Новости кто написал бесы

«Бесы» — роман о трагедии русского общества, в котором революционные настроения, по мнению Достоевского, являются следствием утраты веры. — Уже по завершении «Бесов» Достоевский писал о своем романе: «Это — почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление.

«Бесы» Достоевского. Неизвестное

Интересные факты История написания "Бесы" были задуманы Достоевским в конце 1869 г. В течение нескольких месяцев предполагалось, что Нечаев Петруша Верховенский и должен быть главным героем. Однако в августе 1870г. Дело в том, что одновременно с романом о Нечаеве Достоевский обдумывал план романа-эпопеи "Атеизм" поначалу - "Житие великого грешника". Чем глубже продвигалась работа над "Бесами", тем более отходил на второй план "Атеизм": Достоевскому становилось все яснее, что он не сможет правдоподобно изобразить покаяние "великого грешника". Одной из причин августовского перелома стало именно то, что главный герой предполагаемой эпопеи перекочевал в роман о Нечаеве и оттеснил последнего на второй план. Новый герой получил имя Николая Ставрогина В рукописном оригинале романа есть признание Ставрогина о изнасиловании девятилетней девочки, которая после этого повесилась. Из печатного издания этот факт изъят.

За право издать роман "Бесы" Достоевскому предложили ж 500 рублей "авторских", причем с выплатой частями в течение двух лет.

Если Вы располагаете дополнительной информацией, то, пожалуйста, напишите письмо по этому адресу или оставьте сообщение для администрации сайта в гостевой книге. Будем очень признательны за помощь. Не, ну так-то ни одна экранизация Ильфа и Петрова тоже не передаёт всех нюансов юмора написанного. Поэтому и отметила, что фильм понравился как самостоятельное произведение.

Нечаевым и четырьмя его сообщниками — П. Успенским, А. Кузнецовым, И. Прыжовым и Н. Николаевым — был убит студент И.

Иванов член этой же организации , в связи с тем, что тот высказывался против лидера общества — Сергея Нечаева. Данный роман — первое и последнее политическое произведение Достоевского. Свершились катастрофические пророчества писателя: Россия попала в пучину социальной революции, в «царство бесов», которое было предсказано Достоевским. Главная трагедия заключается не столько в ложности политических устремлений, сколько в открытом предпочтении зла добру и в утрате православной веры. Писатель показал зарождение в обществе разрушительных идей, становление под их влиянием различных типов экстремистских личностей, влияние их на обывателей и, вследствие этого, разрушение устоев, культурных и моральных ценностей. Достоевский — единственный, кто из нечаевского дела вывел заключение: на мир надвигаются бесы-революционеры, которые будут шагать по трупам для достижения своих целей, для которых всегда цель оправдывает средства и которые даже не замечают, как постепенно средства становятся самоцелью. Словами Степана Трофимовича Достоевский дает надежду на исцеление: « Эти бесы — это все язвы, все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и бесенята, накопившиеся в великом и малом нашем больном, за века, за века! Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как того безумного, бесноватого, и выйдут все эти бесы. Вся нечистота… Но больной исцелится и сядет у ног Иисусовых… и будут все глядеть с изумлением…» Роман остается актуальным по сей день. Достоевский описывает реальных людей и реальные ситуации.

Одинаковые личности формируют одинаковые события и социум. Время идет, люди не меняются. Личности, описанные в произведении, существуют до сих пор: пытаясь быть вовлеченными в общественную жизнь, считая себя выразителями общественного мнения, они начинают рассуждать о глобальных вещах, ничего в них не понимая и не отвечая за последствия.

Так она стала первой российской женщиной, казнённой по политическому делу. Эти данные есть в энциклопедиях, В. Кантор мог бы об этом и сам прочесть. Ну а если и он, и другие участники передачи, включая И. Волгина, на самом деле не понимают, что подвигло Софью Львовну покинуть отчий дом и броситься в борьбу, то им можно напомнить слова Александра Радищева из «Путешествия из Петербурга в Москву»: «Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала».

Вот вам и ответ на вопрос: «Кто такая Перовская? Это обстоятельство осталось незамеченным участниками «Игры в бисер», правда, в результате они всё же пришли к выводу о том, что роман очень актуален сегодня, поскольку, дескать, по мнению Л. Сараскиной, с которой все были согласны, «Россия обладает роковым свойством своего самосознания и в своей истории она не учится на своих уроках, на своих ошибках». Вывод архи пессимистический и безнадёжный, но несколько поверхностный. Волгин его углубил очень мудрым выводом: «Бесовство наступает там и тогда, где и когда человек слишком увлекается позитивной идеей, светлой идеей, а не злой. Например, всех сделать равными и счастливыми, в этом всё дело». Честно говоря, после таких выводов вопросов становится ещё больше, чем их было до чтения «Бесов» или просмотра «телепроекта В. Это просто тупик какой-то.

Что же, в таком случае людям не равнодушным надо руководствоваться не светлыми позитивными идеями, а злыми, и сделать всех людей несчастливыми? Нет, ребята-достоевисты, вы как хотите, но это какой-то бред, какая-то карамазовщина, которую, уверен, отверг бы и сам Ф. Достоевский, который отнюдь не был противником более счастливой жизни для народа, но видел свой путь её достижения и боролся за него. К сожалению, не совсем благородными способами. Но это был разговор о романе, а вот в 22 номере «Литературной газеты» редактор отдела «Телеведение» Александр Кондрашов, как и обещал в предыдущем, 21 номере, разместил рецензию на телефильм В. Хотиненко доктора филологических наук, вице-президента Российского общества Достоевского Карена Степаняна. Рецензия в целом положительная, К. Степанян тоже уделяет внимание самому произведению, считает, что «Бесы» - роман-предупреждение для России на все времена».

Но одновременно отдаёт должное и работе В. Хотиненко: «Скажу сразу: фильм не разочаровал». Надо полагать, что статья К. Степаняна не разочаровала А. Кондрашова, раз уж он её поставил в номер без всяких оговорок и дополнений от себя или редакции. Мне тоже не хочется ничего говорить о статье Степаняна, есть только одно замечание, которое я выскажу позже. Сейчас же хочу отметить только то, что меня разочаровал именно сам А. В уже упоминавшемся 21 номере «Литературной газеты» от 28 мая он пропел панегирик фильму Хотиненко.

И честно говоря, я думал, что он всё же вспомнит, что на первой полосе «Литературной газеты» присутствует профиль М. И не может, лучше сказать, не должен не знать о точке зрения М. Горького на постановку в 1913 году в Московском художественном театре Владимиром Немировичем — Данченко сцен из «Бесов».

Аудиокниги слушать онлайн

История написания романа «Бесы» вмещает в себя интересные факты об авторе и его замысле. Статья посвящена творческой истории создания «Бесов» Ф.М. Достоевского, связанной с замыслом главы «У Тихона», не вошедшей в окончательный текст романа. Спектакль Московского драматического театра им. А. С. Пушкина «Бесы» поставлен по пьесе «Одержимые», написанной А. Камю по знаменитому роману Ф. М. Достоевского. Роман «Бесы» начинается с обширной и достаточно подробной биографии Степана Трофимовича Верховенского.

Где-то бродит Раскольников

  • Сериальные «Бесы»: В зоне подмен
  • Telegram: Contact @fmdostoevskiybesi
  • «Вьются бесы рой за роем...»
  • Бесы (роман)
  • Идея вышла на улицу
  • В воскресенье из телевизора полезут «Бесы» - ReadRate

Достоевский Федор Михайлович

Не нужно высших способностей — их изгонят или казнят… Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание; мы пустим пьянство, сплетни, доносы; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство… Все эти реформы нынешнего царства произвели то, что им нужно было произвести — волнения, а главное — беспорядок. Беспорядок — чем хуже, тем лучше. Кажется, это вы сказали, что если в России бунт начинать, то непременно чтоб с атеизма… Русский бог уже спасовал перед «дешёвкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты… Как только в наши руки попадёт — мы, пожалуй, вылечим — и, если потребуется, мы на 40 лет в пустыню выгоним.

Но одно или два поколения разврата теперь необходимо, разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую трусливую, жестокую, себялюбивую мразь — вот чего надо! А тут ещё свеженькой кровушки подпустить, чтобы попривык…». Самое удивительное, что главный «бес» Верховенский на самом деле никаких «высших целей» перед собой не ставит. В порыве откровения он признается, что ему даже и на социализм наплевать, он просто мошенник: «Я мошенник, а не социалист. Мошенник, мошенник.

Вас заботит, кто я такой? Я вам скажу сейчас, кто я такой, к тому и веду. Недаром же я у вас руку поцеловал. Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим…». Оказывается, у главного «беса» высшей идеей оказывается не социализм или какая-то иная форма организации «рая не земле», а разрушения и убийства: «Мы провозгласим разрушение… почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна!

Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» имеется в виду подпольная ячейка типа той, которая называлась в романе «наши» — В. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам…».

Российская интеллигенция в штыки встретила роман «Бесы». Достоевского обличали в искажении правды, преувеличениях и даже клевете. При жизни писателя роман не получил должного признания в среде образованной части населения, которая увлекалась новомодными теориями, особенно марксизмом. О пророческих точнее провидческих словах писателя из романа «Бесы» вспомнили лишь в бурные годы первых двух десятилетий ХХ века, когда Россию накрыли массовые беснования в виде трех «русских» революций и гражданской войны. И тогда некоторые интеллигенты пришли в себя и бросились перечитывать роман Достоевского.

Так, в разгар революций известный русский философ Николай Бердяев, не избежавший в начале своей творческой карьеры некоторых искушений либерализмом, издал сборник своих статей о революции под названием «Из глубины» 1918 год. Одна из наиболее интересных статей сборника имеет название «Духи русской революции». Она представляет собой размышления философа по поводу романа «Бесы»: «Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах. Он почуял, что в революционной стихии активен не сам человек, что им владеют не человеческие духи. Когда в дни осуществляющейся революции перечитываешь «Бесы», то охватывает жуткое чувство.

Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и предсказать». В конце прошлого, начале нынешнего века Россию накрыла новая волна массовых беснований, которая началась с «реформ» Горбачева, а затем продолжилась и усилилась при Ельцине. Я рассчитываю, что читателю не надо разжевывать, что слова писателя о «раскачке», о «беспорядке», о «понижении уровня образования, наук и талантов», о «равенстве в рабстве», о «разврате неслыханном и подленьком», о «реформах нынешнего царства», о «пьянстве, сплетнях и доносах» и т. Если проводить параллели, то мы и сегодня видим Верховенских, причем они уже не тайные руководители каких-то подпольных «кучек», они сегодня во власти. Они ненавидят русский народ, они не скрывают и своей ненависти к Достоевскому, который вскрыл планы революционеров, показал их бесовскую природу.

Наверное, почти ни у кого не возникает сомнений по поводу того, что господин Чубайс — из разряда тех «бесов», о которых писал Достоевский. А вот отношение самого Чубайса к Достоевскому: «Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски». Но есть бесноватые, в которых бес вселяется по попущению Бога и которые потом могут от этого беса избавиться исцелиться.

В христианской литературе описаны тысячи и тысячи случаев подобного рода. Но вот есть другая категория людей. Святитель Николай Сербский не раз говорил, что всех людей можно разделить на три категории: богоподобные, звероподобные и бесоподобные.

Это, даже я бы сказал, правильно. И я так поступил бы. Кстати, а вы знаете, как вообще роман, вернее, его первый том, был напечатан? Его издание — победа Максима Горького над косностью. Правда, лишь тактическая. Дело в том, что в 1935 году в «Правде» появилось «письмо читателя» — некоего Д. Заславского, который выразил протест против издания «Бесов», коими Достоевский назвал революционеров.

И Горький ему ответил: «Громко выраженный испуг Заславского кажется мне неуместным: советская власть ничего не боится, и всего менее может испугать ее издание старинного романа. Но, не устрашив советскую власть и общественность, т. Заславский доставил своей статейкой истинное удовольствие врагам и особенно — белой эмиграции. Впрочем, как жизнь показала, все же кое-что кто-то спас. Говорят, у наркома Ягоды была редкая подборка Academia из так называемых подносных книг. Но вообще, должен заметить, «Бесы» не единственная редкая книга Academia. Думаю, мало кто видел, например, книгу «Основания новой науки» Джамбаттисты Вико. Никакого отношения к России она не имела, но была запрещена из-за несовпадения взглядов на развитие общества Маркса и Вико. Таких в мире не больше десятка. Однако данный экземпляр наиболее ценен, поскольку он из личной библиотеки известного советского ученого А.

Губера, который в те годы и перевел Вико на русский язык и написал комментарий. Вот его роспись и его рукой написан «учет» ссылок на него в данной книге. Видимо, эта книга была для него очень важна. Скорее всего, он следил за ее печатанием и вынес ее из типографии тотчас, как она была сформирована, не зная, что цензура ее запретит и все будет уничтожено… Ко мне она попала из магазина на Тверской. Сказали, что принесла ее какая-то старушка.

Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих Богов. Единый народ-«богоносец» — это русский народ, и...

Какое мне дело до того, что вы не понимаете меня совершенно, совершенно, ни слова, ни звука!.. О, как я презираю ваш гордый смех и взгляд в эту минуту! В ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад и теперь уже я не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили. Мне кажется даже, что они были еще исключительнее, еще самовластнее, и уверяю вас в третий раз, что я очень желал бы подтвердить всё, что вы теперь говорили, даже до последнего слова, но... Кстати, позвольте, однако же, и вас обеспокоить вопросом, тем более что я, мне кажется, имею на него теперь полное право. Скажите мне: ваш-то заяц пойман ли аль еще бегает? Я верую в тело Христово...

Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... В Бога? Ни один мускул не двинулся в лице Ставрогина. Шатов пламенно, с вызовом смотрел на него, точно сжечь хотел его своим взглядом … — Чего, однако же, вы хотите? В вашей обязанности по крайней мере было объявить мне наконец вашу цель. Я всё ждал, что вы это сделаете, но нашел одну только исступленную злость.

Прошу вас, отворите мне ворота. Он встал со стула. Шатов неистово бросился вслед за ним. Ставрогин молчал. Вы потеряли различие зла и добра, потому что перестали свой народ узнавать... Слушайте, сходите к Тихону. Тихон, бывший архиерей, по болезни живет на покое, здесь в городе, в черте города, в нашем Ефимьевском Богородском монастыре.

К нему ездят и ходят. Сходите; чего вам? Ну чего вам? Благодарю вас, схожу.

