Фото — Виктор Дмитриев. Решение «Дикой утки» строится на введении второго плана — фильма, снятого студией «Гамма» с теми же актерами, но в других декорациях. 9. Произведение. В. Розов «Дикая утка». Л. Латьева «Моя война. Записки рогатой девочки. Новостная картина 15 июня в предыдущие годы была довольно насыщенной. В Рязанской области выявлено еще 49 случаев заражения коронавирусной инфекцией (2020). В Рязани прокурор подал в суд на владельцев озера «Дикая утка» (2019). Рязань Дейнего Виктор. «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» В тексте поднята нравственная проблема человека и природы.
Виктор Розов «Дикая утка»
Они лежали на барже, на которой я эвакуировался из Махачкалы через Каспийское море, и по этим самым трубам я, как акробат, ходил на костылях. Чего только не бывает на свете! Милая моя Волга, давшая мне столько детского счастья! В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге.
Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки.
Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок. Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход.
В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят. Махнули флажком — едем.
Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка.
Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо. Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней.
Трупов на воде все больше и больше. Сожженные селения попадаются все чаще и чаще. Разбитые баржи, пароходы тоже. У всех одна мысль: попадет в нас или не попадет.
Едем медленно, крадучись. Вон еще один пароход прибился к берегу. До чего же черен бывший белый красавец! Вот уж поистине сгорел в дым.
Ни одного стекла в окнах, только зияют чернеющие проемы. Один остов. Крупно не повезло кому-то. Проезжаем ближе, и я читаю дугообразную надпись над колесом: «Коммунистка».
В главу моих воспоминаний можно было бы вписать и эту страничку. Много-много лет спустя я попал в Казань и захотел побывать на могиле Лобачевского. Как-то нехорошо быть в Казани и не пойти к этой могиле. Мы нашли памятник великому русскому математику, поклонились ему и уж направились к выходу, как мое внимание привлекла большая группа однообразных могил с пирамидками, на вершинах которых были прикреплены пятиконечные красные звезды, будто елочные украшения.
Я спросил своих друзей-казанцев, чьи это могилы. Опять я испытал прикосновение чего-то холодного. Прилетела мысль: вот тут, на этом самом месте, мог бы лежать и я. Но я выжил и живу.
Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Возвращение к главе «Я счастливый человек» Мне выпало на долю тяжелое ранение и госпиталь. А я говорю судьбе: «Спасибо!
Нет, не то, совсем не то. Мало ли что скажут! Моя жизнь. Как хочу, так ее и осмысляю, так и чувствую.
А уж вы, те, кто «скажет», чувствуйте свою, как вам будет угодно. Карточки на хлеб и продукты отменили только в декабре 1947-го. И переменили деньги, уменьшили в десять раз. Не переменили только мелочь.
Занятно было. Проснулись мы с женой утром. Она мне говорит: — У нас мелочь есть, сходи в магазин. Может быть, что-нибудь купишь.
Мелочь у нас действительно была. Богатые копят крупные деньги, бедные — мелочь. Потряс я разные коробочки и натряс что-то рублей около пяти. Пошел в молочную на Метростроевской улице.
В этой молочной вчера, кроме суфле, лярда, маргогусалина, ничего не было. Пустые грязные полки. А тут вхожу, на сверкающем прилавке бруски масла — белого, желтого, шоколадного, сгущенное молоко в банках с синими этикетками, красные и янтарные головки сыра, творог, сметана. Глазам больно.
И народу — никого. Денег-то новых еще не выдавали. Один-два-три человека, кроме меня, с мелочью. Стоим разглядываем все эти годами не виданные чудеса в решете.
И все без карточек, свободно. Когда-то десятилетним мальчиком так же стоял я в Костроме у магазина «Крым». Живя в Ветлуге, я и в глаза не видел никогда апельсинов, лимонов, мандаринов, и яблок-то был один сорт — анисовые. И вот в первые же дни нэпа одна женщина открыла торговлю фруктами на Советской улице, тогда она называлась — Русина.
