«Саги об исландцах» или «Родовые саги» — саги, в которых рассказывается о жизни исландцев, их истории, взаимоотношениях их родов в так называемый «век саг» — в период с X по XI века (930—1030 гг.). К этому разряду относятся самые знаменитые саги, такие как «Сага.
Как написать сагу
Самыми известными из этих саг считаются « Сага о Вёльсунгах », « Сага о Хрольве Жердинке и его витязях », некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах. В основе таких саг, видимо, не лежит древняя устная традиция [4]. К этой категории относятся как отдельные саги о норвежских королях, такие как, например, « Сага о Хаконе Хаконарсоне » или « Сага об Олаве Трюггвасоне », так и сводные произведения, характерным и наиболее известным примером которых является « Хеймскрингла » «Круг земной» Снорри Стурлусона. Также существует исландская сага о королях Дании — « Сага о Кнютлингах ». Большая их часть собрана в компиляции под названием « Сага о Стурлунгах ». Данные саги содержат большое количество исторически достоверного материала о деяниях исландских епископов в период с 1000 по 1340 г.
В сущности, логичнее, чем считать прообразом "саг об исландцах" исторический роман, предположить, что их прообразом был рыцарской роман о Тристане и Изольде — произведение, возникшее в XII в. Правда, считается установленным, что первые "саги об исландцах" были написаны до 1226 г. Но хронологическая неувязка здесь не так уж велика. Во всяком случае она не в шестьсот лет, как в случае, когда "саги об исландцах" принимаются за исторические романы. Хуже то, что это предположение основано только на непонимании литературоведческих терминов.
Дело в том, что в большинстве европейских языков "романом" называют и средневековый рыцарский роман, и современный реалистический роман. Эти два жанра характерны соответственно для эпох, разделенных полутысячелетием интенсивного литературного развития, и далеки друг от друга как небо от земли. По-английски эти два жанра и называются двумя разными словами romance и novel. Если бы эти два жанра и на других языках назывались двумя разными словами, то, конечно, никому и в голову не пришло бы сопоставить "саги об исландцах" с рыцарским романом о Тристане и Изольде, потому что саги имеют общее только с реалистическим романом и "романы" они только в этом смысле! Между тем предположение, что прообразом "саг об исландцах" был роман о Тристане и Изольде, очевидно, основано только на том, что и эти саги, и роман о Тристане и Изольде "романы"!
Первое — невероятно. В знаменитом описании праздника в Рейкьяхоларе "лживыми сагами" и это единственное место в древнеисландской литературе, где говорится о "лживых сагах", — названы типичные "саги о древних временах" — произведения, изобилующие трафаретно фантастическими приключениями и явно неправдоподобные, но отнюдь не "саги об исландцах", произведения, в основном правдоподобные даже с нашей современной точки зрения, а, учитывая суеверия и верования людей XIII в. Известно, что "саги об исландцах" использовались как надежные источники теми, кто, как они сами заявляли, хотели быть "правдивыми" и кому современные исследователи верят как "историкам". Это относится прежде всего к Стурле Тордарсону, который писал такие общепризнанно "исторические" произведения, как "Сага об исландцах" из "Стурлунги", "Сага о Хаконе Хаконарсоне" и "Книга о заселении страны" 7. Люди XIII в.
Эта техника позволяет современным ученым отделять историю от вымысла, но, по-видимому, в то же время заставляет их забывать, что исландцы XIII в. Нельзя ли предположить, однако, что, хотя слушатели или читатели "саг об исландцах" и принимали их просто за правду — как и все в Исландии вплоть до самого недавнего времени, — те, кто писали эти саги, все же знали, что они неправда, и сознательно старались обмануть своих читателей, придавая вымыслу возможно большее правдоподобие? Такое предположение опровергается, однако, тем, что именно те, кто писали саги, и прежде всего тот же Стурла Тордарсон, явно принимали "саги об исландцах" за правду — они ссылались на эти саги как на правдивые источники, а ведь они не могли не знать, за что принимали свои произведения те, кто их писали. Литературное произведение — это не вещь в себе, а нечто, подразумевающее определенное восприятие. Произведение, представляющее собой сознательный художественный вымысел, как правило, и рассчитано на то, чтобы быть принятым за художественный вымысел.
Но "саги об исландцах", очевидно, не принадлежат к таким произведениям. Если такое произведение принимают за правду в собственном смысле слова, как это бывает иногда с людьми, совсем не искушенными в литературе, то оно не "сработало" в своей собственной функции, осталось непонятым. Если литературное произведение, представляющее собой сознательный вымысел, и рассчитано на то, чтобы его приняли за правду в собственном смысле слова, то это — мистификация, сравнительно редкий вид художественного вымысла. Вымысел в сагах — это, так сказать, "скрытый вымысел", т. Синкретическая правда, поскольку она была единственно возможной, должна была быть значительно шире, чем любая из двух правд современного человека.
Ведь она включала в себя и то, что с современной точки зрения только правдоподобно, только художественная правда, а не правда в собственном смысле слова. Для современного человека все, рассказываемое о прошлом, — это непременно либо историческая правда, либо художественная. Ему поэтому очень трудно представить себе правду, которая ни то, ни другое, ни нечто среднее. Однако некоторое представление об отношении тех, кто создавали сагу, к рассказываемому, о мере их свободы по отношению к тому, что представлялось им правдой, дают рассказы об одном и том же событии в двух разных сагах, пересказы в прозе стихов, цитируемых в саге, разные редакции той же саги. Еще показательнее параллельные саги о том же норвежском короле, т.
Очевидно, что Снорри считал свой рассказ не свободным вымыслом, а правдой, несмотря на то что он, как установлено, придумывал диалоги, речи, бытовые детали, фон событий, психологические мотивировки, вводил персонажей или литературные мотивы, которые казались ему правдоподобными и, следовательно, допустимыми в пределах правды. Ясно, что такого же рода скрытый вымысел был уже и в его источниках, письменных или устных. Ясно также, что хотя последовательные пересказы того же самого сохранились только в "сагах о королях" в силу их особого значения, "саги об исландцах" должны содержать аналогичный скрытый вымысел, в той мере, в какой они тоже синкретическая правда 8. Представление о том, что такое синкретическая правда, могут дать также пережитки этой правды, широко представленные и в современной жизни, например в бытовой передаче разговора, бытовом рассказе очевидца и т. Ведь никакой разговор не может быть воспроизведен точно, как правда в собственном смысле слова, если он не записан на магнитофон.
Никакой очевидец не может запомнить все детали события, и люди часто видят или слышат то, что хотят увидеть или услышать, а не то, что они видят или слышат на самом деле. Особенно много вымысла содержат бытовые рассказы о виденном во сне. Сновидения обычно настолько иррациональны и настолько плохо удерживаются в памяти, что сколько-нибудь правдиво рассказать их содержание и нельзя. К тому же здесь невозможен никакой контроль. Неудивительно поэтому, что и в литературе сновидения, как правило, очень условны и совсем не похожи на то, что люди в действительности видят во сне.
В частности, и в "сагах об исландцах" сны — это, пожалуй, наиболее условное в них. Эти сны всегда вещие, сопровождаются всегда теми же внешними проявлениями "метался во сне" и т. Тем не менее сны в сагах несомненно принимались за правду. Современному человеку они кажутся явным литературным вымыслом. Но это только потому, что в наше время в рассказах о виденном во сне господствуют другие условности и нормы допустимого в пределах правды по те, что господствовали в древнеисландском обществе 9.
Приписывая наши современные представления о литературе и литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают "саги об исландцах" чем-то так же четко отграниченным, как литературные жанры нашего времени, и даже нередко противопоставляют эти саги как "художественную литературу" некоторым другим сагам как "исторической литературе". Ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлениях средневекового исландца. Ни "саги об исландцах", ни другие разновидности саг, и именно "саги о древних временах", "саги о королях", "саги о епископах" все эти названия возникли только в новое время , не осознавались как особые литературные жанры.
Источник: Wipedia. В древнескандинавской поэзии — народное сказание, былина, памятник мифологического или легендарно-исторического характера истор.
Исландские саги. Поэтическое сказание, легенда поэт. Студеный ключ играет по оврагу и, погружая мысль в какой-то смутный сон, лепечет мне таинственную сагу про мирный край, откуда мчится он.
На русский язык переведено очень незначительное число саг; кроме вышеуказанного перевода саги об Эймунде — «Извлечение из саги Олава, сына Триггвиева, короля Норвежского. Пребывание Олава Тр. Сабинина; «Сага о Финнбоге Сильном», Ф.
Батюшкова «Журн. Сыромятникова СПб. Оба последние перевода снабжены предисловиями, посвященными характеристике С. Хороший краткий очерк исландской литературы с перечнем С.
Как написать сагу
большими полюсами. Таким образом, композиция саги навязывалась ей действительностью в гораздо большей мере, чем это возможно в литературе Нового времени. Понять, что такое сага, невозможно без знакомства с древнеисландскими памятниками литературы. Пояснения к написанию саг. Исландцы выпустили большой объем литературы в зависимости от численности населения.
Происхождение и история саги
- Значение слова «сага» в 12 словарях
- Навигация по записям
- Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги
- Что такое сага?
- Что такое сага? Происхождение слова
- ЭСБЕ/Сага, в литературе — Викитека
Литература
Такого настойчивого утверждения определенного мировоззрения не бывало в классических сагах, но в романах Нового времени оно — обычное явление. Правда, в силу обязательности сказочного конца идейное содержание «лживых саг» крайне элементарно и всегда одинаково. Но ведь зато оно, несомненно, удовлетворяло одну из самых насущных потребностей человека — потребность верить в свою удачу, ибо, как легко заметить, наблюдая маленьких детей, слушающих сказку, наивный слушатель сказки всегда отождествляет себя с ее героем. То, что и в наше время счастливый конец, т. Поэтому у них много общего.
Однако «лживые саги» все же не волшебные сказки. Грубо говоря, различие между ними заключается в том, что волшебные сказки возникали на устно-повествовательном уровне, тогда как «лживые саги» возникали на литературном уровне. Этим объясняется не только наличие в «лживых сагах» более или менее явных заимствований из других литературных произведений, как исландских, так и иноземных, но и ряда других черт, характерных для «лживых саг». Сюжет «лживой саги» часто представляет собой сплетение нескольких параллельных линий развития.
У главного героя оказываются дублеры всего чаще это его противники, ставшие после сражения с ним его побратимами , которые дублируют его карьеру, так что сага кончается несколькими свадьбами с королевскими дочерьми. Композиция «лживой саги» может быть усложнена также возвращением рассказа назад или тем, что кто-то из персонажей рассказывает свою жизнь. По сравнению с тем, что имеет место в волшебных сказках, в «лживых сагах» сказочные мотивы в меньшей степени включены в сюжет, с меньшей необходимостью вытекают из него и могут быть композиционно избыточными. Наконец, в композиции «лживой саги» заметное место могут занимать описания.
Часто это описание внешности персонажей, доспехов, одеяний, драгоценностей, убранства палат, пиршеств. Но наиболее часты и пространны в «лживых сагах» описания битв. Описания эти обычно гиперболичны: противник героя рассекается сверху донизу или разрубается пополам, у него высыпаются все зубы, его голова отлетает, он так подбрасывается героем вверх, что исчезает в воздухе, он проваливается сквозь землю, он превращается во время битвы в орла, змея, льва и т. Поскольку при этом невозможны ни опасения за героя он непременно одержит победу и в конце концов получит в жены королевскую дочь!
К ним вполне подходит аристотелевское определение комического: «ошибка или уродство, не причиняющие страданий и вреда». О том, что гиперболические описания битв именно так воспринимались в Исландии, свидетельствует, в частности, знаменитое высказывание «Евангелие не забавно, там нет битв», приписываемое какой-то простодушной старушке и ставшее поговоркой. Но, пожалуй, самое существенное отличие «лживых саг» от волшебной сказки заключается в том, что в них, как правило, сообщается множество сведений, совершенно ненужных ни для развертывания действия, ни для характеристики персонажей, а именно — личных имея, в том числе иногда имен исторических лиц, генеалогий или других перечней личных имен, названий самых разнообразных стран, городов и местностей, различных географических сведений и т. В классических исландских сагах такого рода сведения обычно были, так сказать, художественно мертвыми элементами, т.
В «лживых сагах» такого рода сведения уже не художественно мертвые элементы. Их назначение — придать правдоподобие рассказу, создать иллюзию реальности. Они уже не содержание, а форма. Они — художественный прием, обычный и в реалистических романах.
В «лживых сагах», в той мере, в какой они не основаны на древней устной традиции, локализация действия всегда вымысел, конечно. Однако прослеживается развитие от локализации действия в Скандинавии эпохи викингов в тех «сагах о древних временах», которые называются также «викингскими сагами» к его локализации в любых, как реальных, так и фантастических, странах в «поздних исландских средневековых романах». Это развитие обычно тоже считается своего рода деградацией, потерей чувства реальности и т. Но отзвук этот сводится, в сущности, к нескольким совершенно трафаретным мотивам и ситуациям, таким как бой с викингами на острове, заключение побратимства после боя, добыча клада из могильного кургана, и т.
Поэтому развитие, о котором идет речь, скорее не деградация, а, наоборот, завоевание новых творческих возможностей, освобождение от трафаретов, заданных местной традицией, расширение творческого горизонта, выход на интернациональную литературную арену, т. В этом очерке я только мельком упомянул о том, что в «лживых сагах» есть заимствования из иноземной литературы. Между тем, по-видимому, в науке господствует мнение, что выслеживание таких заимствований — основное, чем должен заниматься исследователь «лживых саг», и что эти саги и нельзя исследовать иначе, как с точки зрения влияния на них иноземной литературы и в первую очередь — французского рыцарского романа. Поэтому, боясь показаться безнадежно отставшим от науки, я все же коснусь отношения «лживых саг» к французскому рыцарскому роману.
Очевидно, конечно, что в средневековой Исландии существовали все условия для того, чтобы французский рыцарский роман мог оказать влияние на туземную литературную традицию. Как известно, еще в 1226 г. По-видимому, в XIII в. Поскольку «лживые саги» начали писать не раньше конца XIII в.
Очевидно также, что ряд мотивов, используемых в «лживых сагах» например, любовный напиток, благодарный лев, оклеветанная королева, завистливый придворный и т. Из них же, вероятно, и встречающиеся в «лживых сагах» черты рыцарского быта — турниры, замки, обучение семи искусствам и т. Возможно, что обычные в «лживых сагах» описания доспехов, пышных одеяний, роскошных палат, празднеств и т. Однако, как нам представляется, для понимания места «лживых саг» в процессе литературного развития важно знать не столько то, что было в них заимствовано из рыцарских романов, сколько то, что не было в них заимствовано из рыцарских романов, несмотря на то, что существовали все условия для такого заимствования.
Я имею в виду следующее важное обстоятельство: в «лживых сагах» как в «поздних сагах о древних временах», так и в «поздних средневековых исландских романах» нет того, что, как обычно считается, составляет сущность французских рыцарских романов, а именно — углубления во внутренний мир персонажей, в их переживания, и в первую очередь — любовные, романические переживания. Другими словами, в «лживых сагах» нашло отражение только, так сказать, внешнее пространство французских рыцарских романов, но не их внутреннее пространство. Характерно, что в упомянутых выше прозаических пересказах французских рыцарских романов романическим переживаниям уделено, как известно, несравненно меньше места, чем в оригиналах. Так, в «Саге о Тристраме и Исёнд» все монологи или диалоги, в которых эти переживания находят выражение, как правило, сильно сокращены или совсем выпущены.
В сущности, романические переживания не устранены полностью, лишь поскольку они входят в сюжет как его неотъемлемая составная часть. В самом деле, что осталось бы от данного сюжета, если бы любовные отношения и переживания героя и героини были бы полностью устранены? Но что касается «лживых саг», т.
Несмотря на сухость изложения и фактографичность, есть в "Саге о Стурлунгах" немало и других отклонений от фактической правды, и поскольку в этой саге, как и в "сагах об исландцах", изображаются почти исключительно распри, а все прочие стороны жизни игнорируются, картина действительности получается довольно односторонняя. С точки зрения современной науки очевидно, что в "сагах об исландцах" больше эпической стилизации и драматизации событий, чем в "Саге о Стурлунгах", другими словами — больше вымысла.
Но так как этот вымысел и в "сагах об исландцах", и в "Саге о Стурлунгах" был скрытым, различие в его количестве не могло быть заметным исландцу XIII в. Но мало того, чтобы определить, как это делают современные исследователи, представляют ли собой данные саги художественную или историческую литературу, ему надо было бы еще быть начитанным в художественной и научной литературе нового времени 13. Различие в количестве вымысла в "сагах об исландцах", т. И те, и другие — синкретическая правда о прошлом. Но, очевидно, что количество вымысла в сагах прямо пропорционально расстоянию между событиями и временем написания саги, и причина такого закономерного распределения вымысла в сагах тоже очевидна: в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг несомненно — количество скрытого вымысла увеличивается по мере того, как события становятся более удаленными во времени, менее хорошо известными, иначе говоря, по мере того, как возможность принять вымысел за правду увеличивается, или, наоборот, по мере того, как возможность заметить вымысел уменьшается.
Та же закономерность в распределении вымысла обнаруживается и при сравнении "саг об исландцах" с другой большой группировкой саг — "сагами о древних временах", повествованиях о событиях, которые, как правило, относятся к эпохе до заселения Исландии или к очень далекому прошлому 14. Основная особенность типичных "саг о древних временах" — это широкое использование сказочных мотивов и сказочная трактовка действительности. В этих сагах много великанов и прочих сверхъестественных существ, могильных жителей, охраняющих клад, волшебных мечей, разных заколдованных предметов и т. Несомненно, однако, что в основе данной разновидности саг тоже лежит синкретическая правда. Это видно прежде всего из того, что сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, отнюдь не исчерпывает их содержания.
Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, языческие верования, родовые и племенные распри. Действие в этих сагах нередко локализовано в реальном мире Норвегии, Швеции, Дании, Англии и т. Обычно в них упоминается значительно больше имен и названий, чем это необходимо в волшебной сказке, и многие из упоминаемых в этих сагах людей реальные исторические лица. Вообще есть в этих сагах кое-что общее с "сагами об исландцах": в них немало генеалогий, обычно фантастических, правда, и распри играют в них большую роль. Саги эти, как правило, и по рыхлости своей композиции ближе к "сагам об исландцах", чем к волшебной сказке с ее композиционной стройностью.
Нередко эти саги состоят целиком из механически нанизанных трафаретных мотивов. Характерно также, что когда в "саге об исландцах" действие происходит в эпоху, предшествовавшую заселению Исландии, то "сага об исландцах" тем самым как бы превращается в "сагу о древних временах": появляются сказочные мотивы, правдоподобие исчезает, масштабы делаются фантастическими, и даже стиль меняется — предложения делаются более округленными, но менее содержательными. Таким образом, "сага об исландцах" и "сага о древних временах" — это как бы результаты наложения той же сетки на две разные действительности прошлое в Исландии и далекое прошлое вне Исландии. Все это относится к типичным "сагам о древних временах". Но наиболее знаменитые из этих саг и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития те, которые основаны полностью или частично на героических песнях, сохранившихся или несохранившихся и в этом случае гипотетических.
Несомненно, что героические песни — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о событиях очень далекого прошлого. Такая правда в поэтической или прозаической форме была, вероятно, прообразом и для "саг о древних временах" вообще. Но когда события, о которых повествуется в устной традиции, отодвинуты в очень далекое прошлое, то вымысла в этих повествованиях, естественно, больше, чем когда рассказывается о более недавнем прошлом, и, в частности, в этих повествованиях обычной становится сказочная фантастика. Таким образом, сказочная фантастика оказывается связанной с тем, что было очень давно, и во всяком рассказе о событиях, происшедших очень давно, она становится обязательным элементом. Поэтому, по-видимому, в сагу о событиях до заселения Исландии можно было вводить сказочные мотивы, рассчитывая все же, что рассказу поверят.
Правда, тот, кто вводил эти мотивы в сагу, вероятно, сознавал, что сочиняет. Характерно, что именно в "сагах о древних временах" появляются пространные заверения в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам. Впрочем, в сущности в "сагах о древних временах" нет никакой фантазии в собственном смысле слова, никакой выдумки. Типичные "саги о древних временах" разлагаются целиком на абсолютно трафаретные и механически нанизанные мотивы. Неудивительно поэтому, что авторское самосознание никогда не проявляется в этих сагах.
Все же как ни трафаретен вымысел в них, в известном смысле он ближе к вымыслу в романах нового времени, чем вымысел в "сагах об исландцах": в силу неправдоподобия того, что рассказывается в "сагах о древних временах", вымысел в них все же, вероятно, был заметен, т. Недаром еще король Сверрир назвал саги этого рода "лживыми" и "наиболее забавными". Правда, едва ли "лживость" этих саг была для всех очевидна: вера в сверхъестественное была общераспространенной, а доверчивость к письменному слову — очень велика. В сущности уже волшебная сказка — это преодоление синкретической правды и зачаточная форма художественной правды. Ведь волшебная сказка, как правило, не претендует на достоверность, и, следовательно, вымысел в ней осознается как вымысел.
Естественно, что такая зачаточная форма художественной правды не может не быть явным вымыслом, т. Естественно также, что зачаточная художественная правда возникает как своего рода отрицательная величина. Ее считают пустой выдумкой, вздорной небылицей, чем-то не заслуживающим серьезного внимания. Отсюда пренебрежение к волшебной сказке, характерное для эпох, когда господствует синкретическая правда, и выраженное в известных словах "Саги об Олаве Трюггвасоне" монаха Одда: "Лучше слушать себе на забаву это [т. Поэтому можно было бы предположить, что эта разновидность есть более поздняя ступень развития по сравнению с "сагами об исландцах" и другими сагами, и такое предположение делалось.
