Алексей Стахович

Алексей Стахович является стендап-комиком, а родился он в Москве в 1991 году. Алексей Стахович является стендап-комиком, а родился он в Москве в 1991 году. В имение Стаховича — Пальну, расположенную близ Ясной Поляны, Станиславский ездил за этнографическим материалом к “Власти тьмы” (1902). 31-летний Алексей Стахович в своем новом откровенном интервью рассказал, сколько за одно выступление получают комики, а также раскрыл свой ежемесячный заработок.

Алексей Александрович Стахович

Что известно о биографии российского стендап-комика Алексея Стаховича. Биография Алексея Стаховича наполнена необычными событиями и интересными поворотами. Алексей Стахович — участник шоу StandUp на телеканале ТНТ, а также других юмористических проектов. Главная» Новости» Алексей стахович стендап выступления. Алексей Стахович. Все самое интересное о комике: видео, биография, фото, новости, афиша.

Стахович, Алексей Александрович

Стендап-комика Алексея Стаховича называют необычным и неординарным артистом. Стахович Алексей Александрович. (1856-1919). Любовью к театру Алексей Стахович заразился ещё в детстве. Отец был страстным театралом. Однако Алексею Александровичу была уготована совсем другая жизнь: пажеский корпус, близость ко двору, служба в блестящем полку. Развлечения - 31 января 2024 - Новости Саратова - Алексей Стахович – стендап-комик из Москвы, резидент «Stand Up на ТНТ», участник проектов LABELCOM и «Stand Up Club #1».

Статьи сезона 2002/03. А.Стахович. Русский барин с отпечатком Англии

Их нельзя было у меня купить ни деньгами, ни славой, ни даже женщиной. Жена могла бы много раз свести меня с пути моей правды. Но и в этом отношении мне повезло. Я женился на дочери такого же сорта человека, — слишком известного своей неподкупностью, чтоб его рекомендовать.

И она принесла ко мне в жизнь все, что получила от отца. Ты не имеешь представления и о сотой доли тех испытаний, какие переживал я с женою, когда надо было отказываться от широкого благополучия, чтобы сохранить удовлетворенную гордость. И еще так недавно, всего с год назад, я имел от жены самые горячие предложения перенести со мною все испытания, все, только бы я не давал никому и ничему подавить мой свободный дух, тот дух, который составляет мое главное богатство и ее главную гордость и который является единственным и настоящим источником жизнерадостности.

Дорогой друг! Я пишу очень скучные вещи, но я прошу тебя не отнестись к этому слишком легко. Константин Сергеевич когда-то чувствовал во мне эту мою силу и — я понимал это — радовался.

Иногда, в частностях, он смешивал это с самолюбием, но, в общем, может быть, не сознательно, поддавался обаянию этой силы. И я утверждаю, что она легла в основание Художественного театра, во все его направление. Это моя сила придала такой аромат таланту самого Конст.

Она же воспитывала и лучших людей в нашей труппе. Я никогда не был педагогом сухарем, и поэтому свобода духа передавалась моим прозелитам не в виде бурджаловских формул, а в известной радующей красоте. Был один момент, когда меня такого захотели сломить, согнуть, принизить.

Это хотел сделать покойный Морозов. Придавить капиталом. Были моменты испытаний, и жена моя снова поддерживала меня бесстрашием перед материальным ничто.

Я вышел из этих испытаний нетронутым. Итак, твой друг нижеподписавшийся — человек, которому уже 50 лет, который начал зарабатывать на себя с 13 лет и продолжал беспрерывно все 37, которого всю жизнь, как к свету, тянуло к тому, что он и по сие время считает прекрасным, у которого при страстных выпадах вроде увлечений… картами или… чем-либо другим… в основе всех его поступков, хотя бы и легкомысленных, была независимость, соединенная с порядочностью и деликатностью, который за все свои ошибки расплачивался всегда сам и втридорога и заботился о том, чтобы вокруг него всем жилось радостно, который, наконец, — скажу смело — был всегда чрезвычайно чуток к тончайшей психологии других. Вот мой портрет.

Поставь теперь рядом: милого в своей непосредственности, когда она не переходит за границу, откуда начинается все, что есть наиболее противоположного независимости, — Вишневского; или талантливого, но внутренне невежественного, прекрасного, когда его ведешь по пути душевной культуры, и тяжело неприятного, когда он отдается во власть самомнения, — Москвина; или прекрасного пожизненного секретаря — Румянцева… Пойду выше: симпатичную по своему дарованию, но мелко, по-бабьи подозрительную Марью Петровну, к величайшему сожалению многих, а в особенности моему, часто отравляющую своей мелкой, обидной подозрительностью самого Орла. Поставь их всех рядом против одного меня и скажи себе по совести: не опрометчиво ли ты поступаешь, когда со вниманием прислушиваешься, что они говорят обо мне? Не принижаешь ли ты своего друга, опираясь в своих суждениях на их соображения и умозаключения, в которых пошлость умеет разглядеть крупицу правды, застилая от глаз сущность и истину?

Не забываешь ли ты, слушая их, что маленькие люди во всех явлениях видят только маленькие побуждения? Не поставишь ли ты себе в упрек, что часто видишь меня среди них только более умным и сумевшим захватить власть над ними, а не более глубоким и более благородным? Не приписываешь ли мне таких побуждений, какие легко припишешь каждому из них?

Не впадаешь ли, словом, в этот грех передо мною? И 2 не думал ли ты о том, что можешь иметь надо мной огромную силу как дружески расположенный человек, мужественно высказывающий мне все, что тебе хотелось бы сказать, и никакой силы, как только ты сходишь на другой путь. И ты, и Константин Сергеевич, и все вышеназванные лица много раз говорили мне неприятные вещи, но мне надо было бы употребить большое напряжение памяти, чтобы вспомнить эти неприятности.

Они мне были сказаны прямо в лицо, и я их скоро забыл. Но все, что было сделано против меня скрытно, по каким-то секретноуговорам, лежит на моей душе непрощенной обидой, хотя сами по себе эти факты и вовсе не значительны. Они обидны, потому что произошли от ложного, мелочного объяснения моих поступков, такого объяснения, которого — видите ли — нельзя сказать в глаза!

И ложного! И кто ж эти судьи? И с каким аршином они подошли ко мне?

Я обманул публику, я! Я один. Я сделал этому театру славу культурнейшего, или интеллигентнейшего, театра, между тем как если построже разобраться, то у нас, кроме нескольких женщин, — сплошная невежественность.

Я один обманывал публику, с величайшей борьбой вдавливая в каждого исполнителя облик умного и интеллигентного человека. А так как, с другой стороны, Константин Сергеевич строил им художественные подмостки, то невежественность и вообразила себя на недосягаемой высоте. И вот они рассматривают меня якобы на одной плоскости с собой.

И безапелляционно выбрасывают свои суждения. По мнению этой невежественности, я вял потому, что мои материальные дела плохи, или потому, что в семье что-то неладно. Куцая сообразительность!

Я равнодушен к «Царским вратам», потому что женская роль отдана не той актрисе, какой я хотел, да еще и отдана-то с каким-то клоунским вывертом… Жалкая подозрительность, вышедшая из какого-то бабьего ума! Сказал же Лужский мне прямо в глаза, что я задумал Достоевского, чтобы за переделку его получить авторский гонорар, или еще кто-то, что я под влиянием Вишневского, чтобы брать аванс не сообразили даже, что аванс не зависит от Вишневского. А кому же охота подумать, что я всю зиму сижу в своем кабинете, не ложась раньше 3—4 часов, всю зиму, и думаю о том, какими силами можно было бы вытравить из Театра пошлость, и невежественность, и рабский дух, охвативший его так же, как он охватил теперь всю Россию, и безнадежно не нахожу этих сил, и вижу, что чем дальше, тем все становится хуже, что невежественность и пошлость становятся все жирнее, что всякое поползновение мыслить глубже, благороднее и независимее должно в нашем театре или прятаться в щель или надеть фарисейскую маску, что лицемерие проникает во все поры нашего театра, и что когда я пытаюсь ввести свои идеалы на сцену, то уже нет прежней веры в меня, потому что невежественность чувствует апломб, и дело кончается таким скандалом, как на генеральной «Росмерсхольма».

А когда я стремлюсь к Конст. А сборы растут, дивиденд ширится и диктует новые требования, которые только помогают молоту, забивающему по щелям все, что было самого драгоценного в этом деле для меня. И отдыхаю я… с Южиным!

Так вот я хотел тебе все это сказать. В мое воспитание вошло, что не следует человеку самого себя так уж расхваливать. Но с тобой я себе это позволил.

Мне было бы жаль, если бы ты сделал мне больно с такой стороны, с которой я не мог бы тебе простить. Honny soit qui mal y pense! Я говорил, что хотел бы, чтобы ты, прежде чем поверить людям, поискал мотивов поглубже… Твой Вл.

Если Стахович не получил этого письма, то Немирович-Данченко, наверное, высказал ему все это. И, кажется, с тех пор и Стахович стал двигаться навстречу Немировичу-Данченко. Тем неожиданнее придирки — или, может быть, — серьезные претензии Стаховича к Немировичу-Данченко по финансовой части через год.

С начала января 1909 года, уже традиционно, Стахович председательствовал: 4 января — на заседании правления: По просьбе А. Стаховича поручено секретарю правления осведомлять А. Протоколы вел Румянцев.

Стахович, как контролер хозяйственной части, настаивает на том, чтобы в Петербургской поездке и в других казначей исполнял свои обязанности и книги велись в том же порядке, как и в Москве96. Уже из Петербурга 11 января 1909 года он писал Южину: Дорогой Александр Иванович, Еще раз благодарю за доставленное удовольствие кресло на «Холопы». Хотел заехать к тебе, но, пробывши всего три дня в Москве, я был завален делами по нашему театру и заседал по 12-ти часов подряд.

Дело удержания Качалова от гибели тоже не мало отняло у меня времени прости шутку и шутника. Искренне тебе преданный Алексей Стахович97. Он и оформит тургеневский спектакль… В феврале, по возвращении из Петербурга в Москву, Стахович — на репетициях «Ревизора».

На роль Хлестакова вместо больного А. Горева, сыгравшего первые 27 спектаклей, вводили С. И снова — серия заседаний правления под его председательством, запротоколированных Румянцевым: …А.

Стахович указал на недостатки деятельности правления, постановления которого не редко остаются лишь благопожеланиями, и призвал правление к более интенсивной работе. Немирович-Данченко горячо защищал правление, указывая на то, что у членов правления не было недостатка в желании работать, в энергии, в мужестве, но в самом складе дела есть вещи непреоборимые98. Поручено Вишневскому выработать договор и потребовать в обеспечение с ее импресарио г.

Шульца залог в размере тысячи рублей99. Как ему хочется участвовать в творческой жизни театра, как хочет он быть ему полезным, как не хватает ему художественников! Письмо Стаховича Станиславскому 23 февраля 8 марта 1909 года: Милый друг Константин Сергеевич, дорогою из Петербурга в Берлин я читал английскую книгу «Russian essays stories«.

Автор ее Maurice Barning был корреспондентом во время русско-японской войны, свободно говорит по-русски и теперь корреспондирует в «Morning Post«. Книга написана очень талантливо, правдиво и интересно. В одной из ее глав он с восторгом говорит о Чехове — писателе и драматурге, местами до преувеличения сравнивал, например, Чехова в «Вишневом саде» с Шекспиром.

Потом он переходит к знаменитому «Artistic Theatre of Mоscow» и на трех страницах изливает свои панегирики по адресу нашего театра; он семь раз видел «Вишневый сад» и целый месяц специально посещал Московский Художественный театр в Петербурге или в Москве — неизвестно. Странно, что мы ничего о нем не слыхали, а может быть, ты и знаешь, видел и беседовал с ним? Он приглашает англичан предпринимать pelerinages паломничество — фр.

Он кончает тем, что считает, что каждый интересующийся театральным искусством должен ознакомиться с первым театром мира! Рад довести все это до твоего сведения. Со мной ехал сын нашего посла в Лондоне гр.

Бенкендорф; он хорошо знаком с Barningом и увидит его на днях в Лондоне. Я поручил ему передать, что буду счастлив с ним познакомиться и при первой его поездке в Россию приглашаю его меня посетить в Москве или Петербурге , дабы я имел возможность ввести его в нашу среду и ознакомить его ближе с нашим делом. Целую ручки Марии Петровны, тебя обнимаю.

