В Москве в возрасте 76 лет умер известный поэт, эссеист, журналист и общественный деятель Лев Рубинштейн, которого 8 января сбила машина на пешеходном переходе в Москве. "Мой друг Лев Рубинштейн, один из лучших людей на свете, выдающийся поэт, попал в беду. приводит МИА «Россия сегодня» сообщение, опубликованное в блоге дочери поэта.
Шансы выжить минимальны: Врачи дали неутешительный прогноз по состоянию поэта Рубинштейна
Лев Рубинштейн попал под колеса автомобиля 8 января. ДТП произошло на улице Образцова, когда поэт переходил дорогу по нерегулируемому пешеходному переходу. Стал известен приговор водителю, сбившего поэта Льва Рубинштейна в январе 2024 года. Лев Семенович Рубинштейн родился 19 февраля 1947 года в Москве. Окончил филологический факультет Московского государственного заочного педагогического института. Лев Семенович Рубинштейн известен как российский поэт, библиограф и эссеист, обозреватель, общественный деятель, журналист, член Союза российских писателей и Лауреат литературной премии «НОС-2012» за книгу «Знаки внимания».
И запрещаются объятья
Поэт и журналист Лев Рубинштейн скончался в больнице от травм, полученных в ДТП на улице Образцова в возрасте 76 лет. Он был один из самых известных и талантливых поэтов современной России. Рубинштейн Лев Семенович. Год рождения. – «Лев Рубинштейн – это Чехов сегодня: подтекста больше, чем собственно текста, здесь всё в лакунах и переходах, интенциях и провисаниях», – пишет о Вас Дмитрий Бавильский. лев рубинштейн, некролог Лев Рубинштейн писал ироничные и мудрые стихи. На 77-м году жизни умер Лев Рубинштейн.
Лев Семенович Рубинштейн, или «Программа совместных переживаний»
Публицист и поэт Лев Рубинштейн попал под машину прямо на пешеходном переходе в Москве 8 января. Поэт и журналист Лев Рубинштейн скончался в больнице от травм, полученных в ДТП на улице Образцова в возрасте 76 лет. Он был один из самых известных и талантливых поэтов современной России. В Москве в возрасте 76 лет умер известный поэт, эссеист, журналист и общественный деятель Лев Рубинштейн, которого 8 января сбила машина на пешеходном переходе в Москве.
Лев Рубинштейн: Бегущая строка
Лев Семенович родился в Москве в 1947 году, окончил МГГУ им. Шолохова и во время студенчества придумал новый жанр — стихи на карточках. Однажды после какого-то застолья мы ехали со Львом Семёновичем Рубинштейном на такси. Журналист, поэт, обозреватель и общественный деятель Лев Рубинштейн, погибший в результате ДТП. Новости. Проект Familio. Поэт Лев Рубинштейн умер на 77-м году жизни. 8 января поэта Льва Рубинштейна сбила машина в Москве, об этом сообщил поэт и журналист Игорь Иртеньев в Facebook (владелец соцсети, компания Meta. Сбитый автомобилем на северо-востоке Москвы 76-летний поэт Лев Рубинштейн находится в критическом состоянии.
«Без него чувствуется нехватка воздуха»: в Москве простились со Львом Рубинштейном
Сегодня утром стало известно о ДТП, в которое попал поэт Лев Рубинштейн. Лев Рубинштейн на дискуссии по случаю показа фильма иноагента Андрея Лошака «Анатомия процесса» в «РИА Новости». Лев Семёнович Рубинштейн — российский поэт, журналист, общественный деятель, библиограф и эссеист, член Союза российских писателей и лауреат литературной премии «НОС-2012». В феврале этого года ему исполнится 77 лет. Стал известен приговор водителю, сбившего поэта Льва Рубинштейна в январе 2024 года.
Умер Лев Рубинштейн
Абдуллаева: Не сводятся, хотя рассказывание историй не отменяется. В этом новая сложность, а не примитивность. Потому что в истории непременно есть сдвиг. Рубинштейн: А мне кажется это глубоко проеханным. Я знаю, что все истории давно рассказаны.
