Выражение «лживые саги» встречается в древнеисландской литературе только один-единственный раз. город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага.
Сага в литературе: основные характеристики и сокращенное объяснение
Если строго придерживаться определения значения слова «сага», то это, действительно, литературные произведения Исландии, относящиеся к XIII – XIV векам и описывающие жизнь скандинавов. город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Термин сага происходит от древнескандинавского слова saga, что означает рассказ или повести. Сага – это особый жанр в литературе, который отличается своими уникальными особенностями и жанровыми чертами. У саги есть еще одна художественная особенность, которая для исландской поэтики саги является основной, а у современных авторов саг не встречается никогда.
Что такое сага в литературе определение кратко
Но христианский миф — это миф, существенно преобразованный и насыщенный новыми элементами. Это понимание времени исходит из эсхатологии: будущее, конец света, несет с собой и расплату и искупление. Пессимизм в отношении земной жизни сочетался у них с трансцендентным оптимизмом — человеческое время в конце концов растворится в божественной вечности. Если языческое мировосприятие протекает под знаком прошлого, поскольку мир осознается как вечное повторение прежде бывшего, то в христианском мировоззрении наряду с прошлым принципиальное значение приобретает также и будущее и время оказывается как бы «распрямленным» между сакральным прошлым творением мира и искупительной жертвой Христа и будущим концом света и вторым пришествием Спасителя. Выше упоминалась периодизация ранней истории Скандинавии, которая дана в «Прологе» к «Кругу Земному»: «век кремаций» сменяется «веком курганов». Но нигде Снорри не развивает другой периодизации, которая, казалось бы, должна быть куда более существенной с точки зрения христианина: время язычества и время торжества истинной веры. Именно такова была историческая схема всей средневековой церковной историографии, в особенности в Раннее Средневековье наряду с учениями о четырех монархиях и о возрастах человечества. Разумеется, в сагах о конунгах демонстрируется переход от язычества к христианству и выделяется центральный эпизод в этом развитии — правление и мученическая смерть Олава Святого, при котором христианизация одержала основные победы. И все же провиденциалистская концепция христианской историографии не получает в «Круге Земном» самостоятельного значения. Ее можно заметить в речах отдельных персонажей, в ссылках на божью волю и в рассказах о чудесах святого Олава, которые должны свидетельствовать о всемогуществе Господа и о вмешательстве его в человеческие дела.
Но все христианские эпизоды «Круга Земного» не включаются в ткань повествования сколько-нибудь органически и вряд ли определяют концепцию истории. Как мы далее увидим, в этой концепции языческий миф переплетается со своеобразно перетолкованными христианскими представлениями. В сагах широко используется мотив вещего сна и прорицания. Эти сны и пророчества образуют важный составной элемент саги и выполняют существенную функцию в системе ее изобразительных средств. Мотив провидения в будущее непосредственно связан с идеей правящей миром и человеческими жизнями судьбы, которой никто не может избежать и которая обнаруживает себя таким чудесным образом еще до того, как она реально наступит. Идея судьбы в свою очередь ведет к постановке коренных этических проблем: человек, знающий собственную судьбу, неизбежно вырабатывает свое отношение к ней, он должен смело встретить уготованную ему участь, и это знание окрашивает все происходящее в трагические тона. Сны — это проявления судьбы. Они некоторым образом ниспосылаются человеку таинственными силами. Поэтому вещий сон герой саги видит обычно в критический момент своей жизни, когда судьба «близка», и в специфических условиях, благоприятствующих тому, чтобы пришел такой сон.
Формы заглядывания в будущее в королевской саге приобретают дополнительный смысл. В отличие от саг родовых, где прорицания касаются индивидуальных судеб или, самое большее, будущего той или иной семьи, в королевских сагах они связаны с толкованием истории целого государства. В них предрекаются судьбы династии и королевства, а в отдельных случаях дается оценка дальнейшего хода истории. Таким образом, в форме предсказаний выявляется историческая концепция, лежащая в основе королевской саги. Подобный способ осмысления хода истории связан с присущей жанру саги невозможностью прямого высказывания точки зрения автора. Вещий сон содержит некий символ и намек, он открывает путь для обобщения, указывает на сущность происходящих и долженствующих произойти событий, что позволяет понять, как мыслили историю автор саги и его современники. Оставляя в стороне вещие сны, связанные с личной судьбой того или иного правителя в этих снах общая концепция истории могла и не раскрываться , обратимся к снам, содержащим указания на судьбы страны. Таковы сны, о которых рассказывал претендент на норвежский престол Сверрир, возглавивший в последней четверти XII в. Сверриру посвящена особая сага, которая была написана, как уже упоминалось, ранее «Круга Земного» 51.
В отличие от саг «Круга Земного», рисующих историю Норвегии post factum Снорри Стурлусон жил намного позднее описываемых им событий , «Сага о Сверрире» повествует о совсем недавних делах, поэтому и тон в ней и цели, которые преследовались при ее сочинении, отчасти иные. Сверрир, безвестный выходец с Фарерских островов, выдавал себя за незаконного сына покойного норвежского конунга Сигурда Рот, и понятно, что он нуждался в обосновании своих притязаний на престол. Это обоснование и должны были дать его вещие сны, о которых он сам и рассказал. Главный аргумент в пользу «легитимности» его власти не генеалогия. Сверрир видит во сне покойного короля Олава Святого, «небесного патрона Норвегии», и тот якобы вручает ему свой меч и боевой стяг, защищает Сверрира своим щитом и дает ему имя Магнус Магнусом звали сына Олава, но вместе с тем magnus значило по-латыни «великий». Таким образом, притязания Сверрира, в отличие от притязаний других претендентов, опираются не на происхождение из рода конунгов в этом отношении противник Сверрира король Магнус Эрлингссон обладал преимуществами , — они обоснованы тесной связью Сверрира с наиболее авторитетным в глазах общества святым королем-христианизатором Олавом, связью не родовой, а мистической, сакральной. Иной характер носят «династические» сны в «Круге Земном». Снорри Стурлусон показывает, что в такого рода снах использовался мотив древа, символизировавшего род конунгов. Жене конунга Хальвдана Черного Рагнхильде приснилось однажды, что она в саду отдирает от своего платья колючку и эта колючка вырастает в ее руке в большую ветвь, один конец которой касается земли и быстро пускает корень, а другой вздымается высоко в небо.
Вскоре древо достигает таких размеров, что Рагнхильда едва может рассмотреть его вершину, к тому же оно необыкновенно толстое. Нижняя часть древа кроваво-красная, но чем выше ствол, тем он светлее и зеленее, а ветви белы как снег; на нем множество ветвей. Это развесистое древо закрывает собой всю Норвегию, простираясь даже за ее пределы. Подобный же по смыслу сон приснился и отцу Харальда Прекрасноволосого, Хальвдану Черному: ему приснилось, что у него отросли длинные и кудрявые волосы, причем один локон был самым прекрасным и длинным. Мудрец истолковал конунгу сон: от него пойдет длинный ряд потомков, они со славой будут править страной, но один из его потомков будет наиболее великим и благородным. В снах Рагнхильды и Хальвдана Черного можно найти некоторые элементы исторической концепции Снорри. Она заключается прежде всего в том, что потомки Хальвдана Черного объединили впоследствии всю страну. Но главное, из этой династии происходит святой конунг Олав, и поэтому если взглянуть на этот род королей ретроспективно, то сакраментальное его предназначение состояло в рождении «вечного короля Норвегии», небесного покровителя ее конунгов, Олава Святого. История Норвегии и ее королевского рода в «Круге Земном» отчетливо расчленяется на три этапа: ее объединение предшественниками Олава Святого, христианизация, проведенная этим конунгом, история страны при его преемниках.
Центральный этап — правление Олава Святого — явно образует кульминацию. Сны Рагнхильды и Хальвдана Черного в какой-то мере предвещают дальнейший ход истории и именно ее главный момент. Тема «вечного короля Норвегии» поднимается и в снах, упоминаемых в «Саге об Олаве Святом». Совершив ряд подвигов на Западе, молодой викинг Олав Харальдссон в ожидании попутного ветра для отплытия из Испании на Ближний Восток видит чудесный сон: ему является внушающий страх красивый человек, который запрещает дальнейшие пиратские экспедиции: «Возвратись в свою отчину, ибо ты навечно станешь конунгом над Норвегией». Олав понял, что сон предвещает ему сделаться государем Норвегии, а его потомкам — быть ее правителями надолго после него 40, гл. Олав прибывает в Норвегию, и начинается его эпопея: освобождение страны изпод власти чужеземцев, христианизация ее населения, наведение в ней порядка и законности, что вызвало противодействие части знати и бондов и привело к изгнанию конунга, к последовавшему затем его возвращению и, наконец, к гибели его в битве при Стикластадире 1030 г. Вскоре после смерти Олав был провозглашен церковью святым и «вечным патроном Норвегии». Подобный же смысл имели и некоторые другие сны и видения Олава Харальдссона. Перед началом битвы при Стикластадире ему привиделась высокая лестница, по которой он поднялся так высоко, что открылись небеса.
Тот отвечал, что ему этот сон нравится меньше, чем конунгу типичный для саги оборот: вместо того чтобы сказать «ему этот сон совсем не понравился», сказано, что он «мало понравился» , так как может означать, что Олава в предстоящей битве ждет смерть 40, гл. Однако истинный смысл видения конунга иной: лестница, ведущая на небеса, по которой он до конца поднялся библейская «лестница Иакова» , — признак грядущего вознесения Олава в качестве святого и вечного короля Норвегии. Не останавливаясь на других снах Олава Святого, упомянем еще сон его сына Магнуса Доброго. Ему во сне является отец и задает вопрос: что он предпочитает, пойти с ним или стать самым могучим из конунгов, и жить долго, и совершить такие дела, которые едва ли он сумеет искупить? Магнус оставляет решение на волю отца, и ему подумалось, что святой конунг ответил: «В таком случае иди со мной». Вскоре Магнус скончался. Можно предположить, что «неподобные дела», от свершения которых предостерегает Магнуса святой Олав, — это раздоры, вспыхнувшие в Норвегии при последующих поколениях конунгов, и в такой косвенной форме в саге выражено отношение к ним Снорри. Но здесь выдвигается еще один существенный мотив: подвергается сомнению ценность земной власти конунга, и ей противопоставляется загробная жизнь, — ценность первой относительна, и сама эта власть может послужить источником несчастий и погибели души, ценность второй абсолютна. Величие Олава Святого раскрывается полностью не в его земных делах и подвигах, а в его связи с божественной силой; земное и скоропреходящее противопоставляется небесному и вечному.
Вследствие этого дальнейшая борьба между претендентами и конунгами, повествование о которой наполняет несколько последних саг «Круга Земного», предстает как мелкая, лишенная высоких этических достоинств и оправдания свара, резко контрастирующая с величественным образом святого Олава, время от времени творящего чудеса и тем напоминающего погрязшим в земных дрязгах людям о вечном и высшем. То, что история норвежских конунгов после Олава Харальдссона изображается как бы на фоне все более раскрывающейся святости этого короля, придает повествованию определенный смысл, которого оно не имело в сагах, предшествующих «Саге об Олаве Святом». Там у истории существовал, собственно, лишь один земной план и подвиги конунгов обладали самоценностью, ибо языческая судьба не образовывала какого-либо другого уровня реальности, но была имманентна деяниям людей. Двуплановость и соответственно двусмысленность истории, дихотомия земли и неба в «Круге Земном» обнаруживается только с введением в нее темы святого Олава. В упомянутом сне конунга Магнуса христианская философия выступает уже достаточно заметно: судьба, двигавшая поступками людей, казалась язычникам неумолимой и неизбежной; между тем Олав, являющийся Магнусу, предлагает ему выбор: либо последовать велению судьбы, которая возвысит его, но и отяготит злодеяниями, либо уклониться от нее и предпочесть небесную славу. Следовательно, судьба сомнительна в этическом плане и не неизбежна в общем устройстве мироздания, в системе человеческих дел. Свобода выбора, предлагаемая святым Олавом Магнусу, имеет уже мало общего с язычеством: это свобода, предполагаемая у каждого христианина и заключающаяся в том, что он волен погубить или спасти свою душу. Как мы могли убедиться, в снах, о которых повествуется в «Круге Земном» и которые должны были пролить свет на ход и смысл истории, переплетаются языческие мотивы с мотивами христианскими. Последние становятся ощутимыми преимущественно в заключительных сагах, хотя и в них далеко не торжествуют.
Идея судьбы, играющая немалую роль в историческом мышлении автора саг о конунгах, имеет особую структуру. Перейдем к ближайшему ее рассмотрению. Чем определяются их поступки? Саги дают ответ и на эти вопросы. Деяния и самая жизнь людей управляются судьбой. Судьба — всеобщая детерминированность социальной жизни, настолько недифференцированная, что она распространяется и на природу, от которой жизнь людей не отделена достаточно четко, которой она, во всяком случае, еще не противопоставлена. Но судьба, в представлении скандинава, не безличная сила, стоящая над миром, не слепой рок; до какой-то степени она — внутреннее предназначение человека. Термины, употребляемые в сагах в этой связи, — hamingja, gaefa, heill — выражают разные оттенки понятия: «судьба», «счастье», «удача», «участь», «доля». Они обозначают качества отдельного человека или его семьи, рода у каждого индивида или рода своя судьба, своя удача.