Письмо Стаховича Немировичу-Данченко 7 марта 1909 года: Дорогой Владимир Иванович, может быть, ты занят, может быть, не в духе, но не посылай меня к черту, а удостой его внимания и поверь на слово преданному другу театра, легкомысленному его директору. Ты знаешь, а может быть, даже лучше меня, во что обращается пьеса после двадцатого ее представления. Иногда между этим образчиком и первым выпуском нет ничего общего, кроме семейного сходства.

Большинство развитой публики, а с нею и я, почти всегда принимаем убежденно, или на веру, толкования Немировича и Станиславского и только иногда, с болью в сердце, подчиняемся этим Высочайше утвержденным авторитетам вкуса, литературы, техники, ума и искусства. Но принимать эксперименты неавторитетной молодежи, или недаровитых артистов мы не согласны. А бывает, что эти вкусовые эксперименты обращаются в отвратительные экскременты прости этот lapsus calami ; бывает, что замысел ваш искажен до неузнаваемости.

Имею сведения, для меня несомненные, что «Ревизор» грешит этим грехом и грешит сильно. Опасно, нежелательно и стыдно везти его таким в Петербург. Обращаю твое внимание на необходимость его нравственного и физического обновления.

Эта необходимость — ты скажешь — не составляет ни открытия Америки, ни секрета, но я настоятельно на ней настаиваю, памятуя допущенные вами шероховатости в «Горе от ума» прошлогоднего петербургского исполнения Качалов съехал с тона и замысла, Германова, Косминская — были слабые копии первоначального оригинала и проч. Менее важно, но столь же необходимо свести в баню «Синюю птицу». А у Роде в «Трех сестрах» ты, м.

До свидания, милый друг. Обяжешь, если сообщишь эти строки до сведения правления. Премьера «У царских врат» «У врат царства» по пьесе К.

Гамсуна проходит 9 марта 1909 года без него… И без него начинаются петербургские гастроли МХТ. Станиславский трогательно опекал детей Стаховича — по его поручению. По возвращению в Москву Станиславский продолжит беседовать с Крэгом о «Гамлете» — но без переводчика.

Те, кто присутствуют при этом, хохочут над невообразимо смешной смесью в речи Станиславского немецкого с русским. Друг втянул его в светскую жизнь, и он вынужден подчиняться ее этикету. Сыну Игорю Станиславский приводил в пример Мишу Стаховича, поступающего в университет102.

К концу гастролей Стахович прибыл в столицу. Он хотел в театре праздника, как он понимал его. И началась затяжная дискуссия театра со Стаховичем, отраженная в протоколах заседаний правления.

Стахович просит снять возбужденный им вопрос о прощании с публикой при открытом занавесе, так как его заподозрили в том, что, предложив поднять занавес после последнего спектакля, он хотел устроить овации К. Правление, не считая себя вправе решать этот вопрос без труппы, постановило: предложить труппе собраться для обсуждения вопроса о поднятии занавеса после последнего спектакля104. Если волнение в зрительном зале достигло угрожающих размеров, труппа просит разрешить правление выйти выбранное лицо, для объяснения причин невыхода труппы на аплодисменты.

Труппа предлагает Румянцева. В случае отказа Румянцева пригласить другое лицо, непричастное к режиссеру и актерам и не занятое в пьесе. Правление […] поддерживает желание труппы не выходить на аплодисменты публики.

Если скандал не будет погашен, то занавес после «Трех сестер» будет поднят и все участники спектакля должны будут выйти на вызовы. Для устранения скандала принять следующие меры: напечатать во всех газетах о том, что и после последнего спектакля артисты на вызовы выходить не будут. Протоколы подписаны всеми участниками заседаний, в том числе и Стаховичем.

В мае в Москве Станиславский продолжал работать с Крэгом над Гамлетом. И он, и Немирович-Данченко «не только не разочаровались» в Крэге, но, напротив, «убедились в том, что он гениален», что он «опередил век на полстолетия»106. В мае окончательно распределялись роли в тургеневском «Месяце в деревне».

Станиславский и Немирович-Данченко много беседовали о том, кто будет играть Верочку. Немирович-Данченко стоял за Коонен. Станиславский колебался между Коонен и Кореневой.

Остановиться на Кореневой убеждали его жена и Сулержицкий, его главные советчики. А тут подоспел и Стахович. Он приехал из Петербурга в Москву 1 июня — проездом в Пальну, накануне отпуска труппы, Станиславский уезжал за границу, Немирович-Данченко в Ялту, в Крым, — и невольно вмешался в «дебаты» содиректоров.

Он не мог ограничить себя решением вопросов только по финансовой части. Не зная о «разногласиях» директоров об актрисах на роль Верочки, он «случайно», прощаясь со Станиславским и Лилиной, заговорил об этом: Я горячо отстаивал Лидию Михайловну, меня поддерживали Мария Петровна и Сулер, мы обосновали наши мнения, и Конст. Я предупредил его, что напишу частное письмо Кореневой с предложением поработать вместе над Верочкою в одном единственном направлении: утрата ею Лидией, а не Верочкою некоторой вульгарности и приобретение дозы distinction, — писал он уже из Пальны Немировичу-Данченко в Крым107.

Станиславский, согласившись со Стаховичем, женой и Сулержицким, все же не видел Кореневу в Верочке: «она вульгарна», как была бы вульгарна в роли Ани в «Вишневом саде»108. С Немировичем-Данченко, побаиваясь его ревности и предупреждая ее, Стахович подробно объяснялся по поводу Верочки в другом ему письме. Тоже из Пальны.

У него была своя концепция образа: Не боясь упрека от тебя, что вмешиваюсь не в свое дело, хочу сказать два слова о Верочке в «Месяце в деревне».

Стаховичам принадлежало имение в Пальне-Михайловке. В 1875 году поступил на службу юнкером в Николаевское кавалерийское училище ; 16 апреля 1878 года из взводных вахмистров был произведён в корнеты кавалергардского полка.

В 1881 году командирован за границу для сопровождения адмирала Гейдена. В 1884 и 1886 был делопроизводителем полкового суда, а 28 июня отчислен от этой должности. В 1885 году произведен в поручики, а в 1888 году в штабс-ротмистры и назначен заведующим учебной командой.

В 1889 году назначен заведующим школой воспитанников. В 1892 году произведен в ротмистры. В 1898 году произведен в полковники.

В 1905 году назначен в распоряжение наместника на Кавказе, с зачислением по гвардейской кавалерии и произведен в генерал-майоры. В 1902 году А.

Детство и семья Изначально Алексей ничего не предполагал о том, что станет комиком, но уже в школе он стал забавлять своих одноклассников и учителей своими рассказами и шутками. Этот талант не остался незамеченным, и молодой Стахович решил посвятить себя миру юмора и развлечений. С ростом популярности социальных сетей Алексей Стахович начал активнее использовать их в своей деятельности. Он начал выкладывать свои видеоматериалы в Интернете, где они получили большую популярность. Умение исключительно быстро встроиться в интригу произведетило славного успеха, и его сегодня знают очень многие, благодаря соц.

Также Алексея можно увидеть на телевидении — он регулярно появляется в программе на канале ТНТ и поражает зрителей своими остроумными шутками и нестандартным видением мира. В некоторых выступлениях он рассказывает о своей биографии и личной жизни, сопровождая это забавными историями и пафосными жестами. Необходимо отметить, что Алексей Стахович очень открытый и общительный человек. Он всегда рад общению с поклонниками и друзьями, и его жизнь буквально переполнена яркими эмоциями и впечатлениями. Образование и карьера Алексей Стахович, известный stand up-комик, не раскрывает много информации о своем образовании. Он предпочитает фокусироваться на своей личной жизни и карьере в социальных сетях. Читайте также: Крупа из пропаренной пшеницы название и полезные свойства Стахович начал свою карьеру в области развлечений, выступая на различных мероприятиях и клубах.

Его талант и острый юмор привлекли внимание широкой аудитории, и он быстро стал известен в мире stand up-комедии. Стахович стал популярным благодаря своим оригинальным шуткам и умению прокомментировать самые актуальные общественные темы. Его выступления в социальных сетях собирают тысячи просмотров и получают множество положительных отзывов. Сегодня Алексей Стахович продолжает радовать своих поклонников новыми шутками и интересными историями из своей жизни. Его творчество продолжает развиваться, и его биография пополняется новыми достижениями и забавными моментами. Вход в Stand Up В социальных сетях Алексей делился своими мыслями, поделился кусочками своего юмора с подписчиками и получал обратную связь. Это помогло ему набрать популярность и почувствовать поддержку своих фанатов.

Благодаря своему остроумию, Стахович заметили продюсеры шоу Stand Up на ТНТ и предложили ему принять участие в проекте. Стахович согласился, и это стало началом его карьеры в Stand Up. Его непредсказуемый стиль и острые шутки стали его фирменными чертами, которые делают его выступления яркими и незабываемыми. Благодаря своим выступлениям на ТНТ и популярности в социальных сетях, Стахович стал одним из самых узнаваемых Stand Up-комиков в России. Он продолжает радовать своих фанатов новыми шутками и шоу. Первые выступления Алексей Стахович, известный российский Stand Up-комик, в своей биографии с гордостью рассказывает о своих первых выступлениях. Жизнь Алексея в соц.

Он всегда был шутником и все его близкие друзья и родственники знали, что с ним никогда не соскучишься. Переломный момент в его жизни произошел, когда он первый раз вышел на сцену и попробовал себя в жанре Stand Up. Он смешал свои личные истории с юмором, и публика взорвалась смехом. Это стало для Алексея открытием — он понял, что Stand Up — его призвание.

Родился в Санкт-Петербурге в богатой дворянской семье Орловской губернии. Его дед был драматургом-любителем, автором пьесы «Ночное», которая была популярна и не сходила со сцен театра вплоть до революции 1917 года. Отец, Александр Александрович 1830—1913 — орловский помещик и коннозаводчик, шталмейстер; увлекался итальянской оперой и французской комедией; автор ярких зарисовок, опубликованных в книге «Клочки воспоминаний».

Стаховичам принадлежало имение Пальна. В 1875 году поступил на службу юнкером в Николаевское кавалерийское училище. В 1881 году командирован за границу для сопровождения генерал-адмирала Гейдена. В 1884 и 1886 был делопроизводителем полкового суда, а 28 июня отчислен от этой должности. В 1885 году произведен в поручики, а в 1888 году в штабс-ротмистры и назначен заведующим учебной командой. В 1889 году назначен заведующим школой воспитанников.

Войти на сайт

Контакты в телефоне Алексея Стаховича Представляем новый выпуск шоу «Контакты» эксклюзивно в VK Видео. Алексей Стахович родился 28 мая 1991 года в Москве. Что известно о биографии российского стендап-комика Алексея Стаховича.

Последний барин Российской империи

Сердечно преданный и любящий К. И оба руководителя жалели Стаховича, спасавшего безнадежную Марию Петровну. Станиславский еще летом просил Немировича-Данченко: «Хорошо бы поощрить на заседании Стаховича. Он сейчас расстроен болезнью жены»77. Немирович-Данченко тут же отвечал Станиславскому: «Стаховича хорошо выберем в заседании пайщиков и пошлем ему хорошую телеграмму. Его опасения насчет кассы напрасны. Я ее совсем не буду касаться.

А если случатся кое-какие промахи в хозяйственной части, то разве мелкие и извинительные»78. Телеграмму Стаховичу посылать не пришлось, к началу нового сезона он был на месте, в Москве, его «хорошо выбрали» на заседании по приезде в Москву Станиславского. А вот опасения Стаховича насчет кассы и полгода спустя не были напрасны. Он все так же волновался и писал Станиславскому из-за границы о «делах директорских», финансовых, связанных, кстати, с постоянно нуждавшимся Немировичем-Данченко: Пожалуйста, проследи за тем, чтобы не произошло хищение нашей кассы ввиду будущих благ дивиденда. Без меня не разрешайте кредитов более или менее значительных. Необходимо из дивиденда сделать отчисления в запасный капитал, во-первых, а во-вторых, я желал бы суммы, имеющей быть причитанной, как дивиденд Немировичу, заставить его отдать кое-что79.

