19 (31) марта 1814 года русские войска во главе с императором Александром I триумфально вступили в Париж. После трехмесячного пребывания русских войск в Париже город совсем не пострадал от иностранного присутствия, и это неоднократно подтверждалось французскими историками и писателями.
30 марта — день казачьей славы
«Триумф русской армии в Париже» Сергея Трошина 30 марта (18 марта по старому стилю) 1814 года русские войска взяли столицу Франции Париж, победно завершив наполеоновские войны После разгрома 600-тысячной армии Наполеона в 1812 году русские войска перенесли войну в. Декабрист Николай Александрович Бестужев так описывает в своей хотя и художественной, но основанной на реальных событиях повести «Русский в Париже 1814 года» начало входа российских войск в Париж. 31 марта 1814 года русские войска в составе сил антифранцузской коалиции вступили в Париж.
Памятная дата военной истории России: 31 марта 1814 года русские триумфально вступили в Париж
Русские казаки в Париже в 1814 г. — пост пикабушника AlexKap2015. В 1814 году, считается, что посещал Париж после победы союзников над Наполеоном и создал по мотивам происходивших событий два масштабных офорта. И одной из самых значимых побед русского оружия стало взятие Парижа в 1814 году. Поскольку у русских военных не было проблем с деньгами, как раз накануне они получили жалование за всю кампанию 1814 года аж в тройном размере, щедрых молодых красавцев Париж встретил с распростертыми объятиями.
2024-04-01 210-летие вступления Русской армии в Париж (1814)
В одном строю вместе с казаками и гренадерами прошли прусские и австрийские части. Богдан Виллевальде - Колонны наши с барабанным боем, музыкою и распущенными знаменами вошли в ворота Сен-Мартен. Любопытное зрелище представилось глазам нашим, когда мы очутились у Итальянского бульвара: за многочисленным народом не было видно ни улиц, ни домов, ни крыш, все это было усеяно головами, какой-то вместе с тем торжественный гул раздавался в воздухе. Это был народный ропот, который заглушал и звук музыки и бой барабанов, - писал в своих воспоминаниях будущий декабрист, майор Николай Лорер.
Француженки забрасывали чубатых казаков цветами, дарили многообещающие улыбки бравым гусарам и драгунам, а ведь еще несколько часов назад за Париж шла жестокая битва. В ней погибли свыше 12 тысяч французских, прусских и русских солдат. После битвы при Арси-сюр-Об Наполеон попытался зайти в тыл союзников, но Александр I уже окончательно решил идти прямо на Париж.
Путь 100-тысячной союзной армии загораживали только маршалы Мармон и Мортье, у которых в строю было около 25 тысяч человек.
В шесть часов утра 30 марта 1814 года наступление на Париж началось. Одновременно генерал Николай Раевский с 1-м пехотным корпусом и кавалерией Палена пошёл на штурм высот Роменвиля. Постепенно подтянулись и пруссаки Блюхера. Кроме боевых действий была предпринята психологическая операция. Император Александр I послал парламентёров и предложил французам капитулировать, написав в ультиматуме «волею или неволею, на штыках или церемониальным маршем, на развалинах или в чертогах, но сегодня же Европа должна ночевать в Париже». Однако русских парламентеров атаковали, и они едва уцелели. Французы отчаянно оборонялись и переходили в контратаки, чтобы продержаться до подхода Наполеона или получить помощь от 700-тысячного Парижа.
Однако численное преимущество русской армии и союзников давало о себе знать. К 11 часам 30 марта русские и прусские корпуса приблизились к высотам Монмарта. По свидетельству барона Мюффлинга, увидев превосходство вражеских сил, командующий французской обороной Жозеф Бонапарт трусливо бежал с поля и защитники Парижа оказались без штаба. Сражение за Париж стало в военной кампании 1814 года одним из самых кровопролитных для союзной армии. Союзники Россия, Пруссия, Австрия, Англия, Швеция и за один день 30 марта боёв с наполеоновской армией потеряли более 8 тысяч солдат, из них более 6 тысяч были русскими солдатами. Это было самое кровопролитное сражение Французской кампании 1814 года, определившее судьбу французской столицы и всей империи Наполеона. После напряжённых боёв к полудню 30 марта русские артиллеристы заняли господствующие высоты на подступах к французской столице.
Поникни, Галлия, главой! Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья Грядет с оливою златой. Ещё военный гром грохочет в отдаленье, Москва в унынии, как степь в полнощной мгле, А он — несёт врагу не гибель, но спасенье И благотворный мир земле. Воспоминания в Царском Селе. Парижские аристократы и простолюдины были поражены добротой русских солдат и казаков, которые разбили палатки на Елисейских полях, в центре Парижа. Добродушные казаки позволяли парижским ребятишкам влезать себе на плечи. Царский двор и генералитет посещали балы, которые давала в их честь французская знать. Впоследствии Александр Павлович рассказывал князю А. Голицыну: «Наше вхождение в Париж было великолепное. Всё спешило обнимать мои колена, всё стремилось прикасаться ко мне, народ бросался целовать мои руки, ноги. Хватались даже за стремена, оглашали воздух радостными криками, поздравлениями. Но душа моя ощущала другую радость. Она, так сказать, таяла в беспредельной преданности Господу, сотворившему чудо Своего милосердия… Словом, мне хотелось говеть и приобщиться Святых Тайн, но в Париже не было русской церкви. Милующий Промысел, когда начнёт благодетельствовать, тогда бывает безмерен в своей изобретательности; и вот, к крайнему моему изумлению, вдруг приходят ко мне с донесением, что столь желанная мною русская церковь явилась в Париже: последний наш посол, выезжая из столицы Франции, передал свою посольскую церковь на сохранение в дом американского посланника…» 25 марта 7 апреля , в день Благовещения Пресвятой Богородицы, государь после всенощной исповедовался, «прося у всех прощения с великим и трогательным смирением», по свидетельству очевидца. Рядовой лейб-гвардии Семёновского полка И. Галченко 29 марта И апреля , в первый день Святой Пасхи, в 12 часов дня на площади Конкорд, на которой кончил жизнь несчастный Людовик XVI, состоялось молебствие за последние победы союзных войск и за взятие Парижа. Сам Александр Павлович так описывал это событие в беседе с князем А.
Наполеон был отправлен в почётную ссылку на остров Эльба в Средиземном море. Предыстория: 29 марта 1814 года союзные войска, большую часть которых составлял русский контингент, подошли к Парижу. За оборону города отвечали маршалы Мортье, де Монсей и де Мармон при общем руководстве брата Наполеона Жозефа Бонапарта. Во главе Союзных войск стояли император Александр I и генерал М. Барклай-де-Толли от Российской империи , а также прусский фельдмаршал Г. Во время сражения Ж. Бонапарт покинул столицу, предоставив руководство сражением и возможной капитуляцией маршалам де Мармону и Мортье. В ночь с 30 на 31 марта была подписана капитуляция, в которой де Мармону удалось отстоять возможность отвода французских войск из Парижа. Картина неизвестного художника с оригинала И.
210 лет назад союзные войска взяли столицу Франции
Декабрист Николай Александрович Бестужев так описывает в своей хотя и художественной, но основанной на реальных событиях повести «Русский в Париже 1814 года» начало входа российских войск в Париж. В этот день в 1814 году русские войска и их союзники вступили в Париж. Похищение в Париже 25 января 1930 года один проживавший в Париже русский эмигрант получил короткую записку с предложением о встрече. В этот день в 1814 году русские войска и их союзники вступили в Париж. Русские взяли Париж, но французы не выучили урок 1814 года.
Мгновение великой славы: 205 лет назад русские войска вошли в Париж
англичан, попутно защищая от уничтожения чахлые европейские монархии. К довершению двухлетних побед, недоставало Русским только быть в Париже; до сей желанной минуты нельзя еще было насладиться плодами столь многих кровопролитных битв, завоеванных крепостей и ниспроверженных Царств. 31 марта 1814 года русские войска торжественно вступили в сдавшийся Париж. очерк российского писателя и художника Николая Александровича Бестужева (1791-1855). Париж охвачен войсками и вот-вот окажет сопротивление врагу.
Русские в Париже в 1814 году: освобождение или оккупация?
Офицеры роились на дороге; различные толки и шумливая радость были на устах каждого. Одни готовились праздновать в Париже конец кампании и удовольствиями этой столицы заплатить за труды и лишения кровавой двухлетней войны; другие думали напротив, что это раннее торжество напрасно без уничтожения остальных способов Наполеона, и что будущее грозит новыми опасностями. Последнее могло оказаться верным, кто знал характер Наполеона, дух его войск, и соображал с этим известие о приближении французских сил, разнесшееся по всему лагерю. Уже было семь часов утра, как показался от заставы С. Мартен кто-то верхом; за ним ехал трубач, и когда он приблизился к голове колонн, то сошел с лошади. Это был человек высокого роста, приятной наружности, но бледный и сильная грусть явно выражалась на его лице.
На нем был синий сюртук, застегнутый сверху донизу и шляпа с черным плюмажем. Лицо его было знакомо многим из гвардейских офицеров. Казалось, эти слова пробудили национальную гордость француза: он поднял голову, отступил на шаг, расстегнул сюртук, из-под которого блеснул шитый мундир, и сказал: — Не знаю, все ли то может случиться, что предполагается?.. В это время Ермолов, вышед из своей палатки, увел с собою гостя, который вскоре отправился в главную квартиру государей; но менее нежели чрез час он уже ехал назад и вид его был еще печальнее прежнего [12]. Наконец император с королем прусским приехали и осмотрели все войска.
Русские точно были в новой амуниции и не только исправность, но даже щеголеватость отличали ряды русских героев. Никакой на свете солдат не имеет столько способности, чтобы помочь самому себе, как русский. Командные слова полетели из уст в уста по всей линии, барабан дал знак к маршу; войска тронулись, заколебались и потекли рекою. Колонны их, следуя в мерных промежутках, скрывались в предместий одна за другою, как волны, которые бьют и подмывают оплот, противопоставленный их стремлению. Там, где собрано много людей в одном месте, каждая новость пролетает подобно электрическому удару.
Вчерашние известия о близости Наполеона, сегодняшние слова Коленкура были известны последнему флейтщику и когда дружный солдатский шаг начал отзываться гулом между стенами пустых домов оставленных предместий, когда запертые двери и окна, инде выломленные силою, или разбитые сундуки посреди улиц показали, что тут нет жителей, то солдаты, почитая это уже самим Парижем, начали поговаривать между собою потихоньку, «что этот вход в Париж похож на Наполеоново вступление в Москву». Такие разговоры, как пчелиное жужжанье разносились от головы до хвоста каждой колонны и передавались другим по мере той, как они вступали в улицы предместий. Наконец появились ворота С. Музыка гремела; колонны, проходя в тесные ворота отделениями, вдруг начали выстраивать взводы, выступая на широкий бульвар. Надобно себе представить изумление солдат, когда они увидели бесчисленные толпы народа, дома по обе стороны, унизанные людьми по стенам, окошкам и крышам!
Обнаженные деревья бульвара, вместо листьев, ломились под тяжестью любопытных. Из каждого окна спущены были цветные ткани; тысячи женщин махали платками; восклицания заглушали военную музыку и самые барабаны. Здесь только начался настоящий Париж — и угрюмые лица солдат выяснились неожиданным удовольствием. Между тем развернутые взводы подвигались посреди народа, который теснился, раздавался на стороны, но беспрестанно скоплялся впереди в таком множестве, что солдаты должны были укорачивать шаг, а задние взводы останавливаться, чтоб не набежать на передних. В одну из таких остановок первого взвода…ского полка, у самых ворот, офицеры задних отделений забежали вперед посмотреть, что тут делается.
Тут стоял караул только что утвержденной национальной гвардии, и как эта служба была слишком нова для миролюбивых граждан, то насмешливая молодежь, судя по сравнению, перебирала весь фронт, смеючись над неуклюжестью непривычных ратоборцев. Один из офицеров подошел к фронту и вступил в разговор с гражданином, который казался ему неловчее других под ружьем и сумою. С злым намерением спросил он его фамилию, но изумление его не имело границ, когда тот подал карточку со своим адресом: это был славный живописец Изабе [14]. Войска двинулись опять. Перед одним из взводов этого полка шел знакомый уже нам немного поручик Глинский, герой этого рассказа, но не этой главы, посвященной героям истории.
Ему едва минуло 20 лет и свежесть молодости, соединенная со стройностью рослого стана и красотою лица, возбуждали всеобщее удивление французов. Каждый шаг взвода стоил ему просьб, убеждений и даже угроз штыками; любопытные беспрестанно перебегали дорогу, забегали вперед, чтобы больше любоваться русскими гренадерами и красивым их офицером. Бездна мальчишек бежала сбоку, спереди и со всех сторон, одни верхом на палочках, подражая казакам; другие подле солдат шагали вместе с ними под музыку. Несколько раз бедный Глинский был останавливаем за шарф; однажды какая-то старушка бросилась ему на шею и расцеловала в восхищении. Те же сцены повторялись и в других взводах — и толпы народа, следуя за ними, теснились, толкались, давили одни других, кричали, шумели и снова задвигали дорогу себе и взводам.
Вступление союзных государей было таким событием, какого ни древность, ни современная история не могут представить. Предшествуемые эскадроном лейб-казаков, государи тихо подвигались посреди копления и криков громад народных. Нельзя представить энтузиазма, доходившего даже до исступления к победителям. Париж, сравненный одним писателем с океаном и домы его с волнами, которые окаменели и остались недвижимы, теперь походил на живое море: оно двигалось, текло, колыхалось и волны его ожили, кипя, переливаясь и крутясь народом, покрывшим домы до самого верха, — в то время как земля стонала протяжным гулом от бури, его всколебавшей. Союзники, возникшие для парижан будто из недр земных — так мало они были приготовлены к их появлению; русские, которых они нашли вовсе не такими, как воображали; стройность их полков, блестящая щеголеватость офицеров, говоривших с жителями их языком, красота русского царя, миролюбивые его намерения, кротость в войсках, какой не ожидали — все это было так внезапно для парижан, так противоположно тому, что они привыкли воображать, что появление союзников в стенах столицы стало для побежденных таким же торжеством, как и для победителей.
Везде раздавались крики: «Да здравствуют государи! Да здравствуют освободители!.. В эту минуту крики: да здравствует Александр! Карла визжал изо всех сил. Близко подле мельника два человека, порядочно одетых, вдруг закричали: да здравствуют Бурбоны!
Впервые раздались эти звуки между народом, который вовсе не был приготовлен к мысли о Бурбонах: толпы зашумели, чтоб уняли этих крикунов, ближайшие тянулись к ним с кулаками, дальнейшие нагибались уже за каменьями, как вдруг пронзительный голос горбунчика покрыл все голоса вопросом: — Что это за белая перевязка у союзников? Все думали угодить этим союзникам, хотя в это время никто из них не помышлял еще о Бурбонах!.. Толпы волновались и кружились; давили друг друга, бросались под ноги лошадям государей, останавливали, осыпали поцелуями конскую сбрую, ноги обоих монархов и почти на плечах несли их до площади Людовика XV, где они остановились на углу бульвара видеть, как будут проходить войска. Площадь захлынула народом, едва оставались для прохода взводов места, охраняемые казаками. Цвет парижского общества, тысячи дам, окружали и теснили со всех сторон государей.
