Погиб Лев Семёнович Рубинштейн. Настоящий материал (информация) распространен иностранным агентом Бесединой Дарьей Станиславовной либо касается деятельности иностранного агента Бесединой Дарьи Станиславовны.
«Жена — мой первый и строгий читатель». Как отзывался о любимой погибший поэт Лев Рубинштейн
СМИ: поэта Льва Рубинштейна сбила машина в Москве | Лев Семёнович Рубинштейн. В своей изумительной книге «Целый год. |
Лев Семенович Рубинштейн. Литературные встречи на филологическом факультете. | Журналист, поэт, обозреватель и общественный деятель Лев Рубинштейн, погибший в результате ДТП. |
Прямо на зебре: появились кадры, как машина сбивает знаменитого поэта Рубинштейна | Лев Рубинштейн (1947–2024) был частью сообщества, для которого придумано определение «московский романтический концептуализм». |
«Свободу не преподают, ей не учат. Ею заражают». Цитаты Льва Рубинштейна | Поэт Лев Рубинштейн переходил дорогу через улицу Образцова в районе Марьиной Рощи, на северо-востоке Москвы, когда на него наехал автомобиль. Лев Семенович был доставлен в НИИ им. Склифосовского в тяжелом состоянии. |
Лев Рубинштейн: "Не хочу уезжать" | Лев Семёнович Рубинштейн (19 февраля 1947[2][3], Москва — 14 января 2024[4][5], Москва[1]) — российский поэт, библиограф и эссеист, обозреватель, общественный деятель, журналист. |
Поэт Лев Рубинштейн скончался после ДТП в центре Москвы
В ДК «Рассвет», где Лев Семенович читал свои стихи, на прощании собралось более тысячи человек. новости города Иваново и Ивановской области. Сегодня в Москве попрощаются со Львом Рубинштейном. Льву Семеновичу было 76 лет. Дочь поэта Льва Семеновича Рубинштейна на своей странице в “Живом Журнале” сообщила о его смерти. Российский поэт и публицист Лев Рубинштейн находится в реанимации в крайне тяжелом состоянии после того, как его сбила машина в Москве. Своими картотеками, как бульдозерами, Лев Рубинштейн сдвинул замшелый к середине 70-х мирок отечественной подпольной поэзии, безнадежно опирающийся на кости замордованного большевиками Серебряного века.
Свежие записи
- Ранее информация о смерти Рубинштейна была опровергнута родственниками
- Лев Рубинштейн: Крым - «аннексирован», русские - «дикари и неандертальцы»
- Сегодня в Москве попрощаются со Львом Рубинштейном | Новости города Иваново и Ивановской области
- Поэт Лев Рубинштейн скончался после ДТП в центре Москвы
- Знакомые поэта Рубинштейна рассказали о его состоянии после ДТП в Москве
- Водитель, сбивший на переходе поэта Рубинштейна, получил условный срок
Умер Лев Рубинштейн
Его прооперировали, но состояние оценивается как крайне тяжелое. Склифосовского в крайне тяжелом состоянии. Ему проведена операция, врачи борются за его жизнь", - передает ТАСС со ссылкой на источник в оперативных службах 9 января. Известно, что инцидент произошел днем 8 января на улице Образцова на северо-востоке Москвы.
Первые публикации в России — в конце 1980-х. Французский славист Режис Гейро сравнивал поэзию Рубинштейна с поэзией русского футуризма. В литературной среде хорошо известны его афоризмы: «Этот сумасшедший поезд носится как угорелый от станции «Мы лучше всех» до станции «Мы хуже всех» и обратно, всякий раз на полном ходу проскакивая мимо станции «Мы как все». До последнего времени Лев Семенович был активным участником литературной жизни Москвы. Его часто можно было встретить в творческих клубах на поэтических вечерах. Он охотно общался с поэтами и прозаиками молодого поколения.
И не надо второй раз открывать Америку. Спасибо этому ехидному и доброму человеку, который частенько гостил у меня на даче в Крючково. Необходимо обладать сверхслухом. Поэт прочёл стихотворение Льва Рубинштейна «Событие без наименования» 1980 года. Абсолютно невозможно. Никак невозможно. Может быть, когда-нибудь. Ещё нет. Не сейчас. И не сейчас. Возможно, скоро. Пожалуй, скоро. Действительно, скоро. Возможно, раньше, чем ожидалось. Уже скоро. Вот и всё. Следующими стали «Куплеты под занавес» 2019 года. И поскольку это были куплеты, Герман Лукомников их пропел. Свои стихи он также читал нараспев. Екатеринбуржцы знакомы с творчеством Льва Семёновича и с ним самим. Он не раз приезжал в город по приглашению Ельцин Центра. Раз от разу убеждаясь в той особенной роли, какую играет он в общественной и культурной жизни города. Не может отдельно не радовать, что на всех вечерах и встречах, в которых участвовал я сам, среди публики заметно преобладала молодёжь, — говорил Лев Рубинштейн. Ну, а потом — ещё». Автор по-прежнему среди нас. И это уже не изменится.
И есть в этом что-то от особой протореспубликанской модели, очень редкой в нашей стране, где весь здравый смысл говорит о том, что с милыми друзьями надо общаться не на площадях в окружении пафосных лозунгов и ментов с дубинками, а в безопасных, по возможности частных пространствах… Таким я Льва и запомню — осматривающимся на митинге в поисках друзей, в опустевшей Москве, где наш язык носится из прошлого в будущее и обратно, шумит в кровельной жести, трубах, наших телах и прочей хрупкой материи. Лев, Ирина, Маша, Лиза, мои слезы и все возможные сопереживания. Много говорили. Горячо, страстно, иногда ссорясь, иногда ссорясь серьезно. И очень многие «свалили». Я остался. И об этом ни разу не пожалел. И что будешь делать? Ты что, не видишь, что ли, что…» — и так далее. Как это не вижу? Не хуже вас вижу. Но ответил я не так. Я сказал: «Живу я здесь». Мне, но не собеседнику. Потом минутку подумал и неожиданно для себя самого я добавил, цитируя поэта Всеволода Некрасова: «Живу и вижу». А потом добавил еще: «И свидетельствую»».
Лев Рубинштейн
Вот этот вот... Вот, вот этот голубой дом. Да, институт благородных девиц. А до этого... Да, совершенно верно.
Это вообще какое-то место такое военное. А парк... Я думаю, до того, как это они строили в качестве института, это была чья-то усадьба, а потом отдали. Так больница...
Вы знали, что тут рядом, это самое... Фёдор Михайлович, да. То есть, она тогда уже была больницей, когда родился Достоевский, его отец был врачом. Ну вот, не знаю, про что ещё нам можно.
Ну, наверное. Что такое местные? Вы же понимаете, что я в этом не очень так участвую. Там какие-то народные гульбища происходят, но...
Лучше старый с прудом... Нет, просто направляйте. На ту сторону [за Сущёвский Вал] я не очень хочу идти. Или хотите вы туда?
Вот что там делать? Я там ничего не знаю. Кроме этого «Сатирикона», в котором я, кстати, не был. Ну, так, мы успеем?
В парке уточки, вот, давайте этот дом, он красивый. А это уже другой район, это Самотёка, так называемая, это уже... Тут Самотёчные улицы, они очень живописные, я в них путаюсь, они такие все кривые. Там знаменитое...
Селезнёвка вот. Селезнёвские бани тоже. Вот моя жена говорит, что её туда мама водила в детстве, в баню. Это было её ненавистное такое...
Потому что не было... Конечно, потому что либо на кухне голову помыть, но вот… а нормально помыться только в бане можно было. Не расшифровано 01:00:06-01:02:18 Армянские и еврейские праздники в районе. Церковь Трифона.
Ощущение границ района проживания 01:02:18-01:06:23 [А здесь как-то ощущается, что есть они... Но когда это...
В 2006 году был отмечен грантом М. Ходорковского «Поэзия и свобода». В 2012 году стал лауреатом литературной премии « НОС-2012 » за книгу «Знаки внимания» [6]. Маленькая ночная серенада.
Из «Большой картотеки». Всё дальше и дальше.
А после он понял: их вот так и надо читать, отдельным карточками, перемешивая по собственному желанию и складывая в литературные узоры, каждый раз составляя новые формы и смыслы. Он писал с конца 1960-х, а в России с его творчеством смогли познакомиться только в конце 1980-х, уже во время активной фазы перестройки. И выступал поначалу он исключительно за рубежом, а по родной России впервые проехался только в 1989 году. Благодаря столь необычному жанру, как картотека, сочинения поэта могли быть использованы абсолютно по-разному: быть просто книгой или частью перфоманса, стать экспонатом на выставке или в музее. Но при этом Лев Рубинштейн успел войти в историю как основатель московского концептуализма, создатель необычного жанра и, конечно, борец с режимом. Последнюю роль он исполнял в своей жизни до конца. Сначала боролся с всем советским, после перешёл на критику России.
