У фанатиков этой песни, и Михаила Шуфутинского в целом, когда наступает этот Шуфутинов День (Третье Сентября, начало: Второго Сентября (По понятным причинам)), устроенный по этой песни, то они плевать хотели на то, какие исторические праздники заложены в эти два дня. В 2019 году ставшему культурным феноменом шлягеру Михаила Шуфутинского «Третье сентября» исполняется 26 лет. Певец Михаил Шуфутинский назвал глупостью запрет администрации соцсети «ВКонтакте» на шутки про 3 сентября. 15 марта 2024 в ККЗ Пенза прошел концерт Михаила Шуфутинского. Новости - Михаил Шуфутинский выпустил ремикс нашумевшего хита.
🎼 История песни «3 сентября» Михаила Шуфутинского
Заслуженный артист РФ Михаил Шуфутинский рассказал Москве 24, как относится к повышенному вниманию к хиту «3 сентября». Вице-спикер Госдумы Борис Чернышов (ЛДПР) 3 сентября обратился к министру культуры России Ольге Любимовой с просьбой присвоить звание народного артиста Михаилу Шуфутинскому — автору всенародной любимой песни «3 сентября». О том, как и почему «Третье сентября» стало хитом, рассказал Михаил Шуфутинский в программе «Легенды» на канале RTVI. Каждую осень песня Михаила Шуфутинского «Третье сентября» взрывает все хит-парады.
3-е сентября
На фото я твое взгляну, и снова третье сентября», — эти знаменитые строчки Михаил Шуфутинский впервые исполнил 26 лет назад, в 1993 году. When did Михаил Шуфутинский (Mikhail Shufutinsky) release “Третье сентября (September 3rd)”? На фото я твое взгляну, и снова третье сентября», — эти знаменитые строчки Михаил Шуфутинский впервые исполнил 26 лет назад, в 1993 году. Фотографии из репортажа РИА Новости 03.09.2023: Концерт Михаила Шуфутинского " И снова 3 сентября" | Больше фото в банке визуального контента медиагруппы «Россия сегодня». На видео люди хором исполняют песню Михаила Шуфутинского «Третье сентября» и переворачивают огромный календарь, стоя под рябиной.
Миф о глубоком смысле
- Михаил Шуфутинский — о песне «Третье сентября»
- Шуфутинский рассказал, что произошло в его жизни 3 сентября
- 🎼 История песни «3 сентября» Михаила Шуфутинского
- Шуфутинского обижает популярность песни «Третье сентября»
- Песня 3 сентября: история, значение и мемы
- Феномен популярности песни «Третье сентября» в интернете
Михаил Шуфутинский о том, как стал человеком-мемом
3 сентября 1995 года у Михаила Шуфутинского родился внук. Михаил Шуфутинский рассказал о том, как появился хит Третье сентября, а также о своем отношении к мемам о песне. 3 сентября Михаил Шуфутинский 30 августа 2023 г. Прослушать отрывки. Известный шансонье Михаил Шуфутинский рассказал, что на протяжении долго времени не исполнял свой хит «3 сентября», который вышел в 1994 году. 3 сентября 1995 года у Михаила Шуфутинского родился внук. Культура - 3 сентября 2023 - Новости Екатеринбурга -
Михаил Шуфутинский отметит «Третье сентября» в Кремле
Потом слава мемов на песню пошла по нарастающей. Осенью 2013 года на просторах Рунета стали широко тиражироваться картинка и цитаты из песни. Певец рад обрушившейся на него популярности. Он рассказал, что песня "Третье сентября" никогда ему не надоест.
Он также поблагодарил всех слушателей за теплое и доброе отношение. Певец добавил, что хорошо воспринимает популярность в соцсетях, пришедшую благодаря этому хиту, и призвал накануне всех поклонников этого хита переворачивать календарь.
Он сидит за гигантским столом на венском стуле. Каждый год 3 сентября в соцсетях начинаются массовые гуляния. Ведь всем теперь известно: наступил день прощания. Кроме того, именно в этот день каждый год горят костры рябин, а лирический герой песни Михаила Шуфутинского остаётся совсем один.
По словам исполнителя, ни второго, ни третьего сентября у него не произошло ничего особенного. А вот и полный текст самой известной песни Михаила Шуфутинского: Всё не то, всё не так, ты мой друг, я твой враг Как же так всё у нас с тобою? Был апрель, и в любви мы клялись, но, увы Пролетел жёлтый лист по бульварам Москвы Третье сентября — день прощанья День, когда горят костры рябин Как костры, горят обещания В день, когда я совсем один Я календарь переверну — и снова третье сентября На фото я твоё взгляну — и снова третье сентября Но почему, но почему расстаться всё же нам пришлось? Ведь было всё у нас всерьёз второго сентября Но почему, но почему расстаться всё же нам пришлось?
Ведь было всё у нас всерьёз второго сентября Журавлей белый клин, твоя дочь и мой сын Все хотят теплоты и ласки Мы в любовь, как в игру на холодном ветру Поиграли с тобой, но пришёл сам собой Третье сентября — день прощанья День, когда горят костры рябин Как костры, горят обещания В день, когда я совсем один Я календарь переверну — и снова третье сентября На фото я твоё взгляну — и снова третье сентября Но почему, но почему расстаться всё же нам пришлось?
Как песня бывает разной. У нас есть французский шансон и любой другой. Российский шансон вполне имеет под собой определенные корни, но не русский шансон.
В музыку, которая сегодня называется шансоном, влились разные культуры. Там и молдавское звучание, и еврейское, одесское, и какие-то моменты чисто русской кварто-квинтовой музыкальной фактуры. Поэтому я бы назвал это российский шансон, который на территории одной страны вобрал в себя культуры разных народов и сделал одну общую песню. Туда не вошла какая-то пентатоника, поэтому Казахстан — это в другую сторону.
А вот европейская часть, евреи, украинцы, белорусы, русские — все это вместе составило российский шансон. Вот говорят еще: «Русский рок». Это смешно. Рок-н-ролл — это английский жанр, американский, но не русский.
Он здесь не родился, не имеет основания. А российский шансон имеет, потому что еще много-много лет назад пели: «И за борт ее бросает в набежавшую волну» или «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно, часовые днем и ночью стерегут мое окно». Каторжные песни — это тоже большая часть российского шансона, отдельная ветвь на этом огромном дереве. Как была устроена ваша продюсерская деятельность в Америке?
В Штатах я стал записывать свои альбомы, концерты, а также начал продавать кассеты. Ну как продавать? Это приносило очень слабый коммерческий эффект. Предприятие по изданию своих альбомов было очень невыгодным, поскольку максимум, что мы могли сделать, — это тираж в тысячу экземпляров.
В первый же день мы развозили кассеты по всем русским продовольственным магазинам, потому что русский книжный был только один, на Манхэттене, и возглавлял его Рувим Рублев. Мы и туда отвозили. Буквально в первую же неделю наши кассеты стали продаваться в виде пиратских копий. То есть каждый покупал одну кассету, переписывал десяток и раздавал всем.
Или продавал, такие тоже были. Прямо на Брайтоне сидел человек и торговал нашими же кассетами — или похожими на наши, может, обложка была не такая. Людям это было неважно, песни-то свежие. Но если мы ставили 10 долларов за свою кассету, чтобы отбить хотя бы половину затрат, то спекулянты ставили пятерку-трешку, им все равно, какая разница, они все равно ничего не вложили.
Вы как-то боролись с этим? А как было с ними бороться? Это бессмысленно, можно самому по роже получить. Все друг друга знают.
Ну, пригрозил, ну, он ушел с этого угла, перешел на другой. Понятно, что в полицию ты не пойдешь на него заявлять. Слишком мелкие это для них прецеденты. При этом наши кассеты очень широко разошлись в Союзе.
Их привозили те редкие люди, которые попадали в США, — туристов было мало, в основном командировочные, какие-то рыбаки, моряки. Они покупали эти кассеты и привозили их на родину. Таких людей преследовали, наказывали, это считалось контрабандой, но все равно возили. А в Союзе уже, понятно, пиратство продолжало цвести буйным цветом.
На родине наши кассеты разошлись миллионными тиражами. Из каждого окна, из каждого автомобиля, из каждого дома, из каждого ресторана звучал мой голос. Поэтому в какой-то момент мне начали предлагать поехать в Союз на гастроли. Я отвечал: «Вы что, с ума сошли?
Как я могу? Я только уехал оттуда». Но постепенно, потихоньку нашелся все-таки один человек, которого я хорошо знал, и его появление сыграло значительную роль. В эмиграции все построено на том, что все друг друга знают.
Это был Леонард Лев, продюсер и предприниматель из Киева, у него были свои бизнесы — например, продуктовый магазин, ресторан «Одесса» на Брайтоне. Также он занимался шоу-бизнесом. У него были связи в Союзе, он дружил с Кобзоном. В один прекрасный день Леонард все-таки уговорил меня поехать на гастроли.
Он договорился с Кобзоном, с которым нас связывали еще по советским временам достаточно тесные отношения, а также с «Госконцертом». Его представители должны были обменять рубли на валюту, чуть ли не через Югославию, и найти деньги, чтобы оплатить мои гастроли. Таким образом, уговорив меня и подписав со мной договор, Лев вывез меня в Москву. Это было 20—21 июня 1990 года.
А уже 24 или 25 июня в Киеве во Дворце спорта состоялся мой первый сольный концерт. Дворец спорта был битком, там было 10 тысяч человек. И концертов таких произошло 10. Мы проводили сначала один, потом два, потом три концерта в день.
Спрос был очень серьезный. После этого я решил переехать обратно, потому что когда я вышел на свой первый концерт… Вы понимаете, что такое смотреть на 10 тысяч человек, которые тебя с нетерпением ждут? Это как ядерный взрыв. Они взорвались все.
Каждую песню, которую оркестр начинал за моей спиной играть, они уже знали, они уже аплодировали. Я был у них у каждого в кармане. И они меня так встретили, что я почувствовал себя впервые за многие годы по-настоящему счастливым человеком. Не ожидал.
Некоторые говорили мне о моей популярности в Союзе, вот Алла [Пугачева] приезжала с концертами — она мне рассказывала, что меня знают, ходят пластинки. Лещенко с Винокуром приезжали на гастроли, тоже говорили. Но я не очень доверял этим рассказам. Я понимал только, что у всех есть мои кассеты.
А когда я вышел во Дворце спорта, то понял, что хочу здесь жить. Потому что то, чем я занимаюсь, приобрело на родине такой размах и масштаб, что об этом можно было только мечтать. В Америке, чтобы получить такую популярность, надо создать что-то совершенно невероятное. Или вложить столько денег, сколько невозможно представить даже внешне.
А в Союзе у вас какие гонорары были? Я тогда не мог представить, что мы будем получать особые деньги. Когда начались стадионы и Дворцы спорта, это никак не повлияло на мой гонорар. Он был неплохой по тем временам.
Просто эта поездка явилась для меня решающим таким, краеугольным камнем. Я решил, что буду жить здесь. Мы сделали за три летних месяца 70 концертов в Дворцах спорта и на стадионах. Это невероятное количество, учитывая переезды, которые и сейчас являются большой сложностью, а тогда тем более.
Со мной ездил оркестр, мы возили аппарат, все это выглядело для меня масштабно, потому что это был не эмигрантский ресторан на Брайтоне или в Лос-Анджелесе, а настоящая гастрольная деятельность. Представьте: 100 миллионов людей, из которых тебя 50 знают, а 40 — любят. Не это ли счастье? И когда я вернулся обратно в Лос-Анджелес, куда мы к тому моменту переехали из Нью-Йорка, то, придя в привычный маленький ресторанчик «Подмосковные вечера», где я играл с оркестром, я понял, что надо срочно валить обратно, и как можно скорее.