Hamingja в этом отношении — термин наиболее показательный: это и личная удача, везение и дух — охранитель отдельного человека, покидающий его в момент смерти и переходящий к потомку или близкому сородичу умершего. Удача выявляется в поступках человека, поэтому активное, решительное действие — императив его поведения. Нерешительность и излишняя рефлективность расцениваются как признаки отсутствия счастья и осуждаются. Кроме того, и это очень важно, «счастье», «удача» у скандинавов не нечто столь неотъемлемое и постоянно сопутствующее индивиду, чтобы он мог позволить себе не подкреплять их систематически своими поступками, не испытывать их в действии. От степени, характера счастья, везения человека зависит благоприятный исход его поступков, но лишь при постоянном напряжении всех моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. В этом смысле представления скандинавов о судьбе далеки от фатализма; здесь нет и следа пассивной покорности и смирения перед высшей силой. Напротив, знание своей судьбы из предсказаний, гаданий, вещих снов побуждает человека с наибольшей энергией и честью выполнить положенное, не страшиться даже неблагоприятной участи, не пытаться от нее уклониться, но гордо и мужественно ее принять. С наибольшей силой эти героические установки выражены в песнях «Старшей Эдды». Но они явственно видны и в сагах.
Один из героев «Саги о Гисли Сурссоне», возвращаясь домой, узнает о грозящей ему опасности, но не сворачивает с пути: «Отсюда реки текут к югу в Дюрафьорд, и я тоже туда поеду». Поэтому нужно смело идти ей навстречу. В сагах не слепой детерминизм, а именно отношение к судьбе героев саги, их решимость встретить достойно то, что им предназначено. Разумеется, перед нами не суверенные личности, напоминающие людей Возрождения, — они коренным образом от них отличаются. Человек в средневековой Скандинавии, по-видимому, вообще слабо осознавал свою индивидуальность. Его личность не создана им самим, она принадлежит роду, семье, воплощая определенные коллективные качества. Поэтому, как явствует из саг об исландцах и из «Круга Земного», от благородного и рожденного в браке человека ожидают такого поведения и образа мыслей, какого нелепо было бы ожидать от низкорожденного или внебрачного сына. Личные склонности отступали на задний план перед требованиями родовой морали, и привязанность к кровным родственникам обязательнее и сильнее, чем любовь к жене или мужу. В человеке действует некая сила, судьба, но она индивидуализирована столь же мало, как и его собственное «я», — это судьба рода, коллектива.
Но вопрос о личности однозначно не решается. Достаточно вчитаться в «Сагу о Сверрире», чтобы увидеть яркую и своеобычную личность этого конунга-узурпатора. Сверриру, выходцу из низов, к тому же аутсайдеру-фарерцу, было легче, чем многим другим, осознать свою нестандартность и обособленность. Над телом повергнутого врага, ярла Эрлинга, Сверрир отчетливо выражает как необычность переживаемого исторического момента, так и собственную исключительность: «Произошла удивительная смена времен, когда один человек заступил место трех — конунга, ярла и архиепископа, — и человек этот — я» 51, гл. Подобное утверждение своей личной самобытности и неповторимости, значимости уникально. Сверрир и на практике выступал в роли новатора: смело заменял знатных противников своими приверженцами из простолюдинов — биркебейнерами «березовоногими» — они обертывали берестой ноги, так как износили обувь , ввел важные изменения в боевом строе войска, предоставив больше самостоятельности отдельным отрядам, и во флоте боевые корабли, которые по традиции связывали один с другим, теперь могли действовать более маневренно и эффективно ; Сверрир пошел на прямой разрыв с католическими прелатами и с самим папой, не побоявшись ни интердикта, ни отлучения. Однако вместе с тем и Сверрир, типичный средневековый человек, сливает свое «я» с историческими прототипами — с королем Олавом Святым, мистическим сыном и подопечным которого он себя изображает см. Таким образом, и эта незаурядная личность не может не искать собственного обоснования вовне — в религиозной и исторической традиции — и, уподобляя себя высшим авторитетам, стремится растворить себя в них. Впредставлениях скандинавов о судьбе и удаче отражается их отношение к человеческой личности и, следовательно, их самосознание: сознавая необходимость активного действия, человек вместе с тем видит в его результатах проявление силы, с ним связанной, но все же не идентичной его личности.
Эта сила поэтому нередко представляется персонализованной в облике девы — хранительницы удачи такие девы — fylgja, hamingja — фигурируют в скандинавской мифологии и в сагах об исландцах. Для древних скандинавов вообще характерна форма самосознания, при которой источником поступков, мыслей, речей оказывается не сама человеческая личность, а качества, существующие отчасти как бы помимо нее. Так, человек не думает, но «ему думается», не он говорит, а «ему говорится», не он завоевывает свое счастье или достигает победы, но «ему посчастливилось», «ему выпала удача», «ему досталась победа» и т. Разумеется, было бы опрометчиво буквально толковать соответствующие обороты языка как непосредственное выражение человеческой мысли и психологии — с такими же оборотами мы встречаемся и в современных языках. Тем не менее частота и постоянство, с какими в древнескандинавских текстах встречаются безличные обороты, заставляют предположить, что они вэпоху саг еще не превратились окончательно в простые формы выражения, лишенные специфического оттенка. В этом убеждает анализ понятия «судьба»: судьба именно происходит, «случается» с человеком, а не свободно им творится. В«Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказано о том, как дочь знатного человека Торстейна, который перед ее рождением велел матери «вынести» ее, то есть обречь на смерть потому что он видел вещий сон, предрекавший большие несчастья из-за девочки, когда она подрастет , была спасена. Тот сказал жене, что не винит ее в нарушении его приказа: «Видно, чему быть, того не миновать» буквально: «По большей части катится туда, куда хочет». Далее в саге повествуется о ссоре между двумя молодыми людьми из-за этой девушки, — ссора грозила перерасти в смертельный поединок между ними который и был возвещен сном, предшествовавшим ее рождению.
Родичи обоих молодых людей считали столкновение большим несчастьем, но «что суждено, то должно случиться» буквально: «Так должно было произойти, как складывалось». Люди не могут уклониться от судьбы, события, в которые они вовлечены «катятся», «складываются», свершаются с неумолимой неизбежностью. Однако не всякое событие в жизни человека предопределено, и для его свободной воли остается достаточный простор; судьба обнаруживается в критические, решающие моменты жизни, и тогда требуется предельное напряжение всех его сил.
Внутренний мир и эмоции персонажей изображены в сагах лаконично и сдержанно, из-за чего современному читателю, воспитанному на литературе с подчёркнуто экспрессивной передачей человеческих переживаний, подчас трудно осознать всю глубину трагедии, переживаемой героями. Отношения полов в сагах никогда не описываются так, как это принято в литературе нового времени. Всё, что происходит между супругами, упоминается лишь постольку, поскольку имеет отношение к сюжету. О любовной связи между мужчиной и женщиной, не состоящими в браке, вообще говорится только намёками. Часто в сагах выступает и фантастический элемент — эпизоды с привидениями, нежитью, различными знамениями и т. Довольно распространённым мотивом в родовых сагах является победа главного героя над викингом-берсерком во время пребывания в Скандинавии.
Разновидности саг Корпус текстов, известных нам как саги, традиционно разделяется на несколько циклов, в соответствии с обобщающей тематикой произведений и временем действия: «Саги о древних временах» — саги, повествующие о легендарной истории Скандинавии, основанные на общих для всех германских народов мифах и героических сказаниях и содержащие ряд сказочных мотивов. Самыми известными из этих саг считаются «Сага о Вёльсунгах», «Сага о Хрольве Жердинке и его витязях», некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах.
Оно подразумевает, что история зарождения, развития или увядания одной семьи происходит на фоне каких-то мировых или политических событий в стране, какого-то внешнего фактора. Если взглянуть на примеры таких произведений, а тем более прочитать их, то понять, что такое сага в литературе, будет очень просто.
Вот некоторые семейные саги русских и зарубежных авторов: ""Сага о Форсайтах"" - монументальное произведение Голсуорси, лауреата Нобелевской премии, состоит из пяти циклов и повествует о нескольких поколениях семьи Форсайтов. Шолохова, в центре сюжета которого находится семья Мелеховых. История гибели одного семейства"" - семейная хроника от классика немецкой литературы Томаса Манна. В центре сюжета - семья Савельевых.
Маккалоу написала удивительную книгу, которая стала гимном всепоглощающей любви. В центре сюжета - история семьи Мэгги Клири. Кинематографические саги Что такое сага в кино, знает, наверное, каждый. Ежегодно на широкие экраны выходят захватывающие фильмы с замысловатым сюжетом, в центре которых стоит какая-то семейная история.
Итак, самые интересные киносаги: ""Звездные войны"" - фантастический эпик, включающий в себя семь фильмов. По сути, разобраться в том, что такое сага, не так уж и сложно.
В начале нашего века на смену «теории книжной прозы» пришла «теория свободной прозы», согласно которой не только содержание, но и форма «родовых саг» сложилась до записи, и, таким образом, саги эти с некоторыми оговорками в отношении саг наиболее длинных и сложных по композиции — запись устной традиции, о ряде случаев, возможно, даже дословная.
С 30-х гг. Таким образом, за последние полтора века мнение ученых о происхождении «родовых саг» три раза качнулось, подобно маятнику, из одного крайнего положения в другое, и есть признаки того, что маятник продолжает свое колебание. Правда ли то, что рассказывается в «родовых сагах», или вымысел?
Каково соотношение правды и вымысла в них? Несомненно только одно; не только те, кто писал «родовые саги», верили в то, что все в них — правда, но и слушатели или читатели этих саг, т. Наивная вера в абсолютную правдивость «родовых саг» долгое время господствовала и в науке.
Эти саги назывались «историческими» в отличие от саг, в которых господствует сказочная фантастика и которые еще в древности были названы «лживыми». Финн Йоунссон 1858—1934 , исландский ученый, посвятивший всю свою жизнь изучению древнеисландской литературы и знавший ее как никто ни до ни после него, до самой смерти сохранил наивную веру в то, что все, рассказываемое в «родовых сагах», — это в основном правда. Да и до сих пор «родовые саги» обычно издаются как исторические произведения; тексты их сопровождаются хронологическими таблицами, географическими картами и указателями имен, а в примечаниях к текстам указывается, верна ли генеалогия, приводимая в саге, нет ли ошибки в сведениях, сообщаемых о данном лице, не упоминается ли оно также в других сагах и т.
Между тем вымысел в «родовых сагах», в сущности, очевиден. Для того чтобы его обнаружить, вовсе нет необходимости, как неоднократно делали исследователи, сопоставлять данную сагу с более достоверными историческими источниками, например с «Книгой о заселении страны», или проводить какие-либо другие научные разыскания. И дело совсем не в том, что в «родовых сагах» есть кое-что неправдоподобное.
То, что кажется неправдоподобным с современной точки зрения, могло казаться вполне правдоподобным с точки зрения людей того времени. Все тогда верили в колдовство, привидения, предсказания и т. Кроме того, неправдоподобного в «родовых сагах», в сущности, совсем немного, и его вкрапления есть только в некоторых из них.
Даже в рассказах о колдовстве, обильно представленных в «родовых сагах», часто не происходит ничего такого, что не могло произойти в действительности. Так, например, хотя в «Саге о Греттире» рассказывается о том, как старуха Турид погубила Греттира с помощью колдовства, т. В «Саге о людях из Озерной Долины» рассказывается, что один пастух видел, как женщина, слывшая колдуньей, вышла из своего дома, обошла вокруг него против солнца, посмотрела на соседнюю гору, махнула каким-то узелком и что-то сказала, потом вошла в дом и заперла за собой дверь.
Обвал, который вскоре после этого засыпал дом вместе со всеми, кто был в нем, в том числе и с колдуньей, рассматривается в саге как вызванный ее действиями. Вполне реальные факты — непогода, болезнь, смерть, кораблекрушение, падеж скота, любовная неудача и т. Но обычно в результате действий колдунов и колдуний ничего фантастического не происходит.
Вера в колдовство не мешала объективно правильному восприятию самих фактов и проявлялась только в фантастическом объяснении причинной связи между этими фактами. Вымысел очевиден в «родовых сагах» прежде всего из самой их манеры повествования, из того, что в этих сагах всегда подробно описываются действия их персонажей и приводится все сказанное ими в описываемой ситуации, нередко и то, что никто не мог видеть или слышать. Если этот вымысел все же не замечали в Исландии в течение многих столетий, то это, конечно, потому, что там сохранилась способность поставить себя на место тех, кто писал эти саги, и наивно не замечать в них вымысла.
