Новости кружевница автор

На данной странице вы можете слушать онлайн бесплатно и скачать аудиокнигу "Кружевница Настя" писателя Константин Паустовский. Кружевница, 1823 г. [Изоматериал]: Государственная Третьяковская галерея: [открытка / художник] В. А. Тропинин. Сохранено в: Вид документа: Изоиздания. Автор.

Василий Тропинин "Кружевница" (1823)

Ответ на вопрос: Кто автор рассказа «Кружевница Настя»? Автор Анна Ольшанских. Аннотация: Вия даже не могла предположить, что когда-то попадет в другой мир, полный магии, и станет поводом для войны, что ее закрутит водоворот событий, а. Вступительная статья к книге «Кружевница». Сети кружевницы слушать на видеосервисе Wink.

Е.Крюкова о книге Н.Андрияновой «Кружевница»

Открытка 1975 Тропинин В А Кружевница чистая. У Сапожниковых, кроме тропининских "Кружевницы" и "Гитариста", были и семейные портреты работы Тропинина. Как записаться Регистрация на сайте Новости Анонсы. 1823 Иван Есаулков Автор рисунков: В.А. Тропинин «Кружевница», 1823.

Кружевница: повести, рассказы, очерки

Отзывы читателей о книге Кружевница Настя, автор: Паустовский Константин Георгиевич. Вслед за "Кружевницей" мастер написал не менее очаровательную "Золотошвейку", "За прошивками" и ряд других выдающихся портретов. Первая картина «Кружевница» написана Тропининым в 1823 году, это одно из тех полотен, благодаря которым он получил звание академика, она хранится в Третьяковской галерее. Кружевница. Тропинин В. А. Кружевница стр. 1.

Кружевница Настя читать онлайн

Предлагаем вашему вниманию произведение «Кружевница Настя». Автор Константин Паустовский. Рецензии, цитаты. Возможность купить. Кружевница Картина русского художника Василия Андреевича Тропинина, написанная в 1823 году. Открытка 1975 Тропинин В А Кружевница чистая. кружевница Настя, художник Балашов, раненый лейтенант-рассказчик. Да ещё кружевница отменная: никто в деревне не умел так кружева плести, даже из соседних сёл и деревень ей заказывали. читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Константин Паустовский.

Василий Андреевич Тропинин (1776 - 1857). КРУЖЕВНИЦА

Инга плакала. Ну почему так получается? Почему люди не могут жить долго и счастливо? Почему одним обязательно нужно уходить, и тогда у других уже не получается жить счастливо? Ну просто совсем не получается.

И зачем тогда жить долго? Инга ничего не ответила, скользя взглядом по мелькающим в окне елкам. Сорвавшаяся с ветки ворона разбудила погруженный в дрему лес оглушительным карканьем. А Петр Васильевич, встревоженный Ингиным молчанием, продолжал развивать тему переезда: — Ты пойми, не дело девушке жить одной в пустой деревне.

Я тоже не молод. А если не смогу ездить к тебе? Кто будет привозить продукты? Забирать заказы?

А так я тебе уже квартиру подыскал. Прямо в доме, где наш магазин. Сможешь хоть каждый день в него заглядывать. Я же знаю, что он тебе нравится.

Магазин Инге действительно очень нравился. Впервые она попала туда лет в семь вместе с бабушкой. С точки зрения какого-нибудь гуру мерчандайзинга, это, вероятно, был просто вопиющий хаос, направленный не на стимулирование покупок, а, наоборот, на выпроваживание любого, сюда входящего, восвояси. Но для Инги это был волшебный мир, наполненный самыми настоящими сокровищами.

Она была в нем как дома. Ну, может быть, почти как дома. Ей казалось, что когда-то, может быть, во сне или в другой жизни, она уже бывала здесь, до того многое ей знакомо. И древние деды морозы из ваты, и старинные елочные игрушки, таинственно мерцающие в бархатных ячейках, и антикварные шкатулки с резными замочками, и расписные яйца на серебряных подставках, и фарфоровые фигурки людей и животных, множество котиков и собачек, что сидели на полках в ожидании хозяев.

Особенно вот тот здоровенный, почти в натуральную величину белый кот с хитрыми зелеными глазищами — его она когда-то точно встречала. А еще стулья на гнутых ножках с бархатными сиденьями, шкафы с несметным количеством ящичков и много-много всего интересного. Полмагазина занимал большущий черный рояль. Иногда в гости к Петру Васильевичу заходил его старинный приятель Леонид Федорович, или Леня, как попросту называл его хозяин.

И тогда крышка рояля поднималась, Леня садился за инструмент и лениво, словно нехотя, начинал наигрывать вальсы Штрауса, мазурки и полонезы Шопена, менуэты и рондо Моцарта. Постепенно он входил в азарт и то набрасывался на инструмент, заставляя его греметь, словно летний гром, то, склонившись над клавишами так низко, что почти касался лбом подставки для нот, извлекать звуки, напоминавшие шорох прибоя в полный штиль. На таких импровизированных концертах Инга побывала всего трижды, но каждый раз, возвращаясь в Кулишки, ощущала непонятную тоску и тревогу. Впрочем, стоило коклюшкам завести свою песню, как все возвращалось на круги своя.

И только бабушка, рассматривая новые эскизы, придуманные внучкой, удовлетворенно хмыкала. Из Кулишек Инга уехала, когда минуло девять дней. Перед этим тщательно перебрала бабушкины вещи. Что-то спрятала в привезенные Петром Васильевичем коробки, что-то подарила соседке.

К ней же отправились обеденный стол и шкаф. Накануне Петр Васильевич позвонил поинтересоваться, не нужно ли заказать для перевозки вещей небольшой грузовик и привлечь на помощь Антона. Инга посмотрела на две коробки, в которых уместились все ее вещи, большую зеленую сумку из «Ашана» с принадлежностями для кружевоплетения — связками коклюшек, коробочками с булавками, крючками для соединения элементов кружева в старом школьном пенальчике. А еще тубус со сколками, «стреноженный» козлик — подставка для валика, сам валик и, конечно же, техника — ноутбук, принтер.

