убеждение в реальном существовании человеческих рас и расовых различий между людьми[2]. Одним из немногих неизменных элементов мировоззрения Широпаева был и остаётся белый национализм / расовый реализм. Потребность в расовой идентификации" Расовый реализм Джареда Тэйлора. Расизм сегодня — В ООН сообщили о сохранении расовой дискриминации в Великобритании.
Американский расизм — меняющийся и неизменный
Вы бы увидели, как Джо Байден говорит вот такие вещи. Станем ли мы тем поколением, которое наконец-то сотрёт пятно расизма с нашего национального характера? Мы все видели несправедливость, которая была ярмом на шее темнокожих американцев. Расизм, нативизм, страх, демонизация давно вносили раскол между нами.
Но темнокожим родителям — неважно, богатым или бедным — приходится учить своего ребёнка: «Когда идёшь по улице, не надвигай капюшон… Когда переходишь улицу…» Самая смертоносная угроза в нашей стране — это внутренний терроризм сторонников превосходства белой расы. Идея превосходства белой расы — самая смертоносная угроза Соединённым Штатам Америки. Белые люди представляют угрозу.
Они зло, они опасны. И это не одно такое заявление президента-маразматика. Люди, которые управляют страной, изо дня в день поддерживают это заявление, этот лейтмотив, причём не только на словах, но и на деле.
Если читать оригинальные тексты Делеза с помощью этих комментариев, можно найти крайне изобретательные философские ходы и использовать их за пределами дебатов в рамках истории философии, чтобы показать, какими могут быть философские импликации самых разнообразных научных дисциплин. Возможно, Делёз больше, чем кто-либо другой за последние 50 или 100 лет занимался этим в своих работах. Можете пояснить, о чем идет речь? Я критикую две доминирующие интерпретации, обе из которых можно охарактеризовать как аффирмационизм. Они рассматривают Делёза как фундаментально аффирмативного мыслителя. Я согласен, что он аффирмативен в метафизическом смысле: он не верит в негацию как небытие или негативную антиматерию.
Но такая интерпретация путает его метафизику и его нормативный проект. Есть целая серия социальных и политических импликаций, которые завязаны на его метафизику. Аффирмационизм — общая позиция, характерная для многих авторов в 1990-х и начале 2000-х. Для неё значимым является утверждение человеческой или нечеловеческой в более поздних текстах возможности производить что-то устойчивое, оказывающее действие и влияние. В подобных работах характерны рассуждения о креативности, силе сообществ, создание концептов, креативности и т. Внешнее — концепт, вокруг которого построены многие направления современной философии.
В английском часто употребляется как The Outside. Общим для всех его проявлений является независимость от наблюдателя. Абсолют, или внешнее, как что-то, что просто существует, не впадает в отношения с другими объектами, а просто проявляет себя. Так вот, первое направление — это коннективисты. Они предлагают забавную интерпретацию работы Делёза про Спинозу, в которой он говорит про композицию власти как композицию тел. Эта интерпретация состоит в том, что нам нужно усилить связь в композиции вещей: чем она больше, тем выше пропускная способность системы.
На мой взгляд, это странное прочтение Спинозы, но оно продвигается, например, Негри. Мой тезис состоит в том, что сейчас нет более сильной композиции, чем капитализм, который связал между собой больше вещей и сил, чем любая другая социальная формация. Я связываю это со специфическими практиками Google и других технологических компаний, которые принимают идеологию коннективизма. Они считают, что главные мировые проблемы могут быть хотя бы отчасти решены с помощью цифровых связей между вещами. Социальная фабрика тоже реконституируется, когда люди теснее связаны между собой. Интересно, что у самого Делёза была зарождающаяся критика этой позиции в поздних работах, в частности, в «Посткриптуме об обществах контроля».
Я вижу этот текст как ретроспективный документ, в котором Делёз смотрит на свои предыдущие работы и оценивает их политически. В «Постскриптуме» он понимает, что капитализм — это во многом распределительная сеть взаимосвязанных сил, и это момент, который нужно проблематизировать. Он говорит о таких вещах, как короткое замыкание или введение вирусов в систему. В конечном счете речь идет о том, чтобы создавать вакуоли некоммуникации или выключать секции сети, чтобы избежать контроля. В каком-то смысле это критика и продолжение работ Мишеля Фуко, о том, как дисциплинируется и устанавливается порядок внутри общества. Вместо внешних факторов Делёз обращает внимание на внутренние формы самоконтроля, которые приходят на смену дисциплинарным практикам, наблюдению и контролю внешнему.
Второе направление — это продуктивизм. Это фреймворк из «Анти-Эдипа», работы из ранних 1970-х, в которой Делёз и Гваттари рассуждают о том, что желание и производство — это способ характеризовать развитие капитализма при помощи модификации психоанализа. Но многие мыслители понимают производство в чисто экономическом смысле. Они думают, что Делёз и Гваттари пытаются поощрять расширение экономического производства. Мне это напоминает либеральный марксизм, который критикует капитализм за то, что он недостаточно эффективен. Вывод здесь в том, что Делёз и Гваттари хотят вернуть капитализм к его добродетелям или создать еще более капиталистический капитализм например, чтобы в нем не было монополий или было больше технологических инноваций.
Именно там проявляется политическая философия авторов, так же как и значительная критика Жака Лакана, так же как и описание капитализма и работа с марксистским наследием. Я думаю, что критика этой позиции должна быть двухсторонней. Первая сторона в том, что мы можем понимать производство как метафизическое утверждение о том, что происходит при капитализме. И тогда оно становится шизофреническим: это производство ради самого производства. Но в то же время надо выйти за пределы экономического понимания продуктивизма и понять все остальные измерения, в которых Делёз и Гваттари говорят про производство. Для меня это способ отказаться от экономики как глобальной парадигмы мышления.
Примерно о том же говорил Мишель Фуко, когда иронически называл свой подход «счастливым позитивизмом». Какова все-таки роль разума и логики в делезианской методологии? Комментатор Делёза Давид Лапужад ввел полезное различение в книге Aberrant Movement : Делёз — это мыслитель логики, а не разума. Под этим Лапужад имеет в виду то, что Делёз обычно использует сырые материалы какой-то чужой мысли например, Бергсона, Канта, Спинозы , но, делая это, он не пытается просто комментировать эти идеи, а встраивает их в новую логику. И она оказывается довольно строгой, но в то же время несколько барочной и сложной. Делёз не стремится дать разуму какое-то специфического содержание, его логика постоянно меняется.
Есть разные формы разума, которые могут быть полезны. Но проект, который меня интересует больше всего, — это форма разума, которая постоянно подвергается вызовам и открыта ко внешнему. В этом смысле я верю в цитату Делёза, где он говорит, что разум всегда возникает из неразумия. Вы согласны с Джеймисоном, который обвинял Фуко в антиутопичности и параноидальном страхе перед любыми формами политической организации? И что вы думаете о фукольдианской теории сопротивления? Но он жестко критикует анархизм и то, что он называет критическим подходом Фуко, которого он считает антиутопическим мыслителем.
Джеймисон — важная точка отсчета из-за его прочтения Блоха, но его нужно дополнить. Он сказал бы, что сейчас у нас нет утопии, потому что мы завязли в цинизме и пессимизме апокалиптических дистопий. Я сказал бы, что, напротив, нам предлагают утопию. Апокалипсис — это вопрос трансформации в широком смысле, вопрос о том, какие вещи останутся, а какие изменятся. Есть известная фраза о том, что нам легче представить себе конец света, чем конец капитализма. Я сказал бы, что даже в случае полной катастрофы и краха всех социальных институтов, на руинах общества маленькие группы людей все равно будут вести себя по капиталистическим правилам, потому что не могут представить себе иные формы человеческой деятельности.
Во многих постапокалиптических сюжетах так и происходит: есть много популярной фикшн-литературы, где люди демонстрируют гротескное бесчеловечное поведение, чтобы выжить. Я считываю это как аллегорию для настоящего и поощрение такого поведения, потому что нас редуцируют к выживанию. Это своего рода моралите, которое призывает нас так себя вести. Что касается теории сопротивления, то это, возможно, единственное, что Фуко может предложить, потому что его ранние работы «Порядок вещей», например часто обвиняли в аполитичности. Фуко делал заявления в том духе, что невозможно изучать настоящее: перед тем как ретроактивно смотреть на современную эпистему, надо сначала, чтобы она завершилась. Он подчеркивал исторический взгляд на прошлое.
Только в интервью и в дополнительных материалах, которые появились позже, Фуко начал говорить о сопротивлении как о чем-то, что существует внутри настоящего. Но в моем прочтении такое сопротивление всегда ограниченно мышлением власти изнутри самой власти. Это значит, что невозможно представить себе что-то абсолютно непредопределенное или внешнее в широком смысле слова. Фуко знал об этом, у него есть эссе о Бланшо, который был великим мыслителем внешнего. Но всё равно термины Фуко всегда берут идеи внешнего и перерабатывают их в сопротивление. Поэтому странным образом, хотя он пытается быть негегельянским мыслителем и решать общую проблематику за пределами вопросов диалектической игры антиномий, он ставит вопрос о том, как доминирующие термины могут произвести свое же собственное сопротивление.
Делёз был атомистом, о чем говорят не очень часто. Но для него отношения между двумя терминами уже производят некий третий термин. Это значит, что любые отношения — это всегда система внешних отношений. И они с Гваттари выстраивают это в политическую систему в «Тысяче плато», где описывается роль номада как независимого внешнего, действующего внешне по отношению к государству. Поэтому, когда вы смотрите на работу Делёза с различными мыслителями, видно, что внешнее остается для него очень важным понятием. Я думаю, что здесь проявляется контраст с другими постструктуралистскими мыслителями вроде Дерриды, которые считали, что не существует ничего вне текста.
Номад — концептуальный персонаж философии Жиля Делёза и Феликса Гваттари. Появляется в обоих томах «Капитализма и шизофрении», как и в некоторых других работах. Номад кочевник противопоставляется оседлому жителю. Если для второго важна история и принципы наследования, как и стремление удержать что-то, узаконить, то для первого — движение, география вместо истории, способность уравнивать и разбивать различия. Некоторыми комментаторами считается, что именно номад является фигурой освобождения, впрочем это мнение достаточно спорно. Расскажите, в чем заключается философское понимание пессимизма?
И здесь очень важный референс, который только сейчас обретает популярность, — это работы Франсуа Зурабишвили, влиятельного французского интерпретатора Делёза, не очень широко известного в США. Две его книги перевели на английский за последние два года. В них он говорит о нем не как об онтологе, который пытается думать о сущем и собрать, почти как конструктор лего, онтологию, основанную на каких-то вещах, а как о философе события. Событие — это момент трансформации, когда что-то меняется в положении вещей. Это также момент утопии. Он создает модель мысли, которую описывает через разочарование и усталость.
Эта модель восходит к идее Делёза о том, что мысль — это результат шока, результат конфронтации с жестокостью мира и реализации его невыносимости. Это движение мысли связывается скорее с пессимизмом, чем с оптимистическим постепенным накоплением ресурсов, и совпадает с развитием в американском интеллектуальном мире течения пессимизма. С одной стороны, есть космический пессимизм Юджина Такера, который во многом похож на версию Делёза. Такер изначально писал о вопросах медиа, а потом стал развивать более эзотерическую и барочную идею философского возвращения к мыслителям средневекового периода. Такер работает и с более современными ресурсами, такими как Шопенгауэр или Ницше. Такер мыслит критицизм не как позитивный вклад в лучшее видение мира, а как форму, которая во многом совпадает с разочарованием и усталостью.
Кроме того, я обращаюсь к афропессимизму, который связан с вопросами беженства, мутации, трансформации и возвращения к более жестким структуралистским категориям. Я думаю, эти направления резонируют с текущим политическим моментом, в котором присутствует возврат к воинственности и стремление мыслить в четких категориях. Многие из мыслителей пессимизма — формалисты, они пытаются создать дистанцию и отстраниться от практических вопросов политики как таковой. Это очень далеко, например, от демократического мышления о популизме в духе Лаклау, который готов способствовать политическим движениям, его мысль находится в немедленной связи с конкретными политическими течениями. Это не значит, что пессимисты не пытаются думать о решении конкретных проблем или отстраняются от политики. Но они видят дистанцию как способ внести более основательный вклад в крупные политические вопросы.
Они оставляют открытым вопрос, может ли философия что-нибудь привнести в текущий момент.
В ходе дальнейшей политической эволюции США роли двух партий поменялись, возможно не в последнюю очередь потому, что политики обеих партий на своем горьком многовековом опыте убедились в том, что в конкретных американских условиях свобода от рабства не отменяет расовую сегрегацию, а последняя иногда бывает самым лучшим прибежищем для свободы чернокожего населения. Авторы двухтомного доклада Национальной академии наук, объемом свыше одной тысячи страниц, «успокоили» политическую элиту США в том, что она ни в коей мере не несет ответственность за систему рабства и расовую сегрегацию, которая чуть ли не была «узаконена» еще одной формой американской Конституции. Совсем даже наоборот: она досталась молодой американской республике «как наследие» от первых европейских поселенцев на североамериканском континенте, то есть за 250 лет до возникновения США в 1776 г. Американские исследователи так и написали: «Расизм на этой земле более чем в два раза старше самой американской нации. Он начался с кампаний переселения, убийств и порабощения коренных народов европейскими поселенцами, а затем уже продолжился в форме рабства импортированных африканцев. Поскольку корни американских предрассудков и расизм примерно на 250 лет старше конституционных идеалов Америки — авт. Фактически этот пассаж означал, что искоренить расизм не удалось ни в первые, ни во вторые 250 лет существования европейских колоний и США на североамериканском континенте, и поэтому это вряд ли удастся сделать и в самой ближайшей исторической перспективе, скажем, на протяжении XXI в.
А раз так, то надо искать не «хирургических», а скорее гомеопатических мер решения проблемы расизма. И они были найдены! На основании этого «расизм» и «раса» были причислены к «социальным категориям, основанным на идентификации 1 физического маркера, передаваемого при размножении, и 2 человека, группы и культурных атрибутов, связанных с этим маркером» [ 3 ]. Вся эта витиеватость потребовалась исключительно для формулирования простой, но, пожалуй, самой важной рекомендации: запретить использование термина «расизм», потому что он порождает «горькие чувства и ведет к поляризации вместо того, чтобы побуждать к прагматичной и разумной борьбе с трудными проблемами» [ 4 ]. И, надо сказать, что в последующий период США постарались, насколько это возможно, пойти по этому пути. Борцы с расизмом превратили категорию «расизм» в объект американской культурологической войны «на уничтожение» и постарались придать ему форму исключительно «токсичного определения», примерно соответствующего по значению понятию «педофил» в наше время или понятию «коммунист», как это имело место в конце 1940-х и в начале 1950-х гг. Обамы попытка решить проблему расизма путем манипулирования его терминологическими значениями стала, наконец, приносить определенные плоды. Имея первого чернокожего президента, многие американцы решили, что прогресс в улучшении межрасовых отношений вполне достижим.
В средствах массовой информации постоянно освещались случаи несправедливого отношения к афроамериканцам, и СМИ в решающей степени способствовали возникновению движения «Жизни чернокожих тоже имеют значение». Борцы с расизмом превратили категорию «расизм» в объект американской культурологической войны «на уничтожение» и постарались придать ему форму исключительно «токсичного определения». Различия в социально-экономическом положении основной части американского общества и чернокожего населения имеют значительные масштабы, которые передаются из поколения в поколение. При этом следует иметь в виду, что в настоящее время численность афроамериканцев в США составляет около 48 млн человек. Согласно данным официальной американской статистики, даже в относительно благополучном 2018 г. Дискриминация по размерам получаемых доходов предопределяет и большие масштабы бедности среди афроамериканского населения как в целом, так и по сравнению с другими этническими группами. В 2018 г. Различия в размерах получаемых доходов обусловлены разрывами в размерах получаемых трудовых доходов заработных плат и должностных окладов.
Различия в оплате труда тесно связаны и с показателями безработицы, которая даже в годы относительно хорошей конъюнктуры среди афроамериканцев была в два раза выше, чем в среднем по США.
Сегодня я за вами,.. Британцы взъерепенились, озлобились на нас Теряя своё дерзкое влиянье А я с улыбкой радости смотрю сейчас на вас И честною рукой пишу признанье...
Публичная Расология!
| РСМД :: Американский расизм — меняющийся и неизменный | Одним из немногих неизменных элементов мировоззрения Широпаева был и остаётся белый национализм / расовый реализм. |
| Новая расовая антропология и революция | Маргнила про нацистов и расовый реализм. Маргинал пояснил за национализм и римское приветсвиеПодробнее. |
| Расиализм — Википедия | Как американские "законы Джима Кроу" стали фактически базой для нового расового законодательства в нацистской Германии? |
| Расиализм - Традиция | расовая идентичность, расовый реализм, мультикультурализм. |
Демократы — настоящие расисты (и почему чёрным на это плевать)
All BASIC features, plus. Race Realism. This Is The Rarest Hair And Eye Color Combination Межличностные Отношения, Здоровье. Спекулятивный реализм был очень амбициозным планом людей, которые не были полными аутсайдерами, но искали свежей ориентации. — Поэтому процесс расовых противоречий американского общества — бесконечный, и будет дальше усугублять пропасть между двумя Америками". По словам самой Роны, проблема расовой предвзятости станет более серьезной, если, например.
Расовый реализм и строительство небоскребов.
Другая проблема заключается в том, что противоположная сторона не разделяет чаяний расиалистов относительно равноправия и честности. Роберт Мугабе или Табо Мбеки вовсе не беспокоятся о белых людях. Чёрные в США давно забыли, что такое «играть на одном поле» — когда они требуют ещё привилегий, белые им их дают просто по факту требования. Африканские же правители отказывают белым гражданам своих стран в праве на какое-либо самоопределение : для них белые представляют интерес только как источник налоговых денег для пополнения казны. Чёрные суды присяжных выносят оправдательные приговоры своим соплеменникам в делах «чёрный совершил преступление против белого» столь же часто, как это делали обратное белые присяжные 100 лет назад в расистских южных штатах США. В американском журнале для школьников «Black Scholar», доступном на всей территории США массовым тиражом, в летнем номере за 2003 год опубликована качественно написанная шестистраничная статья в защиту личности, философии и текстов песен Тупака Шакура, убитого в перестрелке между чёрными бандами.
Есть генетические характеристики, которые ассоциируются с определенными группами населения, но ни одна из них не является эксклюзивной и не соответствует ни одной из групп характеризуемых расовыми эпитетами. Расы не существует в отличии от расизма. Но теперь мы можем назвать эти идеи их личными мнениями и не делать вид, что в фанатизме может быть какая-либо научная обоснованность. У некоторых коренных жителей Африки к югу от Сахары, полностью белая кожа. Ведь они альбиносы. Таким образом, белая кожа, конечно, не является исключительной чертой для неафриканцев. Резерфорд здесь пытается использовать аргумент, выдвинутый марксистским идеологом Ричардом Левонтином в 1972 году. Этот аргумент с тех пор развенчивается так часто и всесторонне, что в справочных источниках он часто упоминается как «Ошибка Левонтина». А как насчет Востока?
If you have any questions, feel free to reach out through email. I look forward to hearing from you. Additionally, below are a few related articles that you may find useful: Related image with realism.
Пост студентки вызвал волну негодования в сети. Внимание обратили даже ведущие зарубежные СМИ. Всех беспокоит ИИ-расизм от нейросетей. Фото: Twitter По словам самой Роны, проблема расовой предвзятости станет более серьезной, если, например, компании начнут просить ИИ отобрать наиболее «профессиональных» соискателей при поступлении на работу. Пока что подобная предвзятость влияет лишь на самооценку пользователей. Согласитесь, неприятно, когда какие-то алгоритмы считают одну расу красивее другой. Эксперт сообщил, что алгоритмы опираются на текстовый запрос пользователя и не всегда работают так, как от них ожидают.
Новости по теме: расовая дискриминация
15 октября, 11:14Президент России Владимир Путин в интервью журналисту Павлу Зарубину поделился подробностями закрытой части встречи с участниками специальной. Искусственный интеллект реализм расовые предубеждения гиперреализм интернет. Однако отрицать расовые различия есть ошибка не лучше расизма. Маргнила про нацистов и расовый реализм. Маргинал пояснил за национализм и римское приветсвиеПодробнее. По словам самой Роны, проблема расовой предвзятости станет более серьезной, если, например. Champions of Socialist Realism are seeking to restore it to what they see as its rightful place in Russian art history.
На пути к расовому реализму.
Есть лишь довольно маргинальные расистские группы, гораздо более распространён набирающий силу чёрный расизм. Конечно, различные формы дискриминации были, есть они и сейчас. Народы и их части дискриминировались по этническому, социальному, сословному, религиозному и другим признакам. Всегда существовала ксенофобия, идеи культурного и цивилизационного превосходства как, например, в Древней Греции или традиционном Китае , превосходства религии например, в христианской Европе или мусульманской Азии или политического устройства «западной демократии» или советского «социализма». Всё это могло приводить к международным конфликтам, однако называть их причиной расизм совершенно необоснованно и в научном плане это приведёт к неверным объяснениям и непониманию реальности, в том числе и политиками. Так всегда случалось с идеологами, например, советскими руководителями, которые не могли понять, почему мир не тянется к самому прогрессивному социалистическому государству, или с американскими идеологами демократизации, неспособными объяснить нынешний кризис доверия к их якобы идеальной политической системе. Зачем же надо сегодня поднимать на щит несуществующий белый расизм, если и живой ещё в отдельных медвежьих уголках США, то уж точно не оказывающий влияния на внешнюю политику? В этом на Западе заинтересованы два движения, слившихся в один мощный поток. Первое — это левые силы, всегда существовавшие там в довольно маргинальном виде, но значительно укрепившиеся в последние десятилетия за счёт новых сторонников. Это люди, недовольные глобализацией, не находящие себя в олигархических многонациональных компаниях, которые обеспечили себе и своим сотрудникам огромные сверхдоходы, но в то же время сохраняющие приличный уровень жизни и завоевавшие систему образования, прежде всего, университеты. Это дети либералов поколения хиппи: некоторые из них стали профессорами, другие пошли в либеральные партии.
Фёдор Достоевский отлично описал эти два поколения в России: старые либералы и молодые революционеры. И те, и другие выступают за леволиберальные ценности, хотят перестроить общество «по справедливости», но молодёжь не может больше ждать, считает, что хуже быть не может, поэтому нынешнее дьявольское общество надо решительно уничтожать. Отсюда и нежелание осуждать погромы и погромщиков, которые, как говорил Михаил Бакунин, разрушая общество, становятся естественными союзниками революционеров. Второе — это эмигранты из бывших колоний и их потомки, которые принесли с собой в западные университеты и политическую жизнь «постколониальный синдром» — миф о том, что Запад всё время всех только завоёвывал и угнетал, незападный мир жил до колониализма в достатке, мире и гармонии, а потом западные завоеватели принесли с собой страшный застой и унижения, вывезли ресурсы, поэтому бывшим колониям теперь все кругом должны. В действительности колониализм был весьма малоприятным явлением, но рассматривать его необходимо в историческом контексте, как и доколониальный период в жизни незападного мира надо изучать объективно. Незападные державы и народы точно так же, как и Запад, часто завоёвывали и угнетали друг друга, а рабство там существовало и без Запада. Эта идеология «третьего мира», часто оправдывавшая собственную неспособность создать эффективную экономику и политическую систему, до недавнего времени в основном служила легитимации местных, часто коррупционных правящих элит в постколониальных государствах, и на Западе особом влиянием не пользовалась. Прилив эмигрантов в Европу и США, в том числе и в университеты, перенесло её на Запад, где она слилась с местной левой идеологией и её носителями. Правоглобалистская экономическая политика, доминировавшая на Западе после распада СССР, воспринятого там как конец незападной истории и триумф «рыночной экономики» и «западной демократии», в действительности расширила социальную базу левоэмигрантской идеологии. В Америке борьба с расизмом всегда была её частью.
Из Соединённых Штатов как культурного центра Запада теория расизма в качестве основы леволиберальной идеологии стала распространяться и в Европу, где исторически у белого расизма корней было гораздо меньше. Теперь борьба с расизмом — это уже мода, распространяющаяся как снежный ком, которая постепенно заслоняет и подминает под себя другие элементы левого либерализма, делая их своими частями: феминизм, идеологию ЛГБТ, борьбу с «исламофобией», ненависть к Израилю и так далее. Что же делать со всем этим нам, российским специалистам по международным отношениям? Прежде всего, отдавать себе отчёт в серьёзности ситуации и прийти к нескольким выводам. Запад США и Европа не являются более свободными обществами. Как ни тяжело это будет признать многим нашим политологам и международникам, всю свою карьеру выстроившим на копировании западоцентристских теорий, факт этот отрицать уже довольно сложно. По определенным параметрам уровень свободы в Соединённых Штатах и Западной Европе, конечно, выше, чем в ряде других стран мира. Но общий баланс уже далеко не так однозначен, как несколько десятилетий назад. В сравнении, например, с Россией, современные США, возможно, выигрывают в смысле политических свобод, сохраняют значительное преимущество в области разделения властей и независимости суда. Однако в сфере общей свободы слова Россия гораздо более свободна, чем Соединённые Штаты.
В ней нет «культуры запрета» кампании по всеобщему осуждению и бойкоту человека, высказавшего «неправильное» мнение в соцсетях , не осуждают здесь за «культурную апроприацию» например, исполнение песни другой национальности и многое другое. Гораздо свободнее в России и университеты, которые в США и Западной Европе превратились в места, где преподавателей и студентов заставляют каяться и исключают за неосторожно сказанное слово. Вот один из последних примеров: 19 июня 2020 года уволена декан школы подготовки медсестер Массачусетского университета. Её вина состояла в том, что, осуждая в электронном сообщении насилие против чернокожих, она написала неправильный лозунг: не только «Черные жизни имеют значение», но и «Все жизни имеют значение». Её немедленно сняли с должности после жалобы студента на узость ее мышления [15]. Чуть ранее, в феврале, руководитель магистратуры, профессор журналистики университета Оклахомы Питер Гейд, критикуя термин «бэйби бумер», сравнил его со словом «на букву н» то есть с давно запрещённым словом «негр», или, хуже того, «ниггер». Оказалось, что подобные слова нельзя употреблять совсем, даже в качестве негативного примера. Профессор Гейд, несмотря на быстрое покаяние привет «культурной революции» был отстранён от преподавания и послан на курсы «культурно компетентной коммуникации» и занятия, проводимые Офисом Разнообразия, Равенства и Инклюзивности привет Джорджу Оруэллу [16]. И таких примеров в сегодняшних США — сотни. В России на подобные «преступления» никто даже внимания не обратит.
В отечественных вузах практически нет практики «непредоставления платформы» людям с неправильными взглядами на вопросы развития общества или «безопасных пространств», смысл которых сводится к тому, что студентам нельзя говорить ничего, что могло бы каким-то образом обидеть или задеть кого-либо например, интересоваться национальностью или родным языком других. Из-за общественной цензуры и самоцензуры западная гуманитарная наука превращается в откровенную идеологию, а её продукты — в набор идеологических штампов. Ориентироваться на неё бессмысленно. Конечно, знать о том, что в ней происходит, нужно, но ориентировать всю российскую науку на публикации в подцензурных западных журналах — контпродуктивно и вредно. Это сделает российские исследования гораздо менее свободными и самостоятельными. Если уж и публиковать работы на английском языке, то есть намного более привлекательные возможности: например, Индия, где обстановка в вузах гораздо демократичнее. Более того, российские исследовательские центры, университеты и научные журналы, особенно те, что выходят на английском языке, в новой обстановке могут оказаться уникальной свободной территорией и активно привлекать подвергнувшихся остракизму по идеологическим причинам западных коллег, которым запретили преподавать или которые затрудняются публиковать свои труды на родине.
Тейлор убедительно показывает несостоятельность политики «мультикультурализма», утверждая: «Люди всех рас, как правило, предпочитают компанию….
Неудивительно, что теперь решили избавиться от термина «раса». Из обихода вычеркивают целые выражения, только потому, что они использовались немцами при Гитлере», — констатировал немецкий политолог Александр Рар. Министр юстиции ФРГ Кристина Ламбрехт заявила в понедельник о том, что немецкие власти намерены убрать понятие расы из конституции, поскольку в правительстве пришли к мнению, что разных человеческих рас не существует.
Статья 3 конституции федеративной республики, принятой в 1949 году, закрепляет как раз антирасистский подход, отметил Рар. В ней речь идет о запрете дискриминации, в том числе по цвету кожи или другим внешним признакам. Но сейчас министерство юстиции сделало вывод, что раса — «термин опасный и неправильный», заявила министр Ламбрехт в интервью баварскому изданию Augsburger Allgemeine.
Пожалуй, самый рабочий, но иногда наименее плодотворный вариант — это когда ученый параллельно развивает две разные повестки: одна из них узкая и дает традиционное признание — это не всегда интересно, но признается сообществом и позволяет выживать, а вторая более интересная, но не попадающая в мейнстрим. При этом ученые, которые исследуют спекулятивный реализм или ООО при поддержке своих институтов, часто не самые передовые фигуры в этой области. Из-за этого получается, что крупные и престижные ученые пишут плохо информированные статьи, потому что это не та тема, которой они больше всего занимаются. Это ведет к дальнейшей фрустрации активных исследователей в этих областях, которые сталкиваются с плохо обоснованной критикой со стороны «звездных» философов. Они компенсирует недостаток институциональных ресурсов самостоятельной медийной активностью.
Хотя Жижек немного отличается: он прекарная фигура, но при этом находится на верхушке. Сейчас Жижек настолько престижен, что если бы он захотел осесть в более-менее престижном университете, то я уверен, что у него получилось бы. Не знаю, это вопрос склонностей или желания, но, похоже, он процветает за счет этого постоянного движения и столько публикуется, что с виду это выглядит так, будто он захвачен какой-то графоманией или паранойей и не очень-то хочет заниматься узкими исследованиями. Я думаю, что другие фигуры в спекулятивном реализме, такие как Пит Вольфендейл, с удовольствием осели бы в каком-нибудь университете, даже не в самом престижном. Но академия очень сопротивляется новым трендам и неохотно признает новые области, если вы не готовы склониться перед авторитетами. Было одно исследование, которое показало: ученые с интердисциплинарными степенями получают меньше и имеют более низкий рейтинг, чем их коллеги. Одна из культурных причин этого явления состоит в том, что исследователи относятся к интердисциплинарности как к своего рода награде: когда ты уже внес какой-то вклад в общепринятую область — написал докторскую диссертацию и завершил первый раунд публикаций, — только после этого ты можешь получить некоторую академическую свободу. Поэтому иногда исследователей, которые пишут прорывные работы и создают новые исследовательские поля, считают слишком амбициозными.
В них видят людей, которые лезут вне очереди. Но спустя 10—15 лет, которые нужны для выполнения требований академии, многие уже просто не хотят заниматься новыми областями. Поэтому нам нужна смена парадигмы, чтобы люди могли начинать с интердисциплинарных исследований. Но для этого нужен институциональный сдвиг, а не просто изменение паттернов индивидуальных исследований. В США и Канаде публичная культура гораздо более разреженная, там нет большой истории поддержки публичных интеллектуалов. Эти люди в лучшем случае могут писать в журналы и газеты, но сейчас там не очень много денег, особенно в цифровую эпоху, когда происходит перенасыщение контентом и все сокращают издержки. Конечно, возможности для распространения информации в интернете велики как никогда, но даже если вы это делаете, то информация быстро теряется в общей массе. Дело не только в финансовой поддержке, но и в том, что нам необходимо переосмыслить всю систему распространения информации и связи с аудиторией.
Нужен новый способ, чтобы достучаться до людей, которые готовы слушать. Один из них, о котором я слышал, — это модель новых салонов. Это форма собрания сообществ, на которой люди презентуют новые идеи. Очень плохая версия этого формата — это TED Talks, но даже его популярность показывает, что в этом сегменте есть голод. Есть различные сайты, которые записывают академические лекции и выкладывают в форме подкастов. Но контент в них не всегда хорошо курировался, система дистрибуции бывает не очень. Поэтому и аудитория была не очень большая — не хватало финальной полировки, чтобы всё сошлось. Другой формат — ридинг-группы с цифровой инфраструктурой.
Такие институты будут всё более популярны. Но остается вопрос о том, какое место они занимаются в образовательной системе. Должны ли выдавать дипломы, оказывать платные услуги и т. Будет интересно увидеть, насколько этот тренд станет долгосрочным и сможет изменить устройство академических институтов. Вы связываете это размежевание с утратой философией статуса метадисциплины, предваряющей любые формы научного познания. Каков сегодня статус философии в западных университетах? И потом в какой-то момент знание разделилось. Одна из причин приводится в книге Билла Ридингса «Университет в руинах».
В ней речь идет о трех больших периодах в существовании университетов, по крайней мере в США. На смену университету великих идей, где могли находиться люди типа Гегеля, Канта и даже Маркса, после 1870 года приходит модель Гумбольдта, при которой происходит становление современных дисциплин, жесткая специализация и разделение труда в университетах. Больше нет мыслителей, которые могут думать сквозь множество дисциплинарных полей. Есть люди, которые пытаются застолбить за собой научные области как территории. Это приводит к ряду территориальных споров, которые раньше не существовали. И третий период — это постмодернистский университет, который мы назвали бы неолиберальным. Специализация осталась, но она оправдана даже не своими средствами, а через соревнование за ресурсы и гранты. Но и модель университета Гумбольдта, и постмодернистский университет привели к той проблеме, что философия — это больше не что-то, что изучают абсолютно все.
Людей активно отговаривают заниматься философией, либо же они заниматься ею в очень узком понимании. Дальнейшая гиперспециализация означает, что люди переходят даже не в поля, а в субполя. Стимул к кроссдисциплинарной коллаборации обычно связывают с поиском ресурсов. В гуманитарных науках в последние 10 лет была большая инициатива, связанная с цифровыми технологиями. Было не очень ясно, что такое digital humanities, но на уровне грантов продвигалось. Какое-то время все думали, что это будет использование инновационных цифровых методов в традиционных гуманитарных исследованиях, а в последние 5 лет оказалось, что просто был способ для компьютерных наук заниматься тем, что раньше делали гуманитарные исследователи. Многие гуманитарии восприняли это с радостью, потому что следовали за грантовыми деньгами. Это, возможно, и есть та политико-экономическая картина, которая стоит за более широкими трансформациями в философии.
Когда философы начинают вводить новые вопросы, у них больше нет стимулов предлагать более общий подход, им нужно выбрать узкую тропинку и делать выбор в пользу специализации. В какой-то момент великие мыслители, важность которых разделяли все, неожиданно начинают использоваться в очень разных качествах. Я могу сидеть в одной комнате с аналитическим философом, который отсчитывает свое наследие назад к Канту. Но беседа между нами будет абсолютно невозможна, потому что цели, с которыми мы читаем Канта, радикально разные. Мы даже не часть одного научного дискурса. Когда философия оказалась расколота академией, в ней оказались люди с очень разными целями. В этом смысле американские философы в вопросах логики, философии разума, специфической феноменологии становятся очень расколотыми, и, так как их статус падает, некоторые исследователи развивают в себе зависть к точным наукам. Они хотят использовать такие же жесткие и авторитетные методы, как то, что раньше было зарождающимся социальными науками, а теперь получают всё больший вес в обществе благодаря своей предполагаемой «объективности».
Философия чувствует, что отстает, и хочет компенсировать это. Поэтому появляется много ученых, которые не спрашивают себя о том, в чем ставка философского проекта, кроме чисто технических или финансовых моментов. Всё больше доминируют направления, связанные с компьютерными вычислениями, где больше всего грантовых денег. Больше нет общей идеи, какой-то иной мотивации. Часто философские исследования перенимают департаменты гуманитарных наук: например, сравнительное литературоведение, которое было большой философской областью в 1980 и 1990-е. Сейчас в США медиаисследования играют роль области, в которой быстрее всего развиваются философские идеи. Но всё это очень далеко от аналитической философии, которая стремится верифицировать свои утверждения. При этом демократический словарь так или иначе доминирует в современном политическом мышлении.
Какие претензии к демократии были у Делёза? Здесь есть две контрастные опции: процессуальная демократия и то, что я называю конспиративным коммунизмом. Процессуальная демократия связана с англо-американскими делезианцами. В американской политической науке Делёз был популяризован школой «радикальных» либералов из университета Джона Хопкинса. Две самые заметные фигуры в этой школе — это Уильям Коннолли и Джейн Беннетт. Коннолли написал несколько книг про плюрализм и много работал с Делёзом и Фуко. В книге про либерализм он утверждает, что Делёз — это теоретик против революции и проводник теории маленьких реформистских перемен в обществе. Беннетт, которую многие знают по книге Vibrant Matter , предлагает виталистскую интерпретацию политики в духе нового материализма.
Книга начинается с кейса, где она идет по дороге в Балтиморе и видит ряд объектов: например, крышки от бутылок и мертвую крысу. И она говорит, что, может быть, политика должна быть основана на повседневных встречах с неожиданными объектами, как этот ассамбляж вещей на улице, а не на больших идеях вроде государства и капитала. Эти молекулярные встречи и понимание агентности материи придает модифицированную человеческую субъективность всем вещам. И тогда нам нужна полная трансформация того, как мы занимаемся политикой. Для меня демократическое присвоение Делёза имеет крайне трагические последствия для его политического проекта. Особенно для того, который описан в «Анти-Эдипе»: он буквально кричит за революцию против капитализма. Причем капитализм, как всегда у Делёза, рассматривается как термин, который легко определить. Это единая система, он никогда не плюрализирует капитализм — как в 1990-е годы, когда люди говорили, что есть разные капитализмы, и некоторые из них лучше других.
Делёза и Гваттари, которых часто называют плюралистами, рассматривающими вещи в их множественности, все-таки считают, что есть только один капитализм, и он должен быть побежден как и государство. В книгах, где Делёз упоминает демократию, он критикует ее в каждом аспекте. Есть несколько моментов в «Анти-Эдипе», но особенно это заметно в «Тысяче плато», где они говорят, что нам, к сожалению, всё еще нужно иметь дело с демократией на уровне аксиом, насажденных социал-демократическим государством, чтобы не позволить государству управлять всем. Но для них всегда существует другая большая стратегия машин войны. В «Тысяче плато» и «Что такое философия» они ассоциируют демократию с определенным способом философствования, который презирают. Они говорят, что этот способ должен быть устранен, что он соответствует представлению о философии как о части коммерческого профессионального тренинга, философии, основанной на коммуникации и диалоге. Это представление, как они считают, абсолютно испорченно и не имеет ничего общего с утопическим измерением философского исследования. Для меня аксиоматически коммунизм можно описать через несколько вещей: уничтожение частной собственности и государства, прекращение классовых отношений и еще пара вещей.
Я не знаю, включать ли сюда упразднение денежной системы и, например, создание коммун, которые были популярны в поставтономистской мысли. Я не столь оптимистично отношусь к коммунами как к решению, но они поднимают важную проблему, которую нужно заново осмыслить. Однако общая проблема в том, что коммуны пытаются создать имидж будущего, тогда как идея конспиративного коммунизма в том, что нужно найти точных врагов достижения коммунизма, не определяя, что такое коммунизм. Это значит, что нужно осмыслить капиталистические силы угнетения и бороться с ними как таковыми, а не пытаться создать условия для коммунизма в настоящем. Последний подход критикует Вирно, называя его коммунизмом капитализма, когда люди думают, что в настоящем уже есть условия и даже практики коммунизма. Можно подумать, что творческие сообщества или цифровые бит-торренты — это формы коммунизма. Хардт в одном из своих самых оптимистических пассажей пишет о том, что в XXI веке люди уже кооперируются и коммуницируют так, что современный капитализм кажется коммунистическим. И если мы избавимся от оставшихся капиталистических элементов, то неожиданно окажемся с этими семенами коммунизма, которые смогут прорасти.
Я занимаю гораздо более повстанческую позицию и считаю, что многие вещи в современном обществе нужно просто снести, чтобы двигаться к утопическим горизонтам. Для этого нужно событие, которое полностью открыто к будущему, а не попытки его предвидеть.
Такер Карлсон: маразматик Байден разжигает расовую ненависть к белым
В Соединенных Штатах могут отменить практику расового многообразия, согласно которой сейчас при наборе в американские вузы и школы руководителям рекомендовано брать на учебу. Раса – ключ к пониманию того, как развивалась теория международных отношений и вытекающих политических рекомендаций»[4]. Расизм сегодня — В ООН сообщили о сохранении расовой дискриминации в Великобритании. Champions of Socialist Realism are seeking to restore it to what they see as its rightful place in Russian art history.
Расовый – последние новости
Проведены исследования «групп ненависти» и их роли в политическом процессе США, осуществлен анализ отношений между расами, расистских настроений, причин расовых бунтов. иногда называют расизм или же расовый реализм его сторонниками. Смотреть онлайн или скачать видео Маргинал пояснил за эстетику нацизма / расовый реализм в MP3, 3GP, WebM, MP4 в HD 720, Full HD 1080.
Socialist Realism’s Russian Renaissance
| Расовый активист Рэйчел Долезал: «Я идентифицирую себя как черный» | Eng-News | расизм: Сиэтл закрывает школы для одарённых детей, чтобы не обижались чернокожие, В США школьников учат, что их любовь к чтению – это проявление белого расизма. |
| Критическая расовая теория в США: расизм шиворот-навыворот? - Мнения ТАСС | Смотреть онлайн или скачать видео Маргинал пояснил за эстетику нацизма / расовый реализм в MP3, 3GP, WebM, MP4 в HD 720, Full HD 1080. |
Белое самосознание, Расовая идентичность в XXI веке, Джаред Т., 2014
Furthermore, if creativity and nobility are the ultimate human traits, then non-White races are fundamentally less human; relative to racial realism and honesty. «Белое самосознание» — последняя и самая значимая работа современного американского мыслителя и политического деятеля Джареда Тэйлора, представителя «расового реализма». последняя и самая значимая работа современного американского мыслителя и политического деятеля Джареда Тэйлора, представителя 'расового реализма'.