Кажется, вся жизнь льва Рубинштейна была связана с борьбой. Он радовался распаду Советского Союза и возлагал большие надежды на новую власть. И при этом вклад его в историю и развитие литературы неоспорим. Писал он не только стихи, но и прозу, публиковался в различных изданиях, работа обозревателем. Его произведения переведены на несколько иностранных языков. Лев Рубинштейн, несомненно, ставил свой неизгладимый след в искусстве, а его творческое наследие будут изучать ещё многие поколения читателей. Поколение тех, кого называли «шестидесятниками», подарило отечественной литературе сразу несколько замечательных поэтов. Одним из них был Андрей Вознесенский, стихи которого ждали, любили и читали.
Невольно вспоминается один из многочисленных устных рассказов Льва Семеновича, который потом вошел в его книгу. Для понимания контекста поясню, что дело происходит в конце 1980-х — начале 1990-х, когда страну буквально захлестнули латиноамериканские сериалы. В метро ссорится супружеская пара, не сильно обремененная, по определению рассказчика, интеллектуальным багажом. Это улавливание многоголосного шума времени, укрощение стилистического хаоса и превращение его в своеобразный космос было отличительной чертой творческой деятельности московских концептуалистов, впрочем, и не только их. Достаточно вспомнить, например, фильмы Алексея Германа, насквозь пронизанные невнятным площадным говором, звуками, льющимися из репродукторов, фрагментами тихих кухонных разговоров. Или тексты ленинградского андеграундного писателя Леона Богданова, сверстанные из метеосводок, газетных новостей, сплетен и философских размышлений протагониста.
Умер поэт Лев Рубинштейн: чем был знаменит литератор
Напомним, Лев Рубинштейн родился в Москве в 1947 году, окончил филологический факультет Московского государственного заочного педагогического института ныне МГГУ им. Шолохова , длительное время работал библиотекарем в институте. Литературой Рубинштейн стал заниматься с конца 1960-х годов.
Вот это прямое высказывание. И то оно не прямое, потому что мы, филологи, знаем, что все слова миллион раз до нас говорили. Так что тут прямого? Каждое слово тянет за собой пучок смыслов. Знаешь, какой сейчас мне кажется очень важным — динамизирующим и конструирующим — фактором, который очень часто, по-моему, бывает неочевиден и оттого мы не можем воспринять то, что происходит в искусстве? Это мотивация. С одной стороны, нет более идиотского вопроса, зачем автор написал это произведение или снял это кино.
С другой стороны, этот вопрос не должен возникать, потому что должно быть понятно, зачем. Я все время вижу, возвращаясь к нашей прозе, что все это написано не для меня, что я не адресат, что это написано либо с целью получить премию, либо с целью заинтересовать какого-нибудь кинопродюсера, который прочтет и захочет сценарий заказать. Мне кажется, что вся эта новая проза не является конечной целью. Она является полуфабрикатом чего-то другого. Так что проблема мотивации и проблема адресата сейчас стоит очень остро. Не зачем, но для кого и что тобой двигало? У меня все время ощущение, что сейчас все делают просто так. Рыли окопы. К ней можно по-разному относиться, но она очевидна.
Сейчас такой мотивации нет. Кино снимают, чтобы на фестивале кто-то посмотрел. Нет серьезного обращения. То, что я вижу или читаю, не для меня. Лучше сделано, хуже сделано. Сейчас технология достигла такого размаха, что смешно об этом говорить. Абдуллаева: Это проблема личности. Рубинштейн: Между прочим. И дело не в отсутствии личности, а в ее невостребованности.
Личности никому не нужны. Абдуллаева: Или по каким-то иррациональным причинам они… Л. Нынешняя общественно-культурная атмосфера не менее развращающая, чем советская. Советская кого-то пугала, покупала, советский морок, который мы застали, уже был невысокий — я в кавычках и без кавычек говорю, все шло по нисходящей, в сторону склероза. Тогда людям, даже интегрированным в государственные дела, было стыдно делать то, что сейчас людям не стыдно. Сейчас удивительный диктат бесстыдства. Более того, на это бесстыдство — мода. Абдуллаева: Более того, на бесстыдство не реагируют те, кто стыд еще вроде не потерял, но из-за социальной апатии, которая тоже модна. Ну ладно.
Поговорим о твоих текстах. Твоя проза стала более персональной, хотя в ней сохраняется промежуток между слухом на память и слухом на сегодняшнюю реальность. Промежуток, который удостоверяет, по-моему, сейчас и нарушение, и установление границ. Прежняя ситуация, в которой размывались границы между правым — левым, верхом — низом и даже между прилагательным и существительным, сменилась восстановлением этих границ, навсегда, казалось бы, похеренных постмодернистской эпохой. Рубинштейн: Понимаю, понимаю. Лев Рубинштейн и Дмитрий Пригов З. Абдуллаева: Твоя книжка «Словарный запас» — по жанру двухголосные, трехголосные инвенции. Голос зощенковского сказчика — растерянного обывателя — сосуществует с голосом не растерянного необывателя. В этом промежутке находится нерв относительно новых твоих сочинений.
Постмодернизму, ставшему попсой, мейнстримом и т. Рубинштейн: Пускай. Я не против. Абдуллаева: Подобно тому как зощенковский сказчик боролся с мещанством и с прочими, условно говоря, фольклорными напастями, твой рассказчик — столь же изящно изобличает ксенофобию, державность и прочее. Твой рассказчик — простодушный носитель собачьего языка улицы или власти. Но вдруг из-за угла в том же тексте вполне и прямо высовывается или, если угодно, высказывается Лев Рубинштейн. Рубинштейн: Это не вопрос, а твое соображение, которое мне глубоко лестно. Ты про границы сказала, а мне эта тема всегда интересна. Потому что здесь как раз существенное различие между культурой и искусством.
Вроде бы считается, что одно часть другого, но это неправда. Это две разные функции. Роль культуры эти границы устанавливать и обозначать. Человек, занимающийся искусством, об этих границах четко знает, он знает, что туда не надо заходить, но туда заходит, зная, что этого нельзя делать. То есть культура устанавливает границы, искусство их нарушает. Но тем оно конструктивнее нарушает, чем в большей степени эти границы осознает. Знает, что нарушает. Чего, мне кажется, очень не хватает в том, условно говоря, новом окружающем нас искусстве: там границы нарушаются, потому что никто не знает, где эти границы. Как коровы, которые заходят на чужую территорию поесть травы, не зная, что существуют границы.
А человек знает. Поэтому нет той энергии. Нарушение границы — это акт, это серьезный акт, который способен породить какую-то художественную энергию. Все самое интересное в культуре и искусстве происходит, на мой взгляд, на границах. Абдуллаева: «То ли забыв, то ли, наоборот, вспомнив о том, как…» — в твоей прозе нон-фикшн возникает постоянный рефрен таких двузначных фраз, порождающих не столько разночтения, сколько ясную неразрешимость, а не двойственность, если так можно сказать. Это и есть состояние промежутка. Так или не так? Рубинштейн: Дай бог, если так. Я по-прежнему ориентируюсь только на хорошего читателя.
Хотя в отличие от своих поэтических занятий, а я, надеюсь, человек вменяемый, понимаю: это жанр другой, и я, конечно же, уважительно учитываю, что в тексте, опубликованном в Интернете, который может прочитать большое число людей, я, повторяю, уважительно выстраиваю некоторые уровни, которые человек способен воспринять, не будучи способным воспринять другие уровни. В стихах я этим пренебрегаю. Там мой адресат только конгениальный читатель, которому я ничего объяснять не собираюсь, и он сам будет очень удивлен, если я буду объяснять. А вот здесь немножко другое. Это можно назвать, скажем, некоторым уровнем демократизма, в чем я ничего плохого не вижу. Абдуллаева: Я в этом вижу и реальный, и обманчивый демократизм, подобный образу юмориста Зощенко — самого трагического писателя прошлого века. Рубинштейн: При этом его тексты читали с эстрады. Абдуллаева: При этом Мандельштам говорил, что учить его тексты надо наизусть, как стихи. Твой демократизм не отменяет воздушные мосты между цитатой из какого-нибудь, например, документа, мемуаром и голосом сказчика.
Рубинштейн: Плохо, если он заменяет. Абдуллаева: Ты этому демократическому голосу выдаешь в каждом тексте анекдот, который он рассказывает, но этот анекдот оказывается философической эмблемой уже твоего сюжета. В «Случаях из языка» есть случай про мальчика, который боялся Ленина. Я все хотела спросить, имел ли ты в виду «Рассказы о Ленине» Зощенко, в которых маленький Ленин ничего не боялся, в то время как страх вообще-то наполнял эти рассказы и охватывал до удушья других персонажей? Рубинштейн: Если и связано, то бессознательно. Абдуллаева: Меня интересует твоя фиксация, но и преображение мифологии повседневности. В спектаклях латышского режиссера Херманиса актеры читают тексты, записанные с голоса реальных латышей водителя автобуса, например, или воспитательницы детского сада, солдата , но при этом очень тонко работают на переключении первого и третьего лица. А в твоих инвенциях разные голоса обывателя, скажем, или пьяницы, или попрошайки определяются интонацией. То есть ты работаешь в том числе и на границе письменной — устной речи.
Рубинштейн: Интонация, технически выраженная в порядке слов в предложении, для меня самое главное. Абдуллаева: Таким образом, встреча языковых пластов, миров искрит во встрече слуха и взгляда, памяти и представления. Рубинштейн: Годится, но мне трудно на эти вопросы отвечать, потому что моя задача сводится к тому, чтобы написать. Ты же выступаешь в роли интерпретатора, на мой взгляд, очень тонкого. Абдуллаева: Ты пишешь в «Словарном запасе», что, «как ни странно, вновь актуальным становится соц-арт». Я думала, что это проеханное. Что ты имел в виду? Социальное искусство, по старинке травестирующее новые идеологические знаки, символы и т. Рубинштейн: Соц-арт как оперирование общественно-политическими знаками, которые проявляют свою полость — в смысле пустоту, требующую от художника дооформления.
Вообще, художника волнуют эти пустые вещи. Ему надо это голое во что-то одеть. Соц-арт середины — конца 70-х годов был сначала в подвале, потом… З. Потом стал просачиваться в журналы вроде «ДИ» «Декоративное искусство СССР» , потом он стал более или менее общественно воспринимаемым, поскольку он такой яркий, смешной. В позднюю перестройку он быстро спустился до повседневного дизайна. Помнишь, все носили значочки Ленина, что было знаком не ленинизма, а совсем наоборот.
Около недели назад Рубинштейна сбила машина на пешеходном переходе на улице Образцова. В отношении водителя возбуждено уголовное дело.
Смерть Льва Семёновича была абсолютно предотвратима. Этот злополучный переход не должен был быть таким. Переход не должен был позволять водителю слепо гнать, человек на нём должен быть хорошо и чётко виден.
Поэт Лев Рубинштейн в тяжелом состоянии после наезда авто: момент ДТП попал на камеры
Лев Рубинштейн — поэт, прозаик и эссеист, один из основоположников и лидеров московского концептуализма. Стал известен приговор водителю, сбившего поэта Льва Рубинштейна в январе 2024 года. Почему Лев Рубинштейн в больнице. Гинзбург заявил, что Лев Рубинштейн пострадал в ДТП и был доставлен в НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского. Дружеский круг, близкие — Лев Семенович на него и ориентировался.
Лев Рубинштейн и его «карточки»
Лев Рубинштейн был известен своей активной гражданской позицией — антивоенной и гуманистической. Наша редакция скорбит вместе с родными и друзьями Льва Семёновича и предлагает перечитать его стихи. Лев Семенович, он же просто Лева Рубинштейн, был первым концептуалистом, голос которого я услышал в проеме высоких тяжелых дверей переполненной коммуналки где-то в районе улице Чехова году в 78-м или 79-м. «Все вспоминали Льва Семеновича, слезы вперемешку с памятью, в конце звучали стихи Рубинштейна, на большом экране были его фотографии разных лет», — поделилась журналистка Арина Бородина.
Лев Рубинштейн: Крым - «аннексирован», русские - «дикари и неандертальцы»
До последнего времени Лев Семенович был активным участником литературной жизни Москвы. Его часто можно было встретить в творческих клубах на поэтических вечерах. Он охотно общался с поэтами и прозаиками молодого поколения. При этом разница в возрасте не чувствовалась — чувствовалась преемственность поколений. Теперь эта живая нить, ведущая в историю русского литературного андеграунда середины ХХ века, увы, прервалась… «НГ».