Шанс представился скоро, потому что мне позвонили и предложили 20—25 концертов. Я сразу согласился, просто моментально. Леонард подключился опять. Он очень умело мог преобразовать эти гастроли в какие-то свои очень полезные связи и создавал очень большой коммерческий интерес для себя.
Жаль, что я не мог поступить так же, но я тогда ничего не понимал. Состоялись вторые гастроли, третьи, и в конце концов я решил, что незачем мне рваться туда-сюда, потому что на родине у меня есть большое поле деятельности. То есть после моего возвращения интерес у людей не увял, а, наоборот, стал развиваться. Ко мне стали поступать разные предложения: издать альбомы, которые были записаны в Америке.
А их было пять или шесть к тому моменту. Смешно было подумать, что в Америке я попаду в какие-то высшие музыкальные сферы. Я просто был для этого не готов. Не потому, что я не профессионал, а просто мы другие.
У нас другой язык. У нас другая ментальность. Если я вас спрошу, много ли вы назовете артистов из России, ставших знаменитыми в то время в Америке, вы едва ли ответите, их просто нет. Туда и европейца-то близко не подпустят.
Демис Руссос один раз был в Лос-Анджелесе и выступал в греческом ночном клубе, а в России он был суперзвезда.
🎼 История песни «3 сентября» Михаила Шуфутинского
Но постепенно, потихоньку нашелся все-таки один человек, которого я хорошо знал, и его появление сыграло значительную роль. В эмиграции все построено на том, что все друг друга знают. Это был Леонард Лев, продюсер и предприниматель из Киева, у него были свои бизнесы — например, продуктовый магазин, ресторан «Одесса» на Брайтоне. Также он занимался шоу-бизнесом. У него были связи в Союзе, он дружил с Кобзоном. В один прекрасный день Леонард все-таки уговорил меня поехать на гастроли. Он договорился с Кобзоном, с которым нас связывали еще по советским временам достаточно тесные отношения, а также с «Госконцертом». Его представители должны были обменять рубли на валюту, чуть ли не через Югославию, и найти деньги, чтобы оплатить мои гастроли. Таким образом, уговорив меня и подписав со мной договор, Лев вывез меня в Москву. Это было 20—21 июня 1990 года. А уже 24 или 25 июня в Киеве во Дворце спорта состоялся мой первый сольный концерт.
Дворец спорта был битком, там было 10 тысяч человек. И концертов таких произошло 10. Мы проводили сначала один, потом два, потом три концерта в день. Спрос был очень серьезный. После этого я решил переехать обратно, потому что когда я вышел на свой первый концерт… Вы понимаете, что такое смотреть на 10 тысяч человек, которые тебя с нетерпением ждут? Это как ядерный взрыв. Они взорвались все. Каждую песню, которую оркестр начинал за моей спиной играть, они уже знали, они уже аплодировали. Я был у них у каждого в кармане. И они меня так встретили, что я почувствовал себя впервые за многие годы по-настоящему счастливым человеком.
Не ожидал. Некоторые говорили мне о моей популярности в Союзе, вот Алла [Пугачева] приезжала с концертами — она мне рассказывала, что меня знают, ходят пластинки. Лещенко с Винокуром приезжали на гастроли, тоже говорили. Но я не очень доверял этим рассказам. Я понимал только, что у всех есть мои кассеты. А когда я вышел во Дворце спорта, то понял, что хочу здесь жить. Потому что то, чем я занимаюсь, приобрело на родине такой размах и масштаб, что об этом можно было только мечтать. В Америке, чтобы получить такую популярность, надо создать что-то совершенно невероятное. Или вложить столько денег, сколько невозможно представить даже внешне. А в Союзе у вас какие гонорары были?
Я тогда не мог представить, что мы будем получать особые деньги. Когда начались стадионы и Дворцы спорта, это никак не повлияло на мой гонорар. Он был неплохой по тем временам. Просто эта поездка явилась для меня решающим таким, краеугольным камнем. Я решил, что буду жить здесь. Мы сделали за три летних месяца 70 концертов в Дворцах спорта и на стадионах. Это невероятное количество, учитывая переезды, которые и сейчас являются большой сложностью, а тогда тем более. Со мной ездил оркестр, мы возили аппарат, все это выглядело для меня масштабно, потому что это был не эмигрантский ресторан на Брайтоне или в Лос-Анджелесе, а настоящая гастрольная деятельность. Представьте: 100 миллионов людей, из которых тебя 50 знают, а 40 — любят. Не это ли счастье?
И когда я вернулся обратно в Лос-Анджелес, куда мы к тому моменту переехали из Нью-Йорка, то, придя в привычный маленький ресторанчик «Подмосковные вечера», где я играл с оркестром, я понял, что надо срочно валить обратно, и как можно скорее. Шанс представился скоро, потому что мне позвонили и предложили 20—25 концертов. Я сразу согласился, просто моментально. Леонард подключился опять. Он очень умело мог преобразовать эти гастроли в какие-то свои очень полезные связи и создавал очень большой коммерческий интерес для себя. Жаль, что я не мог поступить так же, но я тогда ничего не понимал. Состоялись вторые гастроли, третьи, и в конце концов я решил, что незачем мне рваться туда-сюда, потому что на родине у меня есть большое поле деятельности. То есть после моего возвращения интерес у людей не увял, а, наоборот, стал развиваться. Ко мне стали поступать разные предложения: издать альбомы, которые были записаны в Америке. А их было пять или шесть к тому моменту.
Смешно было подумать, что в Америке я попаду в какие-то высшие музыкальные сферы. Я просто был для этого не готов. Не потому, что я не профессионал, а просто мы другие. У нас другой язык. У нас другая ментальность. Если я вас спрошу, много ли вы назовете артистов из России, ставших знаменитыми в то время в Америке, вы едва ли ответите, их просто нет. Туда и европейца-то близко не подпустят. Демис Руссос один раз был в Лос-Анджелесе и выступал в греческом ночном клубе, а в России он был суперзвезда. Эмигрантам можно было зацепиться и работать в индустрии. Можно было открыть свою студию, писать музыку, записывать музыку для кино, поскольку мы в Голливуде жили, были какие-то случайные связи.
Можно было где-то подрабатывать звукорежиссером в американских студиях. Я тоже это делал. Это дало мне большой опыт. Но подняться, расправить плечи, как это я сделал здесь, у меня бы там никогда не получилось. Мой успех на родине случился благодаря тому, что я, во-первых, пою и думаю по-русски, это страна, где я родился, это мой язык, это моя душа, мое сердце, и я другого не умею и не хочу делать. Во-вторых, в те годы настал такой момент, когда такой человек, как я, оказался здесь нужен. Человек, который приехал и запел вольную песню. Здесь уже был Розенбаум, но он был как бы здешний, местный, и его прижимали. А я приехал, и раз — меня приняли как иностранца, но вроде как своего. И это все такое парадоксальное.
Оно все так совпало... Это удача, на меня свалилась удача. Насколько гастрольный опыт в России отличался от американского? Ну, в Америке мы не таскали с собой колонки, аппарат, мы все это заказывали. Мы писали организаторам необходимый для нас перечень условий, которые должны были быть созданы для нашего выступления. Как бытовых, так и технических. Впоследствии это стало называться райдером. Хотите верьте, хотите нет, но я не знал слова «райдер», когда жил в Америке. Я узнал об этом понятии, приехав сюда. Так вот — я писал своим друзьям-музыкантам в Союзе и рассказывал им по телефону, как это происходит в Америке.
Что ты просто звонишь в компанию, отсылаешь им вот этот райдер, приезжаешь на площадку, и у тебя с собой только гитара или клавиши, а можно и вообще с пустыми руками приехать. К твоему приезду все уже будет стоять, техник будет настраивать звук и так далее. Ты приехал, встал и работаешь. Саундчек — и выступаешь. Советские люди очень предприимчивые, поэтому довольно быстро начали применять на практике западный опыт, о котором я им рассказывал. Когда я приехал, то увидел, что разница между тем, что было, и что стало, конечно, огромная. С «Лейся, песня» мы возили с собой огромные металлические ящики, колонки — чего мы только не делали, чтобы у нас был нормальный звук. А в начале 1990-х уже можно было приехать и тебе точно так же, как в США, по райдеру предоставляли заказанный аппарат. В Москве появились несколько компаний, у которых были огромные аппараты, они могли обеспечить несколько концертов сразу. Это меня очень порадовало.
Я увидел — вот они, первые ростки Запада в советском шоу-бизнесе! А через несколько дней советский шоу-бизнес превратился в российский, начались девяностые, и хоть они и были лихие, в смысле развития шоу-бизнеса в нашей стране они сыграли огромную роль. Пускай некоторые называют это беспределом, но в общем началась свобода для предпринимательства, люди стали развиваться, стали организовывать свои студии. Многие научились рекламировать и продавать альбомы других исполнителей, продюсировать их. Мне, впрочем, не нужна была никакая продюсерская компания. Я сам себе продюсер был и приехал уже готовый. Наоборот: я всем рассказывал, как это надо делать и почему. Михаил Шуфутинский — «Москвичка», 1991 А вот эта лихость девяностых — насколько она вас коснулась? Учитывая вашу популярность и жанр, в котором вы работали, приходилось ли сталкиваться с людьми с криминальным прошлым? Можно сказать, что не с криминальным прошлым, а с криминальным настоящим.
Я же пел песни для разных людей, независимо от социальной категории. Мне было важно, чтобы у меня была аудитория самая разнообразная. Я пел то, что мне нравится, и то, что мне казалось нужным и желанным в этой стране на тот момент.
RU , в котором высказался и о популярности песни и признался, что за все эти годы она ему не надоела. А New York, New York, которой больше пятидесяти лет? Это даже не хиты, это нетленка.
Композитор предложил ему «Третье сентября» изначально её планировалось отдать другому исполнителю , и Михаил Захарович не стал отказывать. Впервые трек прозвучал со сцены в 1993 году, а годом позже он вышел на сольном альбоме Шуфутинского «Гуляй, душа! Долгие годы «Третье сентября» оставалась рядовой песней в жанре шансон, что периодически звучала из такси и кафе, но в 2011-м всё изменилось. Волна популярности накрыла трек после того, как в одном из раскрученных сообществ ВКонтакте неизвестные авторы опубликовали фотографию рэпера Рика Росса с текстом из песни Шуфутинского. Комический эффект мема строился на внешнем сходстве российского шансонье и чернокожего хип-хоп исполнителя. Картинка разлетелась по сети со сверхсветовой скоростью, породив собою ещё более обширную волну цитат, пародий и демотиваторов, а заодно и пробудив в интернет-аудитории интерес к треку. Когда в следующем году накануне 3-го сентября ленты соцсетей вновь затопило тематическими мемами, стало понятно, что явление обрело сезонный характер.
И что-то такое произошло, что сегодня «расстаться нам пришлось». Я ее начал петь в начале 2000-х. Песня же взлетела в 2004-2005 годах. А на сегодня это вершина популярности. И невозможно представить, чтобы я не спел ее на концерте.
Видео: Михаил Шуфутинский заявил, что чувствует ответственность за 3 сентября
Песне "Третье сентября" уже почти 30 лет, она породила череду мемов, но отказываться от нее Шуфутинский не собирается. В ходе разговора Михаил Шуфитинский также признался, что хочет, чтобы на Земле царил мир, близкие были счастливы, а люди, наконец, научились побеждать болезни, а не друг друга. Рассказываем об истории создания и смысле песни Михаила Шуфутинского "3 сентября", а также об этом дне в истории.