Помимо театральных работ, Овчинников отметился во многих фильмах и сериалах. Губернатор Воронежской области Александр Гусев поздравил актера Камерного театра заслуженного артиста России Юрия Овчинникова с награждением орденом Дружбы.
Евгений Овчинников: новости
- Актерский дебют
- Актерский дебют
- Актёр из «Универа» и «Склифосовского» Дмитрий Овчинников скончался в возрасте 50 лет
- Умер актер Дмитрий Овчинников - Москвич Mag
- Воронежского актёра Юрия Овчинникова наградили орденом Дружбы — Интернет-канал «TV Губерния»
Скончался актер из «Склифосовского» Дмитрий Овчинников
На 51-м году жизни скончался оперный певец и актер Дмитрий Овчинников, известный в том числе по ролям в сериалах «Универ» и «Склифосовский». Актер и опервый певец Дмитрий Овчинников скончался на 51-м году жизни. Краткая биография и информация о событиях с участием артиста Евгений Овчинников. 20 марта состоялось открытие мемориальной доски актёру Государственного русского драматического театра им. Н.А. Бестужева, народному артисту Бурятии Геннадию. Звукорежиссер Владимир Овчинников умер 6 января 2023 года в возрасте 60 лет.
Евгений Овчинников — спектакли
- Актёр из «Универа» и «Склифосовского» Дмитрий Овчинников скончался в возрасте 50 лет
- Актёр из «Универа» и «Склифосовского» Дмитрий Овчинников скончался в возрасте 50 лет
- Умер актер из «Универа» и «Склифосовского» - | Новости
- Юрий Овчинников | Воронежский Камерный Театр
- Евгений Овчинников
Скончался работавший с Лепсом и Сукачевым звукорежиссер Владимир Овчинников
И в Московской средней специальной музыкальной школе колледже имени Гнесиных у меня тоже небольшой класс с талантливыми ребятками. Расслабляться некогда, и никто не даст. Вы к чему больше склоняетесь? Проблема в том, что хороший педагог — это, конечно, никак не специальность, а призвание. Это должно быть внутреннее наполнение, убеждение в том, что ты делаешь. Мне помогает большой опыт игры на сцене. На самом деле всё, что мы делаем в классе, — мы должны выносить на публику.
Мы учим не просто играть, читать с листа, понимать музыку, а для того, чтобы делиться этим с другими, передавать следующим поколениям. Нельзя научиться плавать в классе, для этого обязательно нужна открытая вода. Также и с музыкой: мы должны при любой возможности выходить на сцену. И нас Артоболевская этому учила с детства. У нас были поездки даже в другие города, не говоря уже о других школах. Главное было, что мы могли, не боясь, выходить на сцену и играть, чтобы не было страха перед публикой.
Все делились своими талантами и каждый хотел быть лучше других. Это тоже стимулировало и к работе, и к отношениям. Не пишете книгу? Решили создать книгу в память о ней, состоящую из воспоминаний. Вначале в ней представлен материал о ней, а потом очень много воспоминаний, в том числе и мои. Самое главное, что издавались ее мысли, идеи и пьесы, которые она нам давала, и мы до сих пор помним.
Всё в хрестоматии «Первые шаги в музыке», которая до сих пор популярна — там и рисунки, и слова к каждой пьеске, даже к этюдам она находила подходящие слова, которые дети про себя пели, всё очень образно. Очень важно развивать воображение. Теперь я понял, что пора свой опыт передавать другим, потому что ребята молодые, амбициозные, у них есть задор, талант, силы и желание реализоваться. Им надо просто помогать выстраивать свою деятельность в правильном направлении и, конечно, воспитывать надо. Не просто образовывать, а воспитывать в современных условиях, когда запрещают культуру российскую - это же бред полный! C 2000 года вы являетесь музыкальным руководителем Ассоциации лауреатов Международного конкурса имени Чайковского.
Он был исключен из состава Всемирной федерации международных музыкальных конкурсов из-за ситуации на Украине. Каковы будущие перспективы конкурса в связи с нынешней ситуацией? Чайковский или Рахманинов не просто свою карьеру сделали, они себя оставили в истории. И стереть ластиком это невозможно никак. Это не просто часть культуры. Если так подумать, ХХ век — это самые великие композиторы, пятерка, десятка.