Когда же исследователи потеряли наивную веру в абсолютную правдивость саг, вымысел в них стал им вдруг очевиден и они, естественно, пришли к убеждению, что он был очевиден и тем, кто писал саги, т. И вот «родовые саги» стали считать произведениями, совершенно тождественными реалистическим романам, а тех, кто писал эти саги, — такими же сознательными авторами как авторы романов. Но в наивном доверии к абсолютной правдивости «родовых саг» было, в сущности, больше их понимания, чем в недоверии к их правдивости.
Современный человек осознает в рассказе о прошлом две формы правды: правду историческую и правду художественную. Первая — это правда в собственном смысле слова, но она — не искусство. Вторая — искусство, но ведь она, в сущности, — неправда.
Другими словами, для современного человека, с одной стороны, возможна правда, которая, как ему хорошо известно, — неправда, а с другой стороны, для него несовместимы искусство и в собственном смысле слова правда. Решая вопрос о том, что такое «родовые саги» — история или художественный вымысел, исследователи, как правило, исходят из представления, что историческая и художественная правда были различимы и для тех, кто создавал эти саги. Между тем, поскольку эти саги принимались за правду т.
Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также и искусство, т. Синкретическая правда, т. Она отнюдь не нечто среднее между двумя другими правдами.
Она в корне отлична от обеих современных правд. Она богаче и содержательнее их обоих. Если тот, кто пишет, считает написанное своим домыслом, то тем самым он считает себя автором написанного.
Но если он думает, что просто передает правду, то как он может принимать себя за автора? Таким образом, поскольку «родовые саги» принимались за правду, хотя на самом деле были художественным вымыслом, очевидно, что авторство было в «родовых сагах» неосознанным, т. Не случайно в древнеисландском языке не существовало никаких лексических средств для выражения понятий «автор» и «авторство» в отношении саг, между тем как в отношении стихов такие средства были например, слово «скальд».
Те, кто писал «родовые саги», могли записывать устную традицию или списывать с того, что уже было написано другими! Но они могли вносить и свое в записываемое или списываемое, и в этом они не отличались от тех, кто передавал устную традицию, потому что и устная традиция не передавалась, конечно, слово в слово. Таким образом, вымысел в «родовых сагах» — это, так сказать, «скрытый вымысел», т.
Синкретическая правда, поскольку она была единственно возможной в рассказе о прошлом, должна была быть значительно шире, чем любая из двух правд современного человека. Ведь она включала в себя и то, что с современной точки зрения только правдоподобно, только художественная правда, а не правда в собственном смысле слова. Некоторое представление об отношении тех, кто создавал сагу, к рассказываемому, о мере их свободы по отношению к тому, что представлялось им правдой, дают рассказы об одном и том же событии в двух разных сагах такие рассказы нередко встречаются в «родовых сагах» , пересказы в прозе стихов, цитируемых в саге, разные «редакции» той же саги.
Как литературное явление «родовые саги» — нечто единственное в своем роде. То, что становится возможным на самой высокой ступени литературного развития, сочетается в них с тем, что перестает быть возможным, как только самая низкая ступень остается позади: с одной стороны, своей объективностью они превосходят самые объективные литературные произведения Нового времени; с другой стороны, подобно самым архаичным литературным жанрам, они в значительной степени — вымысел, наивно принимавшийся за правду; с одной стороны, они — продукт высокого мастерства, шедевры повествовательного искусства; с другой — результат слабого развития авторского самосознания. В «родовых сагах» часто находят сходство с реалистическими романами нового времени, и принято говорить о «реализме» саг и т.
Но верно ли, что «реализм» саг — то же самое, что реализм в литературе Нового времени? Реализм в литературе Нового времени — это художественная правда, правдоподобный вымысел, осознаваемый как искусство, и не как правда в собственном смысле слова, между тем «родовые саги» — это синкретическая правде художественный вымысел, осознававшийся как правда в собственном смысле слова. Реализм литературы нового времени относится к реализму саг, как правдоподобие — правде.
Поэтому, если и употреблять слово «реализм» в применении к сагам, следовало бы оговаривать, что это, так сказать, «реализм правды» в отличие от «реализма правдоподобия». Когда считают реализм саг реализмом правдоподобия, то нередко принимают содержание за форму. Дело в том, что само соотношение формы и содержании в произведениях, представляющих собой синкретическую правду, не соответствует современным представлениям в этой области: то, что в реализме правдоподобия — форма, то в реализме правды может быть содержанием, и наоборот.
Современному читателю всего больше бросается в глаза в «родовых сагах» то, что они содержат огромное множество сведений имен, генеалогий, географических названий и т. В реалистическом произведении Нового времени назначение такого рода сведений заключалось бы в том, чтобы придать правдоподобие рассказываемому, сделав его подобным но отнюдь не тождественным! Другими словами, в случае реализма правдоподобия такие сведения были бы художественным приемом, элементом художественной формы.
Между тем очевидно, что в «родовых сагах» такие сведения некоторые исследователи называют их «художественно мертвыми элементами» сообщаются просто потому, что они действительно осознавались как правда и поэтому входили в сагу как неотделимая часть ее содержания. Не случайно в сагах сохранилось такое множество «художественно мертвых элементов»! Когда в современных работах о «родовых сагах» излагается содержание той или иной саги в виде конспекта, то все «художественно мертвые элементы», конечно, опускаются и, следовательно, принимаются за нечто, не входящее в содержание саги, т.
Но именно поэтому такой конспект дает, в сущности, совершенно ложное представление о том, что представляет собой данная сага. Человеку той эпохи, наверное, показалось бы, что такого рода конспект выхолащивает сагу, лишает ее содержания. Стиль «родовых саг» определялся как «чистая», «безусловная» или «абсолютная» проза.
Для него характерно прежде всего отсутствие каких бы то ни было украшений или фигур, даже эпитетов, не говоря уже о метафорах. Таким образом, для стиля «родовых саг» характерно минимальное отклонение от языка живой речи. В этом прозаизме, несомненно, есть известное сходство с тем отказом от риторики и фигуральности, который с возникновением реалистического романа стал характерной чертой реалистической литературы вообще.
Однако сходство это чисто внешнее. Прозаизм реалистической литературы Нового времени — одно из проявлений характерного для этой литературы стремления к жизненной правде, а вместе с тем и реакция против стилистической условности и приподнятости барочной литературы предшествующей эпохи. Между тем прозаизм стиля «родовых саг» — это, конечно, прежде всего следствие того, что, хотя эти саги не просто запись устной традиции, они несомненно в какой-то мере восходят к этой традиции.
Не случайно все синтаксические и лексические особенности этих саг — преобладание синтаксических структур, максимально простых по построению и элементарно между собой связанных, невыдержанность синтаксической связи, беспорядочное чередование прошедшего времени с настоящим и прямой речи с косвенной, преобладание самых простых, элементарных слов и в то же время большая идиоматичность выражения, обилие стереотипных выражений, указательных и личных местоимений и наречий места и времени, повторения одного и того же слова в том же предложении и т. Но прозаизм стиля «родовых саг» — это, конечно, следствие и того, что они продукт неосознанного авторства. В произведении, представляющем собой синкретическую правду, авторская активность направлялась, естественно, не столько на содержание или передаваемые факты сами по себе, сколько на форму, т.
Но поскольку эта авторская активность была неосознанной, то форма оставалась неосознанной, а следовательно, и не отграниченной от содержания. Прозаизм «родовых саг» и есть эта неотграниченность формы от содержания, минимальная самостоятельность формы, минимальная стилизация. Отсюда, однако, отнюдь не следует, что в стиле «родовых саг» нет искусства.
Напротив, в нем есть то высокое искусство, которое возможно только при неосознанном авторстве и суть которого в том и заключается, что оно незаметно. Таким образом, если прозаизм стиля реалистической литературы нового времени — это форма, осознанная на фоне противоположной ей формы, то прозаизм «родовых саг» — это форма, не осознававшаяся как таковая и не отграниченная от содержания. Скальдические стихи тоже подразумевают направленность авторской активности на форму, а не на содержание.
Но в то время как для «родовых саг» характерны минимальная самостоятельность формы и минимальная стилизация, для скальдической поэзии, наоборот, характерны максимальная самостоятельность формы и максимальная стилизация. Причем большего стилистического различия в пределах одной литературы, чем стилистическое различие между «родовыми сагами» и скальдической поэзией, вероятно, не существует в мире. Дело, очевидно, в том, что, хотя и «родовые саги», и скальдическая поэзия подразумевают направленность авторской активности на форму, а не на содержание, в скальдической поэзии эта активность осознана, а поэтому форма в ней резко отграничена от содержания, тогда как в «родовых сагах» эта активность не осознана, и поэтому форма в них не отграничена от содержания.
Но неограниченность формы от содержания влечет за собой возможность распространения авторской активности и на содержание. Поэтому в «родовых сагах» много скрытого вымысла. Между тем, несмотря на всю вычурность скальдических стихов, скрытого вымысла в них, в сущности, нет.
Этим, конечно, объясняется, в частности, то, что скальдические стихи, исконные в саге, уже давно были признаны более надежным историческим источником, чем саги. Однако и здесь сходство между «родовыми сагами» и реалистическими романами чисто внешнее. В реалистических романах незамкнутость композиции — это, с одной стороны, сознательно стремление к правдоподобному изображению многогранности и бессюжетности жизни, широты и открытости мира, т.
Между тем в «родовых сагах» незамкнутость композиции целиком объясняется неосознанностью авторства и тем, что они — синкретическая правда. Материал, композиционно не оправданный, включался в сагу либо потому, что он уже был в источниках саги, либо просто потому, что он принимался за правду. Таким образом, композиция саги навязывалась ей действительностью в гораздо большей мере, чем это возможно в литературе Нового времени.
Но действительность интересовала людей того времени в одном определенном аспекте: интересовали события. А событием в исландском обществе было прежде всего нарушение мира, распря. Поэтому распри — основное содержание «родовых саг», и распри определяют их внутреннюю логику, их композицию.
То, что отдельные саги нередко довольно отчетливо распадаются на ввод участников распри, развитие распри, ее кульминацию, осуществление мести, примирение и последствия распри, — не композиционный прием, конечно, а естественное отражение того, как протекала всякая распря в действительности. Композиция саги оказывается стройной, только поскольку содержание саги исчерпывается одной распрей с небольшим количеством участников, т. Но содержанием саги может быть распря, в которой много участников, или несколько последовательных распрь, как, например, в «Саге о людях с Песчаного Берега».
В таком случае композиция саги оказывается гораздо сложней: в ней может быть несколько вводов участников, несколько кульминации и т. Многие «родовые саги» распадаются на более или менее самостоятельные части или эпизоды, как, например, «Сага о людях со Светлого Озера», и это, конечно, тоже не композиционный прием, а навязано саге ее материалом, т. В реалистической литературе Нового времени чужеродные элементы в произведении, например документы, письма, дневники и т.
Но в «родовых сагах» они, конечно, просто следствие того, что эти саги — синкретическая правда. В сагу включалось все, что содержало сведения о данной распре или ее участниках, как бы произведение, послужившее источником, ни отличалось по форме или содержанию от «родовых саг». Таким образом, наличие вставок, по стилю и содержанию далеких от того, что считается типичным для «родовых саг», на самом деле типично для этих саг.
В сагу оказываются включенными и генеалогические перечни, и юридические формулы, и фантастические рассказы о приключениях исландцев вне Исландии в духе «саг о древних временах», и выдержки из «королевских саг», и выписки из разных других произведений, как, например, рассказ о битве при Клонтарве в «Саге о Ньяле», и целые новеллы с мотивами из фабльо или рыцарского романа, как новелла о Спес в «Саге о Греттире». Такого же происхождения, конечно, и стихи в «родовых сагах». Но это, впрочем, не исключает того, что со временем скальдические строфы стали более или менее обязательным композиционным элементом и сочинялись специально для данной саги.
Характерно, однако, что обычно, чем эти строфы меньше вяжутся с прозой, тем они более исконный элемент в саге. В сущности, единство отдельной «родовой саги» часто не многим больше, чем единство всех этих саг вместе. Ведь их объединяет не только композиционная незамкнутость отдельных саг, но и общее содержание всех их вместе: то, что описывается в них, — это не какие-то кусочки прошлого, не отдельные картинки частной жизни людей, как могло бы быть, если бы эти произведения были историческими романами, а все события, которые произошли в частной жизни всех исландцев в определенную эпоху.
Такая широта охвата оказалась возможной благодаря тому, что существовало очень ограниченное представление о том, что такое событие. Как уже было сказано выше, событием считалось нарушение мира, т. Если никакой распри не было, то и описывать было нечего.
Никогда разные «родовые саги» не представляют собой попыток по-разному трактовать тот же сюжет, как это могло бы быть, если бы события эпохи саг были каким-то традиционным литературным материалом, а не образовывали бы единого содержания всех «родовых саг» в совокупности. Но если рассматривать эти саги как образующие в совокупности единое литературное произведение, то тогда по широте охвата действительности все события частной жизни всех членов данного общества! Не меньше, чем в стиле и композиции, отличие «родовых саг» от реалистических романов нового времени в трактовке пространства и времени.
