Робинзон Крузо — человек, который способен преодолеть неблагоприятные внешние обстоятельства благодаря личным качествам.
День Робинзона Крузо
Титульный лист первого издания романа «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо. Продолжение первое – «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо». Продолжение первое – «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо». Робинзон немного помучился угрызениями совести, вспоминая о том, что именно этот мальчишка так много ему помогал.
День Робинзона Крузо
А настоящий остров Робинзона Крузо вовсе не тропический и находится намного южнее. Титульный лист первого издания романа «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо. Дефо даже нарядил Робинзона в козьи шкуры, которые были уместны на островке у берегов Чили, но вряд ли позволили бы чувствовать себя комфортно в Карибском море, где, по замыслу писателя, оказался Крузо.
Кем был реальный Робинзон Крузо?
Ничем не примечательный английский врач Генри Питман как-то отправился погостить к своей матушке в маленький городок Санфорд, что в Южном Ланкашире. Случилось это как раз в 1685 году, когда Джеймс Скотт, герцог Монмаут и по совместительству — бастард Карла II, высадился в порту Лайм графства Дорсет, чтобы возглавить всех недовольных восшествием на английский престол "паписта" Якова Стюарта. Питман примкнул к восставшим вовсе не потому что был приверженцем идеи "доброй старой Англии", а скорее из любопытства и предполагая, что кому-то "могли потребоваться его услуги". Услуги и вправду потребовались — молодого врача быстро заметил сам Монмут и назначил своим личным хирургом. Восстание не продлилось и года. Переодевшийся в крестьянское платье герцог попытался было схорониться в придорожной канаве, но был извлечен оттуда и повешен. А пока его оттуда доставали, королевские войска тщательно прочесывали окрестности в поисках не только разбежавшихся повстанцев, но и тех, кто мог бы им оказать хоть какую-то помощь. Питману еще повезло — его схватили и судили, а многих других, менее удачливых, убивали на месте по одному подозрению в том, что они поделились с кем-то из сторонников Монмута хотя бы куском хлеба.
С этого момента собственно и начинается известная нам история Питера Блада. Согласно одному из пунктов принятых после разгрома восстания "Кровавых асизов", врачевание мятежников приравнивалось к участию в восстании. А всем участникам уже по факту полагалось полтора метра казенной веревки на брата. Но тут, опять-таки на счастье реального Питмана и вымышленного Блада, у короны обнаружилась небольшая финансовая дыра, так что всех, кого еще не успели повесить, решили продать в рабство в Вест-Индию. По тем временам - вполне распространенная практика, аналогичная сталинскому приговору "10 лет без права переписки". Партию "каторжных рабов" доставили на Барбадос, где Питмана купил плантатор Роберт Бишоп читавшие Сабатини снова вздыхают от обилия совпадений. Рубить и таскать сахарный тростник бывшему доктору категорически не понравилось.
Он попытался протестовать, за что был нещадно бит плетьми, а затем подвергнут самому страшному для тропических широт наказанию — выставлен на день в колодках под палящим солнцем. Отлежавшись, Питман твердо решил — пора бежать. У местного плотника он тайно приобрел лодку и вместе с девятью товарищами, выбрав ночку потемнее, отплыл в никуда. Вот тут житие Питера Блада кончается, а начинается история интересующего нас Робинзона Крузо. Напоследок можно напомнить о том, что штурмана на "Арабелле" звали Джереми Пит. Намек вполне очевиден. Ну а в реальности лодка Питмана попала в шторм.
Непонятно на что они вообще рассчитывали — видимо на то, что их довольно быстро подберет французское, голландское или пиратское судно. Но море судило иначе. Все пассажиры лодки погибли, кроме Питмана, которого выбросило на необитаемый остров Солт-Тортуга у берегов Венесуэлы. Там он обжился, и даже нашел своего Пятницу — индейца, отбитого им у случайно заплывших на остров испанских корсаров. В 1689 году он все-таки вернулся в Англию, был амнистирован и опубликовал книгу "Повесть о великих страданиях и удивительных приключениях хирурга Генри Питмана". Вышла она за 30 лет до первой публикации романа Даниеля Дефо. Скорее всего, они были старыми приятелями, учитывая, что автор "Робинзона Крузо" тоже принимал участие в мятеже Монмута, но каким-то образом избежал наказания.
Александр Селкирк был пиратом, то есть, извините, корсаром или капером, кому как больше нравится. Разница заключалась лишь в том, что пока одни грабили в Карибском море на свой страх и риск, а другие делали то же самое, имея на кармане официальный патент, и в организацию их экспедиций вкладывались даже коронованные особы. Вот на такой корабль к некоему капитану Томасу Стрейдлингу и нанялся 19-летний Александр Селкрег. Да, да, никакой опечатки, именно так и звучала его настоящая фамилия. Просто перед тем, как взойти на борт корабля он ее изменил из-за ссоры с отцом и братом. У Селкрегов несносный характер, похоже, был фамильным достоянием и передавался в наследство по мужской линии. В море эта его черта проявилась во всю ширь, а за год новый корабельный плотник так достал капитана Стрейдлинга и всю команду, что во время стоянки на острове Мас-а-Тьерра у берегов Чили, от него решили избавиться.
Вообще-то высадка на необитаемый остров у пиратов считалась более жестокой альтернативой знаменитой "прогулке по доске". Как правило, такое наказание назначалось членам команды виновным в мятеже, ну или капитану в том случае если мятеж оказывался удачным. Остров подбирался максимально удаленный от оживленных морских трасс и желательно, чтобы без источников пресной воды. Приговоренным к высадке в дорогу выдавался джентльменский набор: немного пищи, фляга с водой и пистолет с одной пулей в стволе. Намек более чем прозрачный — можно было все выпить и съесть, а затем привести смертный приговор в исполнение самостоятельно, либо мучительно умереть от голода и жажды. Эдуард Тич по прозвищу Черная Борода, поступил с персонажами известной песни "Пятнадцать человек на сундук мертвеца" еще веселее, вручив им вместо воды по бутылке рома. Крепкое спиртное на жаре вызывает острую жажду, а Сундук Мертвеца — это название небольшой скалы в группе Британских Виргинских островов, начисто лишенной всякой растительности.
Так что песня, в общем-то, недалека от истины. Иллюстрация Игоря Ильинского к книге "Робинзон Крузо" Но Селкирк не был мятежником, а вся его вина заключалась только в том, что он не умел уживаться с людьми. Видимо поэтому ему дали с собой не "набор смертника", а все необходимое для выживания: мушкет с запасом пороха и пуль, одеяло, нож, топор, подзорную трубу, табак и Библию.
Через некоторое время у африканских берегов на судно напали пираты и всю команду пленили. Робинзону повезло больше других — его не продали в рабство в глубь Африки, а оставили служить начальнику пиратов.
Несколько лет он прислуживал, убирал, готовил, и даже не мог надеяться на спасение. Но скоро хозяин приказал Робинзону и слуге-мавру плыть на небольшой лодке на рыбалку. Хитростями и обманом Робинзон пронес на лодку ружья, еду, воду, вино.
Существуют сведения о том, что с Селькирком встречался и сам Дефо, в то время известный журналист. Большой успех «Робинзона Крузо» побудил Дефо быстро написать его вторую часть — «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо» 1719. Во время этого путешествия он чуть не погибает при нападении на него стаи волков. Год спустя Дефо выпускает дидактическую книгу «Серьезные размышления в течение жизни и удивительных приключений Р. В этой неожиданной для читателей и плохо встреченной книге Дефо утверждал, что приключения Р. Своих врагов Дефо сравнивает с «наихудшим видом дикарей и каннибалов».
Однако Р. Когда опустевший корабль все члены экипажа, кроме Р. Внутренний мир этого героя в заметной степени определялся аллегорической книгой писателя-пуританина Джона Беньяна «Путь паломника» 1678. Отличие Р. Роман Дефо положил начало литературному направлению: произведения, именуемые робинзонадами, повествовали о столкновении изолированного человека или группы людей с доселе не покоренной природо. Непосредственным толчком к появлению этой книги была описанная в журналистике того времени подлинная история шотландского моряка Александра Селькирка, который поссорился с капитаном своего корабля и высадился на необитаемый остров, принадлежащий архипелагу Хуан Фернандес в Тихом океане, где провел четыре года и четыре месяца, пока не был подобран английским кораблем под командой известного путешественника Вудса Роджерса.
Аудиокниги слушать онлайн
– Робинзон Крузо – это литературный персонаж, созданный могучим интеллектом английского романиста, которого, кстати, отличала исключительная творческая потенция. Остров, на котором прожил Селкирс до сегодняшнего дня называют островом Робинзона Крузо, на который приезжает множество любопытных туристов. Обратимся к неизвестным моментам классической истории Робинзона Крузо и расскажем, кто стал прототипом легендарного литературного героя. Я, несчастный Робинзон Крузо, потерпев кораблекрушение во время страшной бури, был выброшен на берег этого ужасного, злополучного острова, который я назвал Островом отчаяния. Робинзон Крузо-главный герой сказки,,Приключения Робинзона Крузо", которую написал Даниель Дефо Он потерпел кораблекрушение и таким образом попал на необитаемый остров. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо — роман английского писателя Даниэля Дефо, написанный как вымышленная автобиография, тем не менее.
Краткое содержание «Робинзон Крузо»
Еще два судна сорвало с якорей и унесло в открытое море на произвол судьбы, ибо ни на том, ни на другом не оставалось ни одной мачты. Мелкие суда держались лучшие других и не так страдали на море; но два-три из них тоже унесло в море, и они промчались борт о борт мимо нас, убрав все паруса, кроме одного кормового кливера. Вечером штурман и боцман приступили к капитану с просьбой позволить им срубить фок-мачту. Капитану очень этого не хотелось, но боцман стал доказывать ему, что, если фок-мачту оставить, судно затонет, и он согласился, а когда снесли фок-мачту, грот-мачта начала так качаться и так сильно раскачивать судно, что пришлось снести и ее и таким образом очистить палубу. Можете судить, что должен был испытывать все это время я — совсем новичок в морском деле, незадолго перед тем так испугавшийся небольшого волнения. Но если после стольких лет память меня не обманывает, не смерть была мне страшна тогда: во сто крат сильнее ужасала меня мысль о том, что я изменил своему решению принести повинную отцу и вернулся к своим первоначальным проклятым химерам, и мысли эти в соединении с боязнью бури приводили меня в состояние, которого не передать никакими словами. Но самое худшее было еще впереди. Буря продолжала свирепствовать с такой силой, что, по признанию самих моряков, им никогда не случалось видеть подобной. Судно у нас было крепкое, но от большого количества груза глубоко сидело в воде, и его так качало, что на палубе поминутно слышалось: «Захлестнет, кренит».
В некотором отношении для меня было большим преимуществом, что я не вполне понимал значение этих слов, пока не спросил об этом. Однако, буря бушевала все с большей яростью, и я увидел — а это не часто увидишь — как капитан, боцман и еще несколько человек, у которых чувства, вероятно, не так притупились, как у остальных, молились, ежеминутно ожидая, что корабль пойдет ко дну. В довершение ужаса вдруг среди ночи один из людей, спустившись в трюм поглядеть, все ли там в порядке, закричал, что судно дало течь, другой посланный донес, что вода поднялась уже на четыре фута. Тогда раздалась команда; «Всем к помпе! Но матросы растолкали меня, говоря, что если до сих пор я был бесполезен, то теперь могу работать, как и всякий другой. Тогда я встал, подошел к помпе и усердно принялся качать. В это время несколько мелких грузовых судов, будучи не в состоянии выстоять против ветра, снялись с якоря и вышли в море. Заметив их, когда они проходили мимо, капитан приказал выпалить из пушки, чтобы дать знать о нашем бедственном положении.