Вас заботит, кто я такой? Я вам скажу сейчас, кто я такой, к тому и веду. Недаром же я у вас руку поцеловал. Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим…». Оказывается, у главного «беса» высшей идеей оказывается не социализм или какая-то иная форма организации «рая не земле», а разрушения и убийства: «Мы провозгласим разрушение… почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» имеется в виду подпольная ячейка типа той, которая называлась в романе «наши» — В. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам…». Российская интеллигенция в штыки встретила роман «Бесы». Достоевского обличали в искажении правды, преувеличениях и даже клевете. При жизни писателя роман не получил должного признания в среде образованной части населения, которая увлекалась новомодными теориями, особенно марксизмом. О пророческих точнее провидческих словах писателя из романа «Бесы» вспомнили лишь в бурные годы первых двух десятилетий ХХ века, когда Россию накрыли массовые беснования в виде трех «русских» революций и гражданской войны. И тогда некоторые интеллигенты пришли в себя и бросились перечитывать роман Достоевского. Так, в разгар революций известный русский философ Николай Бердяев, не избежавший в начале своей творческой карьеры некоторых искушений либерализмом, издал сборник своих статей о революции под названием «Из глубины» 1918 год. Одна из наиболее интересных статей сборника имеет название «Духи русской революции». Она представляет собой размышления философа по поводу романа «Бесы»: «Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах. Он почуял, что в революционной стихии активен не сам человек, что им владеют не человеческие духи. Когда в дни осуществляющейся революции перечитываешь «Бесы», то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и предсказать». В конце прошлого, начале нынешнего века Россию накрыла новая волна массовых беснований, которая началась с «реформ» Горбачева, а затем продолжилась и усилилась при Ельцине. Я рассчитываю, что читателю не надо разжевывать, что слова писателя о «раскачке», о «беспорядке», о «понижении уровня образования, наук и талантов», о «равенстве в рабстве», о «разврате неслыханном и подленьком», о «реформах нынешнего царства», о «пьянстве, сплетнях и доносах» и т. Если проводить параллели, то мы и сегодня видим Верховенских, причем они уже не тайные руководители каких-то подпольных «кучек», они сегодня во власти. Они ненавидят русский народ, они не скрывают и своей ненависти к Достоевскому, который вскрыл планы революционеров, показал их бесовскую природу. Наверное, почти ни у кого не возникает сомнений по поводу того, что господин Чубайс — из разряда тех «бесов», о которых писал Достоевский. А вот отношение самого Чубайса к Достоевскому: «Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски». Но есть бесноватые, в которых бес вселяется по попущению Бога и которые потом могут от этого беса избавиться исцелиться. В христианской литературе описаны тысячи и тысячи случаев подобного рода. Но вот есть другая категория людей. Святитель Николай Сербский не раз говорил, что всех людей можно разделить на три категории: богоподобные, звероподобные и бесоподобные. Последних не стоит путать с обычными бесноватыми. Последние — бесы в человеческом обличье. Святой праведный Иоанн Кронштадский по своем объяснял этот феномен бесоподобия. Он говорил, что с последние десятилетия XIX века в России появляется все больше бесноватых среди интеллигенции. Это новый вид бесноватых. Если у «классических» бесноватых бес вселяется в тело, то у российской безбожной и богоборческой интеллигенции бес вселяется в ум. А это намного страшнее. И верховенские, и чубайсы — именно такой новый тип бесноватых, это уже бесоподобные. Достоевский дает понять читателю, что нигилисты и революционеры типа Верховенского — «бесы» не в переносном смысле, а в буквальном. Ибо высшими «идеями» настоящих бесов являются ложь, убийства и разрушения. Об этом прямо написано в Евангелии от Иоанна слова Иисуса Христа : «Ваш отец — диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего.

Роман Достоевского «Бесы». Неизвестные факты

В полном объеме глава под назван ем «Исповедь Ставрог на» была обнародована только в 1922 году. Эта публикация, конечно, не могла не пр влечь вн ман е сследователей, а первоочередной проблемой на данном этапе закономерно оказался статус текста: от того, сч тать л его вар антом чернов ка л полноценной частью романа без преувел чен я зав сел все дальнейш е зыскан я. Текстолог ческ й анал з положен е главы определяет неоднозначно. Как указывает В.

Комарович, часть исповеди повторяется в следующем романе Ф. Достоевского «Подросток», а осмысление отрывка Апокал пс са «И ангелу Лаод к йской церкв нап ш. Однако, подчерк вает А.

Дол н н, знач тельное кол чество сцен канон ческого текста так или иначе отсылают к «пропущенной» главе и обретают 8 Долинин А. Исповедь Ставрог на. Трагед я зла.

Толстой и Достоевский. Вечные спутники. Стилистика Ставрогина.

Поэтика Достоевского. Кулешова, изъятие этой главы из романа «внесло незавершенность в образ Ставрогина»16. Комарович справедливо отмечает идентичность главы «Бесам» в аспекте композиции и поэтики, но отрицает возможность ана-л за романа с опорой на главу, аргумент руя это несоответств ем образа Ставроги на канонического текста и исповеди: «Омертвелая маска, таящая под собою безразличие добра и зла, - таков Ставрогин, доныне известный в романе.

Однако, при трактовке образа Ставрогина как «маски», на наш взгляд, не учитывается та специфическая черта героев Достоевского, которую М. Бахтин обозначил как «внутренняя незавершимость», «несовпадение с самим собой»18, Е. Жожика- 20 шв лл - как «момент парадокса».

Другой аргумент В. Комаровича также связан с образом главного героя: «Есл включ ть эту споведь в роман - совершенно невозможным, художественно неподготовленным окажется конец Ставрог на, его безразл чное - в смысле рел г озном - самоуб й-ство»21. В ответ на этот тезис А.

Долинин, а вслед за ним и Н. Савченко, ссылаясь на черновики к роману, напоминают, что самоубийство устойчиво связывалось с этим героем даже и тогда, когда его духовный обл к мысл лся без открытых в сповед поро-ков22. В целом В.

Комаров ч полагает, что глава является «вар ан-том рукописи, не больше», введена в текст эта часть была, когда «Бесы» сблизились с «Жити ем Великого Грешника», а образ Ставроги -на - с героем Жития23. Схожей точки зрения придерживается и А. Исповедь Ставрогина.

Жизнь и творчество Ф. Неизданная глава романа «Бесы». Проблемы поэтики Достоевского.

Россия, 1979. О литературных архетипах. В дальней-ш х сследован ях этот тез с не наход л н опровержен я, н подтвержден я, а потому требует проверк.

В своем видении романа и главы «У Тихона» В.

У Достоевского Ставрогин исповедуется в совращении и доведении до суицида 10-летней девочки Матреши святому отцу Тихону долгое время роман печатался без главы «У Тихона». Отец Тихон в романе подробно анализирует исповедь, причем не только с позиций православной этики, но и с литературных, осуждая и стиль, и ошибки — порой подробнее содержания. Ну, как исповедуется... Дает прочесть свою исповедь.

Сразу видно, что Богомолов выдающуюся книгу Людмилы Сараскиной «Бесы: роман-предупреждение» Москва, 1990 читал и с проведенными параллелями между «Бесами» Достоевского и «Окаянными днями» Бунина знаком хорошо. По форме спектакль представляет почти попурри из всех освоенных Богомоловым за годы карьеры приемов: тут и обилие пост- советских песен от «Арлекино» Аллы Пугачевой до «Как упоительны в России вечера» группы «Белый орел», и жирная социальная сатира на грани с карикатурой, ближе к финалу так вовсе цитируется пролог культового спектакля «Идеальный муж». С другой стороны, вся эта вакханалия бесконечных самоповторов разбавлена серьезными и монотонными пассажами в духе «позднего, архаичного Богомолова». И эти пассажи, конечно, посвящены идее Бога, поиску духовности и веры в русский народ как «народ-богоносец». Швы и переходы от капустника к серьезному грубы и небрежны.

Словно нарочито, не до эстетики тут. Во время недавних визитов в Грецию где режиссер как раз ставил «Бесов» Достоевского , он узнал, что с греческого «ставрос» переводится как «крест», и придумал, что Ставрогин именно что Христос. Эта идея особенно любопытна, учитывая, что Ставрогина в новом спектакле играет женщина, актриса Елена Морозова. Так режиссер подчеркивает женственную суть героя, а заодно и обнуляет его образ до уровня носителя идеи. Христос-женщина, что может быть более подходящим веку «гендерной флюидности»?