Да и на ближайших заседания случались бухгалтерские казусы. Уже 2 августа 1908 года правление приступило к подготовке нового сезона. Стахович не думал о юбилее. Он включился в работу «восстановления у нас хозяйственного порядка». Стахович кормил всех в ресторане сада «Эрмитаж». Утром занимались текущими проблемами — разрешениями на отпуск больным, приемом в пайщицы Паниной.

Во время заседания внизу, в фойе театра, собрались актеры, возвратившиеся из отпусков, и Лужский с Москвиным периодически спускались к ним. Вечером рассматривали годовой отчет за год до 15 июня 1908 года. По данным бухгалтерии его составил помощник Стаховича А. Воробьев, назначенный еще в начале прошлого сезона, как уже говорилось, контролером бухгалтерии, отчетности хозяйственной части и секретарем Товарищества80. Воробьев и давал пояснения. В пунктах 4 и 5 протокола заседания записано: А.

Стахович выразил удивление и неудовольствие по поводу отсутствия бухгалтера как раз в то время, когда присутствие его очень важно. Правление после подробного рассмотрения отчета постановило принять его и представить на утверждение общего собрания членов Товарищества, так как по поручению Директора-контролера материальной стороны дела А. Стаховича полная ревизия цифровых данных отчета была произведена его помощником А. Признав форму отчета, составленного по двойной системе бухгалтерии, отличной, Правление решило обязать вести все книги по двойной системе, по точным указаниям Воробьева. Правление выразило Воробьеву благодарность81. Решались вопросы, поднятые Стаховичем.

Он продолжал наводить порядок в финансовых делах. Румянцев протоколировал: Ввиду того, что не имеется никаких документов на то, что Г. Бурджалов должен Товариществу 5000 руб. Стаховичу, — постановлено: выдать А. Стаховичу вексель от Товарищества на 5000 руб. Бурджалова взять вексель на имя Товарищества на ту же сумму.

Стахович отказался от процентов за прошлое трехлетие по 15 июня 1908 г. Бурджалова 82. Стахович помогал личным кошельком и театру, и нуждающимся артистам, как помог он заболевшему Подгорному. И Станиславский пользовался кошельками меценатов в интересах театра: Думаю, такие лица, как Панина, Орлов-Давыдов, Стахович, Тарасов, не захотят брать того крупного дивиденда, который причитается на их долю. Я шепну им на ушко, чтобы они отдали эти доходы на покупку имения для Художественного театра. Но, кто знает, они могут и не послушаться меня, — кокетничал он83.

Покупка имения на Оке не состоялась. Лилина с детьми оставалась за границей. К обеду в Каретный ряд явились Немирович-Данченко — он посвящал Станиславского в театральные дела, — Книппер и Барановская; Барановскую вводили на роль Ирины в «Трех сестрах». Потом поехали к Стаховичу — у него была инфлуэнца, как говорили тогда. Он весь вечер лежал. Отдав дань обязанностям по фабрике, Станиславский приступил к репетициям «Ревизора» и «Синей птицы» — ближайших премьер сезона.

На заседании правления 19 августа постановили открывать сезон «Синей птицей», а не «Ревизором» — вопреки решению, принятому во время гастролей в Петербурге. На «Синей птице» настаивал Станиславский. В пункте 2 протокола записано: Утвержден отчет за прошлый год с 15 июня 1907 года по 15 июня 1908 г. Ища форму для ведения театральной отчетности, правление театра поручило А. Стаховичу упорядочить это дело; представленный отчет своею формою вполне удовлетворило собрание, которое постановило благодарить А. Стаховича за выполнение возложенного на него поручения.

Кроме того, собрание постановило выразить благодарность помощнику А. Стаховича А. Воробьеву за его большой труд по составлению отчета и поручило правлению и на будущее время вести отчетность по этой же форме84. В соответствии с расчетами бухгалтерии и контролеров каждому пайщику причиталось от чистой прибыли по 412 руб. Это же заседание, поощрявшее Стаховича, официально подтверждало его статус: Третьим директором на новое трехлетие единогласно избран опять А. Два несменяемых директора театра К.

Алексеев и Вл. Немирович-Данченко создатели Московского Художественного театра и третий, избираемый на трехлетие, составляют Дирекцию и являются представителями театра перед администрацией и обществом, в управлении же делами театра все они являются обязательными, но равноправными членами правления. Только вопрос о распределении ролей — в случае разногласия — дирекция решает самостоятельно, все же остальные вопросы решаются правлением большинством голосов85. На заседании правления 7 сентября 1908 года А. Стаховичу было поручено «выяснить способ контроля костюмерной части»86. Оба «несменяемых» директора старались, как могли, доказать Стаховичу, жалея его, как он нужен театру, и нагружали его поручениями.

А перед выпуском «Синей птицы» он был не просто нужен. Он с его знанием французского языка был необходим. Ждали Метерлинка. Премьера «Синей птицы» состоялась 30 сентября 1908 года. Метерлинк хотел приехать в 20-х числах сентября. Планировалось, что навстречу ему на границу поедет Стахович, а в Москве на вокзале его встретит труппа.

Писатель так и не приехал, но сюжет — Стахович встречает Метерлинка — стал одним из самых смешных на ближайшем капустнике. Пародию на предполагаемую встречу Стаховичем Метерлинка сочинял Сулержицкий. Станиславский вспоминал об этой шутке Сулержицкого: В 1908 году он самозабвенно сочинял для капустника шуточные телеграммы к приезду Метерлинка: якобы автор «Синей птицы» едет на автомобиле из Франции в Художественный театр, и с пути его следования сыплются телеграммы. Пердю монокль. Рьен вуар» «Потерял монокль. Ничего не вижу».

А из Хотькова, где был в то время большой монастырь женский , получено следующее сообщение: «Хор монахов второй день поет патриотическую кантату Саца в ожидании Метерлинка или Стаховича. Идет дождь…»87. В ту осень Стахович грустил, хандрил. А с ним было весело. Труппа полюбила его. Он был трогателен в самоотдаче театру.

Недаром Станиславский, наставляя Гзовскую перед ее вступлением в труппу, говорил ей: В театре есть четыре чистых отношения к самому делу: жена, Москвин, Стахович и я отчасти Сулер, но его тянет к земле …88. Немирович-Данченко в этот ряд Станиславского не попадал. Немирович-Данченко для него — всего лишь «компетентный человек». А Немирович-Данченко чистоту помыслов Станиславского и в 1908-м не подвергал сомнению, замечая в труппе многих актеров, исключая Москвина, «не свободных от мелких душевных мотивов». И в 1908 году он подтверждал: «Вы — колосс среди всех по чистоте отношения к делу»89. И двигался в сторону Стаховича… После юбилейных торжеств Стахович — снова в Европе.

В Меране — на курорте, излюбленном с середины прошлого века русскими туберкулезниками… И со своей тоской по Москве. По Художественному театру. И его — в Москву. Весь ноябрь 1908 года и почти весь декабрь он отвечал своим корреспондентам… Он весь — в этих единичных сохранившихся ноябрьских письмах. Желал бы услышать твое мнение о делах и «духе» театра. Essor полет — фр.

А как ваш моральный essor полет? Вспомни, что у тебя приятель, тоскующий на чужбине. На твоем месте я давно бы написал, без унизительного для меня напоминания. То, что я проделываю в Меране, называется не жизнью, а житием без причисления к лику святых. Ты позавидовал мне при моем отъезде, с наслаждением уступил бы тебе мое место и взял твое. Живу в подлом, скучном месте, природа и теплая погода оставляют меня холодным вольный перевод с французского , принадлежность Мерана к стране, произведшей незаконную аннексию, мне тоже довольно безразлична, ибо я славянофил беcтемпераментный, а однообразие, отсутствие развлечений и отдаленность от МХТ — вот мое горе.

Напиши мне и о Крэге, и о Грассо, и об Орле. Кланяюсь всем нашим дамам, которые этого стоят, — целую ручки. Думаю попаcть в Москву не раньше нового года. Будет ли готов «Ревизор» к этому времени. Мой почтительнейший поклон и привет твоей жене. Твой А.

Письмо Стаховича Подгорному 23 ноября 1908 года: Милый Николай Афанасьевич, Очень рад был узнать, что Вы вернулись в Москву, в свое первобытное состояние. Надеюсь, что Ваше здоровье удовлетворительно и что московская осень не ухудшила вашего состояния. Втянулись ли Вы в службу и в чем вы заняты? Получаю известия из Москвы, не очень меня радующие; с «Ревизором» затягивается, Константин Сергеевич нервный и переутомленный, работа не спорится, театр больше 3-х пьес не поставит в этот сезон и проч. Дома у меня благополучие тоже среднее. Жена провела весьма дурное лето в России, осенью она была довольно удовлетворительна за границею.

Я живо себе представил и даже увидел все обстановку, грудастую Надежду Дмитриевну, растрепанную, в холщевой блузе; темпераментного Вишневского, вскакивающего и нагибающегося к чьему-нибудь уху для замечаний и излияний. Предоставляю тебе судить — были ли мне приятны эти ожившие воспоминания… Спасибо, друг, за письмо. Форма его очаровательна, но суть не весьма утешительна. Горизонт не розовый. Хорошо и то, что, судя по письму, ты не в унынии и не утратил жизни и работоспособности. Издали, по слухам, мне трудно разобраться — кто из вас прав.

Верю, что вы все правы, но дело все-таки плохо идет вперед. А не решить ли раз и навсегда, бесповоротно, что больше двух постановок на сезон художественно поставить немыслимо. Обидно, а придется это решить. Стыдно, а неизбежно. Но пока этого не решили, почему ты пишешь, что «У царских врат» вряд ли пойдет? Или что-нибудь другое намечено?

Как оно оказалось в архиве Немировича-Данченко?

Виленкин, И. Виноградская и И. Соловьева, появилась Галина Юрьевна Бродская.

С приходом в сектор Г. Бродская для меня с давних 60-х просто Галя стала принимать участие в подготовке нового Собрания сочинений Станиславского, в двухтомнике «Московский Художественный театр. Сто лет» и в других наших проектах. Параллельно она стала сочинять свои собственные книги, так или иначе основанные на богатых архивных материалах мхатовского музея.

В конце концов, на рубеже века Г. Бродская выпустила двухтомник «Алексеев-Станиславский, Чехов и другие. Вишневосадская эпопея». Название было не особо удачным, но книга оказалась успешной.

Бродская в теме, исхоженной десятками чеховедов, нашла множество совершенно неизвестных поворотов и материалов, связанных с написанием и бытованием последней чеховской пьесы. Двухтомник имел очень хороший резонанс, Г. Бродская продолжала работать над нашими общими темами, но параллельно работала над своей книгой. Честно говоря, я тогда об этой ее работе ничего не знал: Галя была абсолютно добросовестным, знающим, прекрасным и очень скромным работником, но в ее характере была очевидная и трудная для общения закрытость.

Ее душой владели разнообразные опасения, иногда мне удавалось эти страхи развеивать, но, в общем и целом, она старалась не афишировать своих будущих работ. И вот спустя десять лет после ухода Г. Бродской одна близкая приятельница Гали еще со времен ленинградского театрального института, а именно Алла Цыбульская, получила из Москвы рукопись почти законченной и никому неизвестной книги. Она была посвящена Алексею Стаховичу, одному из самых близких к Станиславскому людей в предреволюционном Художественном театре.

Ознакомившись с текстом, я понял, что он достоин того, чтобы быть представленным «городу и миру». Не только в память о Г. Бродской, но и по значимости героя этой рукописи. Надо сказать, что реальная личность Стаховича в сознании большинства соотечественников на протяжении многих десятилетий была почти полностью закрыта той комической транскрипцией, которой реальный Стахович подвергся в «Театральном романе» Булгакова.

С легкой руки писателя за Стаховичем закрепилась блестящая комическая отсылка к «покойному генерал-майору Клавдию Александровичу Комаровскому-Эшаппар де Бионкуру, командиру лейб-гвардии уланского его величества полка», с которым случилась совершенно необыкновенная история. Ну, натурально, сел в первом ряду, смотрит… Не помню, какую пьесу играли, но очевидцы рассказывали, что во время картины, где был изображён лес, с генералом что-то сделалось. Лес в закате, птицы перед сном засвистели, за сценой благовест к вечерне в селенье дальнем… Смотрят, генерал сидит и батистовым платком утирает глаза. После спектакля пошёл в кабинет к Аристарху Платоновичу.

