плохо, если ты живешь в своем доме. Образец и пример сочинения ЕГЭ на тему: Однажды вечером, подготовляясь к завтрашнему уроку по проклятой фортификации, Александров громко и злобно чертыхнулся Мини сочинение с планом. Иллюстрация к дому подъехал автомобиль. щенков выкинули, и уехали.
Проблема роли малой родины в жизни человека. По Д. В. Григоровичу
| К дому подъехала машина оттуда егэ сочинение тэсс - Универсальный справочник - энциклопедия | Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звёзды спокойно сияли на тёмно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил. |
| Задание №2326 | Примеры сочинений ЕГЭ по русскому языку. Сочинение ЕГЭ по новому формату 2021-2022 г. с выделением его элементов. |
Текст Распутина В.
- Сочинение к дому подъехала машина оттуда егэ
- О том, как важно развивать воображение у ребёнка (по тексту Т. Тэсс)
- Свежие сочинения
- Никаких проблем, всё нормально.
- Сочинение в формате ЕГЭ по тексту «Подъезжая к родному гнезду»
Сочинение егэ подъезжая
После шумного, ослепительного, шелестящего шинами перекрестка свернул на тихую параллельную проспекту дорожку, не торопясь поехал по широким лужам, объезжая расколотые дворниками глыбы желтого льда, мимо стоявших по обочине заляпанных грязью машин, мимо киосков с горячим сверканием витринных стекол, мимо идущих по тротуару людей в расстегнутых плащах. И лишь успел подумать это, заметил вывернувшегося из-за этой поддомкраченной машины щенка, он выскочил из-под ног склоненного к колесу человека, темно-коричневый, с острой веселой мордой, и бросился играющими прыжками, как-то боком навстречу его машине. Реальные тексты сочинения ЕГЭ 2012 г. В помощь учителям, работающим в 10-11 классах. Тексты были представлены в экзаменационных работах ЕГЭ 2012 г. Никогда не забуду ее тонкое лицо, склоненное над рацией, и тот блиндаж начальника штаба дивизиона, озаренный двумя керосиновыми лампами, бурно клокочущим пламенем из раскрытой дверцы железной печки: по блиндажу, чудилось, ходили теплые волны домашнего покоя, обжитого на короткий срок уюта. Вверху, над накатами, — звезды, тишина, вымерзшее пространство декабрьской ночи, ни одного выстрела, везде извечная успокоенность сонного человеческого часа. А здесь, под накатами, молча лежали мы на нарах, и, засыпая, сквозь дремотную паутинку, я с мучительным наслаждением видел какое-то белое сияние вокруг ее коротко подстриженных, по-детски золотистых волос. Они, разведчики, вернулись на рассвете, когда все в блиндаже уже спали, обогретые печью, успокоенные затишьем, — вдруг звонко и резко заскрипел снег в траншее, раздался за дверью всполошенный оклик часового, послышались голоса, смех, хлопанье рукавицами. Потом немцы закричали заячьими голосами, и тот, высокий, инстинктивно защищаясь, суматошно откачнулся с широко разъятыми предсмертным страхом глазами.
И тут же она, страдальчески прищурясь, выстрелила и, вся дрожа, запрокинув голову, упала на земляной пол блиндажа, стала кататься по земле, истерически плача, дергаясь, вскрикивая, обеими руками охватив горло, точно в удушье. Тоненькая, синеглазая, она предстала в тот миг перед нами совсем в другом облике, беспощадно разрушающем прежнее — нечто слабое, загадочное в ней, что на войне так влечет всегда мужчину к женщине. Пленного немца она ранила смертельно. Он умер в госпитале. Но после того наша общая влюбленность мальчишек сменилась чувством брезгливой жалости, и мне казалось, что немыслимо теперь представить, как можно было даже в воображении целовать эту обманчиво непорочную Верочку, на наших глазах сделавшую то, что не дано природой женщи Ю. Львов Загулял наш конюх. Поехал в райцентр вставлять зубы и по случаю завершения такого важнейшего дела загулял. Рейсовый автобус ушел, и он остался ночевать у свояка. Кони их было семеро -- два мерина, две кобылы и трое жеребят долго бродили по лугу, и когда я шел от реки с удочками, вскинули головы и долго смотрели мне вслед, думая, что, может, я вернусь и загоню их в стойла конюшни, но не дождавшись никого, сами явились в деревню, ходили от дома к дому, и я решил, что они уснут на лугах или прижавшись к стене конюшни, нагретой солнцем со дня.
Поздней ночью я проснулся, пошел на кухню попить квасу. Что-то остановило меня, заставило глянуть в окно.
Они построили нам свободное и светлое будущее ценой огромных жертв. Я полностью согласен с мнением автора.
Действительно, каждый человек должен помнить о том подвиге, который совершили погибшие на войне. Осознавать, что мы находятся в неоплатном долгу перед этими людьми, а также перед теми, кто потерял своих близких в это ужасное время. Те, кто выжил и преодолел все тяготы военного времени, нуждаются во внимании и помощи, в проявлении интереса к их жизни. Они заслуживают уважительного отношения к себе, так как ими воспитаны люди, защищавшие страну в годы Великой Отечественной войны.
Для подтверждения своей точки зрения и позиции автора хочу привести в пример произведение В. Закруткина «Матерь человеческая», где главная героиня , несмотря на невзгоды, которые ей принесло военное время, выстояла, не пала духом. Всеми силами она старалась помогать детям, потерявшим своих родителей.
Соседи осуждали Анну Филипповну, дескать, человеку важнее всего иметь свой угол. Что ни случится, а домик свой и живи ни клятый ни мятый. А то продашь хату, деньги пролетят, а там кто его знает, как оно обернется. Оно, может, и правду люди говорили, да только племянница с малых лет привыкла к Анне Филипповне, относилась к ней, как к родной матери, и жила у нее иногда по нескольку лет, потому что с мачехой они не ладили. Словом, Анна Филипповна решилась.
Продала дом и уехала к Шуре, прожила четыре года и ничего, не жалуется. И в Москве ей очень нравилось. Сегодня она ездила смотреть дачу, которую молодые сняли на лето. Дача ей понравилась: садик, огородик небольшой. Думая о том, что надо сегодня же починить мальчишкам старые рубашонки, штанишки для деревни, она услышала песню. Чем-то она была ей знакома, а чем, не понять. Потом поняла — голос! Поняла и вздрогнула, побледнела.
Долго не решалась посмотреть в ту сторону, боялась, как бы не пропал до боли знакомый голос. И все-таки посмотрела. Мать, будто слепая, протянула руки и пошла навстречу сыну. Вот она уже рядом с ним, положила руки на его плечи. И плечи Сенькины, с остренькими шишечками. Хотела назвать сына по имени и не могла — воздуха не было в груди и вдохнуть не хватало сил. Слепой умолк. Он пощупал руки женщины и насторожился.
Пассажиры видели, как побледнел нищий, как он хотел что-то сказать и не мог — задохнулся. Видели пассажиры, как слепой положил руку на волосы женщины и тут же отдернул ее. Пассажиры встали и с трепетом ожидали его ответа. Слепой сначала только шевелил губами, а потом глухо сказал: — Гражданка, вы ошиблись. Меня зовут Иваном. Слепой отстранил ее и быстрой неровной походкой пошел дальше и уже не пел. Видели пассажиры, как женщина смотрела вслед нищему и шептала: «Он, он». В ее глазах не было слез, а только мольба и страдание.
Потом и они исчезли, остался гнев. Страшный гнев оскорбленной матери... Она лежала в тяжелом обмороке на диванчике. Над ней склонился пожилой мужчина, наверное, врач. Пассажиры шепотом просили друг друга разойтись, дать доступ свежему воздуху, но не расходились. Через несколько минут вошел Семен и спросил: — Где моя мать? Стучали колеса. На минуту Семен, будто прозрел, увидел людей, испугался их и стал пятиться.
Из рук выпала пилотка; рассыпалась, раскатилась по полу мелочь, холодно и никчемно звякая... Из этого рассказа можно взять эпизоды в качестве аргумента к проблеме выбора. Капитан корабля стоит перед выбором: затопить корабль или спасти монахов... Выбир ает исполнение приказа... Второй аргумент может быть к проблеме памяти или нравственного наказания. Всю оставшуюся жизнь капитан несет на себе этот крест:он способствовал гибели 3000 монахов. Рейс был последний в сезоне. Шансов успеть до ледостава почти не оставалось.
Из Ванина сообщали, что у них на рейде раз-другой уже появлялись льдины. На борту у меня был «особый груз» — осужденные священнослужители, высшие иерархи духовенства: епископы, экзархи, настоятели монастырей. В этот раз — совсем другое дело. Ни тебе голодовок, ни поножовщины, ни шума, ни крика. И был среди монахов мальчик Алеша. Когда в носовом трюме устраивалось моленье, часто можно было слышать его голос. Алеша пел чистейшим альтом, пел звонко, сильно, и грубая железная обшивка отзывалась ему. С Алешей делила долю собака Пушок.
Рыжеватый такой песик. Собака была ученая, понимала все, что Алеша говорил. Скажет мальчик, бывало: «Пушок, стой! Пушок понимал не только слова хозяина, он мог читать даже его мысли: стоило Алеше посмотреть в преданные глаза, и пес уже бежал выполнять то, о чем мальчик подумал. Наш комиссар Яков Наумыч Бень, в прошлом циркач, восхищался Пушком: уникальная собака, цокал языком, с удивительными способностями, ей цены нет. С каждым днем заметно холодало. Курс был норд-норд-ост. Мальчик зяб в своих вытертых ряске и скуфейке...
Старик так растрогался... Возвращаясь к хозяину, пес ни с того ни с сего облаял Якова Наумыча, спешащего куда-то. Чуть было не укусил. Мне непонятно было такое поведение собаки. Яков им любовался... Крест был прикреплен колечком к жетону. Короной увенчан жетон, на нем — зеленое поле, а на поле — ветвистой рогатый серебряный олень, пронзенный серебряной стрелой. Яков перехватил мой взгляд.
Вот так мы и шли, батюшка, пятеро суток. И вот на шестой день плавания Яков спросил координаты. Я сказал. Он озадаченно пробурчал что-то и спустился в носовой трюм. Вскоре вернулся с Пушком под мышкой. Пушок скулил. Кто-то из монахов утешал его. После чего послонялся какое-то время по палубе, нервно пожимая кулаки, потом опять сходил в свою каюту и вернулся с черным пакетом в сургучных печатях.
Вновь спросил у меня координаты. Я сказал: такие-то. Я сломал печати. В пакете был приказ. Я опешил. Может, ошибка?.. Но тут подошел радист и передал радиограмму с эсминца: «Беспощадный боец революции Лев Троцкий» — корабль уже входил в наш квадрат. Что я мог поделать — приказ есть приказ!
Долго не выходил из каюты, находя себе всякие мелкие заботы, и все время чувствовал, как из зеркала на меня смотрело бескровное, чужое лицо. Повел взглядом: кто?.. Во мне что-то натянулось: все, все они могут отказаться, все — кроме меня!.. Под ноги хлынула зеленая, по-зимнему густая вода, промочила ботинки,— холода я не почувствовал. В ответ — ни звука. Из машинного отделения был слышен гул бурлящей воды. Увы, не о людях, запертых в трюмах, думал, а старался думать о том, как выгляжу в этот роковой миг. А еще в голове тяжело перекатывалось, что событие это — воспоминание на всю жизнь, и немного жалел, что на судне нет фотографического аппарата...
О-о-о, батюшка! Из трюмов понеслось: — Вода! И тут мощный бас перекрыл крики и плач. Он призвал монахов к покаянию. А потом воззвал: — В последний этот смертный час сплотимся, братия, в молитве. Примем смерть как искупление и помолимся за наших мучителей, ибо слепы они и глухи. Тюрьма превратилась в храм. А я попирал этот храм ногами...
В баркас спускался последним. Наверное, сотня крыс прыгнула вместе со мной. Ни старпом, ни матрос, стоящие на краю баркаса, не подали мне руки. А какие глаза были у моряков!.. И только Яков Наумыч рыскал своими черными маслинами по палубе, звал собаку: — Пушок! Черт бы тебя взял!.. Не отзывался пес. Уже осела корма и почти затихли в кормовом трюме голоса.
Когда с парохода на баркас прыгнула последняя крыса — она попала прямо на меня, на белый мой китель,— я дал знак отваливать. Громко сказал: «Простите нас! И опять нравился самому себе в ту минуту... Сейчас он прибежит. Ах, ну и глупый же пес!.. Пес не шел. Пароход опускался. Уже прямо на глазах.
А монахи вторили ему нестройным хором: — Душе моя, душе моя, восстань!.. Но все слабее вторили и слабее. А пароход оседал в воду и оседал... Ждать дольше было уже опасно. Мы отвалили. Он постоял, посмотрел на нас, потом устало подошел к люку, где все еще звучал голос его Алеши; скорбно, с подвизгом, взлаял и лег на железо. Пароход погрузился, и в мире словно лопнула струна... Вот вода сомкнулась.
Ушли в пучину тысяча три брата, послушник Алеша и верный Пушок. Две мили с четвертью до дна в том месте, батюшка. На груди у него заколыхался серебряный крест. Он прикреплен колечком к жетону. А на жетоне — княжеская корона, зеленое поле и на поле — олень, пронзенный серебряной стрелой. Воздух остро пахнет ладаном и топленым воском. Бабель Рассказ потрясающий! Он о том, как Гражданская война разделила людей на два лагеря...
Можно говорить и о жестокости Прищепы, сердце которого залила война черной кровью... Не думаю, что рассказ этот - о войне. Это о человеческой природе, таких как Прищепа. В любое время, в том числе в мирное, такой Прищепа себя может проявить аналогично. Просто, в войну таких поводов на порядок больше. На нем малиновая черкеска из тонкого сукна и пуховый башлык, закинутый за спину. По дороге он рассказывал о себе... Год тому назад Прищепа бежал от белых.
Имущество расхитили соседи. Когда белых прогнали с Кубани, Прищепа вернулся в родную станицу. Он вышел на улицу в черной бурке, с кривым кинжалом за поясом; телега плелась сзади. Прищепа ходил от одного соседа к другому, кровавая печать его подошв тянулась за ним следом. Станичники, раскуривая трубки, угрюмо следили его путь. Молодые казаки рассыпались в степи и вели счет. Счет разбухал, и станица молчала. Он расставил отбитую мебель в порядке, который был ему памятен с детства, и послал за водкой.
Запершись в хате, он пил двое суток, пел, плакал и рубил шашкой столы. На третью ночь станица увидела дым над избой Прищепы. Опаленный и рваный, виляя ногами, он вывел из стойла корову, вложил ей в рот револьвер и выстрелил. Герман Садуллаев 1. Здесь затронута проблема чести. Бывшие разведчики не смогли вынести оскорблений юных фашистов... Проблема памяти... В молодости время кажется неразменным рублем, время пожилого человека — медная мелочь.
Морщинистые руки бережно складывают в стопочки минуту к минуте, час к часу, день ко дню: сколько еще осталось? Жаль каждой ночи. Он проснулся в половине шестого. Не было нужды вставать так рано. Если бы даже он совсем не встал со своей постели, а рано или поздно так и должно было случиться, этого никто не заметил бы. Он мог совсем не вставать. Тем более, так рано. В последние годы ему все чаще хотелось однажды не проснуться.
Но не сегодня. Сегодня был особенный день. Алексей Павлович Родин поднялся со старой скрипящей кровати в однокомнатной квартире на улице … в старом Таллинне, сходил в туалет, облегчил мочевой пузырь. В ванной комнате стал приводить себя в порядок. Умылся, почистил зубы и долго соскребал щетину с подбородка и щек видавшим виды бритвенным станком. Затем еще раз умылся, смывая остатки мыльной пены, и освежил лицо лосьоном после бритья. Пройдя в комнату, Родин встал перед платяным шкафом с треснутым зеркалом. Зеркало отразило его поношенное тело в застарелых рубцах, одетое в выцветшие трусы и майку.
Родин открыл дверцу шкафа и сменил белье. Еще пару минут он смотрел на свой парадный китель с орденскими медалями. Затем достал выглаженную накануне сорочку и облачился в форму. Сразу как будто бы двадцать лет спало с плеч. В тусклом свете помутневшей от времени люстры ярко горели капитанские погоны. Уже в восемь часов Родин встретился у парадной своего дома с другим ветераном, Вахой Султановичем Аслановым. Вместе с Вахой они прошли полвойны, в одной разведроте Первого Белорусского фронта. К 1944-му году Ваха был уже старшим сержантом, имел медаль "За отвагу".
Когда пришло известие о выселении чеченцев, Ваха был в госпитале, после ранения. Сразу из госпиталя его перевели в штрафбат. Без вины, по национальному признаку. Родин, тогда старший лейтенант, ходил к начальству, просил вернуть Ваху. Заступничество комроты не помогло. Ваха закончил войну в штрафбате и сразу после демобилизации был отправлен на поселение в Казахстан. Родин демобилизовался в 1946-м, в звании капитана, и был определен на службу в Таллинн, инструктором в горком партии. Тогда в названии этого города было только одно "н", но у моего компьютера новая система проверки орфографии, я буду писать Таллинн с двумя "л" и с двумя "н", чтобы текстовый редактор не ругался и не подчеркивал это слово красной волнистой линией.
После реабилитации чеченцев в 1957 году Родин отыскал своего фронтового товарища. Сделал запросы, воспользовавшись своим служебным положением — к этому времени Родин уже был завотделом. Родину удалось даже больше, чем просто найти Ваху, он выхлопотал его вызов в Таллинн, нашел ему работу, помог с квартирой и пропиской. Ваха приехал. Родин, начиная свои хлопоты, опасался, что Ваха не захочет покидать родную землю. Он позаботился о том, чтобы Ваха смог перевезти свою семью. Но Ваха приехал один. Ему некого было перевозить.
Жена и ребенок умерли во время выселения. Они заболели тифом в товарном вагоне и скоропостижно скончались. Родители умерли в Казахстане. У Вахи не осталось близких родственников. Наверное, поэтому ему было легко уехать из Чечни. Потом была… жизнь. В ней было хорошее и плохое. Правда, целая жизнь.
Ведь шестьдесят лет прошло. Целых шестьдесят лет прошло с окончания той войны. Да, это был особенный день. Шестидесятая годовщина победы. Шестьдесят лет — это вся жизнь. Даже больше. Для тех, кто не вернулся с войны, кто остался двадцатилетним, это три жизни. Родину казалось, что он живет эти жизни за тех, кто не вернулся.
Нет, это не просто метафора. Иногда он думал: вот эти двадцать лет я живу за сержанта Савельева, который подорвался на мине. Следующие двадцать лет я буду жить за рядового Талгатова, погибшего в первом бою. Потом Родин думал: нет, так я не много успею. Пусть лучше по десять лет. Ведь дожить до тридцати — это уже не так плохо. Тогда я успею пожить еще за трех своих погибших бойцов. Да, шестьдесят лет — это много!
Целая жизнь или шесть довесков к оборванным жизням мертвых солдат. И всё же это… если не меньше, то, наверное, столько же, сколько четыре года войны. Я не знаю, как это объяснить, другие до меня уже объясняли это гораздо лучше. Человек живет четыре года на войне, или полгода на арктической зимовке, или год в буддистском монастыре, потом он живёт еще долго, еще целую жизнь, но тот отрезок времени остается для него самым длинным, самым важным. Может, из-за эмоционального напряжения, из-за простоты и яркости ощущений, может, это называется как-то иначе. Может, наша жизнь измеряется не временем, а движением сердца. Он будет всегда вспоминать, будет сверять свое настоящее с тем временем, которое никогда не превратится для него в прошлое. И товарищи, которые были рядом с ним тогда, останутся самыми близкими, самыми верными.
И не потому, что хорошие люди больше не встретятся. Просто те, другие… они многого не поймут, как ни объясняй. А со своими, с ними можно даже просто помолчать. Как с Вахой. Иногда Родин с Вахой вместе пили, иногда спорили и даже ссорились, иногда просто молчали. Жизнь была разной, да… Родин женился и прожил в браке двенадцать лет. Его жена получила развод и уехала в Свердловск, к родителям. Детей у Родина не было.
Зато у Вахи было, наверное, много детей. Он и сам не знал, сколько. А жениться Ваха не стал. Ваха был еще тот гуляка. Большой карьеры ни один, ни другой не сделали. Но в советское время ушли на приличную пенсию уважаемыми людьми. Они остались в Таллинне. Куда им было ехать?
Потом всё стало меняться. Родин не хотел об этом думать. Просто все изменилось. И он оказался в чужой стране, где запретили носить советские ордена и медали, где их, напитавших своей кровью землю от Бреста до Москвы и обратно до Берлина, назвали оккупантами. Они не были оккупантами. Лучше многих других Родин знал обо всем неправильном, что творилось в той, канувшей в лету стране.
Это сочинение написано перед экзаменом одной из моих учениц и заслуживает высшего балла.
На него можно ориентироваться при подготовке к экзамену. Исходный текст: 1 Несколько лет назад мой знакомый, Юрий Сергеевич М. Иногда так бывает, что кто-то оказывается в сложной жизненной ситуации, и при этом никто из его знакомых не хочет или не может помочь, но вдруг появляется совершенно незнакомый человек, который готов протянуть руку помощи. К сожалению, таких добрых людей в нашем суровом мире очень мало, но они есть. Грекова ставит в данном тексте проблему проявления доброты к малознакомым людям. Но случилось неожиданное: накануне отъезда у Юрия украли бумажник и билеты на самолёт, поэтому главные герои оказались в сложном положении. Тогда глава семейства решил поехать в аэропорт, чтобы восстановить билеты, а по дороге туда он разговорился с таксистом и рассказал о своей проблеме.
Сочинение егэ подъезжая
| Сочинение ЕГЭ по тексту Григоровича (Подъезжая к родному гнезду..) | Гермиона. Готовые сочинения | Отчий дом и малая родина вызывают у человека только положительные эмоции и теплые воспоминания о прошедших не согласиться с позицией писателя. |
| Сочинение егэ подъезжая | Новости ЕГЭ / ОГЭ. |
| Задача по теме: "Сочинение 13.2" | Напишите сочинение-рассуждение. В сочинение надо привести два примера аргументы. |
Сочинение к дому подъехала машина оттуда егэ
И лишь успел подумать это, заметил вывернувшегося из-за этой поддомкраченной машины щенка, он выскочил из-под ног склоненного к колесу человека, темно-коричневый, с острой веселой мордой, и бросился играющими прыжками, как-то боком навстречу его машине. Реальные тексты сочинения ЕГЭ 2012 г. В помощь учителям, работающим в 10-11 классах. Тексты были представлены в экзаменационных работах ЕГЭ 2012 г. Никогда не забуду ее тонкое лицо, склоненное над рацией, и тот блиндаж начальника штаба дивизиона, озаренный двумя керосиновыми лампами, бурно клокочущим пламенем из раскрытой дверцы железной печки: по блиндажу, чудилось, ходили теплые волны домашнего покоя, обжитого на короткий срок уюта. Вверху, над накатами, — звезды, тишина, вымерзшее пространство декабрьской ночи, ни одного выстрела, везде извечная успокоенность сонного человеческого часа. А здесь, под накатами, молча лежали мы на нарах, и, засыпая, сквозь дремотную паутинку, я с мучительным наслаждением видел какое-то белое сияние вокруг ее коротко подстриженных, по-детски золотистых волос. Они, разведчики, вернулись на рассвете, когда все в блиндаже уже спали, обогретые печью, успокоенные затишьем, — вдруг звонко и резко заскрипел снег в траншее, раздался за дверью всполошенный оклик часового, послышались голоса, смех, хлопанье рукавицами.
Потом немцы закричали заячьими голосами, и тот, высокий, инстинктивно защищаясь, суматошно откачнулся с широко разъятыми предсмертным страхом глазами. И тут же она, страдальчески прищурясь, выстрелила и, вся дрожа, запрокинув голову, упала на земляной пол блиндажа, стала кататься по земле, истерически плача, дергаясь, вскрикивая, обеими руками охватив горло, точно в удушье. Тоненькая, синеглазая, она предстала в тот миг перед нами совсем в другом облике, беспощадно разрушающем прежнее — нечто слабое, загадочное в ней, что на войне так влечет всегда мужчину к женщине. Пленного немца она ранила смертельно. Он умер в госпитале. Но после того наша общая влюбленность мальчишек сменилась чувством брезгливой жалости, и мне казалось, что немыслимо теперь представить, как можно было даже в воображении целовать эту обманчиво непорочную Верочку, на наших глазах сделавшую то, что не дано природой женщи Ю. Львов Загулял наш конюх.
Поехал в райцентр вставлять зубы и по случаю завершения такого важнейшего дела загулял. Рейсовый автобус ушел, и он остался ночевать у свояка. Кони их было семеро -- два мерина, две кобылы и трое жеребят долго бродили по лугу, и когда я шел от реки с удочками, вскинули головы и долго смотрели мне вслед, думая, что, может, я вернусь и загоню их в стойла конюшни, но не дождавшись никого, сами явились в деревню, ходили от дома к дому, и я решил, что они уснут на лугах или прижавшись к стене конюшни, нагретой солнцем со дня. Поздней ночью я проснулся, пошел на кухню попить квасу. Что-то остановило меня, заставило глянуть в окно. Густой-прегустой туман окутал деревню, далее которой вовсе ничего не было видно, и в этой туманной пелене темнели недвижные, как бы из камня вытесанные, силуэты лошадей.
Однако главный герой отказался, так как номер в гостинице был оплачен вперёд, но таксист всё равно назвал себя и дал адрес. Автор не случайно обращает наше внимание на шофёра, так как тот, узнав о проблеме незнакомых людей, сразу же предложил свою помощь. Но, как только главные герои сели на лавочку, к ним подъехала легковая машина, из которой вышел тот самый таксист. Ираклий, так звали шофёра, узнав, что билеты не восстановили, протянул Юрию сорок рублей, чего главный герой точно ожидать не мог. Поэтому, когда мужчина вернулся в Москву, он первым же делом отослал деньги своему спасителю. Грекова в данном тексте дополняет один поступок шофёра другим: сначала таксист, узнав о неприятностях мужчины и мальчика, приглашает их к себе домой, а потом даёт им деньги на билеты. А они, в свою очередь, делают это бескорыстно. Таких людей, конечно, мало, поэтому такие поступки удивляют и ошеломляют.
И тем осторожнее обходили мы уцелевшие травинки и обглоданные осколками кусты. С нами в тесном блиндаже жила мышь: ей тоже дала приют земля. Мышь была отважная, но скромная. Она не воровала хлеб, не залезала в консервы, она научилась сидеть в углу и ждать, как умная собака, подачки. Ночью она любила спать на портянках. Враг был рядом и был далеко. Узкая полоса земли, на долгие месяцы разделившая наши окопы, была начинена смертью. В нашем блиндаже жило семь человек. Каждую ночь мы ходили через эту натыканную минами полоску земли к окопам врага. Мы были разведчиками, мы получали на пятьдесят граммов водки больше, чем остальные солдаты, а изредка нам выдавали даже шоколад. Каждую ночь мы ползли к немецким окопам в надежде поймать «языка». Нам бы не надо шоколада и лишних граммов водки, нам бы паршивенький миноискатель, мы бы часто приводили бы «языков» Но не «языков» мы приводили, мы возвращались, таща на окровавленной шинели одного из наших товарищей. А на следующую ночь снова шли туда. Если бы у нас был миноискатель! Но у нас его не было — ведь шел тяжелый сорок первый год. Мы срубили деревце, обтесали его, и получился шест. Этот длинный скользкий шест заменил нам миноискатель. Мы шарили им перед собой, надеясь задеть мину и обмануть смерть. Шест елозил по земле, он скрежетал, как гусеница танка, он гремел в ночной тишине, как сто тысяч пушек, и враг перепугано бросал в небо желтые ракеты. И тогда не мы, а наши тени достигали его окопов. И вот начинал лаять пулемет, красные точки трассирующих пуль суетливо носились в разные стороны. А мы ползли вперед, закусив окаменевшие губ. Красные пули летели прямо на нас, а мы ползли… Мы и мертвые ползли бы вперед, но сержант командовал возвращаться. И снова мы тащили одного из нас на мокрой от крови шинели. Уже не семь нас было в блиндаже, а шесть. Мы возвращались, и там, где начиналась нейтральная полоса, возле наших окопов, нас ждала Анка, санинструктор. У нее были мягкие руки, нежные, как трава. Она знала много добрых слов, и, конечно, это она изобрела те простые, но загадочные своей исцеляющей силой слова; «Потерпи, миленький», - которые потом, как песня, облетели все фронты, все госпитали. Мне было двадцать лет, и я не знал других женских рук, кроме старых, натруженных рук моей матери. Но удивительно, руки Анки пахли, как руки матери. Она же была девчонка — ей девятнадцать было, но руки ее, знавшие столько страданий и смертй, были старше, были мудрее ее самой. Время на войне летит стремительно, как пуля, и одновременно тащится медленно, как ротный повар на своей кляче. Мы любили друг друга — я и наш санинструктор. Любовь наша была короткой и долгой, бесконечной — годы прошли, а мы вместе, всегда вместе. Мне было двадцать, и поэтому я верил в свою неуязвимость. Гибли мои друзья, но я знал: меня нельзя убить, нельзя потому, что мне двадцать лет, потому, что там, у наших окопов, ждет меня Анка. И я возвращался к ней. Я не шел в блиндаж спать: мы бродили с Анкой в синей мгле, уходили далеко к Пустошке, где ночь и день трещали, вспыхивая кладбищенскими огоньками, сотни раз перегоревшие пепелища. Горизонт горел зловещим и прекрасным огнем, а за ним глухо и размеренно ухали, ворчали, мололи человеческие жизни жернова войны. Над головой, где-то выше темных облаков, летели дальнобойные снаряды, мы слышали их шелестящий свист. Здесь, в Пустошке, при свете пепелищ, я первый раз поцеловал Анку. Щеки Анки, ее губы были как мох, как пух. И я удивился. И Анка поцеловала меня и тоже удивилась чему-то. Дни шли, недели шли… Все теперь знали о нашей любви и берегли нас, как остатки травы вокруг блиндажа. Что сделалось с Анкой, я понять не мог. Глаза ее светились даже в темноте, и ребята шутили, что надо на них вешать маскировочные шторы, иначе прилетят на огонь вражеские самолеты. Анка теперь ходила по земле осторожно, будто по камешкам шла через ручей, наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то. Однажды днем мы забрели с ней в Пустошку. Мы шли держась за руки и молчали, и оба улыбались неизвестно чему, просто от того, что были счастливы. За Пустошкой упала мина — в неурочный час начали немцы обстрел деревни: что они хотели от этого выгоревшего клочка земли, мне и сейчас непонятно, будто там был невесть какой важности стратегический объект, а не перегоревшие угли. Мы с Анкой побежали в лесок и легли за холмиком, пережидая обстрел. Выли мины, вздымая пепел, грязную землю. Анка лежала, опираясь на локти. Утром нам выдали по куску сахара, свой она давно сгрызла, но знала: я не съел, я берегу для нее. Но я не дал ей сахар. Не от жадности: я же берег для нее. И она не обиделась. А мины выли и выли, они ложились все ближе. Уже было слышно, как жужжат, будто рой пчел, осколки… - У нас будет сын, - сказала Анка, - слышишь, у нас будет сын! Он будет похож на тебя… А назовем его Степкой… Все это было так давно… Я просыпаюсь на рассвете и иду бродить по пустым московским улицам. На рассвете Москва пахнет бензином и бетоном. Степка строит дом. Скоро стены его запахнут краской. Осталось совсем немного — скоро, скоро построит дом Степка. Дом, пахнущий краской и хлебом… …Ничего не построит Степка! И ты его не жди, девочка на подоконнике. Он не придет никогда… - А назовем мы его Степкой… - проговорила Анка, и оба мы услышали жужжание осколка. Роса блестела на траве. А из травы у самой Анкиной головы торчала черная шляпка гриба. Тогда я почти не заметил его, этот гриб, но с годами он словно рос и рос в моей памяти. Почему я редко ходил в церковь и окрестился в двадцать пять лет? Наверное, поэтому и такая смерть? Кровь сочится медленно, не так, как от пулевого ранения, буду умирать долго... Это все, что он мог сделать. В желудке уже пятый день не было ни крошки, но он и не хотел есть. Нестерпимая боль в пробитых насквозь руках и ногах временно прошла. Две недели он не видел ничего, кроме земли и бетонированных стен подвалов, превращенных в зинданы. И вот он уже два часа парит в воздухе на легком ветру. В небе ни облачка, нестерпимая весенняя синева. Прямо под ним, у струящихся неровной змейкой окопов боевиков разворачивался серьезный бой. Бои за село Гойское шли уже вторую неделю. Как и раньше, боевики Гелаева заняли оборону по периметру села, скрываясь от артиллерии за домами местных жителей. Федеральные войска со штурмом не спешили, новые генералы больше полагались на артиллерию, чем на прорывы пехоты. Все-таки это была уже весна 1995 года. Сергей пришел в себя от удара ногой в лицо. Его принесли на носилках допрашивать боевики. Вкус солоноватой крови во рту и боль от выбитых зубов привели в чувство сразу. Дай, расстреляю! Он взялся за автомат. Два других с сомнением смотрели на Сергея. Один из них — а Сергей так и не узнал, что это был сам Гелаев, — сказал, как бы нехотя, постукивая палочкой по носкам своих новых адидасовских кроссовок: — Аслан, расстреляй его перед окопами, чтобы русские видели. Последний вопрос тебе, кафир: если примешь ислам душой и расстреляешь сейчас своего товарища, будешь жить. Тут только Сергей увидел еще одного связанного пленника, молодого русского парня лет восемнадцати. Его он не знал. У мальчишки руки были связаны за спиной, и он, как баран перед закланием, уже лежал на боку, скорчившись в ожидании смерти. Мгновение растянулось в целую минуту. Зачем такого хорошего парня расстреливать? Есть предложение получше! Вспомни историю, что делали гимры, наши предки, более ста лет назад…. Это произнес подошедший сзади боевик в новеньком натовском камуфляже и в зеленом бархатном берете с оловянным волком на боку. Сергей со своими отбитыми почками мечтал тихо заснуть и умереть. Больше всего он не хотел, чтобы ему ножом перед видеокамерой перерезали горло и живому отрезали уши. Столько ваших положил из пулемета — не счесть! Пулеметчик ответил ему спокойным взглядом голубых глаз. Так распни его, Руслан. Прямо здесь, перед окопами. В честь праздника! Пусть кафиры порадуются! Гелаев удивленно поднял голову и перестал выстукивать ритм зикра по кроссовкам. Так и быть. И второго, юного, тоже на крест. Пленные уже были вычеркнуты из памяти. И из списка живых. Кресты соорудили из подручных телеграфных столбов и мусульманских погребальных досок, которые набили поперек и наискось, подражая церковным крестам. Сержанта положили на крест, сняв с него всю одежду, кроме трусов. Сергей тихо стонал, пока прибивали руки. Ему уже было все равно. Но громко закричал, когда первый гвоздь пробил ногу. Он потерял сознание, и остальные гвозди вколачивали уже в неподвижное тело. Никто не знал, как надо прибивать ноги — напрямую или накрест, захлестнув левую на правую. Прибили напрямую. Боевики поняли, что на таких гвоздях тело все равно не удержится, поэтому сначала привязали Сергея за обе руки к горизонтальной доске, а затем и притянули ноги к столбу. Он пришел в себя, когда на голову надели венок из колючей проволоки. Хлынувшая кровь из порванного сосуда залила левый глаз. А, пулеметчик! Видишь, какую мы тебе смерть придумали на Пасху. Сразу к своему господу попадешь. Многие чеченцы пришли поглазеть на старинную римскую казнь из чистого любопытства. Что только не делали на их глазах с пленниками, но распинали на кресте в первый раз. Удар молотком по голове прекратил крики. Мальчишке пробили ноги, когда он уже был без сознания. На сельскую площадь пришли и местные жители, многие смотрели на подготовку казни с одобрением, некоторые, отвернувшись, сразу ушли. Это на Пасху им подарок от Руслана! Будешь долго висеть, сержант, пока твои тебя не пришлепнут... Напоследок он надел обоим пленникам поверх колючей проволоки и российские каски на голову, чтобы в лагере генерала Шаманова уже не сомневались, кого распял на окраине села полевой командир Руслан Гелаев. Кресты вынесли на передовую, поставили стоя, вкопали прямо в кучи земли от вырытых окопов. Получалось, что они были перед окопами, под ними располагалась пулеметная точка боевиков. Поначалу страшная боль пронзила тело, обвисшее на тонких гвоздях. Но постепенно центр тяжести приняли веревки, затянутые под мышками, а кровь стала поступать к пальцам рук все меньше и меньше. И вскоре Сергей уже не чувствовал ладоней и не ощущал боли от вбитых в них гвоздей. Зато страшно болели изуродованные ноги. Легкий теплый ветерок обдувал его обнаженное тело. Вдали он видел танки и артиллерию 58-й армии, которая после долгой подготовки намеревалась быстро выбить боевиков из Гойского. Крест мальчишки стоял немного позади, поэтому пулеметчик не мог его увидеть, даже повернув голову. Только бы свои пулей не зацепили... Сержант про себя усмехнулся. Это было бы избавлением от всего. Правда, наши не станут стрелять по крестам, попробуют скорее отбить. Но это пустое. Даже если чеченцы станут отходить из села, уж двоих распятых они точно пристрелят, прямо на крестах. Я — повар. Отстали от колонны. Бой был, троих убило, я уцелел. Чаще умирали от заражения крови. Римляне обычно ждали три дня... Даже давали воду. Когда надоедало, делали прободение копьем... Это когда копьем прокалывают живот. А я думаю, что у них глобуса да учебника арифметики нет, а это дерьмо как раз есть! Плевок с кровью упал рядом с чьим-то пулеметом. Внизу началась какая-то возня. Сергею было тяжело опускать голову вниз, но он заметил, что боевики начали занимать свои места в окопах, в пулеметы заряжали ленты. Сергей закрыл глаза. Он почему-то представил, что две тысячи лет до него также в одиночестве, окруженный враждебной толпой, страдал на кресте еще один человек. Божий cын Иисус. Он простил всем, искупил их вину, претерпел казнь. Он с болью опустил голову, увидел, как боевики сновали по окопу под ним, переносили ящики со снарядами и цинки с патронами. Один молодой боевик вдруг остановился под крестом, поднял голову. На лице расплылась довольная улыбка, он вскинул автомат, прицелился в голову. Страдай, твой Бог так тебе завещал! Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! Мальчишка согнулся и быстро понес стопку зеленых пороховых зарядов к ручному гранатомету. Он бы так хотел... Вряд ли после всего, что они здесь сделали... Пуля от СВД щелкнула по доске, рядом с правой рукой. Артиллерия долбила по позициям боевиков, но снаряды рвались либо правее, либо левее крестов. Мочите гелаевцев! Мы с вами и душой и сердцем! Сверху ему была видна панорама боя. Вдруг пуля снова щелкнула по доске рядом с правой рукой. Сергей понял — это было приглашение к разговору от одного из наших снайперов. Мы можем продержаться еще пару часов! Он знал, где-то в прямой видимости сидит наш снайпер. Он готов в оптический прицел читать его по губам. Пулеметчик медленно повторил свои слова три раза. Пуля снова щелкнула по тому же месту. Видимо, боль была настолько нестерпимой, что мальчишка стал кричать на боевиков. Пристрелите меня, ну, пристрелите же! Внизу один из боевиков поднял голову. Когда будет приказ отходить, я сам выстрелю тебе в живот, чтобы ты умер, но еще часок помучился, пока твои придут. Не надейся, мы не дадим вас освободить! Еще одна пуля от СВД, как новое приглашение к разговору, отщепила кусок доски. Боевики в бою этого не услышали, но удар пули, ее энергетика была настолько высокой, что Сергей чувствовал это спиной, каждой частичкой тела, правда, пальцы руки и кисти уже ни на что не реагировали. Он знал, шла безвозвратная анемия конечностей. Вопрос тоже был ясен для пулеметчика. Чтобы он не мучался. Он сам просит об этом, — беззвучно, как рыба, произнес Сергей. Ты еще жив? Приготовься к смерти, родной! Рядовой на втором кресте так и не успел ответить пулеметчику. Снайперская пуля ударила его прямо в сердце, затем вторая, туда же. Мальчишка больше не стонал. Четвертая пуля ударила в доску. Сергей понял и этот вопрос. Я еще хочу вам помочь! Позже пристрелишь, я еще могу терпеть, — ответил смотрящему в мощную оптику снайперу сержант. Сергей вдруг почувствовал какую-то волну слабости. Ему сильно захотелось спать. Он знал, что это симптом сильной потери крови. Нельзя, нельзя спать! Нужно помогать своим! Сергей сжал зубы и закашлялся. Сплюнул кровью. Он заставил себя вновь всмотреться в картину боя. Линия обороны гелаевцев полностью повторяла полукружье домов, стоявших на околице. Пулемет под ним уже не стрелял, боевик, пообещавший всадить ему пулю в живот, лежал на дне окопа с пробитой головой. И тут он увидел, что там, левее, где бронегруппа из нескольких БТРов и БМПэшек благополучно обошла минное поле боевиков и вплотную подходит к окопам, боевики быстро уходят, протянув по окопу минные провода с гроздью 152-миллиметровых снарядов. Там фугасы впереди, управляемые! Сергей чувствовал, что начинает терять сознание от потери крови. Исход боя был ясен, наши прорвали оборону гелаевцев с двух сторон и уже входят в село. Фактически они уже закрепились на его окраине. Через мгновение пуля щелкнула по правой доске. Снайпер понял просьбу сержанта. Сергей вздохнул, в глазах плавали черные круги, а сознание отчаянно цеплялось за солнечный свет, яркую синеву неба, борясь с одолевающим сном. Шли мгновения, снайпер медлил. Сильной волной боли ноги заявили о том, что они еще живые. И тут сержант увидел, как к крестам по окопу побежал боевик, на ходу перезаряжая пулемет. В этот момент Сергей вдруг увидел, что за него, висящего на кресте, разгорается целый бой. Группа из пяти разведчиков перебежками приближается к его окопу. Боевик дал очередь по кресту, но не попал в сержанта. Тут же переключился на российских разведчиков и начал стрелять в них. Снайпер выстрелил один раз, пуля вошла прямо в лоб боевику, вырвала, создав эффект вакуума, из затылка целый шлейф крови. Хвостики камуфляжной ленточки, повязанной на бритой голове, развевались как ленты матросской бескозырки. Пули свистели над головой, но разведчики этого не замечали. Они были в ярости. Не всякий знает — даже из тех, кто воевал, — каких глубин и какой мощи достигает человеческая ярость. Когда десантники увидели, как боевики подняли на крестах наших пленных, никто не проронил ни слова, никто даже не выругался матом. Молчал и генерал Шаманов. Эта ярость была пострашнее любой ненависти к врагу. Снайпер так и не выстрелил ему в сердце. Последнее, что увидел сержант, было голубое, голубое до страшной синевы небо. Его сердце быстро затихало и остановилось, перекачивать по венам было уже нечего. Сергея захлестнул какой-то жар, пробежавший напоследок по всему телу. Первого в Сергиев Посад, второго — в Вологду. Их и похоронили, не зная, какую смерть они приняли. Случай с распятыми потряс всю армию. Говорили, что это послужило поводом для ответных зверств со стороны федеральных войск. Говорили, что потом двоих гелаевцев незаметно вывезли в лес и зашили живыми в свиные шкуры: казненные так не попадали в рай — они умирали в шкуре нечистого животного. Эту казнь мусульман придумали 300 лет назад запорожские казаки с Хортицы. Говорили, что с этого момента мертвым боевикам начали отрезать уши.
Лиходеев знает сам, что люди не любят ничего такого, на что нужно тратить нервы, душу, намного проще, когда все хорошо. Позиция автора четко заявлена:" Чистая детская наивность, инстинктивное желание добра и справедливости сопровождают нас, но не так долго, как хотелось бы, и постепенно наивность превращается в ограниченность. Каждый человек человек в детстве верил в могущественную силу добра, но эта вера испаряется во времени. Таким образом, проблема, которую рассматривает Леонид Израилевич Лиходеев актуальна. Наивность - это тоже одно из качеств человек, поэтому автор абсолютно прав, говоря о том, что добро бывает припаздывает в книгах, но в наших сердцах добро живет всегда. Рекомендуем посмотреть:.
Все чаще решившись на переезд стал раздумывать иван петрович сочинение
| К дому подъехала машина оттуда вышли сочинение | Так Татяна Тэсс к дому подъехала машина, и она осознала, что нашла свое место в этом мире. |
| Задание №2326 | Главная» Новости» Началось это под вечер после обеда сочинение егэ вересаев. |
| Сочинение ЕГЭ по новому формату 2021-2022 г. с выделением его элементов. | щенков выкинули, и уехали. |
| Задание №2326. Тип задания 25. ЕГЭ по русскому языку | Текст Т. Тэсс для написания сочинения ЕГЭ задание 27 к дому подъехала машина оттуда вышли девушка по русскому языку 11 класс работа №2 статград от 27 октября. |
Сочинение ЕГЭ по тексту Григоровича (Подъезжая к родному гнезду..)
Какую проблему поднимает автор данного текста, какова его позиция? (для сочинения в формате ЕГЭ) Как-то морозным днем Глебов сидел в комнате Левки Шулепы, играли в шахматы, и вдруг зашел Левкин отец. посмотрел недолго на шахматную партию и спросил. (1) К дому подъехала машина, оттуда вышли девушка в длинном белом платье и пожилая женщина в тёплом пальто. Так, щёки пожилой женщины разрумянились от волнения, она смотрела на происходящее не отрываясь, после каждой фразы ведущего растроганно кивала головой. Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. (9)Выберешься оттуда, вздохнёшь и спешишь к электричке, в её вечернюю толкотню, Бога моля, чтобы не отменили. К дому подъехала машина. Ее двигатель гудел, а колеса скрипели на асфальте. Из окна машины выглянул водитель, смотрел вокруг и припарковался рядом с домом.
Проблема роли малой родины в жизни человека. По Д. В. Григоровичу
Сочинение из сборника Цыбулько на 2023 год 1 вариант: Подъезжая к родному гнезду я не узнавал себя? 2. Машина медленно подъехала к дому, издали было видно, как ее двигатель рычит и подпрыгивают пыльные колеса. Примеры сочинений» Сочинение ЕГЭ по русскому языку 2023» Сочинения ЕГЭ выпускников на 24 балла» Сочинение ЕГЭ 2019 по тексту Можаева.
Элементы подготовки к части С ЕГЭ по русскому языку
- О том, как важно развивать воображение у ребёнка (по тексту Т. Тэсс)
- Библиотека
- Привет! Нравится сидеть в Тик-Токе?
- Домашний очаг
- Сочинение по тексту публицистического стиля (ЕГЭ)
Проблема роли малой родины в жизни человека. По Д. В. Григоровичу
Ответ запишите в комментариях. Журналисты увидели на дороге, ведущей к загородному дому губернатора, кавалькаду машин высокопоставленных чиновников. @rus_ege_do100. Please open Telegram to view this post. Сочинения-рассуждения по русскому языку (ЕГЭ). (1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. Они вместе выполняют работу по дому, гуляют, сумерничают, ведут беседы обо всем на свете и так далее.