Проблема же в том, что, поскольку Богомолов полностью отказался от первой части романа, предлагая сцены из второй и третьей части в хаотичном монтаже, именно Ставрогин на сцене теряется. Его мотивации не ясны, его выбор не объяснен. Он просто есть. Его можно распять, ударить по щеке, про него можно забыть в ажитации споров. Собственно, последнее и случается.

Пока фальшивые провластные элиты и их оппозиция беснуются, Христос оставлен стоять, покорно склонив голову. Как бы не были «Бесы» Богомолова «атеистично каламбурны», отрывисты и небрежны к роману, его основной посыл режиссер уловил. В итоге, на спектакль лучше идти, зная хотя бы в общих чертах события романа.

Еще одну книгу из уничтоженного тиража «МК» обнаружил в коллекции орловского библиофила Последние две недели библиофильский мир стоял на ушах: на торги одного аукционного дома были выставлены «Бесы» Ф. Достоевского, отпечатанные в 1935 году в типографиях издательства Academia и уничтоженные по цензурным соображениям. Глава аукционного дома заявил, что это единственный уцелевший экземпляр, что «до сегодняшнего дня ни один коллекционер не только не держал ее в руках, но и вообще не мог сказать наверняка, существует ли она», и именно поэтому его начальная цена — рекордная для советских книг: 2,5 млн рублей. Похоже, не единственный. Еще одну книгу на днях обнаружил «МК».

В провинции. Академические «Бесы» — одна из жемчужин коллекции орловского библиофила Владимира Матвеева. Все началось со шкафа на Фрунзенской Владимиру Матвееву за 60. Он много чего коллекционирует. Его коллекция серии «Жизнь замечательных людей» — одна из наиболее полных на постсоветском пространстве, абсолютно полное собрание литературных памятников, а его собрание Academia способно удивить любого библиофила. Поводом стал случайно найденный при очередном разборе книг роман «Путешествие Гулливера» этой удивительной серии, — рассказывает орловский коллекционер. Он собирал Academia после войны, а в начале 60-х был вынужден продать ее, когда тяжело заболел и семье не на что было жить. В память об отце и о детстве я поехал в Москву поискать что-нибудь из этой же серии.

Судьба привела меня в книжный магазин на Фрунзенской. Я показал «Путешествие…» и попросил что-нибудь из этой же серии. На меня посмотрели как на умалишенного и спросили, знаю ли я, что это за книга и насколько дороги другие из этой серии. В конце концов меня подвели к шкафу… Денег у меня хватило только на половину того, что имелось в нем. Потом была другая половина… Потом — многочисленные аукционы, европейские распродажи… Остановиться невозможно, поскольку это действительно удивительная серия, каждая книга которой имеет свою предысторию, историю, а то и легенду. Издательство Academia, появившееся в 1922 году и закрытое в 1947-м, считается лучшим среди советских во всех смыслах — здесь все были замечательны: художники, полиграфисты, дизайнеры, знатоки литературы, которые создавали совершенную книжную эстетику. Только представьте: нищая полуграмотная страна, которой нужна дешевая массовая книга, а тут — дорогая бумага, приобретенная за границей на валюту. Кстати, до сих пор покупаем — суперобложки, шелковые ляссе, цветные обрезы, специальные коробочки, иллюстрации лучших художников страны, нередко вручную обработанные, именные и номерные экземпляры.

Время подтвердило: они были правы, что делали именно так!

Образовал в городе «революционную пятёрку», организатор и главный исполнитель убийства Шатова. Мастер интриг, хитёр, умён и коварен, при этом часто изображает из себя шута [8]. Прообразами этой мрачной фигуры были революционеры Сергей Нечаев и Михаил Петрашевский. Красивая девушка, во многом несчастная, слабая, но далеко не глупая.

Многие приписывали ей роман со Ставрогиным; в конце произведения мы узнаём, что это правда. Преследуя свои цели, Пётр Верховенский сводит их вместе. Ночь, проведённая со Ставрогиным, открывает Лизе глаза, она понимает, что совершила большую ошибку, что он её не любит и никогда не любил. В состоянии помутнённого сознания она покидает его поместье и вместе с Маврикием Николаевичем, прождавшим её под дождём, отправляется на пожарище к дому убитых Лебядкиных, где умирает на руках у спутника, избитая разъярённой толпой, считающей её сопричастной к преступлению. Как и многие другие герои романа, Лиза погибает духовно обновлённой.

Иван Павлович Шатов — сын камердинера Варвары Петровны. В молодости был исключён из университета и много путешествовал по Европе. Бывший член революционного движения, разуверившийся в его идеях. Как утверждают современники, Достоевский вложил в его уста свои собственные идеи. Прообразом его послужил И.

Иванов, убитый «Народной расправой». Погибает от рук кучки Верховенского. Одно время была невестой Степана Верховенского, но свадьба не состоялась, потому что тот не захотел жениться на «швейцарских грехах Николая Ставрогина». Ставрогин когда-то женился на ней на спор, всю жизнь снабжал её и Лебядкина деньгами. Несмотря на своё малоумие, олицетворяет евангельскую святую, детскую простоту.

Вместе с братом была убита Федькой Каторжным в результате интриги П. Алексей Нилович Кириллов — инженер-строитель, молодой человек, лет около двадцати семи, знакомый П. Верховенского, Шатова и Ставрогина. По словам Шатова, был духовно растлён последним, превратившись в мизантропа и фанатика. Разработал философскую концепцию, согласно которой человек, отрицающий существование Бога, сам становится Богом, а значит волен в любых своих поступках.

В доказательство этого Кириллов решил заявить «высший пункт» своеволия — совершить самоубийство. Был связан с революционерами, которым предложил использовать своё будущее самоубийство в нужных для них целях. Покончил с собой после убийства Шатова, по требованию Верховенского взяв вину на себя. Одним из прототипов Кириллова считается петрашевец К. Тимковский [9].

Пользовался в городе скверной репутацией, был замешан во многих скандалах, охотно распространял сплетни и был за это не раз наказан. Лицемерен, завистлив и подл, при этом человек неглупый и искренне верящий в грядущее социальное переустройство общества. Участвовал в убийстве Шатова, ведя себя достаточно хладнокровно. После убийства уехал в Петербург, но не найдя там Верховенского и Ставрогина, не стал бежать за границу, пустился в загул и был арестован. Фамилия персонажа напоминает фамилию нечаевцев братьев Лихутиных, однако в большей степени в нём отражены черты непосредственного участника убийства студента Иванова П.

Успенского и знакомого писателя, литератора А. Милюкова [10]. Виргинский — тихий и серьёзный молодой человек тридцати лет, по словам хроникёра, «редкой чистоты сердца». Участвовал в убийстве Шатова, но пытался отговорить от него остальных членов «пятёрки». Частичными прототипами Виргинского считаются «нечаевцы» П.

Бесы Достоевского

Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти… Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание Бога, Бога своего, непременно собственного, и вера в него как в единого истинного. Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца. Никогда еще не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий Бог, но всегда и у каждого был особый. Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его Бог. Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о зле и добре.

У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно… Всё это ваши собственные слова, Ставрогин… В ваших же мыслях и даже в самых словах я не изменил ничего, ни единого слова. Уж одно то, что вы Бога низводите до простого атрибута народности... Да и было ли когда-нибудь иначе? Народ — это тело божие.

Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего Бога особого, а всех остальных на свете богов исключает безо всякого примирения; пока верует в то, что своим Богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные, все стоявшие во главе человечества… Если великий народ не верует, что в нем одном истина, если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих Богов. Единый народ-«богоносец» — это русский народ, и...

