пишет в одной из своих последних колонок в Forbes декан экономфака МГУ Александр Аузан.
Александр Аузан: «Мы столкнулись с очень тяжёлым ущербом, который ещё не осознали»
"Инициатива в руках россиян": Гагин заверил, что Украине не победить в СВО. Александр Аузан о главных вызовах, перед которыми стоит цивилизация. Об этом «Правмиру» рассказал российский экономист, специалист по институциональной экономике и декан экономического факультета МГУ Александр Аузан. Финансовый аналитик Михаил Ханов и гость подкаста «Легкие Деньги» Александр Аузан, автор ряда научных трудов и учитель нескольких поколений университетских экономистов, поговорят о новом направлении в науке – о социокультурной экономике.
Эксперт МГУ Александр Аузан рассказал, что в результате СВО в России уменьшится бедность
В XXI веке все изменилось: проигравшие говорят, что мы не признаем этого президента, с выборами что-то нахимичили, и вообще мы идем не туда. Это наглядная демонстрация того, как сталкиваются два образа будущего, которые в данном случае были сформированы разными миграционными волнами. В прошлые века в США люди приезжали за свободой, а со второй половины XX века стали ехать за благосостоянием и социальными гарантиями, отсюда разная идеология, разные запросы к власти и конфронтация, которая поддерживается политическими партиями, так как на этих идеологиях строится их избирательная позиция. В чем ее корни?
Это два противоположных сигнала власти, при каких условиях мы хотим жить. Как результат, в стране почти нет качественных институтов, а власть маневрирует между коллективной Россией К-Россия , в качестве своей политической опоры, и индивидуалистической Россией И-Россия — как надеждой на экономическое развитие, потому что именно эта часть общества нацелена на развитие технологий и инноваций. Отсюда раскол, который мы наблюдаем сегодня.
Для И-России геополитический разлом — трагедия: потеря фронтирных бизнесов, коллег, друзей, вынужденный отъезд. Для К-России — долгожданный праздник, потому что за 30 лет постсоветского развития они вообще ничего не получили. А почему?
Потому что страна повернулась к Западу — вот в этом видят корень зла. Сегодня сильно расколоты Мексика и Турция. У этих стран, как и у России с Японией, два культурных ядра.
База была заложена во время экспансии молодого Запада: этим странам удалось сохранить национальный суверенитет путем перехватывания западных военных и управленческих технологий, культуры. Это заложило основу как для успеха, так и для последующих конфронтаций. В результате в странах образовались два сообщества: с ценностями, похожими на западные, и с абсолютно традиционными.
Англичанин сошел бы с ума, увидев такую конструкцию, но они эффективно работали: строились школы, больницы, куриальная демократия деление избирателей на несколько разрядов или курий по сословному признаку. Восточноазиатские модернизации научились использовать патриархальный коллективизм для экономического скачка. В Корее существует такой институт, как «чеболь» конгломерат фирм, контролируемый определенными семьями.
Страшный сон Apple — корпорация Samsung — выросла как раз из чеболя. Послушав западных советников, которые говорили им, что не надо брать родственников на работу, корейцы сказали — о, хорошая идея: низкие транзакционные издержки, ясно, кто кому подчиняется, — именно на клановых связях были построены десятки чеболей. Потом был кризис 1997 года, когда пришлось перестраивать систему и провести культурную революцию, после которой Samsung сделал скачок и стал конкурентом Apple.
Это как раз та схема, когда старое было использовано как драйвер для продвижения вперед. В экономике всегда есть процессы, которые стягивают. Сегодня очень эффективно эту работу ведут цифровые шеринговые системы.
Понимаете, мне кажется, что моя задача в данном случае как профессора Московского университета объяснить: «Братцы мои дорогие, посмотрите, как ландшафт у вас устроен. Смотрите, за этим холмом вас ожидает эта проблема, а там высовывается драконья голова такого свойства». Причем нельзя сказать, что с этим ничего нельзя поделать. Но это все риски, барьеры, которые надо брать в расчет.
Я бы даже сказал, что люди это берут в расчет реально — что переход к демократии гораздо дороже стоит, чем переход от демократии к автократии. Потому что, я вам скажу, для перехода в автократию что нужно. Например, если это электоральная автократия, нужно избрать вождя. Все ребята, мы наконец добились, у власти тот самый, кто нам нужен, дальше он будет думать за нас, решать за нас и все делать.
Американцы имеют такую систему институтов. Мне было интересно как институциональному экономисту, выдержит ли она удар такой силы. Философы и просветители во Франции считали, что человек прекрасен и разум безграничен. И главный путь в будущее состоит в том, чтобы человека освобождать, тогда все будет хорошо.
Американские отцы-основатели, масоны говорили: человек слаб, поэтому если мы его не ограничим институтами, он тут натворит. И там, и там провели свои эксперименты. Один называется Великая французская революция. И, в общем, думаю, что философы, просветители с того света ужаснулись тому, что получилось из освобожденного человека.
А у американских отцов-основателей 200 лет — полет нормальный: одна Гражданская война, ни одного государственного переворота, пара-тройка застреленных президентов, вот и все. Но система институтов работает. Я бы сказал, единственная трудность — это тиражирование. Америка не Россия, а уникальная страна как раз.
Россия в гораздо большей степени похожа на своих европейских или азиатских соседей, чем Америка похожа на остальной мир. Америка — страна, возникшая, простите, лабораторным путем. Нет истории, нет традиций, не было феодализма. Съехались иммигранты из разных стран, понимая, что им надо договориться не в своей культурной рамке, а за пределами этой культурной рамки.
И при этом каждый вооружен. И они вынуждены были договориться. Они могут любить друг друга, не любить друг друга. И, скорее всего, они не очень любят друг друга.
Но они по-прежнему по-своему институционально вооружены, а иногда, в общем, и настоящее оружие присутствует где-то. И этот баланс держится. Что можно сделать, если у вас нет сейчас спроса на те институты, которые должны дать экономический эффект, хорошее развитие страны? К этому спросу нужно построить мостики — промежуточные институты.
Их 20 лет назад открыл наш соотечественник академик Полтерович, потом об этом подробно написал Дэни Родрик, описав, как может строиться промежуточный институт. Вы понимаете, что у вас есть такие-то культурные ограничения и такие-то политические. И вы понимаете, что это культурное ограничение и это политическое нельзя сохранять, потому что вы вперед не продвинетесь. Революции всегда дают преобладающий отрицательный эффект.
Это разрыв формальных институтов и неформальных. Законодательство отрывается от культуры, в один день законодательство становится другим, чрезвычайно новым прекрасным. Изменилось ли у вас что-нибудь в культуре? В этот момент возникает зазор, в котором есть и хорошее, и плохое.
С одной стороны, тут всегда расцветает практически искусство. А с другой стороны, тут всегда колоссально растет преступность, мошенничество и т. Потом начинается встречное движение законов и культуры. Реакция начнется тогда, когда они сойдутся.
В общем, это попятное движение, конечно, законодательства. Когда они сближаются с культурой, происходит экономический рассвет. Это НЭП. Это начало 2000-х годов в России.
А потом начинается за этим рассветом, если ничего не предпринимать, период реставрации. Вы думаете: «Где-то я уже это видел, подождите, это у нас какие годы вокруг, что это такое знакомое? Если революция сильна, то можно пройти несколько волн в течение века. Таких, когда в разные стороны ходят законодательство и культура, между собой сталкиваясь, сходясь, расходясь.
Это не я придумал. Это Дуглас Норт, может быть, один из самых ярких институциональных экономистов, Нобелевский лауреат. Он описал круги после Октябрьской революции. Потому что он считал, что это самые радикальные изменения в человеческой истории, которые зафиксированы какими-то историческими документами.
После революции 1991—93 года мы тоже имеем такие волны. Но революция была мягенькая. И волны такие не очень жесткие. Какие здесь могут быть мостики?
Промежуточные институты. Пример могу простой привести. Он считал, и, по-моему, совершенно правильно, что мы зря перешли к ипотечному кредитованию в стране, где нет у людей кредитной истории, где у банков нет никаких гарантий. А теперь если говорить о вещах серьезных, таких судьбоносных.
Во-первых, то, чем мы мучаемся, имеет в теории название path-dependence problem, это эффект колеи. Когда страна попадает в резонанс: пытаясь изменить нормативные конструкции, натыкается на культурные ограничения. Пытаясь просвещением, например, образованием, сдвинуть культуру, она натыкается на власть, которая говорит: «Не шали, не надо этого делать, не расшатывай тут». Просвещение — это серьезная вещь.
А в итоге: резонанс, создающий замок. Когда страна пытается выйти, подпрыгивает. Вот уже вышла в ведущие страны, вот уже спутник запустили, и съезжает обратно. И Россия тут отнюдь не единственная, могу привести Испанию, Аргентину как страны, которые попадали в такие ловушки или находятся в них.
