Документальный. Режиссер: Софи Файнс. В ролях: Славой Жижек. Описание. Лента представляет собой психоаналитический подход к исследованию кино в трёх частях. Сюжет состоит из постоянной смены кадров из всемирно известных фильмов. 1.1«Киногид извращенца» (англ. The Pervert's Guide to Cinema, 2006). В ролях: Софи Файнс, Славой Жижек. Необычный документальный фильм, представляющий собой психоаналитический взгляд на подход к исследованию фильмов. Авторы разбили историю на три части. Причём как такового сюжета в фильме нет. Но Жижек общую деталь нашел: анализ всех картин из "Киногида извращенца" связан с изучением Идеологии, "Большого Другого" выражаясь термином Жижека. Смотреть онлайн "Киногид извращенца" бесплатно.
Киногид извращенца. Кино. Философия. Идеология. Сборник эссе. Жижек С.
Почитать об этом подробнее можно тут Ok Подписка на рассылку Раз в месяц будем присылать вам обзоры книг, промокоды и всякие-разные новости Подписаться Вы успешно подписались!
Бессмертная Война 2005 Могло ли случиться так, что лидеры 4-х государств, определивших ход истории в середине ХХ века, примут не те решения, которые были приняты? Как бы тогда сложилась жизнь человечества?
Специальное оборудование для Cinerama Cinerama — триптих из соединенных изображений - показывали на большом изогнутом экране, и эта технология требовала специального кинооборудования. Жуткие фокусы За интерактивные фокусы и гиммики на показах фильмов нужно сказать спасибо Уильяму Каслу, плодовитому режиссеру низкобюджетных ужастиков 50-х-начала 60-х годов. Он применял техники с такими странными названиями, как Эмерго и Персепто. Благодаря им зрителям казалось, что над ними пролетают скелеты, а в очках с линзами из красного целлофана можно было увидеть призраков. Ко всему прочему, ужас нагнетался тем, что в зале вибрировали кресла. Вскоре появилась технология передачи запаха Smell-O-Vision, а затем зрителям уже приходилось подписывать медицинское соглашение перед фильмом — так, на всякий случай, если от страха у них остановится сердце. Один из фильмов Касла «Со склонностью к убийству» 1961 включал 45-секундную «паузу перед ужасом», вставленную в кульминационный момент фильма.
Во время этой паузы зрители могли покинуть зал и даже вернуть деньги за билет, если им становилось слишком страшно. В другом фильме зрители могли выбирать окончание фильма с помощью голосования. Неудивительно, что показ своего триллера он снабдил внушительными правилами для кинозрителей.
Недаром Жижек, покопавшись в урне, символизирующей идеологический акт, начинает разговор с демонстрации фрагментов тоталитарного хоррора Джона Карпентера « Чужие среди нас » 1988. Его цель, подобно специальным очкам, позволяющим герою видеть истину, — стать живым эквивалентом нового зрения, открыть зрителю глаза на скрытые механизмы. Для того чтобы бронебойный текст попадал прямо в цель, в ход идут и белоснежные толстые котики, и сталинская линия в советском фильме «Падение Берлина», и музыка группы Rammstein, и знаменитая «Ода к радости» Бетховена. Все эти конструктивные лекции стремятся объяснить одно — идеология внутри нас. Мысль нельзя сказать чтобы оригинальная. Подобные игры ума просто необходимо рекомендовать юным киноманам, ностальгирующим по канувшим в Лету синематекам и домам кино, неудавшимся студентам, не поступившим во ВГИК на факультет киноведения, любителям интеллектуальных коллажей и современной философии, а также меломанам и фанатам фильма « Титаник », коему отведено в фильме приличное место.
Киногид извращенца- Идеология. Официальный трейлер ( русские субтитры)
Только что преподаватель философии с радикально левацкими взглядами, которыми он уверенно буравит пространство массового кино, интерпретируя и тем самым «популяризируя» его для интеллектуалов. Он почти безостановочно сыпет парадоксами с экрана, совсем как кондитер — сахарный бисер на пасхальные куличи. Поймать Жижека на слове почти невозможно. Такой свободе словоизъявления мог бы позавидовать любой лектор, а уж про студентов-киноведов я просто молчу. Не сомневаюсь, что Жижек нашел бы идеологическую провокацию в самых невинных экранных опусах, но ему интереснее иметь дело с фильмами известными, даже очень известными, ибо это априори позволяет ему выйти на заведомо более широкую аудиторию. Хлесткие тезисы вкупе с продуманным маркетингом — надежная схема продвижения самых радикальных марксистских идей для нужной целевой аудитории на рынке потребления. На зависть иным критикам он весьма ловко и непринужденно разделывается с мировым кинонаследием, говоря много и охотно вроде как об идеологии, но на самом деле обо всем на свете. Жижеку не откажешь в умении заинтриговать, меня в частности — единственным неизвестным мне в его подборке фильмом Seconds Франкенхаймера, который я незамедлительно нашел и посмотрел по возвращению с сеанса.
Чем вам не иллюстрация идеологической работы, использовавшей меня в качестве объекта манипулирования? Кто же такой этот Жижек? Поп-идол для посвященных, деидеологизирующий фетиши потребления? Ловкий манипулятор и шарлатан, бросающий в топку порой очень сомнительных заключений все, что способно сгорать в огне его эмоций?
Нет никакой возможности избавиться от той или иной её ипостаси, оставаясь душой и разумом в мiре вещей, причин и следствий и связывающих оные страстных взаимодействий. Это «внутреннейшее» находится между амальгамами зеркала-сознания, направленного вовнутрь и вовне, и это о нём сказано, что «Царство Божие внутрь вас есть, Лк. И есть люди, малые числом, кои свободны от пут идеологии и тьмы прочих заблуждений разума, связанного плотью мозговых тканей, но не потому, что знают законы психологии и социологии, а потому что ум их трансцендировал духом за пределы видимого мiра, пребывая всецело и в вещественном, и в невещественном, однако власти материального существования более не подчиняясь. Постидеологическое общество? Раз назван принцип экзистенции — это уже идеология. Если потребление назначено двигателем прогресса — это уже идеология. Ты был и остаёшься рабом системы и её лозунгов. Тебе навязывают желания, за которые надо платить, и ты платишь за их исполнение трудом своего тела и временем собственной жизни, а сверхприбыль получает тот, кто сумел поработить тебя, твоё сознание идеологией, и заставить работать без кнута и цепей больше, чем тебе потребно для поддержания пристойного существования, и сделать тебя участником крысиных бегов в погоне за бесполезным. Твой господин хлопает тебя по плечу, ласково улыбается и говорит: «Брат», — потом хлопает по брюху, чтобы потуже затянуть седельные ремни, и, усевшись на тебя верхом, с криком «гей» вонзает шпоры в твои бока и доверительно сообщает: «Вот, видишь, всё справедливо, у всех изначально равные возможности». И ты с радостным ржанием пускаешься в галоп, и преданно косишь глазом на своего хозяина, зная, что вечером будет у тебя тёплое стойло, и торба овса, и быть может, тебя подпустят к той каурой кобыле, что появилась недавно в хозяйских конюшнях… Идеологическая интерполяция — это умение заполнить лакуны дискретного сознания раба такими понятиями и представлениями, которые создадут для него ощущение мнимой свободы и самовластия при его полной реальной зависимости от воли и желаний господина. И это то, что мы имеем на сегодняшний день для абсолютного большинства жителей этой многострадальной планеты. Заметьте, «господа», я не сообщаю вам ничего нового: Никто не навязывает нам определённую, жёсткую идеологию в готовом виде, мы синтезируем некую среднюю идеологическую величину по сумме нашего опыта, врождённого характера и благоприобретённых предпочтений, и пользуемся ей в процессе коммуникации, меняя настройки по собственному произволу в зависимости от ситуации и незыблемости своих убеждений.