То же самое можно сказать про ХIX век: профессиональная культура развивалась семимильными шагами очень быстро. У нас, конечно, консерватории не такие старые, как в Европе. Но зато есть такие композиторы, как Чайковский, Бородин, которого ценил и считал гениальным тот же Лист, например, Мусоргский, Римский-Корсаков. Создавая культуру отмены, они сами себя высекают, показывают свою глупость, и это тоже все заказное. Приехал, например, Джордж Харлионо из Англии, одной из самых враждебных русофобских стран. Приехал очень интересный пианист из Японии Куроива Коки, — он не прошел в финал, но сыграл концерт в Санкт-Петербурге.
Участница из Китая Мао Сюаньи получила четвертую премию, сейчас приехала ко мне на три месяца на стажировку. А моя ученица Лиза Ключарева, очень хорошая пианистка, летом получила в Израиле на конкурсе первую премию. Невозможно сейчас закрыть железный занавес. И там, за границей, гораздо больше понимающих людей, просто всё диктует политическая власть, элита, прежде всего американская. Разный менталитет у людей. Но культурный обмен невозможно остановить.
Музыку обязательно нужно записывать! В этом году во всем мире отмечается его 150-летие. Расскажите о ваших взаимоотношениях с музыкой этого великого композитора. Когда вы прикоснулись к ней в первый раз? Рахманинов, несмотря на то, что с довольно раннего детства вошел в мой музыкальный мир, это композитор, который наиболее сложен с технической точки зрения. Раскусить его очень сложно — он очень музыкальный, красивый, у него потрясающие мелодии.
Но чтобы их сыграть — во-первых, нужно иметь громадные руки, во-вторых, потрясающую технику, и это только первый шаг. А дальше еще надо уметь сделать гармонично и естественно, и это бесконечное познание. Тем более его язык на протяжении жизни менялся. И в этом отношении, конечно, как Баха, так и Рахманинова можно играть всю жизнь и получать наслаждение, удовольствие, через какое-то сопротивление нотного материала.
Актер сериалов «Склифосовский», «Триггер», «Универ.
Средство массовой информации, Сетевое издание - Интернет-портал "Общественное телевидение России". Главный редактор: Игнатенко В. Адрес электронной почты Редакции: internet otr-online.
Для оказания необходимой помощи в театр вызвали медиков. Сегодня, 16 апреля, должна состояться премьера спектакля «Тетка Чарлея». На данный момент пока неизвестно, будет ли отменена постановка в связи с ухудшением самочувствия Овчинникова.
Широкому зрителю Александр известен благодаря съемкам в сериале «Большая кухня».
Самозванцы», «Начальник разведки» и многих других. В фильме Алексея Пиманова «Одиннадцать молчаливых мужчин», который рассказывает о знаменитом послевоенном турне московского футбольного «Динамо» по Великобритании, Дмитрий Вячеславович исполнил роль английского комментатора Раймонда. Дмитрий Овчинников ушел из жизни после тяжелой и продолжительной болезни 1 февраля этого года.
Прощание с ним состоялось в церкви Большого Вознесения в Москве. В этом году ожидаются еще несколько премьер с участием Дмитрия. Это детективный сериал «Законник», многосерийная авантюрная мелодрама «Нинель», байопик «Роднина».
Под маской ты увидишь то, что скрыто
Режиссёр – Евгений Каменькович, технический продюсер – Игорь Овчинников, звуки и буквы – Кирилл Корнейчук, 9 июля 2020 г. Звукорежиссер Владимир Овчинников скончался 6 января 2023 года в возрасте 60 лет. Стало известно о смерти актёра театра и кино Дмитрия Овчинникова. Актер театра и кино Дмитрий Овчинников ушел из жизни после длительной болезни. Биография российского актера театра и кино Дмитрия Овчинникова.