Я их более или менее помню. Они отличаются друг от друга по фактуре. Но с фактурой не каждый справляется, не каждый способен фактуру сделать содержанием. В результате содержанием становится то, что можно пересказать.
После Веселовского, Проппа мы знаем, что сюжетов, вообще, всего несколько и они все давно рассказаны. Абдуллаева: Ну да. Старые и по-настоящему радикальные авторы продолжают разрабатывать некогда найденное, а новых авторов в старом смысле пардон за оксюморон нет. Поэтому понятие «автор», по-моему, склонилось наконец к анонимности.
Поэтому замечательные западные режиссеры свой радикализм — или какой-то синоним этому слову надо найти — видят в содержательном сдвиге. Правда ли, или вранье, что вместо разнообразной системы отказов в персональном поведении, художественной стратегии наступило — возможно, еще неартикулированное — время рефлексивного, но при этом не поставангардного искусства? При этом даже линейная история не становится почему-то помехой в восприятии такого неконсервативного кино. История есть, и она читается, но содержанием становится то, что не показано, что осталось между кадрами, — экзистенциальная протяженность.
Хотя ни фабула, ни сюжет вроде не разрушены. Рубинштейн: Мне интересен автор рефлексирующий, мне интересна мгновенная реакция, но реакция очень опосредованная. Сейчас в относительно молодой литературно-художественной среде появились очень неубедительные, на мой взгляд, термины, которые меня не утешают: «новая искренность», например. Абдуллаева: Это старая песня о главном.
Рубинштейн: Или, скажем, «поэтика прямого высказывания». Вместе с «новой искренностью» сейчас это взято на вооружение. Я как был совершенно убежден, так и остался: в современной культуре никакое прямое высказывание невозможно. Пока ты не выкупаешься в языке, ты ничего сказать не можешь.
Я как лингвоцентрист все равно содержание любого произведения ищу именно в языке. Просто язык все знает. Без нас и за нас. И чем мы с ним в более доверительных отношениях, тем ближе к тому, чего хотим.
Абдуллаева: Возразить трудно. Но я недавно перечитала любимую в середине 90-х книгу Михаила Безродного «Конец цитаты», и мне показалось, что это образец чудесного, но оставшегося в своем времени письма. Что сегодня, по-твоему, подвергается деконструкции? И какую поэтику новые авторы пытаются конструировать, работая с дистанцией?
Рубинштейн: То есть, какие объекты сегодня наиболее соблазнительны для деконструирования? Мне кажется, практически все. При этом все переворачивается. Вот, скажем, в 70-е — начале 80-х годов меня в искусстве раздражало все, условно говоря, политическое.
И мы тогда все, и соц-артисты, и те, кто, как я, опосредованно, через язык обиходной жизни как раз занимались деконструкцией мейнстрима общественного сознания. Советского либо антисоветского. В какой-то момент мы решили, что это, в общем, одно и то же, потому что говорило на одном языке. Мне кажется, что сейчас такой опасный, довольно отстойный мейнстрим — это как раз аполитизм.
И его следует деконструировать. Если сейчас и пришло время прямого высказывания, то на эти темы. Я всегда этого избегал, но не случайно последние сколько-то лет говорю именно на эти темы, которые меня всю жизнь не интересовали. Как когда-то околополитическое говорение мне казалось консервативным и тухлым, сейчас аполитизм мне кажется вредным и тухлым мейнстримом.
Я, как ты понимаешь, мейнстрим всегда употребляю только в негативном смысле. Этот мейнстрим очень поощряется властью: ребята, вас это все не касается, мы тут сами все решим, а вы развлекайтесь. Абдуллаева: Ты говорил про гламур как про официальное искусство. Западный, очень разнообразный мейнстрим адаптировал постмодернисткие приемы, приметы.
Те же авторы, которые остались, уходят не в «новую искренность», и она принадлежит мейнстриму, а в запечатление, регистрацию повседневности. Они снимают простые вроде по форме, но при этом не простецкие истории. Рубинштейн: Про жизнь. Абдуллаева: И так сказать можно.