Возникновение "саг о древних временах" рассматривалось как результат потери чувства реальности или исторического чутья, как своего рода упадок, вырождение. Однако благодаря одному случайно сохранившемуся и до сих пор не опровергнутому свидетельству существование этой разновидности саг в устной традиции еще в начале XII в. Несколько позднее такие саги слышал Саксон Грамматик от одного исландца и, по-видимому, считал их за правду, поскольку он использовал их в своей "Истории Дании". Таким образом, позднее появление этих саг в письменности свидетельствует не о том, что они более поздняя ступень развития по сравнению с другими сагами, но только об их меньшей важности в глазах современников в силу обилия в них сказочной фантастики — ведь пренебрежение к ней было, как уже говорилось, характерной чертой эпохи. Впрочем, это не исключает, конечно, и того, что популярность сказочных саг в послеклассический период в Исландии, параллельная распространению рыцарского романа в других европейских странах, действительно была процессом разрушения единой, т.
Большая группа саг, называемая "сагами о королях", тоже отличается от "саг об исландцах" не другой трактовкой того же материала, а самим материалом. Но здесь та же сетка накладывается на действительность, иначе расположенную не во времени, а в пространстве. В "сагах о королях" рассказывается о событиях, происходивших в странах, где были короли, т. Что же касается временного расположения этих событий, то всего чаще оно то же, что и в "сагах об исландцах", и в этом случае "саги о королях" всего ближе и по характеру представленной в них правды, и по своей манере к "сагам об исландцах". А в тех частях "саг о королях", где рассказывается об исландцах, в так называемых "прядях об исландцах", эти саги ничем не отличаются от "саг об исландцах".
Поэтому "пряди об исландцах" обычно включаются в издания "саг об исландцах". Естественно также, что если в "сагах о королях" рассказывается о событиях до заселения Исландии, о легендарных или мифических временах, то они всего ближе к "сагам о древних временах", тогда как саги, в которых рассказывается о королях XIII в. В одном, однако, "саги о королях" существенно отличаются от саг, в которых рассказывается о событиях в Исландии: в "сагах о королях" рассказывается о событиях в стране, где, в противоположность Исландии, было государство в собственном смысле этого слова, была государственная власть, сосредоточенная в руках одного человека. Поэтому рассказываемое в этих сагах связано тем, что оно о государстве или о его главе, короле, и его правлении. В то время как в "сагах об исландцах" описываемое, т.
Таким образом, в "сагах о королях" есть как бы зачаточная историческая правда, они ближе к исторической правде нашего времени, к истории как науке, чем "саги об исландцах": ведь история как наука тоже подразумевает выборочное описание действительности прошлого в силу невозможности ее охвата во всей ее живой полноте. Правда, историки древнеисландской литературы, считая извечным противопоставление истории как науки художественной литературе, нередко относят некоторые из "саг о королях" к "исторической литературе", а другим отказывают в этой чести на том основании, что в них больше вымысла. Но в действительности большее и меньшее количество того, что с современной точки зрения представляется вымыслом, это, конечно, вовсе не свидетельство принадлежности данных саг к двум разным жанрам, а колебания, естественные в пределах синкретической правды и обусловленные индивидуальными склонностями тех, кто писал эти саги. То, что представляется научностью той или иной саги, — это проявление личных склонностей того, кто ее писал, его недоверчивости, осторожности и т. Совсем иначе обстоит дело в наше время, когда научность или, вернее, наукообразность может быть просто результатом следования определенному образцу, а вовсе не проявлением личных склонностей автора.
В наше время, для того чтобы написать ученый труд, отнюдь не надо обладать дарованием ученого. Напротив, чем меньше оригинальных мыслей у человека, тем ему обычно легче написать ученый труд: надо только следовать определенной форме, а именно — побольше ссылаться на других авторов, побольше пользоваться специальными терминами, выражаться возможно более запутанно и т. Это, по-видимому, с одной стороны, связано с тем, что авторская активность осознавалась в первую очередь в сагах, где была представлена зачаточная историческая правда. Но, с другой стороны, это, вероятно, связано с тем, что, поскольку саги были о королях, а в случае обоих Олавов еще и распространителях христианства, писались они в интересах королей и церкви, и на тех, кто писал их, падал отблеск от ореола, окружавшего королей и церковь в глазах людей того времени. Ведь и в "сагах об исландцах", и особенно в "Саге о людях из Лососьей Долины", обычное средство возвеличенья героя это дифирамбы, произносимые норвежским королем по его адресу.
В заключение — о правде в "сагах о епископах". В этих сагах рассказываемое связано с тем, что оно об исландской церкви в лице ее главы — епископа. Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства. Поэтому, как и в "сагах о королях", охват описываемого становится меньше, выборочнее.
Большое значение уделено мифологии народов России. Толковый словарь русского языка Алабугина сага 1. Древнескандинавская или древнеисландская героическая или историческая повесть о богах и героях. Алабугиной — лингвистическое справочное издание, в котором представлено толкование более 2000 слов и словосочетаний, применяемых в современной документальной и художественной литературе, а также в журналистике. В дополнение к толковому также представлен этимологический словарь, содержащий около 1000 слов.
В дополнении приведены гипотезы о происхождении слов русского языка, прослежен путь формирования слова в его современном виде. Имеются приложения: «Прописная или строчная» и «Слова, которые нужно запомнить». Словарь рассчитан на читателей, которым интересен русский язык и его история. Тюркизмы в русском языке сага ж обл. Фасмер, 3, 543. Радлов сага каз. О словаре Под тюркизмами в лингвистике понимаются слова, пришедшие в русский язык в том числе древнерусский, славянский из других тюркских языков, как напрямую, так и опосредовано. Основными источниками опосредованных тюркизмов являются персидский и арабский язык. В словаре приведены тюркизмы домонгольского периода 12 в.
В словарь также включены тюркизмы с неопределенным периодом заимствования и западноевропейские тюркизмы, пришедшие в русский язык из тюркских языков с Запада. Их можно принимать не на базе истории или науки, а на основе веры, данной Святым Духом. О словаре Вестминстерский словарь теологических терминов, впервые переведенный на русский язык в 2004 году, содержит более 5,5 тысяч словарных статей, посвященных таким дисциплинам, как история церкви, христианская этика, философия, социальные учения, христианское церковное богослужение, феминистская теология, либеральная теология и другие. В словаре представлены важнейшие направления учения о боге, рассказано о практике богослужения и толковании библейских текстов, дано представление о новейших конфессиях, не относящихся к христианскому учению сайентология.
Почти все персонажи тех саг, что дошли до современности, являются конкретными историческими лицами. Обычно в сагах рассказывается о прошедших событиях, что привносит особое своеобразие в стиль повествования. В частности, это касается подробного описания генеалогии, предшествующей основному рассказу.
Введение описаний родов было тем моментом сказания, который делал сагу достоверной и придавал ей убедительность. Среди слушателей сказаний наверняка были те, кто состоял в отдаленном родстве с персонажами, которых рассказчик подробно перечислял в самом начале. Особняком в литературе того времени стоят «королевские саги». Они написаны исландцами, однако повествуют о Норвегии. Норвежцы — ближайшие соседи исландцев. Между двумя народами всегда существовали не только дружеские, но и враждебные отношения. Норвежские конунги проявляли интерес к Исландии.
Последние, в свою очередь, также интересовались политическими событиями Норвегии. Ингольв Арнарсон — первый норвежский поселенец в Исландии Правдивость любых видов исландских сказаний не вызывает сомнений у исследователей. Правдой дышит каждая строчка саг. Хотя не исключено, что незначительные детали рассказчики вполне могли сочинять.
Что такое сага в литературе простыми словами
Хотя саги, как правило, анонимны, отличительное литературное движение 14 века включает саги, в основном на религиозные темы, с известными авторами и характерным латинским стилем. Подавляющее большинство текстов сегодня называют «саги» были составлены в Исландии. Хотя термин «сага» обычно ассоциируется со средневековыми текстами, саги - особенно в жанрах легендарных и рыцарских саг - продолжали составляться в Исландии по образцу средневековых текстов до девятнадцатого века. Пояснения к написанию саг Исландцы выпустили большой объем литературы в зависимости от численности населения.
Историки выдвинули различные теории относительно большого объема написания саг. Ранние историки-националисты утверждали, что этнические характеристики исландцев способствовали возникновению литературной культуры, но в наше время подобные объяснения вышли из моды. Также было высказано предположение, что исландские поселенцы были настолько плодовиты в написании, чтобы запечатлеть свою историю поселенцев.
Историк Гуннар Карлссон не считает это объяснение разумным, учитывая, что другие сообщества поселенцев не были столь же плодовитыми, как ранние исландцы. Прагматические объяснения когда-то также приветствовались: утверждалось, что комбинация легко доступных пергамент из-за обширного животноводства и необходимости выбраковки до зимы и долгие зимы побудили исландцев заняться писательством. В последнее время производство исландских саг считалось более мотивированным.
Уникальный характер политической системы Исландского Содружества создал стимулы для аристократов производить литературу, предлагая вождям возможность создавать и поддерживать социальную дифференциацию между ними и остальным населением. Гуннар Карлссон и Джесси Бёк утверждали, что исландцы написали саги как способ установить общепринятые нормы и правила в децентрализованном Исландском Содружестве, документируя прошлые вражды, в то время как периферийное расположение Исландии сделало его недоступным для континентальной части. Поскольку новым княжествам не хватало внутренней сплоченности, лидер обычно создавал саги, «чтобы создать или усилить среди своих подданных или последователей чувство солидарности и общей идентичности, подчеркнув их общую историю и легенды».
Они были не только историческими и описывали реальные люди и события, но и мифологическими, рассказывая о богах и героях скандинавской мифологии. Саги считаются важным культурным наследием Скандинавии и имеют значительное влияние на современную литературу, кино и другие искусства. Их эпический стиль, описательность и динамичность привлекают читателей и дарят им незабываемое путешествие в древние времена.
Особенности жанра В саге часто присутствуют различные герои с их собственными судьбами и приключениями, создавая множество сюжетных линий. Важным аспектом саги является также описание деталей и характеров персонажей, что позволяет читателю полностью погрузиться в мир произведения. Сага предлагает долгое путешествие, которое может перенести нас в разное время и место, позволяя нам узнать много интересного о жизни и истории.
Что делает сагу таким уникальным и притягательным для читателя? Возможность узнать больше о героях и следить за их развитием на протяжении нескольких книг создает особую связь с рассказом. Это позволяет заняться глубоким исследованием мотивов и судьбы персонажей, и подчеркивает их взаимосвязь и влияние друг на друга.
От многочисленных перипетий и путешествий до эмоционального связывания с персонажами, сага предлагает чтение, которое затягивает и вдохновляет на дальнейшее чтение. Виды саг в литературе Еще один вид саги — это семейная сага. Они описывают жизнь и судьбы различных поколений семьи.
Эти саги захватывают нас своей глубиной и сложностью отношений между членами семьи, а также показывают, как могут изменяться семейные ценности и традиции со временем. Есть также исторические саги, которые основаны на реальных исторических событиях и персонажах. Они позволяют нам узнать больше о прошлом и оценить его значение и влияние на наши жизни сегодня.
Такие саги часто объединяют историческую достоверность с художественной вымыслом, чтобы создать увлекательное и познавательное произведение. И, конечно же, не стоит забывать о фантастических сагах, которые вводят нас в совершенно новые миры и позволяют нам представить себя в роли героев, сражающихся с монстрами и исследующих неизведанные земли. Эти саги погружают нас в удивительные приключения и заставляют нас задаваться вопросами о нашем собственном мире и реальности.
Сага в средневековой скандинавской литературе А ты знал, что в средневековой скандинавской литературе были такие удивительные произведения, которые назывались сагами?
Это сознают и те, для кого создается художественная правда. Если же художественная правда принимается за правду в собственном смысле слова, как это бывает, например, с детьми, то для современной цивилизации это пережиточное явление, реликт того состояния сознания, когда еще не было деления на две правды. Таким образом, из двух правд о прошлом, возможных для современного человека, одна — это правда в собственном смысле слова, но она — не искусство; другая — это искусство, но она, в сущности, — неправда.
Другими словами, для современного человека, с одной стороны, возможна правда о прошлом, которая, как ему самому известно, — неправда, а с другой стороны, для него несовместимы искусство и в собственном смысле слова правда. Две правды, о которых идет речь, не только друг друга подразумевают, обусловливают и ограничивают, но они и противоположны. Резкая и четкая граница лежит между ними. Что-либо промежуточное или среднее между ними невозможно, как невозможно нечто среднее между тем, что было в действительности, и тем, чего в действительности не было, а только могло бы быть.
Роман, повествующий о подлинных событиях или действительно существовавших людях, — это роман в совершенно такой же степени, как и всякий другой. Если в романе и есть правда в собственном смысле слова взятые из жизни факты и т. Один и тот же автор может, конечно, написать и исследование, и роман. Но не может историческое исследование быть одновременно романом, точно так же, как исторический роман — это всегда роман, а не исследование.
В литературе о сагах, как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, существовали и в сознании людей древнеисландского общества. В соответствии с этим рассказываемое в сагах истолковывается одним из трех способов. Оно либо истолковывается как историческая правда. Тогда оно анализируется методами современной исторической науки: проверяется хронология, проводится сопоставление с показаниями других источников и т.
Либо рассказываемое в сагах истолковывается как художественная правда. Тогда оно анализируется как художественная литература нашего времени, т. Либо, и всего чаще, рассказываемое в сагах истолковывается как нечто среднее между исторической и художественной правдой, т. Все концепции развития древнеисландской литературы, все классификации саг, все оценки сущности каждой из них сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик, соответствующих двум описанным выше формам правды.
Существовали ли, однако, эти две формы правды в сознании людей древнеисландского общества? Множество фактов говорит в пользу того, что для людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, так сказать «синкретическая правда». Тот, кто сообщал синкретическую правду о прошлом, стремился одновременно и к точности, и к воспроизведению действительности во всей ее живой полноте. Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также искусство или органическое сочетание того, что в сознании современного человека несочетаемо.
Синкретическая правда нечто навсегда утраченное. Она отнюдь не нечто среднее между двумя другими правдами. Она гораздо богаче и содержательнее обеих современных правд. Она в корне отлична от них обеих.
Она — нечто третье. Поэтому пытаться определить, что в сагах — историческая правда, а что — художественная, значит искать различие, в отсутствии которого и заключается сущность представленной в сагах правды. О том, что в сознании людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, говорят прежде всего данные языка. В древнеисландском были только слова и выражения, которые всего ближе по значению к современным «правда» и «ложь».
Однако у этих слов было явно более широкое значение, чем у соответствующих слов в современных европейских языках, так как они могли относиться и к тому, что с современной точки зрения надо назвать «художественной правдой» или «художественным вымыслом», но никак не просто «правдой» или «ложью». Можно было бы предположить, что к понятиям «художественная правда», «художественный вымысел» и т. А в рассказе о быке Брандкросси есть такое высказывание: «Хотя некоторым кажется этот рассказ сомнительным, слушать его забавно er gaman at heyra hana ». В обоих случаях речь идет о произведениях, правдивость которых, видимо, вызывала сомнения в силу их явного неправдоподобия.
Однако в «сагах о епископах», т. Так что древнеисландские слова, которые мы переводим как «забавный», явно не имеют ничего общего с современным словом «художественный». Не было в древнеисландском и никаких слов, обозначающих произведения, которые претендуют на то, что они только историческая правда или только художественная правда. Ничего аналогичного таким современным обозначениям литературных произведений, как «роман», «повесть», «рассказ», «новелла», «драма» и т.
Поэтому утверждать, например, что «автор этой саги хотел написать роман, а не историческое исследование» — а такие утверждения нередко встречаются в современных работах о «сагах об исландцах» — так же абсурдно, как приписывать автору саги понимание того, что такое сценарий кинофильма или телевизионный спектакль. В древнеисландском языке существовало универсальное слово «сага» saga, очевидно, от segja "говорить" , которое обозначало любое как письменное, так и устное повествование. Исходным его значением было, вероятно, «сказанное», «высказывание». Это слово могло обозначать и сами события, о которых повествуется.
И так как события, о которых повествуется в саге, это всего чаще распря, saga может значить «распря». Но в то время как в современном исландском у этого слова есть два четко различающихся значения — «сага как литературное произведение» и «история как наука», в древнеисландском нет ни малейшего следа такого различия. Считалось ли повествование правдивым или лживым, оно одинаково называлось этим словом. В новоисландском это слово действительно приобрело значение "наука", "ученость".
В древнеисландском, однако, оно явно обозначало любые знания, в частности знание саг, как устных, так и письменных, а могло оно значить также «писания», «заклинания» и «стихотворение». Но дело в том, что эта «научность» Ари — его индивидуальная особенность, а вовсе не свойство якобы существовавшего в то время научного жанра ср. Древнеисландские переводные повествования, как исторические, так и неисторические, тоже обозначались словом saga. Но эти обозначения включают в себя, как правило, все то же слово saga и, следовательно, осознавались лишь как разновидность того, что обозначалось этим словом.
Эти данные языка говорят недвусмысленно о единстве правды в сознании людей древнеисландского общества. Единство правды имело место, конечно, и в отношении «саг об исландцах», самого своеобразного из всей древнеисландской прозаической литературы, и самыми своеобразными они, по-видимому, потому и кажутся современному человеку, что в них единство правды находит наиболее полное выражение. За что принимали эти произведения те, кто их создавал, и те, для кого они создавались? В литературе о «сагах об исландцах» принято либо совсем обходить этот вопрос, либо давать на него уклончивый ответ.
Между тем только исчерпывающий ответ на этот вопрос позволил бы понять, в чем заключается неповторимость этих произведений. По-видимому, в последнее время в литературе о «сагах об исландцах» господствует представление, — правда, обычно только косвенно выраженное, — что они считались художественным вымыслом, созданным из того или иного материала, совершенно так же, как авторы нашего времени создают свои произведения — романы, повести и т. Дело в том, что с нашей современной точки зрения «саги об исландцах» — действительно в большой или меньшей степени художественный вымысел и в той мере, в какой он правдоподобен, — художественная правда. Но были ли они художественным вымыслом или художественной правдой с точки зрения людей древнеисландского общества?
Очевидно, нет. Ведь таких понятий не существовало. Когда говорят, что замыслом автора той или иной «саги об исландцах» была художественная, а не историческая правда, то по существу утверждают, что его замыслом было написать исторический роман, т. Иногда, впрочем, и прямо утверждают, что «саги об исландцах» — это исторические романы по замыслу их авторов.
Совершенно несомненно, конечно, что у «саг об исландцах» были определенные литературные прообразы. Но могли ли этими прообразами быть произведения, которые появились шестьсот лет спустя? Ведь исторический роман возник как жанр только в начале XIX в. Можно, конечно, предположить — и это тоже иногда делается, — что прообразом той или иной саги была другая сага, а та уже была, в сущности, историческим романом.
Но что было прообразом этой другой саги? Для исландцев XIII в. В сущности, логичнее, чем считать прообразом «саг об исландцах» исторический роман, предположить, что их прообразом был рыцарской роман о Тристане и Изольде — произведение, возникшее в XII в. Правда, считается установленным, что первые «саги об исландцах» были написаны до 1226 г.
Но хронологическая неувязка здесь не так уж велика. Во всяком случае она не в шестьсот лет, как в случае, когда «саги об исландцах» принимаются за исторические романы. Хуже то, что это предположение основано только на непонимании литературоведческих терминов. Дело в том, что в большинстве европейских языков «романом» называют и средневековый рыцарский роман, и современный реалистический роман.
Эти два жанра характерны соответственно для эпох, разделенных полутысячелетием интенсивного литературного развития, и далеки друг от друга как небо от земли. По-английски эти два жанра и называются двумя разными словами romance и novel. Если бы эти два жанра и на других языках назывались двумя разными словами, то, конечно, никому и в голову не пришло бы сопоставить «саги об исландцах» с рыцарским романом о Тристане и Изольде, потому что саги имеют общее только с реалистическим романом и «романы» они только в этом смысле! Между тем предположение, что прообразом «саг об исландцах» был роман о Тристане и Изольде, очевидно, основано только на том, что и эти саги, и роман о Тристане и Изольде — «романы»!
Первое — невероятно. В знаменитом описании праздника в Рейкьяхоларе «лживыми сагами» — и это единственное место в древнеисландской литературе, где говорится о «лживых сагах», — названы типичные «саги о древних временах» — произведения, изобилующие трафаретно фантастическими приключениями и явно неправдоподобные, но отнюдь не «саги об исландцах», произведения, в основном правдоподобные даже с нашей современной точки зрения, а, учитывая суеверия и верования людей XIII в. Известно, что «саги об исландцах» использовались как надежные источники теми, кто, как они сами заявляли, хотели быть «правдивыми» и кому современные исследователи верят как «историкам». Это относится прежде всего к Стурле Тордарсону, который писал такие общепризнанно «исторические» произведения, как «Сага об исландцах» из «Стурлунги», «Сага о Хаконе Хаконарсоне» и «Книга о заселении страны».
Эта техника позволяет современным ученым отделять историю от вымысла, но, по-видимому, в то же время заставляет их забывать, что исландцы XIII в. Нельзя ли предположить, однако, что, хотя слушатели или читатели «саг об исландцах» и принимали их просто за правду — как и все в Исландии вплоть до самого недавнего времени, — те, кто писали эти саги, все же знали, что они неправда, и сознательно старались обмануть своих читателей, придавая вымыслу возможно большее правдоподобие?
Круг Земной Снорри Стурлуссона, ок. Сага о Кнютлингах, возможно, Олава Белого Скальда, ок. Сага о Хаконе Старом Стурлы Тордарсона, ок.
Хульда-Хроккинскинна, ок. Саги, которые иногда причисляют к "сагам о королях" Сага о йомсвикингах Сага об оркнейцах Сага о фарерцах «Саги об исландцах» или «Родовые саги» — саги, в которых рассказывается о жизни исландцев, их истории, взаимоотношениях их родов в так называемый «век саг» — в период с X по XI века 930—1030 гг. Саги об исландцах др. К «сагам об исландцах» принято относить также «пряди об исландцах» — эпизоды из «саг о королях», главные герои которых — исландцы во время их пребывания в Норвегии. Точная датировка, как правило, невозможна.
Самым концом XII века датируется первая «родовая сага» — «Сага о Битве в горах»; примерно 1200 годом — вторая, «Сага о названных братьях». Авторы саг неизвестны во всех без исключения случаях. Существует гипотеза, что «Сагу об Эгиле» написал Снорри Стурлусон. Все «саги об исландцах» посвящены описанию родовых распрей, продиктованных в первую очередью необходимостью мести. Подсчитано, что в общей сложности в сагах упомянуты 297 актов мести, 104 мировых без тяжбы и 119 тяжб.
Сага может описывать только одну распрю, а может описывать целый ряд конфликтов, в которых участвуют представители нескольких поколений рода.
Что такое сага в литературе определение кратко
Это повествование строится, как правило, во временной последовательности. Сага опирается на генеалогию. Автор обычно рассказывает о предках героя. Для скандинавов той эпохи более существенно было знать родословную человека, чем его координаты на хронологической шкале. Например, в явно легендарный рассказ о неудачной попытке датского конунга наказать исландцев за то, что они сочинили о нем хулительную песнь такая песнь, по их убеждениям должна была причинить ущерб его благополучию , Снорри Стурлусон вводит вполне реальную подробность, сообщая имена знаменитых исландцев, живших в то время в разных местах острова. Тем самым событие фиксируется во времени. Поэтому, когда Снорри в «Саге об Инглингах», первой саге «Круга Земного», последовательно описывает легендарных конунгов — потомков языческих богов асов и предков исторических конунгов Швеции и Норвегии, — у его современников вряд ли возникал вопрос: когда это было, в какие годы жил тот или иной из представителей тех тридцати поколений конунгов, которые предшествовали конунгу Рогнвальду Славному? Понятие даты в современном смысле — как указания на год, месяц и число — чуждо их сознанию.
Дата есть абстракция, время же для древних скандинавов не течет линейно и без перерывов, а представляет цепь человеческих поколений. Дело в том, что время ощущается и переживается этими людьми приходится говорить скорее о непосредственном его восприятии, чем об осознании и осмыслении его еще в значительной мере циклично, как повторение. Человек в саге — звено в цепи поколений. Поколения сменяют одно другое, подобно тому как сменяются времена года, и в последующих поколениях возможно появление людей, во всем подобных своим предкам: передаются родовые традиции, семейные святыни и могилы предков, родовые имена, а вместе с ними и качества этих предков. Такое отношение к времени характерно для родового общества, воспроизводящего себя на традиционной основе. Термины, обозначающие время у скандинавов и восходящие, разумеется, к глубокой древности, почти все указывают на цикличность его восприятия либо на связь течения времени с человеческой жизнью: аr «год», «урожай», «плодородие» ;ti «время», «сезон» —ср. На него в королевских сагах наслаиваются другие представления.
В сагах объектом описания служит не простая преемственность времен, а лишь те отрезки времени, которые наполнены значительным, с точки зрения автора, содержанием. Следовательно, сага объемлет серию эпизодов, следующих один за другим, но не всегда и не обязательно непосредственно связанных между собой во времени. Время — параметр человеческих деяний: где ничего не происходит, там как бы и нет времени, его невозможно заметить. Однако в королевской саге этот принцип уже не может быть проведен вполне последовательно. Ведь королевская сага охватывает весь период правления конунга. Здесь течения времени невозможно вовсе не замечать даже тогда, когда не происходит, казалось бы, ничего особенно значительного. Поэтому автору подчас приходится искать дополнительный материал, которым можно было бы заполнить такие временные «пустоты».
К тому же автор сообщает, сколько лет жил или правил данный конунг, на каком году жизни случилось то-то и то-то. Особенно много подобных вех в «Саге об Олаве Святом», центральной саге «Круга Земного», и не потому, что он правил дольше других напротив, его царствование длилось лишь пятнадцать лет , а потому, что его правление было наиболее значимым в истории Норвегии. Королевская сага не знает «абсолютной» хронологии, система отсчета в которой была бы независима от содержания саги, но она имеет свои собственные временные ориентиры, придающие изложению большую направленность во времени, чем это присуще саге родовой. Ритм отдельной человеческой жизни и даже народа и государства отчасти определялся природными циклами. Весной конунги собирали флот и отправлялись в поход, зимой они сидели в своих усадьбах или ездили по пирам и кормлениям в разных частях королевства, и очень часто в королевских сагах группировка разнородного материала происходит вокруг такого рода временных ориентиров. Время — это течение жизни людей, оно не существует вне и помимо людей и их деятельности. В Прологе к «Кругу Земному» Снорри выделяет две эпохи истории: «век кремаций» brunaold и «век курганов» haugsold.
После того как одного датского конунга, Дана Гордого, погребли по его повелению в кургане в королевском облачении и вооружении, вместе с его конем и многочисленными сокровищами, начался век курганов. Уже отмечено, что термин 51d значил и «век» и «род человеческий». Такое же понимание времени, как длительности жизни людей, обнаруживается и в обычае, согласно которому договоры и соглашения между людьми сохраняют силу, пока они живы. Мир между конунгами Ингьяльдом и Гранмаром должен был соблюдаться «до тех пор, пока живут три конунга» 62, гл. Но с особой ясностью связь времени с человеческими действиями проявляется в убеждении, что люди способны воздействовать на ход времени и определять его качества. Разные отрезки времени имеют, по их представлениям, разную наполненность и неодинаковую ценность. Термин «год» означал вместе с тем и «урожай».
В языческую эпоху на Севере соблюдался обычай ежегодно устраивать пиры и жертвоприношения, для того чтобы год и урожай были хорошими и богатыми. Полагали, следовательно, что от этих пиров и жертв зависели качества времени. Возможно, в древности скандинавы верили в то, что без подобных обрядов и приношений богам новый год вообще не мог бы начаться. В конунге таилась некая сила, с помощью которой он обеспечивал благополучный ход времени и преуспеяние своего народа. Больше всего такого рода упоминаний в «Саге об Инглингах». Главнейшая функция древних конунгов состояла в том, чтобы своими сакральными действиями поддерживать «добрый урожай» и мир в стране. Об Одине сказано, что все население Швеции платило ему подать «пенни с носа» , а он защищал страну и совершал жертвоприношения, для того чтобы время было хорошее, обильное.
При Фрейре во всех странах собирали добрый урожай, и жители Швеции это приписывали Фрейру и поэтому ему поклонялись усерднее, чем другим богам, ибо в его дни благодаря миру и хорошим урожаям народу жилось лучше, чем прежде. На протяжении трех лет после смерти Фрейра его скрывали в кургане, объявив, будто он жив, и тем самым поддерживали «доброе время и мир». Так продолжалось и при его сыне. Но при конунге Домальди урожаи ухудшились и в Швеции наступил голод. Тогда жители ее устроили в Упсале большое жертвоприношение: на первый год в жертву принесли волов, но это не помогло; не улучшились урожаи и на следующий год, когда были совершены человеческие жертвоприношения. На третий год вожди на собрании в Упсале решили, что голод — от Домальди, и высказались за то, чтобы принести его в жертву; конунга умертвили и его кровью омыли алтарь. После этого, при сыне Домальди, в стране царили добрый урожай и мир.
При одном из последующих конунгов, Олаве Лесорубе, опять из-за неурожая начался голод, причем Снорри, с одной стороны, объясняет это вполне рациональными причинами — притоком населения, так что земля не могла всех прокормить, — а с другой стороны, указывает, что конунг мало занимался жертвоприношениями и это не нравилось шведам, привыкшим приписывать своему конунгу как урожаи, так и недороды. Они считали, что виновником голода является конунг Олав, и умертвили его в собственном его доме, принеся его в жертву Одину «ради урожая» 62, гл. Самым счастливым из конунгов в отношении урожаев считался конунг Хальвдан Черный, и после его гибели жители всех областей просили, чтобы тело его погребли в их земле, «ибо они верили, что у тех, кто им обладает, будут хорошие урожаи». С общего согласия тело Хальвдана разделили на четыре части: голову погребли в кургане в Хрингарики, а другие части по жребию распределили между прочими областями Уппланда и тоже похоронили в курганах, и все эти курганы названы именем Хальвдана. Время может быть «добрым» и «недобрым», существует уверенность в его качественной неоднородности. Эта способность государя не зависит от его личных качеств, а носит магический характер. Самая власть понималась как сакральная: конунг находится в особых отношениях с высшими силами, поэтому благотворное воздействие на урожаи и время правитель мог оказывать не только при жизни, но и после смерти.
О вере скандинавов в человеческую способность при помощи богов воздействовать на время свидетельствует легенда о конунге Ауне, который, желая продлить свою жизнь, приносил Одину в жертву своих сыновей. Когда он заклал своего первого сына, Один пожаловал ему еще шестьдесят лет жизни, хотя Аун уже был стариком. По истечении этого срока конунг вновь принес в жертву сына и получил от Одина ответ, что он останется в живых до тех пор, пока будет приносить ему в жертву сыновей каждые десять лет. Так Аун заклал семерых сыновей и настолько одряхлел, что утратил способность передвигаться и его носили. Жертва восьмого сына дала ему еще десять лет жизни, но он уже не поднимался с постели. После принесения девятой жертвы Аун жил, питаясь из рожка, как младенец. У него оставался последний сын, но шведы воспротивились этой жертве, и тогда Аун умер 62, гл.
Едва ли нужно искать в этой легенде отражение мифа о Кроносе, пожиравшем своих детей. Тема воздействия на время и преодоления старости занимала скандинавов, создавших миф о яблоке, которое хранилось у богини Идунн: откусывая от него, асы возвращали себе молодость. Любопытно, что в легенде об Ауне не возникает вопроса о природе долголетия сыновей конунга, которые ведь тоже должны были жить чрезвычайно долго некоторые — более ста лет , для того чтобы стать жертвами своего жадного до жизни отца... Воздействие на время есть определенная форма отношения к будущему. О пророчествах и вещих снах речь впереди, но уже сейчас нужно подчеркнуть, что представление о способности видеть будущее, которой в сагах наделены многие люди, обусловливалось особым пониманием природы времени. Прошлое уже миновало, но при восприятии времени как циклического считалось, что когда-то оно возвратится вновь. Будущего еще нет, но вместе с тем оно уже где-то таится, вследствие чего провидцы способны его с уверенностью предрекать.
В этом отношении к будущему, как бы расположенному рядом с настоящим и прошлым, нет ничего специфичного для исландских саг, ибо такое же представление о времени лежит в основе понимания времени и судьбы многими народами. Но, как мы далее убедимся, тема будущего и способности прозревать его и предсказывать получает в королевских сагах новый смысл и выполняет важную роль в структуре латентно заложенной в них исторической концепции. В «Круге Земном», как и в других сагах, множество анахронизмов: отношения, сложившиеся явно в более позднее время, переносятся в прошлое. Не останавливаясь на рассмотрении этих ошибок, зададимся вопросом: чем вызваны анахронизмы? Снорри знает, что история несет с собой изменения, что жизнь человеческая неустойчива и преходяща. Но перемены, затрагивающие людей, мало касаются или вовсе не касаются хозяйства, быта, морали, права, социальных отношений. Как и другие средневековые историки, Снорри не замечает историчности всего существующего.
Время течет не во всех сферах жизни, человеческая драма разыгрывается на относительно неподвижном фоне; во всяком случае, эти декорации меняются мало и лишь в деталях. Ведь для древних скандинавов, как мы видели, время — это человеческая жизнь, форма существования рода людского. Тем не менее, опираясь в основном на то же восприятие времени, которое присуще сагам об исландцах, саги о конунгах несколько его изменяют в связи с необходимостью изображения более сложного сюжета, требующего новых хронологических рамок и большего внимания к времени. Время саг о конунгах уже не «родовое» и не «местное» касающееся событий в одной части Исландии , а «государственное», историческое. На протяжении периода, охваченного «Кругом Земным» с IX в. Естественно, что в сагах о конунгах возрастает чуткость по отношению к ходу времени. Длительность человеческой жизни, по новым верованиям, определяется не судьбой, многократно упоминаемой в «Круге Земном», а зависит от бога.
Конунг Инги, отвергая совет своих приверженцев не участвовать в битве с врагами и бежать, заявляет: «Пусть Господь решит, сколько еще должна продлиться моя жизнь... Прежние представления о времени сочетаются с новыми, согласно которым время сотворено богом. Что несет с собой время — прогресс или упадок? Это один из коренных вопросов, ответ на который определяет во многом характер всей культуры. Но этим формам миропонимания присущи во многом несхожие оценки течения времени. Языческое восприятие жизни опирается на миф, миф же предполагает возможность повторения изначального состояния, которому придается особая значимость. Это изначальное время когда был создан мир и заложены образцы поведения человека, возвращается при воспроизведении мифа, в моменты празднеств и жертвоприношений.
По сравнению с мифологическим временем, в котором сливаются отдаленное прошлое и вечность, текущее земное время представляется несамостоятельным, несамоценным. Поэтому лучшее время лежит в прошлом, нынешний же мир идет к упадку и концу. Необычайно интенсивно выражено это миропонимание в «Прорицании вёльвы» — самой замечательной из песней «Старшей Эдды», где сконцентрирована квинтэссенция древнескандинавской языческой философии. В противоречии с пессимистическим взглядом на судьбы богов и людей, обреченных на гибель, находится заключительная часть этой песни, обещающая обновление и возрождение мира, но это либо результат христианских влияний, либо проявление циклической концепции. Христианское понимание времени тоже отчасти опирается на миф и тоже связано с постоянным воспроизведением сакрального времени в таинствах и праздниках; и здесь земное время получает пониженную оценку в сравнении с вечностью, находящейся у бога. Но христианский миф — это миф, существенно преобразованный и насыщенный новыми элементами. Это понимание времени исходит из эсхатологии: будущее, конец света, несет с собой и расплату и искупление.
Пессимизм в отношении земной жизни сочетался у них с трансцендентным оптимизмом — человеческое время в конце концов растворится в божественной вечности. Если языческое мировосприятие протекает под знаком прошлого, поскольку мир осознается как вечное повторение прежде бывшего, то в христианском мировоззрении наряду с прошлым принципиальное значение приобретает также и будущее и время оказывается как бы «распрямленным» между сакральным прошлым творением мира и искупительной жертвой Христа и будущим концом света и вторым пришествием Спасителя. Выше упоминалась периодизация ранней истории Скандинавии, которая дана в «Прологе» к «Кругу Земному»: «век кремаций» сменяется «веком курганов». Но нигде Снорри не развивает другой периодизации, которая, казалось бы, должна быть куда более существенной с точки зрения христианина: время язычества и время торжества истинной веры. Именно такова была историческая схема всей средневековой церковной историографии, в особенности в Раннее Средневековье наряду с учениями о четырех монархиях и о возрастах человечества. Разумеется, в сагах о конунгах демонстрируется переход от язычества к христианству и выделяется центральный эпизод в этом развитии — правление и мученическая смерть Олава Святого, при котором христианизация одержала основные победы. И все же провиденциалистская концепция христианской историографии не получает в «Круге Земном» самостоятельного значения.
Ее можно заметить в речах отдельных персонажей, в ссылках на божью волю и в рассказах о чудесах святого Олава, которые должны свидетельствовать о всемогуществе Господа и о вмешательстве его в человеческие дела. Но все христианские эпизоды «Круга Земного» не включаются в ткань повествования сколько-нибудь органически и вряд ли определяют концепцию истории. Как мы далее увидим, в этой концепции языческий миф переплетается со своеобразно перетолкованными христианскими представлениями. В сагах широко используется мотив вещего сна и прорицания. Эти сны и пророчества образуют важный составной элемент саги и выполняют существенную функцию в системе ее изобразительных средств. Мотив провидения в будущее непосредственно связан с идеей правящей миром и человеческими жизнями судьбы, которой никто не может избежать и которая обнаруживает себя таким чудесным образом еще до того, как она реально наступит. Идея судьбы в свою очередь ведет к постановке коренных этических проблем: человек, знающий собственную судьбу, неизбежно вырабатывает свое отношение к ней, он должен смело встретить уготованную ему участь, и это знание окрашивает все происходящее в трагические тона.
Сны — это проявления судьбы. Они некоторым образом ниспосылаются человеку таинственными силами. Поэтому вещий сон герой саги видит обычно в критический момент своей жизни, когда судьба «близка», и в специфических условиях, благоприятствующих тому, чтобы пришел такой сон. Формы заглядывания в будущее в королевской саге приобретают дополнительный смысл. В отличие от саг родовых, где прорицания касаются индивидуальных судеб или, самое большее, будущего той или иной семьи, в королевских сагах они связаны с толкованием истории целого государства. В них предрекаются судьбы династии и королевства, а в отдельных случаях дается оценка дальнейшего хода истории. Таким образом, в форме предсказаний выявляется историческая концепция, лежащая в основе королевской саги.
Подобный способ осмысления хода истории связан с присущей жанру саги невозможностью прямого высказывания точки зрения автора.
Тем не менее книга создает настоящую картину духовной жизни древнего Севера. Книга скептическая, аналитическая, прибегающая к парадоксам, к обостренным формулам, ведет к большой сводной картине древней жизни. Картина создается не средствами живописания и вчувствования, а средствами остроумия и мысли — средствами «рассуждения». Думаю, так получилось потому, что автор уже с самого начала работы со всею живостью «вообразил», чем был древний Север, а все его анализы и скептические концепции создавались, чтобы дооткрыть этот синтетический образ, очистить его от чуждых ему привнесений.
Заключительная глава называется «Стоит ли возвращаться с того света? Стоит или не стоит, однако же один древний исландец все-таки вернулся и предстал автору этой книги, — случилось это в городе Рейкьявике, в отеле. Вся книга — путешествие из нашего века в исландскую древность. Привидение ив эпилога проделало обратный путь — из древности к нам. Вторым путешествием проверяется первое.
Автор имеет удовольствие выслушать от призрака сплошные подтверждения всему описанному им. Призрак и вызван был для дачи показаний, как свидетель. Надеюсь, что читатели не станут осуждать автора книги за его шутку. Она изящна, изобретательна и в конце концов выполняет серьезную роль, ибо для автора всего дороже, сходна ли Исландия, им построенная, с настоящей древней Исландией. Исландец, вернувшийся из своего века, поддерживает автора даже в том, что относится к собственной его, автора, современности, и притом к самой злободневной.
Он излагает свой взгляд на детективный роман, явственно совпадающий с авторским. Что защита истины и действительности поручена фантому, это всего лишь самая крупная из шуток, заключенных в этом эпизоде. Небольшая книга М. Стеблина-Каменского несомненно оставит след в науке, и даже не в одной, а в нескольких. Она принадлежит и наукам, и тому, что хорошо бы по-старинному назвать изящной словесностью.
Она займет ум всякого, кто размышляет над происхождением поэзии, над законами духовной жизни. Она посвящена древнейшим временам, и в ней нет ничего архаического. Для теории нет архаического материала, к какому бы материалу ни прикоснулась теоретическая мысль, она омолаживает всякий. Может быть и то, что перед лицом мысли предмет ее не имеет возраста, старинное теряет свою старинность. Изучение древних эпох истории и истории культуры образует как бы атомный отдел гуманитарной науки.
Здесь в открытом виде даны первоначала и вместе с ними первозаконы. Эти эпохи менее всего терпят голое описательство, — сам материал науки не столько дан ей, сколько ею же воссоздается, от исследователя требуется мысль, пытливость, догадливость, воображение и соображение. Не случайно мы так часто встречаем эти качества у ученых, посвятивших себя изучению ранних культур, и они налицо у одного из них, у автора «Мира саги». Книга эта по существенному своему характеру не может не стать популярной. Здесь играет роль далеко не одна только исключительная ясность изложения, свойственная ей.
Популярность лежит не в простоватости манеры и в многословии, как в это верят иной раз.
Позже в этот литературный жанр вошла также литературная тема рыцарства и традиции европейских легенд. В настоящее время концепция саги несколько изменилась, и серию книг также можно назвать сагой. Длинные рассказы, полные приключений и происшествий, тоже считаются сагами. В кино есть несколько популярных саг, таких как сага «Звездные войны» Star Wars и сага «Звездный путь». Сумеречная сага «Сумерки.
Она может охватывать несколько поколений или даже эпох, и позволяет автору рассмотреть различные аспекты темы, затронув множество персонажей и событий. Какие плюсы есть у саги по сравнению с другими жанрами? Сага предоставляет автору возможность создать глубокий и сложный сюжет, который может захватить внимание и увлечь читателя на долгое время. Она дает больше свободы и пространства для исследования персонажей, их развития и взаимодействия. Также сага позволяет рассмотреть тему с разных точек зрения и перенести читателя в разные временные и пространственные миры.
Какие сложности может возникнуть при написании саги? Написание саги может быть непростым заданием. Автору нужно тщательно планировать и хорошо продумывать сюжет, чтобы он был логически последовательным и увлекательным на протяжении всей истории. Также важно уметь поддерживать интерес читателя на протяжении долгого времени, чтобы он не потерялся в множестве персонажей и событий. Кроме того, сага требует от автора терпения и настойчивости, так как написание такого масштабного произведения может занять длительное время.
Может ли сага иметь разные жанры? Да, сага может включать в себя разные жанры. Она может начинаться, например, в жанре фэнтези, а затем перейти в научную фантастику или историческую драму. Многообразие жанров в саге позволяет автору исследовать разные стили и темы, создавая разнообразные и интересные сюжеты. Что такое сага?
Сага — это эпическое произведение, которое состоит из набора рассказов или историй, объединенных общей темой, персонажами или событиями. Она может быть как прозаическим романом, так и поэтическим эпосом.
Как написать сагу
Сага — это особый жанр литературы, который имеет древние скандинавские корни. большими полюсами. Ещё сага подавала пример поведения и воспитывала – не зря в "сагах о недавних событиях" герои жалеют о порче нравов – но эта её функция составителями не осознавалась. Нельзя сказать, что прозаические произведения в стиле саг были популярны в литературе более позднего времени.
Литературный ликбез 8
Влияние семейных саг на современную литературу Семейные саги внесли значительный вклад в развитие современной литературы. это один из видов былинного эпоса, который имеет особое значение в русской литературе и культуре. На этой странице вы могли узнать, что такое «сага», его лексическое значение.
Значение слова Сага
«Сага о Форсайтах» являет собой образец классической саги. Семейная сага — это особый жанр литературы и кинематографа, который описывает длинный период времени и многочисленные поколения одной семьи. САГА (др.-сканд. saga, от segja – сказывать), повествовательная прозаическая форма в ср.-век.
Литературный ликбез 8
Поэтическое сказание, легенда поэт. Студеный ключ играет по оврагу и, погружая мысль в какой-то смутный сон, лепечет мне таинственную сагу про мирный край, откуда мчится он. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Машиностроительная, хлопчатобумажная, фарфоро-керамическая промышленность. Торгово-промышленный музей. Большинство записей САГ относится к 13 в. Богиня, поющая о подвигах богов и героев", и которой черные вороны Одина открывают историю Прошлого и Будущего в древнескандинавской "Эдде". Теософский словарь.
Мид, перевод А.
Статические описания которые отсутствуют в «родовых сагах» подразумевают способность сделать мысленно срез потока времени в любой его момент, независимо от того, происходит ли какое-либо событие или нет, другими словами, подразумевают способность осознать, что все время что-то происходит, каким бы незаметным это ни было. Именно поэтому в «родовых сагах», т.
В историческом романе сознательно воспроизводится определенная эпоха. В «родовых сагах» все телескопировано: и быт, и право, и мораль, и психология. Сага так же отличается от исторического романа, как современный архитектурный памятник, построенный в стиле определенной прошлой эпохи, отличается от много раз перестраивавшегося древнего памятника.
В современных изданиях «родовых саг» принято в предисловии анализировать «хронологию саги» и сводить в хронологическую таблицу даты, полученные посредством такого анализа. Кое-что в таких таблицах, конечно, просто догадка или допущение. Но такие таблицы удается составить, так как в «родовых сагах» встречаются многочисленные датировки не только вроде «однажды утром», «на следующий день», «той же осенью», «через несколько зим», т.
Однако, конечно, в них никогда не бывает дат вроде «в 984 году» или «в начале десятого века». Наложение абстрактной хронологической сетки на события абсолютно чуждо «родовым сагам». Таким образом, составление хронологической таблицы событий, т.
Прямые характеристики довольно редки в «родовых сагах», и они не столько раскрывают личность, сколько наклеивают на нее на всю жизнь определенный ярлык. Качества, перечисляемые в этих характеристиках, в общем довольно стандартны. Однако внешние черты обычно более индивидуализированы, чем внутренние, и в то же время внешние качества всегда в какой-то мере соответствуют внутренним.
Характерно также, что важную роль играет упоминание о том, что данного человека любили, или, наоборот, не любили, т. Прямые характеристики всего чаще вводят тот или иной персонаж, реже они даются в середине рассказа, в особо важный момент его жизни, иногда приводятся и в конце рассказа о нем. Но в общем прямые характеристики отнюдь не обязательны в сагах.
Человек раскрывается в «родовых сагах» через его отношение к другим людям. Дело в том, что в сагах изображаются, в сущности, не отдельные люди, а определенный вид отношений между людьми, а именно распря, ее поводы, протекание и последствия. Если нет распри в тех или иных ее проявлениях, то нет и никакого рассказа в саге.
Внутренний мир отдельного человека сам по себе никогда не изображается в сагах. Отдельный человек никогда не бывает в сагах наедине с самим собой, не произносит монологов, не анализирует своих переживаний, не говорит о них. Он раскрывается только в том, как складываются его отношения с другими людьми в распре.
Ее обстоятельства описываются во всех подробностях, приводится дословно все, что было сказано людьми, рассказывается обо всем, что имело к ней отношение. Таким образом, и об отдельном человеке оказывается сообщенной масса фактов, и создается впечатление, что именно отдельный человек изображается. Но это, конечно, иллюзия.
На самом деле обилие фактов, сообщаемых об отдельном человеке, участвующем в распре, — это как раз результат того, что интерес к отдельной личности самой по себе отсутствовал. В «родовых сагах» как будто, как и в реалистических романах, изображаются частные лица в их частной жизни. Однако не говоря уже о том, что частные лица в «родовых сагах» не столько изображаются, сколько, как только что было сказано, оказываются изображенными, частные лица реалистического романа — это совсем не то, что частные лица «родовых саг».
Господствующая роль частных лиц в литературе — одно из крупнейших достижений нового времени. В средневековой литературе частных лиц, в сущности, не было. Персонажи средневековых литературных произведений — либо исторические лица, т.
Таким образом, в средневековой литературе индивидуализация и обобщение исключают друг друга. Бели персонаж индивидуален, то он исторический персонаж, или правда в собственном смысле слова, а не обобщение. Если же персонаж — результат обобщения, то он лишен индивидуальности, король вообще и т.
Между тем в литературе Нового времени стала возможной индивидуализация, которая в то же время и обобщение. Частные лица реалистического романа есть сочетание индивидуализации и обобщения. Основные предпосылки их появления в литературе — это, с одной стороны, возможность правды, которая осознается как вымысел, т.
В древнеисландском обществе, т. Таким образом, персонажи «родовых саг» не в большей мере частные лица, чем короли и полководцы средневековой литературы, или, Вернее, они одновременно и частные, и исторические лица, гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где, как в Исландии в «век саг», нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства. Автор романа, рассказывая о том или ином из своих персонажей, только в редком и совсем не типичном для романа случае — а именно в романе-биографии — имеет в виду некоторое реальное лицо.
Но даже и автор романа-биографии сознает, конечно, что, хотя канва его произведения — подлинные факты, само оно — лишь правдоподобный вымысел. Обычно же персонаж реалистического романа — это обобщение, результат отбора общего для многих реальных лиц, результат выделения типичного, т. Между тем те, кто писал «родовые саги», несомненно считали, что люди, о которых рассказывается в них, — это реально существовавшие люди, а не плоды художественной фантазии.
Однако здесь ошибки могли быть значительно крупнее, чем в отношении местностей: перепутаны имена людей, неправильно поняты родственные или другие связи между людьми, по-разному истолкованы их поступки и сами они представлены в более или менее выгодном свете, и таким образом их изображение превращалось фактически в художественный вымысел. Поэтому в «родовых сагах» все же есть типы: свирепые берсерки, коварные интриганы, злые колдуньи и т. Как правило, однако, они — второстепенные персонажи, и среди лиц, действующих в сагах, они — ничтожное меньшинство.
Основные же персонажи в «родовых сагах» сложнее и жизненнее, чем литературные типы. Это проявляется прежде всего в том, что их поведение и поступки не обязательно вытекают из их характера. Человек, явно трусливый по характеру, как Бьёрн из Леса в «Саге о Ньяле», проявляет большую храбрость.
Человек, явно благородный по характеру, как Флоси из той же саги, оказывается предводителем тех, кто совершает подлое преступление, — сожжение Ньяля и его семьи в их доме. Возможно известное внешнее сходство между объективностью «родовых саг» и некоторыми художественными приемами, применяемыми в современной реалистической литературе с целью создать иллюзию объективности. Один из таких приемов — он обильно представлен в произведениях Хемингуэя — заключается в следующем.
Трагические события или переживания изображаются не прямо, не через непосредственное восприятие автора, а косвенно, через сугубо прозаическое восприятие стороннего наблюдателя, который как бы не понимает трагичности того, что он наблюдает, и только регистрирует факты. Читатель, таким образом, оказывается в положении непосредственного наблюдателя сырых фактов действительности, как бы не подвергшихся художественной обработке, и сам воссоздает в своем воображении то, что скрывается за ними. Прозаическое восприятие стороннего наблюдателя служит стереоскопом, придающим наблюдаемому трехмерность в глазах читателя.
В «родовых сагах» действительно нередко переживания изображаются так, как будто автора совершенно не интересуют они сами по себе, он просто регистрирует их проявления или последствия наряду с прочими фактами. Однако отличие от художественного приема современной литературы огромно: в то время как в современной литературе тот, чье равнодушное восприятие служит стереоскопом, — фикция, плод осознанного авторства, в сагах — это сам автор, не сознающий своего авторства. Дело в том, что в сагах действительно объектом изображения были не переживания сами по себе, а события, переживания же оказывались изображенными только в той мере, в какой нельзя было описать события, не описывая в то же время и переживания.
Другими словами, изображение переживаний в сагах — всегда лишь побочный продукт изображения событий. Таким образом, объективность изображения переживаний в «родовых сагах» — результат того, что они не были объектом изображения. В этом, очевидно, и заключается сходство трактовки переживаний в сагах с современным художественным приемом, описанным выше: изображается как будто бы не то, что на самом деле объект изображения, и таким образом создается иллюзия объективности.
Можно поэтому сказать, что «родовые саги» настолько же объективнее самой реалистической литературы, насколько их авторы меньше осознавали свое авторство. Нередко из фактов, сообщаемых в саге, современный читатель мог бы заключить, что тот, о ком рассказывается, вероятно, испытывал романическое чувство. Однако на самом деле рассказчик не вкладывал в факты такого смысла.
Романическое чувство его совершенно не интересовало. По-видимому, романические переживания не только не казались чем-то достойным изображения, но и не было подходящих слов, которыми можно было бы их описать. В частности, у исландского слова?
В «родовых сагах» слово это всего чаще употреблялось во множественном числе для описания привязанности, которая развивается между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «родовых сагах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации.
Но именно поэтому в «родовых сагах» эти переживания оказываются более объективно изображенными, чем это возможно в романах. Таким образом, и в этом отношении «родовые саги» правдивее реалистических романов. Ни в одной «родовой саге» романические переживания не играют той роли, какую они обычно играют в романах.
Даже в «Саге о Гуннлауге» и «Саге о Кормаке», где они проходят через всю сагу, отнюдь не все подчинено их изображению. В «Саге о Гуннлауге» большое место занимает описание поездок героя в разные страны, а в «Саге о Кормаке» — описание поединков, и в обеих этих сагах роль романических переживаний заключается в основном в том, чтобы мотивировать распри. В романе Нового времени господствующая роль романических переживаний объясняется, конечно, возросшим интересом к человеческой личности.
В романах любовь — это способ изобразить личность и ее внутренний мир, т. В известном смысле можно сказать, что распри играют в «родовых сагах» такую же роль, какую любовь играет в романах. Но очень существенное различие между ролью распри в «родовых сагах» и ролью любви в романах заключается в том, что распри были действительно важнейшим из того, что происходило в свое время в Исландии, т.
Основная пружина действия в распрях, которые описываются в «родовых сагах», — это долг мести. Очевидно, что он был обусловлен не просто системой понятий таких, как «честь» и т. В обществе, в котором не было государственных институтов, обеспечивающих безопасность отдельных его членов, т.
Ему приходилось защищать себя самому с помощью своих родичей и друзей, т. Ущерб имуществу, членовредительство или убийство влекли за собой в таком обществе, как правило, месть. С возникновением государственных институтов месть, или самопомощь, уступила место государственной системе наказаний.
Враг стал преступником. В «век саг» их не было и в помине. Самопомощь господствовала, и основной ее формой была месть, т.
Подсчитано, что в распрях, упоминаемых в «родовых сагах», было 297 актов мести, большей частью кровавой, т. Но и тяжбы, как они описываются в «родовых сагах», были, по выражению одного исследователя, лишь «стилизованной местью». Тяжбу вел не судья, не представитель государства — такого представителя и не могло быть, — а сами тяжущиеся стороны.
Поэтому исход тяжбы обычно определялся реальным соотношением сил, а не большей или меньшей обоснованностью иска. Не случайно тяжба на тинге иногда превращалась в настоящее сражение, как это произошло в «Саге о Ньяле». Наконец, привести приговор в исполнение должен был сам истец или тот, кто за это по тем или иным причинам брался, иначе приговор оставался пустым словом.
Таким образом, самопомощь господствовала и в тяжбе. Для того чтобы кровавая месть была эффективной формой самопомощи, она должна была быть долгом, т. Поэтому убийство в силу долга мести — это совсем не то, что месть в современном значении этого слова.
Выполняя долг мести, человек не задумываясь рисковал собственной жизнью или жизнью близких, совершал далекие и трудные поездки, проявлял огромную выдержку, выжидая удобного случая, иногда в продолжение многих лет. В «родовых сагах» описываются случаи такой затяжной мести. Быстрое осуществление мести или ее осуществление в состоянии аффекта считалось плохим выполнением долга.
Напротив, чем более долгим было выжидание удобного случая, чтобы осуществить кровавую месть, чем больше выдержки проявил при этом человек и тем самым чем меньше он был в состоянии аффекта во время ее осуществления, тем лучше было выполнение долга. Когда аффект отсутствовал, выполнение долга выступало, так сказать, в чистом виде. Таким образом, убийство из мести вовсе не было проявлением жестокости, тем более что оно, как правило, было аналогично честному и открытому бою: убитым мог быть только мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или прикрытия, и днем, а не ночью, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же сам объявлял кому-нибудь о случившемся.
Раз убийство из мести осуществлялось независимо от чувств того, кто убивал, или даже вопреки им, кровавая месть могла быть направлена не на самого обидчика, а на его родича, домочадца или сторонника. Выбор того, кто становился объектом кровавой мести, определялся не его участием в нанесении ущерба, а его весом в глазах других людей, его опасностью в будущем или просто случайностью. Таким образом, кровавая месть могла быть направлена на человека, по отношению к которому у того, кто ее осуществлял, не было никакого чувства обиды, гнева или ненависти.
Важно было, чтобы общее количество убитых в распре оказалось с той и другой стороны одинаковым. Поэтому, если распря кончалась мировой, то производился расчет: убийство такого-то идет за убийство такого-то, рана такого-то — за рану такого-то и т. Разное число убитых и раненых могло быть компенсировано вирой.
Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийство из мести воспевалось в стихах, и она — одна из главных тем «родовых саг».
В литературе о «родовых сагах», как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, — правда художественная и правда историческая — существовали и в сознании людей древнеисландского общества. Концепции развития «родовых саг» и оценки сущности каждой из них обычно сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик. В соответствии с этим рассказываемое в саге толкуется одним из трех способов: либо как историческая правда, и тогда сага анализируется методами исторической науки — устанавливается хронология событий, описываемых в саге, проводится сопоставление с показаниями других источников и т.
Приписывая наши представления о литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают «родовые сага» чем-то так же четко отграниченным, как и литературные жанры нашего времени, и нередко противопоставляют эти саги как «художественную литературу» некоторым другим сагам как «исторической литературе». Однако ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлении средневекового исландца. Ни «родовые саги», ни «королевские саги», ни «саги о древних временах» все эти названия возникли только в новое время не осознавались как особые жанры.
Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они нередко расположены вперемежку, а также в том, что в «родовых сагах» нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от «саг о древних временах» или «королевских саг», а в «королевских сагах» — вкрапления, ничем не отличающиеся от «родовых саг» или «саг о древних временах». Исследователи «родовых саг» уже второе столетие колеблются между «теорией книжной прозы» и «теорией свободной прозы» см. Слабая сторона «теории свободной прозы» — это, конечно, то, что она предполагает, с одной стороны, существование «записывателей», аналогичных современным собирателям фольклора, а с другой стороны, — в отношении устных саг — «авторов», аналогичных современным авторам.
Но «теория книжной прозы» в еще гораздо большей мере игнорирует характер авторства в «родовых сагах». Она предполагает известным то, что не может быть сколько-нибудь точно известно, — размеры авторского вклада в саге — и неизвестным то, что прекрасно известно, — форму «устной традиции, послужившей источником письменной саги» так сторонники «теории книжной прозы» называют устную сагу. Очевидно, что, будучи синкретической правдой, эта устная традиция не могла не быть повествованием с большей или меньшей примесью скрытого вымысла, т.
Сторонники «теории книжной прозы» говорят: надо исследовать только то, что известно, и игнорировать то, что неизвестно. Тем самым они, по существу, предлагают игнорировать происхождение письменной саги вообще. Особое внимание они уделяют датировке отдельных саг, т.
Это последнее различие они совершенно не замечают: слишком уж оно очевидно. Между тем в области датировки отдельных саг современным исследователям обычно не удается достигнуть достаточно убедительных результатов. Дело в том, что критерии, используемые в датировке «родовых саг», — заимствование из других письменных саг, упоминание лиц или событий, позднейших по сравнению с тем, о чем рассказывается в саге, и прочие «отражения времени написания» в саге, большая или меньшая «зрелость стиля» и т.
А заимствования из других письменных саг самый популярный критерий для датировки саг предполагает, кроме того, что автор саги был не только писателем-профессионалом, но и еще литературоведом-профессионалом или саговедом? Но еще гораздо менее убедительных результатов достигают исследователи, пытающиеся определить, кто был автором той или иной «родовой саги». Это и понятно: ведь такие попытки целиком основаны на молчаливом допущении, что у каждой из этих саг был совершенно такой же автор, как и у литературных произведений нашего времени, т.
Недопущение это находится в вопиющем противоречии со всем, что известно об авторах в отношении «родовых саг», и, в частности, с тем, что неизбежно обнаруживается в исследованиях, основанных на этом допущении. Группу, отличную от «родовых саг», образуют саги о событиях более недавнего прошлого по отношению ко времени написания , чем то, которое описывается в «родовых сагах». Большая часть таких саг собрана в компиляции, которая называется «Сага о Стурлунгах» Стурлунги — знатный исландский род, к которому принадлежал, в частности, Снорри Стурлусон.
В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о событиях с 1117 по 1266 г. Название это, однако, — недоразумение. В сагах этих описывается отнюдь не эпоха, современная их написанию, как в реалистических романах Нового времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которому посвящены «родовые саги».
Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем. Правда, автор реалистического романа о современности тоже может иметь в виду то, что «случилось в недавнем прошлом».
Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда, и время в нем фиктивное, параллельное реальному историческому времени. Автор романа, говоря «случилось в недавнем прошлом», вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом, а только, что оно могло бы случиться в настоящем. Между тем в эпоху, когда писались саги, такого повествования о настоящем вообще не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе.
Саги — это рассказы, в которых описываются героические подвиги, события и легенды, происходившие в древности в Скандинавии. Однако, саги не только сохраняют информацию о прошлом, но и являются важной частью культурного наследия народов Северной Европы. Особенностью саги является не только содержание, но и способ изложения. Рассказы в сагах представляются в виде комментариев или рассуждений автора, которые дополняют основное действие. Это добавляет повествованию эпический характер и помогает создать глубокое погружение в историю и образы персонажей.
Она является одним из важнейших источников информации о древнескандинавском обществе и менталитете, а также представляет собой уникальную форму художественной литературы», — подчеркивает литературовед Яна Иванова. Саги были созданы на протяжении многих веков и охватывают разные периоды и события. Важным элементом саги является ее продолжительность — многие саги имеют многочисленные главы и отличаются большим размером. Также, саги обычно содержат богатую галерею персонажей, каждый из которых имеет свою уникальную судьбу и задачу, которую они находятся решать на протяжении всего повествования. Примером саги является известная «Сага о Гретти Сильном» Grettis saga , которая рассказывает о приключениях отважного викинга Гретти.
Сага о Гретти с Лапспарсфьордом Неизвестен Сага о Гордии с брамом Крафа Неизвестен Главные черты саги Чрезвычайные приключения: Сага обычно рассказывает о героях, которые переживают захватывающие и часто опасные приключения. Эти события могут включать путешествия, битвы, похищения и другие эпические сцены. Широкий временной диапазон: Одной из ключевых особенностей саги является то, что она охватывает длительный период времени. Это может быть представлено в форме нескольких поколений или даже веков, чтобы показать эволюцию героев и их рода. Многочисленные персонажи: В саге обычно появляется большое количество персонажей, каждый из которых играет свою уникальную роль в истории.
Это может быть сложно следить за каждым персонажем, но это создает богатство и глубину сюжета. Битвы добра и зла: В саге часто присутствует битва между добром и злом, где герои сталкиваются с могущественными врагами и преодолевают невероятные испытания. Этот конфликт может быть представлен как на физическом, так и на метафорическом уровне. Исторический и культурный контекст: Саги часто вписываются в определенный исторический или культурный контекст, что помогает читателям лучше понять мир, в котором происходят события. Это также может содействовать развитию основных тем и символов.
Эпическая история в саге Сага — это одна из разновидностей эпической литературы, в которой рассказывается об особых событиях и героях. Часто сага представляет собой длинный эпический роман или цикл рассказов, охватывающий большой период времени. Сага часто строится в виде серии связанных историй, которые вместе создают обширный и комплексный мир. Как правило, сага рассказывает о судьбе героев и их сражениях, включая битвы, политические интриги и любовные истории. В саге часто присутствуют персонажи, которые являются представителями разных поколений.
Их судьба и действия могут быть связаны и зависеть друг от друга. Таким образом, сага часто охватывает несколько поколений, позволяя читателю следить за эволюцией персонажей и развитием их семейных линий.
От эпического фэнтези до научпопа: гид по литературным жанрам
| Что такое сага в литературе: определение, кратко и понятно | это жанр эпической литературы, в котором рассказывается история героических подвигов и жизненный путь главных персонажей на протяжении нескольких. |
| Введение в концепцию саги | Кроме значения слова «сага» в словарях, рекомендуем также ознакомиться с примерами предложений и цитат из классической литературы, в которых употребляется слово «сага». |
| Что такое сага? - Мир викингов | У саги есть еще одна художественная особенность, которая для исландской поэтики саги является основной, а у современных авторов саг не встречается никогда. |
Сага в литературе: основные характеристики и сокращенное объяснение
| Что такое сага в литературе определение кратко | И основную массу этой литературы составляют саги. |
| что такое сага в литературе определение кратко | Сага – это особый жанр в литературе, который отличается своими уникальными особенностями и жанровыми чертами. |
| Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги | Обычно в сагах рассказывается о прошедших событиях, что привносит особое своеобразие в стиль повествования. |
| Что такое сага? | Особенности саги обусловлены специфическим местом, которое она занимает на грани между фольклором и литературой. |
Сага - Saga
одна из повествовательные жанры, и это обычно в прозе, хотя есть некоторые саги в стихах. Обычно в сагах рассказывается о прошедших событиях, что привносит особое своеобразие в стиль повествования. это длинное рассказное произведение, обычно эпического характера, которое рассказывает об истории и приключениях героев на протяжении длительного времени. Определение саги в литературе состоит в том, что это длинное эпическое произведение в прозе, в котором описываются события и действия героев, связанные с мифологией, историей и культурой народа, к которому принадлежит автор саги. это форма повествования в литературе, кино и других искусствах, которая охватывает большой период времени и представляет эпическую историю или серию событий. Сага – это особый жанр эпической литературы, который имеет глубокие исторические корни.