Все это вполне поместится в багажнике автомобиля. Да и без помощников она вполне управится. Не такая уж большая тяжесть. В последнюю ночь в Кулишках ей не спалось.

Накинув на плечи бабушкин платок, Инга вышла на порог. Тут же налетел холодный ветер, затеял игру с волосами. От платка пахло бабушкой — куриным бульоном, яблоками с корицей, вкусными котлетами с чесноком, а еще мылом. Основное для кружевницы — чистые руки.

Нельзя брать в руки коклюшки, не вымыв предварительно руки. Не чувствуя холода, Инга долго смотрела на чистое небо с сияющими звездами и молодым месяцем, символом новой жизни. Зыбкую ночную тишину разорвал крик ночной птицы, Инга вздрогнула, попятилась в дом, к теплу и безопасности, к молочно-белому свету своей рабочей лампы. Инга не спорила, молча соглашалась.

Но что-то подсказывало ей, что Петр Васильевич не сдержит своего обещания. Квартира ей понравилась. Небольшая комната под самой крышей трехэтажного дома, почти такого же размера кухня, ванная с зеркалом в половину стены, в котором отразилось изумленное лицо Инги. А еще огромный застекленный балкон, где по весне, как потеплеет, можно будет оборудовать мастерскую.

И Инга согласилась. О бабушкином желании, чтобы она нашла свою мать, Петр Васильевич рассказал не сразу, а дня через три, наверное. Инга как раз закончила очередной заказ и, спустившись в магазин, застала там расположившегося за роялем Леонида Федоровича. Тот по привычке вяло перебирал пальцами клавиши.

На третьем этаже. Бабушка умерла, и Петр Васильевич… Леонид Федорович оставил в покое рояль, посмотрел, нахмурившись, на Ингу, словно впервые увидел, на миг сжал пальцы в кулаки, резко распрямил их и заиграл. Это было лучшее из всего, что Инга слышала в его исполнении. Да, пожалуй, из всего, что она слышала за всю свою жизнь.

Раздумье, страсть, неумолимая сила, беспокойство, тревога, скорбь. Порой музыка словно задыхалась от волнения, и Инга ловила себя на том, что ей не хватает дыхания. Ее еще называют «Шекспировской». Сам Бетховен говорил, что написал ее по мотивам пьесы Шекспира «Буря».

Так, значит, говоришь, теперь здесь живешь. А зачем? В этом безобидном, по сути, вопросе Инга явно уловила какой-то неприятный подтекст. Она растерянно посмотрела на Петра Васильевича, ожидая, что он ответит вместо нее.

Но антиквар сосредоточенно смотрел сквозь витринное окно, словно в ожидании позднего покупателя. Но тут Петр Васильевич наконец пришел ей на помощь: — Просто так удобнее. Вера попросила меня, как ее не станет, помочь Инге отыскать мать. А утром, когда Инга, позавтракав, села за работу, он пришел и протянул ей листок с написанным от руки адресом.

Ну надо же! Во время учебы в институте Инга была совсем рядом со своей матерью. Может быть, вечерами, после лекций, проходила мимо дома, где та жила. И ничего, абсолютно ничего не шевельнулось в ее душе.

Хотя, если подумать, что могло шевельнуться? Понятно, что бабушка скучала по своей дочке. А она, Инга? Скучала ли она по женщине, оставшейся в ее воспоминании лишь бесплотной тенью?

Хотела ли встретиться с ней? Сколько Инга ни задавала себе этот вопрос, ответа не было. И поездка в Рослань, закончившаяся бесславным бегством, не внесла ясности. Глава 1 Федор Лебедев, программист агентства «Кайрос», шел по улице Гагаринской, где располагался офис фирмы, выискивая взглядом изменения, произошедшие со времени его отъезда в Индию для залечивания душевных ран[3 - О причинах поездки Федора Лебедева в Индию читайте в романе Ирины Грин «Чужая лебединая песня».

В принципе все было по-старому. А если что и поменялось, то было заботливо припорошено свежим снегом. После кричащего индийского разноцветья серо-белый наряд родного города казался простым, но каким-то благородным, что ли. Сотрудники «Кайроса», ясное дело, не ждали его возвращения.

До окончания срока действия визы оставался еще почти месяц, и жизнь на берегу океана наполняла душу Федора непривычным спокойствием. Но в какой-то момент он ощутил тоску по настоящему делу. Отягощенная отсутствием привычной еды, жарой, болезненным вниманием к нему местного населения, которое любого человека с белой кожей рассматривает как объект для непременного селфи, непрерывно сигналящими водителями, отчего во время вылазки в город голова просто отваливается, тоска эта в какой-то момент сделалась практически непереносимой, и Федор решил вернуться. Поначалу он планировал по прилете хорошенько отоспаться, адаптироваться к изменению часовых поясов и лишь затем, через пару-тройку дней, нарисоваться в родной конторе.

Но стоило шасси самолета коснуться посадочной полосы, как он в полной мере ощутил, до чего соскучился по родному городу и своим коллегам, которые практически стали его настоящей семьей. Ася Субботина, тайная любовь Федора, которая, к сожалению, предпочла Рыбака. Но Федор не переставал надеяться, что когда-нибудь и на его улице случится праздник. Судя по имеющейся у него информации, Ася с Рыбаком еще не связали себя узами брака.

А значит, вполне может случиться, что когда-нибудь Ася поймет, какой он замечательный друг и… Дальше этого «и…» воображение Федора не заходило. Но наверняка будет здорово. По мере приближения к офису нетерпение заставляло Федора ускорять шаги, и в конце пути он уже почти бежал. Ему очень хотелось, чтобы его возвращение получилось шумным, ярким, сопровождалось взрывом радостных эмоций.

Не придумав ничего лучшего, он толкнул офисную дверь и под звон висящего над ней колокольчика заорал: — Спокойно! Без нервов! Это налет! В следующую секунду Лебедев понял: что-то пошло не так.

Во-первых, никого из сотрудников в офисе не наблюдалось, а была лишь неизвестная Федору особа преклонного возраста. Что самое возмутительное, восседала она за Федоровским столом, уставившись в монитор его компьютера, который он собственноручно комплектовал, собирал, настраивал, холил и лелеял, и чей системный блок украшал заламинированный клочок бумаги с собственноручным автографом Стива Джобса, купленным Федором за большие деньги в интернете. Впрочем, смотрела женщина в монитор недолго. Не успел Федор выговорить и половину фразы, как она вскочила и с прытью, прямо-таки неприличной для ее возраста, метнулась к столу Кристины.

В Кристинином столе находилась «тревожная кнопка» системы охранной сигнализации. Причем настолько чувствительная, что срабатывала практически от чиха, а тем более от увесистого толчка. Федор понял, что цепная реакция запущена, остановить ее он не в силах, а потому остается лишь расслабиться и дать событиям развиваться своим чередом. Ему повезло, первым в офис ворвался Рыбак.

Опереди его бойцы группы быстрого реагирования, пришлось бы Федору носом проверять качество работы уборщицы. Следом за Рыбаком вбежали Кристина и Ася. И в этой улыбке была вся она — открытая, потрясающая, невероятная.

Маша начала тревожиться, в кабак сбегала — нет его там, да и не было. У соседей спрашивать принялась — не видали. Побежала она к сотскому. Тот людей собрал и в лес искать лесника пошел. На талом, белом снегу страсть, сколько глубоких следов натоптано, а толку в них нету!

Чуть не до вечера шатались по лесу сыщики и вдруг видят: из снега два сапога, подошвами кверху, торчат! Что за диво! Подошли — и видят не то глухое озерко, не то ключ лесной, только маленькое окошечко от него из-под снега чернеется, а Евстигней туда головой угодил! Хотел ли он напиться, да спьяна подняться не мог, или просто хмельная голова перевесила, и он повалился — Господь его ведает. Дали знать становому, пошло следствие, немало и Машу водили да таскали: не она ли пьяного мужа утопила, думали. Но все правдой кончилось. Все село, как один человек, показало, что она была женщина смирная, добрая, работящая и жена самая покорная. Похоронила Марья своего мужа с честью, поминки сделала, на могилке его голосила, — все как быть должно, по обычаю, а потом и зажила вдовой.

Летом она на поле то у себя, то у соседей работала, а осенью, как с полей уберутся, за кружева садилась. Все наши кружевницы и теперь так живут. Марья и на то согласна была: каждую за 50 к. И жила она чисто, исправно, всегда здоровая, всегда веселая, всегда на всякую послугу ближнему готовая. Любили ее в селе все, как сестру родную. А время-то и в Лыскове своим чередом шло и, как река, что сквозь гнилое болото пробежала, все новую муть приносило. А худым тем болотом все та же Арина была. Тяжело жилось из-за нее селовым людям, да не легче и самой барыне.

Барин умер, а осиротелая вдова совсем увяла и захирела. Предписано ей было докторами побольше гулять пешком. A Арине это, каверз ее ради, не на руку было. Много лгала она своей барыне и всегда боялась, что она с людьми встретится, а те ей всю правду скажут. Иной раз барыне и захочется по селу погулять, чистым воздухом вздохнуть, а Арина сейчас: — И что это вы придумать изволили!? К самим себе у вас жалости нет, а у меня даже от мысли вашей такой просто сердце кровью обливается! Где вам по селу ходить? Здоровьице у вас нежное, пойдете — устанете, запыхаетесь, худо вам будет.

А на селе у нас, сами знаете, какие озорники да озорницы-разбойницы живут: сейчас вас чем-нибудь прогневают! А разве вам гневаться-то хорошо? Опять сердечко заколотится, да болеть начнет. Уж на что я, простая девка, да и здоровье-то у меня не ваше, не дворянское, — а на днях прошла по селу: насилу от горя об вашем добре ноги домой дотащила. Ведь просто не верится, что у нас делается. Иду это я, а Иван-то, садовник… И пойдет, и пойдет: тот вор, этот лентяй, третий пьяница. Барыня слушает, тоскует и гневается. Встала она утром как будто и повеселее; a теперь на душе как камень лег.

Собиралась на людей посмотреть, живым словом перекинуться, а тут наказания назначать приходится! Хотелось Арине барыней верховодить, вот ради этого-то она неправде и отдалась, на людей лгала и самое барыню мучила. Терзалось обездоленное сердце барыни, терзалось, да муки своей и не выдержало: умерла старушка раньше времени, а с нею лишилась Арина и всего своего хитрого и лживого счастия. Наследники в деревню жить не поехали, а прислали управителя. Тот прежних горничных, чтобы с хлебов долой, на оброк отпустил. Знала Арина, что у других господ ей прежней лафы не будет, и на место не пошла, а осталась там же в Лыскове, на краденные крохи проживать. И жила она сначала хорошо, справно, да погубил ее еще один грех лихой. Пока барыня хворала да тосковала, и она с тоски наливочки господские пробовать повадилась.

Выпьет — и веселее, и добрее станет, и за больной ходить легче. Барыня померла, господского погреба под рукой не стало, а хорошая-то привычка в Арине Михайловне уж корни пустила! Зажила она своим домом, форсу перед селовыми запускала, а выпивать все-таки не забывала. А питье-то кому впрок когда-либо шло? Так помаленьку и разорилась Арина. Сперва деньги, потом вещички краденые проживала да пропивала, потом должать начала, а наконец, уж и попрашивать не стыдилась. Сначала люди, помня ее силу, не то стыдились, не то боялись ей отказывать, а потом, как дошла она уж до последнего, стали ее и гонять, и побранивать, А она, с пьяных-то глаз, то плачет, то ругается, так что парни да девки, даже старики и ребятишки над нею понатешились. Немало ей и зла старого поприпомнили!..

Видит Арина, что в Лыскове ей не то что на выпивку, а даже и на хлеб не выпросить. Ну, и пошла по вотчине в холодную, дождливую осеннюю нору. Ветер ли бушует, изморозь ли хлещет, утро ли встает, вечер ли наступит — бредет по дороге оборванная, измокшая старушонка с сизым, крючковатым носом да словно проглоченными белыми губами, бредет до той избы в придорожной деревне, где ее, имени Христова ради, не выгонят. А слава-то ее, словно слава Кащея Бессмертного, во всем округе известна была, и прогоняли ее люди зачастую. Захудала Арина; тощая, рваная, грязная, мокрая да голодная — не раз и под кустиком ночевывала. Спеси прежней как не бывало! Тихая стала, покорная, льстивая, перед всяким услужливая, а уж за стаканчик водки — так душу свою отдать готова! Только и это мало ей помогало: чем она больше перед людьми льстит, тем они больше над нею издеваются.

Вот так-то, бродя по дорогам, то пьяная и сытая, то мокрая, голодная и бесприютная, начала Арина похварывать и слабеть. Жизнь становилась ей в тягость; горько припоминались и барыня, и прошлое. Но ни ее, ни прежнего житья вернуть уж было нельзя, да и с людьми, которые от нее зло терпели, помириться трудно. Долго она нищебродила и много, бедняга, намучилась! Вот этак-то, питаясь Христовым именем, едва передвигая старые, хворые ноги, забрела она раз в Васюнино. Смотрит: на краю деревни избушка стоит, да такая аккуратненькая, чистенькая! В окнах занавесочки белеются, на подоконничках цветы стоят, из высокой белой трубы дымок мягкими, серыми клубочками выпалзывает. А день зимний, студеный; хоть и солнышко светит, а мороз больно пощипывает, и ветер так под одёжу и забирается, тело точно ножиками полосует!

И так захотелось несчастной Арине отдохнуть да обогреться, что она не стала даже стучать в подоконницу, тихо пробралась в сени, а оттуда и прямо в избу вошла, потому, как вошел уж человек в тепло, то жальче хозяевам на стужу его опять выгонять. Да может, и едят что, так гнать-то еще грешнее: значит, даст Бог, и накормят! Вошла Арина и видит — в избе и полы, и лавки белые, чистые, словно сейчас выструганные, на столах скатерти с шитьем, в углу иконы с лампадой и полотенцами, и печка так ярко топится, такое ласковое тепло вокруг разливает. А у окна сидит за подушкой и плетет кружева высокая, статная женщина. Женщина встала и обернулась. Что это? Обе стоят одна перед другой, словно каменные, и обе побелели, как Марьина рубаха. У обеих много, много в этот миг в головах пролетело, а что и как сказать — обе не знают.

Да куда ж гнать-то тебя такую? Тебя и так лихорадка с холоду треплет! Марья схватила скамейку и поставила перед печкой, усадила старуху и принялась развязывать ее настывшие платки и лохмотья. Арине начало казаться, что то сон ей снится; ей страшно стало при мысли, что она проснется — и печь, и тепло, и изба приветливая исчезнут, и она опять на морозе очутится. Аль не узнала? Ведь землячки мы с вами, кажется! Ну, посидите же здесь, а я, пока вы греетесь, чайку заварю. Хоть изредка, а все же я себе это баловство позволяю.

Нет, впрочем, постойте-ка, я прежде с вас лапти сниму да оборы разовью; голые-то ноги скорей обогреются. Хозяйка нагнулась и начала разувать грязные ноги нищенки. Арина и опомниться не успела, как ее лапти и оборы уж на шестке висели. Вдруг после этого старуха вскочила, схватила Марью за руку, припала к ней лицом и залилась слезами, как дитя малое. Ведь это я тебя погубила!.. Прости меня! Спасибо тебе!.. Плачет старуха и причитывает, словно не в своем уме, а Марья ее уговаривает: — Полноте, Арина Михайловна, не убивайтесь вы по-пустому!

Какая ж я погубленная? Видите: хозяйкой живу и вашему приходу радуюсь. Вот сейчас чай будем пить, а потом вы на печку отдыхать укладывайтесь. Только вот беда: шумно у меня потом будет! Ко мне четыре девушки кружева плесть учиться ходят; ну, народ молодой, болтают, хохочут, спать вам, пожалуй, не дадут. Уж не обессудьте нас с ними! А старуха все плачет, точно все сердце ее в слезах излиться хочет. И долго она так плакала, потом тише и тише пошло, и точно она просветлела вся.

Марья ей помыться дала и за стол усадила. Одних песен что с деками-то перепою! Словно молоденькая, просто признаться стыдно! Только лишний грех на душу взяли. А что про злобу… так, ведь, она веселье из души прогоняет, а я, грешница, смерть веселье люблю. Вот посмотрите, как мои девушки придут — у нас просто дым коромыслом, несмотря на работу, пойдет. Ложитесь-ка вы скорее на печку да поспите, пока они не собрались. Арина встала послушно, как ребенок, и подошла к печке.

Марья помогла ей влезть и уложила. В избе все стихло. Кружевница убрала со стола и принялась работать, тихонько побрякивая коклюшками, а старуха лежала на печи молча, хоть и не спала. Давно, давно, с самого детства, не было у ней на душе так легко. Значит, есть же на свете человек, который ее и простил, и пожалел, и приютил. А коли нашелся такой человек, то она уж не такая пропащая, окаянная старуха, какой и сама за последние годы считать себя привыкла! И вот эти-то мысли так тешили Арину, что она даже нарочно засыпать не хотела, лишь бы они у нее в голове оставались. Уста смеются, глаза весельем блещут, а быстрые руки так по подушкам и летают.

Заходили к Марье и другие соседки; со всеми-то она в ладу, в мире, каждую весело приветствует. К вечеру Марья в баню ее свела, в свою чистую рубаху и сарафан одела, чаем напоила и опять на печку подняться помогла. И так все это Арину тронуло, что она опять расплакалась. Наутро стала нищенка в путь собираться, а Марья и говорит ей: — Арина Михайловна, куда вам зимой брести-то?! Как вы вчера легли, я вашу одежонку пересмотрела и кое-что зашила, а все-таки очень она уж плоха! Не по зимнему она времени, замерзнете вы где-нибудь в ней. А я вам вот что скажу: угол-то, ведь, у меня на печке есть, вы его не пролежите, а насчет хлеба, — так ведь, середь людей добрый человек его всегда заработать может. Вот хоть теперь у нас.

На том краю села живет мужик Иван Рыжичинок; у него хозяйка уж третью неделю не встает; бедняга совсем извелся; везде один поспевать должен: и скотина, ведь, есть, и ребятишки малые, и по хозяйству надобно. Пойдемте-ка, я вас туда сведу; вы за хозяйку там и побудете. Объесть вы их не объедите, а доброе дело сделаете. А Арине вот этого-то доброго дела со вчерашнего дня и стало хотеться. Потешила ее ласка людская, но знала она, что то была ласка незаслуженная, и это отравляло ее сладость. Прежнего ехидства и в помине не было, а жила она так, что чуть где в околотке беда или болезнь какая, сейчас посылают за «бабушкой Ариной», а она никому и никогда не откажет. Полюбил ее народ и уважать начал, а она уж пить стала стыдиться и водку совсем бросила. К Марье она привязалась, как ребенок к матери, во всем ее слушалась, во всем угождала, а когда ей рассказали, какую Марья от своего Евстигнея горькую чашу пила, она так и разревелась.

Но действительность грубо врывается в ее уютный мирок, когда кто-то присылает ей письмо с угрозами… Некоторым тайнам лучше оставаться в прошлом. Когда их извлекают на свет, это может привести к непредсказуемым последствиям… слушайте онлайн полную версию аудиокниги «Сети кружевницы» автора Ирина Грин на сайте электронной библиотеки MyBook. Скачивайте приложения для iOS или Android и слушайте «Сети кружевницы» где угодно даже без интернета.

Ее детство прошло в провинции в глубоко религиозной семье с деспотичным отцом, слепо следующим законам Корана.

Не выдержав диктата отца, Лейла убегает из дому в Стамбул, где оказывается втянутой в секс-индустрию. Несмотря на жестокость, царящую в мире торговли женским телом, Лейле придется через многое пройти и многое вынести, но ей удастся сохранить….

Картина «Кружевница» Тропинина

Насте было страшно говорить с женой Балашова. Ей было страшно в городской квартире, среди шелковых пыльных диванов, рассыпанной пудры, настойчивых телефонных звонков. Настя убежала. Она шла в отчаянии по величественному городу, превращенному в вооруженный лагерь. Она не замечала ни зенитных пушек на площадях, ни памятников, заваленных мешками с землей, ни вековых прохладных садов, ни торжественных зданий. Она вышла к Неве. Река несла черную воду в уровень с гранитными берегами. Вот здесь, в этой воде, должно быть, единственное избавление и от невыносимой обиды, и от любви. Настя сняла с головы старенький платок, подарок матери, и повесила его на перила. Потом она поправила тяжелые косы и поставила ногу на завиток перил.

Ее кто-то схватил за руку. Настя обернулась. Худой человек с полотерными щетками под мышкой стоял сзади. Его рабочий костюм был забрызган желтой краской. Полотер только покачал головой и сказал. Человек этот — полотер Трофимов — увел Настю к себе и сдал на руки своей жене-лифтерше, женщине шумной, решительной, презиравшей мужчин. Трофимовы приютили Настю. Она долго болела, лежала у них в каморке. Лифтерша ругала Настю, а Настя радовалась.

Радовалась, что она не обманута, и все еще надеялась увидеть Балашова. Полотера вскоре взяли в армию, и лифтерша с Настей остались одни. Когда Настя выздоровела, лифтерша устроила ее на курсы медицинских сестер. Врачи-учителя Насти — были поражены ее способностью делать перевязки, ловкостью ее тонких и сильных пальцев. Прошла осадная ленинградская зима с ее железными ночами, канонадой. Настя окончила курсы, ждала отправки на фронт и по ночам думала о Балашове, о старом отце, — он до конца жизни, должно быть, так и не поймет, зачем она ушла тайком из дому. Бранить ее не будет, все простит, но понять — не поймет. Весной Настю, наконец, отправили на фронт под Ленинград.

Девушка закончила курсы медсестёр и попала на фронт. Там она спрашивала всех о Балашове. Легенда о верной девушке Насте расходилась среди бойцов. Все завидовали неизвестному солдату. Девушка нашла батарею Балашова, но он погиб. Основная мысль рассказа — проявление самоотверженности ради любимого человека и Родины.