Но остается зазор, который, с одной стороны, историей не исчерпывается, хотя этот же зазор, с другой стороны, не определишь, как прежде, в каких-то явных языковых предпочтениях режиссеров. В этом сложность описания новой киноматерии. Можно сказать: «чистая киногения», «длинные планы», «повседневность, становящаяся хроникой», «онтология кино», но дальше не продвинешься. Абдуллаева: А что такое искренность?
Рубинштейн: Кстати. Как она может быть новой или старой? Прямое высказывание — тоже ложная вещь, потому что оно невозможно. Оно возможно только в одном случае: когда тебе на голову что-то упало и ты говоришь «ё…».
Вот это прямое высказывание. И то оно не прямое, потому что мы, филологи, знаем, что все слова миллион раз до нас говорили. Так что тут прямого? Каждое слово тянет за собой пучок смыслов.
Знаешь, какой сейчас мне кажется очень важным — динамизирующим и конструирующим — фактором, который очень часто, по-моему, бывает неочевиден и оттого мы не можем воспринять то, что происходит в искусстве? Это мотивация. С одной стороны, нет более идиотского вопроса, зачем автор написал это произведение или снял это кино. С другой стороны, этот вопрос не должен возникать, потому что должно быть понятно, зачем.
Я все время вижу, возвращаясь к нашей прозе, что все это написано не для меня, что я не адресат, что это написано либо с целью получить премию, либо с целью заинтересовать какого-нибудь кинопродюсера, который прочтет и захочет сценарий заказать. Мне кажется, что вся эта новая проза не является конечной целью. Она является полуфабрикатом чего-то другого. Так что проблема мотивации и проблема адресата сейчас стоит очень остро.
Не зачем, но для кого и что тобой двигало? У меня все время ощущение, что сейчас все делают просто так. Рыли окопы. К ней можно по-разному относиться, но она очевидна.
Сейчас такой мотивации нет. Кино снимают, чтобы на фестивале кто-то посмотрел. Нет серьезного обращения. То, что я вижу или читаю, не для меня.
Лучше сделано, хуже сделано. Сейчас технология достигла такого размаха, что смешно об этом говорить. Абдуллаева: Это проблема личности. Рубинштейн: Между прочим.
И дело не в отсутствии личности, а в ее невостребованности. Личности никому не нужны. Абдуллаева: Или по каким-то иррациональным причинам они… Л. Нынешняя общественно-культурная атмосфера не менее развращающая, чем советская.
Советская кого-то пугала, покупала, советский морок, который мы застали, уже был невысокий — я в кавычках и без кавычек говорю, все шло по нисходящей, в сторону склероза. Тогда людям, даже интегрированным в государственные дела, было стыдно делать то, что сейчас людям не стыдно. Сейчас удивительный диктат бесстыдства. Более того, на это бесстыдство — мода.
Абдуллаева: Более того, на бесстыдство не реагируют те, кто стыд еще вроде не потерял, но из-за социальной апатии, которая тоже модна. Ну ладно. Поговорим о твоих текстах. Твоя проза стала более персональной, хотя в ней сохраняется промежуток между слухом на память и слухом на сегодняшнюю реальность.
Промежуток, который удостоверяет, по-моему, сейчас и нарушение, и установление границ. Прежняя ситуация, в которой размывались границы между правым — левым, верхом — низом и даже между прилагательным и существительным, сменилась восстановлением этих границ, навсегда, казалось бы, похеренных постмодернистской эпохой. Рубинштейн: Понимаю, понимаю. Лев Рубинштейн и Дмитрий Пригов З.
Абдуллаева: Твоя книжка «Словарный запас» — по жанру двухголосные, трехголосные инвенции. Голос зощенковского сказчика — растерянного обывателя — сосуществует с голосом не растерянного необывателя.
Поэтому замечательные западные режиссеры свой радикализм — или какой-то синоним этому слову надо найти — видят в содержательном сдвиге. Правда ли, или вранье, что вместо разнообразной системы отказов в персональном поведении, художественной стратегии наступило — возможно, еще неартикулированное — время рефлексивного, но при этом не поставангардного искусства? При этом даже линейная история не становится почему-то помехой в восприятии такого неконсервативного кино. История есть, и она читается, но содержанием становится то, что не показано, что осталось между кадрами, — экзистенциальная протяженность.