Не понимая значения этого выстрела, я вообразил, что судно наше разбилось или вообще случилось что-нибудь ужасное, словом, я так испугался, что упал в обморок. Но так как каждому было в пору заботиться лишь о спасении собственной жизни, то на меня не обратили внимания и не поинтересовались узнать, что приключилось со мной. Другой матрос стал к помпе на мое место, оттолкнув меня ногой и оставив лежать, в полной уверенности, что я упал замертво; прошло немало времени, пока я очнулся. Мы продолжали работать, но вода поднималась в трюме все выше. Было очевидно, что корабль затонет, и хотя буря начинала понемногу стихать, однако не было надежды, что он сможет продержаться на воде, покуда мы войдем в гавань, и капитан продолжал палить из пушек, взывая о помощи. Наконец, одно мелкое судно, стоявшее впереди нас, рискнуло спустить шлюпку, чтобы подать нам помощь. С большой опасностью шлюпка приблизилась к нам, но ни мы не могли подойти к ней, ни шлюпка не могла причалить к нашему кораблю, хотя люди гребли изо всех сил, рискуя своей жизнью ради спасения нашей. Наши матросы бросили им канат с буйком, вытравив его на большую длину.
После долгих напрасных усилий тем удалось поймать конец каната; мы притянули их под корму и все до одного спустились к ним в шлюпку. Нечего было и думать добраться в ней до их судна; поэтому с общего согласия было решено грести по ветру, стараясь только держать по возможности к берегу. Наш капитан пообещал чужим матросам, что, если лодка их разобьется о берег, он заплатит за нее их хозяину. Таким образом, частью на веслах, частью подгоняемые ветром, мы направились к северу в сторону Винтертон-Несса, постепенно заворачивая к земле. Не прошло и четверти часа с той минуты, когда мы отчалили от корабля, как он стал погружаться на наших глазах. И тут-то впервые я понял, что значит «захлестнет» Должен однако, сознаться, что я почти не имел силы взглянуть на корабль, услышав крики матросов, что он тонет, ибо с момента, когда я сошел или, лучше оказать, когда меня сняли в лодку, во мне словно все умерло частью от страха, частью от мыслей о еще предстоящих мне злоключениях. Покуда люди усиленно работали веслами, чтобы направить лодку к берегу, мы могли видеть ибо всякий раз, как лодку подбрасывало волной, нам виден был берег — мы могли видеть, что там собралась большая толпа: все суетились и бегали, готовясь подать нам помощь, когда мы подойдем ближе. Но мы подвигались очень медленно и добрались до земли, только пройдя Винтертонский маяк, где между Винтертоном и Кромером береговая линия загибается к западу и где поэтому ее выступы немного умеряли силу ветра.
Здесь мы пристали и, с великим трудом, но все-таки благополучно выбравшись на сушу, пошли пешком в Ярмут. В Ярмуте, благодаря постигшему нас бедствию, к нам отнеслись весьма участливо: город отвел нам хорошие помещения, а частные лица — купцы и судохозяева — снабдили нас деньгами в достаточном количестве, чтобы доехать до Лондона или до Гулля, как мы захотим. О, почему мне не пришло тогда в голову вернуться в Гулль в родительский дом! Как бы я был счастлив! Наверно, отец мой, как в Евангельской притче, заколол бы для меня откормленного теленка, ибо он узнал о моем спасении лишь через много времени после того, как до него дошла весть, что судно, на котором я вышел из Гулля, погибло на ярмутском рейде. Но моя злая судьба толкала меня все на тот же гибельный путь с упорством, которому невозможно было противиться; и хотя в моей душе, неоднократно раздавался трезвый голос рассудка, звавший меня вернуться домой, но у меня не хватило для этого сил. Не знаю, как это назвать, и потому не буду настаивать, что нас побуждает быть орудиями собственной своей гибели, даже когда мы видим ее перед собой и идем к ней с открытыми глазами, тайное веление всесильного рока; но несомненно, что только моя злосчастная судьба, которой я был не в силах избежать, заставила меня пойти наперекор трезвым доводам и внушениям лучшей части моего существа и пренебречь двумя столь наглядными уроками, которые я получил при первой же попытке вступить на новый путь. Сын нашего судохозяина, мой приятель, помогший мне укрепиться в моем пагубном решении, присмирел теперь больше меня: в первый раз» как он заговорил со мной в Ярмуте что случилось только через два или три дня, так как нам отвели разные помещения , я заметил, что тон его изменился.
Весьма сумрачно настроенный он спросил меня, покачивая головой, как я себя чувствую. Объяснив своему отцу, кто я такой, он рассказал, что я предпринял эту поездку в виде опыта, в будущем же намереваюсь объездить весь свет. Тогда его отец, обратившись ко мне, сказал серьезным и озабоченным тоном: «Молодой человек! Вам больше никогда не следует пускаться в море; случившееся с нами вы должны принять за явное и несомненное знамение, что вам не суждено быть мореплавателем». Но вы-то ведь пустились в море в виде опыта. Так вот небеса и дали вам отведать то, чего вы должны ожидать, если будете упорствовать в своем решении. Быть может, все то, что с нами случилось, случилось из-за вас: быть может, вы были Ионой на нашем корабле… Пожалуйста, — прибавил он, — объясните мне толком, кто вы такой и что побудило вас предпринять это плавание? Как только я кончил, он разразился страшным гневом.
Никогда больше, ни за тысячу фунтов не соглашусь я плыть на одном судне с тобой! Но у меня был с ним потом спокойный разговор, в котором он серьезно убеждал меня не искушать на свою погибель Провидения и воротиться к отцу, говоря, что во всем случившемся я должен видеть перст Божий. Вскоре после того мы расстались, я не нашелся возразить ему и больше его не видел. Куда он уехал из Ярмута — не знаю; у меня же было немного денег, и я отправился в Лондон сухим путем. И в Лондоне и по дороге туда на меня часто находили минуты сомнения и раздумья насчет того, какой род жизни мне избрать и воротиться ли домой, или пуститься в новое плавание. Что касается возвращения в родительский дом, то стыд заглушал самые веские доводы моего разума: мне представлялось, как надо мной будут смеяться все наши соседи и как мне будет стыдно взглянуть не только на отца и на мать, но и на всех наших знакомых. С тех пор я часто замечал, до чего нелогична и непоследовательна человеческая природа, особенно в молодости; отвергая соображения, которыми следовало бы руководствоваться в подобных случаях, люди стыдятся не греха, а раскаяния, стыдятся не поступков, за которые их можно по справедливости назвать безумцами, а исправления, за которое только и можно почитать их разумными. В таком состоянии я пребывал довольно долго, не зная, что предпринять и какое избрать поприще жизни.