Стоял я у витрины, где горками были выложены оранжевые пупырчатые апельсины, золотые лимоны, румяные крымские яблоки, и каждое выглядывало из нежной тонюсенькой бумажки как из чашечки. Любовался я этими невиданными плодами рая, но ни на одно мгновение не возникало у меня желания попробовать их, ощутить на вкус. Это было настолько за гранью, что такой грешной мысли и в голову не могло прийти. Но любовался долго.
Стоял на тротуаре у витрины и наслаждался. Бывало, играю во дворе, а потом сам себе скажу: «Пройдусь до «Крыма», полюбуюсь». Шел, смотрел. Я вообще люблю глазеть на витрины, осматривать рынки, любопытствовать, что делают руки человеческие, что есть в природе.
Когда впервые попал в Лондон, я осмотрел все рынки — рыбный, птичий, мясной, цветочный, овощной, фруктовый. И каждый — поэма. Боюсь, меня сейчас совсем унесет в сторону — начну рассказывать об этих базарах, пахнущих то морем, то розами, то ананасами. А я ведь еще не определил, сколько мне лет.
Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей. Принес все в келью, и мы, повизгивая от восторга, принялись за этот по-настоящему первый послевоенный мирный утренний чай. Многое было и потом, после сорок седьмого, но уж эти годы я не буду считать. Честно — год за год, потому что и мир, и не голод, а уж всякие нелады буду считать неладами мирного времени.
Даже тридцать седьмые и сорок восьмые годы не посчитаю вдвойне, хотя для многих они обернулись десятилетиями, а то и вечностью. Итак, по самому скромному подсчету, мне около ста лет. Но, кажется, после того как я вскользь, так сказать, кстати рассказал о своей жизни, вы бы сами дали мне и побольше. Но, в конце концов, я же говорил: разве дело в счете?
И уж конечно Боже сохрани думать, будто я чувствую себя стариком. Нет, старость — это тоже не арифметика. Не всякая электрокардиограмма, энцефалограмма и анализ мочи ее показывают.
Мне хотелось провалиться в сон. И я провалился. Долго ли, коротко ли я спал, не знаю, не чувствовал. Спал беспробудно, без снов. Когда проснулся, не хотел открыть глаза, боялся их открыть. Во сне было хорошо, во сне ничего не было, а сейчас — открою, и снова начнется ад. Медленно и лениво открываю. Поезд стоит на полустанке. И первое, что я увидел за окном, — ветку цветущего миндаля. А потом — яркую зелень деревьев, голубое небо и беспредельную синеву моря. Это было так сверкающе прекрасно, что мне показалось — я проснулся в другом мире. В мгновение ока — нет, я даже не успел сделать этого мгновения оком — какая-то высочайшая волна радости окатила меня с головы до ног и подняла ввысь. Я услышал голоса своих товарищей, смех. Мне сделалось милым все — и вагон, и друзья, и их смех, и это счастье за окном: цветы, небо, море. Вся моя черная хандра, вся тяжесть невзгод — все исчезло, как по взмаху волшебной палочки. Я снова сделался счастливым. Меня просто распирало счастье! И я чувствовал — это не на минуту, не на день, это уже навсегда. Такое полное и глубокое постижение жизни, ощущение, что ты сам и есть вся жизнь, часть всего мира — и часть, и целое, — бывало со мной редко, но пронизывало всего насквозь и надолго. Первый раз это случилось, когда я однажды днем шел по Гоголевскому бульвару и в меня, как в мальчика Кая из сказки Андерсена «Снежная королева», вдруг влетел осколок волшебного зеркала — только доброго волшебного зеркала. Я даже остановился, опешил. В одно мгновение я испытал невыразимое счастье всей жизни. Именно это повторилось при встрече с Кавказом. Таким образом, предвоенные дни сделались днями радости. Красота Кавказа, да еще цветущего, майского, сама по себе, без