Хотя ни фабула, ни сюжет вроде не разрушены. Рубинштейн: Мне интересен автор рефлексирующий, мне интересна мгновенная реакция, но реакция очень опосредованная. Сейчас в относительно молодой литературно-художественной среде появились очень неубедительные, на мой взгляд, термины, которые меня не утешают: «новая искренность», например. Абдуллаева: Это старая песня о главном. Рубинштейн: Или, скажем, «поэтика прямого высказывания». Вместе с «новой искренностью» сейчас это взято на вооружение.
Я как был совершенно убежден, так и остался: в современной культуре никакое прямое высказывание невозможно. Пока ты не выкупаешься в языке, ты ничего сказать не можешь. Я как лингвоцентрист все равно содержание любого произведения ищу именно в языке. Просто язык все знает. Без нас и за нас. И чем мы с ним в более доверительных отношениях, тем ближе к тому, чего хотим.
Абдуллаева: Возразить трудно. Но я недавно перечитала любимую в середине 90-х книгу Михаила Безродного «Конец цитаты», и мне показалось, что это образец чудесного, но оставшегося в своем времени письма. Что сегодня, по-твоему, подвергается деконструкции? И какую поэтику новые авторы пытаются конструировать, работая с дистанцией? Рубинштейн: То есть, какие объекты сегодня наиболее соблазнительны для деконструирования? Мне кажется, практически все.
При этом все переворачивается. Вот, скажем, в 70-е — начале 80-х годов меня в искусстве раздражало все, условно говоря, политическое. И мы тогда все, и соц-артисты, и те, кто, как я, опосредованно, через язык обиходной жизни как раз занимались деконструкцией мейнстрима общественного сознания. Советского либо антисоветского. В какой-то момент мы решили, что это, в общем, одно и то же, потому что говорило на одном языке. Мне кажется, что сейчас такой опасный, довольно отстойный мейнстрим — это как раз аполитизм.
И его следует деконструировать. Если сейчас и пришло время прямого высказывания, то на эти темы. Я всегда этого избегал, но не случайно последние сколько-то лет говорю именно на эти темы, которые меня всю жизнь не интересовали. Как когда-то околополитическое говорение мне казалось консервативным и тухлым, сейчас аполитизм мне кажется вредным и тухлым мейнстримом. Я, как ты понимаешь, мейнстрим всегда употребляю только в негативном смысле. Этот мейнстрим очень поощряется властью: ребята, вас это все не касается, мы тут сами все решим, а вы развлекайтесь.
Абдуллаева: Ты говорил про гламур как про официальное искусство. Западный, очень разнообразный мейнстрим адаптировал постмодернисткие приемы, приметы. Те же авторы, которые остались, уходят не в «новую искренность», и она принадлежит мейнстриму, а в запечатление, регистрацию повседневности. Они снимают простые вроде по форме, но при этом не простецкие истории. Рубинштейн: Про жизнь. Абдуллаева: И так сказать можно.
Но остается зазор, который, с одной стороны, историей не исчерпывается, хотя этот же зазор, с другой стороны, не определишь, как прежде, в каких-то явных языковых предпочтениях режиссеров. В этом сложность описания новой киноматерии. Можно сказать: «чистая киногения», «длинные планы», «повседневность, становящаяся хроникой», «онтология кино», но дальше не продвинешься. Абдуллаева: А что такое искренность? Рубинштейн: Кстати. Как она может быть новой или старой?
Прямое высказывание — тоже ложная вещь, потому что оно невозможно. Оно возможно только в одном случае: когда тебе на голову что-то упало и ты говоришь «ё…». Вот это прямое высказывание. И то оно не прямое, потому что мы, филологи, знаем, что все слова миллион раз до нас говорили. Так что тут прямого? Каждое слово тянет за собой пучок смыслов.
Знаешь, какой сейчас мне кажется очень важным — динамизирующим и конструирующим — фактором, который очень часто, по-моему, бывает неочевиден и оттого мы не можем воспринять то, что происходит в искусстве? Это мотивация. С одной стороны, нет более идиотского вопроса, зачем автор написал это произведение или снял это кино. С другой стороны, этот вопрос не должен возникать, потому что должно быть понятно, зачем. Я все время вижу, возвращаясь к нашей прозе, что все это написано не для меня, что я не адресат, что это написано либо с целью получить премию, либо с целью заинтересовать какого-нибудь кинопродюсера, который прочтет и захочет сценарий заказать. Мне кажется, что вся эта новая проза не является конечной целью.
Она является полуфабрикатом чего-то другого. Так что проблема мотивации и проблема адресата сейчас стоит очень остро. Не зачем, но для кого и что тобой двигало? У меня все время ощущение, что сейчас все делают просто так. Рыли окопы. К ней можно по-разному относиться, но она очевидна.
Сейчас такой мотивации нет. Кино снимают, чтобы на фестивале кто-то посмотрел. Нет серьезного обращения. То, что я вижу или читаю, не для меня. Лучше сделано, хуже сделано. Сейчас технология достигла такого размаха, что смешно об этом говорить.
Абдуллаева: Это проблема личности. Рубинштейн: Между прочим. И дело не в отсутствии личности, а в ее невостребованности. Личности никому не нужны. Абдуллаева: Или по каким-то иррациональным причинам они… Л. Нынешняя общественно-культурная атмосфера не менее развращающая, чем советская.
Советская кого-то пугала, покупала, советский морок, который мы застали, уже был невысокий — я в кавычках и без кавычек говорю, все шло по нисходящей, в сторону склероза. Тогда людям, даже интегрированным в государственные дела, было стыдно делать то, что сейчас людям не стыдно. Сейчас удивительный диктат бесстыдства. Более того, на это бесстыдство — мода. Абдуллаева: Более того, на бесстыдство не реагируют те, кто стыд еще вроде не потерял, но из-за социальной апатии, которая тоже модна. Ну ладно.
Поговорим о твоих текстах. Твоя проза стала более персональной, хотя в ней сохраняется промежуток между слухом на память и слухом на сегодняшнюю реальность. Промежуток, который удостоверяет, по-моему, сейчас и нарушение, и установление границ. Прежняя ситуация, в которой размывались границы между правым — левым, верхом — низом и даже между прилагательным и существительным, сменилась восстановлением этих границ, навсегда, казалось бы, похеренных постмодернистской эпохой. Рубинштейн: Понимаю, понимаю. Лев Рубинштейн и Дмитрий Пригов З.
Абдуллаева: Твоя книжка «Словарный запас» — по жанру двухголосные, трехголосные инвенции. Голос зощенковского сказчика — растерянного обывателя — сосуществует с голосом не растерянного необывателя. В этом промежутке находится нерв относительно новых твоих сочинений. Постмодернизму, ставшему попсой, мейнстримом и т. Рубинштейн: Пускай. Я не против.
Абдуллаева: Подобно тому как зощенковский сказчик боролся с мещанством и с прочими, условно говоря, фольклорными напастями, твой рассказчик — столь же изящно изобличает ксенофобию, державность и прочее. Твой рассказчик — простодушный носитель собачьего языка улицы или власти. Но вдруг из-за угла в том же тексте вполне и прямо высовывается или, если угодно, высказывается Лев Рубинштейн. Рубинштейн: Это не вопрос, а твое соображение, которое мне глубоко лестно. Ты про границы сказала, а мне эта тема всегда интересна. Потому что здесь как раз существенное различие между культурой и искусством.
Вроде бы считается, что одно часть другого, но это неправда. Это две разные функции. Роль культуры эти границы устанавливать и обозначать.
Политика, экономика, происшествия, общество. Экспертный взгляд на жизнь регионов РФ Информационное агентство «ФедералПресс» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций Роскомнадзор 21. При заимствовании сообщений и материалов информационного агентства ссылка на первоисточник обязательна.