Он шутит, что единственная хорошая женщина для мужчины — это мёртвая женщина , женщина, готовая подавить свои фантазии. В этом случае она не противится его фантазиям и не может от них отклониться. Фантазия же может и умиротворять и дестабилизировать, именно она делает половой акт возможным когда фантазии нет, случаются мысли Что я здесь делаю? Зачем совершаю эти идиотские движения туда-сюда? Мы сами придумываем её и воплощаем в жизнь. Когда она рушится, появляется ужас реальности. Истинная же сексуальность существует только в словах поэтому самые эротичные сцены в фильмах являются сценами воспоминаний — флэшбэк помешал бы зрителю со-фантазировать. С такой точки зрения обсуждается и порно — в романтических фильмах есть эмоциональный и фантазмический компонент, но нет реального; в порно, напротив, всё реалистично и подробно — но эмоциональная составляющая заменяется на что-нибудь идиотское в стиле Женщина в квартире, приходит сантехник, чинит ванну. Потом женщина говорит "У меня есть ещё одна дырка, не могли бы Вы с ней поработать?
Вышла из зала совершенно не с теми мыслями и чувствами, с которыми заходила. Думала, проволочим еще один вечер: сходим в кино, потом пожрать в ресторан. После просмотра стало понятно, что в ресторан мы не пойдем, этот бородатый странный мужчина испортил аппетит и весь настрой пойти в очередной раз налопаться и напиться, в очередной раз отругать себя за бесполезно потраченные время и деньги и продолжить в том же духе. После фильма стало понятно, откуда ноги растут и кто заставляет нас делать это снова и снова, стало понятно, что нужно сопротивляться и не поддаваться на росказни. Идите в кино и поймите все про себя, киндер сюрприз и кока-колу», — написала одна из форумчанок «Афиши». Впрочем, недаром Жижек получил прозвище «поп-философ». Несмотря на кажущийся неподъёмным материал его интересов и постоянных исследований, словенский мыслитель довольно неплохо умеет подстраиваться под контексты и быть шоуменом, раскрывающим глаза обывателю, аки Самсон разрывает пасть льву. Подпишись на наш Telegram-канал.
Киногид Извращенца: Идеология / The Pervert\'S Guide To Ideology (2012)
Новости департамента. Смотрите онлайн Киногид извращенца: Идеология / The Pervert'. "Киногид извращенца": теперь в бумаге.
«Киногид извращенца. Кино. Философия. Идеология»
Теперь настала очередь второй главы, в которой неутомимый люблянец раскручивает интригу промывания мозгов с помощью идеологических мессиджей. Шесть лет назад Софи Файнс и Славой Жижек объединились, чтобы на примере всего разнообразия мирового кино вскрыть подноготную воздействия главнейшего из искусств на наши мозги. Теперь настала очередь второй главы, в которой неутомимый люблянец раскручивает интригу промывания мозгов с помощью идеологических мессиджей, скрытых в самых невинных образчиках популярного кинематографа. Фильм представляет собой затейливую кинолекцию, сопровождающуюся реконструкциями сцен из анализируемых картин: «Таксист», «Звуки музыки», «Титаник», «Цельнометаллическая оболочка» и другие. Жижек и режиссер используют свой метод интерпретации шедевров кино, чтобы отправить зрителя в захватывающее синематографическое путешествие в самое сердце понятия идеологии - коллективных грез, формирующих наши убеждения и действия.
Чтобы покупать книги вам было ещё приятнее, мы регулярно проводим акции и конкурсы. Книжный интернет-магазин «Читай-город» «Читай-город» — сеть книжных магазинов, успешно работающих в Москве и других регионах России. А ещё это — крупный интернет-магазин книг.
Автор более 50 книг, посвященных разнообразным темам: от оперы до религии, от кино и до войны в Ираке. Массовую известность приобрел как интерпретатор фильмов Линча, Хичкока и других режиссёров. Называет себя «воинствующим атеистом». Славой Жижек - один из самых влиятельных и оригинальных мыслителей нашего времени.
Славой Жижек Славой Жижек является представителем диалектического материализма. Славой Жижек является представителем диалектического материализма. В последнее время Жижек работал на факультете философии Люблянского университета и был содиректором международного центра гуманитарных исследований в Колледже Бирбек при Лондонском университете. В популярной форме его суждения изложены в документальной ленте «Киногид извращенца» и «Киногид извращенца: Идеология».
Почему одуванчик должен сражаться со всей вселенной? По той же причине, по которой мне пришлось остаться одному в ужасном Совете Дней. Для того, чтобы каждая вещь, покорная закону, могла насладиться славой и изоляцией анархиста. Для того, чтобы каждый человек, борющийся за порядок, мог быть храбрым и добрым террористом. Для того, чтобы настоящая ложь Сатаны могла быть брошена в лицо этому богохульнику и своими слезами и мучениями мы заслужили бы право сказать: «Ты лжешь!
Таким образом, мы получаем формулу: «Для того, чтобы каждая вещь, подчиняющаяся закону, могла насладиться славой и изоляцией анархиста». Закон — это величайшая трансгрессия, а защитник Закона — величайший бунтарь. Однако где предел этой диалектики? Является ли Он, воплощающий космический порядок и гармонию, также и настоящим бунтарем, или Он — милостивая сила, с задумчивой мудростью наблюдающая с мирной Высоты за причудами смертных, сражающихся друг с другом? Когда Сайм обращается к Богу с вопросом: «Ты когда-нибудь страдал?
Оно росло и росло, заполняя все небо; затем все стало черным. Лишь в этой черноте, прежде чем она окончательно уничтожила его мозг, ему показалось, что он слышит далекий голос, произносящий банальные слова, которые он где-то уже слышал: «Можешь ли ты испить из чаши, из которой пью я? Христианство — единственная религия на земле, почувствовавшая, что всемогущество сделало Бога неполным. Лишь христианство почувствовало, что Бог, для того чтобы полностью быть Богом, должен быть одновременно и бунтовщиком, и царем14. Если точнее, консервативная предпосылка, согласно которой лучше не исследовать происхождение власти если мы сделаем это, то обнаружим преступление узурпации , относится и к самому Богу: Бог тоже мятежник, захватывающий место царя и не только царя, который изображает мятежника, чтобы оживить скучный и затхлый порядок своего творения.
