одна из работ, которые переворачивают представление о литературном наполнении книг. «‹ ›» Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пикник на обочине. Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать. По-моему, братья Стругацкие, подобно Ивану Ефремову, использовали научно-фантастический жанр литературы, чтобы показать злободневные острые проблемы не только Союза, но и всего ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
Краткое содержание «Пикник на обочине»
Если Вы читали книгу и смотрели фильм Тарковского, то ири Мудрец 15980 , закрыт обьясните мне,пож.! Почему последние слова сталкера в книге так отличаются от фильма Тарковского! В Книге Стругацких-.. Она моя,человеческая! Вытяни из меня сам ,чего-же я хочу-,ведь не может быть ,чтобы я хотел плохого!.. Будь оно все проклято,ведь я ничего не могу придумать ,чтобы я хотел плохого!
Это Стругацкие!
Брошенные биосистемы почти разряженная батарейка , ожившие мертвецы самых разных эпох... Там же и тогда же появляется утверждённое и окончательное название —— «Пикник на обочине», —— но понятия «сталкер» еще нет и в помине, есть «старатели». Почти год спустя, в январе 1971-го, опять же в Комарове мы разрабатываем очень подробный, тщательно детализированный план повести, но и в этом плане, буквально накануне того дня, когда мы перестали наконец придумывать сюжет и начали его писать, даже тогда в наших разработках нет слова «сталкер». Будущие сталкеры называются пока еще «трапперами»: «траппер Рэдрик Шухарт», «девушка траппера Гута», «братишка траппера Сэдвик»... Видимо, сам термин «сталкер» возник у нас в процессе работы над самыми первыми страницами текста. Что же касается «старателей» и «трапперов», то они нам не нравились изначально, это я помню хорошо. Повесть написана была без каких-либо задержек или кризисов всего в три захода: 19 января 1971 года начали черновик, а 3 ноября того же года закончили чистовик.
Замечательно, что «Пикник...
Не останавливает даже то, что посещения Зоны сказываются как на самом человеке, так и на его детях наихудшим образом. Дети сталкеров рождаются со множественными отклонениями, объяснение которым современная наука найти не может вроде как в Зонах нет ни радиации, ни токсинов. С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо, живой вернулся — удача, патрульная пуля — везенье, а все остальное — судьба… с Не останавливает ничто.
Причин тому много - и спрос на инопланетные вещицы из Зоны некоторые из них весьма полезны, болезни могут лечить , и тяга к экстремальному туризму проведите меня в Зону, я буду во всём вас слушаться и щедро заплачу! А ещё, как водится, Зоны обрастают разными легендами, и ходит упорное поверье, что есть там особое место, где исполняются самые сокровенные желания. Нужно только знать, куда идти - и умудриться дойти живым. Помню, что в своё время восприняла книгу, как жестокую и глубоко философскую.
Мрачный, безапелляционный мир, беспощадный жребий, безжалостные, жестокие люди - и все это показано ужасающе реалистично. Написанному веришь. От и до. И именно от этого становится страшно.
За человечество страшно. Причём не только читателю - всем действующим лицам в повествовании.
Полностью восстановленный и наиболее близкий к авторскому замыслу текст вышел в полном собрании сочинений, выпущенном московским издательством «Текст» в 1991 — так называемое «белое» издание — том 7, в книжной серии «Миры братьев Стругацких» 1997 , а также включён с некоторыми исправлениями в так называемое «чёрное» собрание сочинений Стругацких, выпускавшееся в 2000—2003 годах.
Этот текст используется во всех последующих изданиях последних лет. Сюжет Действие повести происходит на Земле предположительно в 1970-е годы в городке Хармонт, в выдуманной англоязычной стране. Примерно за 13 лет до начала описываемых в книге событий в нескольких местах на земном шаре возникает шесть «зон» — областей, в которых начинают происходить странные явления, нарушающие известные законы физики.
Зоны расположены вдоль плавной линии на поверхности Земли, проекции так называемого радианта Пильмана — точки, лежащей на прямой, соединяющей Землю и Денеб. Быстро выяснилось, что люди и животные проживать в Зонах не могут, и всё население было из них срочно эвакуировано. Территории Зон были обнесены ограждением, взяты под строгую охрану и официально стали предметом осторожного научного изучения.
Также очень быстро обнаруживается, что в Зонах много артефактов непонятного предназначения. Некоторые из них весьма полезны — например, могут лечить болезни, некоторые просто странные игрушки, а некоторые — крайне опасны. Предполагается, что Зоны созданы представителями внеземной цивилизации, и строится множество гипотез, по-разному объясняющих, что они из себя представляют и каким образом нужны инопланетянам для контакта с жителями Земли.
Один из героев книги, лауреат Нобелевской премии доктор Валентин Пильман, образно предполагает, что все артефакты — «пустышки», «этаки», «браслеты» — это всего лишь космический мусор, оставленный инопланетянами на планете Земля во время случайного посещения, сродни пустым банкам и бутылкам, забытым после человеческого пикника на обочине дороги. Одна из основных тем — нравственный выбор тех, в чьи руки попадают артефакты Зоны, то, как ими воспользуется человечество, которое, строго говоря, плохо понимает, в чём предназначение этих опасных вещей, неизвестно зачем оставленных пришельцами. Одна из Зон находится в черте города Хармонт.
Главный герой книги Рэдрик Шухарт, житель Хармонта, становится сталкером, то есть зарабатывает на жизнь, вынося из Зоны артефакты, обладающие необычными свойствами и продающиеся за большие деньги. Сюжет произведения построен как описание эпизодов жизни Шухарта от 23 лет до 31 года. Большую часть жизни он был нелегальным сталкером, преступником, сидел в тюрьме, в молодости был официальным сотрудником Института внеземных культур.
У сталкеров, как правило, рождаются дети с многочисленными физическими и биологическими отклонениями от нормы, причём причины этого медицина найти не может в частности, радиации и химических примесей в атмосфере Зоны нет. Та же участь постигла и единственную дочь Шухарта — Марию Мартышку. Рэдрик любит жену и дочь, но периодически теряет контакт с семьёй из-за тюремных сроков.
Тем не менее он не может отказаться от походов в Зону, разрушившую его жизнь — отчасти из-за желания получать большие деньги и не считать их, но главным образом — из-за магнетического притяжения Зоны, понятного только настоящему сталкеру. В Зоне он чувствует себя на своём месте и без неё уже не может. В конце книги Шухарт планирует и осуществляет свою заключительную миссию в Зоне: он решает найти «Золотой Шар» — артефакт, который согласно легенде может выполнить самое сокровенное желание того, кто его обнаружит.
Шухарт идёт к Шару, будучи совершенно разочарованным в своей жизни и в людях, как к последней надежде. Сложность миссии состоит не только в том, что дорога к Шару смертельно опасна, но и в том, что последняя ловушка на пути к нему требует жертвы — одной человеческой жизни. И Шухарт приносит эту жертву в виде своего спутника, юноши, который напросился к нему в ученики — Артура Барбриджа.
Отец Артура — старейший сталкер по прозвищу Стервятник, известный тем, что ходившие с ним в Зону часто не возвращались. У Барбриджа двое нормальных здоровых детей — исключение среди сталкеров. Барбридж по секрету сообщил Шухарту, что вымолил себе детей у Золотого Шара.
Сам он больше не может дойти до места, где находится артефакт, потеряв в Зоне обе ноги — тогда его вытащил на себе Рэдрик. Стервятник раскрыл Шухарту местонахождение Шара и расставленные на пути к нему ловушки, одна из которых требует «жертвоприношения» «мясорубка» , не только из благодарности — он надеется, что Шухарт сможет вернуть ему ноги. Барбридж не знает, что Рэдрик взял Артура с собой.
Финал книги остаётся открытым — Артур погибает в «мясорубке», Рэдрик подползает к Шару, тщетно пытаясь сформулировать своё самое сокровенное желание. Он вспоминает всю свою искалеченную жизнь, пытается вспомнить что-то светлое, но не получается. Сильный человек, озлобленный нелёгкой жизнью.
Обладает высочайшим чутьём на опасность и потому успешно ходит в Зону.
Краткое содержание «Пикник на обочине», сталкеры и Зона
| Братья Стругацкие "Пикник на обочине", повесть. Слушать в Звуке | Пикник на обочине, Трудно быть богом (комплект 2 книги) | Стругацкий Борис, Стругацкий Аркадий. |
| Лучшие цитаты братьев Стругацких, которые научат вас мыслить шире (24 фото) | «Сноб» публикует главу, посвященную братьям Стругацким и их фантастической повести «Пикник на обочине». |
| Пикник на обочине · Краткое содержание повести Стругацких | «Пикник на обочине» Фантазия — бесценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь. |
| ТАЙНА СТАЛКЕРА - ТАРКОВСКИЙ И СТРУГАЦКИЕ | "Пикник на обочине", как и другие великие произведения научной фантастики, такие, например, как "Солярис" Лема, рассказывают на самом деле не о далеких вымышленных мирах, а о нашем мире, о человеке и о Боге. |
| «Сталкер» Тарковского — это не Стругацкие, так же, как «Солярис» — это совершенно не Лем» | У повести братьев Стругацких открытая концовка. Да, Рэд произносит известное «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!», но что было дальше? |
Пикник на обочине
Итак, рада всех видеть на 17х Совместных чтениях, приглашаю поделиться впечатлениями и обсудить произведение Братьев Стругацких Пикник на обочине. Фантастическая повесть «Пикник на обочине» стала самым переводимым произведением Стругацких на иностранные языки и была удостоена многих международных наград. Повесть «Пикник на обочине» братьев Стругацких написана в 1971 году. Поэтому у Стругацких возникла якобы идея описать пикник на обочине, как посещение туристами тихого леса, когда пожгли муравьев, разорили муравейник, нагадили в центре поляны и были таковы.
Пикник на обочине. Аркадий и Борис Стругацкие
Журинской слова о том, что фантастика братьев Стругацких мало совместима с христианским миропониманием. Яков ТЕСТЕЛЕЦ «Пикник на обочине» братьев Стругацких, как и другие великие произведения научной фантастики, такие, например, как «Солярис» Лема, рассказывают на самом деле не о далеких вымышленных мирах, а о нашем мире, о человеке и о Боге. Встреча с высшей внеземной цивилизацией как с некоей превосходящей человека реальностью — это притча, которая позволяет обнажить глубочайшие нравственные, религиозные, философские проблемы. При этом и сами авторы как в данном случае , и большинство их первых читателей — советская интеллигенция 1960-х гг. Творческая интуиция способна к открытиям, выходящим далеко за пределы духовного кругозора авторов, — любителям Стругацких достаточно напомнить о другом их знаменитом произведении, религиозно-философский смысл которого совершенно очевиден — «Трудно быть богом». В «Пикнике на обочине» захолустный городок Хармонт, затерянный где-то на просторах Канады, место, в котором никогда ничего интересного не происходит, внезапно оказывается одной из «зон посещения» — столкновения землян с загадочной цивилизацией. Людям не удается увидеть самих пришельцев — они удаляются так же внезапно, как и появились, оставив в Зоне множество удивительных предметов и явлений, странных, необъяснимых и зачастую губительных. С огромным трудом и только в ничтожной части ученым удается изучить и объяснить что-то из ТОГО, что оставили на Земле космические странники. Зона — это одновременно и участок заброшенной земли, и особый мир, который живет по собственным природным законам.
Здесь объем новых и необъяснимых фактов значительно превышает привычный уровень, и как бы нарушается привычное соответствие между мышлением людей и устройством окружающего их мира но благодаря притче мы и осознаем, насколько важно это соответствие! Здесь гибельна любая самоуверенность, здесь пропадает ощущение власти человека над природой — ведь это не природные явления, а плоды цивилизации, неизмеримо превосходящей земную, поэтому Зона порождает у людей невольное благоговение перед тайной, чувство неуверенности и страха перед непостижимым. Герой повести физик Пильман предлагает замечательную «притчу в притче» для иллюстрации этой гносеологической трагедии: «Представьте себе: лес, проселок, лужайка. С проселка на лужайку съезжает машина, из машины выгружаются молодые люди, бутылки, корзины с провизией, девушки, транзисторы, фотоаппараты... Разжигается костер, ставятся палатки, включается музыка. А утром они уезжают. Звери, птицы и насекомые, которые всю ночь с ужасом наблюдали происходящее, выползают из своих убежищ. И что же они видят?
И они приняли рабочую гипотезу, что счастье — в непрерывном познании неизвестного, и смысл жизни в том же. Это когда нельзя обойтись без. Это когда все время думаешь о. Это когда всю жизнь стремишься к. О будущем не говорят, его делают!
Рэдрик Шухарт, 23 года, холост, лаборант Хармонтского филиала Международного института внеземных культур В вымышленном английском городе Хармонт — одной из шести Зон — жил 23-летний Рэдрик Шухарт. Парень был отчаянным сталкером, но, решив завязать с опасными походами в Зону, устроился лаборантом в Международный институт внеземных культур. Его непосредственным начальником был профессор Кирилл Панов, и вместе они тщательно изучали артефакты, оставленные инопланетными гостями. Однажды Кириллу удалось уговорить Рэдрика взять его с собой в вылазку, чтобы отыскать предмет под названием «пустышка». Добравшись со всей осторожностью до места, где лежала «пустышка», Рэдрик заметил тончайшие серебристые нити — «очень на паутину похоже». Кирилл случайно прижался спиной к этой паутине и после возвращения в лабораторию неожиданно умер. Рэдрик тяжело переживал смерть профессора, считая себя виновным в ней. От сильной депрессии его спасло известие о беременности его возлюбленной Гуты. Родные уговаривали девушку сделать аборт: всем известно, что дети от сталкеров рождались уродами. Да и сама жизнь с таким человеком весьма непредсказуема: «сегодня он на воле — завтра в тюрьме». Однако упрямая Гута твердо решила, что родит ребенка от Рэдрика. Глава 2. Рэдрик Шухарт, 28 лет, женат, без определенных занятий Прошло шесть лет. Рэдрик опять вернулся к своему опасному ремеслу, чтобы обеспечивать семью. В этот раз он отправился на вылазку в Зону с другим сталкером, Барбриджем, по прозвищу Стервятник. Опытному старику не повезло, и он наступил на какое-то странное вещество, в результате чего его ноги изменили свою форму: от колена и «до самой ступни нога была как резиновая палка, ее можно было узлом завязать». Стервятник умолял Рэда не бросать его в Зоне, отвезти в больницу. В обмен же он обещал ему показать дорогу к Золотому Шару — загадочному артефакту, который, по словам сталкеров, способен исполнять любые желания. Рэдрик скептически отнесся к словам напарника, но вынес его из Зоны и сразу отправил к Мяснику, который «был очень опытным и очень модным хирургом». Рэдрик отправился в гостиницу «Метрополь», чтобы продать собранные в Зоне «вещицы». Его постоянными заказчиками были Хрипатый и Костлявый — в целях конспирации мужчины не называли своих имен.
Потом как-то натркулась на фильм, посмотрела 5 минут и бросила не понравилось. Нашла сценарий, прочитала и тоже понравился. Но в Сталкире обсолютно другой смысл. Там главный герой водит людей к исполнителю желаний, но исполняются только истинные желание, которые живут внутри нас и порой мы их и себе боимся озвучить, а не то, что произносится пафосно вслух. Так что люди боятся идти и загадывать. Долгое время это была любимая книга. Потом перечитала и уже не то сейчас прочитала только часть, как-то не очень пошло и времени было мало. Спасибо за чтения! В детстве читала Беляева про говорящую голову и огромную блоху. В девяностые было полно книг фантастического содержания, но просмотрев парочку, названия которых я и не запомнила, решила, что фантастика не моё от слова совсем. И потом в семье, где мама закончила филфак, фантастика считалась чтивом, что-то вроде бульварных романов. На фоне всего этого, Стругацких я не читала и не интересовалась их произведениями.
Борис Стругацкий о "Пикнике на обочине" и фильме "Сталкер"
Итак, "Пикник на обочине" Произведение, считающееся одним из лучших в репертуаре братьев Стругацких и одним из самых эпохальных в советской и русской фантастике, и просто весьма значимым на общемировом уровне. В интернете появился трейлер пилотного эпизода сериала «Roadside picnic» по мотивом повести братьев Стругацких «Пикник на обочине», пишет РИА-Новости. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий Пикник на обочине. По-моему, братья Стругацкие, подобно Ивану Ефремову, использовали научно-фантастический жанр литературы, чтобы показать злободневные острые проблемы не только Союза, но и всего ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. 010. «Пикник на обочине». Братья Стругацкие Культовые книги с Евгением Кайдаловым и Игорем Поповым.
Новое издание романа братьев Стругацких "Пикник на обочине" выходит в итальянском издательстве
Братья же Стругацкие, наоборот, посчитали, что наша планета может оказаться просто промежуточной точкой их путешествия. Просто местом, где пришельцы решат отдохнуть, как мы отдыхаем на пикнике во время длительного похода, например, в горы. А не хочу я на вас работать, тошнит меня от вашей работы, можете вы это понять? У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю — там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!..
Научная фантастика Да-да, именно.
Так продолжалось до тех пор, пока сталкеры не пригрозили ему смертью, если он еще раз вернется из Зоны один. В Зоне Барбридж потерял ноги, однако не оставляет своей мечты — вымолить у исполняющего желания Золотого Шара, который лежит в известном только ему месте в Зоне, деньги и здоровье. Барбридж открывает Шухарту путь к Шару и предупреждает о необходимости человеческой жертвы — «отмычки» на последнем участке пути, чтобы дать временную пищу «мясорубке» — как бы мифическому чудовищу, стерегущему проход. Барбриджу не приходит в голову, что в этом качестве Шухарт возьмет в Зону его любимого сына. После страшных физических страданий, которые они с Шухартом претерпевают на пути через Зону, юноша погибает от «мясорубки», устремившись бегом к Шару и выкрикивая свою просьбу, в которой поразительным образом слышится знакомый любому православному христианину мотив «Огласителььного слова на Пасху» свт. Иоанна Златоуста: «Счастье для всех!..
Сколько угодно счастья! Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.. Он пытается найти слова, чтобы обратить их к Тому, Кто может исполнить желания — и не находит их. У него не оказывается ни слов, ни мыслей, и только невероятным покаянным усилием зверь-сталкер пробуждает в себе человеческое, духовное начало. Молитва с трудом бредущего по склону истерзанного Шухарта, на которой и кончается повесть, — может быть, одна из вершин русской литературы ХХ века: «Я животное, ты же видишь, я животное.
У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать [т. Но если ты на самом деле такой... Загляни в мою душу, я знаю — там есть все, что тебе надо... Вытяни из меня сам, чего же я хочу, ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!..
Мать их, очкариков, в чертову душу, надо же, сообразили, где дорогу провесить: по выемке! Ну, и я тоже хорош — куда это мои глаза дурацкие глядели, когда я ихней картой восхищался? Было — и нету, и слава богу. И заткнись, пожалуйста. Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас — машина, рычаг мой, шестерня… Тут я спохватился, что меня, похоже, самого словесный понос одолевать начинает. Хлебнуть бы сейчас! Достать из-за пазухи родимую, свинтить колпачок, не торопясь, горлышко на нижние зубы положить и голову задрать, чтобы само полилось, в самую глотку чтобы, продрало бы, слезу выточило… А потом флягу покачать и еще раз приложиться… Барахло эти скафандры, вот что я вам скажу. Без скафандра я, ей-богу, столько прожил и еще столько же проживу, а без хорошего глотка в такой вот момент… Ну да ладно! Ветерок вроде бы упал, и ничего дурного вокруг не слышно, только двигатель гудит спокойно так, сонно. А вокруг солнце, а вокруг жара… Над гаражом марево… Все вроде бы нормально, вешки одна за другой мимо проплывают. Тендер молчит, Кирилл молчит — шлифуются новички. Ничего, ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи… А вот и двадцать седьмая вешка — железный шест и красный круг на нем с номером 27. Кирилл на меня посмотрел, кивнул я ему, и наша «галоша» остановилась. Цветочки кончились, пошли ягодки. Теперь самое главное для нас — полнейшее спокойствие. Торопиться некуда, ветра нет, видимость хорошая, все как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся, — пестрое там что-то виднеется, может, тряпье его. Паршивый был парень, упокой господи его душу, жадный, глупый, грязный, только такие вот со Стервятником и связываются, таких Стервятник Барбридж за версту видит и под себя подгребает… А вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или хороший, и спасибо тебе, выходит, Слизняк: дурак ты был, даже имени настоящего твоего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать нельзя… Так. Конечно, лучше всего добраться бы нам теперь до асфальта. Асфальт ровный, на нем все виднее, и трещина там эта знакомая. Только вот не нравятся мне эти бугорочки! Если по прямой к асфальту идти, проходить придется как раз между ними. Ишь стоят, будто ухмыляются, ожидают. Нет, промежду вами я не пойду. Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева все должно быть чисто на сто шагов. А вот через левый бугорочек перевалить можно… Правда, не знаю я, что там за ним. На карте как будто ничего не было, но кто же картам верит?.. На двадцать метров вверх и сразу вниз — вот мы и у гаража, а? Вверх ему. А долбанет тебя там на двадцати метрах? Костей ведь не соберешь. Или «комариная плешь» где-нибудь здесь объявится — тут не то что костей, мокрого места не останется. Ох уж эти мне рисковые, не терпится ему, видишь ты: давай прыгнем… В общем, как до бугра идти — ясно, а там постоим посмотрим. Сунул я руку в карман, вытащил горсть гаек. Показал их Кириллу на ладони и говорю: — Мальчика-с-пальчик помнишь? Проходили в школе? Так вот сейчас будет все наоборот. Недалеко бросил, как положено. Метров на десять. Гаечка прошла нормально. Гравиконцентраты ищешь? Подожди, я еще одну брошу. Следи, куда упадет, и глаз с нее больше не спускай. Бросил я еще одну гайку. Само собой, тоже прошла нормально и легла рядом с первой. Тронул он «галошу». Лицо у него спокойное и ясное сделалось: видно, все понял. Они ведь все, очкарики, такие. Им главное — название придумать. Пока не придумал, смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а как придумал какой-нибудь гравиконцентратор — тут ему словно все понятно становится, и сразу ему жить легче. Прошли мы первую гайку, прошли вторую, третью. Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается и то и дело зевает от нервности с этаким собачьим прискуливанием — томно ему, бедняге. Ничего, это ему на пользу. Пяток кило он сегодня скинет, это лучше всякой диеты… Бросил я четвертую гаечку. Как-то она не так прошла. Не могу объяснить, в чем дело, но чувствую — не так, и сразу хвать Кирилла за руку. Вот она, «плешь комариная»! Гаечка вверх полетела нормально, вниз — тоже вроде нормально было пошла, но на полпути ее словно кто-то вбок дернул, да так дернул, что она в глину ушла и с глаз исчезла. Смех и грех. Да разве здесь одной обойдешься? Эх, наука!.. Ладно, разбросал я еще восемь гаек, пока «плешь» не обозначил. Честно говоря, и семи хватило бы, но одну я специально для него бросил, в самую середку, пусть полюбуется на свой концентрат. Ахнула она в глину, словно это не гаечка упала, а пятипудовая гиря. Ахнула — и только дырка в глине. Он даже крякнул от удовольствия. Сюда смотри. Кидаю проходную, глаз с нее не спускай. Короче, обошли мы «комариную плешь» и поднялись на бугорочек. Бугорочек этот — как кот нагадил, я его до сегодняшнего дня вообще не примечал. Да… Ну зависли мы над бугорочком, до асфальта рукой подать, шагов двадцать. Место чистейшее — каждую травинку видно, каждую трещинку. Казалось бы, ну что? Кидай гайку, и с богом. Не могу кинуть гайку. Сам не понимаю, что со мной делается, но гайку кинуть никак не решусь. Сейчас, думаю, кину гаечку, спокойненько пройдем, как по маслу проплывем, травинка не шелохнется, — полминуты, а там и асфальт… И тут вдруг потом меня как прошибет! Даже глаза залило, и уже знаю я, что гаечку туда кидать не буду. Влево — пожалуйста, хоть две. И дорога туда длиннее, и камушки какие-то я там вижу не шибко приятные, но туда я гаечку кинуть берусь, а прямо — ни за что. И кинул я гаечку влево. Кирилл ничего не сказал, повернул «галошу», подвел к гайке и только тогда на меня посмотрел. И вид у меня, должно быть, был очень нехорош, потому что он тут же отвел глаза. Дальше дело пошло проще. Нашел я свою трещинку, чистая она оказалась, милая моя, никакой дрянью не заросла, цвет не переменила, смотрел я на нее и тихо радовался. И довела она нас до самых ворот гаража лучше всяких вешек. Я приказал Кириллу снизиться до полутора метров, лег на брюхо и стал смотреть в раскрытые ворота. Сначала с солнца ничего не было видно — черно и черно, потом глаза привыкли, и вижу я, что в гараже с тех пор ничего вроде бы не переменилось. Тот самосвал как стоял на яме, так и стоит, целехонький стоит, без дыр, без пятен, и на цементном полу вокруг все как прежде — потому, наверное, что «ведьмина студня» в яме мало скопилось, не выплескивался он с тех пор ни разу. Одно мне только не понравилось: в самой глубине гаража, где канистры стоят, серебрится что-то. Раньше этого не было. Ну ладно, серебрится так серебрится, не возвращаться же теперь из-за этого! Ведь не как-нибудь особенно серебрится, а чуть-чуть, самую малость, и спокойно так, вроде бы даже ласково… Поднялся я, отряхнул брюхо и поглядел по сторонам. Вон грузовики на площадке стоят, действительно, как новенькие, — с тех пор как я последний раз здесь был, они, по-моему, еще новее стали, а бензовоз — тот совсем, бедняга, проржавел, скоро разваливаться начнет. Вон и покрышка валяется, которая у них на карте… Не понравилась мне эта покрышка. Тень от нее какая-то ненормальная. Солнце нам в спину, а тень к нам протянулась. Ну да ладно, до нее далеко. В общем, ничего, работать можно. Только что это там все-таки серебрится? Или это мерещится мне? Сейчас бы закурить, присесть тихонечко и поразмыслить — почему над канистрами серебрится, почему рядом не серебрится… Тень почему такая от покрышки… Стервятник Барбридж про тени что-то рассказывал, диковинное что-то, но безопасное… С тенями здесь бывает. А вот что это там все-таки серебрится? Ну прямо как паутина в лесу на деревьях. Какой же это паучок ее там сплел? Ох, ни разу я еще жучков-паучков в Зоне не видел. И хуже всего, что «пустышка» моя как раз там, шагах в двух от канистр, валяется. Надо мне было тогда же ее и упереть, никаких бы забот сейчас не было. Но уж больно тяжелая, стерва, полная ведь — поднять-то я ее мог, но на горбу тащить, да еще ночью, да на карачках… А кто «пустышек» ни разу не таскал, пусть попробует: это все равно что пуд воды без ведер нести… Так идти, что ли? Надо идти. Хлебнуть бы сейчас… Повернулся я к Тендеру и говорю: — Сейчас мы с Кириллом пойдем в гараж. Ты остаешься здесь за водителя. К управлению без моего приказа не притрагивайся, что бы ни случилось, хоть земля под тобой загорится. Если струсишь — на том свете найду. Он серьезно мне покивал — не струшу, мол. Нос у него — что твоя слива, здорово я ему врезал… Ну, спустил я тихонечко аварийные блок-тросы, посмотрел еще раз на это серебрение, махнул Кириллу и стал спускаться. Встал на асфальт, жду, пока он спустится по другому тросу. Меньше пыли. Стоим мы на асфальте, «галоша» рядом с нами покачивается, тросы под ногами ерзают. Тендер башку через перила выставил, на нас смотрит, и в глазах у него отчаяние. Я говорю Кириллу: — Иди за мной шаг в шаг, в двух шагах позади, смотри мне в спину, не зевай. И пошел. На пороге остановился, огляделся. Все-таки до чего же проще работать днем, чем ночью! Помню я, как лежал вот на этом самом пороге. Темно, как у негра в ухе, из ямы «ведьмин студень» языки высовывает, голубые, как спиртовое пламя, и ведь что обидно — ничего, сволочь, не освещает, даже темнее из-за этих языков кажется. А сейчас — что! Глаза к сумраку привыкли, все как на ладони, даже в самых темных углах пыль видна. И действительно, серебрится там, нити какие-то серебристые тянутся от канистр к потолку — очень на паутину похоже. Может, паутина и есть, но лучше от нее подальше. Вот тут-то я и напортачил. Мне бы Кирилла рядом с собой поставить, подождать, пока и у него глаза к полутьме привыкнут, и показать ему эту паутину, пальцем в нее ткнуть. А я привык один работать — у самого глаза пригляделись, а про Кирилла я и не подумал. Шагнул это я внутрь, и прямо к канистрам. Присел над «пустышкой» на корточки, к ней паутина вроде бы не пристала. Взялся я за один конец и говорю Кириллу: — Ну, берись, да не урони — тяжелая… Поднял я на него глаза, и горло у меня перехватило: ни слова не могу сказать. Хочу крикнуть: стой, мол, замри! Да и не успел бы, наверное, — слишком уж быстро все получилось. Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается задом к канистрам и всей спиной — в это серебрение. Я только глаза закрыл. Все во мне обмерло, ничего не слышу — слышу только, как эта паутина рвется. Со слабым таким сухим треском, словно обыкновенная паутина лопается, но, конечно, погромче. Сижу я с закрытыми глазами, ни рук, ни ног не чувствую, а Кирилл говорит: — Ну, что? Подняли мы «пустышку» и понесли к выходу, боком идем. Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились у «галоши», Тендер к нам уже лапы протянул. Поставим сначала. Он без единого слова повернулся. Смотрю я — ничего у него на спине нет. Я и так и этак — нет ничего. Тогда я поворачиваюсь и смотрю на канистры. И там ничего нет. Взвалили мы «пустышку» на «галошу» и поставили ее на попа, чтобы не каталась. Стоит она, голубушка, — новенькая, чистенькая, на меди солнышко играет, и синяя начинка между медными дисками туманно так переливается, струйчато. И видно теперь, что не «пустышка» это, а именно вроде сосуда, вроде стеклянной банки с синим сиропом. Полюбовались мы на нее, вскарабкались на «галошу» сами и без лишних слов — в обратный путь. Лафа этим ученым! Во-первых, днем работают. А во-вторых, ходить им тяжело только в Зону, а из Зоны «галоша» сама везет — есть у нее такое устройство, курсограф, что ли, которое ведет «галошу» точно по тому же курсу, по какому она сюда шла. Плывем мы обратно, все маневры повторяем, останавливаемся, повисим немного — и дальше, и над всеми моими гайками проходим, хоть собирай их обратно в мешок. Новички мои, конечно, сразу воспрянули духом. Головами вертят вовсю, страха у них почти не осталось — одно любопытство да радость, что все благополучно обошлось. Принялись болтать. Тендер руками замахал и грозится, что вот сейчас пообедает — и сразу обратно в Зону, дорогу к гаражу провешивать, а Кирилл взял меня за рукав и принялся мне объяснять про этот свой гравиконцентрат, про «комариную плешь» то есть. Ну, я их не сразу, правда, но укоротил. Спокойненько так рассказал им, сколько дураков гробанулись на радостях на обратном пути. Молчите, говорю, и глядите как следует по сторонам, а то будет с вами как с Линдоном-Коротышкой. Даже не спросили, что случилось с Линдоном-Коротышкой. И хорошо. В Зоне по знакомой дороге сто раз благополучно пройдешь, а на сто первый гробанешься. Плывем в тишине, а я об одном думаю: как буду свинчивать крышечку. Так и этак представляю себе, как первый глоток сделаю, а перед глазами нет-нет да паутинка и блеснет. Короче говоря, выбрались мы из Зоны, загнали нас с «галошей» вместе в «вошебойку», или, говоря по-научному, в санитарный ангар. Мыли нас там в трех кипятках и трех щелочах, облучали какой-то сволочью, обсыпали чем-то и снова мыли, потом высушили и сказали: «Валяйте, ребята, свободны! Народу набежало смотреть — не протолкнешься, и ведь что характерно: все только смотрят и издают приветственные возгласы, а взяться и помочь усталым людям тащить — ни одного смельчака не нашлось… Ладно, меня это все не касается. Меня теперь ничто не касается… Стянул я с себя спецкостюм, бросил его прямо на пол — холуи-сержанты подберут, — а сам двинул в душевую, потому что мокрый я был весь с головы до ног. Заперся в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался к ней, как клоп. Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое, как воду. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Стерва родимая. Ни хрена новичкам этого не понять. Никому, кроме сталкера, этого не понять. И текут у меня по щекам слезы — то ли от крепкого, то ли сам не знаю отчего. Высосал флягу досуха — сам мокрый, фляга сухая. Одного последнего глотка, конечно, не хватило. Ну ладно, это поправимо. Теперь все поправимо. Закурил сигарету, сижу. Чувствую — отходить начал. Премиальные в голову пришли. Это у нас в Институте поставлено отчетливо. Прямо хоть сейчас иди и получай конвертик. А может, и сюда принесут, прямо в душевую. Стал я потихоньку раздеваться. Снял часы, смотрю — а в Зоне-то мы пробыли пять часов с минутами, господа мои! Пять часов. Меня аж передернуло. Да, господа мои, в Зоне времени нет. Пять часов… А если разобраться, что такое для сталкера пять часов? Да плюнуть и растереть. А двенадцать часов не хочешь? А двое суток не хочешь? Когда за ночь не успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не молишься даже, а вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или мертвый… А во вторую ночь дело сделал, подобрался с хабаром к кордону, а там патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя арестовывать никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они тебя шлепнуть стремятся, и все козыри у них на руках; иди потом доказывай, что шлепнули тебя незаконно… И значит, снова рылом в землю — молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя тихонько убивает. Или как Мослатый Исхак — застрял на рассвете на открытом месте, сбился с дороги и застрял между двумя канавами — ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не могли. Два часа он мертвым притворялся. Слава богу, надоело им, поверили, ушли наконец. Я его потом увидел — не узнал, сломали его, как не было человека… Отер я слезы и включил воду. Долго мылся. Горячей мылся, холодной мылся, снова горячей. Мыла целый кусок извел. Потом надоело. Выключил душ и слышу — барабанят в дверь, и Кирилл весело орет: — Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет! Зелененькие — это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл голый, в одних трусах, веселый, без никакой меланхолии, и конверт мне протягивает. Сколько здесь? Так жить можно. Если бы мне здесь за каждую «пустышку» по два оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал. Он ничего не сказал. Обхватил меня за шею, прижал к потной своей груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине. Подштанники небось стирает? Тендера там корреспонденты окружили, ты бы на него посмотрел, какой он важный… Он им так все компетентно излагает… — Как, — говорю, — излагает? В следующий раз захвачу словарь, сэр. Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной. Нет, показалось. Чистая спина. Струйки пота засохли. Отвесил я ему пинка под голую задницу, нырнул к себе в душевую и заперся. Нервы, черт бы их подрал. Там мерещилось, здесь мерещится… К дьяволу все это! Напьюсь сегодня как зюзя. Ричарда бы ободрать, вот что! Надо же, стервец, как играет… Ну ни с какой картой его не возьмешь. Я уж и передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому… — Кирилл! Написано — «Боржч». Ты к нам со своими порядками не суйся. Так придешь или нет? Ричарда бы ободрать… — Ох, не знаю, Рэд. Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую мы штуку притащили… — А ты-то понимаешь? Это верно. Но теперь, во-первых, понятно, для чего эти «пустышки» служили, а во-вторых, если одна моя идейка пройдет… Напишу статью и тебе ее персонально посвящу: Рэдрику Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю. Так эту штуку и будут называть — «банка Шухарта». Пока мы так трепались, я оделся. Сунул пустую флягу в карман, пересчитал зелененькие и пошел себе. Смотрю — в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь и надутый, что твой индюк. Вокруг него толпа — тут и сотрудники, и корреспонденты, и пара сержантов затесалась только что с обеда, в зубах ковыряют , а он знай себе болбочет: «Та техника, которой мы располагаем, — болбочет, — дает почти стопроцентную гарантию успеха и безопасности…» Тут он меня увидал и сразу же несколько усох — улыбается, ручкой делает.
Есть некая искусственно огороженная зона, там происходит некий чудовищный научный эксперимент, и результат этого эксперимента — животные-мутанты: иногда с белой пленкой вместо глаз, иногда с перепонками между лап, иногда состоящие из двух тел. Они кидаются на эту решетку изнутри и умоляют их выпустить. Это первая догадка о природе советского эксперимента. Поставлен великий эксперимент, в нем появились страшные мутанты. Теперь этих мутантов прячут от всего мира. А может быть, эти мутанты понимают больше, чем здоровые, может быть, они лучше, чем здоровые. Но они навеки ограждены этой страшной сеткой. И самые важные, ключевые слова в повести говорит Рэдрик Шухарт уже в первой части, когда в баре наливают ему на два пальца очищенной.
«Сталкер» Тарковского — это не Стругацкие, так же, как «Солярис» — это совершенно не Лем»
Пикник на обочине Стругацкий Аркадий Натанович,Стругацкий Борис Натанович Пожалуй, в истории современной мировой фантастики найдется не так много произведений, которые оставались бы популярными столь долгое время. Из Стругацких нужнее всего «Хищные вещи века», «Улитка на склоне» и «Жук в муравейнике». Новости. «Настоящая «Зона!» В Мурманской области снимают фильм по мот. Не пикник на обочине, не призыв к контакту – вторжение. Как книга Стругацких «Пикник на обочине» превратилась в убивший создателей проклятый фильм «Сталкер».
Аркадий Стругацкий: Пикник на обочине
Повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине» вышла в 1972 году в журнале «Аврора». Просто пересказ сюжета «официального» продолжения бессмертной повести «Пикник на обочине». Телеканал WGN America заказал пилотный эпизод сериала по мотивам романа Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине». Ошибка выдает тех, кто не читал «Пикник на обочине». Братья Стругацкие — легенды советской фантастики. Безусловно, повесть Стругацких «Пикник на обочине» — самая «эмблемная» и всеми «растасканная», а еще самая переводимая.
«Пикник на обочине»: восприятие повести Стругацких тогда и сейчас
В 1949 году Аркадий Стругацкий окончил Военный институт иностранных языков по специальности «переводчик с японского и английского языков». До 1955 года он служил в армии: преподавал языки в офицерском училище в Канске, затем служил на Камчатке дивизионным переводчиком.
Я не ярая поклонница Стругацких, но вот "Пикник" я и в первый раз прочитала на одном дыхании, и перечитывала неоднократно быстро и жадно. Вряд ли Стругацкие….
И вот он вдруг, без всякого предупреждения, примчался в Ленинград и объявил: «Тарковский требует другого Сталкера». И он не знает. Не такого, как этот». Это был час отчаяния. День отчаяния.
Два дня отчаяния. На третий день мы придумали Сталкера-юродивого. Тарковский остался доволен, фильм был переснят.
Одна из основных тем повести — моральный выбор тех, в чьи руки попадают артефакты Зоны, то, как ими воспользуется человечество, которое, строго говоря, плохо понимает, в чём предназначение этих опасных игрушек, неизвестно зачем оставленных пришельцами. Одна из Зон оказалась невдалеке от города Хармонта. Главный герой книги Рэдрик Шухарт, житель Хармонта, становится сталкером, то есть зарабатывает на жизнь, вынося из Зоны артефакты, обладающие необычными свойствами и продающиеся за большие деньги. Сюжет книги построен как описание жизни Шухарта от 23 лет до 31 года. Большую часть жизни он был нелегальным сталкером, преступником, сидел в тюрьме, в молодости был официальным сотрудником Института внеземных культур.
«Пикник на обочине»: одна из самых известных книг Стругацких
Второй подкаст про книги братьев Стругацких. «Пикник на обочине» — повесть про Зону, сталкеров, пришельцев и Человечность. Концовка "Пикника на обочине" как самого популярного произведения Стругацких [1] вызывает споры среди знатоков творчества знаменитых фантастов. Бум увлечения Стругацкими пришёлся на второй-третий курс университета, и тогда самой любимой повестью из всего прочитанного для меня стал «Пикник на обочине». Ошибка выдает тех, кто не читал «Пикник на обочине». Братья Стругацкие — легенды советской фантастики. «Пикник на обочине» братьев Стругацких, как и другие великие произведения научной фантастики, такие, например, как «Солярис» Лема, рассказывают на самом деле не о далеких вымышленных мирах, а о нашем мире, о человеке и о Боге. Бум увлечения Стругацкими пришёлся на второй-третий курс университета, и тогда самой любимой повестью из всего прочитанного для меня стал «Пикник на обочине».