трое друзей. Жизнь Сергея, Николая и Славки очень похожа на жизнь многих других их сверстников. Актеры фильма Застава Ильича: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский. В этом смысле авторы "Заставы Ильича" раньше других и, может быть, более чутко уловили веяние времени, связанное с "оттепелью", надежду на духовное раскрепощение общества.
Актеры и роли фильма «Мне двадцать лет» (1964)
| Описание фильма | В этом смысле авторы "Заставы Ильича" раньше других и, может быть, более чутко уловили веяние времени, связанное с "оттепелью", надежду на духовное раскрепощение общества. |
| Актёры, режиссер и создатели фильма Застава Ильича (1964) | Его будут помнить по многим ролям, но первой и, возможно, ярчайшей останется дебют в «Заставе Ильича» Марлена Хуциева. |
| Статья «АиФ» нашего экскурсовода Татьяны Воронцовой о съемках фильма «Застава Ильича» | Драма. Режиссер: Марлен Хуциев. В ролях: Николай Губенко, Станислав Любшин, Марианна Вертинская и др. Описание. Главный герой советской киноленты «Мне двадцать лет» — вернувшийся из армии Сергей Журавлев, теперь живущий вместе с матерью и сестрой. |
| Дорогой Владимир Ильич: Актеры, игравшие Ленина | Мелодрама под названием «Одиноким предоставляется общежитие» увидела свет в 1983 году и сразу же заняла почетное место в рейтинге самых популярных – Самые лучшие и интересные новости по теме: Одиноким предоставляется общежитие, фильмы на развлекательном. |
| Фильм «Мне двадцать лет» (1962-1964) - сюжет, актеры и роли, кадры из фильма | Актер играл студентов, военных, шоферов и даже однажды священника, но это были проходные роли, которые не принесли ему известности. |
Мне двадцать лет
Мне двадцать лет \ Застава Ильича (1964) – реж. Актеры и роли, съемочная группа Мне двадцать лет (1964). Кто снимался и какую роль играл. Режиссер: Марлен Хуциев. В ролях: Валентин Попов, Николай Губенко, Станислав Любшин и др. Съёмки «Заставы Ильича» начались 1 мая 1961 года, когда ещё не все актёры были утверждены на роли.
Застава Ильича. Исправленному не верить (2014)
Марианны Вертинской еще не было. Нашли какую-то девочку — благо, костюм был уже решен — и сняли несколько кадров. Например, пробеги мимо «Детского мира». По замыслу Сергей и Аня должны были идти «в лицо». Но героини не было, поэтому возникла идея, будто они где-то на Красной площади потеряли друг друга. И Сергей шел один, кричал, махал рукой. Так были сняты отдельные кадры. А то, чего не хватало в монтаже, досняли уже в августе на Новокировском проспекте, когда Москва встречала Германа Титова. Днем снимали, а по ночам Хуциев, Пилихина и ее ассистент Рита — за рулем — колесили по Москве, чтобы определить улицы, по которым следующей ночью пойдет Сергей и где будут мигать светофоры… Друзей у фильма было много. На премьере в Доме кинематографистов Хуциев долго рассказывал про инспектора ГАИ Николая Степановича Захарченко, который помогал группе работать на улицах, заполненных транспортом.
Однажды пришлось перекрыть на несколько минут Садовое кольцо, после чего автомобильная пробка потом рассасывалась часа три. Вклад инспектора в общее дело был настолько велик, что режиссер вставил имя Захарченко в титры в списке действующих лиц есть титр «Друг — Н. В своих фильмах Хуциев часто использует случайные наблюдения, впечатления, всплывающие в памяти. Не стал исключением и фильм «Застава Ильича». Было темно, пластинка крутилась, свеча горела… А потом я это вспомнил — и воспроизвел в "Заставе Ильича", в той сцене, где танцуют». Она очень точно заметила, что второй серии не хватает кульминационного момента, который есть в первой Первомайская демонстрация. Хуциев решил снять вечер поэтов в Политехническом музее. Просто невозможно представить себе начало шестидесятых без голосов любимых поэтов. Однако тот вечер в Политехническом, который запечатлен в «Заставе Ильича», был организован специально для съемок: договорились с поэтами, заполнили зал массовкой… Но случилось непредвиденное.
У входа стояла толпа, через которую трудно было пробиться режиссеру и актерам. Со сцены вдохновенно читают стихи А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко, Р. Рождественский, Г. Поженян, Р. Казакова, Б. Окуджава, М.
Светлов, Б. Слуцкий… После первых просмотров «Заставу Ильича» все хвалили. Не только сверстники Хуциева, но и старшие его товарищи. Писатель Виктор Некрасов отмечал: «Я не боюсь преувеличений: картина эта — большое событие в нашем искусстве, очень большое.
Сергей Герасимов посоветовал взять на роль Ани Марианну Вертинскую.
Снимать фильм Хуциев хотел пригласить своего друга Петра Тодоровского , который был оператором на «Весне на Заречной улице», но тот отказался, так как сам занялся режиссурой. И тогда оператором фильма стала Маргарита Пилихина [7]. Сцену поэтического вечера в Политехническом музее предложила снять министр культуры Екатерина Фурцева [9]. Булат Окуджава спел песню « Сентиментальный марш ». Массовка собралась сама по объявлению [10].
Съёмки в музее проходили в августе 1962 года [11] и продолжались пять дней [1]. Чтобы придать сцене вечеринки золотой молодёжи ощущение документальности, Хуциев позвал на съёмки не актёров, а своих знакомых — режиссёров Андрея Тарковского и Андрона Кончаловского , сценаристов Павла Финна и Наталью Рязанцеву в то время жену Геннадия Шпаликова [1]. Уже после просмотра материалов фильма в Госкино выразили опасения в том, что он «крайне фрагментарен и неопределён по смысловым акцентам» [12]. Герасимов и директор киностудии имени М. Горького Г.
Бритиков попытались успокоить начальство: «материал всегда фрагментарен, а все смысловые акценты в нём появляются лишь после монтажа фильма» [13].
Герасимов и С. Ростоцкий выступили за то, чтобы М. Хуциев доработал фильм в соответствии с партийной критикой [14]. Ильичёв одобрил «намерение продолжить работу над картиной» [15].
Хуциев был вынужден внести в неё ряд поправок: Поправок в фильме было много. Я уже устал что-то доказывать, переснимать. Ведь я не делал заплатки, а переснимал заново целые сцены [16]. Наиболее существенные изменения претерпели следующие эпизоды: вечер поэтов в Политехническом музее, разговор Сергея с отцом Ани и финальный разговор Сергея с погибшим на фронте отцом, который в новом варианте прощался с сыном такими словами: «Я тебе завещаю Родину, и моя совесть до конца чиста перед тобой». В тот год его посмотрели 8,8 миллионов зрителей.
Только в конце 1980-х , в перестроечное время, фильм был восстановлен. Из решения Комиссии по конфликтным творческим вопросам при Союзе кинематографистов СССР : В связи с тем, что «Застава Ильича» бесспорно является ключевым произведением экрана начала 60-х годов , комиссия находит настоятельную необходимость провести работу по восстановлению авторской версии картины.
Картина еще не вышла на экраны, когда на нее вылился водопад злобной критики. Рецензенты так и писали: "выдвинув целый ряд жизненно важных вопросов, волнующих нашу молодежь, авторы решают их поверхностно, а порой далеко не бесспорно, философская путаница в умах героев, право же, возникает не столько в силу их внутреннего развития, сколько привнесена "от автора", точнее, "от авторов". Хуциева, абсолютно советского художника, и его группу обвинили в "подражательстве образцам западного кино".
Фильм пришлось резать по-живому. Зрители увидели его в 1965 году в сокращенном по времени в два раза! И хотя он получил специальную премию жюри престижного Венецианского фестиваля разделил ее с "Симеоном-столпником" Луиса Бунюэля , крупным событием в киноискусстве не стал. Более того, картина даже затерялась в зрительской памяти, уступив место более ярким образцам кинематографа шестидесятых например, более позднему фильму Марлена Хуциева "Июльский дождь". Настоящая премьера "Заставы Ильича", под этим названием, состоялась десятилетия спустя - в 1988 году… Фильм и его судьбу можно назвать двойным памятником - эпохе надежд и эпохе их крушения.
Специальная премия МКФ в Венеции в 1965 году.
«МНЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ» («ЗАСТАВА ИЛЬИЧА»)
Почти во всех фильмах Хуциева отсутствует отец. В «Заставе Ильича», впрочем, есть «ложный» отец — отец Анны, сталинист, «ретроград», знающий ответы на все вопросы и вещающий газетными штампами, в чьи уста авторы, однако, вкладывают важную «циничную» реплику, которая коробит юных идеалистов: «Вас сомнут, задавят, не верьте людям, вы никому не нужны… Никто не подумает о вас, если вы не подумаете о себе». Подлинный отец, погибший на войне, возникает как тень, как воображаемый образ. У героя Хуциева и Шпаликова, двадцатилетнего русского Гамлета, есть лишь один эпизод, одна возможность спросить у призрака отца: «Как жить? Ответа нет, потому что вопрос задать некому: погибшие отцы теперь уже младше подросших сыновей. YouTube Именно эта невинная сцена страшно возмутила очередного «отца нации», устроившего фильму настоящий разгром.
Но в каком-то смысле Хрущева можно понять: отсутствие смысла бытия — главное философское «открытие» кинематографа шестидесятников. Его герои в самом деле больше не знают, как жить; они выброшены в бесконечность этого прекрасного и столь поэтичного мира, где нет бога и ясной цели, где единственной опорой являются стихи и друзья, — мира, где, в конце концов, зло будет побеждать добро. В конце 1962 — начале 1963 года состоялись встречи руководителей партии и правительства с художественной интеллигенцией. В политической и культурной жизни страны они ознаменовали собой конец эры «оттепели». По кинематографическому списку главным обвиняемым проходил Марлен Хуциев и его «Застава Ильича».
С трибуны Свердловского зала Кремля Никита Хрущев с гневом вопрошал авторов картины: «Вы что, хотите восстановить молодежь против старших поколений, поссорить их друг с другом, внести разлад в дружную советскую семью?.. Только в 1988 году в Доме кинематографистов состоялась премьера «Заставы Ильича» — фильма, восстановленного в первоначальном виде и объеме, с оригинальным названием.
Существует версия, что Хрущев вовсе не смотрел «Заставу Ильича», а ненавистью к картине проникся после язвительного пересказа кого-то из коллег Хуциева по режиссерскому цеху.
В любом случае, в результате столь ожесточенных нападок на фильм, от режиссера стали требовать внести в картину значительные изменения. Плакат фильма Я шагаю по Москве Когда у фильма Хуциева начались проблемы, и его выпуск откладывался на неопределенный срок, Геннадий Шпаликов начал работу над комедией для Георгия Данелии. В этот сценарий он перенес многие идеи и находки из «Заставы Ильича».
Картина вышла на несколько лет раньше «Заставы» и имела оглушительный успех. На встрече с интеллигенцией Никита Сергеевич сказал, что фильм «Застава Ильича» режиссер Хуциев, сценарий Шпаликова идеологически вредный: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». И в нашем сценарии три парня и девушка.
И тоже шляются. И тоже Шпаликов. И поэтому худсовет объединения сценарий не принимал.
Но в Госкино, после просмотра, нам опять сказали: - Непонятно, о чем фильм.
Хуциев хотел снять Попова в фильме «Весна на Заречной улице», но не получилось. И тогда мастер определил актера в свой следующий фильм «Застава Ильича», который снимали в 1961-1963 годах.
Однако из-за сложной судьбы она больше четырех лет лежала на полке. После выхода фильма на экраны Попову не предложили ни одной достойной роли, чтобы продолжить кинокарьеру. И он, разочаровавшись в актерском ремесле, перешел в режиссуру.
Причиной стал еще и сложный характер актера, он не умел заводить нужные знакомства для успешной карьеры. Это был сильный и принципиальный человек. А позже — стал снимать собственные фильмы.
Среди его режиссерских работ — «Бой с тенью» 1972 , «Вы Петьку не видели? Свой последний фильм, вышедший на экраны в 1982 году под названием «Свидание с молодостью», Попов сам доснять не смог — у него случился первый инсульт. До этого был инфаркт.
Поэтому ему дали третью группу инвалидности, однако он продолжал писать сценарии.
Cерий: 2 История создания Идея фильма возникла еще на съемках «Весны на Заречной улице», а работа над ним началась в 1959 году. Сначала Марлен Хуциев писал сценарий вместе с Феликсом Миронером, но потом пригласил студента сценарного факультета ВГИКа Геннадия Шпаликова, внесшего в сценарий мироощущение молодого человека, «шестидесятника». Николая Губенко он запомнил со студенческого экзамена, Станислава Любшина нашел в театре «Современник».
Сергей Герасимов посоветовал взять на роль Ани Марианну Вертинскую. Снимать фильм Хуциев хотел пригласить своего друга Петра Тодоровского, который был оператором на «Весне на Заречной улице», но тот отказался, так как сам занялся режиссурой. И тогда оператором фильма стала Маргарита Пилихина. Первые съемки прошли 1 мая 1961 года - на демонстрации.
Сцену поэтического вечера в Политехническом музее предложила снять министр культуры Екатерина Фурцева. Булат Окуджава спел песню «Сентиментальный марш». Массовка собралась сама по объявлению. Съемки в музее проходили в августе 1962 года и продолжались пять дней.
Чтобы придать сцене вечеринки золотой молодежи ощущение документальности, Хуциев позвал на съемки не актеров, а своих знакомых-режиссеров Андрея Тарковского и Андрона Кончаловского, сценаристов Павла Финна и Наталью Рязанцеву в то время жену Геннадия Шпаликова.
Премьера фильма «Застава Ильича»
Полная информация о фильме Застава Ильича. Исправленному не верить: актерский состав, кто снимался, главные герои, сценарист, дата выхода, номинации и награды. Кирилл Лавров («Доверие», «20 декабря») А вот Кирилл Лавров роль Ленина, наоборот, любил, и очень жалел в старости, что больше уже никогда его не сыграет («Мне 80, а Владимир Ильич умер в 54 года!»). В связи с тем, что «Застава Ильича» бесспорно является ключевым произведением экрана начала 60-х годов, комиссия находит настоятельную необходимость провести работу по восстановлению авторской версии картины.
Застава ильича роли
актер в фильме "Освобождение: Направление главного удара" (1971), сыгравший роль капитана Цветаева. Сегодня мы знаем этот фильм под названием «Застава Ильича». Наша столица в картине, по мнению москвоведа Татьяны Воронцовой, играет столь же важную роль, что и актеры. В ролях: Валентин Попов, Николай Губенко, Станислав Любшин, Марианна Вертинская. Актёры и съёмочная группа. Работа над фильмом «Застава Ильича» началась в 1959 году.
Мне двадцать лет \ Застава Ильича (1964) – реж. Марлен Хуциев
Но у Иннокентия Михайловича было свое видение — он считал, что первые актеры, игравшие Ленина, обманывали зрителя. Как-то раз к Ульянову подошел рабочий, и сказал, что по его мнению, «настоящий» Владимир Ильич был гораздо мягче. Актер вспоминал: «Я при этих словах озверел — делай свое дело, я же не лезу в твои станки! Вот клише, которое вбили: Ленин был мягкий, человечный, добрейший, мудрейший…». Сам Ульянов придерживался иного мнения: Ленин для него был вовсе не Гамлетом, а другим шекспировским героем, королем Ричардом: «…Может, даже пострашнее, чем Ричард. О своей роли он вспоминал с юмором: по словам Нахапетова, специальные люди строго следили, чтобы фильм вышел правильным во всех отношениях — как и светлый образ Вождя.
Андрей Мягков «Надежда», «На Дерибасовской хорошая погода…» «С Лениным отношения у меня непростые - из-за давней какой-то похожести и отсутствия большого количества волос играть Владимира Ильича предлагали мне часто», - говорит Андрей Мягков. Своего героя он не любил никогда, и на большинство предложений отвечал отказом даже если предлагал Олег Ефремов, на сцене «Современника».
Марта Костюк. Фото: club. Умер Валентин Попов в 1991 году, ему было 55 лет. Марта повторно вышла замуж в 1997 году за американца, с которым познакомилась в Посольстве.
Взяла фамилию мужа Холлиер и вскоре переехала за ним за границу. По долгу службы супруга они много путешествовали по миру. Сейчас она живет в США, сын остался в Москве. Валентин Попов был порядочным и очень принципиальным человеком, одновременно с этим — добрым, светлым и совершенно независтливым. Таким людям всегда тяжелее других. Валентин Попов.
Фото: kino-teatr.
Своего героя он не любил никогда, и на большинство предложений отвечал отказом даже если предлагал Олег Ефремов, на сцене «Современника». Но в «Надежде» он все-таки сыграл, потому что режиссер, Марк Донской, дал ему «ключ»: «Ну, это же не Ленин, это влюбленный человек - вот и все. Влюбленный, и больше ничего: давай в Белохвостикову влюбляйся! Подарок для любого артиста! Могу позавидовать любому, кто за нее возьмется, - говорил он - В своих ролях я не идеализировал этого человека, а старался содрать с него позолоту. Да, Ленин был для меня эталоном — с его пусть кажущейся, но скромностью.
Я был в его квартире в Кремле, видел комнату, в которой он жил в Смольном. Разве это можно сравнить с тем, как сегодня живут?
И когда сын отвечает, что ему двадцать три года, отец сообщает — а мне двадцать один... И вы хотите, чтобы мы поверили в правдивость такого эпизода? Никто не поверит! Можно ли представить себе, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни? Хрущева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства.
Существует версия, что Хрущев вовсе не смотрел «Заставу Ильича», а ненавистью к картине проникся после язвительного пересказа кого-то из коллег Хуциева по режиссерскому цеху. В любом случае, в результате столь ожесточенных нападок на фильм, от режиссера стали требовать внести в картину значительные изменения. Плакат фильма Я шагаю по Москве Когда у фильма Хуциева начались проблемы, и его выпуск откладывался на неопределенный срок, Геннадий Шпаликов начал работу над комедией для Георгия Данелии. В этот сценарий он перенес многие идеи и находки из «Заставы Ильича». Картина вышла на несколько лет раньше «Заставы» и имела оглушительный успех. На встрече с интеллигенцией Никита Сергеевич сказал, что фильм «Застава Ильича» режиссер Хуциев, сценарий Шпаликова идеологически вредный: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают».
Застава Ильича ({gvmgfg Nl,ncg)
Юрий Каюров «Хождение по мукам», «Государственная граница», «Ленин в Париже» Ленин был самой первой его ролью в кино, а в целом он сыграл вождя 18! Говорят, режиссерам особенно нравился фирменный прищур Юрия Ивановича, совсем как у настоящего Владимира Ильича. В конце шестидесятых Каюров был просто нарасхват: к столетию Ленина каждая студия считала своим долгом «отметиться» юбилейным фильмом. Актер не жаловался, потому что считал и сейчас считает , что образ Ленина «бесконечен и неисчерпаем». Иннокентий Смоктуновский «На одной планете», «Первый посетитель» Смоктуновский был, действительно, многогранным актером: до Ленина он сыграл, например, Гамлета и… Дзержинского. Но критикам его Владимир Ильич совершенно не понравился: «Что это он у вас за барин!
А еще Смоктуновский добавил образу изюминки, сыграв Ленина… в очках. Немыслимое святотатство!
Истеричная демагогия была призвана скрыть, какие именно претензии выдвигала «отцам» молодежь в фильме Хуциева. Они обличались в нем не за консерватизм, как легко было ожидать и наверху это бы стерпели — всегда, мол, блажит неразумная молодость , и даже не за пособничество сталинизму и это переварили бы — снисходительно парировав, что партия очистилась от культа сама, без подсказок желторотых юнцов. Но и при тени реальной опасности у режима срабатывает инстинкт самосохранения. Авторы «Заставы...
Раскол с режимом, отраженный и выраженный «Заставой... Именно это разделение общества на романтиков и циников, людей веры и людей безверия, уязвило власть имущих сильнее, чем если бы то была традиционная социальная критика, и это раздражение докатилось до высших этажей партийной номенклатуры: загорелась шапка и на тех, в кого и не метили авторы «Заставы... Искренняя вера в светлую утопию могла если не оправдать, то хоть как-то мотивировать злодеяния режима, а так с него облетал последний фиговый листик: получалось, что они совершались исключительно из садизма и властолюбия и нет им ни оправдания, ни прощения. Фильм оказался здесь удивительно преждевременным: о том, что в сердцах хозяев Кремля теплится хотя бы искра священного идеализма, в 70-е и подумать-то было неприлично — в годы оттепели о такой возможности хотя бы спорили. Стихия обыденности у Хуциева была спасительной и жизнетворной — вне ее, казалось, в мире его лент не было ни поэзии, ни истинной жизни. В искусстве социалистического реализма падение героя с неизбежностью следовало после того, как он «отрывался от коллектива» — в фильмах Хуциева опасной казалась оторванность от быта: когда в плотной, густонаселенной среде «Заставы Ильича» брезжили тревожные пустоты некоей стерильной безбытности — они казались воронками, грозящими затянуть героев в зону опасного инобытия, в гибельное зазеркалье, где разгуливают муляжи, а жизнь подменяется жизнеподобием.
Оттого отец Ани с его замедленными движениями и словно заученными интонациями, с которыми он то ли наставляет, то ли неизвестно за что отчитывает молодую пару, похож не столько на матерого номенклатурщика, сколько на зомби. Он словно и не... Даже московская улица за широким окном выглядит — единственный раз в ленте, пропитанной поэзией натуральности, — какой-то неживой, словно бутафорский задник, а телефон маслянисто-черным пятном выделяется тоже на фоне газетных листов, свисающих с подоконника. Ситуация вроде бы самая обыкновенная — дочка знакомит папу с женихом, но не отогнать ощущение, что Сергей и Аня переступили порог этой квартиры, словно границу, отделяющую их от некоего мира мертвых. Поэты оттепели. Прохаживаясь со своими суконными назиданиями по комнате, он пару раз подходит к стене, оклеенной газетами, и то ли сверяясь с очередной «генеральной линией», то ли по застарелому номенклатурному рефлексу подыскивать в передовицах своевременную формулировочку, пошарив глазами по строчкам, веско выдает очередную банальность.
Сам газетный лист — магнит для него, объект притяжения, а от казенных статей он как бы подзаряжается. Он похож на механическую куклу, подключенную к источникам «агитации и пропаганды», и сам выглядит ее придатком и рупором — таким же, как газета и телевизор. Не случайно, что, когда отец Ани спрашивает у Сергея: «Что вы смотрите на меня, как серый волк? Слишком наглядным было бы вводить в эпизод еще и радио — Хуциев поступает тоньше: именно этот источник всепроникающей «пропаганды и агитации» с лихвой замещает сам отец Ани, напоминающий то ли неумолчно работающую радиоточку, то ли чревовещателя — особенно когда его грузноватая фигура снята со спины. Не вполне ясна суть его претензий к молодежи, но это не столь важно для эпизода, пронизанного почти «готическими» ассоциациями: получается, что не столько из идейных соображений, сколько в силу одной своей природы некая мертвенная субстанция отторгает от себя всякое жизненное и жизнетворное начало — она в принципе не выносит свежего воздуха, струя которого влилась по недосмотру в затхлые склепы, сферу ее обитания. Так, скажем, выстроена сцена с Черноусовым, сослуживцем Николая.
Массивный, с широкими рыхлыми плечами Черноусов вроде бы свойский рубаха-парень: развязно-общительный, сыплющий дежурными прибаутками и панибратски похлопывающий Кольку по плечу. Притом — весь какой-то уклончивый и скользковатый и свой беспокойный взгляд все время отводит от собеседника, словно не решаясь посмотреть ему в глаза. Оставшись с Колей в лаборатории, он как бы со слегка небрежной ленцой заводит обычный служебный треп, из которого, однако, вырисовываются некие туманные соображения о том, что неплохо бы слегка пошпионить за коллегой Владимиром Васильевичем, распускающим язык там, где лучше бы не высовываться с огульной критикой. Словом, явный сотрудник КГБ вербует Николая в сексоты. Социальная откровенность самой этой ситуации была беспрецедентной в советском кино оттепели — и неудивительно, что сцена вызвала, как пишет Хуциев, «резкую критику»Хуциев Марлен: «Я никогда не делал полемичных фильмов». Книга первая.
К 100-летию мирового кино. Сцена в «Заставе... НИИ, где трудится Колька, Хуциев с удовольствием разместил в здании Центросоюза — это детище Ле Корбюзье, возведенное в 1930-1936 годах, кружило головы энтузиастам оттепели. В своих известных очерках о Франции и Америке «архитектора номер один» воспевал Виктор Некрасов, а юные авангардисты, совершавшие паломничества к его зданию, слышали здесь, выражаясь в духе любимого ими Маяковского, «зовы новых труб». Для них Ле Корбюзье был гостем из прекрасного прошлого авангардных утопий и одновременно вестником грядущего, а его здание — знаком «прерванной революции» и, разом, мостом в истинный ХХ век, контуры которого виделись в архитектурных проектах современного Запада. Здание Ле Корбюзье, снятое изнутри, в фильме Хуциева воспринималось именно как воплощение некоего «либерального пространства».
Сцена открывалась эффектным ракурсом, уводящим взгляд к высоким светлым сводам, откуда вместе со спускающимися по ним людьми словно стекали вниз лестничные марши, плавные изгибы которых походили на круглящиеся волны, догоняющие одна другую, и словно запечатывалась изображением массивного затылка Черноусова, молча смотрящего на дверь, которая закрылась за Колькой. Между этими точками и размещалась сцена вербовки: пространство, как бы разомкнутое к небесам, преображалось, напротив, в замкнутое и угрожающее — причем очень плавно и постепенно, по мере развития драматургической ситуации. После этой встречи Колька места себе не находит. Кажется, что он лично оскорблен не только фактом вербовки «Его, Кольку — в стукачи?.. И сам Колька скорее почувствовал, чем осознал: предложение «о сотрудничестве» осквернило не одного его, но и пространство, в котором запросто прозвучало, — выходило, что какая-то нечисть свободно вошла в здание, возведенное великим идеалистом и революционером, и вольготно расположилась в стенах, которые, казалось, призваны защитить от любой порчи. Если быть точнее, то эпизод, в котором Колька оставался наедине с Черноусовым, состоял из двух больших по метражу кадров, где «либеральное пространство» Ле Корбюзье преображалось плавно и неощутимо для глаза, стремясь к образному подобию вульгарной камеры для допросов, — оно становилось зловещим как бы «само по себе», без особых приемов, при помощи мягких незаметных панорам и органичных изменений крупностей героев в кадре.
Когда во втором варианте фильма сцену пришлось смягчать и донос на инакомыслящего коллегу заменить на безобидную служебную интригу, Хуциев, чтобы уцелело ее истинное содержание, пошел на испытанный для подцензурного режиссера прием, когда смысловые утраты восполняла изобразительная экспрессия, а образная пластика договаривала то, что запрещалось выразить словом. Это, в общем, получилось. Мотив «заманивания в лабиринт»См. Помню, как во ВГИКе ошарашила эта сцена именно во втором варианте фильма: мы не знали ее изначального решения, но все равно она воспринималась как очень смелое изображение вербовки, а все изложение какой-то малоинтересной интриги с переманиванием в другую лабораторию проскальзывало мимо ушей, из-за экспрессии изображения вообще не воспринимаясь. И все же... Одно дело приглядывать за идейной подноготной работника, и совсем другое — прикидывать, как распорядиться полезным технократом.
Суетное обоснование зловещей атмосферы эпизода прозвучало с экрана и, как ни крути, сделало его смысл мельче. Согласимся, что это — неизбежное зло, дань цензуре, сделанная скрепя сердце, зато, по словам Хуциева, «с точки зрения мизансцены и атмосферы получившийся вариант гораздо лучше». Кажется все же, что здесь режиссер немножко уговаривает себя. В первом варианте сцена была проще и сильнее, во втором в ней возник какой-то не свойственный Хуциеву маньеризм — пусть еле ощутимый, но отзвук тех вычурных приемов и приемчиков, которых он всегда сторонился, и той «киновыразительности», что часто оказывалась эффектным общим местом. Первый вариант казался документом, неоспоримой данностью. Из светлого и разомкнутого пространство словно перетекало здесь в замкнутое и угрожающее плавно и еле заметно, как бы само по себе, без авторского нажима и участия, во втором же решении сцены был привкус сделанности — пусть и отменного, но...
Герои «Заставы... Цельный мир беззаботного Кольки дал трещину; он увидел, что доблестное ведомство вольготно, как встарь, шпионит за честными гражданами, но стоило ему поделиться с друзьями своей тревогой, как Сергей с какой-то не свойственной ему кривой усмешечкой стал, как премудрый пескарь из-под коряги, вещать какую-то замшелую пошлятину — плетью, мол, обуха не перешибешь. Что с ним стряслось? Давал бой цинизму, а тут — сам, как Анин отец, развел мутную философию трехкопеечного цинизма. С позиций психологического реализма это странно, но действие происходит в метро, что сразу вносит в эпизод образную логику. В 30-е годы метро было больше, чем метро, и воспевалось не в качестве общественного транспорта, а как воплощение сказки, ставшей былью, — лучезарного инобытия, счастливого социалистического рая, возведенного именно под землей словно бы для того, чтобы понадежнее укрыть это замечательное место от напастей реальности, где творится невесть что, а тут, под величественными сводами, сразу снисходят на тебя тишь, гладь, прохлада, гармония и неземное сияние.
В этом воплощенном антимире социальной мифологии даже светлый рай переместился... Только что в институте свойский сослуживец Кольки оказался пришельцем из той социальной запредельности, которой и существовать-то не должно, а теперь и Сергей становится каким-то мутантом: как во всяком «зазеркалье», даже лучшие друзья могут оказаться в этом неверном пространстве оборотнями. В своей книге «Культура Два» Владимир Паперный выстраивал оппозиции авангардной «культуры 1» и тоталитарной «культуры 2» на материале советской архитектуры 20-50-х годов, но в кадрах Хуциева они были выражены чуть ли не за двадцать лет до ее написания. Нарастание Колькиного смятения сопровождается отчетливой сменой знаковой окраски архитектурных объектов, возникающих по мере развития этой драматургической линии: от устремленных, словно в некие космические сферы, сводов и распахнутых пространств дома Ле Корбюзье — к зловещей клаустрофобической «культуре 2», затягивающей вниз, в подземные лабиринты метрополитена, залитые резким и неживым искусственным светом. Оглянуться не успеешь, как миражный космос утопии оборачивается сверкающим подземельем. В фильме, однако, эти пространства не сталкиваются, а плавно перетекают одно в другое: вниз, в лабиринты «культуры 2», ведут здесь ступеньки пластических ассоциаций.
Архитектурные объекты, как бы и сопровождающие, и рождающие нарастание Колькиной тревоги, сменяются в такой последовательности: знаменитое здание Ле Корбюзье — эффектный, уходящий ввысь проем дворовой арки дома Сергея, построенного в конце 20-х в духе функционализма, — наземный вход в станцию метро «Красные ворота» с его красивыми дугообразными арками, возведенный Николаем Ладовским в 1934-1935 годах, — подземный перрон станции метро «Курская», открытой в 1950 году. Особое изящество, с которым выстроена эта архитектурная цепочка, — в том, что если первые два объекта явно принадлежат «культуре 1», а последний — «культуре 2», то третий является связующим звеном между ними. Вход в метро, созданный Ладовским, отчетливо несет «на себе следы культуры 1»: «... Это блестящее выражение нисходящего движения. Воронка ведет вниз, под землю, и это движение вниз совершенно реально, наклонный туннель соединяет два [... Этот путь может совершить каждый»Паперный В.
Культура Два. Этот авангардный элемент, встроенный в «культуру 2», является переходным в прямом и переносном значениях. Монтаж фильма поддерживает такую характеристику — кажется, что путь от наземного павильона Ладовского к перрону «Курской» наши друзья проделывают поверху и пешком: они идут через площадь, оставляя за спиной вход на станцию «Красные ворота», и, начав разговор за пивком, под уличным навесом, сразу продолжают его в метро, именно «переходя» из одного пространства в другое. В каждом поколении есть свои сволочи и порядочные люди», а затем роняет загадочное: «... К молодым сволочам я отношусь еще хуже. Принципиально хуже.
Они еще страшнее». Речь идет о цинизме и циниках, а «старые» и неведомые «молодые сволочи» — всего лишь две ипостаси безверия: оболочки, пустоты, черные дыры. Чем же «молодые» — страшнее? Если взглянуть на ленту именно так, то ее вроде бы вольная, «растрепанная» структура окажется на удивление логичной и стройной.
Герои пьют газировку из автоматов, покупают пирожки, которые продавец заворачивает в кусочки крафтовой коричневой бумаги. У Мавзолея Ленина стоят часовые в валенках. В годы съемок общественный городской транспорт переходил на новую систему: вместо кондукторов появлялись специальные устройства, куда надо было бросить пять копеек и отмотать билет. Главный герой Сергей Журавлев Валентин Попов возвращается из армии. Проходит по Большой Грузинской, затем в кадре пересечение Спиридоновки с Гранатным переулком. Отец парня погиб на фронте, Сергей живет с матерью и сестрой в коммуналке в районе Заставы Ильича. Но Застава так и не покажется перед зрителем, ее роль исполнит Спиридоньевский переулок. Шестиэтажное помпезное здание с гигантской аркой чуть ли не в четыре этажа построено в 1930-е годы в переходный момент между архитектурой авангарда и большого сталинского стиля. На первомайской демонстрации Сергей знакомится с красивой девушкой Аней Марианна Вертинская. На выступления молодых поэтов тогда собиралось огромное количество народа. На вечере в фильме Булат Окуджава исполняет «Сентиментальный марш». Что любопытно: поначалу у Хуциева не было сцен в Политехническом — они появились после того, как часть отснятого и смонтированного материала увидела министр культуры Екатерина Фурцева. Она была в восторге и предложила режиссеру сделать фильм двухсерийным, пообещала и денег под это выделить дополнительно. Кто же знал тогда, что она так «промахнется», что другие идеологи нашепчут Хрущеву иные мысли о фильме и о том, что молодое поколение смотрит «куда-то не туда». Собственно, реакция вождя потом и станет отражением сложносплетенных подковерных игр во власти. Но это потом, а поначалу за идею Фурцевой Хуциев ухватился радостно: ковал железо, пока горячо.
Серия 2 История создания фильма Марлен Хуциев известен в кинематографе как режиссер-философ. Все его киноленты — это глубокий философский взгляд на мир, общество и историю. Не стала исключением и киноповесть «Застава Ильича». Фильм о молодом поколении времен оттепели, блистательный сценарий и не менее блистательный актерский состав — все это обеспечило картине мгновенный успех и зрительскую любовь на долгие годы. Идея фильма возникла еще в 1959 году. Для написания сценария Хуциеву был нужен молодой человек, шестидесятник, и режиссер пригласил удивительного сценариста Геннадия Шпаликова. Легко был подобран и актерский состав.