Его величеству. Почувствовав призвание быть актером вашего величества Независимого Театра, всеподданнейше прошу об отставке. Специально разбудили. Что там с моим Эшаппаром?

И лёг спать». С этим замечательным пассажем Алексей Стахович вошел в театральную историю во всяком случае, в ту, что началась после выхода в свет «Театрального романа» в 1965 году. Бродская восстанавливает реальную фигуру А. Стаховича в контексте предреволюционной жизни Художественного театра.

Восстанавливает в стиле «трудов и дней», точнее в стиле той документальной драмы, высшим достижением которой стала трилогия Ольги Радищевой «Станиславский и Немирович-Данченко. История театральных отношений» книги вышли одна за другой в 1997—1999 гг. Трилогия О. Радищевой для всех, кто занимается историей Художественного театра, стала во многих отношениях переломной.

Галина Бродская не просто работала в Музее МХАТ рядом с Радищевой, ее рукопись, мне кажется, во многих отношениях была вдохновлена радищевской трилогией. Выбор героя очень близкого создателям Художественного театра , сложнейшее положение Стаховича между двумя «противоположниками», сам стиль театроведческой летописи, построенной на документах, — все отсылает к работе Радищевой. Стахович был не только генерал-майором и адъютантом великого князя Сергея Александровича. Бросив карьеру, он стал одним из содиректоров МХТ до этого, с 1902 г.

Стахович был единственным в МХТ, кто был на дружеском «ты» с самим «Орлом» так за глаза именовали в театре Станиславского. Он дублировал Станиславского во многих его ролях: князе Абрезкове, Шабельском, графе Любине, играл Репетилова, Степана Верховенского в «Николае Ставрогине», репетировал роль Коховцева в «И свет во тьме светит». Кроме того, был одним из создателей Второй студии. Без него трудно представить сейчас действительную историю Художественного театра в самые плодоносные его годы.

Станиславский вспомнил покойного Стаховича на юбилее Второй студии в 1926 году: «Очутившись после дворца в своей собственной кухне, вдали от детей, лишенный всего имущества, потерявший здоровье, почувствовавший старость, усомнившись в своих силах для дальнейшей работы, он боялся стать в тягость другим, впал в тяжелую меланхолию и мечтал о смерти как об единственном выходе. Он жил как артист и эстет, а умер как военный, который не хотел сдаться». В 1926 советском году Станиславский не захотел в деталях вспомнить уход Стаховича из жизни, его самоубийство. Это сделала Марина Цветаева, сделала с близкого расстояния, в упор, сумев осмыслить уход Стаховича как уход целой эпохи, которая породила Художественный театр и тот век русской культуры, что теперь именуют серебряным.

Приведу несколько замечательных наблюдений поэтессы: «Очень высокий рост… гибкая прямизна, цвет костюма, глаз, волос — среднее между сталью и пеплом. Помню веки, из породы тяжелых, редко дораскрывающихся. Веки природно-высокомерные. Горбатый нос.

Безупречный овал. Толпа была огромная. Все чужие. Я шла, чувствуя себя наполовину мертвой, умирая с каждым шагом — от всех чужих вокруг, от него — одного — впереди.

Автомобили сворачивали с дороги. Я этим немножечко за него гордилась. Они трогательно пели». Рассказ о том как впервые появился за кулисами Охотничьего клуба Первое помещение Художественного театра.

Цветаевой в великокняжеской свите красавец адъютант Стахович. Последняя деталь замечательно соединяет реальный образ Стаховича с той прекрасной легендой «Театрального романа», который Булгаков хотел назвать «Записками покойника». Станиславский еще отдыхал в Кисловодске. Немирович-Данченко с 1 августа был на месте.

Он раньше Станиславского уходил в отпуск и раньше возвращался в Москву перед началом нового сезона. Так было условлено между ними. В штатском, элегантен, красив, бодр. Просит меня учить его, вводить в дело, по-товарищески.

Вообще, видимо хочет быть чем-нибудь и доказать свою работоспособность, — писал Немирович-Данченко жене 10 августа 1907 года, уже к этому времени сильно переутомленный 1. Дел было много. Срочно надо было завершить распределение ролей в пушкинском «Борисе Годунове», намеченном первой премьерой сезона. Еще весной Немирович-Данченко дал Лужскому, второму режиссеру спектакля, ряд указаний о времени и истории правления Бориса, распределил по картинам всех участвующих — актеров, сотрудников, учеников, и Лужский налаживал «народные» — массовые сцены.

Но никак не могу пережевать Шуйского — Качалова. Стаховичу рисуется трафаретный образ сценического резонера, — писал Немирович-Данченко тогда Станиславскому 2. В его распределении: Вишневский — царь Борис, Москвин — Самозванец. Они и играли на премьере эти роли.

Стахович, по обыкновению, вмешивался в творческие вопросы, выявляя свой консервативный для художественников театральный вкус. В окончательном варианте Шуйского получил Лужский, конечно, больше подходящий роли; Качалов назначался на роль Пимена и играл ее в спектакле. Отдельно он встретился с Москвиным для разговора о роли Самозванца и постановочного замысла «Бориса». В таких индивидуальных — интимных, как он говорил, — разговорах он пытался втянуть артиста «в самые недра души пьесы и образа», им уже разведанные.

Он придумал для Москвина: …образ очень интересный, но огромной трудности […] Самозванец […] «архистратиг Михаил»: светлый, мстительный рок, пронесшийся над головою Бориса, легендарный, воскресший Дмитрий в образе гениального безумца Гришки Отрепьева. Я влюблен в этот образ, в его безумные глаза при кривой ноздре и бородавках портрет Самозванца исторический , в его священное призвание — погубить Бориса, построившего свою власть на убийстве, в его вдохновленность. Соответственно с этим образом и вся трагедия рисуется не такою реальною, как были «Федор» и «Грозный», а как бы исторической легендой, поэтической песней о Борисе и Гришке Отрепьеве. Есть тут какая-то новая нота романтизма, которой так удивительно помогают чудесные стихи Пушкина 3.

В соответствии с этим романтическим замыслом роли Самозванца и всего спектакля виделись ему и остальные образы: Пимен — не просто старец, а бывший богатырь, обратившийся в летописца, Курбский — не просто молодой боярин, а витязь из тех, каких рисовал Васнецов, точно Руслан, Ксения — не просто царская дочка, какая-то Мстиславская из «Федора», а сказочная царевна. Марина — не просто польская девушка, а сверкающая красотой и огневостью честолюбия шляхтянка. Вишневского я сдал пока Станиславскому, пусть возится с ним. Но и Борис — удрученный, затравленный совестью лев 4.

Алексей Александрович Стахович Стахович в принципе не одобрял подобных «умствований». К тому же у него, как и у Лужского, был свой образ Самозванца «бравый, талантливый, энергичный, ловкий актер», а отнюдь не архистратиг… 5 , и свои представления о будущем спектакле. Он виделся ему, как и Лужскому, в эстетике «Царя Федора» и «Ивана Грозного», если и не «натуралистического историзма», то совершенно лишенным романтики. Лилина оставалась в Кисловодске.

Вишневский пригласил на обед И. Москвина и В. Нелидова, заведующего репертуаром Малого театра. С супругами Нелидовым и О.

Гзовской, молодой актрисой Малого театра, и со Станиславским Немирович-Данченко встречался в июле в Кисловодске, где он тоже отдыхал и «чинился»; Гзовская тогда же по личной инициативе проходила в Кисловодске со Станиславским свою новую роль в Малом театре — Психеи в пьесе Ю. Жулавского «Эрос и Психея». Она увлеклась этими занятиями, впервые постигая в работе со Станиславским элементы внутренней актерской психотехники. Станиславский познакомил ее и с голосовыми и пластическими средствами выразительности.

Его озаботил этой «отраслью» в актерском искусстве, развитой у французов, все тот же Стахович: «В число твоих забот о русском искусстве и театра внеси, ради Бога, эту отрасль. Большое тебе скажут спасибо. В особенности подобает обратить внимание на русских актрис», —писал Стахович Станиславскому из Парижа в марте 1907 8. Перед отпуском они обсуждали эту тему.

И Станиславский увлекся ученицей. Такой — «своей» молодой актрисы, какой была для Немировича-Данченко Германова, — талантливой, увлеченной его идеями и готовой следовать за ним в пробах складывавшейся в его сознании будущей «системы» работы актера над ролью, — в своем театре он не находил. Оба они — Нелидов и Гзовская — «очень сильно атакуют Станиславского. И мы с ним говорим о том, что обоих надо взять в Художественный театр?

Еще весной Стахович передал Немировичу-Данченко, работавшему с Германовой, чью-то фразу: «Владимир Иваныч не допустит ни одной интересной актрисы на наш театр». Все эти подозрения, рисующие меня в очень неважном виде, меня нисколько не волнуют до тех пор, пока Вы, Вы один, не верите им, потому что никого в Театре я не считаю таким чистым человеком, как Вас»,— писал Немирович-Данченко Станиславскому 9. Противился он и приглашению в театр Нелидова. Переписка по-прежнему занимала в их отношениях, личных и производственных, важное место.

Более важное для Немировича-Данченко, чем Стахович подле Станиславского. Не поднимаясь над личными пристрастиями, Стахович очень старался достойно исполнить свою посредническую миссию. Но она не приносила желаемых результатов. Немирович-Данченко действительно был против вступления Гзовской в труппу, но скорее потому, что считал неэтичным поступок актрисы, много занятой в репертуаре и покидающей театр в начале сезона 10.

Ленский рассчитывал на талант Гзовской; он дал ей три роли молодых героинь в премьерных спектаклях сезона. К тому же Ленский был его личный друг. До приезда Стаховича Немировичу-Данченко пришлось думать и о репертуаре сезона. Накануне открытия его он получил известие о том, что байроновского «Каина», включенного в репертуар, «весь синклит Синода единогласно запретил»; а «Каином» Немирович-Данченко хотел открыть сезон, если бы трудоемкая работа над «Борисом Годуновым» затянулась одних костюмов надо было изготовить 160 : Будет не менее эффектно.

Может быть эта пьеса и не для gros du public , но меня она все больше волнует. Если бы удалось вызвать в Леонидове трагизм, а Качалова взвинтить на огневого, мечущего молниями Люцифера — то эффект был бы удивительны 11. Он не мог смириться с запретом и надеялся на то, что Стахович добьется пересмотра решения Синода. Немирович-Данченко рассчитывал на его столичные связи.

Сегодня Стаховича отправляем хлопотать о «Каине», — сообщал Немирович-Данченко 19 августа жене 12. И в двадцатых числах августа — ей же: Стахович ездил в Петербург хлопотать о «Каине», виделся с митрополитом и экзархом и добился пересмотра вопроса о «Каине». Теперь ждем ответа 13. Поездка эта не увенчалась успехом.

До приезда Станиславского он не предпринимал никаких усилий на этом фронте. Станиславский прибыл в Москву 15 августа. Стахович встречал его на вокзале, прождав три часа. Опоздал поезд.

Стахович остался обедать и вводил Станиславского в курс театральных дел. Интересом к Метерлинку, к «чудесному аромату», которым «благоухают» его пьесы, заразил Станиславского Мейерхольд, репетировавший в Студии на Поварской метерлинковскую одноактную пьесу «Смерть Тентажиля». Еще на Кавказе Станиславский получил письмо от Метерлинка, но не осмелился ответить ему на французском. Дома Станиславский обнаружил письмо от Гзовской, в котором на трех страницах она извинялась за то, что беспокоит его в день приезда, но просит принять ее.

Вечером она явилась к Станиславскому в Каретный ряд, «умоляя» взять ее в Художественный театр хотя бы статисткой. Но Станиславский не мог решить этот вопрос самолично, хотя ему этого хотелось; надо было провести его через утверждение пайщиками. Он не подозревал как обострит Гзовская, а потом и Нелидов, его отношения с Немировичем-Данченко, приведенные, казалось, к относительному умиротворению. Хотя, конечно же, не следовало обольщаться: все оставалось как было прежде.