Я не мог побороть нежелания вернуться домой, а пока я откладывал, воспоминание о перенесенных бедствиях мало по малу изглаживалось, вместе с ним ослабевал и без того слабый голос рассудка, побуждавший меня вернуться к отцу, и кончилось тем, что я отложил всякую мысль о возвращении и стал мечтать о новом путешествии. Та самая злая сила, которая побудила меня бежать из родительского дома, которая вовлекла меня в нелепую и необдуманную затею составить себе состояние, рыская по свету, и так крепко забила мне в голову эти бредни, что я остался глух ко всем добрым советам, к увещаниям и даже к запрету отца, — эта самая сила, говорю я, какого бы ни была она рода, толкнула меня на самое несчастное предприятие, какое только можно вообразить: я сел на корабль, отправлявшийся к берегам Африки или, как выражаются наши моряки на своем языке, — в Гвинею, и вновь пустился странствовать. Большим моим несчастьем было то, что во всех этих приключениях я не нанялся простым матросом; хотя мне пришлось бы работать немного больше, чем я привык, но зато я научился бы обязанностям и работе моряка и мог бы со временем сделаться штурманом или помощником капитана, если не самим капитаном. Но уж такая была моя судьба-из всех путей выбрал самый худший. Так поступил я и в этом случае: в кошельке у меня водились деньги, на плечах было приличное платье, и я всегда являлся на судно заправским барином, поэтому я ничего там не делал и ничему не научился. В Лондоне мне посчастливилось попасть с первых же шагов в хорошую компанию, что не часто случается с такими распущенными, сбившимися с пути юнцами, каким я был тогда, ибо дьявол не зевает и немедленно расставляет им какую-нибудь ловушку. Но не так было со мной. Я познакомился с одним капитаном, который незадолго перед тем ходил к берегам Гвинеи, и так как этот рейс был для него очень удачен, то он решил еще раз отправиться туда.
Он полюбил мое общество — я мог быть в то время приятным собеседником — и, узнав от меня, что я мечтаю повидать свет, предложил мне ехать с ним, говоря, что мне это ничего не будет стоить, что я буду его сотрапезником и другом. Если же у меня есть возможность набрать с собой товаров, то мне, может быть, повезет, и я получу целиком всю вырученную от торговли прибыль. Я принял предложение; завязав самые дружеские отношения с этим капитаном, человеком честным и прямодушным, я отправился с ним в путь, захватив с собой небольшой груз, на котором, благодаря полной бескорыстности моего друга капитана, сделал весьма выгодный оборот: по его указаниям я закупил на сорок фунтов стерлингов различных побрякушек и безделушек. Эти сорок фунтов я насбирал с помощью моих родственников, с которыми был в переписке и которые, как я предполагаю, убедили моего отца или, вернее, мать помочь мне хоть небольшой суммой в этом первом моем предприятии. Это путешествие было, можно сказать, единственным удачным из всех моих похождений, чем я обязан бескорыстию и честности моего друга капитана, под руководством которого я, кроме того, приобрел изрядные сведения в математике и навигации, научился вести корабельный журнал, делать наблюдения и вообще узнал много такого, что необходимо знать моряку. Ему доставляло удовольствие заниматься со мной, а мне — учиться. Одним словом, в это путешествие я сделался моряком и купцом: я выручил за свой товар пять фунтов девять унций золотого песку, за который, по возвращении в Лондон, получил без малого триста фунтов стерлингов. Эта удача преисполнила меня честолюбивыми мечтами, которые впоследствии довершили мою гибель.
Но даже и в это путешествие на мою долю выпало немало невзгод, и главное я все время прохворал, схватив сильнейшую тропическую лихорадку вследствие чересчур жаркого климата, ибо побережье, где мы больше всего торговали, лежит между пятнадцатым градусом северной широты и экватором. Итак, я сделался купцом, ведущим торговлю с Гвинеей. Так как, на мое несчастье, мой друг капитан вскоре по прибытии своем на родину умер, то я решил снова съездить, в Гвинею самостоятельно. Я отплыл из Англии на том же самом корабле, командование которым перешло теперь к помощнику умершего капитана. Это было самое злополучное путешествие, какое когда либо предпринимал человек. Правда, я не взял с собой и ста фунтов из нажитого капитала, а остальные двести фунтов отдал на хранение вдове моего покойного друга, которая распорядилась ими весьма добросовестно; но зато меня постигли во время пути страшные беды. Началось с того, что однажды на рассвете наше судно, державшее курс на Канарские острова или, вернее, между Канарскими островами и Африканским материком, было застигнуто врасплох турецким корсаром из Салеха, который погнался за нами на всех парусах. Мы тоже подняли паруса, какие могли выдержать наши реи и мачты, но, видя, что пират нас настигает и неминуемо догонит через несколько часов, мы приготовились к бою у нас было двенадцать пушек, а у него восемнадцать.
Около трех часов пополудни он нас нагнал, но по ошибке, вместо того, чтобы подойти к нам с кормы, как он намеревался, подошел с борта. Мы навели на него восемь пушек и дали по нем залп, после чего он отошел немного подальше, ответив предварительно на наш огонь не только пушечным, но и ружейным залпом из двух сотен ружей, так как на нем было до двухсот человек. Впрочем, у нас никого не задело: ряды наши остались сомкнутыми. Затем пират приготовился к новому нападению, а мы — к новой обороне. Подойдя к нам на этот раз с другого борта, он взял нас на абордаж: человек шестьдесят ворвалось к нам на палубу, и все первым делом бросились рубить снасти. Мы встретили их ружейной пальбой, копьями и ручными гранатами и дважды очищали от них нашу палубу. Тем не менее, так как корабль наш был приведен в негодность и трое наших людей было убито, а восемь ранено, то в заключение я сокращаю эту печальную часть моего рассказа мы принуждены были сдаться, и нас отвезли в качестве пленников в Салех, морской порт, принадлежащий маврам. Участь моя оказалась менее ужасной, чем я опасался в первый момент.