Мария, как говорил Лев в одном из интервью, в отрочестве «уходила» в чтение, и супругам приходилось уговаривать девушку выйти погулять с подругами. Лев Семенович с женой были против ее выбора профессии, но в итоге сдались. Сейчас Мария занимается преподаванием английского языка и переводами. Лев Семенович называл супругу Ирину своим строгим критиком. В 2012 году Рубинштейн признался, что перестал покупать книги, поскольку был «зажат в угол» библиотеками родителей, жены и дочери — вот настолько творческая атмосфера была в семье поэта.
Лев Рубинштейн: Крым - «аннексирован», русские - «дикари и неандертальцы»
Минималистичные тексты Рубинштейна не раз становились основой театральных постановок. В частности, в 2018 году Максим Диденко поставил в новосибирском «Старом доме» спектакль «Я здесь», а в петербургском БДТ имени Товстоногова Александр Маноцков — собственную оперу «52» по тексту «Всё дальше и дальше». В «Тени» проходили авторские вечера Рубинштейна. В октябре 2020 года, когда не стало Ильи Эпельбаума, Рубинштейн написал для нашего блога текст памяти режиссёра. Одна из последних работ Эпельбаума, часть цикла «Театр Воображения», была основана именно на тексте Рубинштейна. Посмотреть этот необычный спектакль под названием «Никого нет» можно на нашем YouTube-канале. Лауреат премии Андрея Белого 1999. Лев Рубинштейн был известен своей активной гражданской позицией — антивоенной и гуманистической. Наша редакция скорбит вместе с родными и друзьями Льва Семёновича и предлагает перечитать его стихи. Например, такие, из цикла «Голубиная почта»: Пришёл, ушёл, и будто бы не он Пускал по ветру лёгкие колечки.
Шолохова; в 2015 году присоединен к Московскому педагогическому государственному университету.
На протяжении нескольких лет работал библиографом в библиотеке этого вуза. Творческая деятельность В конце 1960-х годов Лев Рубинштейн начал заниматься литературной деятельностью, в начале 1970-х - разрабатывать авторскую стилистику минимализма. В середине 1970-х годов под влиянием опыта работы с библиотечными карточками создал собственный жанр "стихи на карточках", сочетавший особенности поэзии, прозы, драмы, визуальных искусств и перформанса. Стал одним из основоположников московского литературного концептуализма вместе с Дмитрием Приговым и Всеволодом Некрасовым. До перестройки тексты Льва Рубинштейна публиковались в самиздате и за границей первая публикация на Западе - в 1979 году в парижском русскоязычном альманахе "А - Я".
После случившегося поэта в крайне тяжёлом состоянии госпитализировали в НИИ скорой помощи Склифосовского, однако спасти его так и не удалось.
Читайте также: УФСИН опровергло информацию о ходатайстве Михаила Ефремова об УДО Впоследствии представители московского департамента транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры отмечали, что виновник аварии не притормозил перед нерегулируемым пешеходным переходом, из-за чего и наехал на Рубинштейна. Ранее 9 апреля "Деловой Петербург" писал о гибели заслуженного артиста России, оперного певца Евгения Кунгурова. Предполагается, что артист совершил суицид.
Распространяется по подписке и в розницу, в органах исполнительной и представительной власти федерального и регионального уровня, в поездах дальнего следования и «Сапсан», в самолетах Авиакомпании «Россия», а также региональных авиакомпаний. Сайт «Парламентской газеты» - это оперативные новости и достоверная информация о принимаемых в стране законах и деятельности депутатов и сенаторов. При использовании материалов сайта «Парламентской газеты» активная ссылка на pnp.
Лев Семенович Рубинштейн, или «Программа совместных переживаний»
При одной только власти погромов не было — при немцах. Поэтому, по рассказам мамы, очень многие пожилые родственники, когда началась Вторая мировая, отказывались уезжать в эвакуацию — помнили тех немцев, которые были в гражданскую войну. К сожалению, они совершенно не учли, что немцы 1941 года совсем не те, что были в 1919 году. Две мои тетки остались в городе, сказали: «Кому мы нужны такие старые, когда Вторая мировая война. У нас тут добро, подушки, перины, наживали всю жизнь». И все — никаких следов не осталось. Еще мама рассказала, что они жили на одной улице с семьей писателя Короленко. Его все знали как очень благородного и порядочного человека. При всех властях он все время кого-то спасал — то от деникинской контрразведки, то от чекистов. Его самого никогда не трогали, он был слишком авторитетной фигурой — знаменитый писатель!
Я хорошо помню мамины истории, в том числе и про голодомор в Харькове. Она видела на вокзальной площади много лежащих трупов, которые никто не подбирал. В самый страшный 1933 год ее сестре удалось устроиться на макаронную фабрику — ей платили не деньгами, а макаронами. Вся их семья целую зиму питались макаронами и это их спасло. Эту историю мне мама рассказала в ответ на мой вопрос — почему когда она нам готовит макароны, то сама никогда их не ест… «Поколение родителей всю жизнь боялось, а мы — уже нет» Поэт Лев Рубинштейн. Тем более что это было время, когда каждая семья имела свои страшные и странные истории. Более того — почему так мало историй сохранилось от их поколения? Потому что это было время, когда все тщательно скрывалось и уничтожалась всякая память: люди сжигали письма, рвали фотографии, выбрасывали дневники бабушек, аттестаты зрелости дедушек, университетские дипломы теть. Все истреблялось, потому было опасно.
Не зря существует много семейных историй, которые начинаются со слов: «Перед смертью бабушка разговорилась и рассказала…» У меня, например, остались только 2-3 фотографии, где мои родители стоят мал мала меньше, и есть фотографии моих дедушек. Мои родители и все их поколение почти всю свою жизнь боялись, а мы — уже нет. Поэтому наше социальное межличностное поведение немножко другое. Но какие-то черты собственного отца, которые в юности меня страшно раздражали, я теперь в себе, конечно, замечаю. Например, моя склонность к порядку, чтобы все было на своих местах — это свойство моего отца, и оно меня чудовищно раздражало! Но сейчас это я! Есть ли теперь в вашей семье свои традиции? Потому что дочка и внучка на это смотрят совсем не так. Они любят есть на ходу, они все время торопятся.
Когда моя внучка сидит с нами за столом, то она, конечно, вся в телефоне. Ну и что? Злиться на это — глупо. Они живут так. Мне это не очень нравится, но это так. У них другое отношение вообще к свойствам памяти. На мой взгляд, в большинстве ваших произведений память является чуть ли не главным лирическим героем. Моя память о детстве — моя самая большая драгоценность. Драгоценность, которая лежит у меня в совершенно отдельном месте, куда я время от времени открываю заветную дверцу и немного туда заглядываю.
Этот жанр является, в сущности, интержанром, соединяя в себе черты поэзии, прозы, драмы, визуальных искусств и перформанса. Каждая карточка понимается мною как универсальная единица ритма, выравнивающая любой речевой жест, будь то стихотворная строка, фрагмент уличного разговора, наукообразный афоризм, сценическая ремарка, междометие или же молчание — чистая карточка... А ещё карточки можно тасовать, как колоду карт, всякий раз вынимая случайную следующую... Рубинштейн пояснял, что во время выступлений а он уверен, что стихи важнее не читать на бумаге, а слушать для него «была важна пауза, физическое время перелистывания, потому что вообще-то люди читают с разной скоростью, а когда человек листает картотеку, он читает со скоростью, заданной автором, я ему навязываю свой ритм».
То есть и читателю автор задаёт чёткие правила. Рубинштейн был участником многих поэтических и музыкальных фестивалей, перформансов и художественных выставок. Автор книг поэзии и эссеистики: «Маленькая ночная серенада» 1992 , «Всё дальше и дальше» из «Большой картотеки» 1995 , «Регулярное письмо» 1996 , «Случаи из языка» 1998 , «Домашнее музицирование» 2000 , «Погоня за шляпой и другие тексты» 2004 , «Словарный запас» и «Духи времени» 2008 , «Четыре текста из Большой картотеки» 2011 , «От мая до мая» и «Знаки внимания» 2012 , 2013 — «Скорее всего», 2016 — «Причинное время», 2018 — «Целый год. Мой календарь», 2020 — «Кладбище с вайфаем».
Публицистическая проза Л. Рубинштейна — остроумные эссе на общественно-политическую «злобу дня».
Выставочный проект «Карточки». Лев Рубинштейн. Библиотека им. Некрасова Много лет Лев Семенович вел активную общественную деятельность, боролся за свободу самовыражения, и его голос всегда звучал в защиту людей творчества.
Долгие проводы — лишние слезы В одном из своих писем Лев Семенович рассуждал о смерти: «Втайне я мучительно, - хотя и безосновательно, - надеюсь на то, что мне будет предоставлена возможность пусть совсем ненадолго приподняться над этим плоским миром и посмотреть-послушать, кто, как и что будут реагировать на мое исчезновение из круга осязаемых явлений».
Сам Акунин , по его словам, для успокоения дал англоязычному хокку-генератору задание сочинять трехстишья про надежду и чудо. Среди сотен синтетических хокку иногда внезапно выскакивают живые. Тогда я их перевожу. Поэта надо спасать поэзией", - поделился он.
Родился благодаря Сталину и писал «стихи на карточках»: чем запомнился поэт Лев Рубинштейн
Фото: кадр из видео YouTube-канала "Скажи Гордеевой" Поэт, общественный деятель Лев Рубинштейн попал под машину в Москве, его состояние оценивается как тяжелое, об этом сообщила в соцсети Вероника Любарская, дочь астрофизика Кронида Любарского. Он в Склифе, переломы и черепно-мозговая травма», - написала Любарская. В настоящее время официальных данных о происшествии и состоянии здоровья с Львом Рубинштейном не сообщалось.
Подписаться Кто такой Лев Рубинштейн, которого сбила машина. Чем он известен 9 января 9,8K прочитали В ночь на 9 января стало известно, что поэта Льва Рубинштейна сбила машина.
Поэта госпитализировали в НИИ им. По словам журналистки Марии Слоним, после операции 76-летнего Рубинштейна погрузили в "лечебный сон". Судя по кадрам с места происшествия, на пешехода наехал автомобиль и протащил поэта на капоте. Родился он в Москве 19 февраля 1947 года.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте. Подписка Отписаться можно в любой момент. В литературном мире Лев Рубинштейн был фигурой культовой. Его называли одним из основателей московского концептуализма, но широкий круг любителей поэзии принял и полюбил Льва Рубинштейна за его короткие злободневные стихи, которые часто были написаны на карточках и стали основой для нового жанра — картотеки. Поэт не раз признавался в том, что терпеть не может наследие Советского Союза, при том, что сам он был сыном пылких комсомольцев 1930-х годов. Сам поэт говорил о том, что появился на свет в «легендарном родильном заведении» — роддоме имени Грауэрмана, которого давно уже не существует. Если бы в своё время Сталин не ввёл запреты на аборты, Лев Рубинштейн мог бы и не появиться на свет, так как родители его хотели ограничиться лишь одним сыном, который у них уже был. В глубине души они наделись на то, что родится девочка, однако впоследствии Лев Рубинштейн стал любимцем всей большой семьи. Его мать и отец были выходцами из многодетных семей, и многочисленные дяди и тёти называли «мизынок»: мизинчик, младшенький.
Родители его были евреями, но при этом абсолютными атеистами и пылкими комсомольцами 1930-х годов. Это было для Льва Рубинштейна удивительно, потому что бабушка по материнской линии, жившая вместе с ними, была носителем той самой еврейской традиции, которыми славился древний народ. В синагогу в советское время она, конечно, не ходила, но правила соблюдала и праздники еврейские отмечала. На ночь она обязательно читала молитвы, по субботам зажигала менору, ела из отдельной посуды, а еду готовила по кашруту. Семён Львович был крепким коммунистом, как говорил поэт, «образцовым и дисциплинированным». Он верил в коммунистические идеалы, полностью доверял газете «Правда», честно выполнял свою работу и никогда не участвовал в каких-то разборках и конфликтах.
В НИИ скорой помощи им.
Лев Рубинштейн родился в Москве в 1947 году. Литературой Рубинштейн начал заниматься в конце 1960-х годов и разработал свой собственный особый жанр — стихи на карточках.