Умер актер сериалов "Универ" и "Склифосовский" Дмитрий Овчинников
Звукорежиссер Владимир Овчинников умер 6 января 2023 года в возрасте 60 лет. Российский актер Александр Овчинников почувствовал недомогание во время репетиции спектакля «Тетка Чарлея» в «Театре на Трубной» в Москве. На 51-м году жизни умер актер театра и кино Дмитрий Овчинников.
Фотогалерея
- Умер актер из сериалов «Универ» и «Молодежка» Дмитрий Овчинников
- Умер звукорежиссер Владимир Овчинников
- Содержание
- Читайте также:
- Большая сцена
- Актер из "Универа" и "Склифосовского" Дмитрий Овчинников умер на 51-м году жизни - Толк 05.02.2024
Стало известно о кончине актера сериалов «Универ» и «Склифосовский» Дмитрия Овчинникова
Искренние соболезнования родителям и родным Димы, друзьям и соратникам по сцене. Скорбим… Церемония прощания и отпевание состоятся 3 февраля в 11:30 в церкви Большое Вознесение, ул. Никитская 36 стр.
Первое, что говорю своим студентам, я говорю: «Первое, что сделайте, — прочитайте просто Новый Завет. Хотя бы. Потому что невозможно понимать русскую культуру без этой небольшой книжки». Да и вообще всю европейскую. Ну невозможно, ребята. Вы ведь один из немногих, редчайший случай, когда вот это «я служу в театре» — вы объясняете это, что вы все равно служите и там тоже этим. Все же говорят: «Ну, я служу в театре, вот...
Ну невозможно все время жить в театре! Человек, который сыграл Гамлета и потом еще два часа — Гамлет, это надо сразу... Хотя это ужасно приветствуется почему-то! Считается, что вот, вот это мастер, вот это вот... Я говорю: «Мастер хорош, ты только вот... И не дал бы тебе волшебного пинка оттуда, сказал: «Разберись, кто ты, а потом приходи! Но… тогда получается, что очень многие в искусстве, то, чем они занимаются, — это нонсенс? Они же не верят. Это больше, чем нонсенс.
Не надо считать, что гений — это только прерогатива Господа. А мне кажется, что огромное количество гениев — они служат другому. Ибо было бы гораздо полезнее, если бы огромное количество шедевров, так воспринимаемых, и не появлялись на этой земле, потому что они ничего, кроме разрушения, не несут. То есть гений и злодейство вполне себе совместимые вещи? Абсолютно, да. Это Александр Сергеевич написал, чтоб мы с ним спорили. Он мог так. Тяжело с этим спорить, понимаете вот? Ну, с «Квадратом» с «черным» вроде уже разобрались.
Его дожевали, доконали. Уже, так сказать, только ленивый не пинает. Я это заметил, когда в Эрмитаже... Тогда еще бестолково были развешаны картины. Когда очень много — одна на другую, одна... И зал — и когда ты просто... А особенно когда ты идешь мимо каких-нибудь Ван Дейков и Рубенсов, где куча битой птицы, кроликов, голых тел... Я просто не могу... Вот для меня такое количество плоти — может быть, это мой личный организм так...
Богом построен, что я это не воспринимаю, меня другая сторона интересует. Поэтому я, так сказать, может быть, редкий человек, который вообще не воспринимает абстрактной живописи, абстрактного искусства. Вообще не воспринимаю... Я с вами, да-да-да! Это для меня человек, разъятый на атомы. А я хочу цельного человека. Я хочу цельно, я хочу видеть. Душу, вы мне малюете душу, но вы души не можете видеть. Вы можете видеть тело, в темнице которого заключена душа.
Нарисуйте мне это все, изобразите — тогда я понимаю. Я не могу. Я страдаю. А скажите, пожалуйста, а тогда вот талант... Вот произведение — я понял, что вы говорите, — может быть, гениальное даже, да, и гений, который лучше бы, как вы сказали, лучше б не было. Но разве талант — это не вот дар какой-то человеку? Все-таки мы говорим про использование? Нет, это дар. Это как свобода, данная...