Меня не увели, как остальных наших людей, в глубь страны ко двору султана; капитан разбойничьего корабля удержал меня в качестве невольника, так как я был молод, ловок и подходил для него. Эта разительная перемена судьбы, превратившей меня из купца в жалкого раба, буквально раздавила меня, и тут-то мне вспомнились пророческие слова моего отца о том, что придет время, когда некому будет выручить меня из беды и утешить, — слова, которые, думалось мне, так точно сбывались теперь, когда десница Божия покарала меня и я погиб безвозвратно. Так как мой новый хозяин или точнее, господин взял меня к себе в дом, то я надеялся, что, отправляясь в следующее плавание, он захватит с собой меня. Я был уверен, что рано или поздно его изловит какой-нибудь испанский или португальский корабль, и тогда мне будет возвращена свобода. Но надежда моя скоро рассеялась, ибо, выйдя в море, он оставил меня присматривать за его садиком и вообще исполнять по хозяйству черную работу, возлагаемую на рабов; по возвращении же с крейсировки он приказал мне расположиться на судне, в каюте, чтобы присматривать за ним. С того дня я ни о чем не думал, кроме побега, измышляя способы осуществить мою мечту, но не находил ни одного, который давал бы хоть малейшую надежду на успех. Да и трудно было предположить вероятность успеха в подобном предприятии, ибо мне некому было довериться, не у кого искать помощи — не было ни одного подобного мне невольника. Но по прошествии двух лет представился один необыкновенный случай, ожививший в моей душе давнишнюю мою мысль о побеге, и я вновь решил сделать попытку вырваться на волю.
Как-то мой хозяин сидел дома дольше обыкновенного и не снаряжал свой корабль по случаю нужды в деньгах, как я слышал. В этот период он постоянно, раз или два в неделю, а в хорошую погоду и чаще, выходил в корабельном катере на взморье ловить рыбу. В каждую такую поездку он брал гребцами меня и молоденького мавра, и мы развлекали его по мере сил. А так как я, кроме того, оказался весьма искусным рыболовом, то иногда он посылал за рыбой меня с мальчиком — Мареско, как они называли его — под присмотром одного взрослого мавра, своего родственника. И вот как-то тихим утром мы вышли на взморье. Когда мы отплыли, поднялся такой густой туман, что мы потеряли берег из вида, хотя до него от нас не было и полуторы мили. Мы стали грести наобум; поработав веслами весь день и всю ночь, мы с наступлением утра увидели кругом открытое море, так как вместо того, чтобы взять к берегу, мы отплыли от него по меньшей мере на шесть миль. В конце концов мы добрались до дому, хотя не без труда и с некоторой опасностью, так как с утра задул довольно свежий ветер; все мы сильно проголодались.
Наученный этим приключением, мой хозяин решил быть осмотрительнее на будущее время и объявил, что больше никогда не выедет на рыбную ловлю без компаса и без запаса провизии. После захвата нашего корабля он оставил себе наш баркас и теперь приказал своему корабельному плотнику, тоже невольнику-англичанину, построить на этом баркасе в средней его части небольшую рубку или каюту, как на барже, позади которой оставить место для одного человека, который будет править рулем и управлять гротом, а впереди — для двоих, чтобы крепить и убирать остальные паруса, из коих кливер приходился над крышей каютки. Каютка была низенькая и очень уютная, настолько просторная, что в ней было можно спать троим и поместить стол и шкапчики для провизии, в которых мой хозяин держал для себя хлеб, рис, кофе и бутылки с теми напитками, какие он предполагал распивать в пути. Мы часто ходили за рыбой на этом баркасе, и так как я был наиболее искусный рыболов, то хозяин никогда не выезжал без меня. Однажды он собрался в путь за рыбой или просто прокатиться — уж не могу сказать с двумя-тремя важными маврами, заготовив для этой поездки провизии больше обыкновенного и еще с вечера отослав ее на баркас. Кроме того, он приказал мне взять у него на судне три ружья с необходимым количеством пороху и зарядов, так как, помимо ловли рыбы, им хотелось еще поохотиться. Я сделал все, как он велел, и на другой день с утра ждал на баркасе, начисто вымытом и совершенно готовом к приему гостей, с поднятыми вымпелами и флагом. Однако хозяин пришел один и сказал, что его гости отложили поездку из-за какого-то неожиданно повернувшегося дела.
Затем он приказал нам троим — мне, мальчику и мавру — идти, как всегда, на взморье за рыбой, так как его друзья будут у него ужинать, и потому, как только мы наловим рыбы, я должен принести ее к нему домой. Я повиновался. Вот тут-то у меня блеснула опять моя давнишняя мысль об освобождении. Теперь в моем распоряжении было маленькое судно, и, как только хозяин ушел, я стал готовиться — но не для рыбной ловли, а в дальнюю дорогу, хотя не только не знал, но даже и не думал о том, куда я направлю свой путь: всякая дорога была мне хороша, лишь бы уйти из неволи. Первым моим ухищрением было внушить мавру, что нам необходимо запастись едой, так как мы не в праве рассчитывать на угощение с хозяйского стола. Он отвечал, что это правда, и притащил на баркас большую корзину с сухарями и три кувшина пресной воды. Я знал, где стоят у хозяина ящик с винами захваченными, как это показывали ярлычки на бутылках, с какого-нибудь английского корабля , и, покуда мавр был на берегу, я переправил их все на баркас и поставил в шкапчик, как будто они были еще раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принес большой кусок воску, фунтов в пятьдесят весом, да прихватил моток пряжи, топор, пилу и молоток.
Все это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я пустил в ход еще и другую хитрость, на которую мавр тоже попался по простоте своей души. Его имя было Измаил, а все звали его Моли или Мули. Вот я и сказал ему: «Моли, у нас на баркасе есть хозяйские ружья. Что, кабы ты добыл немножко пороху и зарядов? Может быть, нам удалось бы подстрелить себе на обед штуки две-три альками птица в роде нашего кулика. Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю». Он захватил также и пуль.