Что такое местные? Вы же понимаете, что я в этом не очень так участвую.
Там какие-то народные гульбища происходят, но... Лучше старый с прудом... Нет, просто направляйте. На ту сторону [за Сущёвский Вал] я не очень хочу идти. Или хотите вы туда? Вот что там делать? Я там ничего не знаю.
Кроме этого «Сатирикона», в котором я, кстати, не был. Ну, так, мы успеем? В парке уточки, вот, давайте этот дом, он красивый. А это уже другой район, это Самотёка, так называемая, это уже... Тут Самотёчные улицы, они очень живописные, я в них путаюсь, они такие все кривые. Там знаменитое... Селезнёвка вот.
Селезнёвские бани тоже. Вот моя жена говорит, что её туда мама водила в детстве, в баню. Это было её ненавистное такое... Потому что не было... Конечно, потому что либо на кухне голову помыть, но вот… а нормально помыться только в бане можно было. Не расшифровано 01:00:06-01:02:18 Армянские и еврейские праздники в районе. Церковь Трифона.
Ощущение границ района проживания 01:02:18-01:06:23 [А здесь как-то ощущается, что есть они... Но когда это... Вот этот день геноцида. И вообще там я свадьбы видел какие-то. Ну как, конечно, ходят. В Москве же огромное количество армян. Ну, за пределами центра, в районе это как-то чувствуется или нет?
Ну, такую, почти светскую. То есть не слишком ритуализированную. Потому что это я бы не потянул, вот. Но там собираются люди, сидят за столом, некий такой прогрессивный раввин, значит, просто рассказывает суть этого праздника, вот. Какие-то, в общем, всё очень... А потом вкусно угощают. Вот и весь праздник.
Трифоновская, 38с1], она совсем старая. В честь которой улица названа, между прочим.
Радикализм вальяжный и гламурный радикализмом не являются. Опять же к вопросу о границах. Я это делаю, зная, что нельзя.
Я готов за это понести ответственность. Я готов к тому, что кто-то со мной за это перестанет общаться. Назовет идиотом. Или, если социальная атмосфера ужесточится, посадят в сумасшедший дом. Этот радикализм я изо всех сил приветствую.
Поэтому я приветствую Андрея Ерофеева, делающего выставки, за которые его судят. Дело не в работах, которые он выставляет, они могут быть плохими или хорошими, но это серьезный радикализм. Поэтому радикализм как прием, как эстетика, вообще-то, неинтересен. Потому что он не является никаким радикализмом. Абдуллаева: Его подобия правдоподобия мы наблюдаем как раз в мейнстриме.
Сейчас радикализм — это показать в каком-нибудь гламурном клубе сиськи. За это тебе ничего не сделают, только будут аплодировать. Вот и весь радикализм. Абдуллаева: В последние годы на фестивалях главные призы и «за инновацию» получают фильмы, в которых никакой языковой инновации нет. Радикализмом становятся не языковые, как мы всегда с тобой думали, находки, а содержательные интересы.
Рубинштейн: Вот-вот. Мы с этого начали разговор, и я это считаю признаком одичания. Поэты после Некрасова, писавшие очень плохие стихи с очень благородным содержанием, которые стали общественно востребованными. Надсон, например. Абдуллаева: Но это кино не плохое, а хорошее, и содержание там редко тупо благородное.
Это кино не изощренное, но не пошлое. Рубинштейн: Искусство воспринимается не в качестве искусства, а в качестве вот этого самого прямого социального высказывания. Абдуллаева: Но их высказывание не исчерпывается только социальностью. А что такое искусство? Рубинштейн: А хрен его знает.
Абдуллаева: Разве это понятие не меняется? Рубинштейн: Меняются наши конвенции. Наше зрение улавливает то, что оно улавливает. Вокруг нас много чего происходит, чего мы не видим. Искусство — это конвенция.
То, о чем мы с тобой договоримся, — лучше, чтоб человек пять договорились, — и есть искусство. А дальше уже тонкости, дальше мы уже между собой спорим. Но сначала мы договорились, что это «хуже некуда», а посередине мы уже с этим работаем. Я думаю, в тех фильмах, о которых ты говоришь, срабатывает очень сильная западная левая составляющая — я против нее ничего не имею, но она приводит к решению эстетическое заменить социальным. Может, оно и правильно, я не знаю.
Абдуллаева: Раньше я тоже так думала. Но с какого-то момента, когда эстетическое стало оружием разнообразного, как «Букет Абхазии», мейнстрима… Л. Если сравнивать так называемую «высокохудожественность», а я таких режиссеров знаю, с честно рассказанной историей, я, конечно, второе выберу. Но если между этим и Висконти, то я выберу Висконти. Абдуллаева: Как будто он не рассказчик историй.
В 1997 году мы говорили, что языковая в том числе реальность слишком нестабильна, а ты привык работать с устойчивыми пластами. Можно сказать, что теперь что-то… Л. Абдуллаева: Чтоб нам легче было жить и работать. Более или менее. Тогда я говорил, что нет неофициальной культуры, потому что нет официальной.
Неофициальной культуры по-прежнему нет, но официальная уже вырисовывается, как мне кажется. Это такой конгломерат именно в гламурном сиропе вонючего софт-патриотизма, такого бархатного сталинизма, не страшного, а попсового и клубно-попсового искусства, которое у нас сейчас главное. Что, как всегда в России, свидетельствует о персональных вкусах тех, кто страной управляет. Если, скажем, официальная культура сталинского времени пёрла из Большого театра, то сейчас ту же роль играет Дима Билан. Ту же роль, которую когда-то играл Лемешев.
Абдуллаева: Но есть и похуже случаи. Билан-то откровенная попса, а за высокое искусство отвечают действительно ретроградные авторы. Рубинштейн: Да, конечно. Но в эпоху моего детства эстрадные артисты так или иначе подражали и тянулись к оперным. Заметь, что сейчас все наоборот.
Спиваков, например. Попсовеют мгновенно. Потому что это престижнее и интереснее. Абдуллаева: И выгодней. Рубинштейн: Конечно.
Раньше деньги были из одного кармана, теперь из многих. Патриотизм и Ксения Собчак — вот такая сейчас странная официальная культура. И к ней тянется, как бы условно говоря, высокая культура в лице каких-нибудь Башметов. Им самим привлекательнее блеснуть в этом мире. Лев Рубинштейн З.
Абдуллаева: В середине 90-х мы сомневались, что возможен андерграунд. А сейчас? Рубинштейн: Нет, невозможен. Нет, он возможен, но его пока просто нет. Я думаю, он все-таки появится.
Когда настоящее давление станет ощутимым, когда, как Маркс говорил, он будет дан в ощущении, художник сделает выбор туда или сюда. Сейчас, в отличие от советского, очень развратное время. Абдуллаева: Мы же не будем связывать эту растленку только с капитализмом. Рубинштейн: С нашим капитализмом, не забывай. Мы будем связывать с тем, что общество растленно издавна и только этого и ждет.
Можно сказать, что российское общество — это такая девушка, которая долго ждала, когда ее соблазнят. Абдуллаева: И дождалась. Потому что не было никогда ориентиров, не было толком религии настоящей. Абдуллаева: Сейчас, по-моему, не так важно рассуждать о «хорошем» или «плохом» кино, «хорошей» или «плохой» прозе, но о правильном движении, о том, что интересно, а что нет. Рубинштейн: Да, ты права.
Сейчас может быть интереснее следить за векторами, чем за результатом. За направлениями ветров, да. Абдуллаева: Именно. Рубинштейн: Абсолютно согласен, направления ветров интереснее, чем сами ветра. Абдуллаева: За последнее время только «Предел контроля» Джармуша и «Белая лента» Ханеке были настоящими ветрами.
Рубинштейн: Может быть, потому, что у них традиция не прерывалась. Это очень важно. С традицией хорошо работать — отрицать, отвергать, менять, деформировать, когда ты внутри этой традиции находишься. Потому что сказать, что нынешняя русская литература наследует той русской литературе, которую мы знаем и любим, нельзя. Это не так.
И к той литературе эта не имеет отношения. Та литература была-была и была великая. И она закончилась. Может быть, на Чехове, может быть, позже, на Зощенко. Она какое-то время еще длилась в советское время.
Думаю, до войны. Потом была советская литература. Это феномен, ее нельзя рассматривать отдельно: это не литература, а советская литература. Как советское шампанское — не шампанское, а советское шампанское. После опыта, как мне кажется, увы, потерпевшей поражение неофициальной русской словесности… Не поражением, может быть, но традицией этот опыт не стал.
