Роман написан в виде автобиографии, дневника Робинзона Крузо, который, как следует из названия, после крушения судна провел на необитаемом острове больше четверти века. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо — роман английского писателя Даниэля Дефо, написанный как вымышленная автобиография, тем не менее. Ровно 300 лет назад в Британии из печати вышел роман «Робинзон Крузо».
Робинзон Крузо - слушать аудиокнигу онлайн бесплатно
Дефо Д. Робинзон Крузо после долгих и опасных приключений оказался на необитаемом острове и пробыл там 28 лет. Робинзон Крузо провел в изоляции на острове 28 лет, два месяца и 19 дней, но не потерял страсти к приключениям. ля к роману «Приключения Робинзона Крузо» Да, Робинзон Крузо был «на все руки мастер».
Автор «Робинзона Крузо» – шеф английской разведки
Но самое любопытное, что роман выпустили как документальную книгу, написанную настоящим Робинзоном Крузо. Они охотно посещают пещеру Робинзона Крузо и площадку в дебрях, с которой Селкирк высматривал какое-нибудь спасительное судно. Роман «Робинзон Крузо» дал начало классическому английскому роману и породил моду на псевдодокументальную художественную прозу; его нередко называют первым «подлинным» романом на английском языке. «Строгие размышления Робинзона Крузо» на русский язык так и не была переведена.
"Робинзон Крузо" - краткое содержание романа Д. Дефо
Борясь за свою жизнь, люди попытались добраться до суши. Вся команда погибла, и мужчина оказался единственным выжившим членом экипажа. Робинзона выбросило на берег, который оказался необитаемым островом. Борясь за своё выживание, Робинзон освоил множество ремёсел, устроил свой быт и даже обзавёлся другом Пятницей, которого спас от племени дикарей-каннибалов. Спустя 28 лет Робинзону удалось покинуть место своего вынужденного заточения, уняв мятеж на причалившем корабле. Тяга к путешествиям и приключениям не давала ему покоя, но благодаря благоразумной жене он какое-то время сдерживал свои стремления. Его племянник, капитан корабля, сам предложил родственнику поездку, и Робинзон с радостью согласился. Старик посетил остров, на котором прожил не один год, после чего отправился дальше по торговым делам. Это путешествие было омрачено гибелью Пятницы, который погиб в схватке с дикарями. У африканского побережья один из членов команды надругался над местной девушкой, после чего аборигены напали на моряков. Разъярённые европейцы уничтожили деревню, истребили всех местных жителей и продолжили свой путь.
Шокированный Робинзон был свидетелем происходящего. Вся душа моя возмутилась при виде этого зрелища, и кровь застыла в моих жилах; я думаю, если бы варвары-матросы в эту минуту подошли к нам, я приказал бы нашим людям пристрелить их… Старик напрямую выразил команде недовольство и осуждение их поступка. Этим он навлёк на себя враждебность экипажа. Поговорив с капитаном, моряки убедили того высадить Робинзона на берегу, а дальнейший путь продолжать без него. Так Робинзон оказался в Азии. Уже по суше он продолжил свой путь домой в Англию. По пути он продолжал торговать и наращивать свой капитал, периодически надолго оставаясь на одном месте.
Чуть позже на том же берегу он увидел дым от костра, взобравшись на холм, Робинзон Крузо разглядел в подзорную трубу дикарей и двух пленных.
Одного они уже ели, а другой ждал своей участи. Но вдруг пленный побежал в сторону дома Крузо, за ним побежали два дикаря. Это обрадовало Робинзона и он побежал им навстречу. Робинзон Крузо спас пленного, назвав его Пятница. Пятница стал сожителем и работником Робинзона. Еще два года спустя к ним на остров подплыла лодка с английским флагом. На ней было трое пленных, их вытащили из лодки и оставили на берегу, а другие пошли осматривать остров. Крузо и Пятница подошли к пленным.
Их капитан рассказал, что его корабль взбунтовался и зачинщики бунта решили оставить капитана, его помощника и пассажира на этом, как они думали, необитаемом острове. Робинзон и Пятница поймали тех и связали, они сдались. Еще через час приплыла другая лодка, их тоже поймали. Робинзон Пятница и несколько других пленных поплыли на лодке к кораблю.
Роман стал классикой мировой литературы, чего не скажешь о продолжении, выпущенном уже в августе 1719 года. В нём Дефо забрасывает своего героя в Россию, возглавляемую молодым Петром I. По сюжету Робинзон пробыл в России более двух лет, жил в Тобольске и Архангельске, откуда отбыл в родные края. Устами своего героя Даниэль Дефо поблагодарил московского царя действие романа происходит до строительства Санкт-Петербурга за то, что тот несёт цивилизацию диким сибирским народам, но и покритиковал — за то, что ссылает неугодных дворян на необжитые восточные границы империи. Не исключено, что своим романом Дефо вступал в заочную полемику с русскими дипломатами, которых писатель, имевший доступ ко двору, мог встречать в Лондоне во время Великого посольства Петра Первого в 1698 году. Сказка и быль Роман «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» не стал популярным ни в Англии, где писался, ни в России, ставшей местом действия значительной части произведения.
Книгу впервые издали на русском языке в 1935 году, спустя 36 лет вышел пересказ романа с опущением некоторых деталей повествования. Произведение не сильно заинтересовало литературоведов и историков, но в наше время неожиданно привлекло внимание географов и путешественников — об этом мы расскажем дальше. Классические иллюстрации Жана Гранвиля Между тем «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» — замечательный литературный памятник, запечатлевший знания образованного англичанина начала XVIII века о современной ему России. Ведь ещё за сто лет до этого Уильям Шекспир, в чьих пьесах Россия и русские мелькают не раз, мог вырядить героев в шаровары и назвать наряд «костюмом московитов», а дочь «русского императора» наградить именем Гермиона. Это происходило из-за недостатка правдивых сведений о России «Шекспир был человеком с открытыми глазами и интересовался всем миром», — рассказал «Русскому миру» профессор и завкафедрой в РГГУ, известный шекспировед Игорь Шайтанов. Также Шекспир весьма вероятно был знаком с записками англичан о России, например с записками Флетчера, в которых автор изображает Россию варварской страной». Во времена Даниэля Дефо книг и «записок» было уже значительно больше, и с исторической и географической точек зрения второй роман про Робинзона Крузо почти безупречен. Описывая нравы народов, населяющих Сибирь, особенности местного климата и одежду местных жителей, Дефо явно пользуется сведениями из книг путешественников или их устных рассказов. В сибирских лесах Теперь о сюжете.
На острове у берегов Африки Робинзон стал свидетелем кровавой расправы моряков над местными жителями.
Демонстрируя своё негативное отношение к произошедшему, Робинзон навлёк на себя гнев команды. По требованию экипажа он был высажен в Азии, где, продолжая заниматься торговлей, начал свой длительный путь возвращения в Англию. По дороге домой Робинзон посетил Китай и Россию, после чего вернулся в родную страну, тихо и спокойно доживая свой век, предаваясь на закате своей жизни серьёзным размышлениям. Подробный пересказ по книгам Кратко Подробно Оригинал Робинзон с детства стремился к странствиям и приключениям. Сбежав из родительского дома, он пустился в первое в своей жизни плавание. С самого начала молодого человека сопровождали несчастья — корабль, на котором он плыл, затонул, попав в шторм, но экипаж был спасён. Робинзон не остановился на одном плавании и продолжил свои морские скитания. В одном из последующих путешествий на судно напали пираты, угнав экипаж в рабство. Робинзону удалось сбежать из неволи, после чего он осел в Бразилии, где стал довольно успешным плантатором. Но мне была уготована другая участь: мне по-прежнему суждено было самому быть виновником всех моих несчастий.
Реклама Бразильские плантаторы остро нуждались в дешёвой рабочей силе. Коллеги убедили Робинзона отправиться в Африку за рабами. Корабль попал в шторм и сел на мель. Борясь за свою жизнь, люди попытались добраться до суши. Вся команда погибла, и мужчина оказался единственным выжившим членом экипажа. Робинзона выбросило на берег, который оказался необитаемым островом. Борясь за своё выживание, Робинзон освоил множество ремёсел, устроил свой быт и даже обзавёлся другом Пятницей, которого спас от племени дикарей-каннибалов.
Робинзон Крузо - Даниэль Дефо I Краткое содержание I Схемы
Дефо избрал для своего Робинзона условия и изоляцию сходные с теми, что достались Селькирку. Но если последний одичал на острове, то Робинзон нравственно возродился. Существуют и другие гипотезы о том, кто был истинным прототипом Робинзона Крузо: хирург Генри Питмен, который за участие в мятеже герцога Монмута был отправлен в ссылку на Барбадос и, совершив вместе с товарищами по несчастью побег, в результате кораблекрушения оказался на необитаемом островке Солт-Тортуга; капитан Ричарда Нокс, проживший 20 лет в плену на Цейлоне; некоторые другие реально существовавшие моряки и путешественники. В августе 1719 года Дефо выпустил продолжение — «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», а ещё год спустя — «Серьёзные размышления Робинзона Крузо», но в сокровищницу мировой литературы вошла лишь первая книга и именно с ней связано новое жанровое понятие — «Робинзонада».
Почему Дефо не придумал на основе реальных фактов детектив, перенеся воображаемых героев в воображаемую обстановку? Возможно, писатель как профессионал разведки не мог описывать подробности шпионажа, а как автор — не мог и не хотел придумывать фантастические истории, предпочитая реализм. У Дефо было врожденное чувство секретности, которое помогло ему совмещать две профессии и добиться успеха и в том, и в другом деле. Настоящий шпион именно такой, как Дефо, не похож на литературного героя Джеймса Бонда, придуманного Яном Флемингом. Уточним, что Ян Флеминг — английский писатель, работавший над серией о Джеймсе Бонде, секретном разведчике 007.
Ответ очевиден. Простота романа - видимость, иллюзия. Европеец Дефо написал своего "Робинзона Крузо" не буквами, а восточными иероглифами. Эти иероглифы скрывают какой-то иной, скрытый сюжет. Может быть, именно поэтому многим кажется, что история, рассказанная Дефо - чистый лист, на котором каждый желающий может попробовать написать свою собственную историю. Как бы разнообразны и многочисленны ни были источники "Робинзона Крузо", - писал литературовед А. Чамеев, - и по форме, и по содержанию роман представлял собой явление глубоко новаторское. Дефо создал оригинальное художественное произведение, сочетавшее в себе авантюрное начало с мнимой документальностью, традиции мемуарного жанра с чертами философской притчи. Любовь читателей к неувядающему творению Дефо, похоже, разделяют его коллеги по творческому цеху; наверное, ни одно литературное произведение не породило столько подражаний и римейков, как "Робинзон Крузо". Слово А. Генису: "История Робинзона всегда составляла непреодолимый соблазн для плагиатора. С тех пор как почти три века назад на свет появился бессмертный роман Даниеля Дефо, бесчисленные авторы использовали необитаемый остров как полигон для мысленных экспериментов. Каждый из них обновлял ситуацию, вставляя в исходное уравнение - человек наедине с природой - тот смысл, что соответствовал философии своей эпохи". Каждая эпоха по-своему пересказывала историю, рожденную гением Дефо. Все-таки рассказ про одинокого человека на одиноком острове - это очень грустная история. Литература должна нести жизнеутверждающее начало - и вот на смену герою-одиночке приходит крепкая семья швейцарских робинзонов и трудовой коллектив робинзонов-янки, с энтузиазмом внедряющих бизнес-проект построения светлого технического будущего на уединенном "Таинственном острове". Раздумья о смысле жизни и разумности устройства мироздания остались в далеком прошлом; сообщество островитян поглощено совсем другими проблемами. Если им и нужна идеология, то гораздо более конкретная и практичная - например, психология семьи или социология рабочей бригады. Двадцатый век - век рождения "антиутопий", начало которым положило легендарное крушение "Титаника". Новая эпоха выкрасила коллективные робинзонады в черный цвет. Сказание о Робинзоне вернулась к своей исходной точке - печальной истории призрака острова Лопеса, пересказанной в жанре фильма ужасов. Хуже одиночества, как известно, только плохие соседи. Именно их, выселив доброго Пятницу, подселили на необитаемый остров моряка из Йорка авторы "черных робинзонад". Самое известное произведение в таком жанре - роман "Повелитель мух" Уильяма Голдинга, удостоенный Нобелевской премии. Группа английских школьников попадает на необитаемый остров - но не для того, чтобы построить там цивилизацию, а чтобы доказать ее невозможность. Быстро одичав, дети превращаются в некое подобие дикого племени и начинают жестокую войну друг с другом. Похожая история положена и в основу повести фантаста Лукьяненко "Рыцари сорока островов" - с той только разницей, что подростки не сами впадают в дикость, а принуждаются к беспощадной борьбе за выживание злыми пришельцами фантастика, однако! Современные литераторы не верят, подобно мыслителям эпохи просвещения в идеалы "естественного человека". Необитаемый остров в их произведениях, - не то место, где человек может найти путь к богу, возвыситься духовно или научиться полезным ремеслам. Не верят они и в саму цивилизацию. Варварство, в которое впадают люди, оказавшиеся за ее обочиной, символизирует для них не возврат к первобытным инстинктам, а скорее гримасу, если не подлинное лицо потерявшего идеалы и насквозь прогнившего общества. Модернистские эксперименты с коллективными робинзонадами сменили произведения постмодернистского образца. Постмодернистская литература пришла к выводу, что образ Робинзона, белого человека на зеленом острове, исчерпал себя. Наступила очередь его спутника Пятницы, корабля, на котором он терпит крушение и самого острова. В романе "Дефо" корабль олицетворял связь Робинзона с цивилизацией. В романе Умберто Эко "Остров накануне" главный герой - это сам корабль, символ создавшей его цивилизации. Время действия книги - 1643г. Судно, на котором совершает загадочное путешествие французский дворянин Роберт де Ла Грив, попадает в шторм и терпит крушение в далеких тропических морях. Роберту везет - плотик, на котором он пытается спастись, выносит в тихую заводь близ берегов неведомого острова. Однако герой обретает не сам остров, а всего лишь новый корабль, севший на мель неподалеку от него. Роберт - не моряк из Йорка, а сухопутный житель, к тому же аристократ. Он не только не умеет плавать, но даже не способен соорудить какое-нибудь средство, позволившее бы добраться до берега - может быть, просто не хочет задуматься на столь приземленную тему. Остров для него так же далек, как и американский континент для Робинзона. Герой Эко остается жить на корабле - хотя с таким же успехом Эко мог бы запереть его в библиотеке что он, собственно и делает и, отказавшись от каких-либо практических действий, отдается на волю фантазий и воспоминаний. Постмодернизм, как писал с пафосом некий критик - это аристократка и проститутка в одном лице, ее свойства - элитарность и доступность одновременно. Необитаемый остров - всего лишь способ рассказать другим о предметах, которые интересны самому автору, используя для этого интересную и понятную среднему читателю форму. Рассказ о средневековье "Имя розы" стал детективом, повествование об "эпохе барокко" - робинзонадой. Приведем для примера названия некоторых глав книги: "Карта страны нежного"; "Трактат о боевой науке"; "Занимательная техника"; "О происхождении романов"; "Монолог о множественности миров". Наверное, в представлении автора необитаемый остров - самое удобное место для размышления о подобных предметах. Странный Робинзон без острова находит и своего странного пятницу. Пятница в романе Дефо был дикарем и язычником, пятница Умберто Эко - преподобный Каспар, иезуит и профессор математики, который и снарядил этот странный корабль с какими-то загадочными научными целями. Впрочем, нашему Робинзону Пятница не очень-то и нужен, поэтому Эко, предоставив иезуиту возможность высказаться по всем вопросам, которые входили в кругозор образованного человека 17-го столетия, тотчас же отправляет его в дорогу. Постмодернистская литература не то чтобы не любит простых решений - скорее она их просто не знает. Единственный способ, которым дряхлый иезуит эпохи барокко может добраться если не до острова, то вообще куда-нибудь - это, конечно же, собственноручно изготовленный прообраз водолазного костюма. В финале романа герой, после долгих колебаний, принимает решение отправиться на остров. На корабле есть все для жизни, и похоже, он никогда бы не отважился на дерзкое путешествие, если бы не уверовал, что на острове его ждет возлюбленная, существующая только в его мечтах. Читатель так и остается в неведении, чем закончится эта попытка, однако огорчаться не стоит - наверняка мы уже знаем этот финал, а если и нет, что же - прочтем в следующем постмодернистском романе. Если главный персонаж романа Умберто Эко - корабль, то герой М. Турнье - спутник и слуга Робинзона. Его роман так и назван - "Пятница". Герой Турнье только на первый взгляд напоминает персонажа Дефо. Во-первых, это вам не флегматичный британский, а настоящий латинский Робинзон, отличительной которого является повышенная эмоциональность. Созданием цивилизации он занимается с энтузиазмом, граничащим если не с помешательством, то с одержимостью, а установленный им порядок жизни на острове, который он называет "Сперанса" то есть надежда близок к абсурду. Он создает Палату мер и весов, Дворец Правосудия, Храм, правый придел которого отведен для гипотетических женщин; пишет Уголовный кодекс и Хартию острова, в которой назначает самого себя его губернатором, имеющим право наказывать своих подданных. Сам герой - то губернатор, то генерал, то пастор; своими разными "лицами" он как будто старается населить остров, организовать жизнь по всем правилам бюрократических формальностей. Задача, которую поставил сам себе Робинзон - заменить установить на острове "нравственный порядок", одержав победу над порядком "естественным", который поначалу является для него синонимом "абсолютного беспорядка". Впрочем, бюрократический гений Робинзон - тоже человек, и кое-что человеческое ему не чуждо. Двадцатый век снял табу с обсуждения сексуальных проблем, что позволило М. Турнье затронуть некоторые деликатные вопросы, которые обошел молчанием джентльмен Дефо. Сексуальные проблемы необитаемого острова и наиболее эффективные способы их решения - одна из ключевых тем романа Справедливости ради, отметим, что свобода обсуждения ранее запретных тем коснулась и прототипа Робинзона - Селькирка. Некоторые авторы начали делать весьма двусмысленные предположения о том, с какой целью моряк бегал наперегонки с козами и почему они при этом так быстро улепетывали от него. Создается впечатление, что замысел автора прямо противоположен идее, положенной в основу романа великого англичанина. Творение Дефо - апология цивилизации. Культурный европеец настолько тяжело переживает разлуку с ней, что ему не остается ничего другого, как в одиночку создавать цивилизацию на пустом месте. Мишель Турнье поставил задачей продемонстрировать всем абсурдность цивилизации, воплотив ее в карикатурном образе одержимого порядком трудоголика Робинзона. Европейская культура, в изображении француза - разновидность некоей заразной болезни, носителями которой являются представители белой расы. Как всякая болезнь, цивилизация обречена на самоуничтожение. Продукты, которые она создает, - тот же самый порох, - обрекают ее на гибель. Гранат и пушек не потребуется - достаточно всего лишь небольшого нарушения установленного порядка. Случайная встреча двух продуктов высшей культуры - окурка и бочонка с порохом приводит к гибели всего мира, созданного Робинзоном. Если европейская культура - это мираж и химера, то в чем же выход? Ответом на это, по замыслу автора, призван послужить образ Пятницы. Сначала туземец, как и положено слуге, послушно исполняет роль тени Робинзона, но вскоре оказывается, что Пятница ведет свою, странную и непонятную для его хозяина жизнь. Главный герой книги Дефо - культурный европеец Робинзон, однако по мнению Турнье, величайшим изобретением английского романиста был именно Пятница, который и должен стать главным героем романа 20-го века. Если бы в романе "Пятница" было посвящение, - пишет Турнье в своем автобиографическом эссе "Святой дух", - то я посвятил бы эту книгу... Они должны всему учиться у нас, и прежде всего - научиться говорить на цивилизованном языке,... На самом же деле, "дикарей не существует, а есть люди, которые относятся к цивилизации, отличной от нашей, и которую нам было бы полезно изучить". Разрушив до основания мир, построенный буржуа Робинзоном на отдельно взятом малообитаемом острове, туземный пролетарий Пятница взамен этого делится с ним своим миром и своими ценностями. В финале романа Крузо смотрит вслед шхуне, на которой уплывает Пятница. Приручив и укротив Робинзона, он отправляется в большой мир, в Европу - нести туда свою новую альтернативную идеологию. Некоторые постмодернистские произведения очень непросто понять. В "Мистере Фо" Джозефа М. Кутзее много знакомых лиц - Робинзон, то ли бледная тень, то ли пародия на героя Дефо, загадочный бессловесный Пятница, некая эксцентричная дама, прямо-таки тетушка Чарли, приплывающая на необитаемый остров прямиком из провинции Баия в Бразилии, где много диких обезьян, и даже сам мистер де Фо, создатель бессмертного романа. Однако что хотел сказать своей книгой почтенный лауреат Нобелевской премии? Доказать что он - прекрасный писатель, который с легкостью необыкновенной может создать римейк любого классического сюжета? Если все дело в этом, то цель достигнута. Вот только жаль, что жертвой, принесенной на ее алтарь, стал наш многострадальный герой. Барт ставил литературу выше гуманитарной науки; он утверждал, что все открытия таких ее отраслей, как социология, психология, психиатрия, лингвистика и т. Наверное, в этом есть доля истины. Но будем честными и признаем - литература способна не только дарить, но и заимствовать идеи постмодернистская - в первую очередь. Научные труды ученых-гуманитариев, как правило, строятся на основе жестко формализованной модели, ведущей начало еще со времен средневековья. Обязательные атрибуты такого подхода - обоснование актуальности и значимости изучаемой темы, подробный анализ существующих точек зрения, многочисленные цитаты и ссылки, библиографические перечни. Научная материя скучна, но только не для тех, кто живет ею; сухие строки ученых комментариев подчас скрывают под собою если и не вулкан, то кипящий котел эмоций. Каждый уважающий себя ученый муж по мере сил старается выразить свое отношение к работам предшественников и коллег. Тут все происходит, как и в обычной жизни - работы единомышленников и друзей превозносятся в той степени, в какой это дает возможность не умалять достижений самого автора , идеи и воззрения представителей враждебных научных школ подвергаются беспощадной, хотя внешне благожелательной критике, а в случае, если они оказываются автору не по зубам, искажаются или попросту замалчиваются. Цель любого научного исследования - предложить новое способ решения проблемы или ее новое видение. Однако придумать что-нибудь качественно новое удается очень немногим, удел большинства - "косметическая" доработка и шлифовка чужих мыслей и теорий. Хитрость и наука - вещи вполне совместимые. Один из примеров - так называемые "междисциплинарные исследования" или работа "на стыке" разных наук. Социолог предлагает рецепты оздоровления экономики, психолог ищет пути создания "общества будущего", математик создает новый, "хронологический подход" к истории человечества. То, что они предлагают, действительно обладает новизной, но лишь для представителей чуждых дисциплин, в область которые они столь отважно вторглись - не говоря уже о том, что методы, созданные в рамках определенной системы знаний, за ее пределами могут попросту не работать. Литература, в отличие от науки, всегда обходилась без ссылок, цитат и комментариев. В глазах литературного сообщества каждое художественное произведение - уникальный творческий продукт. Глупо отрицать, что современные писатели используют достижения своих предшественников, - и в тоже время, принято считать, что в творческой сфере, в отличие от научной, наследие прошлого содержится как бы в "снятом" виде, преломленном через призму таланта автора. То, чего сами создатели книг предпочитали не афишировать, делали за них литературоведы, - хотя и без них искушенный читатель прекрасно видел "строительные леса" творческого процесса - повторения, ссылки и библиографию. Постмодернистская литература открыто взяла на вооружение научный подход, потеснив своим могучим плечом "тонкую красную линию" литературоведов. Творческие узы, связывающие писателя с коллегами по перу, "связь времен" и похожесть в литературе больше не является предметом негласного табу. Понятие "плагиат" безнадежно устарело - ведь постмодернизм провозгласил "смерть автора" как такого. Как утверждает Ролан Барт, современный текст создается и читается таким образом, что автор на всех его уровнях устраняется"; его место занимает совсем иная фигура - "скриптор", который "несет в себе не страсти, настроения, чувства или впечатления, а только такой необъятный словарь, из которого он черпает свое письмо, не знающее остановки; жизнь лишь подражает книге, а книга сама соткана из знаков, сама подражает чему-то уже забытому, и так до бесконечности". Робинзон превратился в одного из любимых героев постмодернистской литературы. Новые робинзонады - прекрасный образчик того, как идеология гуманитарной науки, ее приемы и методы, овладевают сознанием художника. Критика источника: "мистер Фо" Джозефа М. Робинзон в изображении Дефо - человек, не лишенный обычных слабостей.
Дербенёв, В. Добрынин 30 сентября день рождения одного из самых знаменитых литературных героев Робинзона Крузо. Имя этого персонажа давно стало нарицательным, и не все уже помнят автора, английского сочинителя Даниэля ДЕФО, придумавшего захватывающие приключенческие истории об отшельнике. Судьба писателя не менее интересна... Отец его был торговцем и хотел, чтобы сын стал священником. Но сын мечтал о путешествиях и стал купцом. Любознательный, отважный, предприимчивый, ДЕФО сменил на своём веку немало разнообразных видов деятельности, занимался торговлей духами, вином, галантереей, табаком и даже мускусными кошками, путешествовал по морю и по суше, побывал в руках у пиратов, потерпел банкротство, встал в ряды мятежников герцога Монмутского. Он всегда выступал за равенство людей. За гневные памфлеты в защиту веротерпимости он подвергался штрафам, тюремному заключению и однажды — страшному унижению возле позорного столба. Дух его был несгибаем. В неволе, ожидая исполнения приговора, он сочинил «Гимн позорному столбу». ДЕФО неустанно пытался разбогатеть, разорялся, попадал в тюрьму за долги. Сменив множество профессий и занятий, он увлекся литературой. Когда ему было 59 лет, он стал популярен, написав роман «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове, у берегов Америки, близ устьев рек Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим». По просьбе читателей, ДЕФО вскоре опубликовал два продолжения: «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» и «Серьёзные размышления в течение жизни и удивительные приключения Робинзона Крузо». Оказывается Робинзон Крузо жил на самом деле! Восемнадцатилетним юношей покинул дом и отправился в плавание. Вскоре судно захватили французские пираты.
Робинзон Крузо
Как вы думаете, что может дать герою такой дневник в особых обстоятельствах? Этот Дневник помогал Крузо сохранить надежду, верить в лучшее. Он мог отчаяться, потерять веру в спасение, ведь с ним случилось ужасное. Но находя в своём положении положительные стороны, Крузо обретал надежду.
Этот дневник свидетельствует о силе воли героя, о его мужестве и стойкости. Он говорит нам о том, что Крузо был умным человеком и понимал, что на необитаемом острове ему нужен якорь, который связывал бы его с остальным миром, дарил надежду. Такой дневник может помочь любому герою, оказавшемуся в сложной ситуации.
Он позволяет привести в порядок мысли, обрести спокойствие, не утратить веру. Творческое задание Как вы думаете, почему роман Даниеля Дефо стал одним из самых читаемых произведений мировой литературы? Подготовьте развёрнутый устный ответ на этот вопрос.
Я думаю, что этот роман стал необычайно популярным не только из-за занимательного сюжета или литературного мастерства автора. Он стал популярным прежде всего из-за образа его героя. Робинзон Крузо стал для миллионов читателей символом несгибаемого мужества, находчивости, силы воли.
Благодаря своему уму и знаниям он сумел выжить в труднейшей ситуации. Его образ можно сравнить с супергероями, которые очень популярны в настоящее время. Робинзона мы тоже можем назвать человеком со сверхспособностями, хотя он был самым обыкновенным человеком.
Читая о его приключениях, каждый читатель ставит себя на место Робинзона, думает о том, что он смог бы сделать в таких условиях, и восхищается поступками героя. По большому счёту, это роман о безграничных возможностях человека, он будит воображение и заставляет стремиться к самосовершенствованию. Фонохрестоматия 1.
Прослушайте ещё раз музыку, на фоне которой актёр читает полное название книги о Робинзоне. Как вы считаете, отражает ли музыка те переживания героя, а которых рассказал писатель? Музыка начинается тревожными звуками труб, и в дальнейшем она звучит таинственно, предупреждающе.
Она отражает события, которые произойдут с героем, и в меньшей степени его переживания. Душевное состояние героя, описанное в дневнике, меняется день ото дня. Как вы думаете почему?
Как актёр передаёт эти изменения? Перескажите содержание Дневника, передавая изменения в настроении Робинзона.
У Шерлока Холмса есть музей-квартира , а у Робинзона Крузо — нет. Дефо был автором более 400 произведений. Также он шпионил в пользу правительства, занимался объединением Шотландии и Англии, боролся с королем, трижды стоял у позорного столба, сидел в долговой яме, стал основоположником английской журналистики.
И из всего этого многообразия дел главное, если верить надгробию, — «Робинзон Крузо». Роман о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя ни сдаваться, ни унывать. Картина дня.
Стиль его отработан, лёгок, ясен, если надо — кипящ. Он становится советником короля: заказывающего ему и памфлеты. Всё это — бурное, необычное, говорящее о множественности одарённостей Дефо — меркнет постепенно рядом с Робинзоном Крузо — романом, становящимся альфой английского романа, и оставляющим Дефо в истории литературы на первых позициях. Неистовые молитвы Робинзона равны трудам по выживанию, столь же неистовым, переплетённые лентами необходимости в большей степени, нежели гирляндами надежд. Солью разъест душу отчаяние: равнодушное великолепие острова, равно как и величавое спокойствие вод, вспенившихся и разоривших корабль — словно противоречат деятельности… Гляди в небо: бесконечно-синее, и помирай. Нет, инстинкт, заложенный в человеке противоречит оному: Робинзон выбирает борьбу. В данном случае право выбора, обычно весьма условное для человека, у него было.
Развернутся периоды и пассажи великолепной английской прозы: Дефо был мастером языка, словно используя волшебный камертон, настроил его на необыкновенное, гармоничное, музыкальное звучание, сколь бы тяжело не было содержание. Робинзон победит. В первую очередь себя самого. Взрываясь в молитвах, непременных и постоянных, ничуть не претендуя на святость, к тому же и не существующую в протестантском пантеоне благочестия, он верит, верит… В том числе в то, — что и страдания его, и жизнь на грани для чего-то нужны: возможно, для укрепления души ради грядущего запредельного странствия. Стояла ли рядом с ним смерть? Или — поскольку у каждого своя дата — была далеко, далеко, пока небо любовалось постепенным упорством, с которым Робинзон вершил свои труды… …Роман… написан как автобиография путешественника и плантатора, желавшего разбогатеть ещё более — скорым и нечестивым путём. Кораблекрушение опровергло планы; план назидательности в романе не особенно прописан. Но вот «Робинзоном Крузо» Дефо положил начало английскому роману вообще, породив в частности моду на псевдодокументальные хроники: повышенной мужественности.
Но для меня, владельца такой плантации, которому следовало только еще года три-четыре продолжать начатое, вытребовав из Англии остальную часть своих денег — вместе с этим маленьким добавочным капиталом мое состояние достигло бы трех, четырех тысяч фунтов стерлингов и продолжало бы возрастать — для меня помышлять о подобном путешествия было величайшим безрассудством. Но мне на роду было написано стать виновником собственной гибели. Как прежде я был не в силах побороть своих бродяжнических наклонностей, и добрые советы отца пропали втуне, так и теперь я не мог устоять против сделанного мне предложения. Словом, я отвечал плантаторам, что с радостью поеду в Гвинею, если в мое отсутствие они возьмут на себя присмотр за моим имуществом и распорядятся им по моим указаниям в случае, если я не вернусь. Они торжественно обещали мне это, скрепив наш договор письменным обязательством; я же, с своей стороны, сделал формальное завещание на случай моей смерти: свою плантацию и движимое имущество я отказывал португальскому капитану, который спас мне жизнь, но с оговоркой, чтобы он взял себе только половину моей движимости, а остальное отослал в Англию. Словом, я принял все меры для сохранения моей движимости и поддержания порядка на моей плантации. Прояви я хоть малую часть столь мудрой предусмотрительности в вопросе о собственной выгоде, составь я столь же ясное суждение о том, что я должен и чего не должен делать, я, наверное, никогда бы не бросил столь удачно начатого и многообещающего предприятия, не пренебрег бы столь благоприятными видами на успех и не пустился бы в море, с которым неразлучны опасности и риск, не говоря уже о том, что у меня были особые причины ожидать от предстоящего путешествия всяких бед. Но меня торопили, и я скорее слепо повиновался внушениям моей фантазии, чем голосу рассудка. Итак, корабль был снаряжен, нагружен подходящим товаром, и все устроено по взаимному соглашению участников экспедиции. В недобрый час, 1-го сентября 1659 года, я взошел на корабль. Это был тот самый день, в который восемь лет тому назад я убежал от отца и матери в Гулль, — тот день, когда я восстал против родительской власти и так глупо распорядился своею судьбой. Наше судно было вместимостью около ста двадцати тонн: на нем было шесть пушек и четырнадцать человек экипажа, не считая капитана, юнги и меня. Тяжелого груза у нас не было, и весь он состоял из разных мелких вещиц, какие обыкновенно употребляются для меновой торговли с неграми: из ножниц, ножей, топоров, зеркалец, стекляшек, раковин, бус и тому подобной дешевки. Как уже сказано, я сел на корабль 1-го сентября, и в тот же день мы снялись с якоря. Сначала мы направились к северу вдоль берегов Бразилии, рассчитывая свернуть к африканскому материку, когда дойдем до десятого или двенадцатого градуса северной широты, таков в те времена был обыкновенный курс судов. Все время, покуда мы держались наших берегов, до самого мыса Св. Августина, стояла прекрасная погода, было только чересчур жарко. От мыса Св. Августина мы повернули в открытое море и вскоре потеряли из виду землю. Мы держали курс приблизительно на остров Фернандо де Норонха, то есть на северо-восток. Остров Фернандо остался у нас по правой руке. Это был настоящий ураган. Он начался с юго-востока, потом пошел в обратную сторону и, наконец, задул с севеpo-востока с такою ужасающей силой, что в течение двенадцати дней мы могли только носиться по ветру и, отдавшись на волю судьбы плыть, куда нас гнала ярость стихий. Нечего и говорить, что все эти двенадцать дней я ежечасно ожидал смерти, да и никто на корабле не чая остаться в живых. Но наши беды не ограничились страхом бури: один из наших матросов умер от тропической лихорадки, а двоих — матроса и юнгу — омыло с палубы. На двенадцатый день шторм стал стихать, и капитан произвел по возможности точное вычисление. Оказалось, что мы находимся приблизительно под одиннадцатым градусом северной широты, но что нас отнесло на двадцать два градуса к западу от мыса Св. Мы были теперь недалеко от берегов Гвианы или северной части Бразилии, за рекой Амазонкой, и ближе к реке Ориноко, более известной в тех краях под именем Великой Реки. Капитан спросил моего совета, куда нам взять курс. В виду того, что судно дало течь и едва ли годилось для дальнего плавания, он полагал, что лучше всего повернуть к берегам Бразилии. Но я решительно восстал против этого. В конце концов, рассмотрев карты берегов Америки, мы пришли к заключению, что до самых Караибских островов не встретим ни одной населенной страны, где можно было бы найти помощь. Поэтому мы решили держать курс на Барбадос, до которого, по нашим расчетам, можно было добраться в две недели, так как нам пришлось бы немного уклониться от прямого пути, чтоб не попасть в течение Мексиканского залива. О том же, чтобы идти к берегам Африки, не могло быть и речи: наше судно нуждалось в починке, а экипаж — в пополнении. В виду вышеизложенного, мы изменили курс и стали держать на запад-северо-запад. Мы рассчитывали дойти до какого-нибудь из островов, принадлежащих Англии, и получить там помощь. Но судьба судила иначе. Так же стремительно, как и в первый раз, мы понеслись на запад и очутились далеко от торговых путей, так что, если бы даже мы не погибли от ярости волн, у нас все равно почти не было надежды вернуться на родину, и мы, вероятнее всего, были бы съедены дикарями. Однажды ранним утром, когда мы бедствовали таким образом — ветер все еще не сдавал — один из матросов крикнул: «Земля! В тот же миг от внезапной остановки вода хлынула на палубу с такой силой, что мы уже считали себя погибшими: стремглав бросились мы вниз в закрытые помещения, где и укрылись от брызг и пены. Тому, кто не бывал в подобном положении, трудно дать представление, до какого отчаяния мы дошли. Мы не знали, где мы находимся, к какой земле нас прибило, остров это или материк, обитаемая земля или нет. А так как буря продолжала бушевать, хоть и с меньшей силой, мы не надеялись даже, что наше судно продержится несколько минут, не разбившись в щепки; разве только каким-нибудь чудом ветер вдруг переменится. Словом, мы сидели, глядя друг на друга и ежеминутно ожидая смерти, и каждый готовился к переходу в иной мир, ибо в здешнем мире нам уже нечего было делать. Единственным нашим утешением было то, что, вопреки всем ожиданиям, судно было все еще цело, и капитан оказал, что ветер начинает стихать. Но хотя нам показалось, что ветер немного стих, все же корабль так основательно сел на мель, что нечего было и думать сдвинуть его с места, и в этом отчаянном положении нам оставалось только позаботиться о спасении нашей жизни какой угодно ценой. У нас было две шлюпки; одна висела за кормой, но во время шторма ее разбило о руль, а потом сорвало и потопило или унесло в море. На нее нам нечего было рассчитывать. Оставалась другая шлюпка, но как спустить ее на воду? А между тем нельзя было мешкать: корабль мог каждую минуту расколоться надвое; некоторые даже говорили, что он уже дал трещину. В этот критический момент помощник капитана подошел к шлюпке и с помощью остальных людей экипажа перебросил ее через борт; мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку, отчалили и, поручив себя милосердию Божию, отдались на волю бушующих волн; хотя шторм значительно поулегся, все-таки на берег набегали страшные валы, и море могло быть по справедливости названо den vild Zee дикое море , — как выражаются голландцы. Наше положение было поистине плачевно: мы ясно видели, что шлюпка не выдержит такого волнения и что мы неизбежно потонем. Идти на парусе мы не могли: у нас его не было, да и все равно он был бы нам бесполезен. Мы гребли к берегу с камнем на сердце, как люди, идущие на казнь: мы все отлично знали, что как только шлюпка подойдет ближе к земле, ее разнесет прибоем на тысячу кусков. И, подгоняемые ветром и течением, предавши душу свою милосердию Божию, мы налегли на весла, собственноручно приближая момент нашей гибели. Какой был перед нами берег — скалистый или песчаный, крутой или отлогий, — мы не знали. Единственной для нас надеждой на спасение была слабая возможность попасть в какую-нибудь бухточку или залив, или в устье реки, где волнение было слабее и где мы могли бы укрыться под берегом с наветренной стороны. Но впереди не было видно ничего похожего на залив, и чем ближе подходили мы к берегу, тем страшнее казалась земля, — страшнее самого моря. Когда мы отошли или, вернее, нас отнесло, по моему расчету, мили на четыре от того места, где застрял наш корабль, вдруг огромный вал, величиной с гору, набежал с кормы на нашу шлюпку, как бы собираясь похоронить нас в морской пучине. В один миг опрокинул он нашу шлюпку. Мы не успели крикнуть: «боже! Ничем не выразить смятения, овладевшего мною, когда я погрузился в воду. Я очень хорошо плаваю, но я не мог сразу вынырнуть на поверхность и чуть не задохся. Лишь когда подхватившая меня волна, пронеся меня изрядное расстояние по направлению к берегу, разбилась и отхлынула назад, оставив меня почти на суше полумертвым от воды, которой я нахлебался, я перевел немного дух и опомнился. У меня хватило настолько самообладания, что, увидев себя ближе к земле, чем я ожидал, я поднялся на ноги и опрометью пустился бежать в надежде достичь земли прежде, чем нахлынет и подхватит меня другая волна, но скоро увидел, что мне от нее не уйти; море шло горой и догоняло, как разъяренный враг, бороться с которым у меня не было ни силы, ни средств. Мне оставалось только, задержав дыхание, вынырнуть на гребень волны и плыть к берегу, насколько хватит сил. Главной моей заботой было справиться по возможности с новой волной так, чтобы, поднеся меня еще ближе к берегу, она не увлекла меня за собой в своем обратном движении к морю. Набежавшая волна похоронила меня футов на двадцать, на тридцать под водой. Я чувствовал, как меня подхватило и с неимоверной силой и быстротой долго несло к берегу. Я задержал дыхание и поплыл по течению, изо всех сил помогая ему. Я уже почти задыхался, как вдруг почувствовал, что поднимаюсь кверху; вскоре, к великому моему облегчению, мои руки и голова оказались над водой, и хотя я мог продержаться на поверхности не больше двух секунд, однако успел перевести дух, и это придало мне силы и мужества. Меня снова захлестнуло, но на этот раз я пробыл под водой не так долго. Когда волна разбилась и пошла назад, я не дал ей увлечь себя обратно и скоро почувствовал под ногами дно. Я простоял несколько секунд, чтобы отдышаться, и, собрав остаток сил, снова опрометью пустился бежать к берегу. Но и теперь я еще не ушел от ярости моря: еще два раза оно меня изгоняло, два раза меня подхватывало волной и несло все дальше и дальше, так как в этом месте берег был очень отлогий. Последний вал едва не оказался для меня роковым: подхватив меня, он вынес или, вернее, бросил меня на скалу с такой силой, что я лишился чувств и оказался совершенно беспомощным: удар в бок и в грудь совсем отшиб у меня дыхание, и если б море снова подхватило меня, я бы неминуемо захлебнулся. Но я пришел в себя как раз во время: увидев, что сейчас меня опять накроет волной, я крепко уцепился за выступ моей скалы и, задержав дыхание, решил переждать, пока волна не схлынет. Так как ближе к земле волны были уже не столь высоки, то я продержался до ее ухода. Затем я снова пустился бежать, и очутился настолько близко к берегу, что следующая волна хоть и перекатилась через меня, но уже не могла поглотить меня и унести обратно в море. Пробежав еще немного, я, к великой моей радости, почувствовал себя на суше, вскарабкался на прибрежные скалы и опустился на траву. Здесь я был в безопасности: море не могло достать до меня. Очутившись на земле целым и невредимым, я поднял взор к небу, возблагодарил Бога за спасение моей жизни, на которое всего лишь несколько минут тому назад у меня почти не было надежды. Я думаю, что нет таких слов, которыми можно было бы изобразить с достаточной яркостью восторг души человеческой, восставшей, так сказать, из гроба, и я ничуть не удивляюсь тому, что, когда преступнику, уже с петлей на шее, в тот самый миг, как его должны вздернуть на виселицу, объявляют помилование, — я не удивляюсь, повторяю, что при этом всегда присутствует и врач, чтобы пустить ему кровь, иначе неожиданная радость может слишком сильно потрясти помилованного и остановить биение его сердца. Внезапная радость, как и скорбь, ума лишает. Я ходил по берегу, воздевал руки к небу и делал тысячи других жестов и движений, которых теперь не могу уже описать. Все мое существо было, если можно так выразиться, поглощено мыслями о моем спасении. Я думал о своих товарищах, которые все утонули, и о том, что кроме меня не спаслась ни одна душа; по крайней мере, никого из них я больше не видел; от них и следов не осталось, кроме трех шляп, одной фуражки да двух непарных башмаков, выброшенных морем. Взглянув в ту сторону, где стоял на мели наш корабль, я едва мог рассмотреть его за высоким прибоем, — так он был далеко, и я сказал себе: «боже! Мое радостное настроение разом упало: я понял, что хотя я и спасен, но не избавлен от дальнейших ужасов и бед. На мне не оставалось сухой нитки, переодеться было не во что; мне нечего было есть, у меня не было даже воды, чтобы подкрепить свои силы, а в будущем мне предстояло или умереть голодной смертью, или быть растерзанным хищными зверями. Но что всего ужаснее — у меня не было оружия, так что я не мог ни охотиться за дичью для своего пропитания, ни обороняться от хищников, которым вздумалось бы напасть на меня. У меня, вообще, не было ничего, кроме ножа, трубки да коробочки с табаком. Это было все мое достояние. И, раздумавшись, я пришел в такое отчаяние, что долго, как сумасшедший, бегал по берегу. Когда настала ночь, я с замирающим сердцем спрашивал себя, что меня ожидает, если здесь водятся хищные звери: ведь они всегда выходят на добычу по ночам. Единственно, что я мог тогда придумать, это — взобраться на росшее поблизости толстое, ветвистое дерево, похожее на ель, но с колючками, и просидеть на нем всю ночь, а когда придет утро, решить, какою смертью лучше умереть, ибо я не видел возможности жить в этом месте. Я прошел с четверть мили в глубь страны посмотреть, не найду ли я пресной воды, и, к великой моей радости, нашел ручеек. Напившись и положив в рот немного табаку, чтобы заглушить голод, я воротился к дереву, взобрался на него и постарался устроиться таким образом, чтобы не свалиться в случае, если засну. Затем я вырезал для самозащиты коротенький сук, вроде дубинки, уселся на своем седалище поплотнее и от крайнего утомления крепко уснул. Я спал так сладко, как, я думаю, немногим спалось бы на моем месте, и никогда не пробуждался от сна таким свежим и бодрым. Когда я проснулся, было совсем светло: погода прояснилась, ветер утих, и море больше не бушевало, не вздымалось. Но меня крайне поразило то, что корабль очутился на другом месте, почти у самой той скалы, о которую меня так сильно ударило волной: должно быть за ночь его приподняло с мели приливом и пригнало сюда. Теперь он стоял не дальше мили от того места, где я провел ночь, и так как держался он почти прямо, то я решил побывать на нем, чтобы запастись едой и другими необходимыми вещами. Покинув свое убежище и спустившись с дерева, я еще раз осмотрелся кругом, и первое, что я увидел, была наша шлюпка, лежавшая милях в двух вправо, на берегу, куда ее, очевидно, выбросило море. Я пошел было в том направлении, думая дойти до нее, но оказалось, что в берег глубоко врезывался заливчик шириною с пол-мили и преграждал путь. Тогда я повернул назад, ибо мне было важней попасть поскорей на корабль, где я надеялся найти что-нибудь для поддержания своего существования. После полудня волнение на море совсем улеглось, и отлив был так низок, что мне удалось подойти к кораблю по суху на четверть мили. Тут я снова почувствовал приступ глубокого горя, ибо мне стало ясно, что если б мы остались на корабле, то все были бы живы: переждав шторм, мы бы благополучно перебрались на берег, и я не был бы, как теперь, несчастным существом, совершенно лишенным человеческого общества. При этой мысли слезы выступили у меня на глазах, но слезами горю не помочь, и я решил добраться все-таки до корабля. Раздевшись так как день был нестерпимо жаркий , я вошел в воду. Но когда я подплыл к кораблю, возникло новое затруднение: — как на него взобраться? Он стоял на мелком месте, весь выступал из воды, и уцепиться было не за что. Два раза я оплыл кругом него и во второй раз заметил веревку удивляюсь, как она сразу не бросилась мне в глаза. Она свешивалась так низко над водой, что мне, хоть и с большим трудом, удалось поймать ее конец и взобраться по ней на бак корабля. Судно дало течь, и я нашел в трюме много воды; однако, оно так увязло килем в песчаной или, скорее, илистой отмели, что корма была приподнята, а нос почти касался воды. Таким образом, вся кормовая часть оставалась свободной от воды, и все, что там было сложено, не подмокло. Я сразу обнаружил это, так как, разумеется, мне прежде всего хотелось узнать, что из вещей было попорчено и что уцелело. Оказалось, во первых, что весь запас провизии был совершенно сух, а так как меня мучил голод, то я отправился в кладовую, набил карманы сухарями и ел их на ходу, чтобы не терять времени. В кают-компании я нашел бутылку рому и отхлебнул из нее несколько хороших глотков, ибо очень нуждался в подкреплении сил для предстоящей работы. Прежде всего мне нужна была лодка, чтобы перевезти на берег те вещи, которые, по моим соображениям, могли мне понадобиться. Однако, бесполезно было сидеть, сложа руки, и мечтать о том, чего нельзя было получить. Нужда изощряет изобретательность, и я живо принялся за дело. На корабле были запасные мачты, стеньги и реи. Из них я решил построить плот. Выбрав несколько бревен полегче, я перекинул их за борт, привязав предварительно каждое веревкой, чтобы их не унесло. Затем я спустился с корабля, притянул к себе четыре бревна, крепко связал их между собою по обоим концам, скрепив еще сверху двумя или тремя коротенькими досками, положенными накрест. Мой плот отлично выдерживал тяжесть моего тела, но для большого груза был слишком легок. Тогда я снова принялся за дело и с помощью пилы нашего корабельного плотника распилил запасную мачту на три куска, которые и приладил к своему плоту. Эта работа стоила мне неимоверных усилий, но желание запастись по возможности всем необходимым для жизни поддерживало меня, и я сделал то, на что, при других обстоятельствах, у меня не хватило бы сил. Теперь мой плот был достаточно крепок и мог выдержать порядочную тяжесть. Первым моим делом было нагрузить его и уберечь мой груз от морского прибоя. Над этим я раздумывал недолго. Прежде всего я положил на плот все доски, какие нашлись на корабле: на эти доски я спустил три сундука, принадлежащих нашим матросам, предварительно взломав в них замки и опорожнив их. Затем, прикинув в уме, что из вещей могло мне понадобиться больше всего, я отобрал эти вещи и наполнил ими все три сундука. В один я сложил съестные припасы: рис, сухари, три круга голландского сыру, пять больших кусков вяленой козлятины служившей нам главной мясной пищей и остатки зерна, которое мы везли для бывшей на судне птицы и часть которого осталась, так как птиц мы уже давно съели. Это был ячмень, перемешанный с пшеницей; к великому моему разочарованию, он оказался попорченным крысами. Я нашел также несколько ящиков вин и пять или шесть галлонов арака или рисовой водки, принадлежавших нашему шкиперу. Все эти ящики я поставил прямо на плот, так как в сундуках они бы не поместились, да и надобности не было их прятать. Между тем, пока я был занят нагрузкой, начался прилив, и к великому моему огорчению я увидел, что мой камзол, рубашку и жилетку, оставленные мною на берегу, унесло в море. Таким образом, у меня остались из платья только чулки да штаны полотняные и коротенькие, до колен , которых я не снимал. Это заставило меня подумать о том, чтобы запастись одеждой. На корабле было довольно всякого платья, но я взял пока только то, что было необходимо в данную минуту: меня гораздо больше соблазняло многое другое и прежде всего рабочие инструменты. После долгих поисков я нашел ящик нашего плотника, и это была для меня поистине драгоценная находка, которой я не отдал бы в то время за целый корабль с золотом. Я поставил на плот этот ящик, как он был, даже не заглянув в него, так как мне было приблизительно известно, какие в нем инструменты. Теперь мне осталось запастись оружием и зарядами. В кают-компании я нашел два прекрасных охотничьих ружья и два пистолета, которые и переправил на плот вместе с пороховницей, небольшим мешком с дробью и двумя старыми заржавленными саблями. Я знал, что у нас было три бочонка пороху, но не знал, где их хранил наш канонир. Однако, поискав хорошенько, я нашел их все три. Один казался подмокшим, а два были совершенно сухи, и я перетащил их на плот вместе с ружьями и саблями. Теперь мой плот был достаточно нагружен, и я начал думать, как мне добраться до берега без паруса, без весел и без руля: ведь довольно было самого слабого ветра, чтоб опрокинуть все мое сооружение. Три обстоятельства ободряли меня: во первых, полное отсутствие волнения на море; во вторых, прилив, который должен был гнать меня к берегу; в третьих, небольшой ветерок, дувший тоже к берегу и, следовательно, попутный. Итак, разыскав два или три сломанных весла от корабельной шлюпки, прихватив еще две пилы, топор и молоток кроме тех инструментов, что были в ящике , я пустился в море. С милю или около того мой плот шел отлично; я заметил только, что его относит от того места, куда накануне меня выбросило море. Это навело меня на мысль, что там, должно быть, береговое течение и что, следовательно, я могу попасть в какой-нибудь заливчик или речку, где мне будет удобно пристать с моим грузом. Как я предполагал, так и вышло. Вскоре передо мной открылась маленькая бухточка, и меня быстро понесло к ней. Я правил, как умел, стараясь держаться середины течения. Но тут, будучи совершенно незнакомо фарватером этой бухточки, я чуть вторично не потерпел кораблекрушения, и если бы это случилось, я право, кажется, умер бы с горя. Мой плот неожиданно наскочил краем на отмель, а так как другой его край не имел точки опоры, то он сильно накренился; еще немного, и весь мой груз съехал бы в эту сторону и свалился бы в воду. Я изо всех сил уперся спиной и руками в мои сундуки, стараясь удержать их на месте, но не мог столкнуть плот, несмотря на все усилия. С полчаса, не смея шевельнуться, простоял я в этой позе, покамест прибывшая вода не приподняла немного опустившийся край плота, а спустя некоторое время вода поднялась еще выше, и плот сам сошел с мели. Тогда я оттолкнулся веслом на середину фарватера и, отдавшись течению, которое было здесь очень быстрое, вошел, наконец, в бухточку или, вернее, в устье небольшой реки с высокими берегами. Я стал осматриваться, отыскивая, где бы мне лучше пристать: мне не хотелось слишком удаляться от моря, ибо я надеялся увидеть на нем когда-нибудь корабль, и потому решился держаться как можно ближе к берегу. Наконец, на правом берегу я высмотрел крошечный заливчик, к которому и направил свой плот. С большим трудом провел я его поперек течения и вошел в заливчик, упершись в дно веслами. Но здесь я снова рисковал вывалить весь мой груз: берег был здесь настолько крут, что если бы только мой плот наехал на него одним концом, то неминуемо бы наклонился к воде другим, и моя поклажа была бы в опасности. Мне оставалось только выжидать еще большего подъема воды.
«Сильный человек»: как судьба реального Робинзона Крузо стала основой нового литературного жанра
Именно столько лет назад впервые была опубликована книга Даниеля Дефо «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим» именно таково полное название.
В последний раз зритель увидел его в советско-индийской сказке "Чёрный принц Аджуба" 1991. После этого в "счастливые 90-е" Хизанишвили эмигрировал в США, где его следы теряются. В этом году ему должно было исполниться 83 года. Основную часть своего "Робинзона Крузо" Говорухин снимал в зоне субтропиков, в Абхазии, в районе Сухуми, а также на Сахалине и на Курильских островах:"Есть на самом южном острове Курил мыс Край Света — снимали и там. На острове Шикотан, на рыбоконсервных заводах работают тысяч десять молодых женщин. И около сотни мужчин. Представляете соотношение? Один мужик на сто баб!
Нас от них прятали за колючей проволокой погранотряда". В качестве музыкального сопровождения режиссёр выбрал скрипичные концерты Антонио Вивальди "Времена года", которые наилучшим образом передавали атмосферу дикой природы, настроение героя и прекрасно вплелись в действия и пейзажи — шторм, тропический лес, сезон дождей. Вообще, экранизация Говорухина по сравнению с другими экранизациями "Робинзона Крузо", отличается более глубокой проработкой проблемы одиночества. Почти во всех других экранизациях жизнь Робинзона на острове кажется радостной и безоблачной. Герой же Куравлева более серьёзен и приближен к реальности. Он передаёт то внутреннее напряжение, которое испытывает главный герой от одиночества и безысходности. На третий год нахождения на острове он уже готов смириться со своей судьбой: "Что я оставил в том суетном мире? Бесплодную погоню за тем, чего у меня нет, да и вряд ли мне нужно? Герой плачет, а потом рубит самое большое на острове дерево, чтобы построить лодку и уплыть с него.
И затем наступает новое разочарование и отчаяние, когда он понимает, что не может столкнуть в одиночку получившееся утлое судёнышко в воду. Так через череду душевных переживаний Говорухин и Куравлёв и проводят своего героя, постоянно удерживая зрителя в напряжении и сочувствии герою. В 1973 году в СССР фильм посмотрело 26,3 млн. Это самая успешная советская лента в польском прокате. Великим мастерам Говорухину и Куравлеву удалось создать бессмертный философский шедевр, который до сих пор востребован и пользуется популярностью. К сожалению их обоих уже нет в живых, но они оставили нам великое наследие, на котором будут расти ещё не одно поколение наших соотечественников.
Впрочем, его судно почти сразу было захвачено французскими пиратами, которые продали Селькирка в рабство. Тем не менее, бравый юноша бежал, сам присоединился к пиратам и вернулся домой опытным моряком с объемным кошельком, полным золотых монет, добытым неправедным путем… Оказавшись же на необитаемом острове, наш моряк развел бурную деятельность. Он построил наблюдательный пункт и две хижины: «кабинет» и «кухню». Поначалу он питался местными фруктами и кореньями нашел, например, местную разновидность репки , но затем обнаружил небольшую популяцию коз, на которых и охотился из своего ружья.
Затем, когда порох стал заканчиваться, он приручил коз, стал получать от них молоко, мясо и шкуры. Последние ему пригодились, когда спустя пару лет его одежда пришла в негодность. Воспользовавшись найденным гвоздем, он сшил себе нехитрую одежду из козьих шкур. Опыт работы в башмачной мастерской отца пригодился. Из половинки кокоса смастерил себе «кубок» на ножке, «мебель» и т. То есть, обжился Селькирк на острове довольно основательно. Сохранить человечность в одиночестве Своего «Пятницу» Александр Селькирк так и не встретил, поэтому больше всего страдал от одиночества. Главными испытаниями, по его же собственному признанию, были именно одиночество и борьба с крысами, наводнившими этот остров. Крысы съедали съестные припасы и портили все остальное его имущество. Селькирк даже самостоятельно смастерил сундук который украсил резьбой , для защиты вещей от непогоды и крыс.
Через некоторое время у африканских берегов на судно напали пираты и всю команду пленили. Робинзону повезло больше других — его не продали в рабство в глубь Африки, а оставили служить начальнику пиратов. Несколько лет он прислуживал, убирал, готовил, и даже не мог надеяться на спасение. Но скоро хозяин приказал Робинзону и слуге-мавру плыть на небольшой лодке на рыбалку. Хитростями и обманом Робинзон пронес на лодку ружья, еду, воду, вино.
Робинзон Крузо краткое содержание
Пересказав роман «Робинзон Крузо» кратко, мы специально опустили ряд деталей, которые, может, не так важны для сюжета. Я, несчастный Робинзон Крузо, потерпев кораблекрушение во время страшной бури, был выброшен на берег этого ужасного, злополучного острова, который я назвал Островом отчаяния. Создатель "Робинзона Крузо" – тайный агент Кто не знает Даниеля Дефо, рассказавшего об увлекательных приключениях Робинзона Крузо? Краткое содержание романа Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» по главам является своего рода вымышленной автобиографией главного героя, но тем не менее основанной на вполне реальном персонаже коим являлся Александр Селкирк. Робинзон Крузо — РОБИНЗОН KPУЗO (англ. Robinson Crosoe) – герой романа «Странная жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, написанные им самим» (1719). Образ Р.К. имеет большое общечеловеческое значение.