В «родовых сагах» совершенно нет пейзажа, описаний природы. Если в них иногда и сообщаются сведения о ландшафте, на фоне которого что-то происходит, или о каких-то природных явлениях, то это только для объяснения описываемых событий. Так, например, если в саге говорится, что выпал снег, то это только для того, чтобы объяснить, почему человека можно было найти по его следам.
Отсутствие пейзажа в «родовых сагах» тоже может быть осознано как реализм, аналогичный реализму Нового времени. Дело в том, что в литературе Нового времени пейзаж — это литературный прием, подразумевающий эстетическое восприятие природы или имеющий целью конкретизировать местность, где происходит действие, т. Поэтому отсутствие пейзажа в литературном произведении может восприниматься как преодоление литературной условности и приближение к жизненной правде.
В «родовых сагах» причины отсутствия пейзажа совсем другие, конечно. Отсутствие пейзажа в «родовых сагах» объясняется прежде всего тем, что описания природы как литературный прием были невозможны, пока природа была средой, из которой человек не выделял себя, пока он не противопоставлял ее себе как объект эстетического любования. Но отсутствие пейзажа объясняется еще и тем, что местности, упоминаемые в сагах, не нуждались ни в какой конкретизации: ведь все они всегда — совершенно конкретные местности.
Не случайно в «родовых сагах» упоминается множество географических названий — названия хуторов, долин, рек, ручьев, озер, фьордов, островов, мысов, заливов, холмов, гор, вершин и т. В одной «Саге о Греттире» а она не самая длинная из «родовых саг» встречается около трехсот географических названий! Сознательно создавая художественное произведение, естественно было бы назвать столько местностей, сколько необходимо дни понимания действия, и, называя ту или иную местность, иметь в виду не конкретную реальность, а некоторое обобщение, т.
Но те, кто писал саги, хотели возможно более точно передать факты. Они не могли выдумывать названия и всегда имели в виду вполне определенные местности, они могли, правда, перепутать эти названия, ошибиться, указывая расстояние, но, несомненно, считали, что всегда имеют в виду совершенно конкретные реальности, а не плоды своей художественной фантазии. Именно поэтому в современных исландских изданиях «родовых саг» топонимика обычно подробно комментируется.
Например, если в саге упоминается какой-нибудь хутор, то указывается, существует ли он и теперь, не переменилось ли его местоположение или название, не был ли он заброшен, сохранились ли его следы и т. Если в саге упоминаются овраг, яма, скала и т. Каждая «родовая сага» связана с определенной местностью в Исландии, и в обзорных работах о сагах принято располагать их не в хронологической последовательности она слишком неясна , а в последовательности, так сказать, географической.
С местностями южного побережья, наименее населенного, связаны только «Сага о Ньяле», самая длинная и самая знаменитая из «родовых саг», и «Сага о людях с Болот». Только одно произведение, примыкающее по содержанию к «родовым сагам», связано со всеми населенными местностями Исландии — это знаменитая «Книга о заселении страны» Landn? В этой очень своеобразней книге рассказывается о том, как исландские первопоселенцы «брали землю», об их происхождении, их ближайших потомках и важнейших событиях в первые два века после заселения Исландии.
Описание начинается с восточного края южной четверти Исландии, идет дальше в направлении часовой стрелки вокруг острова и кончается у южного края восточной четверти. В книге перечисляются все исландские первопоселенцы около четырехсот человек , т. Однако она не только перечисление, в ряде случаев она — живой рассказ о людях и событиях.
Таким образом, широта охвата действительности в этой книге исключительна. Естественно, что она — важнейший источник по истории исландского народа. Автор романа изображает протекание этого времени, располагает в нем события и компонует его в соответствии с общим замыслом своего произведения.
Между тем «родовые саги» подразумевают отсутствие разрыва между временем в жизни, реальным, историческим, и временем в литературе, нереальным, вымышленным.
Сага в литературе: сущность и особенности
Форма С. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А. Кроме указанных в этой статье памятников, особое вниманиепривлекают саги, содержание которых так или иначе связано с Россией. Заключающийся в них исторический, бытовой и литературный материал далекоеще не исчерпан научно.
Кюсю, административный центр префектуры Сага.
Ленинградское отделение, 2017. Росс, Е. Русская драматургия ХХ века. Русская литература ХХ века.
Проза 1980-1990-х годов. Сарычева, А. Русская литература. Седых, Э. Соловьева, Н.
Травников, С. Травников, Л. Ужанков, А. Канта, 2018.
В современном мире появилось еще одно значение этого слова как в литературе, так и в кинематографе.
Обычно это жизненные истории, принявшие определенную форму и схожие свой эпичностью или содержанием с первоисточником. Современное поколение должно хорошо понимать, что такое сага, ведь сейчас это распространенное жанровое явление. Принцип В саге-первоисточнике канон повествования всегда строго соблюдался. Оно начиналось представлением всех героев, правда, иногда описывались несколько поколений, прежде чем появлялся главный персонаж. Важно было все: кто чей муж, имена всех детей и дальних родственников, их род занятий и прочее.
Многие саги начинали свое повествование с момента зарождения государственности в Исландии Скандинавии. Для этого жанра было характерно огромное количество действующих лиц. Их было настолько много, что запросто можно запутаться и вообще потерять нить рассказа. Хронология саг строго выдержана. Всегда можно понять, о каком отрезке времени идет речь.
В произведениях нередко можно встретить фантастические элементы например, борьбу с нежитью, привидениями. Отношениям уделяется недостаточно внимания, по сравнению с более поздней литературой.
В «родовых сагах» как будто, как и в реалистических романах, изображаются частные лица в их частной жизни. Однако не говоря уже о том, что частные лица в «родовых сагах» не столько изображаются, сколько, как только что было сказано, оказываются изображенными, частные лица реалистического романа — это совсем не то, что частные лица «родовых саг». Господствующая роль частных лиц в литературе — одно из крупнейших достижений нового времени.
В средневековой литературе частных лиц, в сущности, не было. Персонажи средневековых литературных произведений — либо исторические лица, т. Таким образом, в средневековой литературе индивидуализация и обобщение исключают друг друга. Бели персонаж индивидуален, то он исторический персонаж, или правда в собственном смысле слова, а не обобщение. Если же персонаж — результат обобщения, то он лишен индивидуальности, король вообще и т.
Между тем в литературе Нового времени стала возможной индивидуализация, которая в то же время и обобщение. Частные лица реалистического романа есть сочетание индивидуализации и обобщения. Основные предпосылки их появления в литературе — это, с одной стороны, возможность правды, которая осознается как вымысел, т. В древнеисландском обществе, т. Таким образом, персонажи «родовых саг» не в большей мере частные лица, чем короли и полководцы средневековой литературы, или, Вернее, они одновременно и частные, и исторические лица, гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где, как в Исландии в «век саг», нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства.
Автор романа, рассказывая о том или ином из своих персонажей, только в редком и совсем не типичном для романа случае — а именно в романе-биографии — имеет в виду некоторое реальное лицо. Но даже и автор романа-биографии сознает, конечно, что, хотя канва его произведения — подлинные факты, само оно — лишь правдоподобный вымысел. Обычно же персонаж реалистического романа — это обобщение, результат отбора общего для многих реальных лиц, результат выделения типичного, т. Между тем те, кто писал «родовые саги», несомненно считали, что люди, о которых рассказывается в них, — это реально существовавшие люди, а не плоды художественной фантазии. Однако здесь ошибки могли быть значительно крупнее, чем в отношении местностей: перепутаны имена людей, неправильно поняты родственные или другие связи между людьми, по-разному истолкованы их поступки и сами они представлены в более или менее выгодном свете, и таким образом их изображение превращалось фактически в художественный вымысел.
Поэтому в «родовых сагах» все же есть типы: свирепые берсерки, коварные интриганы, злые колдуньи и т. Как правило, однако, они — второстепенные персонажи, и среди лиц, действующих в сагах, они — ничтожное меньшинство. Основные же персонажи в «родовых сагах» сложнее и жизненнее, чем литературные типы. Это проявляется прежде всего в том, что их поведение и поступки не обязательно вытекают из их характера. Человек, явно трусливый по характеру, как Бьёрн из Леса в «Саге о Ньяле», проявляет большую храбрость.
Человек, явно благородный по характеру, как Флоси из той же саги, оказывается предводителем тех, кто совершает подлое преступление, — сожжение Ньяля и его семьи в их доме. Возможно известное внешнее сходство между объективностью «родовых саг» и некоторыми художественными приемами, применяемыми в современной реалистической литературе с целью создать иллюзию объективности. Один из таких приемов — он обильно представлен в произведениях Хемингуэя — заключается в следующем. Трагические события или переживания изображаются не прямо, не через непосредственное восприятие автора, а косвенно, через сугубо прозаическое восприятие стороннего наблюдателя, который как бы не понимает трагичности того, что он наблюдает, и только регистрирует факты. Читатель, таким образом, оказывается в положении непосредственного наблюдателя сырых фактов действительности, как бы не подвергшихся художественной обработке, и сам воссоздает в своем воображении то, что скрывается за ними.
Прозаическое восприятие стороннего наблюдателя служит стереоскопом, придающим наблюдаемому трехмерность в глазах читателя. В «родовых сагах» действительно нередко переживания изображаются так, как будто автора совершенно не интересуют они сами по себе, он просто регистрирует их проявления или последствия наряду с прочими фактами. Однако отличие от художественного приема современной литературы огромно: в то время как в современной литературе тот, чье равнодушное восприятие служит стереоскопом, — фикция, плод осознанного авторства, в сагах — это сам автор, не сознающий своего авторства. Дело в том, что в сагах действительно объектом изображения были не переживания сами по себе, а события, переживания же оказывались изображенными только в той мере, в какой нельзя было описать события, не описывая в то же время и переживания. Другими словами, изображение переживаний в сагах — всегда лишь побочный продукт изображения событий.
Таким образом, объективность изображения переживаний в «родовых сагах» — результат того, что они не были объектом изображения. В этом, очевидно, и заключается сходство трактовки переживаний в сагах с современным художественным приемом, описанным выше: изображается как будто бы не то, что на самом деле объект изображения, и таким образом создается иллюзия объективности. Можно поэтому сказать, что «родовые саги» настолько же объективнее самой реалистической литературы, насколько их авторы меньше осознавали свое авторство. Нередко из фактов, сообщаемых в саге, современный читатель мог бы заключить, что тот, о ком рассказывается, вероятно, испытывал романическое чувство. Однако на самом деле рассказчик не вкладывал в факты такого смысла.
Романическое чувство его совершенно не интересовало. По-видимому, романические переживания не только не казались чем-то достойным изображения, но и не было подходящих слов, которыми можно было бы их описать. В частности, у исландского слова? В «родовых сагах» слово это всего чаще употреблялось во множественном числе для описания привязанности, которая развивается между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «родовых сагах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т.
Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в «родовых сагах» эти переживания оказываются более объективно изображенными, чем это возможно в романах. Таким образом, и в этом отношении «родовые саги» правдивее реалистических романов. Ни в одной «родовой саге» романические переживания не играют той роли, какую они обычно играют в романах. Даже в «Саге о Гуннлауге» и «Саге о Кормаке», где они проходят через всю сагу, отнюдь не все подчинено их изображению.
В «Саге о Гуннлауге» большое место занимает описание поездок героя в разные страны, а в «Саге о Кормаке» — описание поединков, и в обеих этих сагах роль романических переживаний заключается в основном в том, чтобы мотивировать распри. В романе Нового времени господствующая роль романических переживаний объясняется, конечно, возросшим интересом к человеческой личности. В романах любовь — это способ изобразить личность и ее внутренний мир, т. В известном смысле можно сказать, что распри играют в «родовых сагах» такую же роль, какую любовь играет в романах. Но очень существенное различие между ролью распри в «родовых сагах» и ролью любви в романах заключается в том, что распри были действительно важнейшим из того, что происходило в свое время в Исландии, т.
Основная пружина действия в распрях, которые описываются в «родовых сагах», — это долг мести. Очевидно, что он был обусловлен не просто системой понятий таких, как «честь» и т. В обществе, в котором не было государственных институтов, обеспечивающих безопасность отдельных его членов, т. Ему приходилось защищать себя самому с помощью своих родичей и друзей, т. Ущерб имуществу, членовредительство или убийство влекли за собой в таком обществе, как правило, месть.
С возникновением государственных институтов месть, или самопомощь, уступила место государственной системе наказаний. Враг стал преступником. В «век саг» их не было и в помине. Самопомощь господствовала, и основной ее формой была месть, т. Подсчитано, что в распрях, упоминаемых в «родовых сагах», было 297 актов мести, большей частью кровавой, т.
Но и тяжбы, как они описываются в «родовых сагах», были, по выражению одного исследователя, лишь «стилизованной местью». Тяжбу вел не судья, не представитель государства — такого представителя и не могло быть, — а сами тяжущиеся стороны. Поэтому исход тяжбы обычно определялся реальным соотношением сил, а не большей или меньшей обоснованностью иска. Не случайно тяжба на тинге иногда превращалась в настоящее сражение, как это произошло в «Саге о Ньяле». Наконец, привести приговор в исполнение должен был сам истец или тот, кто за это по тем или иным причинам брался, иначе приговор оставался пустым словом.
Таким образом, самопомощь господствовала и в тяжбе. Для того чтобы кровавая месть была эффективной формой самопомощи, она должна была быть долгом, т. Поэтому убийство в силу долга мести — это совсем не то, что месть в современном значении этого слова. Выполняя долг мести, человек не задумываясь рисковал собственной жизнью или жизнью близких, совершал далекие и трудные поездки, проявлял огромную выдержку, выжидая удобного случая, иногда в продолжение многих лет. В «родовых сагах» описываются случаи такой затяжной мести.
Быстрое осуществление мести или ее осуществление в состоянии аффекта считалось плохим выполнением долга. Напротив, чем более долгим было выжидание удобного случая, чтобы осуществить кровавую месть, чем больше выдержки проявил при этом человек и тем самым чем меньше он был в состоянии аффекта во время ее осуществления, тем лучше было выполнение долга. Когда аффект отсутствовал, выполнение долга выступало, так сказать, в чистом виде. Таким образом, убийство из мести вовсе не было проявлением жестокости, тем более что оно, как правило, было аналогично честному и открытому бою: убитым мог быть только мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или прикрытия, и днем, а не ночью, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же сам объявлял кому-нибудь о случившемся. Раз убийство из мести осуществлялось независимо от чувств того, кто убивал, или даже вопреки им, кровавая месть могла быть направлена не на самого обидчика, а на его родича, домочадца или сторонника.
Выбор того, кто становился объектом кровавой мести, определялся не его участием в нанесении ущерба, а его весом в глазах других людей, его опасностью в будущем или просто случайностью. Таким образом, кровавая месть могла быть направлена на человека, по отношению к которому у того, кто ее осуществлял, не было никакого чувства обиды, гнева или ненависти. Важно было, чтобы общее количество убитых в распре оказалось с той и другой стороны одинаковым. Поэтому, если распря кончалась мировой, то производился расчет: убийство такого-то идет за убийство такого-то, рана такого-то — за рану такого-то и т. Разное число убитых и раненых могло быть компенсировано вирой.
Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийство из мести воспевалось в стихах, и она — одна из главных тем «родовых саг». В литературе о «родовых сагах», как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, — правда художественная и правда историческая — существовали и в сознании людей древнеисландского общества. Концепции развития «родовых саг» и оценки сущности каждой из них обычно сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик.
В соответствии с этим рассказываемое в саге толкуется одним из трех способов: либо как историческая правда, и тогда сага анализируется методами исторической науки — устанавливается хронология событий, описываемых в саге, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Приписывая наши представления о литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают «родовые сага» чем-то так же четко отграниченным, как и литературные жанры нашего времени, и нередко противопоставляют эти саги как «художественную литературу» некоторым другим сагам как «исторической литературе». Однако ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлении средневекового исландца. Ни «родовые саги», ни «королевские саги», ни «саги о древних временах» все эти названия возникли только в новое время не осознавались как особые жанры. Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они нередко расположены вперемежку, а также в том, что в «родовых сагах» нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от «саг о древних временах» или «королевских саг», а в «королевских сагах» — вкрапления, ничем не отличающиеся от «родовых саг» или «саг о древних временах».
Исследователи «родовых саг» уже второе столетие колеблются между «теорией книжной прозы» и «теорией свободной прозы» см. Слабая сторона «теории свободной прозы» — это, конечно, то, что она предполагает, с одной стороны, существование «записывателей», аналогичных современным собирателям фольклора, а с другой стороны, — в отношении устных саг — «авторов», аналогичных современным авторам. Но «теория книжной прозы» в еще гораздо большей мере игнорирует характер авторства в «родовых сагах». Она предполагает известным то, что не может быть сколько-нибудь точно известно, — размеры авторского вклада в саге — и неизвестным то, что прекрасно известно, — форму «устной традиции, послужившей источником письменной саги» так сторонники «теории книжной прозы» называют устную сагу. Очевидно, что, будучи синкретической правдой, эта устная традиция не могла не быть повествованием с большей или меньшей примесью скрытого вымысла, т.
Сторонники «теории книжной прозы» говорят: надо исследовать только то, что известно, и игнорировать то, что неизвестно. Тем самым они, по существу, предлагают игнорировать происхождение письменной саги вообще. Особое внимание они уделяют датировке отдельных саг, т. Это последнее различие они совершенно не замечают: слишком уж оно очевидно. Между тем в области датировки отдельных саг современным исследователям обычно не удается достигнуть достаточно убедительных результатов.
Дело в том, что критерии, используемые в датировке «родовых саг», — заимствование из других письменных саг, упоминание лиц или событий, позднейших по сравнению с тем, о чем рассказывается в саге, и прочие «отражения времени написания» в саге, большая или меньшая «зрелость стиля» и т. А заимствования из других письменных саг самый популярный критерий для датировки саг предполагает, кроме того, что автор саги был не только писателем-профессионалом, но и еще литературоведом-профессионалом или саговедом? Но еще гораздо менее убедительных результатов достигают исследователи, пытающиеся определить, кто был автором той или иной «родовой саги». Это и понятно: ведь такие попытки целиком основаны на молчаливом допущении, что у каждой из этих саг был совершенно такой же автор, как и у литературных произведений нашего времени, т. Недопущение это находится в вопиющем противоречии со всем, что известно об авторах в отношении «родовых саг», и, в частности, с тем, что неизбежно обнаруживается в исследованиях, основанных на этом допущении.
Группу, отличную от «родовых саг», образуют саги о событиях более недавнего прошлого по отношению ко времени написания , чем то, которое описывается в «родовых сагах». Большая часть таких саг собрана в компиляции, которая называется «Сага о Стурлунгах» Стурлунги — знатный исландский род, к которому принадлежал, в частности, Снорри Стурлусон. В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о событиях с 1117 по 1266 г. Название это, однако, — недоразумение. В сагах этих описывается отнюдь не эпоха, современная их написанию, как в реалистических романах Нового времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которому посвящены «родовые саги».
Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем. Правда, автор реалистического романа о современности тоже может иметь в виду то, что «случилось в недавнем прошлом». Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда, и время в нем фиктивное, параллельное реальному историческому времени. Автор романа, говоря «случилось в недавнем прошлом», вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом, а только, что оно могло бы случиться в настоящем.
Между тем в эпоху, когда писались саги, такого повествования о настоящем вообще не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе. Вымысел правдоподобный, но сознательный и рассчитанный на то, что он будет осознан, приобрел права гражданства в Европе только в романе из современной жизни, т. Еще позднее правдоподобный, но сознательный вымысел появился в повествовании о прошлом, возник исторический роман. Развитие истории как науки и реалистических романов из современной жизни сделали возможным его появление. Таким образом, необходимой предпосылкой для исторического романа были не только исторические «не романы», т.
В историческом романе обращение к прошлому обусловлено тем, что вымысел уже давно стал в литературе сознательным и в частности уже давно применяется в реалистическом изображении современности. В сагах, наоборот, обращение к прошлому обусловлено тем, что художественный вымысел еще не был сознательным и поэтому не мог применяться к изображению современности. От «родовых саг» «Сага о Стурлунгах» отличается большей фактографичностью — одних имен в ней свыше трех тысяч на девятистах страницах. Поэтому многие считают, что она — «историческая литература», тогда как «родовые саги» — «художественная литература». Делая отсюда все выводы, некоторые ученые считают даже, что, с одной стороны, все диалоги в «Саге о Стурлунгах» — а их там очень много — это исторические факты, а с другой стороны, что персонажи «родовых саг» — это художественное изображение известных нам из «Саги о Стурлунгах» людей XII—XIII вв.
Содержание и «родовых саг», и «Саги о Стурлунгах» — распри между исландцами в прошлом. И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны, предвестия и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги. И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде «рассказывают», «правдивые люди говорят» и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции.
Одинаковы в них трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств. Есть в «Саге о Стурлунгах» и скрытый вымысел, и притом такого же характера, что и в «родовых сагах»: скрытый вымысел, конечно, — все диалоги, а также предвестия, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидевшимися кому-то во сне таких строф немало в «Саге о Стурлунгах» и т. Правда, в «родовых сагах» больше эпической стилизации и драматизации событий, т. Но различие в количестве вымысла в «родовых сагах», т. Поскольку вымысел был скрытым, он не мог быть заметен исландцу XIII в.
Для него и «родовые саги», и «Сага о Стурлунгах» были просто сагами, т. Естественно, однако, что количество вымысла в саге прямо пропорционально времени между событиями, описываемыми в ней, и временем ее написания, поскольку в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг не подлежит сомнению — количество скрытого вымысла должно было увеличиваться по мере того как события становились более удаленными во времени и, следовательно, менее известными, иначе говоря, по мере того как возможность принять вымысел за правду увеличивалась, а возможность заметить вымысел уменьшалась. К сагам о недавнем прошлом относятся и так называемые «саги о епископах» или «епископские саги». В Исландии было два епископства — в Скальхольте, на юге Исландии, и в Холаре, на севере страны. После того как в 1199 г.
Так возникла первая епископская сага «Сага о Торлаке Святом». Затем была написана сага о холарском епископе Ионе Эгмундарсоне, который был объявлен святым в 1201 г. Позднее были написаны саги о других исландских епископах, в том числе о Гудмунде Арасоне, епископе, который сыграл большую роль в распрях эпохи Стурлунгов сага о нем входит в состав «Саги о Стурлунгах».
Содержание
- Кто и когда начал записывать настоящие саги и почему им нельзя полностью доверять
- Влияние саги на сюжеты
- ВРЕМЯ, СУДЬБА, МИФ И ИСТОРИЯ В САГЕ
- Канон (принцип) саги
- Что такое САГА простыми словами
Сага это в литературе
В соответствии с этим рассказываемое в сагах истолковывается одним из трех способов. Оно либо истолковывается как историческая правда. Тогда оно анализируется методами современной исторической науки: проверяется хронология, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Либо рассказываемое в сагах истолковывается как художественная правда. Тогда оно анализируется как художественная литература нашего времени, т. Либо, и всего чаще, рассказываемое в сагах истолковывается как нечто среднее между исторической и художественной правдой, т. Все концепции развития древнеисландской литературы, все классификации саг, все оценки сущности каждой из них сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик, соответствующих двум описанным выше формам правды. Существовали ли, однако, эти две формы правды в сознании людей древнеисландского общества? Множество фактов говорит в пользу того, что для людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, так сказать «синкретическая правда». Тот, кто сообщал синкретическую правду о прошлом, стремился одновременно и к точности, и к воспроизведению действительности во всей ее живой полноте.
Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также искусство или органическое сочетание того, что в сознании современного человека несочетаемо. Синкретическая правда нечто навсегда утраченное. Она отнюдь не нечто среднее между двумя другими правдами. Она гораздо богаче и содержательнее обеих современных правд. Она в корне отлична от них обеих. Она — нечто третье. Поэтому пытаться определить, что в сагах — историческая правда, а что — художественная, значит искать различие, в отсутствии которого и заключается сущность представленной в сагах правды. О том, что в сознании людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, говорят прежде всего данные языка. В древнеисландском были только слова и выражения, которые всего ближе по значению к современным «правда» и «ложь».
Однако у этих слов было явно более широкое значение, чем у соответствующих слов в современных европейских языках, так как они могли относиться и к тому, что с современной точки зрения надо назвать «художественной правдой» или «художественным вымыслом», но никак не просто «правдой» или «ложью». Можно было бы предположить, что к понятиям «художественная правда», «художественный вымысел» и т. А в рассказе о быке Брандкросси есть такое высказывание: «Хотя некоторым кажется этот рассказ сомнительным, слушать его забавно er gaman at heyra hana ». В обоих случаях речь идет о произведениях, правдивость которых, видимо, вызывала сомнения в силу их явного неправдоподобия. Однако в «сагах о епископах», т. Так что древнеисландские слова, которые мы переводим как «забавный», явно не имеют ничего общего с современным словом «художественный». Не было в древнеисландском и никаких слов, обозначающих произведения, которые претендуют на то, что они только историческая правда или только художественная правда. Ничего аналогичного таким современным обозначениям литературных произведений, как «роман», «повесть», «рассказ», «новелла», «драма» и т. Поэтому утверждать, например, что «автор этой саги хотел написать роман, а не историческое исследование» — а такие утверждения нередко встречаются в современных работах о «сагах об исландцах» — так же абсурдно, как приписывать автору саги понимание того, что такое сценарий кинофильма или телевизионный спектакль.
В древнеисландском языке существовало универсальное слово «сага» saga, очевидно, от segja "говорить" , которое обозначало любое как письменное, так и устное повествование. Исходным его значением было, вероятно, «сказанное», «высказывание». Это слово могло обозначать и сами события, о которых повествуется. И так как события, о которых повествуется в саге, это всего чаще распря, saga может значить «распря». Но в то время как в современном исландском у этого слова есть два четко различающихся значения — «сага как литературное произведение» и «история как наука», в древнеисландском нет ни малейшего следа такого различия. Считалось ли повествование правдивым или лживым, оно одинаково называлось этим словом. В новоисландском это слово действительно приобрело значение "наука", "ученость". В древнеисландском, однако, оно явно обозначало любые знания, в частности знание саг, как устных, так и письменных, а могло оно значить также «писания», «заклинания» и «стихотворение». Но дело в том, что эта «научность» Ари — его индивидуальная особенность, а вовсе не свойство якобы существовавшего в то время научного жанра ср.
Древнеисландские переводные повествования, как исторические, так и неисторические, тоже обозначались словом saga. Но эти обозначения включают в себя, как правило, все то же слово saga и, следовательно, осознавались лишь как разновидность того, что обозначалось этим словом. Эти данные языка говорят недвусмысленно о единстве правды в сознании людей древнеисландского общества. Единство правды имело место, конечно, и в отношении «саг об исландцах», самого своеобразного из всей древнеисландской прозаической литературы, и самыми своеобразными они, по-видимому, потому и кажутся современному человеку, что в них единство правды находит наиболее полное выражение. За что принимали эти произведения те, кто их создавал, и те, для кого они создавались? В литературе о «сагах об исландцах» принято либо совсем обходить этот вопрос, либо давать на него уклончивый ответ. Между тем только исчерпывающий ответ на этот вопрос позволил бы понять, в чем заключается неповторимость этих произведений. По-видимому, в последнее время в литературе о «сагах об исландцах» господствует представление, — правда, обычно только косвенно выраженное, — что они считались художественным вымыслом, созданным из того или иного материала, совершенно так же, как авторы нашего времени создают свои произведения — романы, повести и т. Дело в том, что с нашей современной точки зрения «саги об исландцах» — действительно в большой или меньшей степени художественный вымысел и в той мере, в какой он правдоподобен, — художественная правда.
Но были ли они художественным вымыслом или художественной правдой с точки зрения людей древнеисландского общества? Очевидно, нет. Ведь таких понятий не существовало. Когда говорят, что замыслом автора той или иной «саги об исландцах» была художественная, а не историческая правда, то по существу утверждают, что его замыслом было написать исторический роман, т. Иногда, впрочем, и прямо утверждают, что «саги об исландцах» — это исторические романы по замыслу их авторов. Совершенно несомненно, конечно, что у «саг об исландцах» были определенные литературные прообразы. Но могли ли этими прообразами быть произведения, которые появились шестьсот лет спустя? Ведь исторический роман возник как жанр только в начале XIX в. Можно, конечно, предположить — и это тоже иногда делается, — что прообразом той или иной саги была другая сага, а та уже была, в сущности, историческим романом.
Но что было прообразом этой другой саги? Для исландцев XIII в. В сущности, логичнее, чем считать прообразом «саг об исландцах» исторический роман, предположить, что их прообразом был рыцарской роман о Тристане и Изольде — произведение, возникшее в XII в. Правда, считается установленным, что первые «саги об исландцах» были написаны до 1226 г. Но хронологическая неувязка здесь не так уж велика. Во всяком случае она не в шестьсот лет, как в случае, когда «саги об исландцах» принимаются за исторические романы. Хуже то, что это предположение основано только на непонимании литературоведческих терминов. Дело в том, что в большинстве европейских языков «романом» называют и средневековый рыцарский роман, и современный реалистический роман. Эти два жанра характерны соответственно для эпох, разделенных полутысячелетием интенсивного литературного развития, и далеки друг от друга как небо от земли.
По-английски эти два жанра и называются двумя разными словами romance и novel. Если бы эти два жанра и на других языках назывались двумя разными словами, то, конечно, никому и в голову не пришло бы сопоставить «саги об исландцах» с рыцарским романом о Тристане и Изольде, потому что саги имеют общее только с реалистическим романом и «романы» они только в этом смысле! Между тем предположение, что прообразом «саг об исландцах» был роман о Тристане и Изольде, очевидно, основано только на том, что и эти саги, и роман о Тристане и Изольде — «романы»! Первое — невероятно. В знаменитом описании праздника в Рейкьяхоларе «лживыми сагами» — и это единственное место в древнеисландской литературе, где говорится о «лживых сагах», — названы типичные «саги о древних временах» — произведения, изобилующие трафаретно фантастическими приключениями и явно неправдоподобные, но отнюдь не «саги об исландцах», произведения, в основном правдоподобные даже с нашей современной точки зрения, а, учитывая суеверия и верования людей XIII в. Известно, что «саги об исландцах» использовались как надежные источники теми, кто, как они сами заявляли, хотели быть «правдивыми» и кому современные исследователи верят как «историкам». Это относится прежде всего к Стурле Тордарсону, который писал такие общепризнанно «исторические» произведения, как «Сага об исландцах» из «Стурлунги», «Сага о Хаконе Хаконарсоне» и «Книга о заселении страны». Эта техника позволяет современным ученым отделять историю от вымысла, но, по-видимому, в то же время заставляет их забывать, что исландцы XIII в. Нельзя ли предположить, однако, что, хотя слушатели или читатели «саг об исландцах» и принимали их просто за правду — как и все в Исландии вплоть до самого недавнего времени, — те, кто писали эти саги, все же знали, что они неправда, и сознательно старались обмануть своих читателей, придавая вымыслу возможно большее правдоподобие?
Такое предположение опровергается, однако, тем, что именно те, кто писали саги, и прежде всего тот же Стурла Тордарсон, явно принимали «саги об исландцах» за правду — они ссылались на эти саги как на правдивые источники, а ведь они не могли не знать, за что принимали свои произведения те, кто их писали. Литературное произведение — это не вещь в себе, а нечто, подразумевающее определенное восприятие. Произведение, представляющее собой сознательный художественный вымысел, как правило, и рассчитано на то, чтобы быть принятым за художественный вымысел. Но «саги об исландцах», очевидно, не принадлежат к таким произведениям. Если такое произведение принимают за правду в собственном смысле слова, как это бывает иногда с людьми, совсем не искушенными в литературе, то оно не «сработало» в своей собственной функции, осталось непонятым. Если литературное произведение, представляющее собой сознательный вымысел, и рассчитано на то, чтобы его приняли за правду в собственном смысле слова, то это — мистификация, сравнительно редкий вид художественного вымысла. Вымысел в сагах — это, так сказать, «скрытый вымысел», т. Синкретическая правда, поскольку она была единственно возможной, должна была быть значительно шире, чем любая из двух правд современного человека. Ведь она включала в себя и то, что с современной точки зрения только правдоподобно, только художественная правда, а не правда в собственном смысле слова.
Для современного человека все, рассказываемое о прошлом, — это непременно либо историческая правда, либо художественная. Ему поэтому очень трудно представить себе правду, которая ни то, ни другое, ни нечто среднее. Однако некоторое представление об отношении тех, кто создавали сагу, к рассказываемому, о мере их свободы по отношению к тому, что представлялось им правдой, дают рассказы об одном и том же событии в двух разных сагах, пересказы в прозе стихов, цитируемых в саге, разные редакции той же саги.
Это затрудняет разделение фактической основы сюжета от мифологии, делая «Сагу о Волсунгах», впрочем, ценным источником для изучения верований и обрядов дохристианского периода жизни скандинавских народов. Лживые саги принято относить к разновидности саг о древних временах, не предполагающих скорее всего первоначальной устной традиции. Некоторыми исследователями принято относить и «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах, наряду с мнением о принадлежности её к королевским сагам «саги о королях». Это произведение является одним из важнейших источников в изучении ранней истории Скандинавии. К характерным особенностям данного литературного цикла можно отнести предполагаемого заказчика церковного иерарха или правителя. Одной из ключевых саг данного цикла является королевская сага «Красивая кожа». Данная сага написана в Норвегии, возможно, что её автор имя его неизвестно был не исландцем, а норвежцем.
Музей саг в Рейкьявике. Авторство ни одной родовых саг не известно за исключением предположений, что автором «Саги об Эгиле» был Снорри Стурлусон , а точная датировка создания весьма условна и ограничена периодом с XIII века по начало XIV. К родовым сагам также относят «пряди об исландцах» — эпизоды из королевских саг, в которых рассказывается об исландцах, пребывавших на территории Норвегии. Название саги об исландцах, в сущности, условно, это не любые саги, в которых рассказывается об исландцах. Саги, в которых говорится об исландцах, живших после XI в. Древнескандинавская литература Саги о недавних событиях Произведения описывающие события в Исландии, но в более поздний период, чем родовые саги, и являющиеся их разновидностью. Авторы этих саг являлись очевидцами происходящего, его участниками, записывали тексты со слов непосредственных свидетелей событий недавнего прошлого и настоящего. Данная разновидность саг отчасти пересекается с двумя другими — сагами о королях и сагами о епископах.
Обсудить Редактировать статью В этой статье мы разберемся, что такое сага, узнаем, откуда она пришла в нашу и мировую культуру и какое влияние на нее оказывает. Понятие Разумеется, слово "сага" не пришло к нам от авторов нашумевшей истории про вампиров. Оно зародилось задолго до этого. Его родиной является далекая Исландия 13-14 веков. Сага - это форма, обобщающая литературные произведения повествовательного характера, которые были записаны сотни лет назад. Слово происходит от древнескандинавского "сказание", а век саг приходился примерно на 900-1030 годы. Первоначально это были устные повествования, передающиеся от старшего поколения к молодому. Затем их записали. С точки зрения литературоведения, сага - это совокупность литературных произведений, записанных в Скандинавии в указанное время. В современном мире появилось еще одно значение этого слова как в литературе, так и в кинематографе. Обычно это жизненные истории, принявшие определенную форму и схожие свой эпичностью или содержанием с первоисточником. Современное поколение должно хорошо понимать, что такое сага, ведь сейчас это распространенное жанровое явление. Принцип В саге-первоисточнике канон повествования всегда строго соблюдался.
Древнескандинавское и древнекельтское народное героическое сказание в прозе. Легенда, сказание обычно поэтическое. Нужно видеть Чусовую весной, чтобы понять те поэтические грезы, предания, 12 саги и песни, какие вырастают около таких рек. Мамин-Сибиряк, Бойцы. Некоторые авторы включают слово «сага» в название своих произведений. Название, вероятно, происходит от исландского глагола segja — говорить, и обозначает как устное повествование, так и оформленное в письменном виде.
Что такое сага в литературе простыми словами
Позднее были написаны саги о других исландских епископах, в том числе о Гудмунде Арасоне, епископе, который сыграл большую роль в распрях эпохи Стурлунгов сага о нем входит в состав «Саги о Стурлунгах». В «епископских сагах» рассказывается об исландской церкви, выступающей в лице ее главы — епископа. Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства. Поэтому в «епископских сагах» охват действительности становится, по сравнению с «родовыми сагами», менее полным, более выборочным. Вместе с тем, поскольку в «епископских сагах» говорится о недавнем прошлом они охватывают период от около 1000 до 1340 г. Но основная особенность «епископских саг» — это тенденция выдавать за правду то, что было в интересах церкви. В «Саге о Гудмунде Арасоне» есть такое наивно откровенное обоснование этого нового вида правды: «Все люди знают, что все то хорошее, что говорится о боге и его святых — это правда, и поэтому хорошо верить хорошему и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, и всего хуже верить тому, что плохо солгано». Другими словами, правда — это то, что выгодно для церкви. Наиболее явное проявление нового вида правды — это так называемые «чудеса» по-исландски jarteikn, буквально «знак, знамение». Перечни их обычно включаются в издания «епископских саг», и они обильно представлены и в самих этих сагах. Рассказы о том, как исполнялись желания всякого, кто обращался за помощью к святому, — слепой прозревал, глухой обретал слух, калека исцелялся от увечья, рана исчезала мгновенно, тяжелобольной выздоравливал, и при этом от него распространялся чудесный аромат, и даже мертвый оживал, — выдавались за правду потому, конечно, что верить в них казалось чем-то хорошим, а не верить — чем-то плохим.
