стыдимся … и самих себя … и ужасаемся о прежнем нашем ослеплении» [13]. Таким образом, все фантазии Оли, ее прельщение внешним миром — это предпосылки для похищения ума и совершения греха. Иной духовный закон, описанный в рассказе, таков — однажды совершенный грех влечет за собой все новые падения: Оля Мещерская не находит в себе сил и желания остановиться. Она «совсем сошла с ума от веселья» [6: 275], она не просто держит в тайне, что стала женщиной, но начинает вести себя расковано, дерзко. Воле нет покаяния — желания восстановить утраченное целомудрие, личную связь с Богом. Это состояние также является стадией развития греха — появление греховного навыка совершение греха становится характерной чертой этого человека и его перерастание в страсть на этом этапе совершение конкретного греха становится для человека как бы жизненной потребностью. Юная героиня рассказа на странице своего дневника пишет о своей дальнейшей судьбе пророческие слова: «Теперь мне один выход... И этим выходом, и завершением ее падения становится смерть, которая и есть последняя стадия развития греха в человеке: «Смерть же телесная […] наступает, когда человек исчерпал свои личные возможности для духовного роста […]» [16: 234]. Смерть является логическим итогом греха, которому человек не желает или не может противопоставить покаяния, исцеляющего душу и ведущего ее к спасению, воскресению и бессмертию. Таким образом, отвечая на вопрос о том, что стало причинами трагедии Оли Мещерской, можно утверждать, что ее гибель обусловлена увлечением воображаемой жизнью, утратой целомудрия, неумением и нежеланием обратиться к покаянию, все это вкупе с юностью, неопытностью и легкомыслием — и есть то самое «легкое дыхание», которое прельщает и губит. В рассказе «Солнечный удар» также можно найти отражение некоторых важных христианских истин. Здесь раскрывается тема прельщения, прилогов, которая является сквозной для подавляющего большинства произведений Бунина, посвященных любви: героиня «засмеялась простым прелестным курсив мой — А. В самом начале повествования поручик и молодая женщина прельщаются друг другом, к примеру, очевиден момент сочетания и пленения поручика блудными помыслами в момент, когда он целует руку своей спутницы: «Рука, маленькая и сильная, пахла загаром.
Писатель стремиться понять, почему после отмены крепостного права так быстро разорилось и исчезло целое сословие? Ведь происходящее в Суходоле было характерно для всей России того периода. И опять предчувствия его тревожны, полны горьких ожиданий и фатальной обреченности. Как писал сам Бунин, «Суходол» относится к произведениям, «резко рисовавшим русскую душу, ее светлые и темные, но почти всегда трагические основы». А что касается «буревестника революции», то он вообще охарактеризовал «Суходол» как одну из самых «жутких русских книг». Записи, содержащие сугубо документальную основу, Бунин делал в Москве и Одессе в период с 1918 по 1920 годы. В эмиграции, немного обработав дневники, он частично опубликовал их в парижской газете «Возрождение» в 1925 году. Полностью, отдельным изданием «Окаянные дни» вышли в 1936 году. В СССР они были безоговорочно запрещены, потому их время от времени зачитывали на радиостанции «Свобода». В России книга впервые вышла ещё в советские времена — в 1990 году, тиражом 400 тысяч экземпляров в издательстве «Советский писатель». Потом она неоднократно переиздавалась. Несмотря на то, что в выражениях по отношению представителей новой власти Бунин не стеснялся, это ценный исторический источник, документ эпохи, созданный рукой мастера. И если отбросить явные эмоциональные излишества, вроде тех, которыми Бунин награждал Ленина — «планетарный злодей», «хитрый маньяк», «выродок», останется очень интересная картина первых послереволюционных лет со множеством деталей и бытовых подробностей. Так, например, когда наступало девять вечера «по царскому времени», в Петрограде было одиннадцать — «в целях экономии в осветительных материалах». Лучшие романы всех времен: эти книги должен прочесть каждый Наш мир полон удивительных историй, написанных на бумаге. Одни захватывают нас с головой и держат до самой последней страницы, другие мы просто пролистываем между делом. Выбирая книгу, никогда не знаешь, станет ли она спутником всей твоей жизни, или же вы просто проедете вместе пару станций метро. Однако есть произведения, которые оставили значимый след как в истории мировой литературы, так и в сердцах миллионов читателей.