Военные султаны, цветы, колосья и перья дамских шляп колыхались, как нива. У каждого из адъютантов, у каждого верхового стояли на стременах дамы, — один казак держал на седле маленькую девочку, которая, сложив ручонки, глядела с умилением на императора, у другого за спиною сидела прекрасная графиня де Перигор [19] , которой красота, возвышаемая противоположностию грубого казацкого лица, обращала на себя взоры всей свиты государей и войск, проходивших мимо с развернутыми знаменами, с военною музыкою, с громом барабанов, в стройном порядке, посреди непрерывных и оглушающих кликов народа. Русские более всех внушали энтузиазма: наружность всегда говорит в свою пользу и рослые гренадеры, красивые мундиры, чистота, как будто войска пришли сию минуту из казарм, а не из дальнего похода; необыкновенная точность и правильность их движений, а более всего противоположность народной физиономии с фигурами австрийцев и прусаков, обремененных походною амунициею, изумляла французов. Они не верили, чтоб северные варвары и людоеды были так красивы; они были вне себя от восхищения, когда почти каждый офицер русской гвардии учтиво удовлетворял их любопытству, мог с ними говорить; тогда как угрюмые немцы, ожесточенные противу французов, сердито отвечали на все их вопросы: Ich kann nicht ferstehen!.. Партия роялистов, разъезжавшая целое утро с белыми знаменами и белыми кокардами, ободренная кликами за Бурбонов во время шествия войск, отправилась по городу, сопровождаемая множеством народа, который увлекается всякою переменою; они сбивали вензеля Наполеоновы, ломали императорские гербы, наконец явились на Вандомской площади.
Там они отбили дверь, ведущую на колонну Наполеонову; множество людей взобралось на салый верх статуи, они неистовствовали; сбили изображение победы, бывшее у него в руке, заложили за шею статуи веревку, сбросили другой ее конец вниз, запрягли несколько лошадей и при бешеных криках: «a bas le tyran! Вскоре по городу пошли смешанные патрули союзных войск и национальной гвардии. Порядок был восстановлен — и на этот раз изображение великого человека было избавлено от поругания. Союзники в ту же ночь были почти все размещены по казармам. На другой день офицерам выданы билеты на постой и с этого времени начинается наш настоящий рассказ.
Жермен, офицеры всех полков, там квартировавших, получили от своих полковников билеты на постой в городе. Полковник гвардии…ского полка, один из тех, которых мы третьего дня видели у бивачного огня на горе Шомон и у которого Глинский служил в полку поручиком, был необыкновенно добрый человек, с положительным умом и твердым характером, неискательный и нетребовательный. Он получил изрядное образование, но по светски и по настоящим обстоятельствам оно было недостаточно, потому что он не говорил ни на каком иностранном языке, хотя и читал на двух или трех. Он стыдился этого недостатка, тем более, что французский язык был необходимою вещью для гвардейского офицера, а особенно теперь, в Париже. Из всех офицеров своего полка он наиболее любил Глинского как юношу, порученного ему отцом, как человека с прекрасными качествами, которые он употреблял не для того только, чтобы блистать ими подобно многим из товарищей, но для приобретения новых развитии своим способностям.
Всю кампанию Глинский пользовался расположением своего полковника и вполне заслуживал его. Мне назначили постой в самой модной части города, у какого-то знатного и богатого маркиза. Каким же образом я отниму у вас квартиру? Вы молоды: небольшое принуждение не должно быть вам тяжело, тем более, что у вас на первый раз готово порядочное знакомство. А я каким образом познакомлюсь?
Возьмите билет и веселитесь в Париже. Глинский благодарил доброго полковника как мог. Молодому человеку лестно было с первого дня вступить в лучшее общество Парижа и, следовательно, воспользоваться всем, что могло ему представить любопытного и приятного эта столица вкуса и роскоши. С веселым сердцем отправился он искать своей квартиры и первый попавшийся навстречу мальчик повел его в предместие С. Жермен, в улицу Бурбон, как значилось в его билете.
Кто бывал в Париже, тот, конечно, припомнит положение улицы Бурбон, первой вдоль берега Сены и где все почти домы знатнейшей парижской аристократии построены наподобие дворцов, имея с одной стороны обширный двор, а с другой сад. Огромный дом маркиза Бонжеленя, у которого Глинский остановился с провожатым, был подъездом на улицу и составлял с флигелями подобие буквы П. Великолепные железные сквозные ворота затворяли большой двор; перед домом, сзади которого, до самой набережной Сены, простирался довольно пространный сад. По обе стороны ворот, в колоннаде, их составлявшей, были небольшие флигеля, из которых в одном помещался привратник с женою. Оба они выглянули в свое оконце, когда Глинский спросил: дома ли маркиз, и оба в один голос отвечав утвердительно, выскочили под ворота; муж проводить гостя с низкими поклонами наверх, а жена пересказать всей дворне, что к ним зашел какой-то иностранный офицер.
Русский на другой день вступления в Париж, имеющий надобность до маркиза, в ту же минуту был допущен. Его провели чрез ряд богато убранных комнат, увешанных картинами лучших мастеров; наконец в кабинете увидел он маленького сухого черного человечка, зашитого во фланель с головы до ног, в папильотках и который торопился надевать кое-как сюртук, чтобы принять гостя. Это был сам маркиз, который побежал с извинениями, что принимает в таком наряде потому только, что не желал заставить дожидаться офицера армии победителей ни одной минуты. После нескольких учтивостей, он спросил Глинского, по какому случаю обязан счастьем видеть его. Слова: русский, старая гвардия, заставили маркиза поднять брови и воскликнуть с видом удовольствия: «Офицер старой гвардии!
Милости просим! Потом, как бы желая поправить свое восклицание, он продолжал: «Милости просим! Ваше имя? Glinsky, — сказал маркиз, подавая руку, — с этой минуты вы узнаете, могут ли французы равняться с вами, русскими, в гостеприимстве, о котором так говорят много. Теперь позвольте мне на минуту оставить вас, чтоб кончить свой туалет и потом показать ваши комнаты.
Г-н Дюбуа, прошу вас занять г. Глинского, нашего гостя домашнего, пока я оденусь, — сказал старик вошедшему человеку средних лет. Глинский, рекомендую вам друга нашего дома, г-на Дюбуа; мы живем вместе. По-видимому, новопришедший восхищался гораздо менее маркиза приходом союзников в Париж и помещению русского офицера под одною с ним крышею. После некоторых сухих и принужденных приветствий он стал к окну, сложа руки.
Это был человек лет сорока, замечательной физиономии, которая делалась еще выразительнее от черной перевязки, закрывавшей половину его лба. Крест Почетного легиона висел на его петличке. Видно было, что трудная жизнь оставила следы свои: складка между бровями, преждевременные морщины, впалые глаза и бледные щеки обнаруживали следы пылких страстей. Но, несмотря на это, невзирая на обезобразившую его черную повязку, черты лица его имели приятное выражение. От Глинского не укрылось ни одно из этих обстоятельств; ему понравился этот человек, несколько раз он старался заговаривать с ним, но сухие, хотя учтивые ответы обезохотили его продолжать попытки.
Он замолчал и обратил взоры на большой женский портрет, один только висевший во всей комнате. На нем изображена была во весь рост очень молодая, необыкновенно прелестная особа, сидевшая в саду под деревом. Есть лица, привлекающие к себе внимание, от которых нельзя отвесть глаз и которые тем кажутся совершеннее, чем долее на них смотришь. Перед Глинским было такое лицо. Во всех чертах, в улыбке, в больших глазах светилась прекрасная душа и очарование прелести тем было совершеннее, что в каком бы положении зритель ни находился, глаза портрета глядели прямо на него — и тот, кто однажды почувствовал впечатление этого взгляда, не решался прервать удовольствия, так сказать, упиваться этими неизъяснимо приятными взорами.
Долго стоял Глинский, задумавшись перед картиною, наконец спросил у Дюбуа, чей это портрет? Дюбуа посмотрел пристально на Глинского, улыбнулся и сказал: «Графиня лучше своего портрета». Глинский обратился снова к портрету: «какое несчастие, — думал он, — быть лишену сообщества такой женщины! Он одет был в щегольской фрак, сшитый по последней моде, во всей одежде была изысканность, тем более видная, что замечалось желание соединить достоинство со щегольством и старость прикрыть модою. Голова была завита и густо напудрена, воротник рубашки подымался выше ушей и закрывал щеки, так что от всего лица только и видны были торчащие серые брови, сверкающие черные глаза и сухой орлиный нос.
Две худые и костлявые ноги, заключенные в лосиное исподнее платье и в сапоги с отворотами и шпорами, походили более на чубуки, нежели на то, что называется у других людей ногами. На груди висел лорнет, в руках был хлыстик. Бедная Эмилия с тех пор успела уже овдоветь! В двадцать лет быть вдовою ужасно! Густые его брови сдвинулись, скорбная мысль выразилась на лице; он взял табакерку, понюхал табаку и, как бы опомнясь, сказал: — Извините меня, когда я вижу кого-нибудь перед портретом, сердце у меня сжимается!..
Теперь пойдемте: я покажу сам ваши комнаты. Они сошли в нижний этаж, где одна половина определена была Глинскому. Вот видите, г. Глинский, эти окна у нас на двор, а те в сад, двери в него из вашей большой залы и одни только во всем доме.
Результатом Отечественной войны 1812 года стало почти полное уничтожение армии Наполеона, где служила почти вся Европа.
Армия собралась, чтобы воздать благодарность Господу за эту победу. На берегу Сены был установлен помост с алтарём.
Вокруг выстроились войска. На помост поднялся русский император Александр I в сопровождении прусского короля и православных священников. Пехотинцы обнажили головы и опустились на колени. Кавалеристы опустили вниз свои сабли. Священники в золотых ризах начали торжественное богослужение. Зазвучали древние византийские мелодии и славянское пение. Эффект от красоты службы и благочестия русских был настолько велик, что французы, забыв о своём католическом вероисповедании, прониклись величием момента. Это писал император Александр I в своём письме в Петербург.
В соборах Кремля были устроены конюшни, возле иконостасов расстреливали мирных жителей, Новодевичий монастырь чудом не был взорван при отступлении французов: одна из монахинь сумела добраться до подожжённого запала и потушить его. Наполеон вывез из Италии великолепную коллекцию античных древностей. Александр I не разрешил возвращать её обратно. В Париже русские ходили по дворцам и музеям, но ни один экспонат от их рук не пострадал и не был вывезен. Мало того: русским самим пришлось защищать от парижан исторические ценности: французы хотели снести поставленную в честь побед Наполеона Вандомскую колонну, но русские солдаты окружили её и не позволили этого сделать. На фото: Вандомская колонна -Уникальный случай, подобного которому не знает мировая история. Одним из героев войны с Наполеоном был граф Михаил Семёнович Воронцов — кстати, потомок первого московского тысяцкого, соратника князя Даниила Александровича. В Бородинском сражении граф лично участвовал в рукопашном сражении и получил штыковую рану.
Узнав о случившемся, французский император спешно направил к союзникам дипломата Армана де Коленкура с предложением о мире, с тем чтобы, усыпив бдительность противников, за три-четыре дня успеть собрать новые войска для решающей битвы. Нужно его оттуда выгнать. Поклянемся победить или умереть, отплатить за оскорбление, нанесенное Отечеству и нашему оружию! Военачальники заявили, что нападение вызовет отмщение союзников, которые в ответ сожгут Париж и предадут истреблению его жителей, число которых превышало 700 тысяч человек. Однако французский император не смирился с поражением и, вернувшись на родину, собрал новые войска, с которыми вступил в войну на территории Германии и Пиренейского полуострова с участниками Шестой антифранцузской коалиции: Россией, Англией , Пруссией, Австрией, Швецией , Испанией , Португалией и рядом небольших немецких государств. В 1813 году в ходе сражений фортуна склонялась то на сторону французского полководца, то на сторону его противников, численность армий которых все более увеличивалась. К концу года союзные войска очистили Германию и Испанию от наполеоновских частей и в январе 1814 года с разных сторон вторглись в пределы самой Франции.
Картина Жан-Батиста Полена Герена «Мармон как маршал империи» Советский историк Евгений Тарле отмечал: «Наполеон, по мере возрастания опасностей, становился все энергичнее. Еще в 1812 году маршалы видели некоторое как бы отяжеление, утомление Наполеона, ослабление его военного гения.