всяких причин и поводов, — радость. В голове беспрерывно вертелись строки то из одного, то из другого стихотворения: «Кавказ подо мною. Один в вышине…», «И над вершинами Кавказа изгнанник рая пролетал…», «Вокруг меня цвел Божий сад, растений радужных наряд…», «Налево магнолия, направо глициния…» Это уже, кажется, о Крыме, но не все ли равно, так подходит! И даже в приступе радости сам сочинял: Я сегодня чище чайки, серебристей, чем полтинник. От ботинок и до майки бел, как будто именинник… Из Сочи театр переехал в Кисловодск. Моря нет, все не так пышно, но тоже поглотило целиком своей мягкостью и величием. А тут еще рядом Пятигорск, овеянный Лермонтовым. И сверх того: незадолго до 22 июня на труппе прочли веселую, даже блестящую комедию в стихах — «Давным-давно» Александра Гладкова. Тоже приятно. Бабанова будет играть Шурочку Азарову, Лукьянов — Ржевского. Мы, молодежь, всегда взволнованно переживали выпуск спектакля — от читки пьесы до премьеры. Все отлично! Тут бы написать: и вдруг все переменилось, началась война. Пожалуй, первое чувство, которое я испытал, когда услышал о начале войны, — острое любопытство, как перед ожиданием какого-то грандиозного представления: что-то теперь будет, ай как интересно! Глаза мои раскрылись шире в ожидании. Я увидел, как в первые же часы люди стали быстрее ходить по улицам, почти бегать. Возникло всеобщее возбуждение. Мы, молодежь театра, тоже были взвинчены, возбуждены. Огромной шумной и веселой компанией мы ринулись в кафе-мороженое отмечать это совершившееся, но невидимое всем нам событие. Мы хохотали, острили, дурачились и закончили «торжество» тем, что разлили в высокие металлические вазочки из-под мороженого шампанское и с криками «ура! Назовите это мальчишеством, глупостью, идиотизмом, как хотите, но это было так. Именно это теперь меня и поражает, потому что сейчас, когда мне много лет, когда у меня семья, когда я знаю, заряд какой разрушительной силы кроется в слове «война», я бы не побежал в кафе, я бы не дурачился, не смеялся, а, обхватив голову руками, мучительно думал: как спасти детей? Но тогда эта-то необычайность — началась война! Вроде повезло. Вечером 22 июня мы играли спектакль в Пятигорске. Казалось, все на своем месте. Актеры надевают нарядные испанские костюмы шла «Собака на сене» Лопе де Вега , гримируются, бутафоры раскладывают по местам необходимые вещи, стучат молотками рабочие сцены, в зрительном зале сверкают зажженные люстры… Но мы полны любопытства: придет зритель в театр или не придет в этот странный и непонятный день? Всегда было набито битком. Третий звонок, постепенно гаснет свет в зале. Смотрю в щелку. Пустых мест около половины. И эти пустые стулья почему-то вселяют в душу тревогу. Первая тревога. Спектакль идет как-то необычно. Те же слова, те же мизансцены. Но все вдруг обретает какую-то бессмысленность. Началась война, а тут какая-то графиня де Бельфлор занимается глупостями: можно ей любить своего секретаря Теодоро или не можно, уронит это ее графскую честь или не уронит. Ну, кому до этого дело? Началась война! Играем — и какое-то чувство стыда. После окончания спектакля, разгримировавшись, выходим из театра и… попадаем в кромешную тьму. Что такое? Почему не горят веселые вечерние огни Пятигорска? Приказ: свет в городах не включать — вражеские летчики ничего не должны видеть, если окажутся над городом. Война идет где-то там, за тридевять земель, за тысячи километров от нас, но дыхание ее сразу же дошло сюда, до тихих, божественных Минеральных Вод. Тревога номер два. Шаримся в темноте, держась за руки и окликая друг друга. Южные ночи черны.