Бог так любит человека, дает ему свободу — свободу выбора. А как уж ты ей, будешь пользоваться... Нам дают, а мы начинаем это... Это такой, конечно, наверное, оценочный будет вопрос, но вот, условно говоря, тогда получается, что подлинное искусство может быть и туда, и туда, да? И то, и то будет подлинным? Потому что часто же говорят вот люди близких нам с вами мировоззренческих, так сказать, взглядов говорят, что нет, вот устремление к свету — это критерий подлинности. Я так понимаю, что у вас позиция другая: это искусство, но оно «черное», да. Нет, искусство, да, искусство, но просто со знаком минус. У Блока вот эта перевернутая черная, не приведи Бог Богородица, как вот эта перевернутая...
Он по технологии — он приближается... Но в нем нет духа. А можно это назвать искусством? Формально — можно, да. Формально — можно. И оно производит ошеломляющее действие, как и все производит, как и страх человеческий тоже производит. Но там нету света и нету покоя. Например, я помню, что это такое, когда в храме Петра перед «Пьетой» Микеланджело... Я помню, я пришел, — ну, я хотел бы это посмотреть все, но я не смог.
Я стоял час рядом, и я даже не мог... Я пытался хотя бы, так сказать, собрать голову и понять, что со мной происходит. У меня не было ни мыслей, ни чувств, я ничего не соображал — я просто стоял и вбирал это, был рядом. Потом я понял, что, ну, я же, так сказать, должен куда-то... И я пошел смотреть дальше. Я очнулся опять перед «Пьетой». Это какое-то такое... Я был покоен. У меня не было никаких ни сомнений, ни дерганий.
Она со мной разговаривала, она не договорила со мной до моих чувств обобщения. Она так велика была, что я не смог, я не смог соответствовать. Хотя она меня не гнала и не отпугивала, и не говорила: «Ты не готов». Но вот это вот перед чем-то великим — это как вот перед природой так стоишь. Хотя она равнодушна. А часто у вас бывали такие случаи, вот подобно тому, который вы сейчас столь прекрасно описали? Не очень. Ну, это чаще в литературе, чаще в музыке, в том искусстве, которому я служу. В театре были, очень редко, потому что это вообще коллективное.
Музыка — это один на один с тобой, звуки. Полотно, писатель — там есть персонажи, но они те, которые ты сам себе придумываешь. Я просто помню, как я... Когда мне подарили «Винни-Пуха» в детстве, и я так любил, и мне мама прочитала раз десять, и папа потом, и потом она куда-то пропала. И мне срочно, чтобы я не закатил истерику, подарили другого «Винни-Пуха», но там были другие иллюстрации! И я рвал эту книгу, я кусал ее, я швырял, у меня была с ней такая... Я не принимал вот такого «Винни-Пуха»! Он не такой! И я это...
А театр — это вообще дело абсолютно коллективное и там очень много составляющих: свет это очень равная часть , звук это очень равная часть , сценография, актер, автор — и зритель, которого мало кто сейчас берет, так сказать. Зритель — это некая масса, которая приносит деньги. И нет театра как такового. Именно потому что это... Не надо их ненавидеть, не надо с ними договариваться, с ними надо быть — честными. Вот здесь и сейчас. Вот такие, вот так пришлось, сегодня так, сегодня такой... Сегодня — это значит, так с тобой сегодня... Попробуй, если она сложилась, отнесись к этому как к данности.
Я хочу сейчас немножко к литературе. Вы не раз говорили что «Преступление и наказание» для вас стало таким поворотным моментом в плане обретения веры. Что там такого случилось с вами, в этом первом, я так понимаю, при первой встрече с Федором Михайловичем или с Родионом Романовичем уж не знаю, кто там вас... Что там произошло? Она была не первой — я читал до этого роман в школе. А, то есть это не первое прочтение было? Нет, нет. Я читал роман в школе... Я помню — это был первый курс института.
Причем, я был воспитан, так сказать, как — ужасно категорично. У меня было несколько таких физиологических, таких розановского толка таких восприятий Церкви, когда меня просто тошнило при подходе к храму. Просто физически я не мог, и для меня это было совсем неожиданностью. Я читаю, дошел до сцены, где Соня читает Евангелие... И я вам не могу сказать, что произошло. Я просто понял, что во мне лопнул какой-то горячий пузырь, он растекся… я такого чувства не испытывал никогда. Это не боль, я сразу понял, что это что-то, относящееся выше, за пределом меня, тела моего, души моей. Я выскочил в коридор, у меня крупно падали слезы, я не понимал, что со мной происходит. Это был «первый поцелуй» Бога.