Иначе говоря, назначение этих рассказов заключалось в прославлении церкви и ее святых. Этот новый вид правды — так сказать, «церковная правда», или, поскольку в Исландии церковь была зарождающимся государством, «государственная правда», — был, конечно, большим регрессом по сравнению с синкретической правдой «родовых саг». В этих сагах гораздо более неправдоподобного, чем в «родовых», в них много сказочной фантастики, и это, очевидно, объясняется тем, что события, описываемые в саге, тем меньше подчинялись требованиям правдоподобия, чем больше они были удалены от настоящего. Характерно, что в «сагах о древних временах» встречаются заверения авторов в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам. В романе — будь то роман из современной жизни, исторический роман из жизни любой эпохи или даже фантастический роман из жизни будущего — события могут трактоваться в принципе в одной и той же манере, т. Между тем для древнеисландских саг характерно, что определенная трактовка того, о чем повествуется, полностью обусловлена тем, когда произошло то, о чем повествуется. С точки зрения современного литературоведения «саги о древних временах», «родовые саги» и «Сага о Стурлунгах» — это три различных жанра. Для каждой из этих трех разновидностей характерна специфическая манера, грубо говоря, — авантюрно-сказочная, драматико-реалистическая и протокольно-натуралистическая. Но с точки зрения исландца XIII в. Различным осознавалось только время, когда произошли события в этих сагах, — далекое, менее далекое и недалекое прошлое.
Время, таким образом, было хотя и единым, но неоднородным на своем протяжении. Далекое прошлое, или периферийное время, было временем, когда неправдоподобное было возможным. Но именно в силу этого нет четкой границы между «сагами о древних временах» и так называемыми «лживыми сагами», обширной группой, которая объединяется только тем, что входящие в ее состав произведения не претендуют на то, что они — правда. Название «лживые саги» распространяют нередко и на «саги о древних временах» или, во всяком случае, на большинство из них. Те из этих саг, в которых находят какое-то отражение походы викингов, называются также «викингскими», а те из них, которые всего ближе к иноземным рыцарским романам, — «рыцарскими». Все эти саги вместе называются также «мифогероическими». Можно их назвать также «романическими», и, пожалуй, это последнее название всего лучше передает их сущность. Наиболее знаменитые из «саг о древних временах» и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития основаны на древних героических сказаниях или древних героических песнях. Но героические сказания, как и героические песни, — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о далеком прошлом. Поэтому и саги, основанные на них, вероятно, тоже в какой-то мере принимались за правду.
Самая знаменитая из саг этого рода — «Сага о Вёльсунгах». Она возникла, по-видимому, в середине XIII в. В большей своей части она — прозаический пересказ героических песней, совершенно аналогичных тем, которые представлены в рукописи «Старшей Эдды», т. Сага эта позволяет восстановить предположительно, правда содержание и тех героических песней, которые были в рукописи «Старшей Эдды» на месте лакуны см. Поэтому «Сагу о Тидреке» относят обычно к «переводной литературе», а не к «сагам о древних временах». Изобилующая сказочными мотивами «Сага о Хрольве Жердинке», несомненно, в какой-то мере основана на древних датских героических сказаниях. На героических песнях и сказаниях разного происхождения основана в значительной своей части «Сага о Хейдреке» она называется также «Сагой о Хервёр и конунге Хейдреке». Эта возникшая в середине XIII в. Исследователи, как правило, относят эту песнь к самому древнему слою эддической поэзии, и поэтому она обычно включается в издания «Старшей Эдды». Другие стихотворные вставки в этой саге — «Загадки Хейдрека», «Предсмертная песнь Хьяльмара» и «Песнь Хервёр» — считаются подражаниями эддическим песням.
Такие эддические стихи есть и в некоторых других «сагах о древних временах», и это свидетельствует о том, что «саги о древних временах» считались в чем-то аналогичными древней героической поэзии. Однако в большинстве «саг о древних временах» никакая основа из синкретической правды не прощупывается. Сказочная фантастика в них господствует. Герой сражается с великанами и прочими сверхъестественными существами, добывает клад из могильного кургана, прибегает к помощи волшебного меча или других заколдованных предметов, всегда одерживает победу, несмотря на превосходство его врагов, и в конце концов, несмотря на козни злой мачехи или других злых существ, в жены ему достается «королевская дочь. Однако что касается тех «саг о древних временах», которые называются «викингскими», то сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, как правило, все же не исчерпывает их содержания. Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, скандинавское язычество, родовые и племенные распри. Действие в этих сагах обычно локализовано в реальном мире — Норвегии, Швеции, Дании, Англии или на каком-то неопределенном «востоке». Обычно в них упоминается значительно больше имен и названий, чем это необходимо в волшебной сказке, и многие из героев — реальные исторические лица. Вообще в «викингских сагах» есть кое-что общее с «родовыми сагами». В них немало генеалогий фантастических, правда, и распри играют в них немалую роль.
Саги эти, как правило, и по рыхлости своей композиции ближе к «родовым сагам», чем к волшебной сказке с ее композиционной стройностью: они обычно состоят из механически нанизанных трафаретных эпизодов, таких как битва с великаном, встреча с мужелюбивой великаншей, сражение с викингами, поединок с берсерком и т. Характерно также, что когда в «родовой саге» действие переносится в эпоху, предшествующую заселению Исландии, то она тем самым превращается в «сагу о древних временах»: появляются сказочные мотивы, правдоподобие исчезает, масштабы делаются фантастическими, и даже стиль меняется — предложения становятся более округленными, но менее содержательными. Таким образом, «родовая сага» и «сага о древних временах» — это как бы результат наложения одной и той же сетки на две различные действительности — прошлое в Исландии и далекое прошлое вне Исландии. К «сагам о древних временах», в которых не прощупывается никакой исторической основы, относятся «Сага о Хрольве Пешеходе» ее герой носит имя знаменитого викингского вождя, завоевавшего Нормандию, т. Самые знаменитые из «саг о древних временах», не имеющих исторической основы, это «Сага об Одде Стреле» и «Сага о Фритьофе». Сюжет первой очень похож на сказание о вещем Олеге. Вёльва предсказала Одду, что он погибнет от своего коня, и, хотя Одд сразу же убивает его и глубоко зарывает в землю, когда через триста лет Одд возвращается на родину, он умирает от укуса змеи, выползшей из черепа его коня. Этот странствующий сюжет представлен и в других литературах в частности, в английской. Сюжет этой саги — сентиментальная история любви доблестного Фритьофа к добродетельной Ингибьёрг, с которой Фритьоф после преодоления всех препятствий в конце концов благополучно соединяется. Уже в самом сюжете «Саги о Фритьофе» очевидно влияние рыцарских романов с характерной для многих из них сентиментальной трактовкой романических отношений.
Влияние куртуазной идеологии заметно и во многих других «сагах о древних временах», даже в тех, которые основаны на древних героических песнях. Герои в таких сагах нередко являют пример рыцарского служения даме и куртуазного обхождения. Но влияние куртуазной идеологии всего сильнее в тех «лживых сагах», в которых персонажи носят не скандинавские, а различные иноземные имена, и в которых скандинавская действительность не находит никакого отражения. Эти саги называются также «рыцарскими». В сущности, эти саги и есть своего рода рыцарские романы. Многие из них еще не изданы, и даже самые подробные истории исландской литературы не перечисляют их всех. Общее в них, по-видимому, только то, что в противоположность «родовым сагам» они осознавались как вымысел, а не как правда. Это не значит, однако, что в них был оригинальный вымысел. Напротив, все они, как правило, целиком состоят из заимствованных мотивов и заимствованных сюжетных схем, источники которых — самые разнообразные, и как иноземные, так и исландские более старые саги , но всего чаще — иноземные рыцарские романы. В этих сагах изобилуют сказочные существа — великаны, карлики, драконы и т.
Но вся эта сказочная фантастика обильно представлена и в рыцарских романах, так что в «лживых сагах» она, очевидно, появилась не непосредственно из волшебных сказок. Нередко эти саги следуют сюжетной схеме античного романа: разлученные подвергаются во время их странствий всевозможным испытаниям и в конце концов встречаются, рассказывают о своей жизни, узнают друг друга, и все кончается их счастливым воссоединением. Но эта сюжетная схема представлена и в рыцарских романах. Так что в «рыцарские саги» она едва ли непосредственно пришла из античного романа. Самое большое влияние на «рыцарские саги» оказали французские рыцарские романы, многие из которых были тогда известны в исландском переводе. Исландские тексты таких переводов в ряде случаев например, в случае «Саги о Тристраме и Исёнд» — списки с переводов, сделанных в Норвегии, где иноземные рыцарские романы стали переводить раньше, чем в Исландии см. Впрочем, нет четкой границы между переводами рыцарских романов и «рыцарскими сагами», так как, с одной стороны, переводчики очень свободно обходились с оригиналами всего чаще расширяя описания битв и подвигов и сокращая монологи, в которых анализируются психологические переживания , а с другой стороны, авторы «рыцарских саг» многое заимствовали из французских рыцарских романов. Так что оригинальные «рыцарские саги» были, в сущности, не более оригинальны, чем переводы. Между тем все классические «родовые саги» были написаны в течение XIII в. Таким образом, получается, что «саги о древних временах», или «лживые саги», как бы пришли на смену «родовым сагам» с их реализмом правды, и это обычно толкуется как результат потери чувства реальности и исторического чутья или во всяком случае как упадок, обусловленный то ли политическими, экономическими или климатическими причинами, то ли этими причинами в сочетании с влияниями иноземной литературы, которая стала доступна исландцам в результате христианизации, введения латинской письменности и появления переводов на исландский язык а уже в XIII в.
Дело, однако, обстоит, по-видимому, более сложно. Есть свидетельства о том, что «саги о древних временах» существовали в устной традиции еще в XII в. Как явствует из «Саги о Стурлунгах» точнее, из «Саги о Торгильсе и Хавлиди», первой части «Саги о Стурлунгах» , на свадебном торжестве в Рейкьяхоларе, которое происходило в 1119 г. В «Саге о Стурлунгах» добавляется: «Эту сагу рассказывали королю Сверриру, и он говорил, что такие лживые саги всего забавнее. Однако есть люди, которые могут возвести свой род к Хромунду сыну Грипа». Это и есть то единственное место в древнеисландской литературе, в котором говорится о «лживых сагах». Нет основания сомневаться в том, что суждение норвежского короля Сверрира 1177—1202 приведено точно. Таким образом, отношение к «сагам о древних временах» было в ту эпоху двойственным: с одной стороны, их «лживость» т. Впрочем, едва ли «лживость» этих саг была для всех очевидна. Ведь вера в сверхъестественное в то время общераспространенна.
По-видимому, устные саги, которые Саксон Грамматик слышал от исландцев см. Позднее появление «саг о древних временах» в письменности свидетельствует поэтому скорее всего не о том, что они — более поздняя ступень развития по сравнению с другими сагами, но только об их меньшей важности в глазах современников в силу «лживости», т. Естественно, что в эпоху, когда господствовала синкретическая правда, сказочная фантастика считалась пустой выдумкой, вздорной небылицей, чем-то не заслуживающим серьезного внимания, как это выражено в известных словах «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда: «Лучше слушать себе на забаву это [т. Сказочная фантастика была характерна для «саг о древних временах» искони. Но не в результате потери чувства реальности или исторического чутья, а в силу того, что, как было сказано выше, время представлялось неоднородным и далекое прошлое — сказочным временем. Но сказочное время — это примитивная форма фиктивного, литературного времени, так же как волшебная сказка — это зачаточная форма художественной правды, т. Поэтому вытеснение «родовых саг» с их синкретической правдой «лживыми сагами» с их зачаточной художественной правдой — а такое вытеснение действительно имело место к концу XIII в. В этом смысле «лживые саги» ближе к роману нового времени, чем «родовые саги». Ведь с точки зрения исландца той эпохи, когда в литературе еще господствовала синкретическая правда, любой роман нового времени, в той мере, в какой он не претендует на то, что он правда в собственном смысле слова, показался бы «лживой сагой». Однако, поскольку и в «лживых сагах» авторство было, по-видимому, неосознанным нигде в древнеисландской литературе не говорится, что они сочинялись кем-то , завоевание новых возможностей для литературы происходило не в силу оригинального творчества, а в силу использования уже наличных схем, т.
Правда, персонажи «лживых саг», как правило, совершенно бесцветны, абсолютно не индивидуализированы и всегда четко делятся на «злых» и «добрых», причем последние всегда торжествуют. Однако четкое деление персонажей на «злых» и «добрых», как и торжество последних, было, хотя и примитивным, но все-таки идейным содержанием, т. Ведь объективность «родовых саг» была, в сущности, неумением сочетать правдоподобие с идейным содержанием! Есть сведения, что еще Сэмунд Мудрый 1056—1133 , ученый, прослывший впоследствии чернокнижником и колдуном, перехитрившим самого черта, написал краткую историю норвежских королей, включавшую и факты по истории Исландии. Это произведение, которое, вероятно, было написано на латинском языке, не сохранилось. В ряде саг есть ссылки на него как на источник исторических и генеалогических сведений. Вопрос о том, что он написал, очень много дискутировался. По-видимому, он был автором какого-то произведения о норвежских королях. Из его произведений сохранилась только совсем коротенькая «Книга об исландцах», написанная по-исландски и содержащая, краткие сведения о заселении Исландии, учреждении альтинга, упорядочении летосчисления, разделении страны на четверти, заселении Гренландии выходцами из Исландии, введении христианства и первых исландских епископах. Древнейшая «королевская сага», о которой есть точные сведения, — это жизнеописание королей Сигурда 1136—1155 и Инги 1136—1161 , сыновей Харальда Гилли, написанное в 1150—1170 гг.
