31 января писатель Людмила Улицкая рассказала пранкерам Вовану и Лексусу (Владимир Кузнецов и Алексей Столяров), что гонорары с продажи ее книг, в том числе в России, идут на помощь Украине. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте Радио Sputnik. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте Радио Sputnik.
Людмила Улицкая*
| Людмила Улицкая: «Перебить друг друга – ума много не надо» | Правмир | Писательница Людмила Улицкая, находясь в Италии, в интервью каналу «112 Украина» заявила, что Россия, как и другие страны. |
| Людмила Улицкая в разговоре с пранкерами оскорбила российских добровольцев на СВО | Читайте последние новости на тему улицкая в ленте новостей на сайте Аргументы недели. |
| Людмила Улицкая | Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике. |
Издательство АСТ приостановило выплаты Людмиле Улицкой
Поводом для этого стало подозрение в причастности их владельцев к финансированию Вооруженных сил Украины, утверждал источник ТАСС. На видео, опубликованном агентством «Москва», посетителей одного из баров заставляют петь песню «Березы» группы «Любэ». Об экранизации произведений и предложений от западных сервисов Я когда-то начинала с кино. Мое единственное, условно говоря, литературное образование — это курсы сценаристов для мультипликационных фильмов при Доме кино. Это было очень полезное обучение. Нам читали замечательные специалисты — Норштейн, Хржановский и многие другие очень значительные люди. И для меня это первое образование. Моя судьба с кино не сложилась, потому что из множества написанных мною сценариев, по-моему, был поставлен один, сильно искореженный.
В какой-то момент я поняла, что не хочу работать в той сфере, где я завишу от большой команды людей. И я перешла к своей писательской работе, где кроме меня и письменного стола нет никаких других участников. Потому что всякий раз, когда ты работаешь на такую индустрию, как кино или театр, любую другую, ты оказываешься в команде, а я предпочитаю персональную работу, а не командную. Кое-что на самом деле экранизировано из того, что я делала. Сейчас у меня висит одно предложение, которое меня ужасно увлекает. Я не знаю, реализуется оно или нет. Эта работа связана с доктором [Фридрихом-Иосифом] Гаазом, о котором я писала, и у меня написан сценарий.
Я была бы очень рада, если бы такой сценарий реализовался. Существует какое-то количество людей, их определенный процент, которые не относятся к традиционным людям — это нетрадиционные люди. Они имеют право на существование, они имеют право жить так, как они считают нужным. Это чисто российское желание влезть в печенки человеку, к нему в душу, в кухню, в постель и, так сказать, обнародовать то, что человек хочет сохранить для себя лично. Это покушение на частную жизнь, безобразное покушение на частную жизнь. У человека есть право на частную жизнь, и он имеет право защищать свое личное пространство… Безобразие, очередное безобразие. Дело в том, что любая самоцензура — потеря.
Цензурирует человек свою речь с точки зрения лексики или каких-то определенных, запретных тем… В конце концов, даже не важно, что это за запреты, но всё это — покушение на свободу. А все-таки это большая роскошь — быть свободным человеком. Любое государство — я не имею в виду именно наше государство — всегда находится в некотором конфликте с частным человеком. Любое государство всегда хочет руководить человеком, подчинить его себе. А у каждого человека есть право на свою личность, на свою точку зрения, на свое свободное волеизъявление. Этот конфликт извечный, он сформулирован со времен Платона и по сегодняшний день происходит — ничего нового в этом нет. О том, не уйдет ли Россия с мировой культурной сцены Сцена из спектакля по роману Ф.
Дело в том, что ни Толстой, ни Достоевский не отменимы. Они уже вошли в мировую литературу, и они в ней присутствуют. Кто из современных авторов пополнит эту шеренгу, я не знаю. Но, несомненно, какие-то авторы есть, которые войдут в эту группу. И русская культура внесла достаточно значительный вклад в мировую культуру.
По-моему, от этой пресловутой удаленки мало кто страдает. Знания остаются ценностью? Или это тоже осталось в ХХ веке? Улицкая: - Это безумно важный, сложный, интересный вопрос. Дело в том, что удаленка — это наше будущее. Потому что я думаю, что вот этот опыт, который сейчас проходит все человечество, обучение через компьютер, через посредничество техническое, он никуда не уйдет. Это делает образование гораздо более доступным и гораздо более дешевым. Потому что одно дело, когда человек поступает в институт, родители его готовят, он ходит на курсы подготовки, он платит иногда репетиторам. Это грандиозная история. И совершенно другое дело, когда человек просто нажимает клик на компьютере и в принципе может получить прекрасное образование. Я сегодня слушала лекцию искусствоведа Доронченкова. Просто блестяще. Это абсолютно открытый океан знаний. И это мы не можем забывать. Это — великое достижение нашего времени. Теперь возвращаясь к теме учительства, которое безумно важно. Эта платоновская академия, эти размышления и беседы с учителем — это огромное счастье. К счастью, в моей жизни было несколько таких изумительных учителей, которых я помню, которым я благодарна по сей день. Генетику человека в университете, когда я там училась, это был первый год, когда лысенковская кафедра сменилась классической генетикой, и генетику человека преподавал Владимир Павлович Эфроимсон. Большой настоящий ученый. Это была генетика человека, совершенно основанная не на лысенковских принципах, а на подлинной генетике. И это было потрясающе интересно. И вот эта фигура учителя бесконечно важна. И вот эта ситуация обучения через компьютер, с одной стороны, конечно, не хороша, а с другой стороны, ты можешь включить и послушать лекцию первоклассного учителя, до которого живьем не добежишь. Он может быть в другой стране, в другом пространстве. Более того, его может уже не быть не свете. Поэтому очень меняется система образования. Это хваленые первые немецкие университеты, где училась вся русская элита культурная. Это был Геттинген и несколько классических университетов. Сегодня это меняется. И меняется по той причине, что сегодня широко образованных людей очень мало. Они не очень нужны. Сегодня нужны специалисты, которые для того, чтобы достичь успеха в своей профессии, должны десять лет грызть узкую маленькую отдельную науку. Мардан: - Людмила Евгеньевна, мы начали говорить о дистанционном образовании, что это будущее, но вы тут же вспомнили о своем учителе университетском. Представьте себе, что вы с ним общаетесь по скайпу, через экран. Это было бы то же самое или нет? Улицкая: - Знаете, думаю, что все-таки нет. Очень хорошо, когда такая возможность есть. Потому что по скайпу он может общаться с сотнями людей, а персонально — с единицами. Поэтому такая ситуация имеет и свои плюсы, и свои минусы. Личное общение с древних времен это чрезвычайно важная вещь. Дело в том, что познание есть некоторая такая, я бы сказала, магическая сила. Потому что так, как жрец передает свои знания и силы через прикосновение, через передачу, точно так же и хороший педагог своим обликом, своим дарованием, вот этим личным общением тоже дает что-то, что совершенно ускользает, когда ты читаешь книжку этого же автора. Это очень большое значение имеет — личное общение. Мардан: - А вас не пугает, что мы можем вернуться опять к этому древнему жречеству, когда крайне ограниченный круг людей получит возможность получать образование вот так, в физическом контакте, в маленьких 2-3-10 университетах, а всем остальным будет предложена именно цифровая удаленка? Такое будущее может быть? Улицкая: - Здесь есть о чем подумать. Я думаю, что скорее будет некая такая иерархическая лестница. На начальных стадиях будет такое более технизированное обучение, а те, которые удачно, успешно проходят эти стадии, наиболее из них одаренные и талантливые, в конце концов, выйдут на тот уровень, при котором их примет в своей лаборатории замечательный, удающийся ученый и возьмет их в число своих непосредственных учеников. Думаю, что это один из вариантов, одна из версий, причем, вполне уже реализующаяся. Мардан: - То есть классический диплом о высшем образовании, этот советский фетиш, он может окончательно утратить свое значение? Улицкая: - Я не думаю, что он окончательно утратит свое значение, но будут какие-то вещи, кроме этого. Вот диплом — это как входной билет, как трамвайный билет в эту самую ситуацию, когда человек занимается профессией. Профессией не служебной, не водопроводчик, который тоже нам нужен в мире, и электрик, и все те люди, которые работают в сфере обслуживания, и которых делается все больше и больше. Я сейчас говорю о тех людях, которые находятся на острие науки, техники, которые изобретают и меняют жизнь завтрашнего дня. Вот там все-таки, согласитесь, образование этих людей и образование человека, который обеспечивает нам повседневность, это все-таки разное образование. Мардан: - Вы упомянули сантехника. Мне пришел в голову такой образ. То есть люди интеллектуального труда в большой части могут оказаться именно на удаленке, общаясь посредством интернета, компьютеров, а вот эти сантехники, у них и останется роскошь живого человеческого общения. То есть они окажутся в более привилегированном положении, чем мы с вами, например. Улицкая: - Знаете, поскольку я нахожусь в большой дружбе с обслугой того дома, скажем, в котором я сама живу, поэтому сантехник, который ко мне приходит, получает ту же часть печенья, которую получают мои друзья. Я с ними дружу, и среди этих людей есть люди яркие, талантливые, интересные. И это их выбор отчасти, а отчасти движение судьбы. Понимаете, мы все начинаем с разных начальных точек. Один человек родился в семье образованных папы и мамы, докторов наук, и ему гораздо проще проделать этот путь к науке, к технике, к самым передовым рубежам. А другой человек родился в деревне, в маленьком городе, родители его — рабочие на заводе, и ему гораздо труднее совершить этот путь. Но таких людей я тоже знаю. Когда я училась в университете, то там была пара потрясающе талантливых мальчиков, которые были именно из глубинки, из провинции. Просто талант был большой. Один из них, кстати говоря, стал потом директором института. Писатель — это профессия, это призвание, это общественная функция? Какое место писатель должен занять в этом новом страшном цифровом мире? Улицкая: - Знаете, этот вопрос для меня очень сложный и немножко смешной. Дело в том, что когда меня называли писателем первые 20 лет, я ухмылялась. Потом я уже привыкла. Когда я была совсем молодой, то я думала: вот сейчас я побуду генетиком, потом я побуду писателем, а потом будет еще что-то третье. Мне хотелось еще выйти из этого. Просто каждый человек проходит разные стадии своей жизни. Я не уверена в сегодняшнем дне, что выбор профессии — это нечто окончательное, что на всю жизнь определяет занятие человека. Я думаю, что это было бы прекрасно, и есть такие счастливые люди, которые в своей жизни успели позаниматься разным. Это очень хорошая тема для размышления — а чем бы еще я мог позаниматься. Мардан: - А вот чем бы вы еще хотели позаниматься? Улицкая: - Знаете, я вам должна признаться, что я рисую. Муж надо мной смеется, очень меня поощряет. У меня муж очень хороший художник. Может быть, я от зависти немножко начала… Десятилетиями преодолевая робость, сейчас я немножечко порисовываю. С большим удовольствием. Мардан: - А вы уроки в YouTube смотрите по живописи или нет? Улицкая: - Нет, не смотрю. У меня дома такой учитель. У меня на стенке висят такие работы, что достаточно посмотреть просто. Вообще круг моих друзей это в основном художники, не писатели. Поэтому я довольно пристально и внимательно смотрела всегда на то, что делают мои друзья, и, конечно, я не совсем необразованный человек в этой области. Что делает более страшным это занятие, а не более легким. Мардан: - Я надеюсь, что через несколько лет, когда мы будем снова у вас брать интервью, у меня будет возможность сказать, что с нами надеюсь, не по скайпу, а физически Людмила Улицкая, художник и дальше, через запятую , писатель. Улицкая: - Хорошо бы. Я бы приветствовала.
Спасением наследника писательница занималась непосредственно в России. Той самой, жить в которой она теперь считает невозможным. Мало того, она считает приемлемым и даже правильным зарабатывать в России и оказывать помощь той стране, с которой её родина находится в состоянии конфликта. Разная власть Людмила Улицкая. Правда, соседнее с Россией государство, по всей видимости, стало приятным для писательницы исключением. Ей позвонили пранкеры Вован и Лексус, которые с помощью технологии deepfake изобразили перед писательницей Андрея Ермака, руководителя Офиса президента Украины. И Людмила Улицкая, относившаяся к любой власти с заметной прохладцей, вдруг стала выражать полную солидарность с властью украинской. Тот факт, что президент Зеленский не имел раньше отношения к политике, а был лицедеем, ей нравится, а уж на все акты насилия по отношению к русским эта страна, по мнению Улицкой, имеет полное право. Людмила Евгеньевна Улицкая, которую до этого называли гуманистом, со спокойной совестью обозначила: есть люди, а есть те, кто не может называться человеком. К примеру, Захар Прилепин, писатель, по каким-то её представлениям, утратил право носить звание человека. А философа Александра Дугина она и вовсе отнесла к разряду мусора. И даже дочь его Дарью, убитую по указанию украинских спецслужб, Улицкая не смогла по-человечески пожалеть, лишь посокрушалась, что та была идейной, а за идеи иногда приходится расплачиваться жизнью. А вот гонорары она отправляет на Украину. Пранкеры опубликовали только 10-минутное видео, и за столь короткое время писательница успела рассказать много нового. Она почему-то причислила себя к крымчанам, правда, не забыла упомянуть о том, что идеальным решением для Крыма было бы создание из него отдельного государства, не в составе Украины или России. При этом она сделала довольно оскорбительное заявление о том, будто полуостров в своё время заселялся россиянами весьма неблагополучными, асоциальными. Интересно вот только, если сама Людмила Улицкая называет себя отчасти крымчанкой, то причисляет и себя к это же части населения? Людмила Улицкая даже дала свои рекомендации о том, что делать с россиянами в будущем, когда Крым и Донбасс снова окажутся во власти Украины.
Улицкая заявила, что крымчан нужно принудительно изгнать в Россию, после того как Украина вернёт полуостров. На вопрос пранкеров — что же будет с жителями Крыма, которые приехали на полуостров из материковой России после событий 2014 года, если Украина захватит Крым, Людмила Улицкая заявила: «Но, что делать? Такова история. Понимаете, я по национальности еврейка. Поэтому тема гонения, изгнания из страны в страну, для моего народа очень знакомая тема. Значит, ну, что же? Придётся, по-видимому, каким-то народам тоже двинуться по этому пути, по пути переселения, поиска дома и новых корней каких-то, но что с этим поделаешь? В частности, речь шла о покушении на Захара Прилепина. Вован и Лексус под видом Ермака заявили писательнице: «У нас есть такое желание, есть уничтожать всех этих пропагандистов кремлёвских». Это вообще человек, который не стоит даже обсуждения, ну, просто не стоит обсуждения, это мусор. Она[Дарья Дугина] молодая женщина, могла бы жить. Но её установка и точка зрения, и поддержка ее отца, она, конечно, вызывает только недоумение и горечь. Они были идейными людьми, они служили своей идее, они за неё заплатили жизни.
Издательство АСТ приостановило выплаты Людмиле Улицкой
| Людмила Улицкая: я думаю, это мое последнее интервью | новости Волгограда. |
| Людмила Улицкая откровенно призналась в русофобии пранкерам Вовану и Лексусу | В интервью украинскому Гордону генетик Улицкая не стала возражать против существования «гена рабства», которым ведущий активно интересовался. |
| «Воевать и убивать»: Писательница Улицкая призналась в ненависти к России | InfoRuss | Улицкая заявила, что крымчан нужно принудительно изгнать в Россию, после того как Украина вернёт полуостров. |
| Людмила Улицкая - последние новости - | новости Волгограда. |
Улицкая, Сорокин и Ерофеев заявили, что не имеют отношения к финансированию ВСУ
Людмила Улицкая стала членом жюри в международной премии Яна Михальского. Людмила Улицкая стала членом жюри в международной премии Яна Михальского. Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике.
Провокатор со стажем Улицкая снова «не ожидала» российской реакции
Писательница также оправдала теракты, которые киевский режим устраивает в России. Думая, что разговаривает с главой офиса Зеленского Андреем Ермаком, она заявила, что не считает людьми патриотично настроенных российских журналистов, писателей и общественных деятелей. Она также согласилась с тем, что Украина имеет право изгнать всех русских из Крыма в случае захвата полуострова. Комментируя сообщения о «преследовании» артистов, которые поддерживают террористический киевский режим, в Министерстве иностранных дел России заявили, что всех, кто его поддерживает, нужно судить.
И вот мы в этой чуме живем почти что год. Улицкая: - Знаете, это действительно такое совпадение поразительное. Написана эта вещь была 42 года назад.
Мне было 35 лет, и я собиралась поступать на курсы сценаристов, которые вели при Доме кино. В качестве экзамена я должна была продемонстрировать свое мастерство, условно говоря. И я принесла этот сценарий.
Он был написан не по этому поводу, а несколько раньше, по другому поводу на самом деле. Но, тем не менее, как жизнь нам предлагает такие повторы. Потому что то, что меня занимало 40 лет назад, вдруг оказалось частью нашей общей жизни сегодняшней.
А событие, которое там описывается, оно имело место в Москве в 1939 году, когда начиналась эпидемия чумы. В этой эпидемии погибли 3 человека, то есть эпидемия не развернулась, это была не эпидемия, а скорее опасность эпидемии. Ее тогда удалось остановить.
То есть то, чего не удалось в этот раз сделать — остановить эпидемию. Поэтому я, собственно, и вытащила этот сценарий, потому что он показался необычайно актуальным. И, что самое существенное, ведь это на самом деле история не про медицина, это история про то, как себя ведут люди в таких ситуациях.