Первый, который я запомнил. Я был благодарен, потому что я не знал, за что. Всю свою жизнь предыдущую я прожил «против», и я недостоин этой любви. А Он посчитал, что достоин. И поцеловал. Я до сих пор не могу... Я даже не хочу разгадывать. У меня много в жизни таких вещей... Да-да-да, понимаю вас.
Оставить — и это... У меня такой тоже... Я шел на работу, на метро. И он такой — он мужской, он очень исполнен строгости. И любви. Как говорят — «будь строг и люби». Ну даже артисту тяжело это сделать. И Он где-то справа, где-то здесь... И я иду на работу, Он говорит: «Ты куда?
Я иду — ну, я не разговариваю, я внутри отвечаю. Делаем отрывок». Потом отряхал все это с себя и опять шел. И это очень трезвит, когда сверху говорят: «Не забывай про смыслы. Не смей привыкать к профессии. Не смей становиться ремесленником. Думай о том, что, что это... Так что... Но как-то тут копаться, ковыряться, так сказать, как-то психологические этюды писать — не хочу даже думать...
А возвращались вы к «Преступлению и наказанию» после этого? Да, я спектакль сделал. Это я знаю, а к книге, ну вот как читатель? Да, потому что там есть какие-то вещи, ну такие, очень дорогие. Я все пытался понять там... Я даже, когда делал его, делал очень жестко. Вот просто он у меня не заслуживал прощения. Это человек, спасенный двумя людьми — Соней, с одной стороны, и Порфирием Петровичем, с другой стороны. И я все пытался найти, где этот там вот этот вот переход, где вот он читает это Евангелие и что-то тоже в нем что-то произошло...
Это же очень неубедительно там у Федора Михайловича, неубедительно! И я думал: может, я что-то пропустил? И я вот несколько раз тупо пытался вот это вот найти! И понял, что даже в этой неубедительности Достоевский убедителен.
Ну невозможно все время жить в театре! Человек, который сыграл Гамлета и потом еще два часа — Гамлет, это надо сразу... Хотя это ужасно приветствуется почему-то! Считается, что вот, вот это мастер, вот это вот...
Я говорю: «Мастер хорош, ты только вот... И не дал бы тебе волшебного пинка оттуда, сказал: «Разберись, кто ты, а потом приходи! Но… тогда получается, что очень многие в искусстве, то, чем они занимаются, — это нонсенс? Они же не верят. Это больше, чем нонсенс. Не надо считать, что гений — это только прерогатива Господа. А мне кажется, что огромное количество гениев — они служат другому. Ибо было бы гораздо полезнее, если бы огромное количество шедевров, так воспринимаемых, и не появлялись на этой земле, потому что они ничего, кроме разрушения, не несут.
То есть гений и злодейство вполне себе совместимые вещи? Абсолютно, да. Это Александр Сергеевич написал, чтоб мы с ним спорили. Он мог так. Тяжело с этим спорить, понимаете вот? Ну, с «Квадратом» с «черным» вроде уже разобрались. Его дожевали, доконали. Уже, так сказать, только ленивый не пинает.
Я это заметил, когда в Эрмитаже... Тогда еще бестолково были развешаны картины. Когда очень много — одна на другую, одна... И зал — и когда ты просто... А особенно когда ты идешь мимо каких-нибудь Ван Дейков и Рубенсов, где куча битой птицы, кроликов, голых тел... Я просто не могу... Вот для меня такое количество плоти — может быть, это мой личный организм так... Богом построен, что я это не воспринимаю, меня другая сторона интересует.
Поэтому я, так сказать, может быть, редкий человек, который вообще не воспринимает абстрактной живописи, абстрактного искусства. Вообще не воспринимаю... Я с вами, да-да-да! Это для меня человек, разъятый на атомы. А я хочу цельного человека. Я хочу цельно, я хочу видеть. Душу, вы мне малюете душу, но вы души не можете видеть. Вы можете видеть тело, в темнице которого заключена душа.