Какое мне дело до того, что вы не понимаете меня совершенно, совершенно, ни слова, ни звука!.. О, как я презираю ваш гордый смех и взгляд в эту минуту! В ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад и теперь уже я не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили. Мне кажется даже, что они были еще исключительнее, еще самовластнее, и уверяю вас в третий раз, что я очень желал бы подтвердить всё, что вы теперь говорили, даже до последнего слова, но... Кстати, позвольте, однако же, и вас обеспокоить вопросом, тем более что я, мне кажется, имею на него теперь полное право. Скажите мне: ваш-то заяц пойман ли аль еще бегает?

Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России...

Никогда еще не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий Бог, но всегда и у каждого был особый. Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его Бог.

Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о зле и добре. У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно… Всё это ваши собственные слова, Ставрогин… В ваших же мыслях и даже в самых словах я не изменил ничего, ни единого слова. Уж одно то, что вы Бога низводите до простого атрибута народности... Да и было ли когда-нибудь иначе?

Народ — это тело божие. Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего Бога особого, а всех остальных на свете богов исключает безо всякого примирения; пока верует в то, что своим Богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные, все стоявшие во главе человечества… Если великий народ не верует, что в нем одном истина, если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих Богов.

Единый народ-«богоносец» — это русский народ, и... Какое мне дело до того, что вы не понимаете меня совершенно, совершенно, ни слова, ни звука!.. О, как я презираю ваш гордый смех и взгляд в эту минуту! В ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад и теперь уже я не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили. Мне кажется даже, что они были еще исключительнее, еще самовластнее, и уверяю вас в третий раз, что я очень желал бы подтвердить всё, что вы теперь говорили, даже до последнего слова, но... Кстати, позвольте, однако же, и вас обеспокоить вопросом, тем более что я, мне кажется, имею на него теперь полное право.

Скажите мне: ваш-то заяц пойман ли аль еще бегает? Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... В Бога?

Эскиз к спектаклю «Одержимые» по роману Ф. Частное собрание Ставрогин и Федька каторжный. Художник — Сарра Шор 1897—1981 Ставрогин и хромоножка. Художник — Сарра Шор 1897—1981 Лебядкин.

Спектакль «Николай Ставрогин» по роману Ф. Московский Художественный театр Ставрогин. Эскиз к спектаклю «Николай Ставрогин» по роману Ф.

И о других сторонах романа, про которые говорят мало и редко. Адреса магазинов: г.

Москва ул. Воздвиженка, 1 г.

Фёдор Достоевский «Бесы»

В 1959 году театральную инсценировку «Бесов» написал Альбер Камю, он же писал о романе, и тоже о Кириллове, в своём знаменитом эссе «Миф о Сизифе». Его роман "Бесы" – одно из наиболее трагических и сложных в идейно-философском отношении произведений писателя. Предпосылкой к написанию романа «Бесы» для Федора Михайловича послужили материалы из уголовного дела Нечаева – организатора тайного общества, целью которого были подрывные политические акции. В этой статье представлена история создания романа "Бесы" в цитатах самого Достоевского, отношение писателя к произведению, интересные факты о работе над романом и т.д. В январе 1873 года вышло из печати первое и единственное при жизни вского отдельное издание романа «Бесы».

«Бесы» — роман-пророчество

Роман «Бесы» Достоевского написан в 1872 году. — Уже по завершении «Бесов» Достоевский писал о своем романе: «Это — почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление. Учитывая новые знакомства Богомолова и любовь Суркова (знаменитого создателя движения «Наши») к роману «Бесы», такая коллаборация была ожидаема. наши современники, наконец, поняли пророчество идей автора и его желание показать миру всю опасность радикальных идей. Смысл названия в том, что главным бесом автор считает духовный упадок всего российского народа. «Бесы» стали одним из значительнейших произведений Достоевского — романом-предсказанием, романом-предупреждением.

Ещё раз о бесах

Роман Ф.М. Достоевского "Бесы". Читать онлайн, скачать в форматах pdf, epub, mobi, fb2. Режиссер Владимир Хотиненко — об экранизации «Бесов», мистике и Балабанове. И вышли жители смотреть случившееся, и пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме и ужаснулись.

Фёдор Достоевский «Бесы»

Мнение о совершенной невинности ему не понравилось, и я даже приписываю тому некоторую холодность его со мной, продолжавшуюся целых два месяца. Вдруг, и почти тогда же, как я предлагал напечатать здесь, — печатают нашу поэму там, то есть за границей, в одном из революционных сборников, и совершенно без ведома Степана Трофимовича. Он был сначала испуган, бросился к губернатору и написал благороднейшее оправдательное письмо в Петербург, читал мне его два раза, но не отправил, не зная, кому адресовать. Одним словом, волновался целый месяц; но я убежден, что в таинственных изгибах своего сердца был польщен необыкновенно. Он чуть не спал с экземпляром доставленного ему сборника, а днем прятал его под тюфяк и даже не пускал женщину перестилать постель, и хоть ждал каждый день откуда-то какой-то телеграммы, но смотрел свысока.

Телеграммы никакой не пришло. Тогда же он и со мной примирился, что и свидетельствует о чрезвычайной доброте его тихого и незлопамятного сердца. II Я ведь не утверждаю, что он совсем нисколько не пострадал; я лишь убедился теперь вполне, что он мог бы продолжать о своих аравитянах сколько ему угодно, дав только нужные объяснения. Но он тогда самбициозничал и с особенною поспешностью распорядился уверить себя раз навсегда, что карьера его разбита на всю его жизнь «вихрем обстоятельств».

А если говорить всю правду, то настоящею причиной перемены карьеры было еще прежнее и снова возобновившееся деликатнейшее предложение ему от Варвары Петровны Ставрогиной, супруги генерал-лейтенанта и значительной богачки, принять на себя воспитание и всё умственное развитие ее единственного сына, в качестве высшего педагога и друга, не говоря уже о блистательном вознаграждении. Предложение это было сделано ему в первый раз еще в Берлине, и именно в то самое время, когда он в первый раз овдовел. Первою супругой его была одна легкомысленная девица из нашей губернии, на которой он женился в самой первой и еще безрассудной своей молодости, и, кажется, вынес с этою, привлекательною впрочем, особой много горя, за недостатком средств к ее содержанию и, сверх того, по другим, отчасти уже деликатным причинам. Она скончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке и оставив ему пятилетнего сына, «плод первой, радостной и еще не омраченной любви», как вырвалось раз при мне у грустившего Степана Трофимовича.

Птенца еще с самого начала переслали в Россию, где он и воспитывался всё время на руках каких-то отдаленных теток, где-то в глуши. Степан Трофимович отклонил тогдашнее предложение Варвары Петровны и быстро женился опять, даже раньше году, на одной неразговорчивой берлинской немочке и, главное, без всякой особенной надобности. Но, кроме этой, оказались и другие причины отказа от места воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время слава одного незабвенного профессора, и он, в свою очередь, полетел на кафедру, к которой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья. И вот теперь, уже с опаленными крыльями, он, естественно, вспомнил о предложении, которое еще и прежде колебало его решение.

Внезапная же смерть и второй супруги, не прожившей с ним и году, устроила всё окончательно. Скажу прямо: всё разрешилось пламенным участием и драгоценною, так сказать классическою, дружбой к нему Варвары Петровны, если только так можно о дружбе выразиться. Он бросился в объятия этой дружбы, и дело закрепилось с лишком на двадцать лет. Я употребил выражение «бросился в объятия», но сохрани Бог кого-нибудь подумать о чем-нибудь лишнем и праздном; эти объятия надо разуметь в одном лишь самом высоконравственном смысле.