Все это мы сложили в баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я пересыпал в одну из бывших в ящике больших бутылок, перелив из нее предварительно остатки вина. Запасшись таким образом всем необходимым для дороги, мы вышли из гавани на рыбную ловлю. В сторожевой башне, что стоит у входа в гавань, знали, кто мы такие, и наше судно не привлекло внимания. Отойдя от берега не больше как на милю, мы убрали парус и стали готовиться к ловле. Ветер был северо-северо-восточный, что не отвечало моим планам, потому что, дуй он с юга, я мог бы наверняка доплыть до испанских берегов, по крайней мере до Кадикса; но откуда бы ни дул теперь ветер, одно я твердо решил: убраться подальше от этого ужасного места, а остальное предоставить судьбе. Поудив некоторое время и ничего не поймав, — я нарочно не вытаскивал удочки, когда у меня рыба клевала, чтобы мавр ничего не видел, — я сказал ему: «Тут, у нас дело не пойдет; хозяин не поблагодарит нас за такой улов. Надо отойти подальше».
Не подозревая подвоха с моей стороны, мавр согласился, и так как он был на носу баркаса, — поставил паруса. Я сел на руль, и когда баркас отошел еще миля на три в открытое море, я лег в дрейф как будто затем, чтобы приступить к рыбной ловле. Затем, передав мальчику руль, я подошел к мавру сзади, нагнулся, словно рассматривая что-то, и вдруг схватил его за туловище и бросил за борт. Он сейчас же вынырнул, потому что плавал, как пробка, и криками стал умолять, чтобы я взял его на баркас, обещая, что поедет со мной хоть на край света. Он так быстро плыл, что догнал бы меня очень скоро, так как ветра почти не было. Тогда я пошел в каюту, взял там ружье и прицелился в него, говоря, что не желаю ему зла и не сделаю ему ничего дурного, если он оставит меня в покое. Тогда он поворотил к берегу и, я уверен, доплыл до него без всякого затруднения, так как был отличным пловцом. Конечно, я мог бы бросить в море мальчика и взять с собою этого мавра, но на последнего нельзя было положиться.
Когда он отплыл достаточно далеко, я повернулся к мальчику его звали Ксури и сказал ему: «Ксури! Если ты будешь мне верен, я сделаю тебя большим человеком, но если ты не погладишь своего лица в знак того, что не изменишь мне то есть не поклянешься бородой Магомета и его отца , я и тебя брошу в море». Мальчик улыбнулся, глядя мне прямо в глаза, и отвечал так чистосердечно, что я не мог не поверить ему. Он поклялся, что будет мне верен и поедет со мной на край света. Покуда плывущий мавр не скрылся из вида, я держал прямо в открытое море, лавируя против ветра. Я делал это нарочно, чтобы показать, будто мы идем к Гибралтарскому проливу как, очевидно, и подумал бы каждый здравомыслящий человек. В самом деле: можно ли было предположить, что мы намерены направиться на юг, к тем поистине варварским берегам, где целые полчища негров со своими челноками окружили бы и убили бы нас, где стоило нам ступить на землю, и нас растерзали бы хищные звери или еще более безжалостные дикие существа в человеческом образе? Но как только стало смеркаться, я изменил курс и стал править на юг, уклоняясь слегка к востоку, чтобы не слишком удаляться от берегов.
Благодаря довольно свежему ветерку а отсутствию волнения на море, мы шли таким хорошим ходом, что на другой день в три часа пополудни, когда впереди в первый раз показалась земля, мы были не менее как на полтораста миль южнее Салеха, далеко за пределами владений марокканского султана, да и всякого другого из тамошних владык; по крайней мере, мы не видели ни одного человека. Но я набрался такого страху у мавров и так боялся снова попасться им в руки, что, пользуясь благоприятным ветром, целых пять дней плыл, не останавливаясь, не приставая к берегу и не бросая якоря. Через пять дней ветер переменился на южный, и так как, по моим соображениям, если за нами и была погоня, то, не догнав нас до сих пор, наши преследователи должны уже были от нее отказаться, — я решился подойти к берегу и стал на якорь в устье какой-то маленькой речки. Какая это была речка и где она протекает, в какой стране, у какого народа и под какой широтой — я не имею понятия. Я не видал людей на берегу, да и не желал увидеть; мне нужно было только запастись пресной водой. Мы вошли в эту бухточку под вечер и решили, когда смеркнется, добраться вплавь до берега и осмотреть местность. Но как только стемнело, мы услыхали с берега такие ужасные звуки — такой неистовый рев, лай и вой неведомых диких зверей, что бедный мальчик чуть не умер со страху и стал упрашивать меня не сходить на берег до наступления дня. От невольников-англичан Ксури научился говорить на ломаном английском языке.
Я был рад, что мальчик так весел, и, чтобы поддержать в нем эту бодрость духа, дал ему стакан вина из хозяйских запасов. Совет его, в сущности, был недурен, и я последовал ему. Мы бросили якорь и простояли всю ночь притаившись. Я говорю: притаившись, потому что мы ей минуты не спали. Часа через два-три после того, как мы бросили якорь, мы увидали на берегу огромных животных каких мы и сами не знали : они подходили к самому берегу, бросались в воду, плескались и барахтались, желая, очевидно, освежиться, и при этом так отвратительно визжали, ревели и выли, как я в жизни никогда не слыхал. Ксури был страшно напуган, да, правду сказать, и я тоже.
Мама на полуслове поперхнулась и умолкла. Папа торжествующе молчал, отворачиваясь от леденящего взгляда супруги. Подошёл Вася, старший брат Пети. Он только что закончил школу и был чемпионом города по боксу. Вася всё объяснил: - Следует рассказывать в простой, доступной для этой пичужки форме. Слушай, братан! Робинзон Крузо был клёвый парень и жил на родине бокса — в Англии. Здесь он прошёл отличную школу и был боец хоть куда. Только постоянно не ладил с судьёй, то бишь судьбой.
Это происходило из-за недостатка правдивых сведений о России «Шекспир был человеком с открытыми глазами и интересовался всем миром», — рассказал «Русскому миру» профессор и завкафедрой в РГГУ, известный шекспировед Игорь Шайтанов. Также Шекспир весьма вероятно был знаком с записками англичан о России, например с записками Флетчера, в которых автор изображает Россию варварской страной». Во времена Даниэля Дефо книг и «записок» было уже значительно больше, и с исторической и географической точек зрения второй роман про Робинзона Крузо почти безупречен. Описывая нравы народов, населяющих Сибирь, особенности местного климата и одежду местных жителей, Дефо явно пользуется сведениями из книг путешественников или их устных рассказов. В сибирских лесах Теперь о сюжете. Вернувшись с необитаемого острова, Робинзон Крузо женился, завёл детей и стал состоятельным человеком. Но быстро понял, что такая жизнь его не радует, на острове он был более счастлив, чем в роли богатого британского помещика. После смерти жены Робинзон отправляется на корабле в Бразилию и просит бросить якорь возле острова, на котором он провёл половину жизни. Остров уже полон поселенцев — испанцев, англичан и дикарей. Робинзон Крузо выступает в роли миротворца, гасит межнациональные конфликты и помогает жителям острова наладить взаимовыгодное сотрудничество. После чего отбывает домой, в дороге теряя верного друга Пятницу в бою с его соплеменниками. Из-за конфликта на судне Робинзона ссаживают в Бенгальском заливе. Пройдя и проехав Китай и побывав в Пекине, путешественник попадает в Россию. И буквально в первые же дни подвергается нападению местных жителей. Робинзон Крузо прибывает в Тобольск, где решает переждать зиму, которая растягивается на 8 месяцев.
Пытаясь избежать этой чумы, Филип соорудил себе на берегу хижину, в надежде, что ветер у моря отгонит надоедливых насекомых. Это не особо помогало. После 9 месяцев подобного жалкого существования молодому человеку страшно повезло. К берегу пристала лодка, на борту которой был мужчина с собакой. Товарищ имел ружьё и некоторый запас боеприпасов. Эштону он сказал, что бежал из испанского плена. Молодой человек очень обрадовался неожиданному товарищу. Прожили они вместе всего несколько дней, Филип невероятно радовался общению. Потом приятель предложил ему отправиться на соседний остров и поохотиться там на кабанов. Юноша побоялся и тот отправился один, заверив, что вернётся через несколько часов. Незадачливый охотник так и не вернулся. Эштон решил, что он утонул. Единственной радостью было то, что остались некоторые инструменты и припасы, что позволило разводить костёр и готовить мясо и рыбу. Сначала молодой человек решил, что это лодка его пропавшего товарища по несчастью. При ближайшем же рассмотрении оказалось, что это совсем другое судно. На лодке Эштон отправился исследовать свой остров и нарвался на группу испанцев, которые его чуть не застрелили. Неожиданное спасение пришло спустя полтора года пребывания на Роатане, к острову пристали сразу две шлюпки с англичанами. Эштон радостно принял их, а им очень понравилось его жилище, которое они любезно называли «Замок Комфорта». Моряки рассказали, что их судно захватили испанцы, а им чудом удалось спастись на вёсельных лодках.
Кто вы такой, мистер Робинзон?
| «Робинзон Крузо» краткое содержание по главам романа Даниэля Дефо | Краткое содержание «Робинзона Крузо» помогает понять основные перипетии сюжета. |
| Робинзон Крузо, Шикотан и Пятница с грузинским акцентом | Пересказав роман «Робинзон Крузо» кратко, мы специально опустили ряд деталей, которые, может, не так важны для сюжета. |
| ⚓ Робинзон Крузо · Краткое содержание цикла Дефо | Робинзон Крузо и Пятница на картине Джона Чарльза Доллмана (ХІХ век). |
| День Робинзона Крузо | Роман "Робинзон Крузо" презентация к уроку по литературе (5 класс) на тему. |
Дефо Даниэль - Робинзон Крузо
Этот случай немного обнадежил нашего героя, ведь если неподалеку прошел один корабль, то вполне могут пройти и другие. Удача улыбнулась Фосту только спустя еще два года. Человека, размахивающего веслом, заметили с проходящего мимо судна, но корабль не смог подойти близко к острову из-за опасных каменистых мелей. Тогда робинзон, рискуя жизнью, самостоятельно вплавь добрался до корабля и был наконец спасен. Примерно так выглядели каменистые берега острова, где провел 5 долгих лет Даниель Фосс История четвертая Русский северный робинзон В России тоже были свои робинзоны. Одним из них стал охотник Яков Миньков, сумевший в одиночестве прожить на острове Беринга один из Командорских островов, недалеко от Камчатки целых семь лет. К сожалению, об этом человеке и подробностях его робинзонады нам известно не очень много. В начале 19-го века Яков Миньков вместе с другими охотниками плавал на промысловом судне по северных островам. Главной задачей плавания была охота на песцов эти животные с очень ценным мехом водятся только на крайнем севере. Но корабль сбился с курса и не смог найти обратной дороги, а бедному охотнику пришлось выживать совсем одному на северном острове с суровым климатом. Он жил в оставленной кем-то маленькой рыболовной хижине, ловил рыбу, соорудил себе теплую одежду и обувь из шкур песцов и морских котиков.
Особенно тяжело приходилось долгими и морозными северными зимами. Для зимовок Яков Миньков построил себе юрту. Бывало, что ее целиком заносило снегом во время метелей. Вопреки всем трудностям, северному робинзону удалось выжить, дождаться проходившей мимо острова шхуны и спастись. В 1812 году Яков Миньков наконец вернулся домой. Остров Беринга, где провел 7 лет русский охотник Яков Миньков История пятая Добровольный робинзон Выживание в одиночку на необитаемом острове бывает добровольным. Одним из самых известных в мире добровольных робинзонов стал новозеландец Том Нил. В 1957 году он поселился на пустынном коралловом острове Суворова посреди Тихого океана.
Богачи заинтересовались его рассказом о туземцах, которых он встречал во время побега от пиратов. Так как негры в то время были рабочей силой, но стоили очень дорого. Собрав корабль, они отправились в путь, но по злочастной судьбе Робинзона Крузо потерепели неудачу. Робинзон попал на остров. Он быстро обосновался. У него на острове было три дома. Два возле берега, чтобы увидеть если мимо будет проплывать корабль, а другой дом в центре острова, где росли виноград и лимоны. Прбыв на острове 25 лет он заметил на северном берегу острова человеческие следы и кости. Чуть позже на том же берегу он увидел дым от костра, взобравшись на холм, Робинзон Крузо разглядел в подзорную трубу дикарей и двух пленных. Одного они уже ели, а другой ждал своей участи. Но вдруг пленный побежал в сторону дома Крузо, за ним побежали два дикаря. Это обрадовало Робинзона и он побежал им навстречу. Робинзон Крузо спас пленного, назвав его Пятница.
Тот соглашается взять его с собой в Гвинею. В скором времени этот капитан умирает, но плавание продолжается. Когда корабль проходит мимо Африки, его захватывают турки. Робинзон попадает на 3 года в плен, после чего он обманом бежит, прихватив с собой мальчика по имени Ксури. Они доплывают на украденной шлюпке до суши, где слышен звериный рев. Дождавшись дневного света, они выходят на берег искать пресную воду и пропитание. Крузо бродит по острову, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни. Ильинского к роману Робинзон Крузо Глава 4 Крузо и Ксури находят дикарей и умудряются с ними наладить дружеские отношения. Племя дало им пищу и воду, а они в благодарность отдали дикарям леопарда. Некоторое время они живут на острове, после чего их подбирает португальский корабль. Глава 5 Робинзон остается в Бразилии и выращивает сахарный тростник. В этой местности он заводит друзей и рассказывает о своих приключениях. Спустя время путешественнику предлагают отправиться в плавание, чтобы найти золотой песок. Он соглашается, и команда отплывает с берегов Бразилии в 1659 году. Плавание продолжается 12 дней, а затем корабль попадает в сильный шторм и тонет. Команда пытается спастись в шлюпке, но она тоже не выдерживает ударов волн. Живым удалось выбраться только Робинзону. Он рад, что спасся, но грустит о своих товарищах. В первую ночь он забирается на дерево и спит там. Ильинского к роману Робинзон Крузо Глава 6 Крузо проснулся и увидел, что волны поднесли остатки судна ближе к берегу. Он отправляется к ним, чтобы найти остатки еды, воды и рома. Чтобы довезти это все до суши, он сооружает плот. Осмотрев окрестности, он понимает, что оказался на острове. Главный герой видит рядом еще ряд таких островов и рифов. Несколько суток он старательно перевозит все вещи, которые сохранились, и строит палатку. Он успевает совершить 12-ть заплывов, а затем начинается буря, которая уносит остатки корабля в морскую пучину. Крузо выбирает хорошее место и строит избушку, окруженную частоколом. Глава 7 Две недели Робинзон занимается сортировкой еды. Он раскладывает ее и прячет подальше в горах. Глава 8 Крузо придумал свой календарь. Он общается только с собакой и котами с корабля. Путешественник ведет дневник, в который записывает все происходящее и окружающую природу. Он постоянно ждет, когда за ним придет помощь, и не отчаивается. Так минуло 6 месяцев. Крузо уже теряет надежду увидеть корабль на горизонте и решает, что ему нужно обустроить жилище для себя.
Взрываясь в молитвах, непременных и постоянных, ничуть не претендуя на святость, к тому же и не существующую в протестантском пантеоне благочестия, он верит, верит… В том числе в то, — что и страдания его, и жизнь на грани для чего-то нужны: возможно, для укрепления души ради грядущего запредельного странствия. Стояла ли рядом с ним смерть? Или — поскольку у каждого своя дата — была далеко, далеко, пока небо любовалось постепенным упорством, с которым Робинзон вершил свои труды… …Роман… написан как автобиография путешественника и плантатора, желавшего разбогатеть ещё более — скорым и нечестивым путём. Кораблекрушение опровергло планы; план назидательности в романе не особенно прописан. Но вот «Робинзоном Крузо» Дефо положил начало английскому роману вообще, породив в частности моду на псевдодокументальные хроники: повышенной мужественности. Человек может выжить везде. Но Дефо интересовали только линии, скрученные в узлы внутреннего космоса. Робинзон, успокаивающийся — он не умрёт. Робинзон вечный… Как вечен его отец — много написавший, неистовый как Робинзон, великолепный, как само благородство. Дефо называл роман аллегорическим — плетение разных линий производилось вполне в духе позднего барокко: с тяжёлой конфигурацией словесных конструкций… Лепной роман: тугой материал упорного человека — словно гроздь качеств. Основа была… о! Впечатление производила история: и сколь не понять ветвление замысла, подразумевающего будущую книгу, столь очевидно, насколько повлияла на Дефо история боцмана — соответственно писатель избирает для своего персонажа, ещё не подозревающего о будущей своей легенде, условия-изоляцию, схожие с теми, которые достались несчастному Селькирку… Однако — линия грядущего выстраивается иначе: шотландский боцман одичал на острове, не справившись с тяготами условий. Робинзон — как известно — возродился. Очарование старинных книг! О — полиграфия совершенно отлична от привычной нам, нынешним: и первое издание Робинзона, открывающееся колоритной гравюрой Кларка и Пайна, поражало изяществом исполнения.
Списан на берег
- Робинзон Крузо, Шикотан и Пятница с грузинским акцентом
- Робинзон Крузо в Сибири. Вымысел, который становится правдой
- Другие вопросы:
- Кто такой Робинзон Крузо
- Аудиокниги слушать онлайн
- Содержание
Краткое содержание «Робинзон Крузо»
| ТАЙНА РОБИНЗОНА КРУЗО | Роман "Робинзон Крузо" презентация к уроку по литературе (5 класс) на тему. |
| ТАЙНА РОБИНЗОНА КРУЗО | Создатель "Робинзона Крузо" – тайный агент Кто не знает Даниеля Дефо, рассказавшего об увлекательных приключениях Робинзона Крузо? |
| Робинзон Крузо | Герои вики | Fandom | Я думаю, что в образе Робинзона Крузо есть черты Селькирка, также вполне возможно, что Дефо использовал факты из жизни Роберта Нокса. |
| Приключения Робинзона Крузо на Урале — Ураловед | Кто из нас не читал в детстве, добровольно или «из-под палки» (как того требовала школьная программа), приключенческий роман Даниэля Дефо о Робинзоне Крузо? |