Нарисуйте мне это все, изобразите — тогда я понимаю. Я не могу. Я страдаю. А скажите, пожалуйста, а тогда вот талант... Вот произведение — я понял, что вы говорите, — может быть, гениальное даже, да, и гений, который лучше бы, как вы сказали, лучше б не было. Но разве талант — это не вот дар какой-то человеку? Все-таки мы говорим про использование? Нет, это дар.
Это как свобода, данная... Бог так любит человека, дает ему свободу — свободу выбора. А как уж ты ей, будешь пользоваться... Нам дают, а мы начинаем это... Это такой, конечно, наверное, оценочный будет вопрос, но вот, условно говоря, тогда получается, что подлинное искусство может быть и туда, и туда, да? И то, и то будет подлинным? Потому что часто же говорят вот люди близких нам с вами мировоззренческих, так сказать, взглядов говорят, что нет, вот устремление к свету — это критерий подлинности. Я так понимаю, что у вас позиция другая: это искусство, но оно «черное», да.
Нет, искусство, да, искусство, но просто со знаком минус. У Блока вот эта перевернутая черная, не приведи Бог Богородица, как вот эта перевернутая... Он по технологии — он приближается... Но в нем нет духа. А можно это назвать искусством? Формально — можно, да. Формально — можно. И оно производит ошеломляющее действие, как и все производит, как и страх человеческий тоже производит.
Но там нету света и нету покоя. Например, я помню, что это такое, когда в храме Петра перед «Пьетой» Микеланджело... Я помню, я пришел, — ну, я хотел бы это посмотреть все, но я не смог. Я стоял час рядом, и я даже не мог... Я пытался хотя бы, так сказать, собрать голову и понять, что со мной происходит. У меня не было ни мыслей, ни чувств, я ничего не соображал — я просто стоял и вбирал это, был рядом. Потом я понял, что, ну, я же, так сказать, должен куда-то... И я пошел смотреть дальше.
Я очнулся опять перед «Пьетой». Это какое-то такое... Я был покоен. У меня не было никаких ни сомнений, ни дерганий. Она со мной разговаривала, она не договорила со мной до моих чувств обобщения. Она так велика была, что я не смог, я не смог соответствовать. Хотя она меня не гнала и не отпугивала, и не говорила: «Ты не готов». Но вот это вот перед чем-то великим — это как вот перед природой так стоишь.
Хотя она равнодушна. А часто у вас бывали такие случаи, вот подобно тому, который вы сейчас столь прекрасно описали? Не очень. Ну, это чаще в литературе, чаще в музыке, в том искусстве, которому я служу. В театре были, очень редко, потому что это вообще коллективное. Музыка — это один на один с тобой, звуки. Полотно, писатель — там есть персонажи, но они те, которые ты сам себе придумываешь. Я просто помню, как я...
Когда мне подарили «Винни-Пуха» в детстве, и я так любил, и мне мама прочитала раз десять, и папа потом, и потом она куда-то пропала. И мне срочно, чтобы я не закатил истерику, подарили другого «Винни-Пуха», но там были другие иллюстрации! И я рвал эту книгу, я кусал ее, я швырял, у меня была с ней такая... Я не принимал вот такого «Винни-Пуха»! Он не такой! И я это... А театр — это вообще дело абсолютно коллективное и там очень много составляющих: свет это очень равная часть , звук это очень равная часть , сценография, актер, автор — и зритель, которого мало кто сейчас берет, так сказать. Зритель — это некая масса, которая приносит деньги.
И нет театра как такового. Именно потому что это... Не надо их ненавидеть, не надо с ними договариваться, с ними надо быть — честными. Вот здесь и сейчас. Вот такие, вот так пришлось, сегодня так, сегодня такой... Сегодня — это значит, так с тобой сегодня... Попробуй, если она сложилась, отнесись к этому как к данности. Я хочу сейчас немножко к литературе.