Жене Станиславский писал о том вечере в компании со Стаховичем и Гзовской. Мнение Стаховича для него чрезвычайно важно: Стаховичу она понравилась, хоть он и не пришел от нее в экстаз. Завтра этот вопрос решается на заседании. Я проводил ее со Стаховичем до ее квартиры пешком, так как устал сидеть.

Взял ванну и теперь пишу тебе. Настроение пока бодрое. Качалов вернулся и не пьет больше водки […]. Мария Петровна, жена Стаховича, не очень хорошо себя чувствует и в полухандре 15.

Станиславский назвал его заседанием «по репертуару»: надо было сверстать афишу нового сезона с учетом неопределенности с «Каином». Заседавшие «бухнулись», словом Немировича-Данченко, в театральные разговоры и разошлись в час ночи. Обсуждения репертуара фактически не получилось. Командовал заседанием Станиславский, безоглядно следуя бушевавшим в нем эмоциям.

Стахович, надумавший искоренить в работе хотя бы дирекции «миленький всероссийский халат», на первом ее заседании в этом своем новом качестве оказался бессилен. Именно Станиславский не подчинялся элементарным требованиям дисциплины, а третий директор лишь подчинялся первому, во всем разделяя его точку зрения — ведь он присягнул, официально вступая в должность, служить малейшим прихотям художественной фантазии Станиславского, — и, как всегда, пытался сохранить равновесие в отношениях руководителей. Свидетельство о том, что происходило в тот вечер на заседании «по репертуару» в доме Станиславского с участием Стаховича, оставил Немирович-Данченко. Он писал жене 19 августа 1907 года: Константин полон сил, энергии, желания работать.

Но первый же вечер, когда у него было заседание, на которое я с Вишневским въехали прямо с вокзала от Федотовой, — он повел себя глупо. Заседание было важное для решения вопроса о «Жизни человека». Вишневский и Федотова уговаривали меня не торопиться, отложить телеграммой заседание до другого дня, я отказался… Едем на железной дороге, я и говорю Вишневскому: вот мы рисковали быть залитыми дождем, тряслись по проселочной дороге 18 верст, а приедем, и Конст. Я даже не ожидал, что окажусь в такой степени пророком.

Только что я вчера приехал, приходит ко мне Гзовская… И идет рассказ о том, что Гзовская, якобы «отравленная» уроками Константина, не может больше ни одного дня оставаться в Малом театре и предлагает себя в Театр теперь же, несмотря на то, что Ленский дал ей три главных роли в новых пьесах сезона. Нечего и говорить, что Константин за то, чтобы немедленно принять ее. Стахович, конечно, его вполне поддерживает. Москвин и Вишневский ждут, что скажу я.

Я защищаю такую точку зрения: Гзовская Малому театру сейчас очень нужна. Отказываться от службы накануне открытия занавеса противоречит самой элементарной этике. Такому человеку нельзя верить. Таким же образом она откажется служить у нас, когда ее соблазнит какое-нибудь еще более интересное дело, чем наше.

Ленский только что устанавливает новое дело в Малом театре, для него уход Гзовской будет ударом. И все это не что иное, как интрига Нелидова против Ленского, желание подложить ему свинью. Хотите Вы участвовать в этом грязном деле? Я думал, что вопрос решится в 5 минут.

Куда тебе! Загорелось у Константина, и подай ему Гзовскую сейчас. Стахович продолжает поддерживать его. И мы разговариваем по этому поводу два часа, пока я не потребовал в качестве директора отложить этот вопрос и заняться более важным для нас — вопросом о «Каине» и «Жизни человека».

Вопрос отложили. На другое утро я написал Константину письмо, объяснив ему, что он горячится, что наш Театр был всегда чист и процветал не отниманием у других театров нужных артистов и т. Он ответил: «Вы правы». Трудно, ох как трудно бороться с этим самодурством.

Потом Стахович тоже говорил, что я прав 16. Решения о приеме Гзовской в Художественный театр заседание 17 августа не приняло. Москвин и Вишневский согласились с мнением Немировича-Данченко. Станиславский, поддержанный одним Стаховичем, подчинился: «Все за прием, но этическая сторона очень сложна» 17.

Гзовская осталась в Малом, играла на открытии сезона в Малом в новой сценической редакции шекспировского спектакля «Много шуму из ничего», но занятия со Станиславским не прекращались и дома у него, и в ее доме, и в репетиционных помещениях театра. Очень скоро они обернулись стычкой Гзовской и Германовой и очередным витком напряженности в отношениях их учителей. Наблюдая Станиславского, вернувшегося к делам, Немирович-Данченко думал про себя, а потом делился с женой: Обострение, которое обнаруживается только к ноябрю-декабрю, — уже в августе налицо. Лучше бы уж он был утомлен, чем полон сил, потому что полный сил он еще более купец.

Ну, посмотрим. Нервы и у него, и у меня еще настолько сильны, что мы легко отбрасываем пока камни преткновения и стараемся идти дружно… 18. Он и здесь оказался пророком. Действительно, обострение достигло максимума к концу ноября — в декабре из-за стычки Германовой и Гзовской.

Инцидент «Гзовско-Германовский», как называл его Стахович, заключался в том, что Гзовская, прием которой в труппу перенесли на следующий сезон, продолжала заниматься со Станиславским и его помощником Н. Александровым в помещениях театра. В один из ноябрьских дней репетиционный зал, где занималась Гзовская, потребовался Германовой — она по поручению Немировича-Данченко вводила молоденькую Л. Дмитревскую, поступившую в школу, на роль Натальи Дмитриевны в «Горе от ума».

Он начал сниматься в кино в 1915 году, а два года спустя присоединился к Временное правительство России как руководитель его Театральной комиссии. Сергей Волконский. Лучшей его ролью была роль Степана Верховенского в Николай Ставрогин [на основе Беси к Достоевский ], где он был самим собой », - считает историк театра Вадим Шверубович.

Он был помещен в пажеский корпус, по окончании коего зачислен в кавалергарды. Развитие его карьера получила после назначения Стаховича адъютантом великого князя Сергея Александровича. Занимая этот высокий пост, он часто бывал при дворе, активно участвуя в светской жизни. Адъютанты Сергея Александровича сплошь были театралами. Стахович тоже не избежал этого увлечения, и сам начинает участвовать в домашних спектаклях.

Как вспоминает художник Сергей Маковский, Стахович бывал у его родителей в Петербурге и пел в домашних постановках опер. Благо, это позволял сильный и приятный баритон. Несколько раз он даже соревновался в пении с итальянскими певцами-профессионалами. Об исключительной красоте и выразительности голоса Стаховича вспоминают многие, от Маковского до Цветаевой. Стахович был очень высок ростом, и выглядел чрезвычайно представительно как в форме, так и в штатском костюме. За его умение одеваться и джентльменские манеры, современник назвал его "русским барином с английским отпечатком". Именно Стаховичу довелось познакомить семью великого князя со Станиславским. После спектакля "Уриель Акоста" 1898 г.

Позднее именно он устроил для Станиславского дивертисмент в доме великого князя, что стало для последнего этапным событием: к нему потянулся свет. С тех пор Стахович успел заболеть Художественным театром и стать личным другом Станиславского. В 1902 году он приглашает его в Пальну, и Станиславский изучает натуру для постановки пьесы "Власть тьмы". В последующие годы Стахович оказал немалое влияние на Станиславского. Еще в 1903 году Станиславский пишет в записной книжке о том, что "манера одеваться и держаться - это вещи условные вытекаю[щие] однако из жизни - надо знать эти условности и их происхождение". Эти слова - плод раздумий над предложением Стаховича создать специальный класс для изучения манер, светского поведения и костюма. В 1904 году Стахович облегчает положение руководства театра во время конфликта с Саввой Морозовым. На собрании пайщиков он вносит в кассу Товарищества взнос в 20 тысяч рублей и избирается в Правление.

Позднее он дважды выбирался третьим директором театра в сезонах 1905-1906 и 1910-1911 гг. После того, как Сергей Александрович трагически погиб от рук террориста Каляева, Стахович вышел в отставку в чине генерал-майора 1907 г. На сцене он начинает с роли князя Абрезкова в "Живом трупе" Толстого как дублер Станиславского.

СТАХОВИЧ Алексей Александрович

Алексей Стахович заявил журналисту Карену Адамяну для его Youtube-канала "Макарена", что его заработок вырос вдвое за год. За предыдущий год я зарабатывал где-то 500 тысяч в месяц. Сейчас в середине года выходит примерно один миллион рублей в месяц. Говоря про свой заработок, Алексей Стахович заметил, что меньше всего ему удается заработать в июле и январе. Надо в контексте года смотреть. Где-то снялся — пришли бабки, выступил — пришли бабки, принял участие в гастролях — пришли бабки.

В 1911-1919 годах — актёр МХТ. С 1915 года снимался в кино. Грибоедова Репетилов. Толстого князь Абрезков.

Однажды вам может не хватить денег на модный наряд… Элегантность - это прежде всего знание неких принципов, на которые можно нарастить и манеры поведения в частных ситуациях, и знание моды, и стиль жизни вообще. Если вы их знаете, журналы мод, реклама или персональный имиджмейкер будут помогать вам в огранке своей индивидуальности в соответствии с требованиями сезона. Если нет - вы будете всего лишь, извините, куклой в их нежных, тянущих из вас деньги руках. Возьмем, например, МХАТовских актеров и актрис старой школы. Про их элегантность, вальяжность, умение красиво одеваться, красиво любить, остроумно говорить, ходили легенды все советское время. Выросли ли они все в большом свете? Как раз нет, но у них были хорошие учителя, которые обучали их и принципам, и частностям сложной науки изысканного стиля жизни. Основал "класс манер, выправки и светского поведения" maintien Московского Художественного театра Алексей Александрович Стахович. Стахович родился в Петербурге 21 января 1856 г. Его дед был драматургом-любителем, автором пьесы "Ночное", которая была популярна и не сходила со сцен театра вплоть до революции. Отец увлекался итальянской оперой и французской комедией. Он - автор ярких зарисовок, опубликованных в книге "Клочки воспоминаний". Стаховичам принадлежало имение Пальна, недалеко от Ясной Поляны. Отсюда частые встречи и дружеское общение со знаменитым соседом, графом Л. Семья владела конезаводом, и мужчины рода традиционно были страстными лошадниками. Так Александр Стахович провел в свое время занимательное исследование того, какой конь являлся прототипом толстовского Холстомера. В общем, перед молодым Стаховичем открывалась проторенная дорога выходца из хорошей семьи, по которой он и поскакал. Он был помещен в пажеский корпус, по окончании коего зачислен в кавалергарды. Развитие его карьера получила после назначения Стаховича адъютантом великого князя Сергея Александровича. Занимая этот высокий пост, он часто бывал при дворе, активно участвуя в светской жизни. Адъютанты Сергея Александровича сплошь были театралами. Стахович тоже не избежал этого увлечения, и сам начинает участвовать в домашних спектаклях. Как вспоминает художник Сергей Маковский, Стахович бывал у его родителей в Петербурге и пел в домашних постановках опер. Благо, это позволял сильный и приятный баритон.

Сергей Волконский. Лучшей его ролью была роль Степана Верховенского в Николай Ставрогин [на основе Беси к Достоевский ], где он был самим собой », - считает историк театра Вадим Шверубович. Марина Цветаева описала эффект, который это произвело на художественные круги Москвы и оставила выразительный портрет этого человека в своем эссе «Смерть Стаховича».

На следующий день он сам посмотрел сцену в корчме, и нашел, что «хорошо», но «много лишних подробностей» 7. И он, как и Немирович-Данченко, перерос эстетику раннего Художественного театра. Хотя видел его будущее на других путях. До приезда Стаховича Немирович-Данченко успел еще объясниться с Леонидом Андреевым — театр затянул постановку «Жизни человека», пьесу читали труппе и одобрили в начале прошлого сезона. Вишневский пригласил на обед И. Москвина и В. Нелидова, заведующего репертуаром Малого театра. С супругами Нелидовым и О. Гзовской, молодой актрисой Малого театра, и со Станиславским Немирович-Данченко встречался в июле в Кисловодске, где он тоже отдыхал и «чинился»; Гзовская тогда же по личной инициативе проходила в Кисловодске со Станиславским свою новую роль в Малом театре — Психеи в пьесе Ю.

Жулавского «Эрос и Психея». Она увлеклась этими занятиями, впервые постигая в работе со Станиславским элементы внутренней актерской психотехники. Станиславский познакомил ее и с голосовыми и пластическими средствами выразительности. Его озаботил этой «отраслью» в актерском искусстве, развитой у французов, все тот же Стахович: «В число твоих забот о русском искусстве и театра внеси, ради Бога, эту отрасль. Большое тебе скажут спасибо. В особенности подобает обратить внимание на русских актрис», —писал Стахович Станиславскому из Парижа в марте 1907 8. Перед отпуском они обсуждали эту тему. И Станиславский увлекся ученицей.

Такой — «своей» молодой актрисы, какой была для Немировича-Данченко Германова, — талантливой, увлеченной его идеями и готовой следовать за ним в пробах складывавшейся в его сознании будущей «системы» работы актера над ролью, — в своем театре он не находил. Оба они — Нелидов и Гзовская — «очень сильно атакуют Станиславского. И мы с ним говорим о том, что обоих надо взять в Художественный театр? Еще весной Стахович передал Немировичу-Данченко, работавшему с Германовой, чью-то фразу: «Владимир Иваныч не допустит ни одной интересной актрисы на наш театр». Все эти подозрения, рисующие меня в очень неважном виде, меня нисколько не волнуют до тех пор, пока Вы, Вы один, не верите им, потому что никого в Театре я не считаю таким чистым человеком, как Вас»,— писал Немирович-Данченко Станиславскому 9. Противился он и приглашению в театр Нелидова. Переписка по-прежнему занимала в их отношениях, личных и производственных, важное место. Более важное для Немировича-Данченко, чем Стахович подле Станиславского.

Не поднимаясь над личными пристрастиями, Стахович очень старался достойно исполнить свою посредническую миссию. Но она не приносила желаемых результатов. Немирович-Данченко действительно был против вступления Гзовской в труппу, но скорее потому, что считал неэтичным поступок актрисы, много занятой в репертуаре и покидающей театр в начале сезона 10. Ленский рассчитывал на талант Гзовской; он дал ей три роли молодых героинь в премьерных спектаклях сезона. К тому же Ленский был его личный друг. До приезда Стаховича Немировичу-Данченко пришлось думать и о репертуаре сезона. Накануне открытия его он получил известие о том, что байроновского «Каина», включенного в репертуар, «весь синклит Синода единогласно запретил»; а «Каином» Немирович-Данченко хотел открыть сезон, если бы трудоемкая работа над «Борисом Годуновым» затянулась одних костюмов надо было изготовить 160 : Будет не менее эффектно. Может быть эта пьеса и не для gros du public , но меня она все больше волнует.

Если бы удалось вызвать в Леонидове трагизм, а Качалова взвинтить на огневого, мечущего молниями Люцифера — то эффект был бы удивительны 11. Он не мог смириться с запретом и надеялся на то, что Стахович добьется пересмотра решения Синода. Немирович-Данченко рассчитывал на его столичные связи. Сегодня Стаховича отправляем хлопотать о «Каине», — сообщал Немирович-Данченко 19 августа жене 12. И в двадцатых числах августа — ей же: Стахович ездил в Петербург хлопотать о «Каине», виделся с митрополитом и экзархом и добился пересмотра вопроса о «Каине». Теперь ждем ответа 13. Поездка эта не увенчалась успехом. До приезда Станиславского он не предпринимал никаких усилий на этом фронте.

Станиславский прибыл в Москву 15 августа. Стахович встречал его на вокзале, прождав три часа. Опоздал поезд. Стахович остался обедать и вводил Станиславского в курс театральных дел. Интересом к Метерлинку, к «чудесному аромату», которым «благоухают» его пьесы, заразил Станиславского Мейерхольд, репетировавший в Студии на Поварской метерлинковскую одноактную пьесу «Смерть Тентажиля». Еще на Кавказе Станиславский получил письмо от Метерлинка, но не осмелился ответить ему на французском. Дома Станиславский обнаружил письмо от Гзовской, в котором на трех страницах она извинялась за то, что беспокоит его в день приезда, но просит принять ее. Вечером она явилась к Станиславскому в Каретный ряд, «умоляя» взять ее в Художественный театр хотя бы статисткой.

Но Станиславский не мог решить этот вопрос самолично, хотя ему этого хотелось; надо было провести его через утверждение пайщиками. Он не подозревал как обострит Гзовская, а потом и Нелидов, его отношения с Немировичем-Данченко, приведенные, казалось, к относительному умиротворению. Хотя, конечно же, не следовало обольщаться: все оставалось как было прежде. Жене Станиславский писал о том вечере в компании со Стаховичем и Гзовской. Мнение Стаховича для него чрезвычайно важно: Стаховичу она понравилась, хоть он и не пришел от нее в экстаз. Завтра этот вопрос решается на заседании. Я проводил ее со Стаховичем до ее квартиры пешком, так как устал сидеть. Взял ванну и теперь пишу тебе.

Настроение пока бодрое. Качалов вернулся и не пьет больше водки […]. Мария Петровна, жена Стаховича, не очень хорошо себя чувствует и в полухандре 15. Станиславский назвал его заседанием «по репертуару»: надо было сверстать афишу нового сезона с учетом неопределенности с «Каином». Заседавшие «бухнулись», словом Немировича-Данченко, в театральные разговоры и разошлись в час ночи. Обсуждения репертуара фактически не получилось. Командовал заседанием Станиславский, безоглядно следуя бушевавшим в нем эмоциям. Стахович, надумавший искоренить в работе хотя бы дирекции «миленький всероссийский халат», на первом ее заседании в этом своем новом качестве оказался бессилен.

Именно Станиславский не подчинялся элементарным требованиям дисциплины, а третий директор лишь подчинялся первому, во всем разделяя его точку зрения — ведь он присягнул, официально вступая в должность, служить малейшим прихотям художественной фантазии Станиславского, — и, как всегда, пытался сохранить равновесие в отношениях руководителей. Свидетельство о том, что происходило в тот вечер на заседании «по репертуару» в доме Станиславского с участием Стаховича, оставил Немирович-Данченко. Он писал жене 19 августа 1907 года: Константин полон сил, энергии, желания работать. Но первый же вечер, когда у него было заседание, на которое я с Вишневским въехали прямо с вокзала от Федотовой, — он повел себя глупо. Заседание было важное для решения вопроса о «Жизни человека». Вишневский и Федотова уговаривали меня не торопиться, отложить телеграммой заседание до другого дня, я отказался… Едем на железной дороге, я и говорю Вишневскому: вот мы рисковали быть залитыми дождем, тряслись по проселочной дороге 18 верст, а приедем, и Конст. Я даже не ожидал, что окажусь в такой степени пророком. Только что я вчера приехал, приходит ко мне Гзовская… И идет рассказ о том, что Гзовская, якобы «отравленная» уроками Константина, не может больше ни одного дня оставаться в Малом театре и предлагает себя в Театр теперь же, несмотря на то, что Ленский дал ей три главных роли в новых пьесах сезона.

Нечего и говорить, что Константин за то, чтобы немедленно принять ее. Стахович, конечно, его вполне поддерживает. Москвин и Вишневский ждут, что скажу я. Я защищаю такую точку зрения: Гзовская Малому театру сейчас очень нужна. Отказываться от службы накануне открытия занавеса противоречит самой элементарной этике. Такому человеку нельзя верить. Таким же образом она откажется служить у нас, когда ее соблазнит какое-нибудь еще более интересное дело, чем наше. Ленский только что устанавливает новое дело в Малом театре, для него уход Гзовской будет ударом.

И все это не что иное, как интрига Нелидова против Ленского, желание подложить ему свинью. Хотите Вы участвовать в этом грязном деле? Я думал, что вопрос решится в 5 минут. Куда тебе! Загорелось у Константина, и подай ему Гзовскую сейчас. Стахович продолжает поддерживать его. И мы разговариваем по этому поводу два часа, пока я не потребовал в качестве директора отложить этот вопрос и заняться более важным для нас — вопросом о «Каине» и «Жизни человека». Вопрос отложили.

На другое утро я написал Константину письмо, объяснив ему, что он горячится, что наш Театр был всегда чист и процветал не отниманием у других театров нужных артистов и т. Он ответил: «Вы правы». Трудно, ох как трудно бороться с этим самодурством. Потом Стахович тоже говорил, что я прав 16. Решения о приеме Гзовской в Художественный театр заседание 17 августа не приняло. Москвин и Вишневский согласились с мнением Немировича-Данченко. Станиславский, поддержанный одним Стаховичем, подчинился: «Все за прием, но этическая сторона очень сложна» 17. Гзовская осталась в Малом, играла на открытии сезона в Малом в новой сценической редакции шекспировского спектакля «Много шуму из ничего», но занятия со Станиславским не прекращались и дома у него, и в ее доме, и в репетиционных помещениях театра.

Очень скоро они обернулись стычкой Гзовской и Германовой и очередным витком напряженности в отношениях их учителей. Наблюдая Станиславского, вернувшегося к делам, Немирович-Данченко думал про себя, а потом делился с женой: Обострение, которое обнаруживается только к ноябрю-декабрю, — уже в августе налицо. Лучше бы уж он был утомлен, чем полон сил, потому что полный сил он еще более купец. Ну, посмотрим. Нервы и у него, и у меня еще настолько сильны, что мы легко отбрасываем пока камни преткновения и стараемся идти дружно… 18. Он и здесь оказался пророком. Действительно, обострение достигло максимума к концу ноября — в декабре из-за стычки Германовой и Гзовской. Инцидент «Гзовско-Германовский», как называл его Стахович, заключался в том, что Гзовская, прием которой в труппу перенесли на следующий сезон, продолжала заниматься со Станиславским и его помощником Н.

Александровым в помещениях театра. В один из ноябрьских дней репетиционный зал, где занималась Гзовская, потребовался Германовой — она по поручению Немировича-Данченко вводила молоденькую Л. Дмитревскую, поступившую в школу, на роль Натальи Дмитриевны в «Горе от ума». Из спектакля надолго по болезни выбыла Литовцева. Германова попросила Гзовскую, берущую частные уроки, освободить сцену для ее репетиций с ученицей школы. И стычка Германовой и Гзовской, растянувшаяся во времени из-за амбиций всех ее участников, переросла в склоку, недостойную никого — ни Германовой и Гзовской, ни стоявших за ними учителей. Это произошло, когда Стаховича уже не было в Москве. Он вынужден был уехать за границу в связи с болезнью дочери и сына.

Они подхватили тиф. Пока он был в Москве, ему еще удавалось сохранить союзническое равновесие режиссеров. Новый прилив «самодурства и несправедливости» Станиславского Немирович-Данченко ожидал в ближайшее время в расхождении их в трактовке и выборе актрисы на роль Марины Мнишек. Станиславский видел в этой роли Книппер-Чехову. Немирович-Данченко — только Германову. И вообще с Ольгой Леонардовной Немировичу-Данченко стало трудно. И их отношения стали натянутыми. Он не мог примириться с ее «тоном» — «всезнающим и все критикующим».

Он не узнавал ее: …куда девались ее скромность, мягкость и вдумчивость, которые делали ее когда-то привлекательной. Бывало, приезжала она, вся — внимание, вся — доверие, вся — любовь к театру и к тому, что в нем делается. Теперь — критика, пренебрежение, точно тут работают люди из другой, низшей породы. А высшая порода это — она, Станиславские и двое-трое из любимчиков их. Впрочем, Германова охотно передаст ей Марину и даже просит передать, так как боится, что у нее ничего не выйдет. Но я боюсь, что это только повредит Книппер. Как-никак, а Марина — прежде всего гордая красавица 19. Впереди маячил «Ревизор» с предназначенной ей городничихой.

Но его премьера прошла в следующем сезоне. Как и «Синей птицы», где для Ольги Леонардовны была предназначена эпизодическая роль Ночи. Похоже, Немирович-Данченко ревновал: его ученица по Филармоническому училищу, кончившая у него курс, выбрала из двух режиссеров Художественного театра, куда и привел ее Немирович-Данченко, ее первый учитель, — Станиславского. Так — после «Драмы жизни» — решила она сама и так настойчиво рекомендовал ей в начале прошлого сезона Стахович, ее верный, «любящий поклонник». Это он нашептывал ей: «Верьте в «Орла», о, милая Ольга Леонардовна! Даже в своих чрезмерных увлечениях он велик и интересен! Не бойтесь и не сомневайтесь, будет хорошо, потому что иначе не может быть» 20. И она верила.