Это произведение не сохранилось. Древнейшая «королевская сага», которая дошла до наших дней в семи отрывках , — жизнеописание норвежского национального патрона, короля Олава Святого 1013—1028 , написанное в конце XII в. Это произведение принято называть «Древнейшей сагой об Олаве Святом». В начале XIII в. В ней были использованы более ранние письменные источники. Она сохранилась только в норвежской рукописи. А в 1210—1225 гг. Стюрмир Карасон, приор одного исландского монастыря, написал еще одну сагу об Олаве Святом. Эта сага не сохранилась, но части ее вошли в позднейшие саги. В царствование короля Сверрира 1184—1202 была написана «Сага о Сверрире», причем, как говорится в этой саге, ее писал Карл Йонссон в Исландии он был аббатом монастыря в Тингейрар , а сам Сверрир говорил ему, что писать.
Около 1190 г. Одд Сноррасон, монах Тингейрарского монастыря, написал жизнеописание Олава Трюггвасона 994—1000 , норвежского короля, при котором в Исландии было введено христианство. Это произведение — оно было написано на латинском языке, его принято называть «Сагой об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда — сохранилось только в переводе на исландский язык, сделанном в начале XIII в. Около 1200 г. Гуннлауг Лейвссон, другой монах того же монастыря, написал, тоже на латинском языке, другое жизнеописание Олава Трюггвасона. Оно не сохранилось как целое произведение. Но значительные куски из него вошли в позднейшие произведения. Около 1300 г. В ней были использованы многие более ранние произведения. Наконец, в 1220—1230 гг.
Считается, что эту сагу написал Снорри Стурлусон о нем см. Однако единственное основание этой атрибуции — то, что Снорри назван автором саги в предисловии к ее переводу XVI в. Нигде в сохранившихся древнеисландских памятниках не говорится, что он ее автор. Последние «королевские саги» были написаны в конце XIII в. В 1264—1265 гг. Хаконе Старом 1217—1263 , а в 1280 г. Магнусе Исправителе Законов 1263—1280. От нее сохранились только два отрывка. К «королевским сагам» относится также «Сага о Йомсвикингах» центральный момент в ней — битва в Хьёрунгаваге между йомсвикингами и норвежским ярлом Хаконом, которая произошла в 986 т. Все эти произведения были написаны не раньше XIII в.
В «королевских сагах» обнаруживается та же закономерность в распределении вымысла, что и в «сагах о древних временах», «родовых сагах» и «Саге о Стурлунгах», т. К «королевским сагам» о недавнем прошлом относятся «Сага о Сверрире» и саги Стурлы Тордарсона, т. Во всех этих сагах ведется повествование так же подробно, обстоятельно и, так сказать, протокольно, как и в «Саге о Стурлунгах» кстати сказать, одна из саг, входящих в состав «Саги о Стурлунгах», а именно «Сага об исландцах», была написана тоже Стурлой Тордарсоном. К «королевским сагам» о далеком прошлом относится прежде всего «Сага об Инглингах», образующая начало «Круга Земного». В ней шведский королевский род Инглингов, от которого произошли норвежские короли, возводится к его мифическим предкам — языческим богам.
Это были прозаические рассказы о прошлом, об истории и жизни людей, богов и героев. Существовали саги, в которых встречались сказочные сюжеты и мотивы, а также саги о королях и о древних временах, например «Сага о Волсунгах». Такие произведения описывали судьбы персонажей, семейные хроники, истории отдельных событий, распри между родами.
Позднее сагами стали называть поэтические сказания и легенды, а также литературные произведения разных форм и эпох, которые описывают большой временной отрезок, а также имеют обширную географию и множество сюжетных линий.
Они могут вызывать сильные эмоции у аудитории и заставлять ее задуматься над смыслом происходящего. Масштабные события могут быть представлены в форме эпизодов или арок, которые входят в общую структуру саги. Они могут служить как высшей точкой сюжета, кульминацией действия, так и подтекстом, который влияет на развитие других сюжетных линий. Чтобы масштабные события в саге были эффективными, они должны быть добротно проработаны и иметь необходимую мотивацию и значение для героев и сюжета в целом. Они должны вызывать интерес у аудитории и оставлять долговременное впечатление. Известные саги и их влияние 1. Толкином, которая описывает борьбу добра и зла в фантастическом мире Средиземья. Эта сага оказала огромное влияние на жанр фэнтези и стала одним из символов мировой литературы.
Эта сага стала одним из самых известных и успешных франшиз в истории кино и оказала сильное влияние на современную поп-культуру. Эта сага стала международным феноменом и влияние ее можно увидеть в мировой литературе и культуре. Мартином, о борьбе разных семей за власть в фантастическом мире Вестероса. Эта сага стала феноменом телевизионного искусства и оказала большое влияние на жанр фэнтези в кино и литературе. Эти саги являются примерами того, как длинные истории могут сильно влиять на читателей и зрителей, захватывая их воображение и заставляя узнавать больше о героях и мирах, описанных в сагах. Звездные войны Первый фильм, вышедший в 1977 году, стал настоящим прорывом в кинематографе и представил зрителям уникальный фантастический мир, населенный разнообразными видами и расами. Битва между Добром и Злом, в которой герои Света сражаются со злобными ситхами и Империей, стала культовой и ставит перед зрителем вечные вопросы о силе добра и верности принципам. Сага «Звездные войны» также известна своими разветвленными и запутанными сюжетами. Она не только рассказывает о главных героях, таких как Люк Скайуокер, Принцесса Лея и Дарт Вейдер, но и исследует различные периоды времени и события в этом вселенной.
Изначально сагой называли один из основных жанров древнеисландского эпоса. Это были прозаические рассказы о прошлом, об истории и жизни людей, богов и героев. Существовали саги, в которых встречались сказочные сюжеты и мотивы, а также саги о королях и о древних временах, например «Сага о Волсунгах». Такие произведения описывали судьбы персонажей, семейные хроники, истории отдельных событий, распри между родами.
Что такое сага?
Саги – это настоящие шедевры мировой литературы, которые оказали влияние на многие другие произведения, включая сказки и эпические поэмы. это форма повествования в литературе, кино и других искусствах, которая охватывает большой период времени и представляет эпическую историю или серию событий. Название saga, вероятно, происходит от исландского глагола segja — говорить, и обозначает как устное повествование, так и оформленное в письменном виде.
Что такое сага? Происхождение слова
Са́га — понятие, обобщающее повествовательные литературные произведения, записанные в Исландии в XIII—XIV веках на древнескандинавском языке. Сага — это жанр литературы, который характеризуется длинным и побочным развитием сюжета, рассказывающим о приключениях героев на протяжении длительного временного периода. Статья расскажет о том, что такое семейная сага, какие особенности этого жанра и какие известные примеры семейных саг в литературе и кино.
Значение слова «сага»
Семейная сага жанр литературы, который ведет хронику жизни и деяниях семьи или ряд связанных или соединенных между собой семей в течение определенного периода времени. Если строго придерживаться определения значения слова «сага», то это, действительно, литературные произведения Исландии, относящиеся к XIII – XIV векам и описывающие жизнь скандинавов. Семейная сага — это особый жанр литературы и кинематографа, который описывает длинный период времени и многочисленные поколения одной семьи. это один из видов былинного эпоса, который имеет особое значение в русской литературе и культуре. Сага — в широком, не литературоведческом словоупотреблении иногда применяется как синоним сказания.
Значение саги (что это такое, понятие и определение)
Она позволяет окунуться в уникальный мир истории, мифологии и мировоззрения, который передается из поколения в поколение. Основные персонажи саги Саги — это художественные произведения, в которых широко описываются события из жизни и приключения героев. В сагах можно встретить множество персонажей, но некоторые из них особенно выделяются и играют важную роль в сюжете. Вот некоторые из основных персонажей, которых можно встретить в сагах: Протагонист — главный герой саги, на которого ложится основная драматическая нагрузка. Он может быть представлен как положительным, так и отрицательным персонажем; Антагонист — главный противник протагониста, который создает препятствия на его пути и ставит перед ним вызовы; Друг — близкий друг или союзник протагониста, помогающий ему в трудные моменты и поддерживающий его; Любовный интерес — персонаж, к которому протагонист испытывает романтические чувства и вокруг которого может развиваться часть сюжета; Наставник — опытный и мудрый персонаж, который советует и направляет протагониста на его пути к успеху; Кроме того, в сагах могут быть второстепенные персонажи, которые помогают создать атмосферу и дополняют основную сюжетную линию.
Это могут быть друзья, родственники, соперники и другие персонажи, которые встречаются в жизни протагониста и влияют на его действия и решения. Основные персонажи в саге играют важную роль в развитии сюжета и создании эмоциональной связи с читателем. Их характеры, поступки и отношения между собой определяют основные темы и идеи саги, делая ее увлекательной и запоминающейся. Популярность саги в мире Саги являются одним из самых популярных жанров литературы как в мире, так и в России.
В разных странах и культурах существует множество известных саг, которые приобрели огромную популярность. Норвежская сага — одна из самых известных саг и включает в себя такие произведения, как «Эдда», «Сага о Вольфраме Венторниче», «Сага о Гуннлоде», «Сага о Берглиоте», «Сага об Истланде» и другие. Исландская сага — также имеет большое значение в мире литературы. Она включает в себя произведения, написанные в период с 12-го по 14-й век, и повествует о событиях, происходивших на Исландии в древности.
Скандинавская сага — также очень популярна и включает в себя саги, относящиеся к истории и мифологии скандинавских народов, таких как «Сага о Вельгельме Тукинссоне», «Сага о Стурлье Муаги», «Сага о Бьёрне Рисе» и другие. Сага о Вингильдсе и Хельге — это сага, изображающая лирические и героические события в жизни мифических персонажей. Все эти саги вместе создают богатое и интересное литературное наследие, которое до сих пор продолжает привлекать внимание читателей со всего мира. Важность саги в литературе Саги играют важную роль в литературе.
Этот жанр впервые появился в Скандинавии, где саги служили для передачи и сохранения исторической и мифологической информации. В сагах присутствуют сложные и динамичные сюжетные линии, которые охватывают множество персонажей и их судьбы. Они рассказывают о великих приключениях героев, доблести, предательстве, любви и смерти.
Главный пример — « Евгений Онегин » Александра Пушкина. Non-Fiction Слово «нон-фикшн» в переводе означает «не вымысел».
Под этим понятием подразумевается нехудожественная литература, в которой нет места вымышленным событиям или персонажам. При написании текста используются реальные факты, документы, практический опыт автора. В настоящее время литература нон-фикшн переживает ренессанс. Она служит полезным ориентиром в поисках конкретного опыта, который стремится получить читатель. Психология и саморазвитие В книгах по психологии рассказывается о поисках смысла жизни, тонкостях взаимоотношений между мужчиной и женщиной, сепарации от родителей, гармонии в отношениях с детьми или коллегами.
Читатели узнают, как помочь себе пережить тяжелую травму, научиться грамотно выстраивать коммуникацию с окружающими, защищать личные границы, полюбить свое тело, применять мудрость предыдущих поколений к современной жизни. Примеры: «Роман с самим собой. Как уравновесить внутренние ян и инь и не отвлекаться на всякую хрень» Татьяны Мужицкой «К себе нежно. Книга о том, как ценить и беречь себя» Ольги Примаченко Научно-популярная литература Изложенная в тексте информация носит научный характер, подтверждается выдержками из работ известных ученых или результатами исследований. Еще одна важная особенность — доступная форма подачи материала, в частности, умеренное употребление профессиональных терминов.
Примеры: «Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки» Роберта М. Сапольски «Теория всего. От сингулярности до бесконечности: происхождение и судьба Вселенной» Стивена Хокинга Биографии и мемуары По достоверности изложения мемуары близки к исторической прозе, научно-биографическим очеркам. При этом такие книги подразумевают активное присутствие авторского голоса, личных оценок.
Древнескандинавское и древнекельтское народное героическое сказание в прозе. Легенда, сказание обычно поэтическое. Нужно видеть Чусовую весной, чтобы понять те поэтические грезы, предания, 12 саги и песни, какие вырастают около таких рек. Мамин-Сибиряк, Бойцы. Некоторые авторы включают слово «сага» в название своих произведений. Название, вероятно, происходит от исландского глагола segja — говорить, и обозначает как устное повествование, так и оформленное в письменном виде.
Как написать сагу
Если строго придерживаться определения значения слова «сага», то это, действительно, литературные произведения Исландии, относящиеся к XIII – XIV векам и описывающие жизнь скандинавов. Саги оказались ценным вкладом исландцев в европейскую литературу и в изучение средневековой истории. Нельзя сказать, что прозаические произведения в стиле саг были популярны в литературе более позднего времени. это жанр эпической литературы, в котором рассказывается история героических подвигов и жизненный путь главных персонажей на протяжении нескольких.