Вы не раз говорили что «Преступление и наказание» для вас стало таким поворотным моментом в плане обретения веры. Что там такого случилось с вами, в этом первом, я так понимаю, при первой встрече с Федором Михайловичем или с Родионом Романовичем уж не знаю, кто там вас... Что там произошло? Она была не первой — я читал до этого роман в школе. А, то есть это не первое прочтение было? Нет, нет. Я читал роман в школе... Я помню — это был первый курс института.
Причем, я был воспитан, так сказать, как — ужасно категорично. У меня было несколько таких физиологических, таких розановского толка таких восприятий Церкви, когда меня просто тошнило при подходе к храму. Просто физически я не мог, и для меня это было совсем неожиданностью. Я читаю, дошел до сцены, где Соня читает Евангелие... И я вам не могу сказать, что произошло. Я просто понял, что во мне лопнул какой-то горячий пузырь, он растекся… я такого чувства не испытывал никогда. Это не боль, я сразу понял, что это что-то, относящееся выше, за пределом меня, тела моего, души моей. Я выскочил в коридор, у меня крупно падали слезы, я не понимал, что со мной происходит.
Это был «первый поцелуй» Бога. Первый, который я запомнил. Я был благодарен, потому что я не знал, за что. Всю свою жизнь предыдущую я прожил «против», и я недостоин этой любви. А Он посчитал, что достоин. И поцеловал. Я до сих пор не могу... Я даже не хочу разгадывать.
У меня много в жизни таких вещей... Да-да-да, понимаю вас. Оставить — и это... У меня такой тоже... Я шел на работу, на метро. И он такой — он мужской, он очень исполнен строгости. И любви. Как говорят — «будь строг и люби».
Ну даже артисту тяжело это сделать. И Он где-то справа, где-то здесь... И я иду на работу, Он говорит: «Ты куда? Я иду — ну, я не разговариваю, я внутри отвечаю. Делаем отрывок». Потом отряхал все это с себя и опять шел. И это очень трезвит, когда сверху говорят: «Не забывай про смыслы. Не смей привыкать к профессии.
Не смей становиться ремесленником. Думай о том, что, что это... Так что... Но как-то тут копаться, ковыряться, так сказать, как-то психологические этюды писать — не хочу даже думать... А возвращались вы к «Преступлению и наказанию» после этого? Да, я спектакль сделал. Это я знаю, а к книге, ну вот как читатель? Да, потому что там есть какие-то вещи, ну такие, очень дорогие.
Я все пытался понять там... Я даже, когда делал его, делал очень жестко. Вот просто он у меня не заслуживал прощения. Это человек, спасенный двумя людьми — Соней, с одной стороны, и Порфирием Петровичем, с другой стороны. И я все пытался найти, где этот там вот этот вот переход, где вот он читает это Евангелие и что-то тоже в нем что-то произошло... Это же очень неубедительно там у Федора Михайловича, неубедительно! И я думал: может, я что-то пропустил? И я вот несколько раз тупо пытался вот это вот найти!
И понял, что даже в этой неубедительности Достоевский убедителен. Потому что, если бы он написал, я говорю, ну мы и пошли бы этим путем! А тут такая вариативность: слушай, вот думай, вот ломай голову всю жизнь, мало ли что? Вот тебе не дали, недодали, и это хорошая недодача, мне кажется. А вы вот сказали сейчас про то, что вот это — «не привыкай», чтоб не превращалось в какое-то ремесло, да? А я вспомнил у Сергея Сергеевича Аверинцева, нашего замечательного мыслителя, он там говорит, что христианству противопоказано привыкание — христианству, да? Потому что наша вера — Евангелие, Новый Завет, — пришло в жизнь как новость. Вот что вы думаете по этому поводу?
Овчинников появился на свет в 1973 году в Москве. В 2001 году закончил факультет сольного пения Московского государственного университета искусств, в 2015—2016 годах обучался в Школа драмы Германа Сидакова. Читайте также Умер 43-летний актер сериалов «Ищейка», «Глухарь» Алексей Черных После учебы стал солистом Московского музыкального театра «Геликон-Опера», где сумел раскрыть свои вокальные данные. В 2010 году впервые появился на большом экране. Овчинников сыграл более чем в 60 кинокартинах, в числе которых «Склифосовский», «Молодежка», «Универ.