Именно этого последнего шага к тому, что Гегель назвал бы спекулятивной идентичностью, не смог сделать Любич, именно этого не хватает в его вселенной. Это ограничение можно почувствовать в трогательный момент фильма «Быть или не быть», когда старый еврейский актер произносит перед Гитлером знаменитые реплики Шейлока, — настоящим переворотом было бы вообразить, например, что то же самое говорит Гитлер, неким чудом оказавшийся на Нюрнбергском процессе и обвиненный в бесчеловечных зверствах: «Я нацист, я немец. Разве нет у нациста глаз? Разве нет у нациста рук, органов, чувств, эмоций, страстей? Разве его питает не та же пища, ранит не то же оружие, поражают не те же болезни, исцеляют не те же лекарства, греют и остужают не те же лето и зима, что и еврея?
Если вы уколете нас, разве не польется кровь? Если вы защекочете нас, разве мы не засмеемся? Если вы отравите нас, разве мы не умрем? И если вы причините нам зло своим еврейским заговором, разве мы не отомстим? Истиной такого призыва была бы его крайняя форма — представьте, что Шейлок говорит: «Если у нас запор, разве не нужно нам слабительное?
Если мы слышим грязные сплетни, разве не хочется нам распространить их дальше, подобно вам? Если нам выпадает шанс украсть или обмануть, разве не воспользуемся мы им, подобно вам? Вместо «Вы должны принять нас, потому что, несмотря на наши различия, все мы люди! Чтобы закончить, мы должны ответить на вопрос: поскольку фильмы Любича явно отмечены своей эпохой, как бы выглядела современная версия «почерка Любича»? Баттерфляй» Дэвида Кроненберга.
Несмотря на свой фундаментально различный характер, оба фильма рассказывают историю мужчины, страстно влюбленного в красивую женщину, которая оказывается мужчиной, наряженным женщиной трансвеститом в «Жестокой игре», оперным певцом в «М. Баттерфляй» , и в центральных сценах обоих фильмов изображено травматическое столкновение мужчины с тем фактом, что объект его дюбви — тоже мужчина. Почему это столкновение с телом любимого так травматично? Не потому, что субъект сталкивается с чем-то чужим, а потому, что он сталкивается с фантазией, лежащей в основе его желания. Гетеросексуальная любовь мужчины гомосексуальна, ее поддерживает фантазия о том, что женщина — это мужчина, переодетый женщиной.
Здесь мы видим, что значит проходить через фантазию: не смотреть сквозь нее и воспринимать замутненную ею реальность, а столкнуться с фантазией как таковой: как только мы это делаем, она теряет власть над нами над субъектом. Как только герои «Жестокой игры» и «М. Баттерфляй» сталкиваются с фактом, игра заканчивается конечно же, с разным результатом: в одном случае имеет место счастливый финал, в другом — самоубийство. Так каков же выход? Как нам избежать этого тупика?
Переформатировав само универсальное измерение, установив новую универсальность, которая будет содержать все желанные детали. В заключение обратимся к другому кинематографическому примеру: к фильму «Стрелла» 2009 Паноса Кутраса. Получив отказ от государственных финансовых органов и всех крупных кинокомпаний, Кутрас был вынужден снимать фильм при полном отсутствии финансирования, так что «Стрелла» оказалась совершенно независимым произведением, в котором почти все роли были сыграны непрофессионалами. Однако в результате получился культовый фильм, заслуживший многочисленные награды. Его сюжет таков: Иоргас выходит из тюрьмы, отсидев 14 лет за убийство, которое он совершил в родной греческой деревушке в порыве ярости он убил семнадцатилетнего брата, застав его за сексуальными играми со своим пятилетним сыном.
За долгое время пребывания в тюрьме он потерял связь с сыном Аеонидасом, которого он теперь пытается найти. В свою первую ночь на свободе он останавливается в дешевом отеле в центре Афин, где встречает Стреллу, молодую проститутку-транссексуала. Они проводят вместе ночь и скоро влюбляются друг в друга, Иоргас становится своим в компании транссексуалов — друзей Стреллы и восхищается тем, как Стрелла изображает Марию Каллас. Однако вскоре Иоргас обнаруживает, что Стрелла и ЕСТЬ его сын Леонидас, с которым он потерял связь: она знала об этом все время, следила за ним, когда он вышел из тюрьмы, и ждала его в коридоре отеля. Сначала она просто хотела увидеть его, но когда он начал флиртовать с ней, она подыграла…Травмированный Иоргас бежит от нее и переживает нервный срыв, но пара восстанавливает связь и обнаруживает, что, несмотря на невозможность продолжать сексуальные отношения, они по-настоящему дороги друг другу.
Постепенно они находят modus vivendi и в финальной сцене фильма празднуют Новый год: Стрелла, ее друзья и Иоргас собираются вместе; с ними — маленький мальчик, которого решила опекать Стрелла, сын ее погибшего друга. Ребенок предоставляет пространство для их любви И для тупика их отношений. У тебя с этим проблемы? За этим следует по-настоящему травмирующее открытие, что Стрелла — это сын Иоргаса, которого он искал и который сознательно соблазнил его, — теперь Иоргас реагирует так же, как Фергюс в «Жестокой игре», увидевший пенис Дил: он полностью сокрушен отвращением, бежит, бродит по городу, не в состоянии справиться с тем, что узнал. Финал также напоминает о «Жестокой игре»: любовь помогает преодолеть травму, образуется счастливая семья с маленьким сыном.
Иными словами, нам не следует поддаваться искушению задействовать психоаналитический аппарат и интерпретировать инцестуальные отношения отца и сына: здесь нечего интерпретировать, ситуация, которую мы видим в конце фильма, совершенно нормальна — это ситуация подлинного семейного счастья. Фильм как таковой служит проверкой для защитников христианских семейных ценностей: прими эту особую семью, состоящую из Иоргаса, Стреллы и их приемного ребенка — или не заикайся о христианстве. Семья, возникающая в конце фильма, это настоящая священная семья, что-то вроде Бога Отца, живущего с Иисусом и трахающего его, настоящий гомосексуальный брак и инцест — триумфальное переформатирование фантазии. Именно так нам стоит поступать с христианскими семейными ценностями: единственный способ восстановить их — это переопределить семью и изменить ее формат так, чтобы она включала в себя как характерные примеры ситуации, подобные той, что изображена в финале «Стреллы». Это и есть «современный Любич», копия его знаменитого «почерка» — даже если семья, состоящая из отца и сына, нарушает все божественные запреты, можно быть уверенным, что для этой пары все же найдется «небольшая свободная комнатка в пристройке» на Небесах.
Kael Р. New York: Macmillan, 1991. Lacan J. New York: Norton, 2006. New York: The Universal Library, 1946.
Paris: Germina, 2010. Райт-Ковалевой 1965. The Man Who Was Thursday. Harmondsworth: Penguin Books, 1986. Это «двуязычное» издание пьес Шекспира с оригинальным архаичным английским на левой странице и переводом на обычный современный английский на правой.