Я прошел огонь, теперь прохожу воду. Кстати замечу, потом прошел и медные трубы. Они лежали на барже, на которой я эвакуировался из Махачкалы через Каспийское море, и по этим самым трубам я, как акробат, ходил на костылях. Чего только не бывает на свете! Милая моя Волга, давшая мне столько детского счастья! В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге. Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки. Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок. Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход. В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят. Махнули флажком — едем. Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка. Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо. Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней. Трупов на воде все больше и больше. Сожженные селения попадаются все чаще и чаще. Разбитые баржи, пароходы тоже. У всех одна мысль: попадет в нас или не попадет. Едем медленно, крадучись. Вон еще один пароход прибился к берегу. До чего же черен бывший белый красавец! Вот уж поистине сгорел в дым. Ни одного стекла в окнах, только зияют чернеющие проемы. Один остов. Крупно не повезло кому-то. Проезжаем ближе, и я читаю дугообразную надпись над колесом: «Коммунистка». В главу моих воспоминаний можно было бы вписать и эту страничку. Много-много лет спустя я попал в Казань и захотел побывать на могиле Лобачевского. Как-то нехорошо быть в Казани и не пойти к этой могиле. Мы нашли памятник великому русскому математику, поклонились ему и уж направились к выходу, как мое внимание привлекла большая группа однообразных могил с пирамидками, на вершинах которых были прикреплены пятиконечные красные звезды, будто елочные украшения. Я спросил своих друзей-казанцев, чьи это могилы. Опять я испытал прикосновение чего-то холодного. Прилетела мысль: вот тут, на этом самом месте, мог бы лежать и я. Но я выжил и живу. Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Возвращение к главе «Я счастливый человек» Мне выпало на долю тяжелое ранение и госпиталь. А я говорю судьбе: «Спасибо! Нет, не то, совсем не то. Мало ли что скажут! Моя жизнь. Как хочу, так ее и осмысляю, так и чувствую. А уж вы, те, кто «скажет», чувствуйте свою, как вам будет угодно. Карточки на хлеб и продукты отменили только в декабре 1947-го. И переменили деньги, уменьшили в десять раз. Не переменили только мелочь. Занятно было. Проснулись мы с женой утром. Она мне говорит: — У нас мелочь есть, сходи в магазин. Может быть, что-нибудь купишь. Мелочь у нас действительно была. Богатые копят крупные деньги, бедные — мелочь. Потряс я разные коробочки и натряс что-то рублей около пяти. Пошел в молочную на Метростроевской улице. В этой молочной вчера, кроме суфле, лярда, маргогусалина, ничего не было. Пустые грязные полки. А тут вхожу, на сверкающем прилавке бруски масла — белого, желтого, шоколадного, сгущенное молоко в банках с синими этикетками, красные и янтарные головки сыра, творог, сметана. Глазам больно. И народу — никого. Денег-то новых еще не выдавали. Один-два-три человека, кроме меня, с мелочью. Стоим разглядываем все эти годами не виданные чудеса в решете. И все без карточек, свободно. Когда-то десятилетним мальчиком так же стоял я в Костроме у магазина «Крым». Живя в Ветлуге, я и в глаза не видел никогда апельсинов, лимонов, мандаринов, и яблок-то был один сорт — анисовые. И вот в первые же дни нэпа одна женщина открыла торговлю фруктами на Советской улице, тогда она называлась — Русина. Стоял я у витрины, где горками были выложены оранжевые пупырчатые апельсины, золотые лимоны, румяные крымские яблоки, и каждое выглядывало из нежной тонюсенькой бумажки как из чашечки. Любовался я этими невиданными плодами рая, но ни на одно мгновение не возникало у меня желания попробовать их, ощутить на вкус. Это было настолько за гранью, что такой грешной мысли и в голову не могло прийти. Но любовался долго. Стоял на тротуаре у витрины и наслаждался. Бывало, играю во дворе, а потом сам себе скажу: «Пройдусь до «Крыма», полюбуюсь». Шел, смотрел. Я вообще люблю глазеть на витрины, осматривать рынки, любопытствовать, что делают руки человеческие, что есть в природе. Когда впервые попал в Лондон, я осмотрел все рынки — рыбный, птичий, мясной, цветочный, овощной, фруктовый. И каждый — поэма. Боюсь, меня сейчас совсем унесет в сторону — начну рассказывать об этих базарах, пахнущих то морем, то розами, то ананасами. А я ведь еще не определил, сколько мне лет. Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей. Принес все в келью, и мы, повизгивая от восторга, принялись за этот по-настоящему первый послевоенный мирный утренний чай. Многое было и потом, после сорок седьмого, но уж эти годы я не буду считать. Честно — год за год, потому что и мир, и не голод, а уж всякие нелады буду считать неладами мирного времени. Даже тридцать седьмые и сорок восьмые годы не посчитаю вдвойне, хотя для многих они обернулись десятилетиями, а то и вечностью. Итак, по самому скромному подсчету, мне около ста лет. Но, кажется, после того как я вскользь, так сказать, кстати рассказал о своей жизни, вы бы сами дали мне и побольше. Но, в конце концов, я же говорил: разве дело в счете?
Оценки работ защищаются от накруток и занижения Описание «Дикий» Родители детей от 6 и до... Мы, зрители Театра Дождей, с большим удовольствием выдвигаем на премию спектакль «Дикий» по пьесе В. Синакевича которая, в свою очередь, написана по мотивам сказки Ганса Христиана Андерсена «Гадкий утенок». Это один из наших самых любимых семейных спектаклей с бесконечным количеством заложенных в постановку смыслов. Спектакль можно смотреть и взрослым без детей. За детским сюжетом скрываются глубинные смыслы, то, что волнует многих людей и то, что мы ищем всю жизнь.
Дикая утка
- Кудашова Елизавета.Виктор Розов. Дикая утка (из цикла Прикосновение к войне). - видео
- «Дикая утка » в театре «Красный факел»
- Сочинение по тексту виктора розова дикая утка - Рефераты и сочинения для учащихся
- Видео - Творчество |
Самая летящая книга о войне
Развязывает медленно, деловито, осторожно. Развязал и бережно достал оттуда маленький замусоленный кусочек сахара. Спасибо тебе, милый солдат! Жив ли ты, хорошо ли тебе, если жив? Хорошо бы — хорошо! Судьба 18 июля 1942 года я выписываюсь из казанского госпиталя. А я не только в гимнастерке — в шинели. За плечами вещевой мешок, руки на костылях.
Пот струйками бежит по лицу, стекает за воротник вдоль всего тела. Доскакал до трамвая и еду к пристани через весь город по дамбе. Это теперь красавица Волга вплыла в Казань и берега ее оделись в камень, а тогда… Трамвай битком набит людьми, отчего жара еще нестерпимее. Кажется, едешь бесконечно. Слез с трамвая, иду к пароходам. Их два, и оба идут на Астрахань. Туда-то мне и надо.
Стою на обрыве и решаю вопрос. Если пойду на «Коммунистку», уеду через тридцать минут. Если на «Гражданку» — она отходит только вечером. Но до «Коммунистки» надо идти метров триста. Я еще никогда так долго не ходил на костылях и вообще почти год не ходил. Сил нет, и слабость выбирает «Гражданку». Костыли вязнут в песке.
Вот они стучат по мосткам, и вот я на пароходе. Уж плыл бы и плыл». Однако к вечеру и мы тронулись. Я прошел огонь, теперь прохожу воду. Кстати замечу, потом прошел и медные трубы. Они лежали на барже, на которой я эвакуировался из Махачкалы через Каспийское море, и по этим самым трубам я, как акробат, ходил на костылях. Чего только не бывает на свете!
Милая моя Волга, давшая мне столько детского счастья! В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге. Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки.
Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок. Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход. В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят.
Махнули флажком — едем. Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка. Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо.
Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней. Трупов на воде все больше и больше. Сожженные селения попадаются все чаще и чаще. Разбитые баржи, пароходы тоже. У всех одна мысль: попадет в нас или не попадет. Едем медленно, крадучись.
Вон еще один пароход прибился к берегу. До чего же черен бывший белый красавец! Вот уж поистине сгорел в дым. Ни одного стекла в окнах, только зияют чернеющие проемы. Один остов. Крупно не повезло кому-то. Проезжаем ближе, и я читаю дугообразную надпись над колесом: «Коммунистка».
В главу моих воспоминаний можно было бы вписать и эту страничку. Много-много лет спустя я попал в Казань и захотел побывать на могиле Лобачевского. Как-то нехорошо быть в Казани и не пойти к этой могиле. Мы нашли памятник великому русскому математику, поклонились ему и уж направились к выходу, как мое внимание привлекла большая группа однообразных могил с пирамидками, на вершинах которых были прикреплены пятиконечные красные звезды, будто елочные украшения. Я спросил своих друзей-казанцев, чьи это могилы. Опять я испытал прикосновение чего-то холодного. Прилетела мысль: вот тут, на этом самом месте, мог бы лежать и я.
Но я выжил и живу. Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Возвращение к главе «Я счастливый человек» Мне выпало на долю тяжелое ранение и госпиталь. А я говорю судьбе: «Спасибо! Нет, не то, совсем не то. Мало ли что скажут!
Моя жизнь. Как хочу, так ее и осмысляю, так и чувствую. А уж вы, те, кто «скажет», чувствуйте свою, как вам будет угодно. Карточки на хлеб и продукты отменили только в декабре 1947-го. И переменили деньги, уменьшили в десять раз. Не переменили только мелочь. Занятно было.
Проснулись мы с женой утром. Она мне говорит: — У нас мелочь есть, сходи в магазин. Может быть, что-нибудь купишь. Мелочь у нас действительно была. Богатые копят крупные деньги, бедные — мелочь. Потряс я разные коробочки и натряс что-то рублей около пяти. Пошел в молочную на Метростроевской улице.
В этой молочной вчера, кроме суфле, лярда, маргогусалина, ничего не было. Пустые грязные полки. А тут вхожу, на сверкающем прилавке бруски масла — белого, желтого, шоколадного, сгущенное молоко в банках с синими этикетками, красные и янтарные головки сыра, творог, сметана. Глазам больно. И народу — никого. Денег-то новых еще не выдавали. Один-два-три человека, кроме меня, с мелочью.
Рассуждения Виктора Сергеевича Розова о вере в людей приводят нас к пониманию позиции автора. Он считает, что люди «способны к состраданию и великодушию». С позицией автора нельзя не согласиться. Действительно, каким бы ни был человек, в трудной жизненной ситуации он проявит сострадание к другим, будь то товарищи или братья меньшие. Ведь самое при любых обстоятельствах, не взирая на собственные интересы, порой даже откладывая нужды, главное оставаться гуманным, милосердным.
Вот их отрывки, уцелевшие в памяти: Я рaспят на больничной койке По воле трех слепых старух. А за окном на белой койке Летит зима, теряя пух... Жаль, что я растерял все листочки, любопытно было бы их перечесть. Не как стихи, а как свидетельства выздоровления». А я не только в гимнастерке — в шинели. За плечами вещевой мешок, руки на костылях... В середине 1942 года Виктор Розов приехал к отцу в Кострому. Позже поступил в Московский литературный институт на заочное отделение по специальности драматургия. В институт приезжал только на сессии, поскольку был еще слаб после ранения и не освоился с костылями. Учение в институте получилось двухступенчатым. В начале учебы, будучи в Костроме, он написал пьесу «Вечно живые», которую поставил Костромской театр, а позже в Москве — театр «Современник». Потом по просьбе режиссера М. Калатозова он написал по этой пьесе сценарий фильма «Летят журавли», ставший таким любимым зрителями и знаменитым на весь мир. Проучившись два с половиной года в институте, он уехал в Алма-Ату по приглашению Наталии Сац, помочь ей в организации театра для детей и юношества Казахстана. Вернувшись в Москву, пожалел о том, что бросил занятия, но учиться не стал — важнее была борьба за жизнь. И только позднее, когда шла его первая пьеса, он попросил разрешения вернуться на 3-й курс, и окончил институт в 1953 году. В качестве дипломной работы В. Розов представил пьесу «Страницы жизни», которая тогда уже репетировалась в Центральном детском театре. А параллельно с учебой приходилось работать. Позже театр распался, и он вынужден был искать другой. За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким. Война шла к концу, возвращались из эвакуации театры столицы, и этот театр ликвидировался сам собой. Розов опять остался без работы. И вот тут-то и пришло приглашение от Наталии Сац, из-за которого пришлось временно прервать учебу. В начале 1949 года он написал пьесу «Ее друзья».
Два мира, две правды. Одна, построенная на голых фактах, другая — субъективная, своя у каждого из героев. Есть ли среди них самая верная истина и нужно ли её искать? О секретах прошлого, лжи во благо и добре, которое может стать роковым: премьера семейной драмы, вечных тем на новый лад состоялась.
''Живая Классика '' Выступает Дмитриев Вячеслав с прозой Дикая утка. Писатель Виктор Розов
Утка лысуха нырок. Утка описание для детей. Сообщение о утках. Презентация утка кряква. Утка акварелью. Утку акварелью поэтапно. Картинка утки акварель. Утка какого цвета красить. Утка кряква самец. Дикая утка кряква самка. Кряква селезень.
Лайсанская кряква. Речная кряква. Кряква Дикая Речная. Утка кряква селезень. Утка кряква спаривание. Аргентинский Озерный селезень. Кряква линька утки. Селезень аргентинской утки. Розов драматург. Утки Костромы.
Костромская уточка. Скопление Дикая утка. Дикие утки Башкирии. Водоплавающие птицы Башкирии. Редкие утки. Утка Дикая в Башкирии. Утка кряква Дикая утка?. Утка кряква перелётная птица. Среда обитания утки кряквы. Гусь охрана.
Утка кряква Гусь. Водоплавающие птицы утки кряквы. Водоплавающие птицы кряква. Чубарая утка. Огарь кряква гибрид. Чубарый селезень. Вечно живые книга. Пьеса вечно живые. Вечно живые розов. Книга Розова вечно живые.
Джимейл почта фото утки дикого. Утки jpg. Турпан утка в Забайкалье. Кряква Забайкальская утка. Дикие утки Забайкальского края. Андская утка. Пепельные Дикие утки. Дикая утка пепельного окраса. Уточки Кальмиус. Дикая утка Кабардинка.
Красавица уточка! А мы — грубые, пропыленные, нечисто выбритые, голодные. Все залюбовались красавицей. И произошло чудо, как в доброй сказке. Кто-то просто произнес: — Отпустим! Было брошено несколько логических реплик, вроде: «Что толку, нас восемь человек, а она такая маленькая», «Еще возиться! И, уже ничем не покрывая, Борис бережно понес утку обратно. Вернувшись, сказал: — Я ее в воду пустил.
А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел.
Когда скандал утих, имя Кулябина так громко на всю страну уже не гремело. Между тем в 2017 году его «Три сестры» получили главную театральную премию страны «Золотая маска». Постановка вышла такая, что Чехов даже не узнал бы: герои общаются на языке жестов.
В копилке работ того же Кулябина - KILL, спектакль, благодаря которому в фойе «Красного факела» появилась кровавая инсталляция. В общем, вы поняли: просто так взять пьесы и вручить актерам слова - не метод этого режиссера. Он норовит делать спектакли с огоньком, с чудинкой. Кому-то это нравится, кому-то - нет, но то, что такой подход в клочья разрывает все шаблоны, - факт. И вот режиссер взялся за «Дикую утку».
Если вы не знакомы с драмой Генрика Ибсена, попробуем рассказать коротко и без деталей, чтобы не вышел спойлер. Главный герой однажды узнает, что его привычная жизнь - сплошной обман. И жена за него вышла не по любви, и дочка-инвалид родилась неслучайно… В общем, шок, потрясение и сплошное «Пусть говорят». Герой еще одна деталь постоянно снимает дочь на камеру. С одной стороны, именно этот ритуал помогает девушке с особенностями развития общаться.
С другой стороны, отец намерен сделать из съемок полноценный фильм.
Федеральное агентство водных ресурсов внесло озеро в государственный водный реестр и признали озером. Согласно водному кодексу, озеро не может находиться в частной собственности и любые работы на территории озера могут производится только с санкции Правительства Рязанской области. Более того, на «Дикой утке» обнаружили шесть видов птиц из Красной книги Рязанской области. Активисты Народного Фронта направили письма в природоохранную прокуратуру и зампреду правительства региона Дмитрию Филиппову с просьбой отреагировать на произошедшее и взять ситуацию под личный контроль.
"Дикая утка" вышла на сцену "Красного факела". Почему труппа готовилась к премьере в квартире?
Тексты для заучивания наизусть на конкурс «Живая классика» Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» Кормили плохо, вечно хотелось есть. Марина Дружинина «Лекарство от контрольной» Классный выдался денёк! ( «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»). Виктор Розов "Дикая утка" читает Ухина Марина. 492 Коротков Григорий В Розов Дикая утка x264 Скачать.
Виктор Розов - Удивление перед жизнью краткое содержание
- Результаты конкурсов для детей (жюри)
- Похожие презентации
- Что еще почитать
- Разделы сочинений:
- Сочинение на тему По тексту В.С. Розова «Дикая утка» (ЕГЭ по русскому)
Виктор Розов «Дикая утка»
Ученик 7а класса Всеволожского центра образования Глеб Кудрявцев эмоционально и прочувствованно прочитал на конкурсе рассказ Виктора Розова «Дикая утка». Новости и СМИ. Обучение. Подкасты. Рязанское отделение ОНФ отреагировало на информацию о несанкционированной засыпке озера «Дикая утка».
Виктор Розов Дикая Утка Читать
Log in to follow creators, like videos, and view comments. 9. Произведение. В. Розов «Дикая утка». Л. Латьева «Моя война. Записки рогатой девочки. Ученик 7а класса Всеволожского центра образования Глеб Кудрявцев эмоционально и прочувствованно прочитал на конкурсе рассказ Виктора Розова «Дикая утка».
Интересные факты / почему стоит послушать?
- Авторизация
- Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания
- Авторизация
- Виктор Розов «Дикая утка»
- Курсы валюты:
В. Розов "Дикая утка"(читает Турбуева Екатерина)
"Дикую утку". Драма норвежского автора Генрика Ибсена заставляет задуматься, что лучше в семейных отношениях - горькая правда или неведение. Виктор Розов дикая утка из цикла Прикосновение к войне читает Григорьев 3. Разворачивает гимнастерку, и в ней живая дикая утка. *Розов Виктор Сергеевич (1913 – 2004) – драматург, сценарист, автор около 20 пьес в жанре социально-психологической драмы. Премьера спектакля «Дикая утка» в Красном факеле прошла на фоне ковидных ограничений.