Такие письма получали все пайщики. Немирович-Данченко предлагал подумать о драме Ибсена «Росмерсхольм» с Ольгой Леонардовной в главной роли. Стахович 21. На заседании дирекции и правления Товарищества 29 сентября Станиславский, Немирович-Данченко, Стахович, Вишневский и Москвин утвердили по предложению репертуарного комитета включить «Росмерсхольм» в репертуар театра четвертой пьесой сезона. Премьера «Росмерсхольма» с Ольгой Леонардовной в главной роли состоялась 5 марта 1908 года — третьей пьесой сезона, пропустив вперед себя «Бориса Годунова» Немировича-Данченко и «Жизнь человека» в постановке Станиславского. Художественный театр отметил в октябре 1908 г. В сентябре-октябре 1907 г. Немирович-Данченко работал в контакте со Стаховичем.

Они долго беседовали после репетиций, вместе обедали, ездили за город. Стахович провел ряд заседаний дирекции и правления и цикл собраний пайщиков, приводя в порядок административные и финансовые дела театра. На всех он председательствовал. Они стали регулярными и тогда, когда его не было в Москве, и в текущем сезоне, и в будущем. Отставной генерал развивал «в маленьком общественном халате» принципы театральной демократии, заложенные в уставе театра Немировичем-Данченко. Хотя о принципах задумывался мало. Все финансовые вопросы, связанные с труппой и школой, Немирович-Данченко передал Стаховичу. Татариновой, заведующей школой, прежний оклад 1200 руб.

Стахович брал на себя содержание поступившего в школу учителя фехтования Н. Коротнева 22. Его составил А. Воробьев, кажется, бывший сотрудник конторы Морозовских мануфактур. Отчет был настолько толковый, что решили: 1. Воробьева согласно представленного им доклада. Для ежемесячной ревизии театральной конторы […] пригласить специалиста-бухгалтера. Назначить А.

Воробьева контролером бухгалтерии, отчетности хозяйственной части и секретарем Товарищества 23. Разрешить перерасход сметных предположений до 15 тыс. На заседании дирекции и правления 6 ноября 1907 года, уже без Стаховича, но в продолжение заложенных им традиций, был решен вопрос о денежном вознаграждении И. Саца и о выдаче денег на заграничную поездку В. Симову для подготовки очередной работы театра с обязательством соблюдения сроков работ: «В противном случае считать выданную сумму — долгом В. Стахович покинул Россию за несколько дней до премьеры «Бориса Годунова», в разгар репетиций «Жизни человека», спектакля Станиславского, конфликтной ситуации, связанной с Гзовской, Германовой и поступлением в театр Нелидова. Не вышло у него — полтора месяца в Москве, полтора — в Европе. Даже первая премьера сезона — «Бориса Годунова», спектакля Немировича-Данченко, — прошла без него.

В Меране его ждала телеграмма Немировича-Данченко, отправленная наутро после премьеры «Бориса Годунова», с такими строками — латинскими буквами русские слова: «Gaseti choroschia…», «perechodim novoi rabote», то есть к «Жизни человека». Стахович тут же ответил Немировичу-Данченко, хотя едва справлялся с собой, с трудом преодолевая подавленность, связанную с болезнью детей, что, казалось посторонним, так несвойственно ему. Ведь только родные знали о подверженности его приступам «хандры». Перед отъездом в Меран из Петербурга он посмотрел «Жизнь человека» в постановке В. Мейерхольда в театре В. Комиссаржевской на Офицерской и спешил поделиться с Немировичем-Данченко: Спасибо тебе, милый Владимир Иванович, за телеграмму. Она, хоть на короткое время, отвлекла меня от состояния невыразимой грусти и сильнейшего беспокойства, в котором нахожусь с минуты приезда моего в Меран. Мой сын и младшая дочь больны тифом.

У первого он очень тяжелой формы. Пока осложнений нет, но силы его и так не блестящие падают заметно, а жар ни на минуту не спадает. Жена подает мне блестящий пример мужества и терпения; я ею восхищаюсь, но плохо подражаю… Телеграф удивительно верно передал русские слова, писанные латинскими буквами. Прошу Балиева прислать мне эти «gaseti». Не завидую вашему «perechodim novoi rabote». Эту новую работу я, на днях, проездом через Петербург, видел у Комиссаржевской «Жизнь человека». Что за гадость! После II акта, возмущенный, уехал.

Не верю, чтобы гении Станиславского и Немировича могла бы из этой мерзости сделать сносное зрелище. Обнимаю и прошу не забывать искренно тебе преданного А. Стаховича 25. С большим опозданием — по вине почты — он получил подробное письмо Немировича-Данченко, написанное через неделю после премьеры «Бориса Годунова». Благодарный Немировичу-Данченко за теплоту, за сочувствие его бедам, Стахович не мог не вернуться к их старому спору — о роли Самозванца: Дорогой Владимир Иванович, Сейчас получил твое письмо от 18 октября! Непонятная вещь — более месяца шло оно по назначению! На конверте необыкновенное число штемпелей и приписок. Ты справедливо должен был считать меня утратившим благовоспитанность, или временно от нее отклонившимся, не получая от меня ответа.

Имею привычку отвечать на все письма почти немедленно, par retour du courrier, а тем более на письма от милых и близких моему сердцу людей. Спасибо за сердечно выраженное участие в наших волнениях и беспокойствах. Слава Богу, что они теперь уже в прошлом. Это был не тиф, а какое-то тифище! Я не умею быть в этих случаях мудрым, терпеливым и выдержанным. Мой темперамент прет в наружу, и я — несчастный мученик. Роды «Годунова» для Вас тоже уже в прошлом, а потому не буду о нем говорить; разве позволю себе, из дружбы, подпустить тебе маленькую шпильку: рецензенты и публика скорее желали бы видеть в Самозванце «пройдоху», чем «архистратига»… Ну, Бог с тобою. Сожалею, что Вы — с Константином Сергеевичем — лишь «друг другу не мешаете».

По-моему, этого мало. Мои мечты далеки от осуществления.

В 1898 году произведен в полковники. В 1905 году назначен в распоряжение наместника на Кавказе, с зачислением по гвардейской кавалерии и произведен в генерал-майоры.

И двигался в сторону Стаховича… После юбилейных торжеств Стахович — снова в Европе. В Меране — на курорте, излюбленном с середины прошлого века русскими туберкулезниками… И со своей тоской по Москве. По Художественному театру. И его — в Москву. Весь ноябрь 1908 года и почти весь декабрь он отвечал своим корреспондентам… Он весь — в этих единичных сохранившихся ноябрьских письмах. Желал бы услышать твое мнение о делах и «духе» театра. Essor полет — фр.

Будет ли готов «Ревизор» к этому времени. Мой почтительнейший поклон и привет твоей жене. Твой А. Письмо Стаховича Подгорному 23 ноября 1908 года: Милый Николай Афанасьевич, Очень рад был узнать, что Вы вернулись в Москву, в свое первобытное состояние. Надеюсь, что Ваше здоровье удовлетворительно и что московская осень не ухудшила вашего состояния. Втянулись ли Вы в службу и в чем вы заняты? Получаю известия из Москвы, не очень меня радующие; с «Ревизором» затягивается, Константин Сергеевич нервный и переутомленный, работа не спорится, театр больше 3-х пьес не поставит в этот сезон и проч. Дома у меня благополучие тоже среднее. Жена провела весьма дурное лето в России, осенью она была довольно удовлетворительна за границею.

Теперь она, со старшею дочерью, поехала в Рим, на месяц, погостить у сестер. Собираюсь на днях тоже туда, но пробуду не более недели. В конце декабря надеюсь быть в Петербурге, а в Москву, к вам, явлюсь к Новому году. До свидания, будьте здоровы и не забывайте искренно вас любящего А. Поклон Качаловым и всем друзьям91. Письмо Стаховича Немировичу-Данченко 27 ноября 1908 года: Милый Владимир Иванович, твое прелестное письмо положительно перенесло меня в зал театра, на репетицию. Я живо себе представил и даже увидел все обстановку, грудастую Надежду Дмитриевну, растрепанную, в холщевой блузе; темпераментного Вишневского, вскакивающего и нагибающегося к чьему-нибудь уху для замечаний и излияний. Предоставляю тебе судить — были ли мне приятны эти ожившие воспоминания… Спасибо, друг, за письмо. Форма его очаровательна, но суть не весьма утешительна.

Горизонт не розовый. Хорошо и то, что, судя по письму, ты не в унынии и не утратил жизни и работоспособности. Издали, по слухам, мне трудно разобраться — кто из вас прав. Верю, что вы все правы, но дело все-таки плохо идет вперед. А не решить ли раз и навсегда, бесповоротно, что больше двух постановок на сезон художественно поставить немыслимо. Обидно, а придется это решить. Стыдно, а неизбежно. Но пока этого не решили, почему ты пишешь, что «У царских врат» вряд ли пойдет? Или что-нибудь другое намечено?

А если нет, то это просто скандал! Завтра еду в Рим на неделю, вернусь в Меран и 27 декабря ст. С вами буду встречать новолетие. Твой Стахович92. В конце декабря он в Москве. И — неожиданно доверительное многостраничное письмо от Немировича-Данченко. Как оно оказалось в архиве Немировича-Данченко? Может быть, Владимир Иванович не отправил его? Или потом собирал свою переписку у адресатов?

Впрочем, это не так важно. Важно другое. Именно Стаховичу, безраздельно преданному Станиславскому, со всей силой страсти представлял Немирович-Данченко, подошедший к пятидесятилетию, свой автопортрет. Не похожий на тот, что мог существовать в воображении «легкомысленного» директора. Немирович-Данченко выворачивался перед Стаховичем наизнанку, обнажался в самопознании до подкорки. И одновременно — психолог, аналитик, литератор — он набрасывал на фоне общей картины российской действительности 1908 года, как он понимал ее, картину внутритеатральной жизни в лицах, настраивающих Станиславского и Стаховича против него. В Стаховиче, именно в Стаховиче, таком далеком от писателей из чеховской генерации восьмидесятников, к которой он принадлежал рождением, опытом, всей жизнью в литературе и театре, Немирович-Данченко хотел видеть друга, к нему обращаясь. Напрямую к Станиславскому, столь же далекому от него, но дорогому, — без него он уже не мог существовать, к нему он был прикован, — он отчаялся достучаться. Он пошел к Станиславскому — с другого хода.

Через Стаховича, пытаясь завоевать его. С открытым забралом, рассчитывая — не без оснований — на благородство адресата. Не мог Стахович, «чистый помыслами», бесхитростный, воспользоваться его откровенностью. Дорогой мой друг! В двенадцатом часу ночи я звонил в Театр, мне сказали, что ты уже уехал. Я хотел предложить тебе поужинать и поговорить. Вышло лучше. В письме точнее выскажешься. Теперь три часа ночи.

Я раскладывал пасьянс и размышлял. Из обращения в первой строчке ты чувствуешь, какой тон я хочу придать письму. Я хотел еще просто посидеть втроем с тобою и Конст. Если бы я сейчас писал ему, я тоже написал бы «Дорогой мой друг! Мы должны уметь говорить друг с другом, как подобает и этому возрасту и обоюдному уважению. К делу. В твоем отношении ко мне есть одна коренная ошибка. Ту же ошибку с недавних пор ввел в свои отношения ко мне и Конст. Он более чуток к моей психологии, — скажу даже, — к «нашей» психологии.

Тот, кто хочет вступить со мной в тесные, хотя бы и только деловые отношения, должен вдуматься в этот тип, в душу его, понять его и раз навсегда запомнить. Он избегнет ошибок. Главнейшие черты этого типа — серьезное отношение к жизни, хотя бы и со страстными и порывистыми выпадами, и непоколебимость в своих основных убеждениях. Я, как и многие мне подобные, никогда не опорочил своего маленького имени ни одной напечатанной строчкой ни в газете, которую считал противной своим убеждениям, ни содержанием каждой своей строчки. Не благодаря таланту, а только благодаря этому я стал «своим» в среде наиболее благородных писателей. И если, без большого таланта, я сумел выдвинуться во внимании публики впереди многих моих более талантливых коллег, то это случилось потому, что я обладаю счастливым соединением литературности с театральностью и, может быть, большей, чем у моих коллег, настойчивостью и энергией. Главной же чертой моей все-таки всегда была непоколебимость убеждений, непродажность их. Их нельзя было у меня купить ни деньгами, ни славой, ни даже женщиной. Жена могла бы много раз свести меня с пути моей правды.

Но и в этом отношении мне повезло. Я женился на дочери такого же сорта человека, — слишком известного своей неподкупностью, чтоб его рекомендовать. И она принесла ко мне в жизнь все, что получила от отца. Ты не имеешь представления и о сотой доли тех испытаний, какие переживал я с женою, когда надо было отказываться от широкого благополучия, чтобы сохранить удовлетворенную гордость. И еще так недавно, всего с год назад, я имел от жены самые горячие предложения перенести со мною все испытания, все, только бы я не давал никому и ничему подавить мой свободный дух, тот дух, который составляет мое главное богатство и ее главную гордость и который является единственным и настоящим источником жизнерадостности. Дорогой друг! Я пишу очень скучные вещи, но я прошу тебя не отнестись к этому слишком легко. Константин Сергеевич когда-то чувствовал во мне эту мою силу и — я понимал это — радовался. Иногда, в частностях, он смешивал это с самолюбием, но, в общем, может быть, не сознательно, поддавался обаянию этой силы.

И я утверждаю, что она легла в основание Художественного театра, во все его направление. Это моя сила придала такой аромат таланту самого Конст. Она же воспитывала и лучших людей в нашей труппе. Я никогда не был педагогом сухарем, и поэтому свобода духа передавалась моим прозелитам не в виде бурджаловских формул, а в известной радующей красоте. Был один момент, когда меня такого захотели сломить, согнуть, принизить. Это хотел сделать покойный Морозов. Придавить капиталом. Были моменты испытаний, и жена моя снова поддерживала меня бесстрашием перед материальным ничто. Я вышел из этих испытаний нетронутым.

Итак, твой друг нижеподписавшийся — человек, которому уже 50 лет, который начал зарабатывать на себя с 13 лет и продолжал беспрерывно все 37, которого всю жизнь, как к свету, тянуло к тому, что он и по сие время считает прекрасным, у которого при страстных выпадах вроде увлечений… картами или… чем-либо другим… в основе всех его поступков, хотя бы и легкомысленных, была независимость, соединенная с порядочностью и деликатностью, который за все свои ошибки расплачивался всегда сам и втридорога и заботился о том, чтобы вокруг него всем жилось радостно, который, наконец, — скажу смело — был всегда чрезвычайно чуток к тончайшей психологии других. Вот мой портрет. Поставь теперь рядом: милого в своей непосредственности, когда она не переходит за границу, откуда начинается все, что есть наиболее противоположного независимости, — Вишневского; или талантливого, но внутренне невежественного, прекрасного, когда его ведешь по пути душевной культуры, и тяжело неприятного, когда он отдается во власть самомнения, — Москвина; или прекрасного пожизненного секретаря — Румянцева… Пойду выше: симпатичную по своему дарованию, но мелко, по-бабьи подозрительную Марью Петровну, к величайшему сожалению многих, а в особенности моему, часто отравляющую своей мелкой, обидной подозрительностью самого Орла. Поставь их всех рядом против одного меня и скажи себе по совести: не опрометчиво ли ты поступаешь, когда со вниманием прислушиваешься, что они говорят обо мне? Не принижаешь ли ты своего друга, опираясь в своих суждениях на их соображения и умозаключения, в которых пошлость умеет разглядеть крупицу правды, застилая от глаз сущность и истину? Не забываешь ли ты, слушая их, что маленькие люди во всех явлениях видят только маленькие побуждения? Не поставишь ли ты себе в упрек, что часто видишь меня среди них только более умным и сумевшим захватить власть над ними, а не более глубоким и более благородным? Не приписываешь ли мне таких побуждений, какие легко припишешь каждому из них? Не впадаешь ли, словом, в этот грех передо мною?

И 2 не думал ли ты о том, что можешь иметь надо мной огромную силу как дружески расположенный человек, мужественно высказывающий мне все, что тебе хотелось бы сказать, и никакой силы, как только ты сходишь на другой путь. И ты, и Константин Сергеевич, и все вышеназванные лица много раз говорили мне неприятные вещи, но мне надо было бы употребить большое напряжение памяти, чтобы вспомнить эти неприятности. Они мне были сказаны прямо в лицо, и я их скоро забыл. Но все, что было сделано против меня скрытно, по каким-то секретноуговорам, лежит на моей душе непрощенной обидой, хотя сами по себе эти факты и вовсе не значительны. Они обидны, потому что произошли от ложного, мелочного объяснения моих поступков, такого объяснения, которого — видите ли — нельзя сказать в глаза! И ложного! И кто ж эти судьи? И с каким аршином они подошли ко мне? Я обманул публику, я!

Я один. Я сделал этому театру славу культурнейшего, или интеллигентнейшего, театра, между тем как если построже разобраться, то у нас, кроме нескольких женщин, — сплошная невежественность. Я один обманывал публику, с величайшей борьбой вдавливая в каждого исполнителя облик умного и интеллигентного человека. А так как, с другой стороны, Константин Сергеевич строил им художественные подмостки, то невежественность и вообразила себя на недосягаемой высоте. И вот они рассматривают меня якобы на одной плоскости с собой. И безапелляционно выбрасывают свои суждения. По мнению этой невежественности, я вял потому, что мои материальные дела плохи, или потому, что в семье что-то неладно. Куцая сообразительность! Я равнодушен к «Царским вратам», потому что женская роль отдана не той актрисе, какой я хотел, да еще и отдана-то с каким-то клоунским вывертом… Жалкая подозрительность, вышедшая из какого-то бабьего ума!

Сказал же Лужский мне прямо в глаза, что я задумал Достоевского, чтобы за переделку его получить авторский гонорар, или еще кто-то, что я под влиянием Вишневского, чтобы брать аванс не сообразили даже, что аванс не зависит от Вишневского. А кому же охота подумать, что я всю зиму сижу в своем кабинете, не ложась раньше 3—4 часов, всю зиму, и думаю о том, какими силами можно было бы вытравить из Театра пошлость, и невежественность, и рабский дух, охвативший его так же, как он охватил теперь всю Россию, и безнадежно не нахожу этих сил, и вижу, что чем дальше, тем все становится хуже, что невежественность и пошлость становятся все жирнее, что всякое поползновение мыслить глубже, благороднее и независимее должно в нашем театре или прятаться в щель или надеть фарисейскую маску, что лицемерие проникает во все поры нашего театра, и что когда я пытаюсь ввести свои идеалы на сцену, то уже нет прежней веры в меня, потому что невежественность чувствует апломб, и дело кончается таким скандалом, как на генеральной «Росмерсхольма». А когда я стремлюсь к Конст. А сборы растут, дивиденд ширится и диктует новые требования, которые только помогают молоту, забивающему по щелям все, что было самого драгоценного в этом деле для меня. И отдыхаю я… с Южиным! Так вот я хотел тебе все это сказать. В мое воспитание вошло, что не следует человеку самого себя так уж расхваливать.

Зрители восхищались способностью исполнителя смешно и остроумно высказываться обо всем на свете, будь то отношения с семьей или друзьями, типичные бытовые моменты или самые важные мировые события. Талант артиста оценили и опытные комики — коллеги Алексея уверены, что в юморе у него большое будущее. С 2020 года исполнитель регулярно выступает в эфире самого популярного проекта от телеканала ТНТ — «Stand Up». А полгода назад молодой человек возобновил участие в «Прожарке» — вместе с другими комиками он в шуточной форме «издевается» над приглашенными звездами. В отличие от напарников, которые зачастую «прожаривают» знаменитостей достаточно жестко, шутки Алексея всегда ироничные и позитивные, а потому не обидные. А его умение «бить точно в цель» и подмечать то, что многие не видят, просто не может не восхищать.

Другие артисты и группы из этой категории

Контакты в телефоне Алексея Стаховича
Бомбически рекомендую: Алексей Стахович советует фильм, компьютерную игру и концерт | MAXIM
Участник «Stand Up на ТНТ» Стахович рассказал о гонорарах комиков - | Новости
«Stand Up Club #1»

Алексей Стахович про развод родителей

В 1884 и 1886 был делопроизводителем полкового суда, а 28 июня отчислен от этой должности. В 1885 году произведен в поручики, а в 1888 году в штабс-ротмистры и назначен заведующим учебной командой. В 1889 году назначен заведующим школой воспитанников. В 1892 году произведен в ротмистры. В 1898 году произведен в полковники. В 1905 году назначен в распоряжение наместника на Кавказе, с зачислением по гвардейской кавалерии и произведен в генерал-майоры. В 1902 году А.

Стахович стал пайщиком Московского Художественного театра МХТ , в 1907 году — одним из его директоров. В 1907 году в чине генерал-майора он вышел в отставку и в 1910 году поступил в актёры МХТ.

Нередко звезды, которые только начали развиваться не заинтересованы в том, чтобы раскрывать все подробности о своей личности. Другие же попросту пока не успели заинтересовать представителей СМИ и заслужить большое интервью. Намного же все сложнее с комиками. Дело в том, что особенно в жанре стендап юмористы рассказывают необычные и смешные истории, которые происходили в их жизни. Вот только о прошлых событиях не желают разбалтывать. К таким людям можно отнести Алексея Стаховича.

Он предпочитает без надобности не рассказывать все подробности годов детства и юности.

Благо, это позволял сильный и приятный баритон. Несколько раз он даже соревновался в пении с итальянскими певцами-профессионалами. Об исключительной красоте и выразительности голоса Стаховича вспоминают многие, от Маковского до Цветаевой. Стахович был очень высок ростом, и выглядел чрезвычайно представительно как в форме, так и в штатском костюме. За его умение одеваться и джентльменские манеры, современник назвал его "русским барином с английским отпечатком". Именно Стаховичу довелось познакомить семью великого князя со Станиславским.

После спектакля "Уриель Акоста" 1898 г. Позднее именно он устроил для Станиславского дивертисмент в доме великого князя, что стало для последнего этапным событием: к нему потянулся свет. С тех пор Стахович успел заболеть Художественным театром и стать личным другом Станиславского. В 1902 году он приглашает его в Пальну, и Станиславский изучает натуру для постановки пьесы "Власть тьмы". В последующие годы Стахович оказал немалое влияние на Станиславского. Еще в 1903 году Станиславский пишет в записной книжке о том, что "манера одеваться и держаться - это вещи условные вытекаю[щие] однако из жизни - надо знать эти условности и их происхождение". Эти слова - плод раздумий над предложением Стаховича создать специальный класс для изучения манер, светского поведения и костюма.

В 1904 году Стахович облегчает положение руководства театра во время конфликта с Саввой Морозовым. На собрании пайщиков он вносит в кассу Товарищества взнос в 20 тысяч рублей и избирается в Правление. Позднее он дважды выбирался третьим директором театра в сезонах 1905-1906 и 1910-1911 гг. После того, как Сергей Александрович трагически погиб от рук террориста Каляева, Стахович вышел в отставку в чине генерал-майора 1907 г. На сцене он начинает с роли князя Абрезкова в "Живом трупе" Толстого как дублер Станиславского. Обладая талантом выразительности, искренностью, легким юмором, он создал много запоминающихся образов. Вся театральная московская публика полюбила его в образе дяди Мики в "Зеленом кольце".

Пресса отмечала его игру в спектакле Художественного театра 1915 г. При всем своем внешнем лоске и безукоризненных манерах, Стахович не был снобом, а напротив веселым балагуром и часто приглашал актеров к себе, либо сам участвовал в артистических посиделках. Беззаветно любя театр, А. Стахович не отвергал любое предложение сыграть, даже если оно не было интересным в творческом аспекте.

Он начал сниматься в кино в 1915 году, а через два года присоединился к Временному правительству России, возглавив его Театральную комиссию. Стахович, который учил «высококлассным манерам» в школе MAT, «... Его лучшая роль была роль Степана Верховенского в« Николае Ставрогине » [по мотивам« Бесы » Достоевского ], где он был самим собой», - полагает историк театра Вадим Шверубович.

Новости алексей стахович биография