Непристойное удовлетворение, которое получаешь от чтения этих томов, связано с тем, что предполагаемый перевод на современный английский оказывается чем-то намного большим: как правило, Дюрбан пытается переформулировать каждое выражение так, чтобы отразить тот смысл, который как ему кажется передает метафорическая идиома Шекспира: например, «Быть или не быть — вот в чем вопрос» становится чем-то вроде «Меня волнует вопрос: должен ли я покончить с собой? Моя идея, конечно же, заключается в том, что стандартные ремейки фильмов Хичкока — это точно такой же «Хичкок упрощенный»: хотя нарратив остается прежним, «сущность», стиль фильмов, в котором заключается уникальность Хичкока, исчезает. Здесь, однако, следует отказаться от нагруженного специальными терминами разговора об уникальном почерке Хичкока и т. Но что, если эта уникальность — миф, результат нашего зрительского переноса, нашей оценки Хичкока как Субъекта-Который-Должен-Знать? Я имею в виду сверхинтерпретированность: в фильмах Хичкока все должно иметь особый смысл, в них нет случайностей, а если что-то не сходится, то это вина не Хичкока, а наша — мы не до конца его поняли.
В двадцатый раз пересматривая «Психо», я заметил странную деталь в финальном объяснении психотерапевта: Лайла Вера Майлз слушает его завороженно и дважды удовлетворительно кивает — словно бы ее совсем не потрясает окончательное подтверждение бессмысленной смерти сестры. Быть может, это чистая случайность? Или же Хичкок хотел указать на странную либидинальную двусмысленность и соперничество между двумя сестрами? Так что в каком-то смысле Мэрион уже становится Норманом еще до встречи с ним; другая деталь, подтверждающая эту догадку: это выражение появляется на ее лице тогда, когда она слышит голоса в своей голове — в точности как Норман в последних кадрах…Другой превосходный пример: сцена, в которой Мэрион регистрируется в мотеле Бейтса. Когда Норман поворачивается к ней спиной, чтобы осмотреть висящие ключи от номеров, она украдкой оглядывается по сторонам, ища подсказку: какое бы указать место проживания, — видит слово «Лос-Анджелес» в газетном заголовке и записывает его.
Здесь перед нами двойное сомнение: пока Мэрион сомневается, какой написать город что солгать , Норман сомневается, в какой комнате ее разместить если это будет номер один, он сможет подглядывать за ней через отверстие в стене. Когда после недолгих колебаний она останавливается на Лос-Анджелесе, Норман выбирает и дает ей ключ от первого номера. Являются ли его сомнения просто знаком того, что он оценивал ее сексуальную привлекательность и в итоге решил ее добиваться, или же — на более тонком уровне — он заметил в ее колебаниях намерение солгать ему и поэтому противопоставил ее лжи собственный незаконный поступок, сочтя ее маленькое преступление оправданием своему? Или же, услышав, что она из Лос-Анджелеса, он подумал, что девушка из этого города разврата может стать легкой добычей? Хотя автор сценария Джозеф Стефано утверждал1, что создатели фильма хотели лишь передать растущее сексуальное притяжение Нормана к Мэрион, остается легкое подозрение, что одновременно испытываемое сомнение не может быть чистой случайностью…Теоретически это называется настоящей любовью.
Исходя из этой настоящей любви я утверждаю, что уникальный стиль Хичкока существует. Синтом Хичкока Мой первый тезис таков: этот уникальный стиль не следует искать на уровне нарративного содержания — его изначальный центр находится в другом месте. Позвольте мне начать со сравнения двух сцен из фильмов других режиссеров. У проповедника два сына, и мы весь фильм наблюдаем, как младший из них Брэд Питт идет по пути саморазрушения, приближаясь к катастрофе, спровоцированной его маниакальным пристрастием к азартным играм, выпивкой и распутством. Двух сыновей связывает с отцом рыбалка на реке Монтана: воскресные походы на рыбалку являются своего рода священным семейным ритуалом, во время которого все тревоги жизни вне семьи отступают.
Так что когда сыновья и отец отправляются рыбачить в последний раз, мастерство Питта достигает совершенства: ему удается поймать самую большую рыбу, однако все, что он делает, сопровождает тень неотступной угрозы поглотят ли его темные воды речной излучины, где он заметил крупную форель? Эту сцену из вполне ординарного фильма «Там, где течет река» выделяет то, что масштабы скрытой угрозы напрямую прописываются в основной линии повествования, словно некий знак, указывающий на финальную катастрофу. В числе самых запоминающихся эпизодов — сцена, где один из парней, Дейв, на своем велосипеде соревнуется с грузовиком на скоростном шоссе. Здесь создается такой же тревожный эффект, как и в паре сцен в заброшенном карьере, когда мальчишки прыгают в темную глубокую воду, скрывающую острые осколки камней: Йетс все время указывает на возможность внезапной катастрофы. Мы постоянно ждем ужасного несчастного случая Дейв будет сбит и раздавлен грузовиком, кто-нибудь из ребят утонет в темной глубине или порежется об острый камень, прыгая в воду , но ничего не происходит, хотя намеки на такую возможность тень угрозы создается общей атмосферой, в которой сняты сцены, а не прямыми психологическими указаниями, вроде чувства беспокойства, которое могли бы испытывать ребята придают героям странную уязвимость.
Эти намеки словно подводят нас к финалу фильма, когда из текста на экране мы узнаем, что позже один из парней погиб во Вьетнаме, а с другим произошел несчастный случай…Я хочу обратить внимание именно на это напряжение между двумя уровнями нарратива, на зазор, разделяющий прямую линию повествования и размытое угрожающее послание, читаемое между строк этого повествования. Позвольте мне провести параллель с Рихардом Вагнером в конце концов, разве не является кольцо из вагнеровского цикла о Нибелунгах величайшим макгаффином всех времен? Вагнер использовал такой же прием в двух своих последних операх: в конце «Гибели богов», когда Хаген подходит к мертвому Зигфриду, чтобы похитить с его пальца кольцо, тот угрожающе вскидывает руку; ближе к финалу «Парсифаля», в момент отчаяния Амфортаса и его отказа произвести священный обряд снятия покрова с Грааля, его мертвый отец Титурель также чудесным образом поднимает руку. Подобные детали говорят о том факте, что Вагнер был avant la lettre [предтечей] Хичкока: в фильмах Хичкока мы также обнаруживаем подобные визуальные и прочие мотивы, повторяющиеся со странной навязчивостью и возникающие от фильма к фильму в совершенно различных нарративных контекстах. Самый известный из таких мотивов — то, что Фрейд называл Niederkommenlassen, «разрешением-себе-упасть», содержащий все нюансы депрессивного суицидального падения2 — когда человек отчаянно цепляется своей рукой за руку другого человека: в «Диверсанте» Saboteur нацист-диверсант цепляется за руку доброго американского героя, протянутую с факела статуи Свободы; в финальной схватке «Окна во двор» The Rear Window Джеймс Стюарт со сломанной ногой висит на окне, пытаясь схватить за руку своего преследователя, который, вместо того чтобы помочь ему, старается его свалить; в «Человеке, который слишком много знал» The Man Who Knew Too Much , ремейк 1955 г.
При ближайшем рассмотрении мы понимаем, что фильмы Хичкока изобилуют подобными мотивами. В «Подозрении» Suspicion и «К северу через северо-запад» присутствует мотив автомобиля на краю пропасти — в обоих фильмах один и тот же актер Кэри Грант ведет автомобиль и оказывается в опасной близости от пропасти; хотя эти фильмы разделяет двадцатилетний интервал, сцены сняты в одной манере, вплоть до взгляда, который герой бросает в пропасть. В последнем фильме Хичкока под названием «Семейный заговор» The Family Plot этот мотив разрастается до размеров длинного эпизода, в котором машина мчится вниз по холму и не может остановиться, потому что злодеи испортили ее тормоза. Есть также мотив «женщины, которая слишком много знает», умной и проницательной, но сексуально непривлекательной, в очках и, что важно, напоминающей дочь Хичкока Патрицию или даже сыгранной ею: это сестра Рут Роман в «Незнакомцах в поезде» Strangers on a Train , Барбара Бел Геддес в «Головокружении», Патриция Хичкок в «Психо» и даже сама Ингрид Бергман до своего сексуального пробуждения в «Завороженном» Spellbound. Другой мотив — мумифицированный череп — впервые появляется в фильме «Под знаком козерога» Under Capricorn , а затем и в «Психо», и в обоих случаях ужасно пугает молодую женщину Ингрид Бергман, Веру Майлз в момент финального столкновения.
Есть также мотив готического дома с большой лестницей, по которой герой поднимается в комнату, где не находит ничего, хотя через окно он видел здесь женский силуэт: в «Головокружении» это загадочный эпизод, в котором Мадлен видится Скотти как тень в окне и после этого неожиданно исчезает из дома; в «Психо» это появление в окне тени матери, — тела, которые возникают ниоткуда и растворяются в пустоте. Именно этот множественный резонанс поверхностей создает особую плотность, «глубину» текстуры фильма. Итак, перед нами набор визуальных, формальных, материальных мотивов, «остающихся неизменными» в различных смысловых контекстах. Как же нам толковать эти настойчиво повторяющиеся жесты или мотивы? Не стоит поддаваться искушению и рассматривать их как юнгианские архетипы с глубинным смыслом: поднятую руку у Вагнера как символическую угрозу мертвых живым, а человека, цепляющегося за руку другого человека, как символическое напряжение между духовным падением и спасением…В данном случае мы имеем дело с уровнем материальных знаков, сопротивляющихся смыслу и устанавливающих связи, не укорененные в символических структурах нарратива, — они просто соотносятся друг с другом в своеобразном досимволическом перекрестном резонансе.
В последние годы своего преподавания Жак Лакан провел границу между симптомом и синтомом: в отличие от симптома, являющегося шифром к смыслу, который он представляет, синтом не имеет определенного смысла — его повторяющийся паттерн просто предоставляет тело для некой элементарной матрицы jouissance, или крайнего наслаждения, — хотя синтомы лишены смысла, они излучают jouis-sense3. По свидетельству дочери Сталина Светланы, последним жестом умирающего вождя, многозначительно предваренным недобрым взглядом, был тот же жест, что и в последних операх Вагнера: угрожающее поднятие левой руки: В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось, — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку которая двигалась и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам.
Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился…В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела»4. Что же означал этот жест? По Хичкоку, ответ таков: ничего, однако это ничто не было пустотой — оно было полнотой либидинального выражения, мгновением, предоставившим тело шифру наслаждения. С точки зрения Лакана, эту «духовную материальность» легко определить как материализовавшееся jouissance, «jouissance, облеченное в плоть». Таким образом, синтомы Хичкока — это не просто формальные паттерны — в них сконцентрировано определенное либидинальное выражение.
Именно они определяли творческий процесс Хичкока: он не шел от сюжета к его переводу на аудиовизуальный язык, скорее, он начинал с набора обычно визуальных мотивов, наполнявших его воображение и занимавших место его синтомов; затем он конструировал нарратив, который служил поводом для их использования…Эти синтомы создают особенный стиль, существенную плотность кинематографической текстуры фильмов Хичкока — без них у нас бы остался формальный безжизненный нарратив. Поэтому во всех разговорах о Хичкоке как о «мастере саспенса», о его уникальных, закрученных сюжетах и т. Фредрик Джеймисон сказал о Хемингуэе, что тот подбирал свои сюжеты так, чтобы иметь возможность писать определенные напряженные, мужественные фразы. То же самое можно сказать о Хичкоке: он изобретал истории так, чтобы иметь возможность снять определенные сцены. И хотя нарратив его фильмов дает забавные и чуткие комментарии о нашем времени, Хичкок будет жить вечно именно в своих синтомах.
Именно благодаря им его фильмы остаются объектами нашего желания. Дело пропавшего взгляда Следующая деталь связана со статусом взгляда. Так называемые посттеоретики критики-когнитивисты психоаналитической теории кино любят варьировать один мотив: как писатели «теории» ссылаются на такие мифические сущности, как с большой буквы Взгляд, сущности, которым не соответствуют никакие эмпирические, наблюдаемые факты вроде настоящих кинозрителей и их поведения , — одно из эссе в книге, посвященной посттеории5, называется «Дело пропавшего зрителя». В данном случае посттеория опирается на соответствующее здравому смыслу понятие о зрителе субъекте, воспринимающем кинореальность на экране, обладающем эмоциональными и когнитивными предпочтениями и т. В понимании взгляда Лаканом главное то, что взгляд подразумевает инверсию отношения между субъектом и объектом: сам Лакан в своем «Семинаре XI» утверждает, что между глазом и взглядом существует антиномия, то есть взгляд находится на стороне объекта, он представляет собой слепую точку в видимом поле, из которой само изображение фотографирует зрителя — или, как он выражается в «Семинаре I» странная отсылка к которому в центральной сцене «Окна во двор» подкреплена тем фактом, что этот семинар был проведен в том же году, когда был снят фильм Хичкока, — 1954-м : Я чувствую на себе взгляд чьих-то глаз, которых я не вижу и даже не могу разглядеть.
Необходимо лишь, чтобы что-то указывало мне: там есть другие. Такое окно, за которым начинает темнеть и за которым, как мне кажется, кто-то есть, является прямым взглядом6. Разве это понятие о взгляде не находит идеального воплощения в образцовых хичкоковских сценах, когда субъект приближается к некоему ужасному, угрожающему объекту — как правило, к дому? Здесь мы сталкиваемся с антиномией между глазом и взглядом в ее чистейшем проявлении: глаз субъекта видит дом, и кажется, что дом, объект, непостижимым образом возвращает взгляд…В таком случае не удивительно, что посттеоретики говорят о «пропавшем взгляде», сетуя: фрейдистско-лакановский Взгляд — это мифическая сущность, которую невозможно обнаружить в реальности зрительского опыта, — этот взгляд по своей сути является пропавшим, а его статус чисто фантазматический. На базовом уровне здесь мы имеем дело с позитивизацией невозможности, порождающей объект-фетиш.
Например, как объект-взгляд становится фетишем? Посредством гегелианского противоположения приходим от невозможности увидеть объект к объекту, который предоставляет тело для этой самой невозможности: поскольку субъект не может напрямую увидеть то, истинный объект притягательности, он совершает своего рода отражение-в-себя, посредством которого притягательный для него объект становится самим взглядом. В этом смысле хотя и не полностью симметричным образом взгляд и голос — это «рефлексивные» объекты, то есть объекты, предоставляющие тело для невозможности на языке «матем» Лакана — малое а под минус малое фи. Их личным пространством были небольшие кабины, закрытые полупрозрачной бамбуковой занавеской; перед рядами таких кабин прохаживались охранники, проверявшие, что пары на самом деле заняты копуляцией. Поскольку пары знали, что отказ от занятий любовью будет считаться актом саботажа, за которым последует суровое наказание, и поскольку, с другой стороны, к концу четырнадцатичасового рабочего дня они, как правило, уставали настолько, что не могли по-настоящему заниматься сексом, они притворялись, что занимаются любовью, — чтобы обмануть охранника, они совершали фальшивые движения и издавали фальшивые звуки…Разве это не прямо противоположно кое-чьему юношескому опыту возраста запретов, когда приходилось проникать в спальню тайком и делать это как можно тише, чтобы еще не уснувшие родители не заподозрили, что рядом занимаются сексом?
В таком случае, что, если подобный спектакль для взгляда Другого является частью сексуального акта, что, если, поскольку сексуальных отношений не существует, он может быть лишь постановкой, предназначенной для взгляда Другого? Разве последняя мода на веб-сайты с онлайн-камерами, реализующая логику «Шоу Трумана» на таких сайтах мы можем непрерывно следить за неким событием или местом: за жизнью человека в его доме, видом улицы и т. Таким образом, данная ситуация является трагикомической инверсией идей Бентама и Оруэлла об обществе паноптикума, в котором за нами потенциально «непрерывно наблюдают» и в котором нет места, где можно было бы укрыться от вездесущего взгляда Власти: здесь тревога возникает вследствие возможности не быть на виду у Другого непрерывно, так что субъекту требуется взгляд камеры в качестве своего рода онтологической гарантии его существования… В связи с этим парадоксом вездесущего взгляда можно вспомнить одну забавную историю, которая произошла недавно с моим другом в Словении. Он вернулся в офис поздно ночью, чтобы закончить какую-то работу, и, еще не успев зажечь свет, заметил, что в офисном здании напротив пара — пожилой женатый менеджер и его секретарша — страстно совокупляется на столе. В порыве страсти они забыли о существовании здания напротив, из которого их можно было отчетливо видеть благодаря яркому освещению в офисе и отсутствию на окнах занавесок…Мой друг позвонил по телефону в этот офис и, когда менеджер, сделавший небольшой перерыв в сексуальном акте, взял трубку, зловеще прошептал: «Бог следит за тобой!
Напрямую вовлекая нас на точку зрения этого внешнего фантазматического взгляда, Хичкок делает это переживание максимально необъяснимым и пугающим. Один из стандартных приемов в фильмах ужасов — это «переобозначение» объективных кадров как субъективных то, что зритель поначалу воспринимает как объективные кадры — например, дом, в котором ужинает семья, — внезапно, посредством таких закодированных сигналов, как легкое дрожание камеры, «субъективированный» саундтрек и т. Однако этот ход должен быть дополнен противоположным ходом — неожиданным переходом от субъективного кадра к объективному: в середине длинного эпизода, однозначно маркированного как субъективный, зритель внезапно вынужден признать, что в данном пространстве диегетической реальности не может быть субъекта, находящегося в точке, из которой снят эпизод. Таким образом, здесь мы имеем дело не просто с преобразованием объективного кадра в субъективный, но с конструированием места невозможной субъективности, субъективности, придающей объективности оттенок невыразимого, чудовищного зла. Здесь можно увидеть целую еретическую теологию, тайно отождествляющую самого Творца с Дьяволом такой тезис уже выдвигался французскими еретиками-катарами в XII в.
Примерами такой невозможной субъективности являются «субъективные» кадры, снятые из точки, в которой находится само убийственное Нечто, и показывающие застывшее от ужаса лицо умирающего детектива Арбогаста в «Психо», или знаменитые кадры Божественного вида на залив Бодега в «Птицах», которые затем, с появлением в кадре птиц, переобозначаются, субъективизируясь и превращаясь в точку зрения самих зловещих агрессоров. Множественные концовки Существует еще один, третий аспект, придающий специфическую плотность фильмам Хичкока: скрытый резонанс множественных концовок. Разумеется, самый очевидный и обоснованный пример — это «Топаз». Прежде чем выбрать всем известную концовку «Топаза» Хичкок снял две альтернативные концовки, и я считаю, что недостаточно сказать: Хичкок просто остановился на наиболее подходящем финале, — известный нам финал в определенном смысле включает в себя два других финала, так что три финала формируют своего рода силлогизм. Гранвиль Мишель Пикколи , русский шпион, говорит себе: «Они не могут ничего доказать, я могу просто вернуться в Россию» первая отвергнутая концовка ; «Но теперь я не нужен даже самим русским, теперь я опасен даже для них, так что они, скорее всего, убьют меня» вторая отвергнутая концовка ; «Что мне остается делать, если, как русский шпион, во Франции я изгой и самой России я больше не нужен?
Мне остается лишь покончить с собой…» — окончательно утвержденная концовка. Существуют, однако, и более утонченные версии этого имплицитного присутствия альтернативных концовок. Мне кажется, что фильм «Дурная слава» Notorious , по крайней мере частично, обязан своим мощным эффектом тому факту, что его развязку следует воспринимать на фоне по меньшей мере двух других возможных исходов, резонирующих в ней как своего рода альтернативная история7. В первом наброске истории Алисия к концу фильма искупает свою вину, но теряет Девлина, который погибает, спасая ее от нацистов.
«Киногид извращенца: идеология» — разжижение мозга
Ироничный интеллектуальный аттракцион главного поп-философа современности и ветерана фрейдомарксистской культурологии Славоя Жижека. Используя свой метод интерпретации символов массовой культуры и исторических событий. В прокат выходит «Киногид извращенца: идеология» – вторая картина Софи Файнс, в которой словенский философ Славой Жижек интерпретирует разные фильмы. «Киногид извращенца» — документальный фильм режиссёра Софи Файнс (сестра Рэйфа Файнса), в котором словенский философ и культуролог Славой Жижек интерпретирует.
Славой Жижек «Киногид извращенца: кино, философия, идеология»
Перед съемками Софи Файнс и Славой Жижек обсудили содержание грядущего фильма, но как такового сценария написано не было. Сняв в 2006-м «Киногид извращенца», режиссер Софи Файнс нашла идеальный способ заставить массового зрителя терпеть присутствие одного философа, пусть и самого модного, рекордных два с половиной часа кряду. Во-первых, философ должен показывать зрителю свое любимое кино. Во-вторых — комментировать происходящее на манер Бората, приехавшего в Гарвард защищать диссертацию.
С ними он сколачивает банду и, заручившись поддержкой их лидера-меланхолика, коронует себя их паханом. Фаворит Голливуда Спайк Джонс не снимает "стандартных фильмов". Они у него все извращенские, мутные. Если бы режиссеру нужно было дать кличку, то она бы звучала так: "мутный". Вот и фильм такой же. Хороший, добрый фильм.
Почти для детей. Номер семь: "Приколисты" приколиста Джада Апатоу. Прославленный комик в исполнении Адама Сэндлера узнает, что жить ему осталось — всего ничего. Тогда он решает обзавестись помощником, который бы его веселил, и вернуть когда-то утерянную любовь, имеющую при этом мужа и двух дочек. Все больше Апатоу снимает о смысле жизни и об отношениях, а глупого юмора все меньше и меньше, зато тонкого — все больше и больше. Достойная картина. Кому не понравится — я не виноват. Номер восемь: "Повелитель бурь" феминистки Кэтрин Бигелоу. В Ираке очень опасно.
Однако главный герой взрывов не боится. Единственное, что интересно ему в жизни — разминировать бомбу. Хотя Бигелоу является феминисткой, она всегда избегает чисто женских тем и теперь сняла очень "мужской фильм". Фаворит кучи разных фестивалей. Но слишком коммерческий, чтобы стоять выше. NB Однако Стивен Кинг назвал его лучшим кино ушедшего года. Но, знаете ли, ему и "Смертельные гонки" пришлись ко двору.
Это почти как высунутый язык Эйнштейна — шутка гения, спустившегося с постамента. С Жижеком чувствуешь себя малость ненормальным. Он так ловко жонглирует философскими тезисами, что не успеваешь отслеживать ход его мысли, которая растекается по экрану, аки вакса на гуталиновой фабрике. Жижек — это Жириновский плюс Муссолини в одном флаконе. В смысле словоохотливости, артистизма, нацеленности на аудиторию и незыблемой убежденности в каждом произнесенном слове. Он так уверенно вскакивает на конька левого радикализма, которого сто лет назад усердно объезжали Ленин сотоварищи, что только диву даешься. Кино от него без ума. И хотя фильмография Жижека не бог весь какая обширная, однако и ее достаточно для того, чтобы можно было смело называть его самым успешным современным философом, по крайней мере среди тех, что востребованы кинематографом. Анализируя особенности идеологического манипулирования, главным образом то, как идеология включена в наш повседневный опыт — опыт потребления, он сам в какой-то мере уподобляется политическому жонглеру, который ловко бросает разноцветные мячики доходчивых идиом в аттракционе, целью которого является разжижение мозга присутствующих на этом шоу. Жижек взирает на розовые сопли известных творений масскульта сквозь темные очки сокрушителя мифов и развенчивает их один за другим, разве что с разной степенью убедительности. Смотреть на него и слушать — это мало с чем сравнимое мазохистское удовольствие. Угрюмый мужичок с черными кругами вокруг глаз граф Дракула может уже не вставать из гроба , с чудовищным акцентом, похожим на шепелявость совсем как у Кирпича в популярном сериале , постоянно фыркающий, да в добавок ко всему жестикулирующий как психопат — разве этого мало, чтобы перестать сомневаться, что на экране царствует самый настоящий фрик.
Разобраться, какой Большой Другой больше всех других Больших Других Познакомиться с самой атеистической религией мира — христианством Стать извращенцем. В фильме делается предположение, что сегодня мы не обязаны выполнять свой жизненный долг, принося жизнь в жертву идеологии, но, тем не менее, мы идеологически интерполированы, воспринимаясь общественными лидерами как «субъекты удовольствий». Сегодня от нас требуют «наслаждаться» - говорит Жижек. Наслаждения - наша обязанность. Культовый классический фильм Джона Карпентера «Чужой среди нас» разоблачает эту истину через изобретение, которое Жижек называет «очки для критики идеологии»: очки, в которых видимыми становятся скрытие идеологические посылы. Жижек проводит разницу между простыми удовольствиями и наслаждениями. Наслаждение находится за пределами удовольствия и включает удовольствие от боли. Желание определяется тем, что недостижимо - таким образом, поиск желаемого никогда не прекращается. Жижек исследует, каким образом религиозная идеология работает с этой идеей на примере рекламы Coca-Cola, которая явно демонстрирует пропагандирование «обязанности желать» определенные продукты. Шоколадные яйца «Киндер-сюрприз», при этом, материализуют это скрытое «ОНО» в пластмассовой игрушке, спрятанной за оболочкой. Мечту о гармоничном мире Жижек исследует через культурологические смыслы использования «Оды к радости» Бетховена: через это музыкальное произведение видно, как социальные противоречия постоянно мешают простому эмоциональному импульсу, который создает «Ода». Таким образом «Таксист» Скорсезе демонстрирует, что идеология, определяющая наши помыслы - это ложь, прикрытая нашей неспособностью постичь мир и нашу роль в нем. Вспышку насилия Тревиса Бикла, героя этого фильма, можно с легкостью приравнять к тому, что совершил Андерс Брейвик в Осло. Классика Спилберга « Челюсти » используется Жижеком для того, чтобы объяснить, почему в принципе возможно появление самых экстремистских идеологий в истории человечества: фашизма, нацизма, антисемитизма. Как нацизм через пропаганду становится идеологией и почему мы «покупаемся» на него и следуем за ним, рассматривается на примере фильмов « Триумф воли », « Кабаре », а также деятельности немецкой рок-группы Rammstein. Действие фильма постоянно перемещается от прошлому к настоящему. Мы узнаем о том, когда идеология современного капитализма активизирует наше чувство долга, например, в решении экологических проблем. То, что создает капитализм - это мусор; в фильме вы видим это в кадрах, снятых в пустыне Мохаве на кладбище старых самолетов. Эти застывшие бесполезные машины - исторические объекты, выброшенные из бесконечного репродуктивного капиталистического цикла, воплощают идею «инерции реальности» из апокалиптического фильма «Я легенда». Еще один огромный мертвый объект Жижек находит в бессмертном блокбастере Кэмерона: останки потерпевшего крушение Титаника, символизирующие «застывшее удовольствие». Главные герои фильма разрушают законы классовой борьбы и классового разделения, основу капиталистического общества, и кораблекрушение символизирует этот слом. Кэмерон со своим «Голливудским марксизмом» явно стремится донести до зрителя эти важные и сложные смыслы, в то же время в этом фильме наипрекраснейшем образом увековечена иллюзия «вечной любви», оплоте мэйнстримового кино с его логикой «создания пары». Такая схема трансляции идеологических посылов используется не только американцами: в советском блокбастере «Падение Берлина», чей сценарий создавался в соавторстве со Сталиным, история любви используется только для того, чтобы рассказать о героизме советского народа и самого Сталина, без которого Советский союз не смог бы одолеть фашистскую Германию. На примере фильмов « Цельнометаллическая оболочка », «Военно-полевой госпиталь М. Эта идея помогает понять, откуда взялись фотографии, сделанные американскими военными в тюрьме Абу Грэйб, на которых запечатлены унижения и пытки иракских заключенных. Но по Жижеку выжить в закрытых сообществах может только тот, кто сохраняет ироничную дистанцию с законами и правилами.
«Киногид извращенца: идеология»
На нашем сайте вы можете скачать Киногид извращенца (2006) через торрент в хорошем качестве в формате HD 720p, FullHD 1080p, WebRip, DVDRip, HDRip. "Киногид извращенца" — произведение на стыке кинематографа, философии и психоанализа. -27%. Славой Жижек. Киногид извращенца.
Киногид извращенца (2006) скачать торрент
Архив новостей по тегу `киногид извращенца`: все новости о мире кино и жизни актеров. Снятый и выпущенный под руководством режиссера по имени Софи Файнс, фильм Киногид извращенца можно смотреть онлайн в хорошем качестве, а конкретно в HDRip. Скачать биографический документальный фильм "Киногид извращенца". Радикальный прорыв первого «Киногида извращенца» заключался в том, что Славой Жижек наконец соединил кино и психоанализ не по принципу дополнения.
Сатанисты презентовали новую книгу автора "Киногида извращенца" на кладбище
A desire to continue to desire. Perhaps the ultimate horror of a desire is to be fully filled-in, met - so that I desire no longer. The ultimate melancholic experience is the experience of a loss of desire itself. We cannot return to that. The excess is with us forever. Цитаты из лекций и интервью[ править ] Все тоталитарные режимы — хрупкие, потому что они построены на образах и верят им. Поэтому если придумать яркий образ, как это сделали Pussy Riot , власть начинает штормить. Я хочу это особенно подчеркнуть. В отличие от писаных законов, неписаные куда страшнее. Представьте себе, что вы ребенок. И на этих выходных вы с отцом должны отправиться к бабушке.
Вы не любите бабушку. Как поступил бы отец раньше? Он сказал бы: "Ты пойдешь несмотря ни на что", — и все было бы на своих местах. Как происходит сегодня? Отец говорит: "Конечно, ты свободен. Можешь не идти. Но ты помнишь, сколько бабушка для тебя сделала? Вот она — современная "свобода".
Наслаждения - наша обязанность. Культовый классический фильм Джона Карпентера «Чужой среди нас» разоблачает эту истину через изобретение, которое Жижек называет «очки для критики идеологии»: очки, в которых видимыми становятся скрытие идеологические посылы. Жижек проводит разницу между простыми удовольствиями и наслаждениями. Наслаждение находится за пределами удовольствия и включает удовольствие от боли. Желание определяется тем, что недостижимо - таким образом, поиск желаемого никогда не прекращается. Жижек исследует, каким образом религиозная идеология работает с этой идеей на примере рекламы Coca-Cola, которая явно демонстрирует пропагандирование «обязанности желать» определенные продукты. Шоколадные яйца «Киндер-сюрприз», при этом, материализуют это скрытое «ОНО» в пластмассовой игрушке, спрятанной за оболочкой. Мечту о гармоничном мире Жижек исследует через культурологические смыслы использования «Оды к радости» Бетховена: через это музыкальное произведение видно, как социальные противоречия постоянно мешают простому эмоциональному импульсу, который создает «Ода». Таким образом «Таксист» Скорсезе демонстрирует, что идеология, определяющая наши помыслы - это ложь, прикрытая нашей неспособностью постичь мир и нашу роль в нем. Вспышку насилия Тревиса Бикла, героя этого фильма, можно с легкостью приравнять к тому, что совершил Андерс Брейвик в Осло. Классика Спилберга « Челюсти » используется Жижеком для того, чтобы объяснить, почему в принципе возможно появление самых экстремистских идеологий в истории человечества: фашизма, нацизма, антисемитизма. Как нацизм через пропаганду становится идеологией и почему мы «покупаемся» на него и следуем за ним, рассматривается на примере фильмов « Триумф воли », « Кабаре », а также деятельности немецкой рок-группы Rammstein. Действие фильма постоянно перемещается от прошлому к настоящему. Мы узнаем о том, когда идеология современного капитализма активизирует наше чувство долга, например, в решении экологических проблем. То, что создает капитализм - это мусор; в фильме вы видим это в кадрах, снятых в пустыне Мохаве на кладбище старых самолетов. Эти застывшие бесполезные машины - исторические объекты, выброшенные из бесконечного репродуктивного капиталистического цикла, воплощают идею «инерции реальности» из апокалиптического фильма «Я легенда». Еще один огромный мертвый объект Жижек находит в бессмертном блокбастере Кэмерона: останки потерпевшего крушение Титаника, символизирующие «застывшее удовольствие». Главные герои фильма разрушают законы классовой борьбы и классового разделения, основу капиталистического общества, и кораблекрушение символизирует этот слом. Кэмерон со своим «Голливудским марксизмом» явно стремится донести до зрителя эти важные и сложные смыслы, в то же время в этом фильме наипрекраснейшем образом увековечена иллюзия «вечной любви», оплоте мэйнстримового кино с его логикой «создания пары». Такая схема трансляции идеологических посылов используется не только американцами: в советском блокбастере «Падение Берлина», чей сценарий создавался в соавторстве со Сталиным, история любви используется только для того, чтобы рассказать о героизме советского народа и самого Сталина, без которого Советский союз не смог бы одолеть фашистскую Германию. На примере фильмов « Цельнометаллическая оболочка », «Военно-полевой госпиталь М. Эта идея помогает понять, откуда взялись фотографии, сделанные американскими военными в тюрьме Абу Грэйб, на которых запечатлены унижения и пытки иракских заключенных. Но по Жижеку выжить в закрытых сообществах может только тот, кто сохраняет ироничную дистанцию с законами и правилами. А что насчет исполнения общественного заказа? Жижек противопоставляет Джокера из «Темного рыцаря» Кристофера Нолана Бэтмену и остальным персонажам, олицетворяющим управление обществом посредством основного инструмента - лжи. Достоевский отстаивает как раз противоположную точку зрения: «Если Бог есть, то все позволено».
Называет себя «воинствующим атеистом». Славой Жижек является представителем диалектического материализма. В последнее время Жижек работал на факультете философии Люблянского университета и был содиректором международного центра гуманитарных исследований в Колледже Бирбек при Лондонском университете. В популярной форме его суждения изложены в документальной ленте «Киногид извращенца» и «Киногид извращенца: Идеология». В Доме Кино с 25 Апреля по 9 Мая.
Медиаконтент иллюстрации, фотографии, видео, аудиоматериалы, карты, скан образы может быть использован только с разрешения правообладателей.
Dr.Aeditumus
фильм Софи Файнс (Sophie Fiennes) «Киногид извращенца. Весь рейтинг. Редактирование информации: Киногид извращенца. Киногид извращенца. Кино, философия, идеология: Сборник эссе. В сборник вошли эссе Славоя Жижека о кинематографе, который он интерпретирует через призму современной.