К сообществу поэтов и художников затем заложившему фундамент московского концептуализма Лев примкнул благодаря влиянию старшего брата. Рубинштейн о московском концептуализме: «В каком-то смысле, я бы сказал, что московский концептуализм объединяет внутреннее ощущение того, что мир поделен, все тексты написаны, картины нарисованы. Задача нынешнего художника — переосмысливать, переназывать. И назвать важнее, чем сделать. В известной степени это номинативное искусство». Занимается литературой с конца 60-х. После окончания ВУЗа работал в библиотеке, библиографические карточки помогли к 1974 году выработать собственный жанр — «стихи на карточках», «жанр картотеки», в стилистике минимализма. Автор отмечает, что находясь в то время «отчасти под влиянием американского поп-арта, отчасти — творчества авангардиста Джона Кейджа», он стремился «преодолеть инерцию и тяготение плоского листа».
Подчиняясь «памяти жанра», любой фрагмент текста или текст целиком в читательском восприятии ассоциируется с традиционными жанрами. Текст, таким образом, читается то как бытовой роман, то как драматическая пьеса, то как лирическое стихотворение и т.
Умер Лев Рубинштейн: о смерти поэта сообщила его дочь
Приходишь в суд — там Лев Семенович. Приходишь на поминки — там Лев Семенович. Приходишь на день рождения... Кстати, про день рождения и Льва Семеновича. Куда я ни приходил, везде слышал: «Ну, у Льва Семеновича юбилей, надо выпить». Причем, чтобы отметить юбилей Льва Семеновича, его присутствие не требовалось. Сам он любил застолья, всегда остроумно шутил, любил рюмочку и умел выпивать со вкусом.
А еще пел для друзей.
Которое хватает за горло […] Тексты его много меньше в сравнении с опытами Пригова или Сорокина напоминают традиционные способы бытования художественных произведений. Это высшая степень мизантропии или свободы — не объяснять, не пытаться быть понятным, понятым. Но предлагать себя как данность: если происходит какое-то, вне смысла, совпадение с читателем — пожалуйста, а если нет, то не очень-то и хотелось [41]. В 1999 году стал лауреатом премии Андрея Белого.
Эссеистика Рубинштейна входила в шорт-лист Пушкинской премии [de] Фонда А. Тёпфера 2004.
Эссеистика Рубинштейна входила в шорт-лист Пушкинской премии [de] Фонда А. Тёпфера 2004. В 2006 году был отмечен грантом М. Ходорковского «Поэзия и свобода». В 2012 году стал лауреатом литературной премии « НОС-2012 » за книгу «Знаки внимания» [6].
Маленькая ночная серенада.
Смерть Льва Семёновича была абсолютно предотвратима. Этот злополучный переход не должен был быть таким. Переход не должен был позволять водителю слепо гнать, человек на нём должен быть хорошо и чётко виден.
Добро пожаловать!
- И запрещаются объятья
- Интонация Льва Рубинштейна - Новости - Ельцин Центр
- Интонация Льва Рубинштейна
- Лев Семенович Рубинштейн. Литературные встречи на филологическом факультете.
- Лев Семенович Рубинштейн
- Лев Семенович Рубинштейн
Лев Семенович Рубинштейн
- ТОП НОВОСТИ
- Поэт Лев Рубинштейн находится в тяжёлом состоянии после ДТП
- Курсы валюты:
- И запрещаются объятья / IN MEMORIAM / Независимая газета
- Погиб Лев Семёнович Рубинштейн
- Не стало Рубинштейна, Льва
Лев Рубинштейн остается в реанимации в крайне тяжелом состоянии
75-летний юбилей поэта Льва Семеновича Рубинштейна. Лев Семенович, он же просто Лева Рубинштейн, был первым концептуалистом, голос которого я услышал в проеме высоких тяжелых дверей переполненной коммуналки где-то в районе улице Чехова году в 78-м или 79-м. Лев Рубинштейн участвовал во многих поэтических и музыкальных фестивалях, был одним из основоположников и лидеров московского концептуализма. Поэт Лев Рубинштейн называл свою жену «первым и строгим читателем». 20-го марта 2018г. прошла встреча с Львом Семеновичем Рубинштейном — российским поэтом и эссеистом, основоположником московского концептуализма, лауреатом Премии Андрея Белого (1999) и НОС (2012). Смотрите видео онлайн «Лев Семенович Рубинштейн.