И страх, и отчаяние, и трусость, и мужество — все эти проявления человеческого характера, они в таких обстоятельствах делаются особенно острыми и особенно заметными. Почему, собственно говоря, и написан был этот сценарий. Как мы себя ведем, как мы принимаем такие бедствия — вот о чем речь идет.
Мардан: - А вы в этой нашей настоящей жизни, такой чуме лайт, заметили как писатель какие-то изменения в поведении людей, в их мировоззрении, какие-нибудь такие незаметные черточки, которые мы сами в себе не замечаем? Улицкая: - Нет. Я думаю, что все это нам предстоит пронаблюдать в течение ближайшего года, двух лет.
Ну, одни люди более боязливые, и их страх сразу сковывает, другие — менее. Кроме того, я все-таки общаюсь еще с моими друзьями-врачами, и это совершенно отдельная песня, это люди, которые стоят на передовой позиции, которые с этим реально борются. И это всё совершенно разное типологическое поведение.
Здесь есть место и для мужества, и для трусости, и для невероятного величия, характеров, и проявляются какие-то качества и довольно неприятные. Это всё мы пронаблюдаем, а анализ этих событий мы будем делать немножко погодя, когда этот цикл завершится, и мы сможем об этом подумать. Я вообще думаю медленно, поэтому все мои открытия интеллектуального и художественного характера всегда несколько запоздалые.
В этом моя большая профессиональная проблема. Нас ждут большие открытия, когда мы сможем это трезво проанализировать. Мардан: - Людмила Евгеньевна, вы как биолог скажите, оно правда закончится через год-два или это некая новая реальность, которую мы просто еще не успели осознать?
Улицкая: - Как биолог, получивший свое генетическое образование 50 лет назад… Вы же понимаете, что за эти 50 лет биология продвинулась невероятно. Так вот, исходя из тех базовых моих знаний, которые сегодня принадлежат знанию 8-классника, я могу сказать следующее. Обычно происходящие мутации ослабляют микроорганизм, крайне редко они его усиливают.
Поэтому будем надеяться на то, что природа по этому пути пойдет. Мне самой, честно говоря, это непонятно. Потому что по логике такого мутагенеза, в принципе мутации обычно ослабляют микроорганизмы.
В этом не то что обыватели вроде меня, в этом еще и ученые не разобрались. Мардан: - Мы коснулись вроде бы как близкой вам биологической темы пандемии. Но я бы хотел обсудить ее в таком экзистенциальном контексте, как Камю чуму описывал.
Переживая эти бесконечные, часто, казалось, дурацкие ограничения, мы вдруг осознали несколько вещей. Мы стали переосмысливать образование. Оно вдруг стало удаленным.
И фигура учителя на глазах стала приобретать исходный античный характер. Некоторые оценили, что такое личная свобода. Когда вроде бы и охранника у тебя под дверью нет, а ты заперт в четырех стенах.
Цифровой концлагерь существует или нет? Он нам грозит или нет? Улицкая: - Как бы мы к этому ни относились, но мы все к этому двигаемся.
По-видимому, это какой-то цивилизационный момент, общий для всех стран. Причем чем более страна развита, тем ближе она к тому, что вы условно называете цифровым концлагерем. В принципе, это система слежения за гражданами.
Причем, что самое забавное, это самое слежение имеет в большой степени экономический смысл, а далеко не идеологический или политический. Я думаю, что гораздо больше интересует сегодня тех, кто наши данные просматривает, что мы хотим купить, чего мы не хотим купить, куда мы хотим поехать, на что мы хотим потратить деньги, на что не хотим потратить деньги. Время, когда идеология диктовала главные законы существования, по-моему, от нас отдалилось.
Сегодня мы немножко из этого выходим. По крайней мере, мне так кажется. Мардан: - Вы думаете, мир идеологии уже не вернется?
Улицкая: - К вашему второму вопросу. Чем будет фундаментальнее образование, чем будут лучше учителя, чем будет самостоятельней молодежь, тем труднее будет охомутать всех. Охомутать во всех отношениях.
И в отношении интеллектуальном — тоже. Все-таки я прожила значительную часть жизни в советской стране, в советское время, с собраниями. Правда, партсобрания меня не касались, но были профсоюзные собрания.
Это смехотворная, унизительная, кошмарная пародия на демократию, мы ее все прошли и очень хорошо знаем. И очень бы не хотелось к этому возвращаться. И я надеюсь, что именно образование и знание истории будут гарантией того, что мы к этому не вернемся.
Так хотелось бы. Мардан: - Посмотрите, Соединенные Штаты к этому возвращаются просто на глазах. Они сносят памятники, они буквально переписывают историю, они отвергают имена людей, на которых эта страна и вообще западная демократия была построена.
Я не то чтобы даже полемизирую с вами, а просто я вижу там реальную угрозу, которая буквально стоит на пороге. Но она у нас своя, а у нас просто опыт немножко другой. Вот эта левая идеология может в Россию проникнуть?
Улицкая: - Дело в том, что я-то считаю, что вот сама эта пара, эти термины — левая, правая, - они сегодня дико устарели. Сегодня какие должны быть измерения? По части сноса памятников мы сто очков можем дать любой Америке.
И это, прежде всего, торжество малообразованных людей. Это неуважение к истории. Это незнание истории.
Поэтому я думаю, что это, скорее, свидетельство цивилизационного некоторого падения. Думаю, что сто лет тому назад государства были пообразованнее. И государственные машины были покультурнее.
Потому что то, что сегодня мы видим во власти, те, кто ее реализуют, те, кто ее выстраивают, те, кто придумывают законы, это на самом деле люди очень низкого образовательного и интеллектуального уровня. И это, надо сказать, во всем мире так. Это не исключительно российская ситуация.
Это какой-то общемировой тренд. Почему — не знаю. Но такое впечатление, что и итальянское правительство несоизмеримо с предшествующими руководителями страны.
И во многих странах я отмечаю какое-то падение культурного уровня руководителей. Мардан: - А в чем может быть причина? Может быть, общая демократизация, исчезновение аристократии духа как таковой?
Улицкая: - Да, да. Я тоже об этом думаю. Это отрицательные стороны демократии.
Потому что демократия, конечно, хороша, но у нее есть свои болезни. И главная болезнь демократии в том, что она легко превращается в то, что называлось в античном мире — охлократия, то есть власть толпы. Не граждан, потому что все-таки изначально демократия — это была довольно узкая структура.
Потому что граждан в стране было гораздо меньше, чем жителей.
Мне была глубоко отвратительна идея дать взятку, а это было распространенной практикой. Я знаю семьи, которые давали взятки в военкомате, в медкомиссии, тем людям, от которых это зависит — это отвратительно со всех сторон. Альтернативная служба была бы идеальным шансом, не унижаясь, армии избежать, делать что угодно, любое социально неприятное дело, но только не связанное с оружием и убийством. Увы, в те годы альтернативной службы не было. Но мне повезло, отец моих сыновей, он ученый, в то время работал в Америке, в университете. И я сначала отправила старшего сына, который уже учился в институте и ему стукнуло восемнадцать. Сама идея поехать в Америку — а это самое начало 90-х — была очень увлекательной, это был вызов. Он поехал и поступил в колледж, закончил его за год и очень быстро, сдав все экзамены поступил в бизнес-школу Колумбийского университета.
Это было, кстати, очень дорогое учение, а денег у меня на такое предприятие не было. И Алеша совершенно героически работал и учился, и вытянул все это самостоятельно. Когда младшему исполнилось 16, а он, надо сказать человек совсем не тривиальный, со своим особым миром, и уж для него армия была бы катастрофой — я его отправила опять-таки к отцу, он там пожил какое-то время у отца, поучился в школе, поступил в университет, но все быстро бросил. В общем, мальчики мои прожили в Америке в общей сложности десять лет. Оба вернулись. Старший — специалистом в сложных областях бизнеса, а младший — как сбежал в Америке джаз играть, так сейчас по-прежнему и играет, он в это влюблен. Он блестящий переводчик-синхронист и музыкант. Оказалось, это близко лежащие профессии. Я категорически не хотела, чтобы они воевали.
И это был не только страх за их жизнь, но и страх, что и они вынуждены будут убивать. Я не понаслышке знаю, как психика человеческая деформируется убийством и как человек потом никогда не возвращается к себе прежнему. Я очень сожалею, что в своей жизни ограничилась тем, что спасла от армии только своих сыновей. Теперь я понимаю, что надо ставить вопрос шире и жестче, выступая против призыва. Матери не должны пускать своих детей воевать, должны перестать выполнять это требование законодательства и требовать законодательство такое переменить: пусть воюют профессионалы, то есть те люди, которые выбрали себе это профессией. Пусть только те, кто сознательно сделал этот выбор, убивают и рискуют быть убитыми. Вот это я сейчас здесь поняла, в Нагорном Карабах: если выполнения этих материнских требований добиться, то еще через один поворот истории эта профессия — профессия убивать — неизбежно умрет. А если она не умрет, то умрет наша Земля, третьего не дано. Человек уничтожит себя сам: он будет уничтожать соседей, а соседи будут уничтожать его, а потом эта тотальная война приобретет новые формы.
Какие войны будут за следующим поворотом — нетрудно предположить, потому что уже сегодня легко можно создать вирус, который, допустим, будет убивать всех блондинов выше метр восемьдесят или всех кривоногих, или всех китайцев. У меня даже киносценарий про это есть: как в течение трех суток вирус, распыленный в аэропорту, спасает человечество, потому что другое событие его может погубить. А простая наша сегодняшняя история заключается в том, что если не остановить войны, которые нас окружают, то потом шансов спастись не будет. Люди обычно не думают о будущем всего рода человеческого каждый день. Человек будущего будет отличаться от человека сегодняшнего как мы отличаемся от крысы. Между прочим, это Циолковский сказал, не я. Это возможно, это — интересно, это — захватывающе. А перебить друг друга — ума много не надо. Причем новое прекрасное будущее — это не эвфемизм какой-то, мы уже живем одной ногой в мире, совершенно отличающемся от прежнего.
Вот простой пример: у меня украли компьютер. Я сначала слегка переживала и думала, какой теперь буду покупать. Но через 15 минут я запаниковала, сообразив, что вообще-то у меня украли часть моего мозга, моих воспоминаний, моей интеллектуальной деятельности — часть меня, короче. Потом я опять пришла в себя, вспомнив, что у меня есть внешний резервный диск от этого компьютера. И вот там-то в продублированном виде вся эта часть меня хранится. Это очень захватывающее ощущение. И так во всем: ты теряешь мобильный телефон, и понимаешь, что ты не помнишь ни одного номера, кнопки есть, а нажимать — нечего. Вот это то, осязаемое, в чем видно, что мы перешли абсолютно принципиальную границу между XX веком и XXI, желая того или не желая. Скорость, с которой теперь все происходит, несоизмерима с той, что была прежде.
Первый рисунок человека сделан сорок тысяч лет тому назад. Нашей, человеческой культуре всего сорок тысяч лет, секунда с точки зрения планетарного времени, а мы уже столького достигли. Причем смысл его совершенно непонятен: зачем жить, если придется умереть? Смотри, как все меняется, как меняется качество жизни, как меняются жизненные сроки: на нашей памяти детская смертность уменьшилась по миру невероятно, длительность жизни увеличилась, минимум, вдвое по сравнению со скелетами, которые разрывают археологи. Там стариков вообще нет. Про болезни мне не надо тебе говорить, — сколько неизлечимых болезней стали излечими, и как бурно идет этот процесс. Количество приставок, которыми мы пользуемся с того момента, как были изобретены очки, увеличилось в десятки, в сотни раз: пятьсот лет назад была изобретена линза, а завтра у нас уже будут искусственные глаза. Потом — искусственная кожа, суставы, внутренние органы. Все это происходит дико быстро.
Но, конечно, соотносимость длины человеческой жизни с длиной существования планеты несоизмерима, тем захватывающе жить, потому что дико интересно, как быстро при тебе переменится вот этот твой кусок. И эта работе — прекрасная мотивация для того, чтобы жить. Это очень интересно. Я могу сердиться на себя, что я не всегда догоняю, хоть и стараюсь поспевать: я работаю с компьютером с тех пор, как они появились. Но мой внук это делает лучше, что объяснимо. Во-первых, это было ожидаемое, потому что я из раковой семьи, и я время от времени проверялась, зная, что это должно произойти рано или поздно. Мне было обидно, когда потом выяснилось, что врач, к которой я ходила на проверки, мой рак пропустила: я начала лечиться, когда у меня уже была третья стадия. Когда меня прооперировали, мне сказали: «О, мы такую большую опухоль давно не видели», или «никогда не видели», — я уж не помню. Я была озабочена.
Я пришла первый раз к хирургу на прием, он посмотрел меня — израильтянин — а потом говорит человеку, с которым я пришла: «Впервые вижу пациента, который бы в этом кресле не плакал и так себя вел». Почему я именно так себя вела? Не знаю. Может быть, потому что была готова из-за семейной истории. А может, потому, что моя мама умерла в 53. И с тех пор я каждый год я говорила: «Вот я уже на 5 лет старше мамы, вот на 10, вот на 20», — это был подсчет времени как будто дополнительно выданного, я подсчитывала эти годы с благодарностью. Я вообще-то живу с ощущением благодарности. И оно только усилилось оттого, что это — я имею в виду исход, который мог бы быть у моего рака — пролетело. Когда книжка дописалась?
Я понимала, если сейчас рак прижмет меня, я закончить не смогу. Конечно, у меня была сильная мотивация: вылезти поскорее, закончить, а там посмотрим. И я — вылезла. Потом приезжала через полгода на проверку, потом через год, потом хирург, который меня оперировал, сказал: «Иди, иди». Сейчас я стала халтурить — уже года полтора или два не была. Поеду, поеду, поеду обязательно. Обычно в момент тяжелой болезни люди уцепляются за веру. Я, конечно, благодарна судьбе и высшим силам за то, что мне этот подарок — несколько дополнительных лет после рака — сделали. Но за эти годы мною полностью овладел мой Даниэль Штайн, то есть Освальд Руфайзен.
Знакомство с ним, отношения и общения — это все, конечно, вызвали во мне и в моем отношении к вере острый кризис. Он меня этой фразой освободил от ужасного рабства: делать, чего я тоже не до конца понимаю. Я стараюсь жить делами… И церковь мне для этого не нужна. Меня больше богословские вопросы не занимают. Я в молодые годы прочла кучу книг — вся русская философия прочитана с трудом или с удовольствием. Но вдруг наступил момент, когда это перестало иметь значение. Сейчас я эти книжки могу подарить, ибо точно знаю: я к ним больше не вернусь. При этом я совершенно не отрицаю своего христианского опыта: христианство в мою жизнь вошло благодаря нескольким замечательным людям, с которыми я познакомилась, которых я увидела. Они были для меня образцами жизни: прекрасные люди, замечательные христиане, мне хотелось быть с ними и я с ними была очень долго.
Причем, это все в мощный советский период, когда по телевизору никакую Пасхальную службу, конечно, не показывали.
Якобы вера, как и позднее коммунизм, изолировала Россию, стала препоной на пути культурной интеграции с цивилизованным миром, развила неприятие инакомыслия и так далее. Христианство — символ духоты и тошноты. А в России — ещё и бескультурья, дикости, близкой к язычеству. Всеми этими деконструкциями буквально был нафарширован роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», собравший в нашей стране в своё время щедрую премиальную жатву. Можно сослаться на лабиринт личного мнения автора, поиски и заблуждения, свойственные любому человеку, в том числе и творческому.
Но дело здесь не в этом, а в особой мете социализации, повязанной общим делом. Так было принято, так положено. Вот именно так, как рассуждают Акунин — Быков — Улицкая. Если хочешь вписаться в систему, то будь добр принять правила игры. Это будет и социальным лифтом, и путём к успеху. Ту же литературу назвали индустрией и так её обустроили, так стандартизировали.
Улицкая — не частный человек, а система, особый конвейер корпорации по выверту и отмене. Они всей душой с Украиной, потому что та продвинулась существенно вперёд в общем деле их проекта. И чем больше ада там, чем больше костров, смертей, факельных шествий, тем им милей, ведь это пламя, этот ужас воспринимают как очистительные. Чем качественнее всё будет выжжено вокруг, тем больше шансов установить на пустом месте нечто иное и никак не связанное с прежним. Та же Улицкая не только носитель совершенно определённых догм и обладатель специфической оптики, но она формировала здесь новый канон, утверждаясь, совершенно необоснованно, в ранге того самого классика. У неё появлялись последователи и ученики, тут же средствами массированного пиара и продвижения входившие в моду.
Они в том числе подвизались на ниве национальных вопросов с расчёсыванием реальных или мнимых травм и обид. Деколонизация и борьба с русскими колониализмом — это вообще сейчас магистральная тема, которая обладает эффектом ржавчины, разъедающей общество. Дальше приходили расчёсыватели личных травм, мало отличимые друг от друга, страдающие в отечественной огромности, несуразности и атмосфере «насилия», которая давит на них могильной плитой и не даёт раскрыться.
Остаться человеком
Улицкую лишили звания почетного профессора 30 августа 2023 года. Писательница Людмила Улицкая, находясь в Италии, в интервью каналу «112 Украина» заявила, что Россия, как и другие страны. Писательница Людмила Улицкая рассказала о том, почему произведение «Чума» было опубликовано спустя 42 года после его создания, о ее новой книге и о своем отношении к прозе. новости Кирова. почему изъявления любви Анны Гуриной к занимающей антирусскую позицию Улицкой печатаются на страницах авторитетной "Литературной газеты"? Интервью Улицкой до степени смешения похоже на откровения народной артистки России Лии Ахеджаковой, которая в последнее время стала ярой русофобкой.
«На помойку!» Народ возмущен Сорокиным и Улицкой за денежную поддержку ВСУ
Живущий, как и Улицкая, сейчас в Берлине Андрей Шашков поговорил с живым классиком о том, почему она уехала именно сюда, чего ей больше всего не хватает из прошлой, московской жизни и как она переживает новости последних месяцев. Об отношении к русскому языку в новых реалиях, о творчестве за границей и будущем русского языка и литературы Андрей Мучник из Службы новостей ООН поговорил с Людмилой Улицкой – писательницей, лауреатом многочисленных российских и международных премий. Главная» Новости» Людмила улицкая последние новости.
«Воевать и убивать»: Писательница Улицкая призналась в ненависти к России
Я сказала: "Я — Люся Улицкая". Быть самим собой — трудное дело. Это очень правильный, хороший ответ на этот вопрос. Так вот я — Люся Улицкая. Есть вещи, которые в нас заложены. Скажем, многие качества характера определяются тем, что мы их унаследовали от папы, от мамы, от дедушки, от далеких предков. Иногда среди качеств, которые мы получаем, бывает, например, повышенная агрессивность, конфликтность. Или, напротив, очень высокая адаптивность, то есть способность к любой ситуации примениться. В этом смысле, конечно, мы зависим от того, что в нас вложено. В каком-то смысле судьба записана у нас в генетике. Другое дело, что мы меняемся и можем осмысливать себя.
Так что судьба — это не с неба поданная запись, это запись, в создании которой принимаем участие и мы, носители этой судьбы. Отвечая девочке, подведу итог: давай считать, что судьба существует, это дорожная карта, и мы можем немного ее менять. В пандемию мы оказались в неизвестном Сейчас будет вопрос, который очень долго ждал своего часа. Некоторые вопросы дозревают, дожидаются нужного времени. Каждое утро у меня было ощущение, что я просыпаюсь в сон. Как вы определите, где мы оказались? Должна вам сказать, что обычно я каждое утро просыпаюсь с ощущением "дня сурка". Дело в том, что я человек планирующий. Я встаю утром, а у меня уже лежит бумажка на компьютере со списком того, что я должна делать. Теперь у меня этой бумажки нет.
Я не знаю, что мне преподнесет сегодняшний день. Планирование, в котором мы живем всю жизнь, как будто закончилось. Потому что ситуация, в которую мы сегодня поставлены, совершенно небывалая. Как я недавно прочитала в одной умной книжке, "все известное кончилось". Мы живем в зоне неизвестного. Мы не знаем, заболеем ли мы завтра, выживем ли мы. Мы не знаем, кончится ли когда-нибудь эта столь странная, неопределенная и единственная в мире ситуация. Такого, как мы переживаем сейчас, не было никогда. Мир стал такой маленький, что все человечество разом оказалось перед одной и той же проблемой. Даже когда были грандиозные войны, люди разделялись как минимум на два лагеря: за и против.
Сегодня перед каждым человеком стоит одна и та же задача. Мы все надеемся выжить. Все известное закончилось, мы оказались в зоне неизвестного, и это дико интересно. Год тому назад мне стало неинтересно жить. Я думала, что все большие книжки я написала, писать мне больше не о чем, все стабилизировалось, кто умер, тот уже умер, следующая очередь моя. Я готова. Эта история с эпидемией вернула меня к острому интересу — что будет потом. Как изменится мир, как изменится человек. Я об этом думаю. Не одна — об этом весь мир думает.
Но никаких однозначных решений, никаких рецептов здесь просто быть не может. Что произойдет в мире после этой истории с Великим карантином? Что поменяется? Я сделаю один малозначительный прогноз: после того как все это кончится, мир станет жить экономнее. Мы живем в чрезвычайной роскоши, у нас колоссальные потребности.
В этом и есть моя установка и мое неприятие власти, которая постоянно хочет обслуживать себя, а не общество. И это разрастание государства, его превращение в почти раковую опухоль: количество бюрократии, которое сейчас в мире образовалось, несоизмеримо больше количества людей, которые производят продукт. И мне кажется вся эта ситуация каким-то порочным обстоятельством сегодняшней жизни, не только в России, а всюду! В этом, по-видимому, лежит корень некоторого «недопонимания» власти. Я не борюсь с властью, кто я такая, чтобы с ней бороться?
Но, если бы у меня спросили, я бы сказала, где надо доработать. Причем я говорю совершенно не про то, что ее надо менять. Будет следующая, точно такая же. У нас такая российская традиция, когда власть и государство оказываются избыточными. С моей точки зрения, его должно быть поменьше. Общество в состоянии решать многие задачи самостоятельно. Волонтерские и благотворительные движения, о которых я говорила, это то, что реально решает задачи, которые могло бы решать государство. Про отношение к высоким постам. Однажды моя подруга сказала: «Люсь, а если бы тебя назначили министром образования, ты бы согласилась? Такие люди не должны быть начальниками».
Про ожидание счастья после войны и советское время. Я достаточно хорошо помню это послевоенное время. Я не голодала. Но бедность была тотальной и всеобщей. До сих пор не могу выбросить продукты с тарелки, доедаю до конца. Надо есть поменьше, но выбросить продукты невозможно. Сегодня везде море объедков. Я все время испытываю дикую неловкость от этого, так нельзя! Я всю жизнь ходила в обносках, которые отдавали, перешивали несколько раз. Но при этом настроение у всех было такое: «Мы победили, завтра будет счастье!
До смерти Сталина еще восемь лет. В 1947 году прошли большие репрессии. Люди, вернувшиеся из плена, все отправлялись в лагеря. Люди, эшелонами возвращавшиеся на родину, — после революции во Франции было много русских, они прожили жизнь в эмиграции, любя Россию и храня о ней память, — немного успели здесь пожить, большинство сразу отправилось в Воркуту. Я помню таких людей, знаю их потомков. И это ощущение, что завтра, после войны, «начнется счастье», оказалось обманчиво. Но тем не менее его все ждали. Настроение у нас было духоподъемное. Сейчас, когда все живут достаточно обеспеченно, выбросить еду — в порядке вещей, это никого не волнует, выбросили и выбросили, а между тем настроение очень плохое. Потому что люди ожидают от завтра не счастья, а чего-то тревожного, катастрофического.
Уже где-то идет война, и поблизости, и вокруг. Я не отношусь к тем людям, которые считают, что в советское время жилось лучше. У них есть своя аргументация. Думаю, что их надо выслушать и подумать — что же именно им так нравилось.
Да, мне не нравится его популярность, мне не нравится, что его так много людей поддерживает, кстати, сейчас стало гораздо меньше. Мне не нравится та политическая линия, которую он реализует. Но меня никто не спрашивает, а когда спрашивает, я говорю: «Нет, мне не нравится! Но это ведь не имеет никакого значения. Я думаю, что есть своя стратегия, свое объяснение, что все сценарии в России пишутся потом.
Задним числом нам объяснят, почему это было необходимо и правильно. Еще в горбачевские времена было довольно жестокое подавление волнений в Вильнюсе. Это в традиции советской и имперской власти. Империя, которая держит силой окраины — не новинка. Это можно сказать и про Римскую империю, и даже такая относительно благородная империя, как Австро-Венгерская, тоже имела все эти проблемы. Другое дело, что слаборазвитым странам когда-то было выгодно входить в эту империю. По-видимому, таким маленьким национальным образованиям казалось это привлекательным. Сейчас многие хотят независимости. Я думаю, что затрепещет в следующий раз Казань, татары чувствуют себя обиженными и этого можно ожидать.
Совсем не хочу быть пророком и не хочу, чтобы проливалась кровь, но зреют какие-то новые ситуации… — По поводу империй, они ведь все распались, Британия тоже была империей… — Имперский мир закончился. Вот Китай — торговая империя, он ни с кем не воюет, он завоевывает страны с помощью дешевых товаров. Сказать, что это мне нравится — я не могу, но что делать — это тоже реалии мира. Китай совершил колоссальный рывок. Сто лет назад чашка риса была счастливым обедом для китайца, а сегодня, смотрите, китайские туристы заполонили весь мир. Это значит, что они разбогатели. Это значит, что, несмотря на эту жесткую идеологию, которую они исповедуют, они живут лучше. И Россия стала лучше жить. Чтобы купить два десятка яиц, дедушка брал меня с собой в магазин, и мы с ним стояли в очереди с номерками, написанными на руках чернильным карандашом.
Помню, как первый раз из Америки, вначале 90-х, я привезла две сумки продуктов. Сегодня я не вожу из Америки продукты, только сыр, который благодаря идиотизму наших властей попал под санкции. Хотя эти санкции научили нас делать мягкие сыры, а вот твердые пока не получаются. Вот такая жизнь. Но все-таки сейчас в России ожило гражданское общество, такого 15 лет тому назад не было.
Людмила Улицкая: В 2014 году. Но тот мой последний приезд был такой мучительный.
Забетонировали речку, которую я с детства помню, просто покрыли бетоном. Понимаете, эта набережная, которую я помню с детства. Она напоминает турецкий базар и меня это не радует. Дом, в котором я ночевала, когда еще была жива Мария Степановна Волошина, стоит как зуб, мне за него страшно. Вокруг огромные гостиницы, а это в общем-то священное место для русской литературы. Я очень радовалась, когда первые татары стали возвращаться. Помню, как стояла на автобусной остановке и первый раз услышала татарскую речь, начала плакать.
Бабушки мне рассказывали, как их выселяли, я знала эту историю. А потом прошли какие-то годы и я увидела, как татары застроили долину речки. Им не давали землю, и они взяли ее самозахватом и начали строить там, где не надо было. В конце концов речку забетонировали и сейчас там стоят бетонные дворцы мусульманского облика. Реку убили. Там ни одного дерева. Теснота такая, что единственные деревья, которые там остались, это деревья дома, который я очень люблю и где мои дети летом проживали.
Этот дом принадлежит семье Нины Константиновны Бруни-Бальмонт, а эта великая женщина принадлежит русской истории. Несколько деревьев еще остались, а все остальное вырублено. И что самое ужасное для меня было, что татарский наливной колодец, который был на территории этого дома, завален камнями. Это средневековый колодец, который нужно холить и лелеять, и так горько, что именно татары завалили его камнями и построили на этом месте дом. Это варварское отношение к земле, к истории. К сожалению, оно было проявлено советскими, украинскими и российскими властями, и татарами тоже. К сожалению.
Поэтому я туда не еду, потому что у меня одни слезы. Это чудовищная ситуация, и ее хватит на много лет. Наверное, при нынешней власти все останется так, как есть. Я не политик, я просто человек, и я на стороне тех людей, которые пострадали. Причем нужно сказать, страдали и те, которые стали на сторону России в этом конфликте, и те, кто продолжали оставаться на стороне Украины.
Людмила Улицкая: «Для осмысления современности надо, чтобы она стала прошлым»
И почему решили написать, что это «непроза»? Людмила Улицкая: Я, наверное, всю свою жизнь освобождаюсь от определённого рода формул, клише и правил. Я прекрасно помню день смерти Сталина. Мне было десять лет. Все рыдали. Нас собрали в школе числа седьмого. Все рыдают, а мне совершенно не хочется плакать. Было ощущение того, что я не хочу поддаваться общему настроению, что я плакать сегодня не хочу.
Я ничего не знала, даже то, что оба моих деда сидели. В моём сознании это не вязалось со Сталиным. Мне было десять лет и в семье, как вы понимаете, об этом не говорили. Но у меня есть ощущение, что массовую реакцию толпы надо проверять. Поэтому восторг Первомая, пасхальные радости — надо проверить: а тебе действительно от этого радостно? Это твой праздник? Если я могу сказать, что это мой праздник, то да, я буду радоваться, а если это просто общее настроение и волна, то в этом есть нечто опасное.
Потому что не всегда эта общая волна совпадает с твоим внутренним состоянием и надо это проверять. Я всё-таки советский человек, я прожила большую часть своей жизни в советское время. Максим Морозов: Но ощущаете ли вы себя советским человеком? Людмила Улицкая: Это клише, конечно, оно сидит. Скажем, в отношении к еде. Советские люди привыкли жить очень скромно и аккуратно, с повышенным интересом к еде и питанию. Помню очереди, которые я выстаивала вместе с бабушкой и дедушкой, когда мне на руке писали номер, чтобы получить ещё один десяток яиц.
Это всё то, что нас формирует, и это никуда не уходит. Поэтому и по сей день, когда портится еда и её надо выбросить — я испытываю жуткую неловкость. Потому что мысль о том, что «половина мира голодает, как ты смеешь» — всё-таки сидит во мне. Времена скудного детства сформировали во мне такое отношение. Максим Морозов: Всё же «непроза». Что вы понимаете под этим? Людмила Улицкая: Вот это самое.
Я, по-видимому, человек минималистический. Я прекрасно понимаю, что такое проза, что такое поэзия. Сама я существую в этом промежуточном пространстве. Я начала писать очень рано. Начала со стихов, но стихи я почти никогда не публикую. Для меня существует расстояние между стихотворной речью и прозой. Когда я говорю «непроза», это значит, наверное, что я немножко поэтического материала и поэтической музыки всё-таки впускаю в то, что я публикую.
Не совсем проза. Максим Морозов: «Бумажный театр» — это сохранение памяти, причём памяти не только культурной. Давайте перекинем мостик от вашего произведения к тому, что происходит в стране. Ликвидация «Мемориала», признанного иностранным агентом. Как вы считаете, чем это было обусловлено и ситуативно, и стратегически? Людмила Улицкая: Я думаю, что это чудовищная ошибка руководителей, которые это допустили. Они навлекли на себя суд истории.
История им этого не простит. Те, кто запретили, навеки вписали себя в чёрную страницу истории: туда, где сидят запретители, расстрельщики и прочая социальная нечисть, которой в нашей стране всегда было достаточно. Это безумный поступок, который не поддаётся никакому рациональному объяснению. В течение многих лет я веду конкурс школьных сочинений «Человек в истории». Тысячи детей по всей стране пишут сочинения по истории своей семьи или своей школы, или дома, который стоит рядом. Это безумно важное и интересное мероприятие. Что мы говорим о патриотизме?
И всё-таки — и это пройдёт? Более того, мне кажется, что чем более жёсткие условия существования, тем больше возможностей проявления человечности. Две недели тому назад я была в Берлине на станции, куда прибывали автобусы из Украины, и приходили жители Берлина, уже здесь осевшие, русские и украинцы, и то, что я наблюдала, это меня очень тронуло. Потому что люди забирали к себе семьи — совсем не в роскошные апартаменты, а в достаточно скромное жильё, — поселяли у себя людей, эмигрантов; до того момента, пока государство как-то о них не позаботится. И там я видела человеческое взаимное внимание, тепло и интерес, это, на самом деле, внушает надежду, что не всё потеряно, что человеческое в нас ещё осталось. И именно в этих жёстких условиях большие возможности для проявления этих качеств. Истории», у нас в гостях Людмила Улицкая, и наш разговор подходит к концу.
Людмила Евгеньевна, спасибо, что нашли время. Хочется, чтобы мы чаще пересекались, и именно в Москве. И чтобы мирное небо нам в этом способствовало. Но, а сейчас мы продолжаем наше вещание на канале «Дилетант». Я напомню, что вы можете нас поддержать, поставив лайк, а также подписаться, перекинуть ссылку своим друзьям-знакомым. Сегодня вы наблюдали разговор с писателем Людмилой Улицкой. Много вопросов было, которые я не задал, очень хорошие.
И правда, это повод для ещё одной новой встречи. И, самое главное, мы всё-таки пришли к выводу, что мы останемся людьми и это пройдёт. Так что будем наблюдать, как говорит наш главный редактор. Совсем скоро к нам присоединится Николай Александров, и вы снова в прямом эфире увидите «Книжечки». А для тех, кому мало Николая Александрова, я напомню, что он был на этой неделе в формате « СлухайЭто », где отвечал на ваши вопросы, в том числе давал какие-то книжные рекомендации. Поэтому, пожалуйста, ищите на канале «Живой Гвоздь» , и можете посмотреть, пересмотреть, и там Николая Александрова очень много. Кроме того, мы всегда можете зайти в магазин журнала «Дилетант».
Сегодня у нас были новинки, они разлетаются очень быстро, поэтому я даже боюсь произносить какие-то наименования. По следам прошлого эфира: ещё остались книги из серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия». Ну и, кроме всего, много исторической литературы, например, переписка Екатерины Великой и Фридриха Великого. Тоже рекомендую. Вы можете понять, как работает дипломатия на уровне первых лиц. Кроме того, есть книга «Английский цугцванг для Александра I. Победитель без победы».
Издательство «Бослен», автор — Наталия Зазулина. Ну, и от себя тоже рекомендую: издательство «Бослен», Ирина Архангельская, книга «Золотой запас империи. О капитале, коммерции и деловой жизни России конца 19 — начала 20 века». У нас в разговоре с Людмилой Улицкой прозвучало, что всё-таки старина Маркс был прав, и экономика — это базис, а политика — это надстройка, и поэтому тоже эту книгу очень вам рекомендую. Я вижу, что Николай Александров уже с нами. Каким-то образом у нас немножко сжато изображение, но это никак не помешает нашей встрече. Николай, здравствуйте!
Слышите ли вы меня? Да, я вас слышу прекрасно. Вас уже заждались. Они в чём-то пересекаются, а в чём-то совершенно различны. Первая из них — это книга Михаила Майзульса, которая вышла в издательстве «Альпина нон-фикшн». Называется она «Воображаемый враг. Иноверцы и еретики в средневековой иконографии».
Михаил Майзульс — известный медиевист, и он пытается посмотреть, каким образом вот этот образ врага представлен в средневековой иконографии. Добавлю, что на самом деле образу врага — не только в иконографии, а вообще в живописи, в частности, в карикатуре — посвящено довольно много самых разных книг, научных статей. Если вы просто посмотрите в гугле, в поиске, образ врага, вы найдёте достаточно большое количество литературы. Книги, которые, в частности, выходили в издательстве «Новое литературное обозрение». Чем любопытна эта книга? Во-первых, это детальный анализ средневековой иконографии, и в этом смысле книга Майзульса даёт возможность читателю увидеть, каким образом нужно смотреть или прочитывать живопись средневековую, какие знаки иногда от нас ускользают, и, может быть, именно поэтому не полностью воспринимаются те образы, те сюжеты, и не полностью считываются те настроения, которые представлены. Если говорить конкретно об этой книге, какие, собственно, знаки врага, образы исследует Майзульс достаточно подробно?
Ну, во-первых, это одежда и внешние знаки. Начиная, например, от еврейской шапки, так называемой «юденхут», которая довольно долго существовала в средневековой иконографии. Надо сказать, что многие из этих образов перекочевали и в Новое время. Об этом, кстати, Майзульс тоже довольно пишет. То есть это островерхая шапка-колпак, которой, как правило, обозначались иноверцы, иудеи. В христианском сознании они связывались достаточно часто с образами истязателей Христа, врагов Христа и так далее. Об этом он пишет довольно подробно.
Здесь же, разумеется, Майзульс довольно долго размышляет о том, каким образом еврейский или арамейский, а иногда даже арабский алфавит служил знаком, который обозначает иноверца, врага или еретика, — на головных уборах, на одежде. Иногда это просто стилизованное ивритское, арамейское или иногда даже арабское письмо. То есть оно не прочитывается, но условное изображение показывает, собственно, кто перед нами находится. Символика жёлтого цвета: когда она появилась, каким образом она представлена в иконографии, как неоднозначно она прочитывается; потому что жёлтый иногда прочитывается как золотой, то есть знак славы, а не знак врага. Жёлтые тюрбаны, вот все эти атрибуты восточной одежды, которые иногда смешиваются и путаются вместе… Когда, в какое время они появились в иконографии и как это связано с тем представлением о еретиках и иноверцах, или просто маргинальных личностях, потому что проститутки, гомосексуалы, преступники иногда обозначались примерно так же. Плюс к тому, эмблемы и разного рода символика, гербы, которые появляются на флагах, они также достаточно значимы. Ну, например, помимо жёлтого цвета — знак скорпиона или дракона, или обломанное древко у флага, которое показывает поражение той или иной религии — магометанства или иудаизма — в противостоянии с христианской церковью.
Обо всём этом — на множестве примеров, потому что у книги ещё есть красочные иллюстрации, — довольно подробно Майзульс говорит. Вторая часть посвящена знакам, которые выражаются собственно телом или жестами. Знаки осмеяния, изображение тела, анатомия человека: крючковатый нос, который был… Н. Как говорил наш коллега, самая слабая часть разведки — это связь. Мы сейчас заново попробуем связаться с Николаем Александровым. Бывает такое, бывает, мы всё-таки работаем в режиме стрима, и связь у нас — это не самая сильная сторона, признаемся честно. И, если останется время, я хотел спросить у Николая, согласен ли он с тезисом Людмилы Улицкой, что эпоха больших романов ушла.
Потому что я задумался, действительно ли это так. Действительно, сейчас даже, может быть, какой-то формат потребления стал другим, мы уже мыслим каким-то клиповым мышлением, и, соответственно, мы просто не можем потреблять такие объёмы. Это было бы интересно обсудить. А может, это даже станет темой нашей беседы в следующий раз, в какой-нибудь большой программе с замечательными писателями, авторами, критиками. Я подумаю, и, действительно, может быть, мы такое сделаем отдельным форматом. Но у нас сейчас возвращается Николай Александров. Николай, да-да, прервалось на фразе, по-моему, крючковатый нос?
Мне как-то запомнилось. Крючковатый нос евреев, арабов, или иногда вздёрнутый нос, потому что монголы, татары или тартары, как о них говорили тоже присутствуют в иконографии. Например, как найти Иуду по жестикуляции или по тому, какую позу он принимает в иконографии. Обо всём этом тоже довольно много говорит Майзульс. Или, например, расовые отличия. Враги иногда изображаются с тёмной кожей, причём достаточно рано в средневековой иконографии, потому что тёмная или чёрная кожа — это знак, который воспринимался как помутнение души, как образ дьявола, который, кстати, перекочёвывал и просто в динамические образы. Иным словом, эта книга Михаила Майзульса, с одной стороны, говорит нам, каким образом формировался образ врага, а с другой стороны, помогает нам читать иконы, иконографию в целом, потому что это и гравюры в книгах, это не просто церковные изображения.
У Майзульса довольно много иллюстраций, он просто помогает нам читать, понимать и проникать в сознание средневекового человека. И вторая книга, о которой я хотел сказать. Она вышла в петербургском «Издательстве Ивана Лимбаха». Это исторический роман, автор его — хорватский писатель Миленко Ергович, называется книга «Руфь Танненбаум». Как, собственно, сам Ергович пишет, он давно хотел написать биографию известной актрисы Леи Дойч, актрисы-вундеркинда, карьера которой началась в очень раннем возрасте. Судьба её была трагичной, её убили в концентрационном лагере в 16 лет.
В ее версии истории Москва отделилась от Киевского княжества, а теперь пришла пора и Киеву обособиться от Москвы. Объединившись внутри себя на основе мовы и отказавшись от русского языка и всего русского, чтобы "найти свое место в европейском обществе", став самостоятельным и независимым государством. А еще она очень симпатизирует Зеленскому и надеется, что тот справится с коррупцией, а американцы не бросят Киев. И сама, по мере возможности, старается помогать Украине, чем может. Призналась, что все ее гонорары идут на Украину читай — в ВСУ , в том числе, и от продаж ее книг в России, которые продолжают! А с каждой книжечки копеечка, и немалая, идет ему, а он их тратит на те же ВСУ. И еще, что выглядит уже не просто гадко, она не понимает, какие это люди "могут добровольно пойти на любую войну, тем более, против Украины". Тут резануло даже не про Украину, а про "любую". Что, и в Великую Отечественную тоже? Впрочем, о чем тут говорить, если ее папа и мама были эвакуированы в Великую Отечественную сначала в Уфу, а потом и в Свердловск, и в этой семье действительно не было добровольцев. Которые спасали и спасли от полного уничтожения миллионы ее соплеменников.
И вот, когда я уже прошла эту некоторую школу, я поняла, что, в общем-то, тоже могу попробовать. И написали первую пьесу? И надо сказать, что пьеса «Мой внук Вениамин», которую я тогда написала, до сих пор идет в некоторых российских театрах. Очень локальная, очень прямолинейная, очень элементарно написанная, но грамотно. С точки зрения драматургии она была сделана совершенно правильно. Потом я еще написала какое-то количество пьес. И сейчас, кстати говоря, вот именно в последние месяцы, я тоже пишу пьесу, которая никак у меня не получается. О чем она, если не секрет? Это совершенно не секрет, но я с ней так завозилась. Она из области футурологии. Потому что, когда их больше, агрессивная природа мужчин меняет общество так, что оно начинает воевать. Поэтому мир в основном женский, а мужчин держат на развод. Феминистки будут рады. Ну нет, там не так прямолинейно. Пока что мне очень забавно и занятно, и смешно этот сюжет всячески прокручивать. А о чем будет ваша новая книга? Она называется « Бумажный театр. Непроза ». В ней будут не только пьесы, но и эссе, несколько сценариев — все непоставленное. В общем, это будет все то, что я в своей жизни хотела бы, но не напечатала. Вот сейчас я это собрала. В вашей последней книге «О теле души» есть и стихи. Еще были стихи в «Медее и ее детях», написанные от лица героини. Это разовый опыт или вы стихи пишете давно и они где-то в столе лежат? Я стихи пишу всю жизнь, с довольно раннего возраста. И никогда их не публиковала. Я вообще читаю в последние годы больше поэзии, чем прозы. Для меня это очень важная высшая часть литературы. Свои стихи я стесняюсь публиковать, считаю, что они недостаточно хороши для того, чтобы выйти на поверхность. Но как раз вот в последнее время подумала: а может, и соберу сборник. Не уверена, просто размышляю на этот счет. Западные букмекеры каждый год делают ставку на Людмилу Улицкую как кандидата на Нобелевскую премию по литературе. Не стал исключением и этот год. Вы бы хотели получить Нобелевскую премию? Это очень трудный вопрос. Сказать, какую я премию хотела бы получить действительно? По той причине, что, с точки зрения собственно литературы, главная премия — это Букеровская. Нобелевская премия — она такая немножко игристая.
Баба-яга в тылу врага: в отличие от Набокова Людмила Улицкая* не осуждает, а прославляет педофилию
Ранее «ФедералПресс» писал, что грозит правнучке Чкалова за призывы нанести ядерный удар по Москве. По словам юриста, ее действия могут быть расценены как призывы к терроризму. Фото: unsplash.
Христианство — символ духоты и тошноты. А в России — ещё и бескультурья, дикости, близкой к язычеству. Всеми этими деконструкциями буквально был нафарширован роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», собравший в нашей стране в своё время щедрую премиальную жатву. Можно сослаться на лабиринт личного мнения автора, поиски и заблуждения, свойственные любому человеку, в том числе и творческому. Но дело здесь не в этом, а в особой мете социализации, повязанной общим делом. Так было принято, так положено. Вот именно так, как рассуждают Акунин — Быков — Улицкая.
Если хочешь вписаться в систему, то будь добр принять правила игры. Это будет и социальным лифтом, и путём к успеху. Ту же литературу назвали индустрией и так её обустроили, так стандартизировали. Улицкая — не частный человек, а система, особый конвейер корпорации по выверту и отмене. Они всей душой с Украиной, потому что та продвинулась существенно вперёд в общем деле их проекта. И чем больше ада там, чем больше костров, смертей, факельных шествий, тем им милей, ведь это пламя, этот ужас воспринимают как очистительные. Чем качественнее всё будет выжжено вокруг, тем больше шансов установить на пустом месте нечто иное и никак не связанное с прежним. Та же Улицкая не только носитель совершенно определённых догм и обладатель специфической оптики, но она формировала здесь новый канон, утверждаясь, совершенно необоснованно, в ранге того самого классика. У неё появлялись последователи и ученики, тут же средствами массированного пиара и продвижения входившие в моду. Они в том числе подвизались на ниве национальных вопросов с расчёсыванием реальных или мнимых травм и обид.
Деколонизация и борьба с русскими колониализмом — это вообще сейчас магистральная тема, которая обладает эффектом ржавчины, разъедающей общество. Дальше приходили расчёсыватели личных травм, мало отличимые друг от друга, страдающие в отечественной огромности, несуразности и атмосфере «насилия», которая давит на них могильной плитой и не даёт раскрыться. Это целая грибница, которая разрослась здесь в предельно комфортных условиях.
Никого не знаю из вновь приехавших. Как вам кажется, насколько другой будет Москва, когда вы и вся новая волна эмиграции в нее вернетесь если вернетесь? Это самое «если» очень существенно. Я никогда не соизмеряла свою жизнь с государственной властью, даже в самые суровые советские времена, но боюсь, что при теперешней власти я не вернусь. Кажется, мы друг другу не очень нравимся. А Москва — что с ней сделается. Я живу в том районе, где когда-то в начале 1917 года в теперешнем районе метро «Динамо» мой дед купил половину дачи. Это была деревня Петровско-Разумовское. А теперь я живу в районе метро «Аэропорт». Бог даст, еще попаду туда. Когда волна эмиграции в Москву вернется, Москва поменяет свои границы и будет занимать всю Московскую область. Это отчасти уже и происходит. Насколько внимательно вы следите за новостями сейчас? О, с утра до ночи смотрю новости — что там на Украине, что происходит в Москве, в Киеве, теперь и в Риге и Ташкенте, куда уехали, как говорят, около миллиона россиян. Как стараетесь сохранять душевное равновесие? Душевного равновесия пока не теряла. Прохожу испытание — вот что я понимаю. Это не первое испытание в моей жизни.
Вы презентуете книгу «Бумажный театр» с провокативным подзаголовком «непроза». Если это не проза, то как вы определяете литературную форму? И почему решили написать, что это «непроза»? Людмила Улицкая: Я, наверное, всю свою жизнь освобождаюсь от определённого рода формул, клише и правил. Я прекрасно помню день смерти Сталина. Мне было десять лет. Все рыдали. Нас собрали в школе числа седьмого. Все рыдают, а мне совершенно не хочется плакать. Было ощущение того, что я не хочу поддаваться общему настроению, что я плакать сегодня не хочу. Я ничего не знала, даже то, что оба моих деда сидели. В моём сознании это не вязалось со Сталиным. Мне было десять лет и в семье, как вы понимаете, об этом не говорили. Но у меня есть ощущение, что массовую реакцию толпы надо проверять. Поэтому восторг Первомая, пасхальные радости — надо проверить: а тебе действительно от этого радостно? Это твой праздник? Если я могу сказать, что это мой праздник, то да, я буду радоваться, а если это просто общее настроение и волна, то в этом есть нечто опасное. Потому что не всегда эта общая волна совпадает с твоим внутренним состоянием и надо это проверять. Я всё-таки советский человек, я прожила большую часть своей жизни в советское время. Максим Морозов: Но ощущаете ли вы себя советским человеком? Людмила Улицкая: Это клише, конечно, оно сидит. Скажем, в отношении к еде. Советские люди привыкли жить очень скромно и аккуратно, с повышенным интересом к еде и питанию. Помню очереди, которые я выстаивала вместе с бабушкой и дедушкой, когда мне на руке писали номер, чтобы получить ещё один десяток яиц. Это всё то, что нас формирует, и это никуда не уходит. Поэтому и по сей день, когда портится еда и её надо выбросить — я испытываю жуткую неловкость. Потому что мысль о том, что «половина мира голодает, как ты смеешь» — всё-таки сидит во мне. Времена скудного детства сформировали во мне такое отношение. Максим Морозов: Всё же «непроза». Что вы понимаете под этим? Людмила Улицкая: Вот это самое. Я, по-видимому, человек минималистический. Я прекрасно понимаю, что такое проза, что такое поэзия. Сама я существую в этом промежуточном пространстве. Я начала писать очень рано. Начала со стихов, но стихи я почти никогда не публикую. Для меня существует расстояние между стихотворной речью и прозой. Когда я говорю «непроза», это значит, наверное, что я немножко поэтического материала и поэтической музыки всё-таки впускаю в то, что я публикую. Не совсем проза. Максим Морозов: «Бумажный театр» — это сохранение памяти, причём памяти не только культурной. Давайте перекинем мостик от вашего произведения к тому, что происходит в стране. Ликвидация «Мемориала», признанного иностранным агентом. Как вы считаете, чем это было обусловлено и ситуативно, и стратегически? Людмила Улицкая: Я думаю, что это чудовищная ошибка руководителей, которые это допустили. Они навлекли на себя суд истории. История им этого не простит. Те, кто запретили, навеки вписали себя в чёрную страницу истории: туда, где сидят запретители, расстрельщики и прочая социальная нечисть, которой в нашей стране всегда было достаточно. Это безумный поступок, который не поддаётся никакому рациональному объяснению. В течение многих лет я веду конкурс школьных сочинений «Человек в истории». Тысячи детей по всей стране пишут сочинения по истории своей семьи или своей школы, или дома, который стоит рядом.
Мне стало неинтересно жить, а пандемия этот интерес вернула
Издательство АСТ приостановило выплаты по всем договорам писательнице Людмиле Улицкой после ее заявлений о переводе средств на Украину. Писатель Людмила Улицкая дала большое интервью в программе «Гордон» на украинском телеканале 112. бизнес последние новости, сплетни шоу бизнеса, российские звезды, новости шоубизнеса.
Людмила Улицкая
Писательница Людмила Улицкая, находясь в Италии, в интервью каналу «112 Украина» заявила, что Россия, как и другие страны. Писатель Людмила Улицкая – о таланте, успехе, счастье и радости. Семейная летопись, разговоры о России и переоцененный роман «Мастер и Маргарита»: Людмила Улицкая в новой книге о том, что нас ждет завтра. Л. УЛИЦКАЯ: Вы знаете, на самом деле Россия — страна весьма талантливых людей, у нас в России очень много талантливых людей, но процесс, который мы наблюдаем в последнее двадцатилетие, а, может быть, и побольше, с 1990-х годов.