Сорокина, Ерофеева и Улицкую обвинили в поддержке ВСУ — они всё отрицают: новости СВО за 22 ноября. Семейная летопись, разговоры о России и переоцененный роман «Мастер и Маргарита»: Людмила Улицкая в новой книге о том, что нас ждет завтра. Живущий, как и Улицкая, сейчас в Берлине Андрей Шашков поговорил с живым классиком о том, почему она уехала именно сюда, чего ей больше всего не хватает из прошлой, московской жизни и как она переживает новости последних месяцев. Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике. Улицкая заявила, что крымчан нужно принудительно изгнать в Россию, после того как Украина вернёт полуостров.
Людмила Улицкая: О блокадниках, феномене советского человека и русском космизме
| Журнал «ПАРТНЕР» | бизнес последние новости, сплетни шоу бизнеса, российские звезды, новости шоубизнеса. |
| «На помойку!» Народ возмущен Сорокиным и Улицкой за денежную поддержку ВСУ | Аргументы и Факты | Людмила Улицкая заявила, что работа над экранизацией ее сценария за границей зависла. |
| Людмила Улицкая жертвует гонорары с книг на нужды ВСУ | Людмила Улицкая — все последние новости на сегодня, фото и видео на Рамблер/новости. |
| Людмила Улицкая: Самое важное предназначение человека — превращать свою жизнь в текст | Живущий, как и Улицкая, сейчас в Берлине Андрей Шашков поговорил с живым классиком о том, почему она уехала именно сюда, чего ей больше всего не хватает из прошлой, московской жизни и как она переживает новости последних месяцев. |
Баба-яга в тылу врага: в отличие от Набокова Людмила Улицкая* не осуждает, а прославляет педофилию
почему изъявления любви Анны Гуриной к занимающей антирусскую позицию Улицкой печатаются на страницах авторитетной "Литературной газеты"? Главные новости о персоне Людмила Улицкая на Будьте в курсе последних новостей: Министерство юстиции России обновило реестр иностранных агентов. Минюст внес в список иноагентов писательницу Людмилу Улицкую, а также кинорежиссера Илью Хржановского. Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике. В одном из своих интервью Людмила Улицкая сказала о том, будто на 90 процентов забыла собственную жизнь. Улицкую лишили звания почетного профессора 30 августа 2023 года.
Семья и имущество Людмилы Улицкой
- Писательница Улицкая: Россияне слишком свободно и хорошо живут...
- Людмила Улицкая в разговоре с пранкерами оскорбила российских добровольцев на СВО | 360°
- Людмила Улицкая* — за Украину
- Поколение 30-летних профессионалов
- Мне стало неинтересно жить, а пандемия этот интерес вернула
- Издательство АСТ приостановило выплаты Людмиле Улицкой
30 глав АСТ: большое интервью с Людмилой Улицкой
Вот такая жизнь. Но все-таки сейчас в России ожило гражданское общество, такого 15 лет тому назад не было. Имею в виду волонтерские движения. Все мои подруги и друзья принимают участие в волонтерском движении, и я тоже. А это значит, что те проблемы, которые не хочет брать на себя государство, берет на себя общество. Это очень хороший сигнал. Поэтому я лично концентрирую свое внимание на этой стороне жизни, а не на том, какие бредовые законы пишет наша Госдума. Разве нет? Их практически не было. Я два или три года работала на государство, еще не будучи писателем. И до сегодняшнего дня я не получала от государства никаких наград, ни копейки денег, никаких, так сказать, пряников и конфет.
И если бы оно захотело что-то дать, я бы вряд ли это приняла. Боюсь быть в долгу. Когда тебе что-то дают, то от тебя чего-то и ожидают. В такой ситуации находятся мои друзья, которые работают в театрах, в кино, зависят от государственного финансирования. У них коллективы, у них постановки, у них государственные деньги. Мне никакого финансирования не нужно, но при этом я не могу осуждать людей, которые молчат или крепко молчат. Но я им не завидую. В России все сценарии пишутся задним числом. Предсказать невозможно, все закрыто. Информацию даже при большой информационной свободе мы получаем не всю.
Честно говоря, я не очень интересуюсь тем, что там на верхах происходит. Знаете, это уже было в 1905 году в России. А тогда не такие свирепые люди были и не так воспитаны солдаты были. Поэтому поверю, легко могу эту картину себе представить. И не только ведь у нас могут стрелять. Есть масса примеров из Латинской Америки, просто у нас логика жизни сделалась логикой жизни третьего мира, что очень печально. Но тут ничего не поделаешь.
Всеми этими деконструкциями буквально был нафарширован роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», собравший в нашей стране в своё время щедрую премиальную жатву. Можно сослаться на лабиринт личного мнения автора, поиски и заблуждения, свойственные любому человеку, в том числе и творческому. Но дело здесь не в этом, а в особой мете социализации, повязанной общим делом. Так было принято, так положено. Вот именно так, как рассуждают Акунин — Быков — Улицкая. Если хочешь вписаться в систему, то будь добр принять правила игры. Это будет и социальным лифтом, и путём к успеху. Ту же литературу назвали индустрией и так её обустроили, так стандартизировали. Улицкая — не частный человек, а система, особый конвейер корпорации по выверту и отмене. Они всей душой с Украиной, потому что та продвинулась существенно вперёд в общем деле их проекта. И чем больше ада там, чем больше костров, смертей, факельных шествий, тем им милей, ведь это пламя, этот ужас воспринимают как очистительные. Чем качественнее всё будет выжжено вокруг, тем больше шансов установить на пустом месте нечто иное и никак не связанное с прежним. Та же Улицкая не только носитель совершенно определённых догм и обладатель специфической оптики, но она формировала здесь новый канон, утверждаясь, совершенно необоснованно, в ранге того самого классика. У неё появлялись последователи и ученики, тут же средствами массированного пиара и продвижения входившие в моду. Они в том числе подвизались на ниве национальных вопросов с расчёсыванием реальных или мнимых травм и обид. Деколонизация и борьба с русскими колониализмом — это вообще сейчас магистральная тема, которая обладает эффектом ржавчины, разъедающей общество. Дальше приходили расчёсыватели личных травм, мало отличимые друг от друга, страдающие в отечественной огромности, несуразности и атмосфере «насилия», которая давит на них могильной плитой и не даёт раскрыться. Это целая грибница, которая разрослась здесь в предельно комфортных условиях. Эта грибница стремилась к монопольной власти во всех сферах, и особенно духовных, где глушила всё живое, выдворяя любое инакомыслие на маргинальную периферию. Все для того, чтобы кардинально изменить человека, чтобы он мать свою не узнал и родных не помнил.
Потому что, пока моя рукопись здесь шла долгими путями, французское издательство получило ее через мою подругу и быстренько перевело. Для «Галлимара» я — уникальный автор, потому что я единственный писатель, который опубликовался в этом знаменитом издательстве, не имея ни одной книжки на родном языке. Так вот получилось. Почему я говорю, что мне дико повезло? Потому что это не знакомства, не какие-то специальные обстоятельства, помощь чья-то — нет. Просто вот так карта легла, что называется. Ваша первая повесть была опубликована, когда вам было почти 50 лет. Не жалеете, что ваши произведения не выходили раньше? Дело в том, что, когда я ушла из Института общей генетики, я лет десять не работала. Это были годы, когда у меня родился один ребенок, потом другой. Я с ними ходила, варила кашу и вела жизнь домашней хозяйки — нормально. Потом, когда они немного подросли, мне надо было снова идти работать. А профессия моя — генетика — это сфера, которая каждый год по объему увеличивается в тысячи раз. Поэтому я поняла, что уже в генетику не вернусь и, наверное, буду работать в лаборатории, делать анализы крови. Но тут какое-то чудо подвернулось, меня взяли в театр, причем в качестве заведующей литературной частью. И вот эти три года, которые я провела в театре, они меня и перевернули. Потому что, когда ты читаешь чужие пьесы, хорошие и плохие, ты учишься. И вот, когда я уже прошла эту некоторую школу, я поняла, что, в общем-то, тоже могу попробовать. И написали первую пьесу? И надо сказать, что пьеса «Мой внук Вениамин», которую я тогда написала, до сих пор идет в некоторых российских театрах. Очень локальная, очень прямолинейная, очень элементарно написанная, но грамотно. С точки зрения драматургии она была сделана совершенно правильно. Потом я еще написала какое-то количество пьес. И сейчас, кстати говоря, вот именно в последние месяцы, я тоже пишу пьесу, которая никак у меня не получается. О чем она, если не секрет? Это совершенно не секрет, но я с ней так завозилась. Она из области футурологии. Потому что, когда их больше, агрессивная природа мужчин меняет общество так, что оно начинает воевать. Поэтому мир в основном женский, а мужчин держат на развод. Феминистки будут рады. Ну нет, там не так прямолинейно. Пока что мне очень забавно и занятно, и смешно этот сюжет всячески прокручивать. А о чем будет ваша новая книга? Она называется « Бумажный театр. Непроза ». В ней будут не только пьесы, но и эссе, несколько сценариев — все непоставленное. В общем, это будет все то, что я в своей жизни хотела бы, но не напечатала. Вот сейчас я это собрала.
Сегодня это завуалировано, но главные силы, управляющие страной, — это по-прежнему секретная полиция. Она сегодня не такая кровожадная, какая она была, скажем, при сталинских временах, и даже хрущевских. И сажают очень умеренно и избранно. Деликатно, я бы сказала. Ну, иногда немножечко могут убить или отравить, но это мелочевка по сравнению с теми масштабами миллионными, которые этой организации были доступны, скажем, в 30-е годы. Сегодня мы живем в золотом веке, и я не устаю это повторять. Сегодняшняя власть… Нет, я не говорю о том, что она мне нравится. Но она, по сравнению с предыдущим временем, она, конечно, золотой век России. Ничего не поделаешь — надо признать. Помните день, когда впервые пришли с рукописью в издательство? Ваши мысли? Ну, во-первых, первыми рукописями были детские книжки, а издательством — «Детгиз». У меня парочка детских книжек тогда вышла. А потом я принесла в издательство свой роман... Человек разговаривает по телефону, я стою в дверях. И он разговаривает с кем-то, я слышу половину разговора. Он говорит: «Нет-нет-нет, нет-нет, это нас не интересует, нет. Только роман. Только любовный роман» Я, значит, стою. Наконец он вешает трубку, говорит: «Что у вас? Это был роман «Медея и ее дети», вот так он туда и попал. И действительно он вышел, и действительно это чудесно. Потому что до этого был сборник рассказов в другом издательстве... В конце 80-х годов были какие-то публикации журнальные, их было немного. Первая моя книжка вышла в 1993 году в издательстве «Галлимар» на французском языке. Потому что, пока моя рукопись здесь шла долгими путями, за это время издательство «Галлимар» ее получило через мою подругу, быстренько перевело. И поэтому я единственный автор, у которого первая книжка вышла не на родном языке. А для «Галлимара» я тоже уникальный автор, потому что я единственный автор, который опубликовался в этом знаменитом издательстве, не имея ни одной книжки на родном языке. Так вот получилось. Почему я говорю, что мне дико повезло? Потому что это не знакомства, это не какие-то специальные обстоятельства, помощь чья-то, нет-нет. Просто вот так карта легла, что называется. Звезды стали таким образом. Я понимаю, что повезло дико.
Казус Улицкой
Правда, выйдет она только после того, как самой Людмилы Улицкой уже не станет. А сейчас становится понятным, что напечатают её, скорее всего, не в России, где она родилась, выросла, получила образование и начала писать. Появилась на свет будущая звезда литературы в 1943 году в городе Давлеканово в Башкирии, где находились в эвакуации её родители-учёные. Она выросла в прекрасной еврейской семье, со своими традициями, пережитыми трагедиями оба деда писательницы были репрессированы и простыми человеческими радостями. Мама не только удивляла дочь своим умением восхищаться самыми простыми вещами и любить жизнь во всех её проявлениях. Она была настолько увлечена своей профессией биохимика, что невольно заразила этим Людмилу.
Людмила Улицкая. Правда, всего через два года она уволилась и с 1970, по словам самой Улицкой, на государственной службе больше не состояла. Она писала очерки и детские пьесы, занималась переводами с монгольского языка, которым владеет в совершенстве, позже перешла к более серьёзным произведениям. В конце 1980-х она уже публиковала свои рассказы в авторитетных журналах, которые считались прогрессивными в среде литераторов. Она писала повести и рассказы, не слишком любила создавать романы и смогла подержать в руках первый экземпляр изданной её первой книги уже в 50-летнем возрасте.
И издана она была не в России, а во Франции. С тех пор прошло уже больше 30 лет, произведения Людмилы Улицкой издаются огромными тиражами в России и в мире, они переведены на множество языков, а сама писательница стала обладательницей литературных премий разных стран. Её номинировали и на Международную Букеровскую премию в 2009 году, но она уступила канадской писательнице Элис Мунро. Мечтала Людмила Улицкая долгие годы о Нобелевской премии по литературе, но уже давно поняла, что эту награду ей получить вряд ли удастся. Постоянство в нелюбви Людмила Улицкая.
С юности она дружила с известной поэтессой и правозащитницей Натальей Горбаневской, была близка с диссидентами. В советское время ни в каких громких скандалах она замешана не была, за исключением того самого увольнения из Института генетики, последовавшего за тем, что была уличена в перепечатывании самиздата.
Да и мы все вокруг стали носить одинаковые куртки с капюшонами. Если и есть отличие — так в том, на какую сторону пуговицы застегиваются. Я так и одеваюсь. Мама моя приходила в ужас, когда я надевала свою кожаную мини-юбку, сверху — купленную в комиссионном магазине защитного цвета армейскую американскую рубашку, подпоясывалась и вставала на 15-сантиметровые шпильки.
Я считала, что очень круто одета. Я шла по улице и на меня оборачивались, но мама хваталась за голову. А потом как-то все утихло. Я очень спокойно теперь одеваюсь, хотя и не надеваю на себя ничего случайного. И есть, разумеется, вещи, которые я не надену никогда. Я пару раз его надела, очень была собой довольна, а потом — повесила в шкаф и оно провисело до тех пор, пока я не отдала его какой-то более молодой или более озабоченной нарядами подружке.
Меня лет 20 тому назад впервые в жизни пригласили на прием во французское посольство. И все мои подруги забегали: кто-то несет туфли, кто-то — брошку, колготки какие-то суперские. Мой муж смотрит на всю эту суету и говорит: «Люся, это они должны одеваться, те, для которых написан дресс-код. А мы — художники. Мы можем ходить в том, в чем нам хочется». Андрей, конечно, гений.
Эта фраза меня раз и навсегда освободила от идеи, что я надену то, что мне не нравится вместо того, в чем мне удобно и комфортно. Маленькое черное платье? Да никогда в жизни! И меня это и не волнует, и не беспокоит. Идея всеобщего политкорректного равенства, которая во всей этой истории постоянно вылезает, мои скромные шансы совершенно уничтожила: русскоязычной женщине-писательнице Нобелевскую премию уже дали, это была Светлана Алексиевич. И я ее от души поздравила.
Ее награда полностью избавила меня от беспокойства и я, наконец, смогла освободившись от некоторой нервозности — все время ведь протекала какая-то информация и я знала, что где-то там в каких-то списках моя фамилия фигурировала — выдохнуть. Но ты понимаешь еще в чем штука, весь мир — это повсюду, не только в России — совершенно неправильно оценивает значение Нобелевской премии в области литературы. Когда эту премию получила Алексиевич, то в России писатели просто попадали в обморок и впали в негодование: «Как это так! Ей дали, а Набокову не дали! То есть, эта премия за идеалы человечества, она не про литературу, строго говоря. В отличие, например, от Букеровской английской премии — вот она про литературу.
И список букеровских лауреатов — это всегда совершенно точно литературный факт. Хотя и там есть нюансы: гораздо важнее попасть в шорт-лист, чем получить первую премию. Но когда речь заходит о первом месте, начинаются колоссальные интриги. Так в Англии, так и у нас. И то, что я трижды была в шорт-листе русского Букера, для меня гораздо ценнее, чем то, что однажды я ее получила. Людмила Улицкая.
Мне дали ее лет пятнадцать тому назад, когда на стенах Будапешта еще были видны шрамы от выстрелов, сделанных во время подавления восстания 56-го года. Но город дал мне — русскому еврею — свою премию. Для меня это значило полную победу культуры над политикой. А у самой меня складывается грустное ощущение, что я не догоняю. Но, на самом деле, все упирается в то, что в жизни каждого из нас всегда есть задача. Иногда мы не отдаем себе отчёт в том, в чем она состоит.
Но чаще начинаем отвечать прежде, чем успеваем понять и принять этот вызов. В моем случае, я совершенно точно знаю, что написала все свои большие книги. Я его придумала, он висит где-то в воздухе, но напишет его уже кто-нибудь другой, не я. Мне 75 лет, времени объективно мало. Это не половина жизни у меня впереди, и не треть, а маленький кусочек остался. Поэтому я хотела бы какие-то маленькие задания себе давать и — даю, и выполняю.
Я очень радуюсь. Мне по-прежнему интересно и нравится работать. Но роман — это четыре года ты ни о чем другом думать не можешь — и во сне думаешь. Наяву разговариваешь с кем-то абсолютно о других вещах и все равно об этом думаешь. Он тебя съедает полностью. Я не умею по-другому работать.
Другие — могут. Например, Борис Акунин в ответ на вопрос как он работает, недавно гениально ответил: два часа утром. Я, конечно, не поверила: за два часа просто нельзя столько произвести. Но вообще, какая должна быть внутренняя дисциплина, чтобы со всем своим творческим вдохновением в два часа уложиться?! Значит — решила я — во все остальное время он думает! А у меня, видимо, просто меньше мощности, я так не могу.
Когда я пишу большую книжку, я там с потрохами, целиком, а в жизни меня нет. Хорошо, если этого люди не замечают, потому что я, находясь физически с ними, вообще-то отсутствую. А отсутствовать я больше не хочу, хочу посмотреть по сторонам, порадоваться жизни, сколько осталось. Это «радование» ко мне не так уж давно пришло: я в молодые годы была большой мизантроп, мне всё не нравилось, все не нравились, и только с годами, благодаря отчасти раку, который я пережила и, слава богу, выскочила, у меня сейчас совершенно изменилось отношение к проживанию дня, минуты, часа. И радость от этого проживания. И я должна была это сделать.
Потому что при полном ощущении, что ничего сделать нельзя, есть еще ощущение, что ничего не делать хуже. Вот и полезла. Ничего особенного не произошло: Пушкинское метро от меня в 10 минутах, доехала, постояла 15-20 минут, это имело абсолютно нулевой эффект. Даже интересно, до какой степени прохожие не обращали внимания на эту маленькую группку старых придурков. Покрепче духом, в том числе? Просто так сложилось конкретно в этот раз.
Во мне нет никакого ворчания, мне нравится и ваше поколение и те два, что за вами выросли. Самое существенное — мы, в нашем поколении, друг без друга просто не выживали. Жизнь была так устроена, что для того, чтобы пойти к врачу, надо было попросить подружку с посидеть с ребенком. Для того, чтобы достать билет в Ленинград, надо было позвонить двоюродной сестре твоей знакомой, чтобы она тебе билет купила. Быт был чрезвычайно сложен: я приходила в мясную лавку в подвал, где у меня был знакомый мясник, и всегда покупала шесть кусков мяса: Раде, Наташе, Тане, Диане, Ире, — потому что я не каждый день туда ходила, да и ни черта не было. Эти шесть кусков мяса я притаскивала домой, и дальше шла раздача.
Социальность была гораздо выше, чем сейчас. И степень зависимости — дружеской, любовной — была гораздо более высокая, чем в теперешней жизни. Сейчас все по-другому. Вы друг за друга держитесь только по личному выбору, никакой бытовой надобности нет: можно позвонить и вызвать бебиситера к ребенку, мясо — на дом, мужа — на час холодильник починить, да что угодно. А я не хочу выходить из привычного своего мира и прежних отношений. Это создает невероятный жизненный комфорт: я чувствую себя окруженной Великой китайской стеной друзей.
Это на эмпатии все работает. В этом ничего плохого нет. Вот когда человек не может позвонить по телефону в Скорую помощь, и к нему не приедут помогать, спасать, лечить — это плохо. Как ты думаешь, мне управиться самой или все-таки звать врача? Вокруг меня есть люди, которым я абсолютно доверяю и передоверяю решение многих своих вопросов. И они решаются вручную, с затратой огромного количества усилий, что позволяет мне испытывать дикое удовольствие.
А это чрезвычайно важная вещь — чувствовать себя включённым в социум положительным образом. Я считаю, что все эти похорошения — на самом деле декорации дурного вкуса. Успокойся, это городу нужно: это пространство для гуляния, эти сияющие тротуары скользкие — все имеет гораздо более благообразный вид, чем пятьдесят лет назад». Я думаю, что здесь большое значение имеет то, что называется в биологии импринтинг: первые картинки, первые запахи, первые ощущения, зрительные образы — все то, что с нами остаётся навсегда и что нам нравится на протяжении всей жизни. Именно поэтому так много людей вспоминает о своем тяжелом детстве с умилением — это было время открытия мира и счастья.
Это их письма, я их собрала. Я — составитель этого сборника. Они написаны, поскольку был конкурс, и люди написали на конкурс. После выхода моей книжки был объявлен. В октябре был дедлайн. Там больше тысячи писем пришло. И это фантастически интересная книжка. Она получилась… Просто я, во-первых, не ожидала, что это будет такая работа, при которой я сделала открытие. Например, все акценты переместились. Мои акценты. Удивительно теплое и любовное отношение к этому времени, как было хорошо. Вспоминают все с любовью и с теплотой. И при этом они пишут такие чудовищные вещи… И как это совмещается между собой? Кроме того, еще одна поразительная вещь — какой потрясающий народ, сколько благородства, сколько великодушия. Какая это роскошь просто невероятная и какая сволочная власть, и как человек, как только он делается сторожем… Этот же человек, как только он делается сторожем, и в руки его вот столько власти попадает, как он преображается. И это противоречие между качеством людей и качеством тех же самых людей, когда они оказываются обличены небольшой властью. Это мое открытие. Пока я все это составляла, вот несколько вещей, меня совершенно поразивших. Вообще книжка потрясающе интересная. Я ее собрала. Я разделила на главы. И писала я только ключики, как читать, некоторый путеводитель. Потрясающе получилось. Как-то вы сказали, что Шариков так и не полюбил Преображенского и не полюбит никогда, и не пустит его никогда. Надо ли это так понимать, что, на самом деле, скажем, мы с вами проиграли Шарикову? Всегда профессор Преображенский проигрывает Шарикову. Но дело в том, что он отличается от Шарикова тем, что он будет до конца профессором Преображенским. Побежденным он не будет. Он будет проигрывать, но побежденным он не будет, потому что он до конца ведет свою линию. И в этом смысле я думаю, что ничего не остается, как, понимая, что надежды на выигрыш нет, тем не менее, все-таки, культуру надо каким-то образом защищать — это самое ценное, что создало человечество. Он сказал, что сталинизм — это воплощение ожиданий народа. Никакого сталинизма бы не было. Сталин мог быть. Но если бы народ не ждал этого как манны небесной, условно говоря, не было бы никакого сталинизма. Как вы думаете, это так? Все-таки, у нас в стране очень давняя традиция власти сильной. И это уважение к власти, преклонение перед властью, служение власти. Государев муж — это очень почтенный эпитет. То есть не принадлежность себе, а быть служебным человеком. Такова традиция. И даже порой она очень бывает и хороша, когда человек ставит идею служения выше, чем идею развлечения, скажем, житейского. Но идея сильной власти — она в современном мире абсолютно себя исчерпала, потому что сегодня это тонтон-макуты, это жестокие тоталитарные государства и правления. В сегодняшнем мире этого быть не может. Так мне представляется. Откуда берется это? Это имперский миф, который не разрушен, который очень глубоко укоренен в сознании. И Советский Союз очень удачно заменял его. Он и был империей. И эта трехсотлетняя реальная сильная империя создала определенный человеческий психотип с ощущением собственного превосходства, силы, силы государственной и моей, как члена этого сообщества. Мир категорически поменялся, имперские времена закончены. Планета маленькая. Сегодня империй быть не может. Есть другие формы борьбы — они очень интересны. Мы впадем в область экономики, в которой я ничего не понимаю и боюсь ее, потому что другое устройство. Сегодня уже реально правление планетарное. Это уже реально. И миром правят деньги и ничто другое. Это довольно отвратительно, но ничего нового пока не придумали. Поэтому империя нашего государства, которое по всем параметрам скатилось к глубоко провинциальным… У нас, может быть, прекрасный балет. Но, понимаете, сегодня никакой… Империя несла культуру. И у империи были свои некоторые достоинства, потому что она интегрировала человечество и несла культуру. А сегодняшняя империя наша вряд ли какую культуру сможет нести. И от этого, конечно, надо избавляться. Надо быть равным государством среди равных партнеров. И это требует полного переформатирования мышления, потому что мы до сих пор живем, конечно, в большой степени по советским клише и они сегодня очень вредны. И они укрепляются. Эта идея воскрешенного Сталина — она сегодня, конечно, прискорбна безумно, потому что мы отбрасываем себя в совершенно провинциальную какую-то область. Это очень обидно. Значит, живу здесь давно. Много ездил по стране, еще когда был студентом. Да и вообще. И много где бывал, и разговаривал с тысячами людей, наверное. И могу сказать вам, что я никогда не встречал такого уровня агрессивности, нетолерантности, расизма, шовинизма, какой я встречаю сегодня. И я не очень понимаю, почему это так. Уже пять лет как я пытаюсь чуть-чуть расцарапать эту ситуацию. Мы выпускаем книжки для подростков, серию «Другой, другие, о других» по культурной антропологии — как едят, как пьют, как одеваются, как рожают, как воспитывают детей. Последняя книжка, не сделанная еще, но она у меня в компьютере лежит, «Агрессия». Не выпущена еще «Праздники». Отсутствие культуры всегда повышает уровень ксенофобии. Чем более культурный человек, тем менее он подвержен этому пороку. И агрессия, которую мы постоянно наблюдаем, на самом деле, имеет очень глубокие антикультурные корни. Не знают. У меня замечательный есть один библиотекарь, который, получив книжку о еде… Потому что еда — это тоже то, что людей разъединяет, на самом деле. Они едят что-то гадкое — собак, змей, не знаю, мерзость всякую. Так вот, прочитавши эту книжку, библиотекарь города Хасавюрт пошел на рынок и пригласил в школу корейцев, армян, хохлов, которые там, казаки есть в большом количестве. Людей разных кавказских национальностей а их там очень много. И они устроили в школе праздник, каждый приготовил свою пищу. И они ели… Это была совместная трапеза. И я была счастлива, когда мне об этом сообщили. Потому что когда люди сидят и едят одну пищу за одним столом, когда они слушают одну и ту же музыку, пусть это будет «Битлз» или Петр Ильич Чайковский… Это не важно. Даже «Макдоналдс» в этом смысле прекрасное заведение, потому что это мировой язык. При этом могут быть очень большие потери. Потому что национальная культура, действительно, съеживается. Это не только в России — всюду. Она делается все более и более музейной вещью. Лапти неудобно носить, и они встают в музей. Это наша национальная одежда, мы ее придумали. Поэтому здесь есть некоторое съеживание национальных каких-то культурных вещей и, так сказать, приход некоторых общемировых. В частности, это называется глобализацией. К этому можно относиться по-разному, потому что у глобализации есть разные оттенки, но это вещь совершенно необходимая и она реальная. Она происходит. Одна ваша цитата: «Мы еще не усвоили, что живем за счет будущего. Сейчас как пир во время чумы, человечество дожирает свои ресурсы». Вопрос только в одном — так и не поймет? Если не поймет, значит, нет шансов. Но у вас нет по этому поводу точки зрения? Мы в процессе, мы в нем сидим. Вы много, так или иначе, пишете о смерти. Я вам хочу сказать, что я ее не боюсь. Но вообще я понимаю, что это… И более того, я убежден, что это — всё, что за этим ничего нет. И тут мы с вами отличаемся. Понимаете, это вопрос как с музыкальным слухом. У кого-то есть, он слышит, а кто-то не слышит. Вы хотите сказать, что я не слышу. Главная, с вашей точки зрения, добродетель. Я никогда не задумывалась об этом. Я думаю, навскидку — чувство собственного достоинства. Я их люблю. Значит, книжка «Государство» Платона, которая отравила мир.
Избранное», в которую вошли бестселлеры автора. Максим Морозов: Какие у вас любимые места в городе на Неве? Людмила Улицкая: У меня в жизни был момент, когда я прожила в Ленинграде почти три месяца. Это были мои университетские годы, я тогда проходила практику на кафедре генетики в Ленинградском университете. Кафедра была очень сильная, по научным силам гораздо лучше, чем московская. Для меня эти два с лишним месяца, которые я тогда провела в Питере, стали таким «питерским освоением». Конечно, до этого я здесь бывала, но как-то мельком, а тут мне удалось погрузиться. К тому же, тогда были живы некоторые мои родственники, которые пережили блокаду. И это тоже была очень важная для меня встреча. Я была совсем молоденькой девочкой. Помню, как переночевала и пришла к ним на кухню. Тётушка готовит мне на завтрак яичницу. И после того как разбила яйцо на сковородку ещё долго-долго выскребает скорлупу яйца, чтобы пожарить всё, что там может быть. В этот момент я поняла — это блокадница. Очень пристальное, внимательное отношение к еде у блокадников, видимо, осталось как печать на всю жизнь. Тогда я поняла и оценила необычайно бережное отношение к еде. Я очень бережно отношусь к еде, возможно, с тех пор. Я поняла, что есть люди, для которых еда — это вопрос выживания, а не удовольствия или ежедневного процесса — съел и побежал. Максим Морозов: Людмила Евгеньевна, расскажите, пожалуйста, о чём рассказывали ваши родственники, пережившие блокаду? Людмила Улицкая: Самое ужасная история — это не история моих родственников, это история моего коллеги, у которого был брат, который умер во время блокады, а похоронить его не могли. Его выставили в форточку и замёрзший трупик трёхмесячного ребёнка несколько месяцев лежал за форточкой. Эту историю мне рассказали очень давно, и она у меня из головы уже никогда не выйдет. Ещё у нас была родственная семья, которая пережила блокаду. Они никогда об этом не говорили, как люди, которые воевали, никогда не говорят о фронте. Также и блокадники, как мне кажется, очень неохотно говорили о переживаниях, которые были связаны с тем временем. Я знала несколько человек, которые пережили блокаду. Для них это была практически табуированная тема. Максим Морозов: Перейдём к книге. Вы презентуете книгу «Бумажный театр» с провокативным подзаголовком «непроза». Если это не проза, то как вы определяете литературную форму? И почему решили написать, что это «непроза»? Людмила Улицкая: Я, наверное, всю свою жизнь освобождаюсь от определённого рода формул, клише и правил. Я прекрасно помню день смерти Сталина. Мне было десять лет. Все рыдали. Нас собрали в школе числа седьмого. Все рыдают, а мне совершенно не хочется плакать. Было ощущение того, что я не хочу поддаваться общему настроению, что я плакать сегодня не хочу. Я ничего не знала, даже то, что оба моих деда сидели. В моём сознании это не вязалось со Сталиным. Мне было десять лет и в семье, как вы понимаете, об этом не говорили. Но у меня есть ощущение, что массовую реакцию толпы надо проверять. Поэтому восторг Первомая, пасхальные радости — надо проверить: а тебе действительно от этого радостно? Это твой праздник? Если я могу сказать, что это мой праздник, то да, я буду радоваться, а если это просто общее настроение и волна, то в этом есть нечто опасное. Потому что не всегда эта общая волна совпадает с твоим внутренним состоянием и надо это проверять. Я всё-таки советский человек, я прожила большую часть своей жизни в советское время. Максим Морозов: Но ощущаете ли вы себя советским человеком? Людмила Улицкая: Это клише, конечно, оно сидит. Скажем, в отношении к еде.
Казус Улицкой
| Людмила Улицкая* | новости Пскова. |
| Telegram: Contact @tsargradtv | Людмила Улицкая стала членом жюри в международной премии Яна Михальского. |
| «Воевать и убивать»: Писательница Улицкая призналась в ненависти к России | бизнес последние новости, сплетни шоу бизнеса, российские звезды, новости шоубизнеса. |
Людмила Улицкая
Последнее интервью Юрия Шатунова в «ЧП» от 20 июня 2022 года. В интервью немецкому изданию писательница Людмила Улицкая рассказала о том, как оценивает протесты в России, чего, по ее мнению, боится Владимир Путин и является ли Алексей Навальный лучшей альтернативой ему. Живущий, как и Улицкая, сейчас в Берлине Андрей Шашков поговорил с живым классиком о том, почему она уехала именно сюда, чего ей больше всего не хватает из прошлой, московской жизни и как она переживает новости последних месяцев. В одном из своих интервью Людмила Улицкая сказала о том, будто на 90 процентов забыла собственную жизнь.
Провокатор со стажем Улицкая снова «не ожидала» российской реакции
Писатель Людмила Улицкая – о таланте, успехе, счастье и радости. «Интеллигенция закончилась как историческое явление»: интервью Людмилы Улицкой. новости Тюмени. Издательство АСТ приостановило выплаты по всем договорам писательнице Людмиле Улицкой после ее заявлений о переводе средств на Украину. Читайте последние новости на тему улицкая в ленте новостей на сайте Аргументы недели. О Крыме, феномене Зеленского и Путине: эксклюзивное интервью с Людмилой Улицкой (Обозреватель, Украина).
Мне стало неинтересно жить, а пандемия этот интерес вернула
Действительно ли лучшие книги сегодня пишут именно о прошлом? Или призовой расклад скорее характеризует пристрастия жюри? Потому что в него входит около 100 человек, очень разных по взглядам. Важно, что жюри выбирает лауреатов из списка, составленного экспертным советом, т. Понятно, что самая крупная российская литературная награда не может существовать в башне из слоновой кости. Политические вихри неизбежно будут эту башню раскачивать. Думаю, прошлогодний результат, когда в лауреатах оказался сплошь «биографический нон-фикшн» и ни одного романа, — тоже результат всеобщей растерянности и попытки найти хоть какую-то точку опоры в разрушающемся на глазах прежнем литературном мире.
Например, в русской классике, в «Анне Карениной», о которой написана отличная, кстати, книга Павла Басинского, выигравшая первый приз. При том что третий лауреат, «Парижские мальчики» Сергея Белякова, посвященный истории гибели сына Цветаевой, выглядел пугающе актуально. Подтекст книги понятен: не вернись Цветаева в Советский Союз, шансов уцелеть и у нее, и у Мура, и у Ариадны точно было бы больше. Кроме фронтовых сводок. Не будем забывать: роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», потрясший Европу, был написан в 1928 г. Как известно, самый авторитетный в Германии издатель Сэмюэль Фишер эту книгу отверг: ему показалось, что повестка устарела, кому сейчас нужны эти посттравматические откровения.
Он заблуждался и потом всю жизнь об этом отказе жалел. В общем, должно пройти время, для рассказа о сегодняшнем дне на языке художественной словесности необходима дистанция. Исторические же романы и нон-фикшн — это тоже зеркало, глядя в которое многое можно понять про нас сегодняшних. Поколение 30-летних профессионалов — В этом году в лонг- и шорт-листах «Большой книги» много новых имен. Можно ли уже говорить о смене поколений? Наверное, это самое интересное, что случилось в последние годы с нашей литературой — приход в прозу поколения профессионалов.
Такого не было еще 10 лет назад. Всегда существовала ниша коммерческой литературы — детективы, любовные романы — и их авторы, естественно, были плодовиты, но ниша беллетристики, как и того, что называлось «высокая литература», заполнялась крайне нерегулярно. И вот все изменилось. Благодаря многочисленным писательским курсам? И все же представление о том, что в сочинении романов много ремесла, рационального знания, этими курсами активно продвигаемое, несомненно, на литературный мир повлияло. Раз можно научить писать романы или рассказы, значит, сочинение художественных текстов может стать таким же занятием, как написание публицистических статей или книг, например.
Ждать вдохновения в таком случае не обязательно — садись и работай. Темы, мотивы? Мы все же застали, пусть и краешком, жизнь в СССР, нам хотя бы отчасти знакомы правила той игры, им нет. И я очень за них волнуюсь, за их выборы, очень им сострадаю. Но верю, что они найдут возможность сохранить «русское слово» «свободным и чистым», как Ахматова писала. Правда, так в основном публикуют жанровую литературу — романтическое фэнтези, любовные романы, фантастику.
О чем говорит успех digital-авторов? Но я не специалист. По-моему, там очень много прозы низкого качества, авторам которой не мешало бы поучиться писать. То, что их тем не менее с удовольствием читают, тоже понятно. Для многих чтение — это не источник тонких эстетических переживаний, а форма эскапизма. Можно сбежать и жить во дворце, но можно и в шалаше, все равно это убежище.
Или гораздо вероятнее, что эти сегменты аудитории никогда не пересекутся? И потому, что в нем при некотором усилии можно разглядеть некоторые элементы этого жанра, и потому, что, думаю, как и все нормальные читатели, фанаты ромфэнтези поглощают не только свои любимые блюда, но и что-то другое. Про «Тетю Мотю» трудно сказать. Боюсь, тот, кто читает любовные романы для массового потребления, будет разочарован.
Объединившись внутри себя на основе мовы и отказавшись от русского языка и всего русского, чтобы "найти свое место в европейском обществе", став самостоятельным и независимым государством.
А еще она очень симпатизирует Зеленскому и надеется, что тот справится с коррупцией, а американцы не бросят Киев. И сама, по мере возможности, старается помогать Украине, чем может. Призналась, что все ее гонорары идут на Украину читай — в ВСУ , в том числе, и от продаж ее книг в России, которые продолжают! А с каждой книжечки копеечка, и немалая, идет ему, а он их тратит на те же ВСУ. И еще, что выглядит уже не просто гадко, она не понимает, какие это люди "могут добровольно пойти на любую войну, тем более, против Украины".
Тут резануло даже не про Украину, а про "любую". Что, и в Великую Отечественную тоже? Впрочем, о чем тут говорить, если ее папа и мама были эвакуированы в Великую Отечественную сначала в Уфу, а потом и в Свердловск, и в этой семье действительно не было добровольцев. Которые спасали и спасли от полного уничтожения миллионы ее соплеменников. Не говорю, что зря, даже не думаю так, но самой Улицкой в голову такие сопоставления почему-то в голову не приходят.
Придётся, по-видимому, каким-то народам тоже двинуться по этому пути, по пути переселения, поиска дома и новых корней каких-то, но что с этим поделаешь? Улицкая не подозревая о том, что разговор с ней ведут знаменитые российские пранкеры Фото: Иван МАКЕЕВ А еще Киев и его спецслужбы, по ее словам, "имеют право" на убийства неугодных российских журналистов и прочих "пропагандистов". Нет, она, конечно, не приветствует сама по себе этих методов, но "у вас есть на это право". Даже два раза повторила, если кто сомневался после первого.
Да и о чем там говорить, если тот же Захар Прилепин для нее "и вовсе не человек". И про Дарью Дугину говорить не стоит, хоть она и была "молодая девушка", но просто такая "жертва идеи". Не больше. Потрясающая, конечно, эталонная мразь.
Говорят, что мудрость приходит с возрастом, но тут старость явно пришла одна. В ее версии истории Москва отделилась от Киевского княжества, а теперь пришла пора и Киеву обособиться от Москвы. Объединившись внутри себя на основе мовы и отказавшись от русского языка и всего русского, чтобы "найти свое место в европейском обществе", став самостоятельным и независимым государством.
Адамович: — Людмила Евгеньевна, как это ни странно, но готовясь к интервью, я вдруг вспомнила документальный фильм, сделанный моим давним другом, режиссером-документалистом Еленой Якович, — «Соло для Людмилы Улицкой», 2013 год. В фильме есть одна фраза, которая в общем течении разговора и движении поезда не выделена, но мое сознание зафиксировало именно ее. Большинство моих российских друзей тогда же, с началом войны в Украине, уехали из России. Для Вас отъезд был решением или эмоциональным протестным порывом?
Это — навсегда? Людмила Улицкая: — Вы очень удачно вспомнили о фильме Елены Якович — она собирается приехать в Берлин в ближайшее время, чтобы снова побеседовать со мной перед камерой. Вы правы — ветер, толкающий в спину, вынес меня из России. Не могу сказать, что это было продуманное решение — приехал мой старший сын, сказал: «Собирайтесь, билеты уже куплены». И мы собрались очень быстро. Это был март 2022 года. Навсегда ли?
Не знаю. Пока что меня не оставляет надежда, что сможем вернуться домой. Вопрос в том, что скорее кончится — время нашей жизни или война. К какому типу Вы отнесли бы себя? А сообщество, что образовалось из российских уехавших интеллигентов, — как бы Вы определили его? Кого в нем больше? В соответствии с этим, каковы их перспективы, планы, действия?
Ностальгию отодвинем в сторону, это контрпродуктивное переживание. Сообщество российских интеллигентов в Берлине существует, но я только начала с ним знакомиться. У меня есть друг, который живет уже тридцать лет в Берлине, и он мне очень помогает сориентироваться в пространстве. Есть несколько знакомых художников, коллег моего мужа. Да и многие мои друзья проезжают через Берлин, так что удается повидать кое-кого.
«С другими уехавшими не общаюсь совершенно» — писательница Людмила Улицкая
И роман этот по сей день не утратил актуальности. Мне кажется естественным, что для осмысления современности надо, чтобы она стала прошлым... Иначе — фельетон, эссе, публицистика. Ничего страшного в этом не вижу. Существует мнение, что XX век наступил в 1914 году.
Календарно мы уже довольно долго живем в XXI столетии, но чувствуется, что мы застряли в прошлом веке. У Вас нет такого ощущения? Переход в новое время не календарный, в разных странах и в разных сферах он происходит с разной скоростью. В исламском мире, к примеру, сейчас идет 1438-й.
Это вполне соответствует технологическому и психологическому уровню этой цивилизации. У нас 2017 на календаре, но по многим показателям мы от быстро летящего времени отстаем. Современная наука вне всякого сомнения улетела в будущее, к сожалению, не в нашей стране. В России ХХI века было несколько крупных культурных прорывов, например, фильм «Фауст» Александра Сокурова — это сообщение всему человечеству: зло, которое производит сегодня человек, намного превосходит то зло, которое в прежние века ассоциировалось с инфернальным злом Сатаны, и сегодня Мефистофель оказывается побежден тем злом, которое в себе накопил человек.
Каждый человек живет в том времени, которое он себе выбирает. Я ощущаю, что я этого порога в ХХI век не перешагнула, я живу в прошлом, честно говоря, я и с ним еще не разобралась. И пока мы не разберемся с прошлым, трудно себе представить, как мы будем жить в «новом» времени. Вас нет на фейсбуке.
Как Вы относитесь к феномену социальных сетей и их влиянию на современный мир? Вот этом как раз и есть новая реальность, и я не спешу в ней присутствовать. Информационный поток мне кажется слишком напряженным, мощным, и меня он просто сносит. Я стараюсь скорее ограничить его, чем в него войти.
Социальные сети — новая реальность жизни, новый механизм коммуникации.
Согласно этой стратегии, максимально продемонстрировавшая себя женщина — косметика, отсутствие одежд — как будто говорит: вы на меня обратите внимание, а я уж сама выберу, кто мне из вас понравится. Эти две стратегии абсолютно противоречат друг другу. Но кажется, победила та, при которой женщина — выбирает. Ведь выбирает она, по сути, из тех, кто выбрал ее. Но все это прекрасно сочетается: с одной стороны феминистки суровы и жаждут равноправия, с другой — им хочется быть выбранными. Здесь масса дико смешных вещей, но вот тебе актуальная проблема культурной антропологии: как в этих новых обстоятельствах растить детей, девочек, например?
Как их ориентировать? Покупать им белорозовые платьица или спортивные костюмы? Кроссовки или лакированные туфельки? Например, мою внучку Марьяну ее мама всегда наряжала очень по-девчачьи, но теперь она подросла и я вижу, как сама она выбирает моду, исключающую половую или сексуальную маркировку: джинсы, кроссовки. Да и мы все вокруг стали носить одинаковые куртки с капюшонами. Если и есть отличие — так в том, на какую сторону пуговицы застегиваются. Я так и одеваюсь.
Мама моя приходила в ужас, когда я надевала свою кожаную мини-юбку, сверху — купленную в комиссионном магазине защитного цвета армейскую американскую рубашку, подпоясывалась и вставала на 15-сантиметровые шпильки. Я считала, что очень круто одета. Я шла по улице и на меня оборачивались, но мама хваталась за голову. А потом как-то все утихло. Я очень спокойно теперь одеваюсь, хотя и не надеваю на себя ничего случайного. И есть, разумеется, вещи, которые я не надену никогда. Я пару раз его надела, очень была собой довольна, а потом — повесила в шкаф и оно провисело до тех пор, пока я не отдала его какой-то более молодой или более озабоченной нарядами подружке.
Меня лет 20 тому назад впервые в жизни пригласили на прием во французское посольство. И все мои подруги забегали: кто-то несет туфли, кто-то — брошку, колготки какие-то суперские. Мой муж смотрит на всю эту суету и говорит: «Люся, это они должны одеваться, те, для которых написан дресс-код. А мы — художники. Мы можем ходить в том, в чем нам хочется». Андрей, конечно, гений. Эта фраза меня раз и навсегда освободила от идеи, что я надену то, что мне не нравится вместо того, в чем мне удобно и комфортно.
Маленькое черное платье? Да никогда в жизни! И меня это и не волнует, и не беспокоит. Идея всеобщего политкорректного равенства, которая во всей этой истории постоянно вылезает, мои скромные шансы совершенно уничтожила: русскоязычной женщине-писательнице Нобелевскую премию уже дали, это была Светлана Алексиевич. И я ее от души поздравила. Ее награда полностью избавила меня от беспокойства и я, наконец, смогла освободившись от некоторой нервозности — все время ведь протекала какая-то информация и я знала, что где-то там в каких-то списках моя фамилия фигурировала — выдохнуть. Но ты понимаешь еще в чем штука, весь мир — это повсюду, не только в России — совершенно неправильно оценивает значение Нобелевской премии в области литературы.
Когда эту премию получила Алексиевич, то в России писатели просто попадали в обморок и впали в негодование: «Как это так! Ей дали, а Набокову не дали! То есть, эта премия за идеалы человечества, она не про литературу, строго говоря. В отличие, например, от Букеровской английской премии — вот она про литературу. И список букеровских лауреатов — это всегда совершенно точно литературный факт. Хотя и там есть нюансы: гораздо важнее попасть в шорт-лист, чем получить первую премию. Но когда речь заходит о первом месте, начинаются колоссальные интриги.
Так в Англии, так и у нас. И то, что я трижды была в шорт-листе русского Букера, для меня гораздо ценнее, чем то, что однажды я ее получила. Людмила Улицкая. Мне дали ее лет пятнадцать тому назад, когда на стенах Будапешта еще были видны шрамы от выстрелов, сделанных во время подавления восстания 56-го года. Но город дал мне — русскому еврею — свою премию. Для меня это значило полную победу культуры над политикой. А у самой меня складывается грустное ощущение, что я не догоняю.
Но, на самом деле, все упирается в то, что в жизни каждого из нас всегда есть задача. Иногда мы не отдаем себе отчёт в том, в чем она состоит. Но чаще начинаем отвечать прежде, чем успеваем понять и принять этот вызов. В моем случае, я совершенно точно знаю, что написала все свои большие книги. Я его придумала, он висит где-то в воздухе, но напишет его уже кто-нибудь другой, не я. Мне 75 лет, времени объективно мало. Это не половина жизни у меня впереди, и не треть, а маленький кусочек остался.
Поэтому я хотела бы какие-то маленькие задания себе давать и — даю, и выполняю. Я очень радуюсь. Мне по-прежнему интересно и нравится работать. Но роман — это четыре года ты ни о чем другом думать не можешь — и во сне думаешь. Наяву разговариваешь с кем-то абсолютно о других вещах и все равно об этом думаешь. Он тебя съедает полностью. Я не умею по-другому работать.
Другие — могут. Например, Борис Акунин в ответ на вопрос как он работает, недавно гениально ответил: два часа утром. Я, конечно, не поверила: за два часа просто нельзя столько произвести. Но вообще, какая должна быть внутренняя дисциплина, чтобы со всем своим творческим вдохновением в два часа уложиться?! Значит — решила я — во все остальное время он думает! А у меня, видимо, просто меньше мощности, я так не могу. Когда я пишу большую книжку, я там с потрохами, целиком, а в жизни меня нет.
Хорошо, если этого люди не замечают, потому что я, находясь физически с ними, вообще-то отсутствую. А отсутствовать я больше не хочу, хочу посмотреть по сторонам, порадоваться жизни, сколько осталось. Это «радование» ко мне не так уж давно пришло: я в молодые годы была большой мизантроп, мне всё не нравилось, все не нравились, и только с годами, благодаря отчасти раку, который я пережила и, слава богу, выскочила, у меня сейчас совершенно изменилось отношение к проживанию дня, минуты, часа. И радость от этого проживания. И я должна была это сделать. Потому что при полном ощущении, что ничего сделать нельзя, есть еще ощущение, что ничего не делать хуже. Вот и полезла.
Ничего особенного не произошло: Пушкинское метро от меня в 10 минутах, доехала, постояла 15-20 минут, это имело абсолютно нулевой эффект. Даже интересно, до какой степени прохожие не обращали внимания на эту маленькую группку старых придурков. Покрепче духом, в том числе? Просто так сложилось конкретно в этот раз. Во мне нет никакого ворчания, мне нравится и ваше поколение и те два, что за вами выросли. Самое существенное — мы, в нашем поколении, друг без друга просто не выживали. Жизнь была так устроена, что для того, чтобы пойти к врачу, надо было попросить подружку с посидеть с ребенком.
Для того, чтобы достать билет в Ленинград, надо было позвонить двоюродной сестре твоей знакомой, чтобы она тебе билет купила. Быт был чрезвычайно сложен: я приходила в мясную лавку в подвал, где у меня был знакомый мясник, и всегда покупала шесть кусков мяса: Раде, Наташе, Тане, Диане, Ире, — потому что я не каждый день туда ходила, да и ни черта не было. Эти шесть кусков мяса я притаскивала домой, и дальше шла раздача. Социальность была гораздо выше, чем сейчас. И степень зависимости — дружеской, любовной — была гораздо более высокая, чем в теперешней жизни. Сейчас все по-другому. Вы друг за друга держитесь только по личному выбору, никакой бытовой надобности нет: можно позвонить и вызвать бебиситера к ребенку, мясо — на дом, мужа — на час холодильник починить, да что угодно.
А я не хочу выходить из привычного своего мира и прежних отношений. Это создает невероятный жизненный комфорт: я чувствую себя окруженной Великой китайской стеной друзей. Это на эмпатии все работает.
Разная власть Людмила Улицкая. Правда, соседнее с Россией государство, по всей видимости, стало приятным для писательницы исключением. Ей позвонили пранкеры Вован и Лексус, которые с помощью технологии deepfake изобразили перед писательницей Андрея Ермака, руководителя Офиса президента Украины. И Людмила Улицкая, относившаяся к любой власти с заметной прохладцей, вдруг стала выражать полную солидарность с властью украинской.
Тот факт, что президент Зеленский не имел раньше отношения к политике, а был лицедеем, ей нравится, а уж на все акты насилия по отношению к русским эта страна, по мнению Улицкой, имеет полное право. Людмила Евгеньевна Улицкая, которую до этого называли гуманистом, со спокойной совестью обозначила: есть люди, а есть те, кто не может называться человеком. К примеру, Захар Прилепин, писатель, по каким-то её представлениям, утратил право носить звание человека. А философа Александра Дугина она и вовсе отнесла к разряду мусора. И даже дочь его Дарью, убитую по указанию украинских спецслужб, Улицкая не смогла по-человечески пожалеть, лишь посокрушалась, что та была идейной, а за идеи иногда приходится расплачиваться жизнью. А вот гонорары она отправляет на Украину. Пранкеры опубликовали только 10-минутное видео, и за столь короткое время писательница успела рассказать много нового.
Она почему-то причислила себя к крымчанам, правда, не забыла упомянуть о том, что идеальным решением для Крыма было бы создание из него отдельного государства, не в составе Украины или России. При этом она сделала довольно оскорбительное заявление о том, будто полуостров в своё время заселялся россиянами весьма неблагополучными, асоциальными. Интересно вот только, если сама Людмила Улицкая называет себя отчасти крымчанкой, то причисляет и себя к это же части населения? Людмила Улицкая даже дала свои рекомендации о том, что делать с россиянами в будущем, когда Крым и Донбасс снова окажутся во власти Украины. Она желает всех русских изгнать с этой территории и отправить скитаться по миру в поисках дома, как скитался еврейский народ, с которым писательница себя идентифицирует. Впрочем, чего ещё можно ожидать от «гуманиста», считающего, будто кто-то имеет право на убийство? По последней информации, издательство, через которое печатались и продавались книги Улицкой, приостановило выплаты всех гонораров писательнице.
А писать — дело не легкое. Никогда легко мне не было. АМ: Последняя книга у Вас в новомодном жанре «автофикшн» или это все-таки мемуары? Как Вы думаете, автофикшн - это тенденция времени?
ЛУ: Трудно провести границу между мемуарами и «автофикшн». Я бы сказала, мемуары. АМ: Ваша последняя книга вышла в свет уже после Вашего отъезда, но в России, а где будет издаваться Ваша следующая книга? ЛУ: Пока у меня нет никакой следующей книги.
АМ: Что Вы думаете о новых русскоязычных издательствах, появляющихся за границей? Поможет ли это сохранению русского языка. ЛУ: Русский язык сохраняется благодаря авторам, а не издательствам. Будут хорошие авторы, будут и читатели.
Будут читатели, будут и издательства. АМ: Как текущий политический контекст оказывает негативное воздействие на восприятие русского языка?
Остаться человеком
| Людмила Улицкая – последние новости на сегодня – | Главная» Новости» Людмила улицкая последние новости. |
| Издательство АСТ приостановило выплаты Людмиле Улицкой | Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике. |
Курсы валюты:
- Полный текст интервью Улицкой об отставании России: "Рабство существует"
- Людмила Улицкая
- Людмила Улицкая – последние новости на сегодня –
- Время читать. Интервью с Людмилой Улицкой | Журнал ПАРТНЕР
Людмила Улицкая: О блокадниках, феномене советского человека и русском космизме
Но всё-таки есть то, что всякий раз поражает в подобных откровениях: абсолютная разобщённость с отечественной культурой и традицией, нечувствительность и глухота. Отечественная цивилизация — главный враг всей этой публики, именно так её и воспринимают. Её культура, её история и география, её традиции и религии, её люди. Что-то напоминает? Да, та самая тоталитарная идеологическая Украина в головах, то есть полное обчуждение и отмена всего уникального, своеобразного, особого.
Абсолютное беспамятство. Для этого и были призваны из своего подполья, которое разверзлось в годы распада и последующей смуты. Проводники колоссального эксперимента по отмене отечественной культуры, всего отечественного. Они и воспринимали Россию за грязную и неопрятную замарашку, у которой появляется хоть какой-то шанс, когда свет европейских истин на неё изливается, а дальше она — вновь за своё и во все тяжкие.
Теперь они сами стали голыми, неприглядными, отвратными. Так и под их чудовищным экспериментом подводится черта. Очень хочется в это верить. А ведь орудовали старательно: кто ломом, кто молотом, кто брал гаечные ключи и отвёртки и деконструировал здесь всё.
Спешили разобрать до основания. Крушили нещадно, так что пыль стояла кругом и оседала в головах людей до их помутнения. Потрошили отечественную культуру, мумифицировали её, чтобы наполнить собственным содержанием, навязать свой канон, свои догмы, свою систему ценностей. Создать своего Голема.
Вспомнился герой ужастика Джиперс Криперс, поедающий глаза и внутренности жертв, а их тела сшивающий в жуткий ковёр. Очень похоже. Заходило это, как и в перестроечные годы, через безудержное обличение советского.
Говорят, что мудрость приходит с возрастом, но тут старость явно пришла одна. В ее версии истории Москва отделилась от Киевского княжества, а теперь пришла пора и Киеву обособиться от Москвы. Объединившись внутри себя на основе мовы и отказавшись от русского языка и всего русского, чтобы "найти свое место в европейском обществе", став самостоятельным и независимым государством. А еще она очень симпатизирует Зеленскому и надеется, что тот справится с коррупцией, а американцы не бросят Киев. И сама, по мере возможности, старается помогать Украине, чем может.
Призналась, что все ее гонорары идут на Украину читай — в ВСУ , в том числе, и от продаж ее книг в России, которые продолжают! А с каждой книжечки копеечка, и немалая, идет ему, а он их тратит на те же ВСУ. И еще, что выглядит уже не просто гадко, она не понимает, какие это люди "могут добровольно пойти на любую войну, тем более, против Украины". Тут резануло даже не про Украину, а про "любую". Что, и в Великую Отечественную тоже? Впрочем, о чем тут говорить, если ее папа и мама были эвакуированы в Великую Отечественную сначала в Уфу, а потом и в Свердловск, и в этой семье действительно не было добровольцев.
Улицкая: - Знаете, этот вопрос для меня очень сложный и немножко смешной. Дело в том, что когда меня называли писателем первые 20 лет, я ухмылялась. Потом я уже привыкла. Когда я была совсем молодой, то я думала: вот сейчас я побуду генетиком, потом я побуду писателем, а потом будет еще что-то третье. Мне хотелось еще выйти из этого. Просто каждый человек проходит разные стадии своей жизни. Я не уверена в сегодняшнем дне, что выбор профессии — это нечто окончательное, что на всю жизнь определяет занятие человека. Я думаю, что это было бы прекрасно, и есть такие счастливые люди, которые в своей жизни успели позаниматься разным. Это очень хорошая тема для размышления — а чем бы еще я мог позаниматься. Мардан: - А вот чем бы вы еще хотели позаниматься? Улицкая: - Знаете, я вам должна признаться, что я рисую. Муж надо мной смеется, очень меня поощряет. У меня муж очень хороший художник. Может быть, я от зависти немножко начала… Десятилетиями преодолевая робость, сейчас я немножечко порисовываю. С большим удовольствием. Мардан: - А вы уроки в YouTube смотрите по живописи или нет? Улицкая: - Нет, не смотрю. У меня дома такой учитель. У меня на стенке висят такие работы, что достаточно посмотреть просто. Вообще круг моих друзей это в основном художники, не писатели. Поэтому я довольно пристально и внимательно смотрела всегда на то, что делают мои друзья, и, конечно, я не совсем необразованный человек в этой области. Что делает более страшным это занятие, а не более легким. Мардан: - Я надеюсь, что через несколько лет, когда мы будем снова у вас брать интервью, у меня будет возможность сказать, что с нами надеюсь, не по скайпу, а физически Людмила Улицкая, художник и дальше, через запятую , писатель. Улицкая: - Хорошо бы. Я бы приветствовала. Мардан: - Людмила Евгеньевна, хорошо, писатель, художник, общественный деятель, политик. Писатель должен подобную роль играть в обществе или нет? Улицкая: - Думаю, что писатель это чрезвычайно разнообразное явление. Есть писатели, которые определяли интеллектуальное направление целых поколений. Есть писатели изысканные, которые имели огромное значение, но для отдельно взятых людей, для отдельно взятых областей культуры. Здесь довольно разнообразно. Мы же не можем сравнивать, допустим, Льва Толстого и писателя Лажечникова. Тем не менее, и тот и другой были очень известны в свое время и влияли очень сильно на культурный баланс поколения. Надсон был на слуху, один из самых знаменитых поэтов. Кто сейчас знает Надсона? Это такие вещи, которые меняются во времени. И бывает чрезвычайно интересно, когда писатель, которого два века не читали, вдруг оказывается чрезвычайно важным, его открывают заново. Такие случаи мы тоже знаем. Ну, живая жизнь, она нам много чего предлагает разнообразного, и это большое счастье на самом деле. Мардан: - А у вас внутри хотя бы маленький революционер есть, который хочет изменить действительность, настоящее и будущее? Вы ведь довольно часто и много комментируете какие-то происходящие политические события, не стесняетесь своего взгляда. Улицкая: - Когда мне задают прямые вопросы, я на них честно отвечаю, безусловно, я никогда не вру. Есть многие вопросы, на которые я не могу ответить. Тогда я так же честно говорю: «Я не знаю». Я думаю, что те наиболее острые вопросы, которые связаны с политикой, с социальной жизнью, на самом деле честно и искренне — не самое для меня важное. Я все-таки человек локального пространства. И я предполагаю, что каждый человек живет в том мире, который он сам себе выстроил. Мы все живем в разных мирах. Бабушка, которая выходит каждый день у меня под окном кормить кошек, ее мир очень мало похож на мой мир, но, тем не менее, он абсолютно достоин уважения. Потому что я вижу, как она уже еле-еле ходит и, тем не менее, каждый день со своей этой мисочкой для кошек выходит. Это пространство каждого человека. Каждый человек имеет право выстраивать себе тот мир, который ему нравится. Из моего мира кое-что вычеркнуто. Есть вещи, которыми я не занимаюсь, не интересуюсь. Один какой-то очень проницательный критик мне как-то сказал: «А у вас нет отрицательных героев, у вас все люди хорошие». Я должна вам сказать, что меня отрицательные герои, в общем-то, не интересуют, я злодеев, во-первых, мало встречала, а может быть, вообще не встречала… С. Мардан: - Людмила Евгеньевна, сейчас будет несколько вопросов. Хочу, чтобы вы успели на все ответить. Улицкая: - Трудный. Для меня он был чрезвычайно трудным. Я думаю, что он был для многих людей трудным. И кроме того, он еще в некотором смысле оказался годом подготовки. Потому что то, что нас ждет, мы не знаем. Собственно, мы никогда не знаем нашего будущего, но именно в 2020 году мы все дружно поняли, что мы ничего не знаем о нашем будущем. Что непонятного и неизвестного гораздо больше, чем хотелось бы. Мардан: - В вашей личной жизни какое главное событие в этом году произошло? Или, может быть, еще не произошло? Улицкая: - Вы знаете, в минувшем году мой внук поступил в очень хороший университет. И я очень рада за него. Это такое приятнейшее событие семейное. Мардан: - Надеюсь, он учится не на удаленке? Улицкая: - Он учится на удаленке. Мардан: - Как литератор, скажите, какое главное слово в этом году, которое могло бы его описать? За исключением «коронавируса». Улицкая: - К сожалению, оно и есть главное слово. С этим бороться нельзя и бессмысленно с этим бороться. Но я думаю, что, поскольку, действительно, это главное слово, то я думаю, что мы все должны подтянуться под тот уровень задач, которые перед нами стоят. Побольше об этом узнать. Понять, что это за заболевание, что такое иммунитет. Еак себя правильно вести. Как защитить себя и окружающих. Я думаю, что нам не надо уходить от этого неприятного слова, неприятного события. Относиться к нему сознательно, осознанно — я люблю очень это слово. Понимая все опасности, которые нам грозят, и пытаясь выйти достойно из такой общемировой ситуации. Думаю, что это главная задача всех. Мардан: - «Человек года» - это номинация, которую всякие журналы любят придумывать. Есть ли такой человек, который лично вас, писателя Улицкую, восхитил, напугал, взбесил? То, что заняло ваше сознание и не отпускало? Улицкая: - Боюсь, что это вопрос, который потребовал бы от меня больше чем одной минуты размышления. Но есть одно качество моей жизни. Дело в том, что я живу с замечательным художником. Мой муж — человек, который меня не перестает радовать и удивлять. И поэтому мне не надо далеко ходить. Потому что я, может быть, больше завишу от него, чем от какого бы то ни было иного человека на свете. И нет человека, который бы мне больше давал, чем он. Поэтому мне далеко бегать не надо. Мардан: - Это очень патриархально, просто великолепно прозвучало.
Позже она стала искать возможность подняться, чтобы этим самым асфальтом не дышать. Для неё вертикалью опоры стало христианство, а власть она всегда не любила, только приспосабливалась, дабы та её не ломала. В постсоветское время Людмила Улицкая обрела репутацию «совести отечественной оппозиционной интеллигенции», на неё равнялись все те, кто считал своим долгом бороться с властью. Причём утверждала, будто это общемировая тенденция и отрицательная сторона демократии. О себе же она с гордостью говорила, что у неё высшее образование «в третьем поколении». И соглашалась с тем, что она — русская писательница, хотя и признавала: Москву она давно разлюбила. Там она почти 15 лет назад даже купила квартиру, в доме, который построен на месте, где раньше стояла Берлинская стена. Именно туда и уехала Людмила Улицкая после событий февраля 2022 года. По словам писательницы, решение об отъезде за неё принял старший сын, просто приехал, велел собираться и вскоре перевёз в Берлин. После её отъезда её книги стали убирать с видных мест в московских магазинах, но из продаж они не исчезли. В интервью, которое дала Людмила Улицкая осенью 2022 года, она призналась, что ни с кем из уехавших в ту волну эмиграции она не общается, ей вполне хватало друзей, живущих в Германии уже не одно десятилетие. До этого у них уже был опыт зарубежной жизни. Старший Алексей окончил Колумбийский университет, а потом сам вернулся в Россию, где ему было интересно работать по специальности. А вот младшего, Петра, она забрала сама, потому что образование он так и не получил, зато подсел на наркотики, и ей пришлось буквально волевым усилием изымать его из той среды, в которой он оказался. Его писательница нежно называет «очаровательным бездельником» и музыкантом, который работает сейчас синхронным переводчиком. Спасением наследника писательница занималась непосредственно в России. Той самой, жить в которой она теперь считает невозможным. Мало того, она считает приемлемым и даже правильным зарабатывать в России и оказывать помощь той стране, с которой её родина находится в состоянии конфликта.