Самая тонкая и самая деликатнейшая связь соединила эти два столь замечательные существа навеки. Место воспитателя было принято еще и потому, что и именьице, оставшееся после первой супруги Степана Трофимовича, — очень маленькое, — приходилось совершенно рядом со Скворешниками, великолепным подгородным имением Ставрогиных в нашей губернии. К тому же всегда возможно было, в тиши кабинета и уже не отвлекаясь огромностью университетских занятий, посвятить себя делу науки и обогатить отечественную словесность глубочайшими исследованиями. Исследований не оказалось; но зато оказалось возможным простоять всю остальную жизнь, более двадцати лет, так сказать, «воплощенной укоризной» пред отчизной, по выражению народного поэта: Воплощенной укоризною Ты стоял перед отчизною, Либерал-идеалист.

Но то лицо, о котором выразился народный поэт, может быть, и имело право всю жизнь позировать в этом смысле, если бы того захотело, хотя это и скучно. Наш же Степан Трофимович, по правде, был только подражателем сравнительно с подобными лицами, да и стоять уставал и частенько полеживал на боку. Но хотя и на боку, а воплощенность укоризны сохранялась и в лежачем положении, — надо отдать справедливость, тем более что для губернии было и того достаточно. Посмотрели бы вы на него у нас в клубе, когда он садился за карты.

Весь вид его говорил: «Карты! Я сажусь с вами в ералаш! Разве это совместно? Кто ж отвечает за это?

Кто разбил мою деятельность и обратил ее в ералаш? Э, погибай Россия! А по правде, ужасно любил сразиться в карточки, за что, и особенно в последнее время, имел частые и неприятные стычки с Варварой Петровной, тем более что постоянно проигрывал. Но об этом после.

Замечу лишь, что это был человек даже совестливый то есть иногда , а потому часто грустил. В продолжение всей двадцатилетней дружбы с Варварой Петровной он раза по три и по четыре в год регулярно впадал в так называемую между нами «гражданскую скорбь», то есть просто в хандру, но словечко это нравилось многоуважаемой Варваре Петровне. Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское; но чуткая Варвара Петровна всю жизнь охраняла его от всех тривиальных наклонностей. Да он и нуждался в няньке, потому что становился иногда очень странен: в средине самой возвышенной скорби он вдруг зачинал смеяться самым простонароднейшим образом.

Находили минуты, что даже о самом себе начинал выражаться в юмористическом смысле. Но ничего так не боялась Варвара Петровна, как юмористического смысла. Это была женщина-классик, женщина-меценатка, действовавшая в видах одних лишь высших соображений. Капитально было двадцатилетнее влияние этой высшей дамы на ее бедного друга.

О ней надо бы поговорить особенно, что я и сделаю. III Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится. Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить кулаками в стену.

Происходило это без малейшей аллегории, так даже, что однажды отбил от стены штукатурку. Может быть, спросят: как мог я узнать такую тонкую подробность? А что, если я сам бывал свидетелем? Что, если сам Степан Трофимович неоднократно рыдал на моем плече, в ярких красках рисуя предо мной всю свою подноготную?

И уж чего-чего при этом не говорил! Но вот что случалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов был распять самого себя за неблагодарность; поспешно призывал меня к себе или прибегал ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что Варвара Петровна «ангел чести и деликатности, а он совершенно противоположное». Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр. Можно представить после этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывы этого невиннейшего из всех пятидесятилетних младенцев!

Я сам однажды читал одно из таковых его писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но ядовитой по выполнению. Я ужаснулся и умолял не посылать письма. В том-то и была разница между ними, что Варвара Петровна никогда бы не послала такого письма. Правда, он писать любил без памяти, писал к ней, даже живя в одном с нею доме, а в истерических случаях и по два письма в день.

Я знаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти письма прочитывала, даже в случае и двух писем в день, и, прочитав, складывала в особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того, слагала их в сердце своем. Затем, выдержав своего друга весь день без ответа, встречалась с ним как ни в чем не бывало, будто ровно ничего вчера особенного не случилось. Мало-помалу она так его вымуштровала, что он уже и сам не смел напоминать о вчерашнем, а только заглядывал ей некоторое время в глаза. Но она ничего не забывала, а он забывал иногда слишком уж скоро и, ободренный ее же спокойствием, нередко в тот же день смеялся и школьничал за шампанским, если приходили приятели.

С каким, должно быть, ядом она смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал! Разве через неделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую минуту, нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого письма, а затем и всё письмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до того, бывало, мучился, что заболевал своими припадками холерины. Эти особенные с ним припадки, вроде холерины, бывали в некоторых случаях обыкновенным исходом его нервных потрясений и представляли собою некоторый любопытный в своем роде курьез в его телосложении. Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но он одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной только «зависти к его талантам».

И как, должно быть, она была оскорбляема такими предположениями! В ней таилась какая-то нестерпимая любовь к нему, среди беспрерывной ненависти, ревности и презрения. Она охраняла его от каждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночей от заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого, гражданского деятеля. Она его выдумала и в свою выдумку сама же первая и уверовала.

Он был нечто вроде какой-то ее мечты… Но она требовала от него за это действительно многого, иногда даже рабства. Злопамятна же была до невероятности. Кстати уж расскажу два анекдота. IV Однажды, еще при первых слухах об освобождении крестьян, когда вся Россия вдруг взликовала и готовилась вся возродиться, посетил Варвару Петровну один проезжий петербургский барон, человек с самыми высокими связями и стоявший весьма близко у дела.

Варвара Петровна чрезвычайно ценила подобные посещения, потому что связи ее в обществе высшем, по смерти ее супруга, всё более и более ослабевали, под конец и совсем прекратились. Барон просидел у нее час и кушал чай. Никого других не было, но Степана Трофимовича Варвара Петровна пригласила и выставила. Барон о нем кое-что даже слышал и прежде или сделал вид, что слышал, но за чаем мало к нему обращался.

Разумеется, Степан Трофимович в грязь себя ударить не мог, да и манеры его были самые изящные. Хотя происхождения он был, кажется, невысокого, но случилось так, что воспитан был с самого малолетства в одном знатном доме в Москве и, стало быть, прилично; по-французски говорил, как парижанин. Таким образом, барон с первого взгляда должен был понять, какими людьми Варвара Петровна окружает себя, хотя бы и в губернском уединении. Вышло, однако, не так.

Когда барон подтвердил положительно совершенную достоверность только что разнесшихся тогда первых слухов о великой реформе, Степан Трофимович вдруг не вытерпел и крикнул ура! Крикнул он негромко и даже изящно; даже, может быть, восторг был преднамеренный, а жест нарочно заучен пред зеркалом, за полчаса пред чаем; но, должно быть, у него что-нибудь тут не вышло, так что барон позволил себе чуть-чуть улыбнуться, хотя тотчас же необыкновенно вежливо ввернул фразу о всеобщем и надлежащем умилении всех русских сердец ввиду великого события. Затем скоро уехал и, уезжая, не забыл протянуть и Степану Трофимовичу два пальца. Возвратясь в гостиную, Варвара Петровна сначала молчала минуты три, что-то как бы отыскивая на столе; но вдруг обернулась к Степану Трофимовичу и, бледная, со сверкающими глазами, процедила шепотом: — Я вам этого никогда не забуду!

На другой день она встретилась со своим другом как ни в чем не бывало; о случившемся никогда не поминала. Но тринадцать лет спустя, в одну трагическую минуту, припомнила и попрекнула его, и так же точно побледнела, как и тринадцать лет назад, когда в первый раз попрекала. Только два раза во всю свою жизнь сказала она ему: «Я вам этого никогда не забуду! Это было в пятьдесят пятом году, весной, в мае месяце, именно после того как в Скворешниках получилось известие о кончине генерал-лейтенанта Ставрогина, старца легкомысленного, скончавшегося от расстройства в желудке, по дороге в Крым, куда он спешил по назначению в действующую армию.

Варвара Петровна осталась вдовой и облеклась в полный траур. Правда, не могла она горевать очень много, ибо в последние четыре года жила с мужем в совершенной разлуке, по несходству характеров, и производила ему пенсион. У самого генерал-лейтенанта было всего только полтораста душ и жалованье, кроме того знатность и связи; а всё богатство и Скворешники принадлежали Варваре Петровне, единственной дочери одного очень богатого откупщика. Тем не менее она была потрясена неожиданностию известия и удалилась в полное уединение.

Разумеется, Степан Трофимович находился при ней безотлучно. Май был в полном расцвете; вечера стояли удивительные. Зацвела черемуха. Оба друга сходились каждый вечер в саду и просиживали до ночи в беседке, изливая друг пред другом свои чувства и мысли.

Минуты бывали поэтические. Варвара Петровна под впечатлением перемены в судьбе своей говорила больше обыкновенного. Она как бы льнула к сердцу своего друга, и так продолжалось несколько вечеров. Одна странная мысль вдруг осенила Степана Трофимовича: «Не рассчитывает ли неутешная вдова на него и не ждет ли, в конце траурного года, предложения с его стороны?

Он стал вникать и нашел, что походило на то. Он задумался: «Состояние огромное, правда, но…» Действительно, Варвара Петровна не совсем походила на красавицу: это была высокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным лицом, напоминавшим что-то лошадиное. Всё более и более колебался Степан Трофимович, мучился сомнениями, даже всплакнул раза два от нерешимости плакал он довольно часто. По вечерам же, то есть в беседке, лицо его как-то невольно стало выражать нечто капризное и насмешливое, нечто кокетливое и в то же время высокомерное.

Это как-то нечаянно, невольно делается, и даже чем благороднее человек, тем оно и заметнее. Бог знает как тут судить, но вероятнее, что ничего и не начиналось в сердце Варвары Петровны такого, что могло бы оправдать вполне подозрения Степана Трофимовича. Да и не променяла бы она своего имени Ставрогиной на его имя, хотя бы и столь славное. Может быть, была всего только одна лишь женственная игра с ее стороны, проявление бессознательной женской потребности, столь натуральной в иных чрезвычайных женских случаях.

Впрочем, не поручусь; неисследима глубина женского сердца даже и до сегодня! Но продолжаю. Надо думать, что она скоро про себя разгадала странное выражение лица своего друга; она была чутка и приглядчива, он же слишком иногда невинен. Но вечера шли по-прежнему, и разговоры были так же поэтичны и интересны.

И вот однажды, с наступлением ночи, после самого оживленного и поэтического разговора, они дружески расстались, горячо пожав друг другу руки у крыльца флигеля, в котором квартировал Степан Трофимович. Каждое лето он перебирался в этот флигелек, стоявший почти в саду, из огромного барского дома Скворешников. Только что он вошел к себе и, в хлопотливом раздумье, взяв сигару и еще не успев ее закурить, остановился, усталый, неподвижно пред раскрытым окном, приглядываясь к легким, как пух, белым облачкам, скользившим вокруг ясного месяца, как вдруг легкий шорох заставил его вздрогнуть и обернуться.

Потому что это произведение искусства самого высшего эшелона доступной человеческому разуму эстетики! Тут тебе не только азбучно явленный полифонизм Достоевского речевые характеристики персонажей вообще-то присущи всем великим нашим классикам , но и невероятная композиция и структура повествования, уникально широкий диапазон в эмоциональном регистре — от злостной сатиры до трагедии эсхиловского и шекспировского масштаба при чтении сцен родов Марьи Шатовой и самоубийства Кириллова физически трясти начинает, какие бы у тебя крепкие нервы ни были! А язык!

Впечатление такое, что 800-страничный роман написан то ли японскими танка, то ли скальдическими висами. Каждое слово в книге насыщено смыслами и имеет тьму интертекстуальных связей. Это чистая поэзия, в своем, конечно, роде. У романа в этом году юбилей — он печатался ровно 150 лет назад, я его знаю почти четверть века. В девятнадцать лет — Достоевский был как бог, создавший свой личный космос. В который я нырнул вверх тормашками, что твой попаданец.

В середине нулевых, когда я был религиозным мракобесом, я видел его как кладезь, вырытый в самое сердце Духовного Абсолюта, Апокалипсис наших дней и предсказание бесовского разгула кровавой русской смуты. Да, тогда моя головушка была полна подобной дребедени и дряни. Долго потом пришлось выдавливать из себя по капле раба Божьего и буржуйского лакея. В 2012 году я читал «Бесов» в качестве жестокой сатиры на русский либерализм начала 21 века и на «белоленточное» движение, в частности. Сейчас для меня «Бесы» — это прежде всего памфлет против абстрактных измышлений и бессмысленных петель ума, засоряющих сознание и никогда не проходящих проверку практикой. А также это великое сокровище эстетики и целый университетский курс по технике создания романа.

Из которого только и черпай методы и приемы, не исчерпаешь. Но это опыт моего личного восприятия, общечеловеческие смыслы и актуальность тоже никуда не делись. Например, сейчас ясно видно, что Шигалев и его теория, «шигалевщина» — это тот самый либеральный цифровой концлагерь, который начал строиться по всему миру, а потом и у нас, начиная с 1975 года. И, возможно, будет таки достроен, и сведет человечество к полному ничтожеству. И тогда мы все увидим, «что стало бы с Россией, не случись революции». Увидим, да поздно будет.

А потом и видеть станет некому. Или произойдет очередная перемена нашей общей участи. Чего я всем от души и желаю. Единственное, чего я никогда не прощу Достоевскому — это злостную и несправедливую карикатуру на Тургенева Кармазинов. Иван Сергеевич был и мудрее Федора Михайловича, и глубже, и художественно, как минимум, ни на гран не слабее. Оценка: 10 [ 23 ] Iricia , 9 мая 2018 г.

Достоевскому было 27 лет, когда в конце 1849 года он был арестован вместе с другими членами кружка Петрашевского. Впереди было четыре года ссылки, но перед этим осужденным еще пришлось пережить одну из самых известных инсценировок приготовлений к казни, когда смертельный приговор был отменен в последнюю минуту. Трудно представить, каким испытанием это стало для молодого писателя, особенно если вспомнить, что один из петрашевцев в результате сошел с ума сам Достоевский вложил впечатления от произошедшего в уста князя Мышкина, главного героя романа «Идиот». Эти события неизбежно оказали влияние на мировоззрение Достоевского, заставили его не только отвернуться от социалистических идей, но и обратиться к христианскому учению. Спустя двадцать лет, в 1869 году прогремело громкое судебное дело об убийстве студента Иванова членами революционного кружка «Народная расправа» под руководством С. Нечаева, которое было затеяно с тем, чтобы сплотить группу с помощью убийства.

Роман «Бесы» вышел в 1871-1872 годах и изначально планировался как небольшое произведение, но в процессе создания замысел, как видно, углубился, а событие, послужившее толчком к написанию отодвинулось на второй план. Это, на мой скромный взгляд, минимум из того, что необходимо знать, чтобы воспринимать и понимать роман было легче, но этого отнюдь не достаточно. Есть, в книге, к примеру, некий «великий писатель» Кармазинов, настолько карикатурный, что трудно не заметить, что в нем изображен реальный человек, но чтобы иметь представление о том, что это за персонаж и почему изображен именно таким, полезно ознакомится с историей взаимоотношений И. Тургенева и Достоевского. Как бы лучше охарактеризовать ощущения после прочтения романа. Не совсем.

Вот оно. Во-первых, действительность в ней, как и, похоже, во всем творчестве Достоевского, изображается исключительно в серо-черных тонах. Бедный Степан Трофимович воспринимается как некий островок спокойствия, на котором утомленный читатель может слегка перевести дух, несмотря на то, что сам автор если быть совсем точной, рассказчик, а не сам Достоевский открыто презирает его. И нет, эпизод с рождением ребенка не считается, потому что вставлен исключительно ради того, чтобы потом можно было побольше драмы нагнать. До самой концовки, в которой градус всеобщей «несчастности» доводится до предела и всем персонажем, которым не повезло оказаться в фокусе внимания Достоевского, достается от души. Во-вторых, чтение «Бесов» само по себе литературный мазохизм.

Текст не предназначен для того, чтобы им наслаждались, сквозь громоздкие, вязкие конструкции приходиться продираться. Монологи некоторых персонажей порой настолько путанные и лихорадочно-обрывочные, что я выпадала из них прямо во время чтения, приходя в себя под конец речи персонажа и понимая, что текст совершенно не воспринимается. В-третьих, специфичность персонажей. Набоков в своих «Лекциях о русской литературе» приводит весьма занимательную классификацию героев Достоевского, пытаясь разделить их по психическим заболеваниям, от которых те страдают. Не хочу заходить настолько далеко, однако сложно не заметить, что поведение и речь персонажей далеки от естественности. Не понимаю также, почему такой огромный акцент сделан на Степане Трофимовиче и почему так поверхностно раскрыты главные герои, те самые бесы — и я говорю именно о персонажах как о личностях, потому что на их идеях Достоевский напротив останавливается с дотошным вниманием.

До мельчайших подробностей раскрывается биография Верховенского-старшего, а этапы формирования персонажей, о которых больше всего и хотелось бы узнать, подаются как можно более размыто, по кусочкам. Это можно сказать и о сюжете. На первом плане долгое время находится губернская жизнь, с её доходящими до нелепости героями, отчего роман порой напоминает водевильную комедию, а «бесовская» — происходит где-то на фоне, на втором плане, и только после кульминации события начинают разворачиваться во все более трагическом ключе. Может это и отвечает задумке автора, однако у меня складывается впечатление, что я читаю два разных романа. Центральная идея романа, характеры персонажей, затронутые темы тем не менее требуют более глубокого, тщательного разбора, нежели тот, который я могу себе здесь позволить. Со своей стороны могу заметить, что мне уловить настроение, суть книги в большей степени помогли именно личные письма Достоевского, вероятно, во многом потому что они раскрывают убеждения и взгляды писателя; только после них мне стала ясна очевидность многих деталей, в которых я почему-то пыталась увидеть какую-то иносказательность и метафору.

О каком сенаторе идет речь? Их задачей было найти местные проблемы, понять, как их решить, а также выявить злоупотребления и взыскать недоимки. Для этого были выпущены специальные инструкции, которые публиковались в составе Свода законов Российской империи. Впрочем, были и внеплановые проверки, и для них требовался действительно серьезный повод, например затяжной голод или народные волнения. Сенатора отправлял лично император и потом напрямую получал от него отчет. Впрочем, в губернском городе, описываемом в романе, повода для внеплановой сенаторской ревизии не было. Зачем же Верховенский говорит про сенатора? Чтобы посеять панику, запутать и обезоружить действующие власти. Он знает, что губернатор сильно зависит от супруги и ее настроений, а потому запугивает именно Юлию Михайловну.

Тайна пощечины и новых судов В гостиной Варвары Петровны. Антология жизни и творчества» Вот как жители города обсуждают возможные последствия пощечины, которую Шатов дал Ставрогину: «— Он [Ставрогин] мало того что не вызвал студента [Шатова], он взял руки назад, заметьте это особенно, ваше превосходительство, — выставлял один. Что такое «новый суд»? И самое главное, что это за «хе-хе-хе»? Начнем с нового суда. Речь идет о судебной реформе 1864 года. Если бы дело было до реформы, наказание за нападение на дворянина было бы очень суровым, вплоть до ссылки. Однако действие романа происходит после вступления в силу более мягкого уложения о наказаниях. Впрочем, и после реформы Шатову грозило наказание: еще бы, ведь это была не просто пощечина — он врезал Ставрогину кулаком, и у того пошла кровь Вообще-то, Ставрогин мог сам дать сдачи Шатову или потребовать дуэли — но, как мы знаем, он этого не сделал.

В обществе это объяснили тем, что он не мог вызвать на дуэль своего бывшего крепостного. Поэтому городские сплетники и обсуждают вариант с судом.. Ставрогин мог подать как гражданский иск, так и уголовный. В последнем случае ему надо было заявить о нанесении побоев, и обидчику грозил бы тюремный срок. Также Ставрогин мог обратиться к мировому судье и заявить об оскорблении — тогда Шатова поместили бы под арест на несколько месяцев и взыскали штраф до 50 рублей. Конечно, не в характере Ставрогина было ввязываться в подобные тяжбы, но возможность была.

Описание[ ] Роман «Бесы» был написан Достоевским под впечатлением дела об убийстве революционером Нечаевым своего единомышленника студента Ивана Иванова. Впечатление от данного дела было столь велико, что писатель решил отложить на несколько лет создание своего другого романа — самого великого в его творческой карьере, как он рассчитывал — «Братьев Карамазовых». История создания[ ] Роман «Бесы» впервые опубликован в журнале «Русский вестник» 1871, 1, 2, 4, 7, 9-11, 1872, 11, 12 с подписью Ф.

Отдельным изданием роман вышел в Петербурге в 1873 г.

Ещё раз о бесах

Роман Достоевского «Бесы» в оценке литературной критики ХХ века «Бесы» (1872) — безусловно, роман-предостережение и роман-пророчество, в котором великий писатель и мыслитель указывает на грядущие социальные катастрофы.
Достоевский Федор - Бесы «Бесы» — один из самых важных романов Фёдора Михайловича Достоевского.
О романе Ф. М. Достоевского Бесы (Николай Ильин -Старцев) / Проза.ру «Федор Михайлович написал инструкцию, как обращаться именно с романом “Бесы”.

7 секретов «Бесов»

Бесы (роман) Бердяев пишет, что «"Бесы" – роман, написанный не о настоящем, а о грядущем».
Достоевский изгоняет бесов Полупомешанный энтузиаст и главный революционный бес Петруша Верховенский — в центре внимания.
Театр «Мастерская» переосмыслил «Бесов» Достоевского // Новости НТВ Это роман о стране, оставленной Богом, где торжествуют бесы.
«Вьются бесы рой за роем...» Это событие потрясло писателя и стало отправной точкой для написания романа «Бесы».
Достоевский Бесы Издательство СЗКЭО 111591890 купить в интернет-магазине Wildberries «Бесы» — роман Фёдора Михайловича Достоевского, написанный в 1871—1872 годах.

Ещё раз о бесах

В 1959 году театральную инсценировку «Бесов» написал Альбер Камю, он же писал о романе, и тоже о Кириллове, в своём знаменитом эссе «Миф о Сизифе». Культовый роман «Бесы» Федора Достоевского презирали его бывшие товарищи по кружку Петрашевского — он описал их как «скотское сладострастное общество». В общем, роман Достоевского «Бесы» затягивает, заставляет мыслить и переживать. Его роман "Бесы" – одно из наиболее трагических и сложных в идейно-философском отношении произведений писателя.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий