На сайте Топ книг вы сможете все романы и пьесы Бернарда Шоу читать, а так же найдете полную биографию драматурга Бернарда Шоу. Все книги автора Бернард Шоу, биография и интересные факты из жизни только на сайте ReadRate. Подпишитесь на рассылку и будьте в курсе последних событий любимого автора. show5. Джордж Бернард Шоу – единственный человек, удостоенный и Нобелевской премии в области литературы, и премии «Оскар». Выдающийся критик своего времени и самый прославленный – после Шекспира – драматург, писавший на английском языке. В юбилейную дату Бернарда Шоу Тобольская районная библиотека представляет подборку книг о жизни и творчестве ирландского писателя. Полная биография, самые интересные факты из жизни и последние новости об авторе.
"Всегда говорите правду — нет ничего смешнее". Юмор и реализм в пьесах Бернарда Шоу
Бернард Шоу, известный драматург, попал под чары выдающейся английской актрисы, находясь уже в зрелом возрасте. ХХ веков / А. Г. Образцова. Рейтинг лучших книг Бернарда Шоу, созданный на основе голосования читателей. Бернард Шоу верил в гениальность каждого человека, в способности любого человека создавать что-то прекрасное, ценное, нужное. биографа Хескета Пирсона (1887 - 1967). Благодаря мастерству автора и активному участию самого героя в написании книги, рассказ о жизни и творчестве стал уникальной биографией. Бернард Шоу – биография, интересные факты, все лучшие книги автора. Книжные новинки и бестселлеры российских и зарубежных авторов! Найдите свою книгу на официальном сайте издательств «Азбука», «Иностранка», «Махаон», «КоЛибри».
Бернард Шоу.Полное собрание сочинений 6 томов
Эта работа стоит рядом с другим ярким текстом Шоу — "Цезарь и Клеопатра" — в цикле "Пьесы для пуритан". В 1903 году сам автор говорил, что она, несомненно, станет классикой, и не ошибся. Многие исследователи сходятся во мнении, что именно с "Цезаря" в литературе появилось новое историческое направление, где к событиям относятся здраво, но с юмором, не превращая все в неприкасаемый абсолют. Кому вручали Нобелевскую премию по литературе и кто отказывался от нее Шоу вообще все время приглашал свою публику подумать, поразмышлять, его работы не сводятся к однозначным ответам, а порой у каких-то проблем и вовсе нет правильных решений.
Он стал трансформировать театр, предлагая новые темы — философские, политические, социальные. При этом он говорил о них легко, смешно, иронично, что, конечно, нисколько не уменьшает серьезность вопросов. Но Шоу не был бы так популярен во всем мире, говори он только о важных темах, которые будут актуальны всегда.
Свое место в истории литературы он завоевал и удивительным языком, и харизмой, которая отразилась в его героях. Писатель и в жизни за словом в карман не лез и мог из любой ситуации выкрутиться остроумным высказыванием. Одна из самых известных историй связана с вегетарианством Шоу полностью отказался от мяса.
Добрый день, мистер Лэнген. Я покидаю вас, так как мисс Хики хочет сообщить вам кое-что обо мне и затрудняется сделать это в моем присутствии. Надеюсь, вы извините меня.
Я улыбнулся и отошел. Не успел я ступить двух шагов, как девушка жарко шепнула: «До чего я его ненавижу! Я быстро пошел прочь, в ушах у меня зазвучали низкие ноты, грозные, как кларнеты в лесу в «Волшебном стрелке».
Я стоял на кладбище. Это было пустынное место, огороженное глинобитной стеной с воротами для похоронных процессий и несколькими проломами, через которые крестьяне из Фор-Майл-Уотер, сокращая себе дорогу, проходят в базарный день в город. Могильные холмики давно покрылись травой.
Здесь не было ни кладбищенского сторожа, ни цветов на могилах, ни украшений, освященных традицией и делающих столь отвратительными английские кладбища. На большом кусте боярышника, возле которого были погребены монахипи-урсулинки, виделись ситцевые и фланелевые лоскутки, оставленные богомолками. Благодаря чуду популярность кладбища сильно выросла за последнее время.
Завели здесь даже паром, чтобы возить посетителей на правый берег реки. Оттуда, где я стоял, была хорошо видна груда камней на том берегу над одинокой могилой Адского Билли; со времени моего последнего посещения камней поприбавилось. Я постоял немного, озираясь по сторонам, потом спустился к реке и вошел в лодку паромщика.
Как заработки? Адского Билли — помилуй его господь! Вот народ и жалеет лишний медяк, чтобы подъехать поближе и бросить в него камнем.
Больше все горожане ездят из Дублина. Сегодня вот третьего вас везу, ваша честь, счастливый денек… — А когда народ больше ходит? Наверное, днем?
Но уж как солнце зайдет, ни души не увидишь у этой могилы. Чтобы я оставался здесь ночью! Нет, ваша честь, как пробьет семь часов — лодку на привязь и оставляю ее на попечение Адского Билли, помилуй господь!
Я сам раза два подумаю, прежде чем пойти сюда ночью. Благослови вас господь. Пошли вам господь долгой жизни!
Это в благодарность за шестипенсовую монету. Я прошел прямо к могиле грешника и остановился там, глядя на озаренное закатом вечернее небо. В Англии мы привыкли к высоким деревьям, широким лугам и внушительной архитектуре, и здешний пейзаж казался мне диким и неприютным.
Паромщик уже тянул канат, направляясь обратно; я сказал ему, что пойду с кладбища кружным путем. Через минуту-другую он пришвартовал свое суденышко, надел куртку и поплелся домой. Я глядел на могилу.
Те, кто закапывал Адского Билли, работали наспех, в неурочный час, опасаясь к тому же, что кто-нибудь им помешает. Потому они даже не вырыли толком могилы, а лишь выгребли немного земли, чтобы упрятать гроб. Бродячие козы уже раскопали холмик с одной стороны, и оттуда виднелась доска.
Я попытался закрыть прореху камнями, раздумывая при том, что если бы чудо было поручено людям, то, пожалуй, разумнее было бы выставить вон эту одну-единственную могилу, чем тащить через реку целое кладбище. С точки зрения небесных сил тоже резоннее было бы, если бы праведники выгнали грешника, а не наоборот. Их было больше, и им ничего не стоило разделаться с ним.
Когда я собрался в обратный путь, уже стемнело. Прошагав с полмили, я перешел мост и направился к крестьянскому домику, где меня поселили. Здесь я почувствовал, что нуждаюсь в компании, и, напившись чаю, проследовал к отцу Хики.
Я застал Кэйт одну. Она быстро подняла взгляд, когда я вошел, но, узнав меня, разочарованно отвернулась. Когда солнце светит, я не даю даже тени своей омрачить вам дорогу.
Сейчас наступила ночь, озарите же светом своим мой путь. Позвольте побыть у вас полчаса? Дядя скоро вернется.
Он достаточно образован, чтобы поддерживать с вами беседу. Снова насмешки! Не надо, мисс Хики.
От вас зависит, чтобы сегодняшний вечер был для меня счастливым. Вам стоит для этого лишь разок улыбнуться. Мне грустно сегодня.
Фор-Майл-Уотер, конечно, рай, но без вас я бы чувствовал себя здесь совсем одиноким. Я но понимаю, зачем вы вообще пожаловали сюда. После того, что вы наплели сегодня о мистере Лэнгене, я решила больше с вами не знаться.
Я так бы и сделала, но дядя сказал, чтобы я не обращала внимания на ваши слова, потому что вы… впрочем, это не важно. Я не хочу больше слышать от вас ни слова о мистере Лэнгене. Клянусь, я не упомяну его имени.
И прошу извинения за то, что уже сказал. Больше я вас ничем не разгневаю. Ну что, вы простили меня?
Она снова села, недовольная, видимо, что мне удалось извиниться. Я пододвинулся к ней. Она нетерпеливо постукивала по полу каблучком.
Я понял, что ее раздражает каждый мой жест, каждый взгляд, каждое слово. Бели ваш дядя велел вам скрывать от меня… — Он ничего не велел мне скрывать от вас. И если вы так желаете знать… — Прошу извинения.
Я ничего не желаю знать. И сожалею, что задал этот вопрос. Вы вдвойне пожалеете, услышав мой ответ.
Я промолчала только из жалости к вам. Значит, в Ирландии нет человека, на которого можно надеяться. Никогда не поверил бы этому со слов женщины, ну а вам не могу не верить.
А если хотите знать, что он о вас думает, пожалуйста, я скажу, а понравится вам или нет — дело ваше. Он велел мне быть терпеливой с вами, сказал, что вы не в своем уме и родные послали вас к нам сюда, чтобы вы беды не наделали. Лучше бы я откусила себе язык.
Мне кажется иногда, — спаси меня господь и помилуй! Вашего дядю ввели в заблуждение слухи о помешательстве в нашем семействе. Действительно, мои родные по большей части безумны.
Что до меня, я не только в здравом уме, но — единственный разумный человек в Великобритании, носящий фамилию Легге. Сейчас, чтобы устранить окончательно ваши сомнения, я расскажу вам то, о чем не должен рассказывать, и тем постараюсь сравняться с вами в искренности. Я здесь отнюдь не для поправки здоровья и не как праздный турист.
Я приехал сюда, чтобы обследовать чудо. Кардинал, человек проницательный хотя и не без предрассудков , изо всех кандидатов выбрал меня, чтобы проверить на месте сообщение отца Хики. Как вы думаете, поручил бы он столь важное дело безумцу?
Кто же смеет не верить словам моего дяди! Значит, вы просто шпион, грязный доносчик! Я вздрогнул.
Быть может, в Ирландии эти слова могли бы сойти за простую брань, но для английского уха они нестерпимы. Не изгоняйте же из моего сердца доброго гения воспитанности и вкуса, ибо тогда злой гений станет моим полновластным владыкой. Колокол призывает к вечерней молитве.
Звон его умягчает тьму ночи, умягчите и вы свою ненависть к человеку, столь восхищенному вами. В ту же минуту за дверью послышались голоса. Вошли священник и Лэнген.
Я больше не в силах терпеть… Я обернулся, глядя на Лэигена с фальшивой улыбкой. Ом сбил меня с ног единым ударом, как срубил бы тополь. Я давно раскусила его, он нахальный, он флиртует со мной… Я с трудом вылез из-под стола и поднялся на ноги.
Кстати, я попрошу его, когда он другой раз захочет выступить в роли сукновальной машины, избрать для себя объект, более соответствующий ему по физическим данным. То, что сказала ваша племянница, отчасти правда. Да, я шпион кардинала, и в этом качестве уже направил ему доклад, подтверждающий истинность происшедшего у вас чуда.
Завтра утром сюда, в согласии с моим предложением, приедет комиссия, которая примет соответствующее решение. Я полагал, что выводы членов комиссии будут более авторитетными, если она прибудет внезапно. Мисс Хики, я восхищаюсь всем, что достойно в вас восхищения, и это значит лишь то, что во мне живет чувство прекрасного.
Было бы кощунством с моей стороны говорить, что я вас люблю. Мистер Лэнген, у меня в кармане заряженный револьвер, я ношу его из-за глупого английского недоверия к вашим соотечественникам — ирландцам. Полагаю, что будь деревенским Гераклом я, а вы на моем месте, я был бы сейчас уже мертв.
Не волнуйтесь, поскольку это зависит от меня, вы в безопасности. Тут со мной случилась ужасная вещь. Почувствовав головокружение, я схватился за лоб и увидел кровь на кончиках пальцев.
Мгновенно меня охватило бешенство. Во рту у меня был вкус крови, кровь слепила глаза, — мне казалось, я весь утопаю в крови. Рука потянулась к оружию.
Обычно во власти порыва я действую безотлагательно. К счастью, на этот раз влечение к убийству было погашено вдруг осенившей меня чудесной идеей. Я понял, как отомщу этим зазнавшимся хвастунам.
Кровь отхлынула от висков, я снова обрел способность слышать и видеть. Честь отца Тома мне дорога, как собственная, и, если вы на нее покусились, значит, вы — лжец. Вам угодно помериться со мной силами?..
Разве что вы обратите вспять наше святое чудо. Я поклонился Кэйт и вышел из дому. В саду было так темпо, что я не мог различить даже калитки.
Пока я искал ее, до меня донесся голос отца Хики: «Я охотно отдал бы, Фил, десять фунтов, чтобы всего этого не случилось. Ведь он совсем сумасшедший. Кардинал мне так и сказал».
Я вернулся домой, облился холодной водой, чтобы смыть кровь со спины, потом немного поел. Встряска была изрядной, и я все еще чувствовал слабость и головокружение. На каминной полке стоял будильник.
Я завел его и поставил стрелку на половину первого. Потом укутал его полотенцем, чтобы звон никого не поднял за стеной, и улегся спать. Я проспал крепким сном час с четвертью.
Зазвонил будильник, и я разом вскочил с постели, еще не проснувшись как следует. Стоило мне хоть минуту промедлить, и сон свалил бы меня. Хотя спина у меня еще сильно болела и руки тряслись от озноба, вызванного этим внезапным подъемом от сна, я быстро оделся, освежился глотком воды и, осторожно ступая, вышел во двор.
В темноте, пробираясь ощупью, я разыскал хлев и взял там заступ и тачку, на которой положил мешки с картофолем. Я тащил их сперва на плечах, пока не отошел подальше; потом положил заступ в тачку и покатил ее по дороге на кладбище. Подойдя к реке, где, как я уже раньше выяснил, ночью было пустынно, я покатил свою тачку смелее, не заботясь более — скрипит колесо или нет.
На другом берегу фосфорические огоньки окружали одинокую могилу Адского Билли. Ориентируясь по ним, я нашел паромную пристань, потом, споткнувшись раз или два в темноте, разыскал лодку паромщика, погрузил в нее тачку и оттолкнулся от берега. Держась за канат, я без труда пересек реку, привязал лодку, вытащил тачку на берег и сел отдохнуть на груду камней у могилы.
Я сидел так не менее четверти часа, глядя на блуждающие огни, и набирался сил для предстоящей работы. Церковный колокол вдалеке отзвонил час ночи. Я поднялся, взял свой заступ и через десять минут отрыл гроб, который нестерпимо смердел.
Держась наветренной стороны и пользуясь заступом, как рычагом, я с превеликим трудом взгромоздил гроб на тачку. До берега я докатил ее благополучно, но на погрузку тачки и гроба в лодку я потратил, наверное, не меньше чем двадцать минут. Наконец, уперев рукоятку в корму и подняв тачку спереди за колесо, я кое-как занес ее через борт; за это время я несколько раз чуть не перевернул лодку вверх дном, и к концу работы был весь мокрый и в глине.
Вытащить тачку на другом берегу и вывезти ее к кладбищу оказалось гораздо легче. Уже было два часа ночи, забрезжил рассвет, и работать стало не так тоскливо. Я подкатил гроб к небольшому глинистому участку, который приметил еще вчера у самой могилы святых монахинь.
Работая, я постепенно размялся. Спина перестала болеть. Я усердно копал и очень скоро отрыл небольшую траншею, достаточную, чтобы принять гроб.
Прохладное жемчужно-серое утро разогнало ночную тьму. Стало видно на мили вокруг, и меня тоже, наверно, кто-нибудь мог приметить. Это было опасно.
Надо кончать поскорее. Я чувствовал все же, что, не отдышавшись, не смогу опустить гроб в траншею. Вытерев руки, я осушил лоб платком и огляделся вокруг.
Надгробие урсулинок, каменная плита на четырех массивных шарах, стала седой от росы. Рядом стоял куст боярышника, и лоскуты на нем, те, что были новее, становились все более нарядными в сиянии, шедшем с востока. Надо кончать.
Я взялся за тачку, подъехал вплотную к траншее и, осторожно орудуя заступом, стал толкать гроб в могилу, пока он не ухнул туда с глухим протестующим шумом, словно покойник хранил еще свою хмельную строптивость. Торопясь изо всех сил, я стал кидать землю в траншею. Через четверть часа могила была засыпана.
Через десять минут над могилой высился ровный холмик и участок вокруг был в образцовом порядке. Я бросил заступ на землю и обозрел результаты своих трудов с облегчением и торжеством. В ту же минуту я ахнул от ужаса: я стоял на пустынном, поросшем дроком лугу.
Никаких следов кладбища не было и в помине, возле меня возвышалась могила Адского Билли, одинокая, как и прежде, а рядом — тачка и заступ. Я обернулся к реке. На том берегу лежало кладбище, окруженное глинобитной стеной с проломами, и ясно виднелась могила монахинь-урсулинок.
Ветерок шевелил лоскуты на кусте боярышника. А вон и полуразрушенная часовня. Ни один камень не выпал из ее древних стен, и ничто не показывало, что она стоит на земле менее прочно, чем холмы по-соседству.
Я поглядел на могилу рядом со мной и от души посочувствовал бедному Уолфу Тону Фицджеральду, которого так невзлюбили святые праведники. Хотя все случилось в точности как я рассчитал, я все же не мог отделаться от невольного изумления. Но птицы уже щебетали, где-то кричал петух.
Мой хозяин любил вставать спозаранку. Забрав заступ и тачку, я поспешил домой, чтобы спрятать их снова в хлеву. Потом, осторожно ступая, я прошел к себе в комнату, сменил сорочку, переобулся, надел пальто и цилиндр.
У меня снова был цивилизованный вид. Я вышел из дому, освежил лицо холодной водой, бросил прощальный взгляд на кладбище и зашагал в Уиклоу, откуда первый же поезд увез меня в Дублин. Через несколько месяцев, в Каире, я получил по почте пачку ирландских газет и вырезанную передовую статью из «Таймса», посвященную чуду.
Отец Хики понес достойную кару за свое негостепрпимство. Комиссия, прибывшая в Фор-Майл-Уотер вслед за моим отъездом, нашла кладбище на том же самом месте, где оно стояло всегда. Растерявшийся отец Хики пытался представить комиссии какие-то объяснения, приведшие лишь к тому, что все чудо было тут же объявлено грубой мистификацией.
Комментируя эти события и приводя другие примеры бессовестности церковников, газета писала: «Мы рады сообщить читателям, что преподобный Хики смещен церковным начальством с поста приходского священника в Фор-Майл-Уотер. Прискорбно, однако, что сторонники мистера Хики умудрились собрать двести подписей под абсурдной петицией, где утверждается, что священник был прав». Пьесу, как обычно, я написал сам, — это была сказка в трех действиях и ее сюжет строился на том, что герой, молодой персидский принц, владел волшебньш рогом.
Мои произведения настолько хорошо известны, что вряд ли есть необходимость подробно рассказывать содержание сказки. Следует только напомнить читателю, что в центральной сцене второго акта праздник нарушается звуками рога, доносящимися из недр магнитной горы, куда принца заточила злая фея. Изобразить звуки рога должен был музыкант, игравший на корнет-а-пистоне в оркестре моего полка; мы условились, что он будет находиться не на сцене, а внизу, в холле, чтобы создать необходимое впечатление, будто звуки доносятся очень издалека.
Нечер начался замечательно. Конечно, мои гости испытали вполне естественное разочарование, узнав, что я сам не играю в спектакле, но охотно простили меня, когда я извинился и в свое оправдание сослался на то, что мне приходится выполнять двойные обязанности — хозяина и режиссера. Лучшее место в зрительном зале занимала красавица Линда Фицнайтингейл.
Соседним стулом, который я предназначал для себя, весьма бесцеремонно завладел Порчерлестер из двенадцатого пехотного полка, довольно милый молодой человек, наделенный некоторыми музыкальными способностями и сладеньким баритоном, который он имеет слабость выдавать за тенор. Любовь Линды к музыке граничит с фанатизмом, поэтому благодаря своему единственному достоинству Порчерлестер имел в ее глазах преимущество перед более солидными и зрелыми мужчинами. Я твердо решил прервать их беседу, как только освобожусь.
Но это случилось не так скоро, ибо в дни домашних спектаклей я взял себе за правило лично проверять, все ли необходимое находится под рукой и на своем месте. Наконец мисс Ватерлоо, игравшая роль героини, пожаловалась, что моя беготня действует ей на нервы, и попросила меня пойти в зал отдохнуть. Я охотно подчинился и поспешил к Линде.
При моем появлении Порчерлестер встал и произнес: — Я заглянул бы за кулисы, если, разумеется, туда пускают посторонних. Малейшая перестановка… — Хорошо-хорошо, — перебил он меня. Я буду все время держать руки в карманах.
Ну, а как продвигаются ваши музыкальные занятия? Ах, полковник Грин, вы знаете Серенаду Шуберта? Ди-дли-ди-дам, дии-ди-дли-ди-дам, дии-дам, дии-дли-ди-ди-ди — кажется, что-то в этом роде?
А мистер Порчерлестер поет ее? Но ему удаются только пошленькие романсы. А то, что требует серьезного отношения, глубины чувства, зрелого понимания, как, например… — Да, да.
Я знаю, вы считаете мистера Порчерлестера легкомысленным. Так вам нравится эта Серенада? Собственно говоря… А вам она нравится?
Я очарована ею. Я только ею живу последние три дня. Надеюсь, я буду иметь удовольствие услышать ее в вашем исполнении по окончании нашего маленького спектакля.
О, я не осмелюсь! А вот и мистер Порчерлестер. Сейчас я возьму с него слово, что он споет ее нам.
Если он не придет, пьеса погибла. Поспешно извинившись перед Линдой, я торопливо спустился в холл. Корнет-а-пистон лежал там на столике.
Значит, Порчерлестер прибег к бесчестному обману, чтобы избавиться от меня. Я уже хотел вернуться и потребовать объяснений, но тут мне в голову пришло мысль, что корнетист мог оставить здесь свой инструмент после утренней репетиции, а сейчас и в самом деле не пришел. Однако слуга, которого я позвал, доложил мне, что солдат с военной точностью явился ровно в половине восьмого.
Согласно моему приказанию, его провели в смежный с холлом зал, где был накрыт ужин, и дали ему стакан вина и сандвич. Значит, Порчерлестер обманул меня. Слуга вернулся к своим обязанностям, оставив меня в холле наедине с моим гневом, и тут, сам не знаю почему, я принялся разглядывать блестящий медный инструмент, лежащий на столе.
Среди неодушевленных предметов, которые окружали меня, корнет как-то особенно выделялся своей молчаливостью и неподвижностью, как будто, затаив грозный звук, он намеренно поджидал случая выпустить его на волю. Я подкрался к столу и осторожно дотронулся указательным пальцем до одного из клапанов. Потом осмелел и нажал на него.
Клапан щелкнул. Из зала донесся какой-то шорох, и я с виноватым видом отскочил от корнета. Зазвенел колокольчик суфлера, означавший, что корнетист должен приготовиться.
Я не без смущения ждал появления оркестранта, моля бога, чтобы он не заметил, что я, как ребенок, трогал его инструмент. Но он не появлялся. Мое беспокойство усилилось, и я бросился в зал.
Там во главе накрытого к ужину стола сидел солдат и спал непробудным сном. Рядом с ним стояли пять пустых графинов. Я схватил его за плечо и сильно встряхнул.
Он что-то промычал, пьяно замахнулся на меня и вновь впал в бесчувственное состояние. В гневе поклявшись расстрелять его за этот бунт, я поспешил назад в холл. Колокольчик зазвенел снова.
Это был сигнал трубить. На сцене ждали. В этот роковой миг я видел только один путь спасти пьесу.
Я схватил инструмент, взял тонкий конец в рот и изо всей силы дунул. Но тщетно — в ответ не раздалось ни звука. Мне стало дурно от напряжения; полированная медь выскальзывала из моих вспотевших рук.
Колокольчик вновь настойчиво нарушил губительную тишину. Тогда я сжал корнет, словно в тисках, набрал воздуха, прижал мундштук к губам так, что даже зубы заныли, и с остервенением плюнул в него.
Такой замысел потребовал довольно сложной драматической конструкции, по типу «пьеса в пьесе». Подобный принцип драматического построения создал возможность для рассмотрения «пьесы Фанни» — произведения школы Бернарда Шоу — под разными углами зрения. Послесловие к пьесе — А. РоммПримечания к пьесе — А.
Продав дом, Стэлла принялась путешествовать, переезжала из страны в страну. Понимая, как она бедна, Шоу предлагал помощь, но Пат отвергала ее. Когда нищета достигла предела, он выслал ей все сохраненные им за десятилетия переписки письма и разрешил отдать их издателям. Стэлла этого сделать не смогла. После ее смерти 9 апреля 1940 года в пансионе местечка По во Франции под кроватью в ее комнатенке подруга нашла коробку, набитую шедеврами эпистолярного жанра, из которых Джером Килти позже создаст удивительную пьесу «Милый лжец». Благодаря этой пьесе Стэлла Патрик Кэмпбэлл обрела бессмертие. Шоу сдержанно отреагировал на смерть Стэллы. Только в глазах его поселилась печаль... Незнакомая Шарлотта Спустя три года после смерти Пат Шоу был полностью занят здоровьем жены.
У нее болели суставы, болезнь «скрутила ее в бараний рог, — писал он другу, — она ужасно страдает три года, вот, болезнь признали неизлечимой. Мы оба глохнем и понемногу дуреем…» Никогда он не говорил с ней столько и с таким удовольствием. В один из дней она вдруг посвежела, морщины разгладились, и она «улыбнулась — точь-в-точь как улыбалась в молодости. Я взглянул на нее и увидел ее такой, какой узнал впервые». Он был восхищен. Но той же ночью Шарлотты не стало. Утром он отказывался верить в это, не отходил от тела жены и говорил с ней. И еще... Потом она вновь стала «плюшкой».
Растерявшего цинизм Шоу мучила мысль: чего же я не заметил в ней за прожитую рядом жизнь? Вскоре он стал прежним. Не очень приятно думать, что причиной тому — чувство облегчения после смерти жены, но что поделаешь, если это так?! Но потом «потух» вновь. Если бы у нас завелись дети, Шарлотта скандалила бы со мной из-за них. Впрочем, она совсем не хотела заводить детей». Он пережил обеих любимых женщин. И не посягнул на последнее желание Шарлотты: ее прах дождался его праха. Их развеяли вместе...
Выдающийся драматург и романист, лауреат Нобелевской премии 1925 «За творчество, отмеченное идеализмом и гуманизмом, за искрометную сатиру, которая часто сочетается с исключительной поэтической красотой» и премии «Оскар» 1938, сценарий фильма «Пигмалион». Один из основателей Лондонской школы экономики и политических наук.
Книги и аудиокниги автора: Бернард Шоу
Как ни был Шоу с головой погружен в свои творческие и общественные дела — они занимали, по его словам, девять десятых его жизни, — он все же находил время навестить Стеллу или направить ей очередное послание; их переписка так много говорит о темпераменте Шоу, о его человеческих привязанностях и увлечениях. Книгу завершает раздел, содержащий письма Шоу к американке Молли Томпкинс 1921 — 1945 , прибывшей в 20-е годы в Европу и пробовавшей силы на театральном поприще, в драматургии и живописи. Отечески добрыми советами и наставлениями, иногда сурово критическими, но неизменно доброжелательными, Шоу пытался руководить шагами своевольной и довольно эксцентричной молодой женщины, высказывая в письмах интересные мысли об искусстве актера и живописца и призывая усердно работать над собой. Среди добрых пожеланий — совет не порывать корней с родной почвой. Американец, чьи корни вырваны из родной почвы, чахнет…» — проницательно предостерегал Шоу Молли Томпкинс, дарование которой так по-настоящему и не развернулось. Насколько непоколебимы были симпатии позднего Шоу к первой стране социализма, показывают многие его высказывания в печати и в письмах. Касаясь утверждений итальянских газет, что он будто бы разочаровался в России и недоволен поездкой в СССР, Шоу писал Молли Томпкинс 13 августа 1931 года: «Чудовищная ложь.
Здесь, наоборот, шум из-за того, что я превозношу Россию до небес; моя поездка туда кажется мне сейчас на редкость веселым сном, в жизни моей я не получал от путешествия такого удовольствия. Я был принят как Великий Старец Социализма — улыбался, махал рукой, позировал, произносил речи. Все это едва ли в Вашем вкусе. Но именно это сделало наше пребывание там особенно приятным». Со всей определенностью Шоу подчеркивает, что поездка носила Политический смысл. Ни один серьезный исследователь не сможет пройти мимо богатейшего эпистолярного наследия Шоу.
Чем больше погружаешься в изучение его обширной переписки, тем ясней вырисовывается общая панорама жизни и творчества писателя, его симпатии в антипатии, увлечения и пристрастия, сложная эволюция его идейно-эстетических взглядов. Открываются новые грани в его общественно-философских устремлениях и литературных исканиях, а это помогает полнее оцепить произведения, созданные пером крупнейшего мастера литературы. Выход в свет «Писем» Шоу — событие радостное. Приятно отметить высокую культуру издания, тщательную подготовку текста и научного аппарата. Удачен состав тома: из обширного эпистолярного наследия Шоу взято именно то, что в первую очередь представляет наибольший интерес для советского читателя. Послесловие и примечания написаны со знанием предмета, дают живые портреты Шоу и его корреспондентов.
Переводить Шоу нелегко. Надо было вслушаться в мелодию его не? Переводчице И. Бернштейн в полной мере удалось художественно воссоздать особенности манеры писателя, своеобразие и богатство его изобразительных средств.
Обладая острым умом, он обличал и высмеивал несправедливости общественного устройства, нелепость господствующих предрассудков. Шоу оставил после себя огромнейшее литературное наследие. О своем происхождении он писал: «Я типичный ирландец; моя семья происходит из Хэмпшира в Англии, а мой самый древний предок, поселившийся в Ирландии в 1689 году, был по рождению шотландцем». Ирландец Шоу скорее всего выдумал свое шотландское происхождение, для того чтобы создать себе юмористическую генеалогию: «Мой род восходит к Шейгу, третьему сыну шекспировского Макдуфа. Отсюда мой драматургический талант».
Шоу критически относился ко всем своим биографам и говорил: «Когда вы читаете биографию, помните, что правда никогда не годится для опубликования». Шоу с детства очень любил читать, научился лет пяти-шести, но детских книг не любил. Одной из самых первых его книг было аллегорическое нравоучительное сочинение писателя-пуританина XVII века Джона Беньяна «Путь паломника».
Единственный человек, удостоенный одновременно и Нобелевской премии по литературе 1925, «За творчество, отмеченное идеализмом и гуманизмом, за искрометную сатиру, которая часто сочетается с исключительной поэтической красотой» и премии «Оскара» 1938, за сценарий фильма «Пигмалион». Писатель отказался от денежной части Нобелевской премии по литературе однако принял медаль лауреата. Как-то раз Шоу был приглашен в один богатый дом.
Не успел он войти в гостиную, как дочь хозяина дома села за рояль и принялась играть какую-то салонную пьеску. Выдающийся драматург увлекался боксом и даже выступал на состязаниях Мало кому известно, что выдающийся английский драматург Бернард Шоу увлекался боксом и даже выступал на состязаниях. Об этом подробно рассказал журналист и писатель Бенни Грин в книге «Чемпионы Шоу», изданной в 1979 году в Лондоне. Шоу выступал в среднем весе. Именно занятия боксом дали начинающему тогда писателю богатый материал для написания романа о боксерах «Профессия Кэшеля Байрона», тепло встреченного такими писателями как Роберт Стивенсон и Уильям Моррис. Учитель Шоу — Нед Доннели, первым преподавший писателю уроки бокса, — выведен в романе под именем Неда Скена.
А в 1924 году заслужил мировое признание драмой «Святая Иоанна». В 1925 году Шоу была присуждена Нобелевская премия по литературе, однако писатель отказался от её получения. В возрасте девяноста двух лет он написал свою последнюю пьесу «Миллиарды Байанта» 1949. В последние годы Бернард Шоу жил в собственном доме в Хартфордшире Англия , где и умер 2 ноября 1950 года. Уфа РБ по адресу: ул.
Бернард Шоу. Новеллы
Лучшие и новые книги 2024 автора: Шоу Бернард в интернет-магазине Лабиринт. скачать бесплатно все книги автора. Книги 1—25 из 31. О музыке. Говоря о газетных статьях великого Бернарда Шоу (1856—1950) на музыкальные темы, автор подробной биографии писателя Хескет Пирсон рискует утверждать: «В первый и последний раз за всю историю английской критики человек.
Бернард Шоу читать онлайн
Описание. Джордж Бернард Шоу — известный британский (ирландский и английский) писатель, романист, драматург, лауреат Нобелевской премии в области литературы. Шоу Бернард Избранные произведения В 2 томах Издательство: М.: Гослитиздат 1956. Джордж Бернард Шоу — известный британский (ирландский и английский) писатель, романист, драматург, лауреат. Жизнь Бернарда Шоу была долгой. Великий ирландский и британский драматург и писатель прожил 94 года, написал более ста книг. Бернард Шоу, книги которого нацелены на изобличение внутренней нечистоты героев, по-чеховски исследует души и разбитые сердца действующих лиц своего романа, которые бездумно растрачивают культурное наследие нации.
Книги и аудиокниги автора: Бернард Шоу
Переписка Шоу с Эллен Терри, актрисой «бесконечного очарования», была особенно интенсивной в 90-е годы, в период творческого подъема драматурга, хотя с перерывами этот эпистолярный диалог длился свыше двадцати восьми лет и был предан гласности в 1931 году. Шоу испытывал настоятельную потребность делиться самыми сокровенными мыслями и чувствами с женщиной, которую он считал мудрой, остроумной и прекрасной. Если бы Шекспир встретил Ирвинга на улице, он тотчас же признал бы в нем замечательный, но знакомый ему тип. А если бы он встретил Эллен Терри, то воззрился бы на нее в изумлении, как на новый неотразимо прекрасный образ женщины» 1. Шоу считал удачным тот день, когда среди утренней корреспонденции находил ее послание — слишком интимное, слишком непосредственное и проникновенное, чтобы его мог читать кто-либо иной, кроме него самого. Письма Эллен Терри, по словам Шоу, были написаны своеобразным и незабываемым почерком: он живо запоминался, как и ее незабываемое лицо. В письмах к Эллен Терри ярко сказался артистизм Шоу, артистизм человека, воспитанного в традициях галантности. Но как всякий ретроград, я находился во власти тенденции, против которой я выступал; одной из черт моей традиционной манеры было предоставлять пьедестал любой женщине как таковой; и понятно, что при общении с такой божественной женщиной, как Эллен Терри, я ни на мгновение не задумывался, заслужил ли бы такой подход одобрение Ибсена или Стриндберга» 2.
Переписка Шоу с Эллен Терри обаятельна и человечна. Это откровенная, задушевная по тону беседа двух художников, если угодно, двух комических актеров, которые вели тонкую игру, стремясь выказать друг другу свое искреннее расположение и восхищение. Актриса большого дарования, Эллен Терри как бы воплощала для Шоу восприимчивый зрительный зал, перед которым он выступал в блеске своего остроумия, призывая внять его мольбам и отозваться на зов «новой драмы», и она в свою очередь представала перед ним со всей ее душевной щедростью, чувством прекрасного, нравственной чистотой и бескорыстием, материнской чуткостью и отзывчивостью. Именно ей он поверял свои душевные «секреты», именно ее дружески подбадривал и утешал. Учитывая откровенный и вольный тон личной переписки, не желая, чтобы она была истолкована превратно и чтобы на чисто платонический характер их отношений была бы брошена тень, Шоу счел своим долгом предостеречь читателя от опрометчивых и поспешных суждений: «Читателя- этой связки интимных писем не должна шокировать та необычная манера, в какой корреспонденты говорили о том, как приятно им общество друг друга. Я не хочу сказать, что они были неискренни, — авторы писем выражали все то, что они чувствовали в тот момент, когда их писали. Но профессия освободила их от многих сдерживающих начал, которым люди другой профессии должны подчиняться; и стиль писем не должен вызывать умозаключений такого рода, что могут возникнуть при чтении подобной же переписки между воспитательницей и студентом богословия» 3.
Шоу выступал как увлекательный рассказчик, и его письма-исповеди складываются в вереницу занимательных рассказов, раскрывающих течение одной романтической истории — скорей гармоничной и цельной, чем драматичной и надрывной, переданной с чувством юмора и изящной непринужденностью. Шоу умел очень мило шутить и развлекать корреспондентку, и в то же время он держался серьезного тона, когда заходил разговор о возрождении театра и драмы, о призвании людей искусства. Именно Эллен Терри мог Шоу откровенно поведать свои соображения о том, что больше всего занимало его как художника, потому что она, по признанию Шоу, обладала той «мудростью сердца», которая позволяла ему делиться с ней глубокими мыслями. Шоу писал ей о возникающих замыслах например, о замысле «Пигмалиона» и о пьесе, специально для нее предназначенной, — «Обращение капитала Брассбаунда» , о поэтическом строе «Кандиды» и особенностях «Человека судьбы» и «Ученика дьявола», о природе жанра мелодрамы, о сценическом воплощении «божественных откровений» Шекспира и многом другом, что может служить теперь бесценным источником при исследовании эстетических воззрений писателя. Письма позволяют заглянуть в сложный личный мир писателя, разрушая ходячие о нем представления. В общем контексте его литературно-критических работ и драматических произведений они дают возможность глубже уяснить направление и эволюцию его литературных исканий. О большой заинтересованности Шоу в верной интерпретации его пьес говорят его испещренные многочисленными пометками режиссерские экземпляры, хранящиеся в Отделе рукописей Британского музея, и его деловая переписка с Гренвилл-Баркером, принимавшим живейшее участие в постановке многих пьес Шоу на сцене театра «Корт» 1904 — 1907.
Видно, как Шоу была дорога идея целостного ансамбля, где правильно подобраны и распределены роли.
Нобелевской премии в области литературы писатель был удостоен в 1925 «за творчество, отмеченное идеализмом и гуманизмом, за искромётную сатиру, которая часто сочетается с исключительной поэтической красотой», а премии «Оскар» в 1939 году - за сценарий фильма «Пигмалион». Шоу написал 63 пьесы, а также романы, критические произведения, эссе и больше чем 250 000 писем. Джорджа Бернарда называют самым цитируемым писателем мира, рекордсменом по опубликованным в разных сборниках афоризмам, мудрым мыслям и анекдотам притом, что сам он признавался: «Мой способ шутить — это говорить правду. На свете нет ничего смешнее». В серии «Лауреаты Нобелевской премии» можно познакомиться не только с пьесами, но и с один из пяти написанных Шоу романов.
В 1903 году сам автор говорил, что она, несомненно, станет классикой, и не ошибся. Многие исследователи сходятся во мнении, что именно с "Цезаря" в литературе появилось новое историческое направление, где к событиям относятся здраво, но с юмором, не превращая все в неприкасаемый абсолют. Кому вручали Нобелевскую премию по литературе и кто отказывался от нее Шоу вообще все время приглашал свою публику подумать, поразмышлять, его работы не сводятся к однозначным ответам, а порой у каких-то проблем и вовсе нет правильных решений.
Он стал трансформировать театр, предлагая новые темы — философские, политические, социальные. При этом он говорил о них легко, смешно, иронично, что, конечно, нисколько не уменьшает серьезность вопросов. Но Шоу не был бы так популярен во всем мире, говори он только о важных темах, которые будут актуальны всегда. Свое место в истории литературы он завоевал и удивительным языком, и харизмой, которая отразилась в его героях. Писатель и в жизни за словом в карман не лез и мог из любой ситуации выкрутиться остроумным высказыванием. Одна из самых известных историй связана с вегетарианством Шоу полностью отказался от мяса. Когда ему было 70 лет, кто-то из собеседников спросил, как чувствует себя писатель, на что он ответил: "Прекрасно, только мне докучают врачи, утверждая, что я умру, если не буду есть мясо".
В Нью-Йорке впервые была исполнена актерами Театра комедии 16 сентября 1912 г. На сценических подмостках лондонских театров комедия появлялась как произведение анонимного автора. Шоу скрывал свое имя до 1914 г. В пьесе Шоу сводит счеты со своими литературными противниками.