Если говорить о решении этой проблемы с точки зрения современного понимания, то, я бы сказал, важно понять, где строить промежуточные институты для того, чтобы выход состоялся. Оно показало, как они забрались на свои высоты. Три точки разделяют траекторию высокую и низкую, правильную и неправильную. Во-первых, нужно писать законы для себя, распространять на других, а не писать законы для других и для себя исключения.
Большинство стран — элиты, конечно, пишут законы для других, для себя исключения. Во-вторых, надо строить организации не по персональному признаку. То есть компания, партия, общественное движение не должны быть ориентированы на конкретного персонального лидера. Они должны допускать замену лидера, и тогда они выживают, они накапливают человеческий капитал, опыт, репутацию и т.
И в-третьих, инструменты насилия. Элиты всегда контролируют, но можно это делать двумя способами: поделив инструменты насилия между собой либо совместным контролированием инструментов насилия. Вот здесь и нужно строить промежуточные мосты. Проблема «голодных групп» и три брака власти с народом — Все эти вещи, которые вы перечислили, так или иначе должна делать власть.
Но здесь есть противоречие. У вас в книге описана проблема «голодных групп». Группы все время голодные. Они насыщаются, и, предположим, уже насытились.
Даже дети их уже выросли и тоже насытились. Но если института сохранения собственности нет, отдавать власть им нельзя. А все эти действия, которые вы перечисляете, они рано или поздно приведут к сменяемости власти. Эта схема, которую можно иллюстрировать на нашей истории последних 30 лет, была придумана до того, как эта наша история случилась в 80-е годы.
Мансур Олсон, такой прекрасный институциональный экономист, показал следующую логику развития. Представим себе, что в некой стране Х правитель с окружающими — хищник, захватывающий активы. Такая неприятная ситуация. Они расхватали все активы.
Расхватали потому, что они сильные, а кругом все слабые. Они забрали эти активы на себя. А дальше что? А дальше образуется развилка для обладателей активов, окружающих правителя.
Первый вариант — воевать друг с другом. Но это будет страшно изнурительная война. Это же вам не хватать то, что плохо лежит. Второй вариант — переменить установку.
Идти не на расширение владения активами, а на повышение их продуктивности. Заняться использованием тех активов, которые вы захватили, раз уж слишком дорого и тяжело вышибать активы из себе подобных. И Олсон говорит, что второе решение будет принято скорее всего. Просто по логике второй вариант — это трудно и страшно, первый — рискованно, но вкусно.
И мы видим несколько точек в российской истории, где была похожая развилка. Выбор в пользу второго варианта происходит при одном условии: если не появляются новые голодные группы. Если они появляются, снова начинается перераспределение. У нас в начале 2000-х годов встал такой вопрос.
Дело ЮКОСа — это борьба вокруг этого вопроса. Мы будем что: активы эксплуатировать или перераспределять? Я считаю, что и к началу 2008—2009 года вызрела примерно такая же развилка, но ударил мировой кризис. Во время кризиса как раз перераспределение и происходит.
Но это не значит, что все время и всегда будут появляться голодные группы наверху, потому что у нас просто нет лифтов, которые все время голодных туда выносят. А значит, значительный набор элитных групп уже прошли этот самый круг, они уже приобрели. Дети, второе поколение. Они очень позаботились о детях и внуках, эти люди.
Именно в этом и есть мотив, почему эти группы могут пойти на закрепление прав собственности. Потому что передать детям вы можете только в том случае, если, во-первых, признано, что все ваше не украдено, или вы амнистированы. Более того, детям вы должны передать, наверное, не закопанные в саду золотые дукаты, а какие-то работающие системы или, по крайней мере, их финансовое воплощение в виде ценных бумаг. Поэтому наличие следующих поколений — это, скорее, мотив сохранить.
Более того, я осмелюсь такую парадоксальную вещь сказать: санкционный режим после 2014 года, скорее, обострил постановку этой проблемы. Потому что до этого можно было детям там что-то такое прикопать и оставить. И вдруг это стали с фонариками разыскивать, запрещать, отбирать золотые паспорта. В общем, пошел жуткий беспредел, потому что обычно элиты могут пользоваться зарубежными институтами.
Это относится к любой стране: народ пользуется всегда институтами своей страны, а элиты: «Господи, какие проблемы. Учиться будет в Англии, техническую стандартизацию и регламентацию делаем в Германии». А тут раз, и получается, что нельзя пользоваться этими хорошими институтами, нужно тут что-то делать. Но мы не знаем, признает население право или у него возникнет желание взять и все отнять.
И к большому бизнесу могут относиться хорошо, если он молодец, ребят, которые из армии вернулись, он доучивает, пенсионерами он занимается, благотворительность осуществляет, в развитие города вкладывается. На самом деле все определяется, по крайней мере по тому исследованию, которое мы проводили уже 15 лет тому назад, социальной позицией бизнеса. Да, ничего нового в этом нет для российского населения. Что такое хороший красный директор?
Это который про людей думает. А уж как ему там это принадлежит: потому что он ЦК КПСС поставленный на эту позицию или потому что провели ваучерные аукционы, какая разница? Важно, как себя ведет. А потом, конечно, проросло новое поколение, которое не на сомнительной ваучерной приватизации сделало капиталы.
Я имею в виду прорастание среднего бизнеса. Поэтому мне кажется, что это аргумент от лукавого. Власти ведь естественно так рассуждать, говорить: «Смотри, бизнес, ты же живешь только благодаря тому, что я тебя защищаю, я отойду в сторону, тебя же тут порвут, как Тузик грелку». Это не совсем так.
А о том, что в обществе существует, какие там настроения. Во-первых, смотрите, расслоение ведь растет. И ощущение этой несправедливости, мне кажется, усиливается. Оно и создает риски.
Возможно, бизнес или околовластный бизнес не делает достаточно для того, чтобы сделать граждан счастливыми. Причем я думаю, что это было очевидно и 10 лет назад: в России неравенства больше, чем может допустить более или менее развитая страна при плохих лифтах. Тут ведь много зависит от чего? Справедливость очень по-разному может быть устроена в той или иной модели.
Одно дело, вы допускаете, что разрывы большие, но зато у каждого есть шанс подняться с 0-го этажа на 24-й — последний, самый высокий. А другой вариант: не надо нам таких небоскребов, давайте в четыре этажа построим дом и чтобы у каждого квартиры были не на первом этаже, а начиная со второго. Так тоже можно. Это разное отношение к риску.
Разный уровень избегания неопределенности. Разные установки на самореализацию или самовыживание. Но наша модель не отвечает ни тому ни другому требованию. Потому что лифт плохо ходит, а количество этажей большое.
Сейчас и власть, и противники власти занимаются, каждый по-своему, этой проблемой — проблемой справедливости. Если говорить о власти, что произошло? На мой взгляд, Россия пережила за XXI век два брака между властью и обществом, населением, народом. Причем я сразу оговорюсь, что я не имею в виду, что каждый поддерживал эту схему, это совершенно необязательно.
Представитель власти женился, вышел замуж за кого-то другого, а не за вас, это не означает, что брак не состоялся. Это означает, что ваши интересы здесь не учтены. Сначала был брак в виде такого потребительского социального контракта. Была дефицитная экономика в СССР, а мы вам дадим общество потребления.
Супермаркет на месте дыры, которая была в дефицитной экономике. Нормально, 10 лет это работало, потом сломалось. И, на мой взгляд, развод продлился года три. Потому что только в 2014 году власть вынесла предложение второго брака.
Она сказала: «Хотите чего-то нематериального? У меня есть, но это не модернизация и не демократизация, а супердержава, нравится? Доходы пошли вниз, а поддержка власти пошла вверх. Крест такой образовался.
И следующие четыре года жили так. При высоком доверии власти со стороны большой части населения и при падающих реально располагаемых доходах. Этот брак распался в 2018 году. Пенсионная реформа, но не только.
Как-то уже перестали действовать Венесуэла и Ливия. Тем более что в этой семье с деньгами было не очень.
Получили войну. Сюсюкались с Путиным Саркози ведет с Путиным переговоры. Меркель строит потоки Получили войну. Проснулись , сейчас фашизм в России уничтожим всем миром. Административными нормами можно удержать показатели экономики а не экономику.
Аузан пользуется лишь цифрами административной базы, и на них опирается и делает выводы. Это будет дерзко с моей стороны, но Аузан не понимает в чём заключается спад и отставание страны. Высокая численность негативных явлений смертность, преступность, проседание культурной прослойки, репрессии, бедность это только одна сторона медали. Непрофессионально опираться на ничем не подкреплённый оптимизм. От нас ушли много партнеров по электронике. Нам осталось молится на Китай.
Структурная трансформация экономики — как это задумывалось и что вышло в итоге? Пока есть пушки и масло, доминировать будет рыночная экономика.
Российские войска поразили эшелон с западным вооружением и техникой в ДНР
| Александр Аузан: как изменились НКО за 30 лет | "Инициатива в руках россиян": Гагин заверил, что Украине не победить в СВО. |
| Украина нажила себе неожиданного врага: новости СВО на утро 26 апреля | Вряд ли профессор Аузан не ведает об этих обстоятельствах. |
Александр Аузан: «Нужно не разжигать вражду, а сшивать общество»
Будучи институциональным экономистом, Александр Аузан знает нетривиальные ответы на вечные вопросы российского общества. Александр Аузан – страна без главного козыря, налоговый парадокс и бунт неудачников Forbes 3 месяца назад. Александр Аузан: Иллюзия Партнёрства С Китаем И Африкой, Изоляционизм И Глобализация. Экономист Александр Аузан – об импортозамещении, перспективах роста и «синдроме Левши». настоящий пример для меня и моей семьи, мы уважаем его подвиг и то, что он участвовал в Великой.
Украина нажила себе неожиданного врага: новости СВО на утро 26 апреля
В рамках XXII симпозиума «Пути России», проходившем в Московской высшей школе социальных и экономических наук, деканом экономического факультета МГУ Александром Аузаном была прочитана лекция «Война и экономика: сценарии для России». Александр Александрович Аузан — декан экономического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, доктор экономических наук, создатель и руководитель кафедры прикладной институциональной экономики, научный руководитель Института национальных проектов. Об этом в эфире ютуб-канала Forbes рассказал Александр Аузан, доктор экономических наук, дека. Александр Соколовский загружено на YouTube 08-04-2024. Экономист Александр Аузан представил свой вариант умиротворения украинского конфликта. Она почти гарантирует, что Украина продолжит бросать свои истощающиеся людские резервы на войну, которую она не может выиграть и которая наносит все больший ущерб инфраструктуре Украины и её перспективам на будущее процветание.
Александр Аузан: У Украины получилось то, что не получилось у нас
Рынок сшивает эти дыры, а люди продолжают тратить даже в тяжелые времена. Когда ждать поворота к лучшему и как наши ценностные установки влияют на экономику? Об этом «Правмиру» рассказал российский экономист, специалист по институциональной экономике и декан экономического факультета МГУ Александр Аузан.
Видимо, для него «люди» — это не все жители России, а жалкая кучка, которая вышла на Болотную. Вышла, причём, не потому, что «захотела что-то другого», а потому что западные хозяева и кураторы сказали выходить. А на Поклонной, получается, были «не люди», потому что они этого «другого» не хотели.
Либерализьм головного мозга, в терминальной стадии. Едем дальше. Доктор заявляет, что власть в 2014 году предложила народу «можно не демократию строить, а супердержавой стать эффект Крыма ». А с каких это пор в России не демократия? Давайте, доктор, развейте мысль — тащмайор записывает.
Следующая цитата: «с июня 2018 года распался брак между властью и народом». Видимо, опять с неким «настоящим народом», «людьми». А «народ» — это те, предводительнице которых Путин чайный сервиз подарил. Если в этом смысле, то да — распался. Дальше доктор начал явно противоречить сам себе.
Потому что сначала повторил за Кудриным, что «январское послание Путина самое дорогое — от 3 до 4 триллионов рублей», а потом заявил, что «нужно раздавать деньги в размере 2 триллиона в год, это не много». Нацпроекты не нужны, а вот «деньги с вертолёта» — это то, что доктор прописал. И, конечно, отдельный хит, это ««в России кризис конкуренции» и «правительство принимает решения, которые имеют тяжёлые противоконкурентные последствия». А в этом, дорогой доктор, нет ничего страшного. Потому что кроме внутренней конкуренции есть ещё и внешняя, конкуренция не между компаниями в рамках одной страны, а конкуренция между компаниями разных стран.
И поскольку у нас огромное количество компаний борется за рынки на мировом уровне начиная с аграрных и заканчивая рынками вооружений , то конкуренция никуда не девается, она просто принимает другие формы. Ой, этого в либеральной методичке не написано и, боюсь, в МГУ, при таком-то декане факультета экономики, этого тоже не преподают — а стоило бы! Ну и, собственно, самое вкусное, ради чего я и затеял всю эту полемическую статью, я приберёг напоследок. В конце интервью доктор Аузан констатирует, что «с 2014 года Россия уверенно стала на курс государственного капитализма». Вот только там, где Роджерс радуется по этому поводу, доктор Аузан в высшей степени недоволен.
И стращает, что «угроза в том, что госкап может стать слишком сильным и непреодолимым в будущем». Не может, а обязательно станет. Что, безусловно, дико не нравится различным Кудриным, Чубайсам и прочим «получателям премии Гайдара». Сегодня мы уже ясно и чётко видим, что рыночный фундаментализм довёл США и ряд стран ЕС до края пропасти.
Рынок вытащили инвестиционные фонды и другие некредитные финансовые организации. Это следует из данных Банка России. Причина: в марте Путин разрешил проводить сделки ПИФам, имеющим пакеты в стратегических компаниях. Смягчение ограничений привели к росте объёма торгов на бирже.
Фонды перекрыли продажи частных инвесторов, что позволило индексу Мосбиржи обновить максимумы. Поговорим о нюансах и о том, насколько реальность оправдывает ожидание. Бесплатные права.
Впрочем, вариантов не два, а три или четыре, не работает, к счастью, схема, озвученная великой Фаиной Раневской: «Девочка, что ты хочешь? Чтоб тебе оторвали голову или ехать на дачу? Вот это у вас получается. Но предложенный метод к этой ситуации неприложим».
Не работает ведь либеральная теория здесь. Аузан: А почему «здесь»? С моей точки зрения, везде есть нечто неожиданное, что-то, что не позволяет реализоваться тем или иным идеям. Как известно, виноград, привезенный из Шампани в Россию, дает совершенно другой вкус. И наоборот. Сэмюэл Хантингтон сказал: «Культура имеет значение». Это на самом деле парафраз высказывания Дугласа Норта: «Институты имеют значение» — institutions matter.
А Хантингтон продолжил — culture matters. Что означает это высказывание? Оказалось, что системы правил, которые мы можем прописывать в законах, иногда почему-то не срабатывают или дают противоположный результат. Под ними есть еще то, что называется «невидимыми институтами» — культура, ценности, поведенческие установки. Это надо иметь в виду при анализе. А о том, как это учитывать, идут споры. Так, например, уважаемый Андрей Сергеевич Кончаловский, с которым мы вместе читали курс на экономическом факультете МГУ два года назад, полагает, что культура — это судьба, определяющий момент, доминанта.
Я так не думаю. Полагаю, что культура в смысле ценностей, поведенческих установок — это фактор нашей жизни. Я бы сказал так: «Культура — не приговор». И не гарантия того, что мы всегда будем так креативны, как были два или три последних века. Но и не приговор в том смысле, что если не получалось, то и не получится. Перед нами — долгоиграющий фактор, изменяющийся очень медленно. Я скажу, за какое время, — сорок лет.
Нынешние расчеты показывают, что при целенаправленном воздействии ценности и поведенческие установки меняются именно за такой срок. Аузан: Понимаю ваш вопрос. Меня это тоже смущает. Хотя надо сказать, что прогрессорство в «Трудно быть богом» описано достаточно точно и взвешенно. Это одна из моих самых любимых книг. Смущение по поводу прогрессорства снимается обращением к истории и некоторым сегодняшним реалиям. Посмотрим на некоторые факты истории.
Петр I не только брил бороды и учил мужчин ходить правильным строем, но занимался массой странных вещей, вроде навязывания курения табака, пития вина etc, фактически модернизировал страну, меняя ценности и поведенческие установки. И в элитах ему это удалось, надо заметить. Правда, потом возник диссонанс, который тяжело переживался в ходе крестьянских восстаний и пугачевщины: Россия плохо понимала европеизированную верхушку. Возьмем три сферы, где реально формируются ценности и поведенческие установки нации. Это, заметьте, не телевидение, интернет и литература, но школа, тюрьма и армия. В Сеть можно не выходить. Телевизор легко выключить, и значительная часть молодежи его просто не смотрит.
Литературу, к моему сожалению, читают гораздо меньше людей, чем нам хотелось бы. А вот в школу ходить заставляют. В армию забирают силой. И в тюрьму попадает значительная часть населения. Но дело не в том, какие там проповеди читают, а в том, как устроена жизнь. Мы понимаем, сколько в середине XX века страна переняла из тюремной культуры — от песен определенной стилистики до установок «не верь, не бойся, не проси» и т. И за то, что происходит в школе, тюрьме и армии, заметим, ответственность несет государство.
Государство российское каждый день «прогрессорством» занимается, не надо лицемерить. И таким путем производит ценности и поведенческие установки. Ведь нравы в российской армии не скажу о тюрьме, не знаю , стали гораздо мягче.