Алексеева, А. Урусова, Ф. Талызина, П. В 1818 году Тропинин написал портрет историка Николая Михайловича Карамзина, который был гравирован и открывал собрание сочинений писателя. Тропинин задал творческий импульс камерному портрету в московской живописи, его работы были известны всей Москве. Поэтому поклонники таланта Тропинина всё более стали просить или требовать его освобождения от крепостничества, и в 1823 году в возрасте 47 лет на Пасху Василий Андреевич получает долгожданную вольную. Граф Морков уступил давлению передовой части общества, но не хотел расставаться с Василием Андреевичем и даже предлагал ему остаться жить в своем доме, но Тропинин не согласился. Освободившись от крепостной зависимости, Василий Андреевич решил получить статус профессионального живописца. Ему шёл сорок восьмой год. Он пользовался определённой известностью и художник пишет Щукину с просьбой оказать содействие для представления своих работ в петербургскую Академию художеств. Работы он переслал в столицу. Скотникова», «Старик-нищий» и «Кружевница» Тропинин получил звание Академика. Тропининская «Кружевница» стала новым, ярким явлением в русском искусстве того времени. Наиболее точно это выразил друг художника П. Свиньин: «И знатоки, и не знатоки приходят в восхищение при взгляде на сию картину, соединяющую поистине все красоты живописного искусства: приятность кисти, правильное, счастливое освещение, колорит ясный, естественный. Сверх того в самом портрете обнаруживается душа красавицы…» Идеализированный образ «кружевницы» связывают с образом «Бедной Лизы» Карамзина, появившейся в 1792 году. Весной 1824 года он приехал в Петербург, где написал портрет профессора-медальера К. Леберехта и был удостоен звания Академика портретной живописи. Тогда же мастер показал свои картины на академической выставке. Получив признание коллег и любителей искусства, Тропинин написал свой автопортрет. Автопортрет был написан по заказу Общества и занимает особое место в ряду известных картин художника. В нём Тропинин не только объявляет о своем жизненном призвании, но и утверждает творческое кредо истинно русского художника — не случайно он показывает себя на фоне Кремля, древнего национального памятника. Василий Андреевич изобразил себя в рабочем халате, с кистями и палитрой. У художника открытое лицо, располагающего к себе человека большой внутренней силы, который оказался способным выполнить своё предназначение и сохранил верность искусству, несмотря на все перипетии своей судьбы. Картина Автопортрет с кистями и палитрой на фоне окна с видом на Кремль. Музей Тропинина и художников его времени Москва… как много в этом звуке для сердца русского слилось! С 1824 года и до конца жизни Василий Тропинин жил и работал в Москве. Не чуждаясь моды, Москва была больше привержена старине, отчётливее выговаривала по-русски. Москва, лишённая главенствующего положения столицы, всегда сохраняла важную роль в духовной жизни русских. Постепенно она сделалась противоположностью чиновному бюрократическому Петербургу. Устойчивые черты особого московского образа жизни — хлебосольство, гостеприимство, верность русским традициям — были возведены в общественном сознании в ранг качеств национального характера. Этюд Портрет Екатерины Ивановны Карзинкиной в русском наряде в интерьере. Музей Тропинина и художников его времени Неустанное портретное творчество сделало Тропинина известнейшим и ведущим портретистом древней столицы. Художник работал над портретами университетских профессоров и других знатных лиц Москвы. Выполненные им изображения видных городских сановников украшали залы Опекунского совета, Общества скаковой охоты, Сельскохозяйственного общества и других. Его кисть запечатлела целый ряд героев-победителей Отечественной войны 1812 года. Как иконографический материал они были использованы английским художником Доу при создании Военной галереи Зимнего дворца. Постепенно заслуги Тропинина как художника все больше привлекали внимание общества, и став полноправным академиком, он снял квартиру в Москве в доме на Ленивке близ Большого Каменного моста, где и был написан знаменитый портрет поэта Александра Пушкина. Себя как в зеркале я вижу, но это зеркало мне льстит Ещё в XIX веке исследователи творчества Пушкина отмечали, что «русская публика остается недовольною почти всеми портретами поэта, сделанными при его жизни». В 1827 году один из современников писал о портрете Тропинина: «Физиономия Пушкина, столь определенная, выразительная, что всякий хороший живописец может схватить её, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней понятие». Очевидно, публике хотелось видеть на портрете не только внешнее сходство, но и материальное воплощение того поэтического дара, которым обладал Александр Сергеевич. В то же время, Иван Тургенев заметил: «Отличительная черта поэзии Пушкина — изящная и умная простота, и эта именно простота должна проявляться в самом изображении поэта». Кажется, что именно этой простоте и следует в своей работе Тропинин. Так Риму, Дрездену, Парижу известен впредь мой будет вид Вообще, отличительные черты многих портретов Тропинина — это камерность, теплота и уют. Его модели подчас предстают не в мундирах и фраках, а в простой домашней одежде. Художника так и называли — «халатный живописец», а когда заказывали портрет, уточняли: «только непременно в халате». Вот и Александр Сергеевич кисти Тропинина по-домашнему растрёпан, непринужденно свободен и расслаблен. Из-под его халата виднеется ворот белой рубахи, а на шее небрежно повязан платок. Широкие складки халата, напоминая античные одеяния, создают при этом впечатление некоторой торжественности. Во всей его позе чувствуется внутреннее достоинство и гордость за своё призвание. Лёгкий разворот и застывшее импульсивное движение вносит в изображение эффект динамики: он величав и в то же время порывист. Гордо приподнятая голова направлена вправо, лицо внимательно и сосредоточенно. Взгляд широко раскрытых глаз вдохновенно устремлен вдаль. Иными словами, в этом портрете воплотилось и состояние творческого вдохновения, и внутренней собранности, и человеческой теплоты. Портрет Пушкина работы Тропинина до сих пор висит в последней квартире поэта на Мойке, 12 Всероссийский музей А. Пушкина Музей-квартира на Мойке. Помимо портретов на заказ художник писал своих друзей, приятелей и хороших знакомых. К этим дружеским работам художника относятся портреты: гравёра Е. Скотникова, владельца багетной мастерской П. Карташёва, скульптора И. Витали, гравёра Н. Уткина, любителя-гитариста П. Перед нами идиллический портрет: молодой человек приятной наружности, в распахнутом на груди халате, с гитарой в руках. Он как бы изливает в романсе чувствительность своей души, свои мечты, свою печаль или радость. В это время в обществе, в городском быту большое место стал занимать лирический романс, и этот образ как бы явился откликом на полюбившееся пение под гитару. После академической выставки художник приобрёл известность, круг его клиентов расширился. Тропинин писал портреты московских дворян, купцов, деятелей культуры. Часто это были персонажи из простонародья — люди, близкие и понятные мастеру, а также небогатые московские дворяне. Изображённая Тропининым «Женщина в окне» — героиня поэмы М. Лермонтова «Тамбовская казначейша». Каждый портрет кисти Тропинина сюжетен и демонстрирует интерес художника к будничной стороне жизни человека. Теплый колорит полотна, мягкий, естественный свет рождают ощущение реальности и создают уют и доброе настроение. Герои Тропинина привлекают своей простотой и непосредственностью, располагая к себе открытостью и задушевностью. Этот портрет был представлен Русским музеем в Москве в стенах музея Тропинина. Женщина в окне Казначейша. Русский музей, Санкт-Петербург В творчестве Тропинина периода расцвета 1820-1830-е годы наблюдается эволюция живописной манеры: колорит произведений приобретает насыщенность, форма становится более объёмной. Усиливаются жанровые мотивы, характерные для всего искусства Тропинина. С годами начинают появляться реалистические тенденции, наиболее отчётливо проявившиеся на закате творчества художника. Тщательно проработанные Тропининым детали жанрового портрета сделали из молодой девушки, занятой тяжелым кропотливым трудом, настоящую портретную модель. Художник выписал до мельчайших подробностей каждую деталь — от элементов одежды девушки до стола, за которым она работает.

Настя обернулась. Худой человек с полотерными щетками под мышкой стоял сзади. Его рабочий костюм был забрызган желтой краской. Полотер только покачал головой и сказал. Человек этот — полотер Трофимов — увел Настю к себе и сдал на руки своей жене-лифтерше, женщине шумной, решительной, презиравшей мужчин. Трофимовы приютили Настю. Она долго болела, лежала у них в каморке. Лифтерша ругала Настю, а Настя радовалась. Радовалась, что она не обманута, и все еще надеялась увидеть Балашова. Полотера вскоре взяли в армию, и лифтерша с Настей остались одни. Когда Настя выздоровела, лифтерша устроила ее на курсы медицинских сестер. Врачи-учителя Насти — были поражены ее способностью делать перевязки, ловкостью ее тонких и сильных пальцев. Прошла осадная ленинградская зима с ее железными ночами, канонадой. Настя окончила курсы, ждала отправки на фронт и по ночам думала о Балашове, о старом отце, — он до конца жизни, должно быть, так и не поймет, зачем она ушла тайком из дому. Бранить ее не будет, все простит, но понять — не поймет. Весной Настю, наконец, отправили на фронт под Ленинград. Всюду — в разбитых дворцовых парках, среди развалин, пожарищ, в блиндажах, на батареях, в перелесках и на полях она искала Балашова, спрашивала о нем. На фронте Настя встретила полотера, и болтливый этот человек рассказал бойцам из своей части о девушке северянке, ищущей на фронте любимого человека. Слух об этой девушке начал быстро расти, шириться, как легенда. Он переходил из части в часть, с одной батареи на другую. Его разносили мотоциклисты, водители машин, санитары, связисты. Бойцы завидовали неизвестному человеку, которого ищет девушка, и вспоминали своих, любимых. У каждого были они в мирной жизни, и каждый берег в душе память о них. Рассказывая друг другу о девушке северянке, бойцы меняли подробности этой истории в зависимости от силы воображения. Каждый клялся, что Настя — девушка из его родных мест. Украинцы считали ее своей, сибиряки тоже своей, рязанцы уверяли, что Настя, конечно, рязанская, и даже казахи из далеких азиатских степей говорили, что эта девушка пришла на фронт, должно быть, из Казахстана. Слух о Насте дошел и до береговой батареи, где служил Балашов.

КРУЖЕВНИЦА, Тропинин В.А.

Константин Паустовский «Кружевница Настя» На данной странице вы можете слушать онлайн бесплатно и скачать аудиокнигу "Кружевница Настя" писателя Константин Паустовский. Включайте аудиосказку и прослушивайте её на сайте в хорошем качестве. Слушать Читать Описание Рассказ написан в 1941 году от лица раненого лейтенанта, который находился в госпитале. Одна деталь в виде кружевных занавесок привлекла его внимание и натолкнула на яркие воспоминания, которыми захотелось ему поделиться. Главные герои произведения — сибирячка Настя, ленинградский художник Балашов, лейтенант-рассказчик Руднев. За год до войны Балашов поехал в северную деревню, где его на охоте случайно подстрелил лесной сторож.

Девушка «забыла» о том, что она позирует для портрета: она работает.

Только на секунду кружевница взглянула на живописца, но руки ее продолжают свое дело. Одна рука держит коклюшку, другая вкалывает булавку. Внизу картины мы видим небольшую часть работы — край того нежного, пышного, прекрасного кружева, которое десятками метров шло на костюмы придворных дам и над которыми портили зрение крепостные.

Полотер только покачал головой и сказал. Человек этот — полотер Трофимов — увел Настю к себе и сдал на руки своей жене-лифтерше, женщине шумной, решительной, презиравшей мужчин. Трофимовы приютили Настю.

Она долго болела, лежала у них в каморке. Лифтерша ругала Настю, а Настя радовалась. Радовалась, что она не обманута, и все еще надеялась увидеть Балашова. Полотера вскоре взяли в армию, и лифтерша с Настей остались одни. Когда Настя выздоровела, лифтерша устроила ее на курсы медицинских сестер. Врачи-учителя Насти — были поражены ее способностью делать перевязки, ловкостью ее тонких и сильных пальцев.

Прошла осадная ленинградская зима с ее железными ночами, канонадой. Настя окончила курсы, ждала отправки на фронт и по ночам думала о Балашове, о старом отце, — он до конца жизни, должно быть, так и не поймет, зачем она ушла тайком из дому. Бранить ее не будет, все простит, но понять — не поймет. Весной Настю, наконец, отправили на фронт под Ленинград. Всюду — в разбитых дворцовых парках, среди развалин, пожарищ, в блиндажах, на батареях, в перелесках и на полях она искала Балашова, спрашивала о нем. На фронте Настя встретила полотера, и болтливый этот человек рассказал бойцам из своей части о девушке северянке, ищущей на фронте любимого человека.

Слух об этой девушке начал быстро расти, шириться, как легенда. Он переходил из части в часть, с одной батареи на другую. Его разносили мотоциклисты, водители машин, санитары, связисты. Бойцы завидовали неизвестному человеку, которого ищет девушка, и вспоминали своих, любимых. У каждого были они в мирной жизни, и каждый берег в душе память о них. Рассказывая друг другу о девушке северянке, бойцы меняли подробности этой истории в зависимости от силы воображения.

Каждый клялся, что Настя — девушка из его родных мест. Украинцы считали ее своей, сибиряки тоже своей, рязанцы уверяли, что Настя, конечно, рязанская, и даже казахи из далеких азиатских степей говорили, что эта девушка пришла на фронт, должно быть, из Казахстана. Слух о Насте дошел и до береговой батареи, где служил Балашов. Художник, так же как и бойцы, был взволнован историей неизвестной девушки, ищущей любимого, был поражен силой ее любви. Он часто думал об этой девушке и начал завидовать тому человеку, которого она любит. Откуда он мог знать, что завидует самому себе?

В 1818 году Тропинин написал портрет историка Николая Михайловича Карамзина, который был гравирован и открывал собрание сочинений писателя. Появились заказы и от представителей купечества. Долгожданная вольная Надо сказать, что в Москве художественные выставки тогда не проводились. Культурной столицей считался Санкт-Петербург. Однако мастер быстро получил известность как хороший портретист. Особый интерес к его личности вызвали лестные строки в «Отечественных записках»: «Тропинин, крепостной человек графа Моркова.

Он также учился в Академии художеств и имеет счастливое дарование и склонность к живописи. Колорит его похож на Тицианов». Многие просвещенные и благородные люди, узнав о том, что живописец Тропинин — крепостной человек, не скрывали возмущения. Они считали своим долгом принародно требовать от Моркова предоставления свободы талантливому художнику. Есть сведения, что однажды в Английском клубе некто Дмитриев, выиграв у графа в карты крупную сумму, публично предложил ему обменять долг на вольную для Тропинина. Но Морков никак не желал лишаться личного художника… Однако в мае 1823 года барин, по всей видимости под давлением общественности, всё-таки вручает Тропинину вольную грамоту, так сказать в качестве пасхального подарка.

Вместе с ним свободу получает и жена. А вот сын Арсений станет вольным лишь через пять лет… Звание назначенного художника Морков предлагает Василию Андреевичу остаться в его графском доме и обещает похлопотать о месте в военном ведомстве. Однако художник, так долго мечтавший о полной независимости, решил жить самостоятельно. Он селится в квартире с мастерской в доме на углу улиц Ленивки и Волхонки, где проработал большую часть жизни. Именно сюда зимой 1826—27 годов приходил позировать для портрета Александр Пушкин. За эти работы он получает звание назначенного художника, дающее право на получение классного чина в табели о рангах.

Всего год спустя, в 1824-м, за «Портрет К. Леберехта» ему присваивают звание академика. О Тропинине заговорили. Купеческая Москва, подражавшая дворянской моде на портреты, загудела и повалила к новомодному художнику с заказами. Бывший крепостной стал одним из самых востребованных русских живописцев. Его работы ценились и покупались.

Карл Брюллов, отказываясь писать портреты москвичей, говорил: «У вас есть собственный превосходный художник». Душа красавицы «Кружевницу», «Гитариста» и др. Этот портрет-тип стал визитной карточкой художника. А «Кружевница» — значительное явление в живописном искусстве того времени, принесла ему славу мастера женских образов. Кроме этого полотна в 1820—1830-х годов. Тропинин написал ещё несколько работ, посвящённых труженицам-горожанкам и их кропотливому труду «Пряха», «За прошивками», «Золотошвейка».

Владимир Дружинин «Кружевница Амелия»

Кружевница Настя - Константин Паустовский Но, пожалуй, три из них выходят за рамки простого таланта, выводя своего автора на вершины более значительные: это портрет Пушкина, портрет сына художника и «Кружевница».
Е.Крюкова о книге Н.Андрияновой «Кружевница» Читаем сегодня, Радио Звезда. вский. Кружевница Настя. Читает Егор Серов.
Кружевница Настя - Константин Паустовский Автор: Паустовский Константин. Название: Кружевница Настя.
Впервые в Омске выставили «Кружевницу» Василия Тропинина Картина «Кружевница» В.А. Тропинина стала экзаменационной работой живописца для получения звания художника.

КРУЖЕВНИЦА, Тропинин В.А.

Удивительно чувственный роман, затрагивающий тонкие струны души, воспевающий дружбу, милосердие и сострадание к тем, кому повезло в жизни меньше, чем другим. Ее детство прошло в провинции в глубоко религиозной семье с деспотичным отцом, слепо следующим законам Корана. Не выдержав диктата отца, Лейла убегает из дому в Стамбул, где оказывается втянутой в секс-индустрию.

Мастерски выписана гладкая кожа её лица и рук, гармонирующая со складками шёлковой ткани, на которой плетёт кружевница. Тщательно и любовно изображён натюрморт на первом плане, состоящий из её инструментов: ножниц, коклюшек, ящика для рукоделия. Здесь проявился интерес художника к среде, окружающей человека, его одежде, привычкам. Общий оливковый тон картины сдержанно благороден, а многочисленные тонкие слои краски позволили добиться Василию Андреевичу нежного эффекта фарфоровой прозрачности. Поэтичное полотно Тропинина передаёт ощущение тепла и душевного покоя; убеждает в ценности каждого мгновения повседневного бытия.

Licensing[ edit ] This is a faithful photographic reproduction of a two-dimensional, public domain work of art. This work is in the public domain in the United States because it was published or registered with the U.

Copyright Office before January 1, 1929.

Прошло светлое лето, прошла сырая и горькая осень, но Балашов не возвращался. Нетерпеливое радостное ожидание сменилось у Насти тревогой, отчаянием, стыдом. По деревне уже шептались, что жених ее обманул. Но Настя не верила этому. Она была убеждена, что с Балашовым случилось несчастье. Весна принесла новые муки.

Пришла она поздно, тянулась очень долго. Реки широко разлились и все никак не хотели входить в берега. Только в начале июня прошел мимо деревушки, не останавливаясь, первый пароход. Настя решила тайком от отца бежать в Ленинград и разыскать там Балашова. Она ушла ночью из деревушки. Через два дня она дошла до железной дороги и узнала на станции, что утром этого дня началась война. Через огромную грозную страну никогда не видавшая поезда крестьянская девушка добралась до Ленинграда и разыскала квартиру Балашова.

Насте отворила дверь жена Балашова, худая женщина в пижаме, с папироской в зубах. Она с недоумением осмотрела Настю и сказала, что Балашова нет дома. Он на фронте под Ленинградом. Настя узнала правду Балашов был женат. Значит, он обманул ее, насмеялся над ее любовью. Насте было страшно говорить с женой Балашова. Ей было страшно в городской квартире, среди шелковых пыльных диванов, рассыпанной пудры, настойчивых телефонных звонков.

Настя убежала. Она шла в отчаянии по величественному городу, превращенному в вооруженный лагерь. Она не замечала ни зенитных пушек на площадях, ни памятников, заваленных мешками с землей, ни вековых прохладных садов, ни торжественных зданий.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий