*Уточнение о судьбе Ц.С. Вольпе: "Цезарь Самойлович Вольпе в действительности «погиб в возрасте тридцати семи лет осенью 1941 г. при переправе через Ладожское озеро из блокадного Ленинграда». Возможно, цезарь самойлович вольпе выпускники вузов азербайджана, в этом имени также отражена стадия одра: Дарт Мол наносит стандарты быстро и под крупными клочьями.
Лидия Чуковская. Прочерк
В. А. Жуковский в портретах и иллюстрациях [Текст]. Цезарь Самойлович Вольпе Род деятельности: литературовед и критик Дата рождения: 1904 год(1904). В самарском зоопарке 18 апреля 2023 года не стало льва Цезаря. Об этом сообщили сотрудники учреждения. По мнению ряда исследователей, под этим псевдонимом скрывался зять известного детского писателя Корнея Чуковского Цезарь Самойлович Вольпе.
Ушла из жизни Елена Цезаревна Чуковская
В 20-е годы Вольпе учился в Баку в семинарии, где тогда преподавал поэт-символист Вячеслав Иванов. «Цезарь был очень общительным, знал всех сотрудников в лицо, любил общаться с посетителями, а иногда даже особо отмечал экскурсионные группы. Так случилось, что в начале 21 века литературоведа Цезаря Вольпе помнят лишь немногие специалисты, широкому же кругу он известен в основном как первый муж Лидии Чуковской и отец ее дочери Елены Чуковской. Некоторые считают, что настоящая фамилия этого человека Мосивич или же Цезарь Самойлович Вольпе.
Рекомендации
- В Самарском зоопарке умер лев Цезарь - 19 апреля 2023 - 63.ру
- Ответы : А потомки полицаев и власовцев отмечают 9-е мая? Ведь им Сталин - враг
- Фото материалы
- РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ
- Российская государственная библиотека для молодежи
- Русские символисты [Цезарь Самойлович Вольпе] (fb2)
Вольпе Цезарь Самойлович. Из Книги учета бесхозных библиотек. 7 августа 1943 г.
Книга буквально изменила мою жизнь, показав мне, как справиться со своими страхами и начать жить более полной и насыщенной жизнью. Я настоятельно рекомендую эту книгу всем, кто когда-либо испытывал страх и хочет его преодолеть. Проза Диба - это поэтическое полотно, сотканное из воспоминаний, желаний и сожалений. Главный герой, лишённый имени, становится проводником в истории, размывая границы между реальностью и фантазией. Автор исследует темы потери, идентичности и красоты в мире, отмеченном войной и колониализмом. Бахара 27-04-2024 в 10:36 192094 Андрей Митрофанович Ренников Книга "Вокруг света: Рассказы" Андрея Ренникова уносит читателя в захватывающее путешествие по экзотическим уголкам мира. Каждая история, подобно яркому гобелену, соткана из увлекательных приключений, невероятных встреч и глубоких размышлений о человеческой природе. Персонажи книги - смелые исследователи, жадные до открытий, и местные жители, хранящие древние секреты. Через их истории Ренников раскрывает красоту и хрупкость нашей планеты, подчеркивая важность бережного отношения к ней. Я настоятельно рекомендую эту книгу любителям приключений, любознательным путешественникам и тем, кто ищет вдохновляющие истории о силе человеческого духа.
Общество дружбы — удобное и хорошо отработанное орудие идеологической экспансии, великолепная крыша для диверсий. Не зря же этим занимается военная так я думаю, догадываюсь разведка. Им и зарплата идет. Нас же, марионеток, могут за шмотками свозить, ну и мир показать любознательным, непьющим. Ну, а при чем же здесь «первичная» организация? Что это за идея?
Да еще новая? Вкратце идея заключается в следующем: первичная организация — это Государство, в разнообразных и многочисленных проявлениях. Другого и не может быть. Мы, советские люди, нигде и никогда никого не представляем. Мы — маскарадные маски, в которые постоянно рядится Государство, «наша» первичная и единственная организация! Все это записываю к разговору о Государстве, к общему разговору.
И еще. Если взять какое-либо «общество дружбы» в его естественном, изначальном, виде, очистить от государственной направленности и непомерных Государственных нагрузок, то это «общество» может принести действительную пользу народам в их стремлении узнать друг друга и понять, что им нечего делить и нет никаких причин воевать друг с другом. Это особый разговор на серьезную тему «Международные связи». Они, естественные связи, опасны для нашего Государства. Неталантливые писатели, артисты, режиссеры, композиторы или неумелые руководители, равнодушные, корыстные люди, да просто воры и дураки запираются в националистических крепостях от народного гнева и разоблачений и требуют от талантливых и авторитетных соплеменников, чтоб они несли караульную службу вокруг крепостей. То же самое наблюдается и в театре: актеров замучили производственной необходимостью.
Во всех театрах, где мне приходилось работать, постоянно создаются экстремальные ситуации с обязательной отменой выходных и с ночными репетициями и т. А цель одна: отвлечь внимание от действительных проблем, от творческого бесплодия руководителей, от отсутствия идей, от нудного, однообразного процесса репетиций, от отсутствия праздника в театре. И заранее поливаются грязью критики, которые могут обругать спектакль. Никогда не буду принадлежать к той части народа, которая исторически обречена. Новоявленные вожди — это не сталинская отрыжка, а блевотина. Рвота отравившейся нации.
Скороспелые теории и программы перекочевали с кухни на площади. Реанимируются давно потерпевшие крах идеи, над которыми и тогда-то смеялись. Убогие выскочили на площади и превратили их в толкучки и барахолки, на которых под страхом расправы всучивают обескураженной толпе гнилые идеи, приправленные собственными амбициями и притязаниями на власть. СССР — это огромная зона. С посылками, свиданиями, родственными вызовами и выездами. И совсем не оттого, что мы чего-то добились, нас не сажают в лагеря.
Просто из страны выкачали все, что было возможно. Теперь стали качать оттуда. Дали послабление, т. Пройдет немного времени, и они начнут шантажировать весь мир, чтобы весь мир умолял нас, народ, не делать революции и терпеть этих упырей и содержать их. Все это измотало народ. Он уже понял, что сегодняшняя передышка ухудшение несет нечто новое для него, народа-то.
Новое и страшно. Если раньше разбазаривали природные ресурсы и культуру, то теперь, похоже, собираются торговать нами. Но и никогда не контролировали. Они воюют с нашими народами, стравливают их. Оккупанты ситуацию не контролируют. Они ее создают, усугубляют.
Но сейчас ситуация странная. Создавая особое положение для себя, партия вступила в сговор в долю взяла обслугу, охрану и т. Халявщиков очень много. Рабский труд еле-еле их кормит. Надо отпускать рабов на заработки на живца ловить — называется за границу. Но так, чтобы валюта шла хозяевам.
Мы — профессиональные агрессоры. И не отказались до сих пор от идеи Мирового господства, скромно называя эту идею «Мировой революцией». Недоразвитые и бездарные людишки продолжают терроризировать и обирать огромную страну. И плодят, твари, подобных себе. Это катастрофа. Потом будут клянчить подаяние.
Опять корми! Победа в Великой Отечественной окончательно развалила русских. И, естественно, позволила большевикам держаться до сих пор. Ведь Победа дала право думать, что путь правильный: лагеря, соц. И бескультурье. Падение в будку.
Мы выбрали «родное» рабство, рассчитывая на то, что у коммунистов оттает сердце. Мы ввергли себя в большую глупость и униженность. Дело еще вот в чем: война не дает повод для геройства ни с той, ни с другой стороны. Война — это грязь и убийство на самом дне сознания. Геройство создают идеологические подонки. Выбор между двумя фашизмами.
Что может быть мучительней?! Но я никогда не скажу, что выбор был сделан правильный. Раб на выбор не способен. Такова судьба. Был Робеспьер, был Наполеон и был Луи Филипп. А Сталин все это собрал в одном!
И не из-за большого ума. А из животного страха и из владения искусством партийной интриги. Долой ваш театр! Прежде всего долой ваш строй, вашу организацию дела, где на первом плане охранительные функции. Оппозиционеры надорвутся, пройдет 5 лет. Потом еще 5 лет.
Лишь потом появится возможность убрать большевиков от власти. Но уйдет Горбачев и придет другой, который переименует партию и посадит ее на новое кормление. Судя по низкой культуре и нравственности народа, необходимо лет 15 воспитывать в народе знания и совесть. Ведь его не создашь без новых финансовых отношений. Нельзя по-прежнему отдавать все деньги коммунистам, оставляя себе на еду и одежду, — а кучковаться где-нибудь на пустыре, в лесу. И малые народы, живущие рядом, мучаются от нашей исторической медлительности.
Мы их тоже вытягиваем вдоль своего огромного тела. А они рвутся, гибнут, исчезают. Сталин изолировал голову анаконды, и она перестала принимать команды живого тела. Сталин и партия стали посредниками. Такое неизбежно. Из: Толкователь Бурков - типичный представитель гуманитарной интеллигенции периода застоя.
Что-то гнилое было в нём с детства. Выходец из рабочей семьи поступает на юридический факультет. Это не характерно для этой среды. Кто его надоумил? Сделал неплохую артистическую карьеру. Видимо в том окружении, в которое он стремился попасть и куда в конце концов попал, всплыть можно было только при подчёркнутой русофобии и антисоветчине.
Гуманитарная интеллигенция не изменилась и со времён «Окаянных дней» Бунина. Среди русской, советской, а теперь и российской интеллигенции вот уже более полутора столетий существует устойчивая прослойка врагоугодников, которая во время всех войн, экономических и дипломатических противостояний желает своей родине военного, экономического и дипломатического поражения. Прослойка эта то сужается, то расширяется, но на месте эмигрировавших, высланных, расстрелянных и умерших своею смертью её представителей неизменно встают новые. Многие из них это дети и внуки выбывших врагоугодников, но в большинстве случаев ряды врагоугодников пополняются за счёт совращаемой педагогами и научными руководителями подростков и молодёжи. Когда общеевропейская армия в составе немецких, норвежских, валлонских, хорватских, французских, венгерских, финских и румынских частей вторглась в СССР, вбирая в себя по пути литовские, латышские и эстонские формирования, недорезанная за годы советской власти эхрофильная интеллигенция даже обрадовалась. Её представители думали, что сейчас они встанут в один ряд со своими европейскими коллегами.
В этих кругах считали, что немцы пришли уничтожать не русский народ, а «большевистское быдло». Впрочем, не только большевистское, а быдло вообще. Этим польским словечком западники называли нас с вами. Эхрофилы появились в наших краях задолго до того, как в 1873 году эмигрантом Петром Боборыкиным было придумано слово «интеллигенция», которое стало фактически обозначать замкнутую касту людей, мнящих себя представителями европейской цивилизации внутри русского варварства. При этом сама европейская цивилизация русских интеллигентов за представителей себя отнюдь не считала, хотя поощряла их потуги внешне походить на европейцев. Патриомитией страдали ещё жители Великого Новгорода, стремившиеся попасть в Европу вместе с самим Новгородом и немалой прилегающей к нему территорией.
Именно там, в Новгороде возникла так называемая «Ересь жидовствующих», которая после присоединения Новгорода проникла и в Москву вместе с выселенным сюда новгородским нобилитетом. Главный смысл ереси состоял не в том, что её адепты придерживались некоторых обрядовых предписаний иудаизма, а в том, что они считали себя богоизбранными. Идеология же ереси жидовствующих отражала строго ориентированные международные контакты ведущих участников этого сложного идейно-политического течения. Несмотря на то, что основателем ереси считается некий «жидовин Схария», личность оного и по сей день не установлена и, скорее всего, является вымышленной. На самом деле это была чисто доморощенная идеология, и главным кандидатом на роль Схарии является не киевский учёный еврей Захария бен Аарон га-Коген, а местный игумен Захария. По сути жидовствующие считали себя чем-то наподобие древнеиудейских фарисеев, создавших в своё время народ в народе.
Объявив себя хранителями сокровенного знания, фарисеи на самом деле были агентами римского влияния. Рим, стремившийся перетянуть Иудею на свою сторону в борьбе против Селевкидов, помогал фарисеям деньгами, и их ячейки стали расти как на дрожжах, а вскоре под руководством фарисеев вспыхнуло восстание, которое привело к отпадению Иудее от Селевкидской империи. Однако едва Иудея достигла полной независимости, и на престоле утвердилась династия Хасмонеев, фарисеи, привыкшие все опровергать и разрушать, начали бороться и против иудейских царей. Уже при третьем хасмонейском царе Александре Яннае фарисеи подняли против него восстание, переросшее в продолжавшуюся шесть лет гражданскую войну. Так вот, в сочинениях жидовствующих, среди которых, кроме мифического Схарии, не было ни одного живого еврея, народ русской земли тоже назывался хамом.
Однако после пожара в Доме писателя в 1993 году о досках на какое-то время забыли. И сегодня, после долгого перерыва, когда писатели наконец обрели кров, мемориальные доски вновь оказались под крышей Дома писателя. Они будут торжественно открыты в 2011 году. Но мало установить доски.
Сегодня у нас, к сожалению, очень немного информации о писателях, чьи имена значатся на мраморе. Безусловно, наш долг возродить память о каждом, найти родственников писателей, восстановить их публикации.
Макаренко на его встрече с ленинградскими читателями в середине октября 1938 г. И у нас есть такие книги. Они написаны по большей части людьми, которые сделали большое дело в истории нашего строительства. Я бы назвал 3 книжки: первая — « Чапаев » Фурманова , которая построена на материале личной работы Фурманова в чапаевской дивизии; вторая — « Как закалялась сталь » Островского и третья — « Педагогическая поэма » А. Макаренко, потому что эта книга также есть результат огромного дела, о котором читаешь с совершенным удивлением и о котором потом, я думаю, с полным основанием, будут складывать легенды. Я должен сказать, что если говорить о книжках А. Макаренко, то следует отметить, что в литературном плане они обладают огромным достоинством — мы обнаруживаем в них необычайное умение автора видеть человека насквозь.
Шмелев и власовцы. ч. 10
Цезарь Вольпе был большим знатоком и классической русской поэзии первая половина XIX века , и современной ему литературы. Он в особенности считался выдающимся специалистом по творчеству Жуковского, писал о Зощенко, подготовил к изданию тома Брюсова 1935 , Андрея Белого 1940. В 1933 г.
Закономерный финал: «Сейчас листы с материалом Зощенко изымаются из журнала.
Советская цензура в эпоху тотального террора. Но я буквально остолбеваю, когда гляжу на свои нижние конечности, описанию которых не место в художественной литературе Михаил Зощенко Именно на этом этапе возникает фигура тогдашнего главного редактора «Красной нови», бывшего рапповца Российская ассоциация пролетарских писателей. Возникла в 1925 году.
В организации состояло около 4 тысяч человек, её генеральным секретарём был Леопольд Авербах. Секретарь РАПП 1928—1932. Редактор журнала «Молодая гвардия» 1926—1929 , главред журнала «Красная новь» 1932—1938 , «Литературной газеты» 1946—1950.
Маяковский упомянул Ермилова в своей предсмертной записке: «Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться». По воспоминаниям современников, Ермилов был доносчиком и клеветником. Этот критик и редактор известен ныне как один из одиознейших погромщиков и доносчиков советской литературы.
Впрочем, в тот период он обращался с Зощенко довольно нежно, учитывая то ли неоднозначность политики партии в области культуры, то ли достаточную известность своего подопечного. Видимо, поэтому Зощенко, которого расстраивали редакторские правки и отношение к себе «как к ученику, начинающему писателю» 5 Жолнина Е. Зощенко: Текст и контекст.
Писателю предлагалось исправить «политические ошибки» «народовольцы были одиночками, не связанными с народным движением, сам путь террора партия считает вредным, особенно сейчас, после убийства С. Кирова» 6 Жолнина Е. Некоторые замечания кажутся совсем незначительными, но и за ними скрывается некая политическая логика к которой Ермилов был особенно чувствителен : «Фраза о том, что нет никого, о ком бы мы так жалели, как о Рылееве, вызвала сомнение у Ермилова, и в журнале она приобрела следующий вид: «И, пожалуй, мало о ком мы так же горько пожалели» 7 Жолнина Е.
Точечным цензурным переработкам подверглось и отдельное книжное издание. Например, Елена Жолнина предполагает, что изъятие упоминаний об Аттиле связано с так и не поставленной пьесой Евгения Замятина «Аттила», в которой недвусмысленно проводилась аналогия между варварами и большевиками. При этом не следует связывать все изменения в тексте с цензурой или автоцензурой ; ощущая себя именно советским писателем, Зощенко всерьёз размышлял в политэкономической логике, которая была характерна для его эпохи.
Об этом свидетельствуют разнообразные сохранившиеся рабочие материалы к книге. Издательство «Советский писатель». Москва, 1935 год Как её приняли?
Реакция на «Голубую книгу» была неоднозначной. Центральный партийный орган, «Правда», опубликовал крайне резкий, погромный текст критика Арона Гурштейна, в котором Зощенко прямо сопоставлялся со своими персонажами традиция, восходящая ещё к многочисленным критическим публикациям 1920-х. Но Зощенко виновен был и в идеологической ошибке 8 Гурштейн А.
По аллеям истории. Зощенко: pro et contra. Всё богатство исторической жизни он свёл к анекдоту.
На всё богатство исторических явлений он реагирует тягуче-однообразным, монотонным «сказом». Ни чувства истории, ни гнева, ни страсти. Мысль бедная, убогая.
Более спокойную, но также негативную оценку «Голубой книге» как и вышедшей за год до этого другой книге Зощенко, «Возвращённая молодость» дал в одном из центральных тогдашних журналов, «Литературном критике», Игорь Сац 9 Сац И. Герой Михаила Зощенко. Неприятно, когда тем же языком, основанным на странных, угловатых, чрезмерно прямолинейных и всё же неясных ассоциациях, говорится о великих и трагических событиях в истории человечества.
Впрочем, эта реакция была не всеобщей. И если Цезарь Вольпе не успел при жизни опубликовать «Книгу о Зощенко», где заинтересованно и глубоко писал о «Голубой книге», то некоторые другие критики и писатели выступали поощрительно. Участник и теоретик литературной группы «Перевал».
Публиковался в «Правде», «Красной нови», «Новом мире». Писал о Пастернаке, Горьком, Тютчеве, Вс. Первым из литературоведов предположил, что авторство «Тихого Дона» не принадлежит Шолохову.
Автор книги «Вопросы литературы и критики» 1926. В 1937 году был арестован за участие в «контрреволюционной организации» и расстрелян. Мысли об искусстве.
Она находится где-то посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй. И эта её промежуточность, этот уход в сторону от привычных и тесных форм прозы к более свободным, дающим простор мысли, делает её интересной и важной для всего нашего литературного развития. В числе поддержавших книгу был и её адресат Максим Горький, и это было очень важно.
Столп соцреализма оценил работу Зощенко высоко, но предрёк её непонимание. Критик Абрам Лежнев писал, что «Голубая книга» находится «посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй» «Кое-что смешно, — писал критик Игорь Сац о «Голубой книге», — но часто совсем не смешно и даже неприятно» Критик Арон Гурштейн считал, что Зощенко свёл «всё богатство исторической жизни» к анекдоту Что было дальше? Несмотря на неоднозначный приём книги, под запрет она не подпала, скорее напротив.
В 1936 году в «Библиотеке «Огонёк» выходит книга Зощенко «Исторические рассказы», в которую вошли незначительно переработанные фрагменты «исторической» части «Голубой книги». Некоторые рассказы из неё, опять-таки с небольшими изменениями, выходили позднее и в других его сборниках. Зощенко продолжал публиковаться и вести жизнь признанного советского литератора: его комедии ставились в центральных театрах, а гастроли собирали полные залы.
Он шумно дышал, курил, кашлял, задыхался от дыма, зажигал одну папиросу о другую, а окурки, вместо пепельницы, засовывал в чернильницу, ничего этого не замечая. Он был погружен в слушанье глубоко, как погружаются в сон. Напряжение заразительно, слух и у меня обострялся.
Странным образом я начинала слышать и понимать слышимое по-другому, чувствуя уже не только слова, но и каждый слог. Обычно Самуил Яковлевич не прерывал ни свой слушающий сон, ни чужое чтение. Разговоры начинались обычно только тогда, когда кончались листки.
А тут вдруг, положив Мите на колено свою маленькую, короткопалую, но энергическую и сильную руку, Самуил Яковлевич перебил чтение. Повторите, пожалуйста. Митя удивился и перечел конец странички.
Речь здесь шла о весе разных газов — сколько весят неон, аргон, гелий. Оканчивалась страница скобками: « Гелий, — объяснял Митя в скобках, — был назван так в честь Солнца: ведь по-гречески Гелиос значит Солнце; а гелий был найден учеными сначала на Солнце и только потом на Земле ». Что-то не понимаю я ничего в ваших скобках!
Митя терпеливо объяснил: речь идет о том, как ученые открывали один за другим «ленивые», инертные газы. Среди них и гелий. В скобках дано разъяснение: гелий, в отличие от других, найден был сначала на Солнце, а потом на Земле.
Потому и назван в честь Солнца. Раньше на Солнце, потом на Земле. Да чего стоят все ваши подробности — какие-то там горелки, и пробирки, и опыты!
Я не знаю? Вы меня просили написать о самом процессе исследования. Вот я и пишу популярно и подробно.
Забудьте на минуту о спектральном анализе. Расскажите мне, как открыли гелий. Один только гелий, — попросил Маршак.
Митя, пожав плечами, принялся объяснять. И чуть только перешел он на устную речь, как между ним, рассказывающим, и нами, слушающими, возникла живая связь. От досады и волнения Митя запинался более обычного и говорил быстрее, чем обычно.
Маршак то и дело перебивал его вопросами — и Митя откровенно хватался за голову: «Как? Сердитый голос. Встревоженный голос.
Спустились наконец с профессорской кафедры к нам, неучам, на грешную землю?.. Вы заметили, Лида, что случилось сейчас? Все вещества, да и спектральный анализ, из застывших значков, из терминов а термин — ведь это слово, из которого изъята жизнь все превратились в персонажей драмы, в живые действующие лица.
Читатель будет следить за судьбою каждого из них с не меньшим интересом, чем за деятельностью самих ученых. Горелка, трубочка, неон, аргон, клевеит — все ожили… Подумайте только: речь идет о приборах, позволивших ученым, не сходя с места, обнаружить новое, особое вещество на Солнце! А потом оказалось, что оно вовсе не особое, оно и на Земле водится!
Да удивитесь же! Не риторически, конечно: «Ах, могуч человеческий разум! Да ведь об этом поэму писать можно!
А вы сообщаете мельком, в скобках! Все остальное можно рассказать как бы в скобках. Остальное — это переулки, вливающиеся в центральную улицу.
Гелий — хребет книги, путеводительная нить, центр! Если для вас «сначала на Солнце, потом на Земле» мельком, то и для читателя пустяк, мелочишка! Если вы сами не удивляетесь, чему же станет удивляться читатель?
Когда мы уходили, Самуил Яковлевич вышел вместе с нами на лестницу в шлепанцах и в подтяжках и, прощаясь, сказал: — Так ваша книга и будет называться: «Солнечное вещество»… По имени главного героя. Ну как «Евгений Онегин», или «Муму», или «Обломов»… Ваш герой — гелий, сквозь все перипетии поисков гелия станет ясен и спектральный анализ. Особенно важно рассказать, как люди сбивались с пути, шли по ложному следу.
Это научит читателя самостоятельно думать. А сверхзадача такая: одно открытие служит другому, даже если один ученый и не подозревает об открытии другого. Самуил Яковлевич словно живой водой спрыснул разрозненные куски: теперь они соединились естественно, органически.
Судьба героя повелевала повествованием. Книга не шла — летела. Работали Митя и я вместе.
Он автор, я редактор. Моя редакторская роль в этом случае оказалась весьма своеобразной. Я была именно тем идеальным читателем, над которым ставился опыт: тем круглым, полным невеждой, которому адресована книга.
Чуть только повествование теряло конкретность или Митя опускал в цепи событий или рассуждений звено, казавшееся ему подразумеваемым, — я неизменно переставала понимать. Чуть только рассказ утрачивал образность, мне делалось скучно. Чуть только логический вывод из рассуждения не приводил, вместе с заново установленным фактом, к эмоции, не вызывал ни тревоги, ни огорчения, ни новой надежды — вывод сам по себе, а чувство само по себе, — я говорила Мите, что он сбился с дороги.
Ведь сведения, голые сведения читатель может и в энциклопедии получить. Нашему же читателю надо испытать — вместе с исследователями — горечь неудачи, радость победы. Митя ежедневно читал мне новые и новые главы.
Я перебивала его, чуть только теряла сюжетную нить. Дивясь моему непониманию, Митя сердился и начинал объяснять мне, что происходит на странице — в лаборатории Рамзея или Резерфорда, — объяснять «по складам», как трехлетней. Я снова не понимала, он в сердцах объяснял снова.
Митя подыскивал примеры. Во мне брезжило понимание, будто какие-то черты реального предмета просвечивали сквозь туман отвлеченности. Я хваталась за этот хвостик, краешек.
Я начинала предлагать свои слова для понятого мною, и иногда оказывалось — они для изображения годны. Проверяя переходы от мысли к мысли, звучания слов и фраз, Митя уже не мог не писать вслух. Узнала я об этом случайно.
Настал день, когда столяр привез полки, а потом и лесенку. Я помогала Мите расставлять книги: занятие счастливое и утомительное. Было их у него тысячи три.
Я устала и ушла к себе. Между мною и Митей — Люшина комната, самая большая в квартире: у меня 14, у Мити 16, у Люши 18 метров. В два окна.
В новой квартире не было того, скороходовского, волшебного окна, уводившего вдаль, — но потолки высокие, и окна высокие, с цельными стеклами, от пола до потолка. Весело нам было вместе заказывать шторы для этих необычных, кверху округлых окон, весело выбирать обои для Люшиной комнаты: там, под потолком, котята катают клубки. Котята одинаковые, и клубки одинаковые, и одинаково каждый котенок держит над клубком, словно замахиваясь, лапку.
Но Люша каждому придумала прозвище: Кот Васька, Тоби, Ваня Васильчиков… Устав от расстановки Митиных книг, я ушла к Люше, посидела с ней — она перечислила мне все кошачьи имена от одного угла комнаты до противоположного: — Мама! Из коридора, из-за двери его комнаты, услыхала я, что он читает вслух, настойчиво повторяя одни и те же фразы. Прилаживает их.
Не мне читает, а себе самому. Я отошла от двери. Не одна только рука, следуя мысли, вела его теперь по странице — вело и ухо.
Проверка естественности, склада и лада. По-иному расположил он теперь и весь материал. Из бесформенной лекции превращалась теперь книга в драматически развивающуюся прозу.
Вот Жансен и Локайер, с помощью спектроскопа, исследуют спектр солнечных выступов. Они обнаруживают линию водорода: красную, голубую и синюю. Затем видят желтую линию — близко-близко от желтой линии натрия.
Близко, но линии все-таки не совпадают. Значит, это не натрий. Они назвали новонайденную линию Д3 и пришли к убеждению, что принадлежит она какому-то особому небесному веществу.
Очевидно, на земле его нет, оно водится только на Солнце, за полтораста миллионов километров от нас. На Земле его нету, а на Солнце есть, вот они и назвали его по имени Солнца — гелий. Таково первое действие драмы, разыгравшееся после глав о горелке Бунзена, об изобретении спектроскопа, после главы под названием: «Звезды в лаборатории».
После того, как читатель уже понимает, что такое спектральный анализ. Второе событие большой драматической силы: гелий обнаружен на Земле. Обнаружили его в клевеите — существует такой минерал, — назвали криптоном.
Но вот начинается новая цепочка опытов, и наконец один ученый — Крукс — посылает телеграмму другому — Рамзею: «Криптон — это гелий. Приезжайте — увидите». Рамзей приехал, взял в руки трубочку, где заперто было солнечное вещество, и увидел.
Вряд ли, однако, испытал он такое же счастье, как Митя и я. Мы поняли, что глава удалась, что стоит она на должном месте, что драматургия не подвела, что читатель заодно с нами разделит радость и Рамзея, и Крукса. Телеграмма превратилась в домашнюю нашу победительную поговорку.
Приезжай — увидишь», — говорили мы, передавая друг другу томик стихов или яблоко. Мы уже знали: победа одержана. Мы решили положить ему на стол готовую книгу.
Митя говорил, что видит ее насквозь, «понимаешь, всю на просвет, как в туннеле». Через два дня на третий Самуил Яковлевич звонил нам, подзывал то его, то меня, подталкивал, сердился, устраивал сцены ревности, расспрашивал, требуя, чтобы Митя прочитал ему по телефону хоть отрывок. Но Митя стоял твердо: положит на стол оконченную рукопись.
И тогда выслушает его приговор. И готов выслушать все замечания и исправить всё, что найдет нужным исправить. Ни о каком последнем или предпоследнем разе Митя уже не поминал.
Счастливый этот день наступил. Десятки раз прочитали мы каждую главу вслух, много раз перепробовали каждую фразу на слух и на глаз, неизменно находя где-нибудь то рифму, столь неуместную в прозе, то неловкий переход. Наконец отдали рукопись машинистке и потом, еще раз прочитав, — Маршаку.
Я нарочно забежала к нему в его отсутствие и как сюрприз положила на стол. Придет — увидит. Вечером мы были у него.
Маршак доволен! Он пренаивно говорит, кивая мне на Митю: «Вы, Лидочка, не представляете себе, какой у вас талантливый муж. Если бы я был женщиной, я непременно сам вышел бы за него замуж.
Сколько книг он еще напишет для нас! Нет, Самуил Яковлевич то предлагал другие названия глав, то заставлял переделывать концовки или начала, то придумывал другие подписи под таблицами. Потом новые заботы: Митя читает рукопись в школе, в пятых и шестых классах — он читает, а я вглядываюсь в лица: вот заскучали как будто?
Митя кончил — от расспросов отбоя нет. Потом встреча с художником Николаем Федоровичем Лапшиным которого пригласил иллюстрировать книгу Владимир Васильевич Лебедев , потом публикация в журнале «Костер», потом — в альманахе Горького с предисловием Маршака он попытался объяснить разницу между книгой научно-популярной и научно-художественной. Потом три корректуры отдельного издания.
И вот у меня в комнате, на откинутой доске Митиного — моего! Защита состоялась 22 ноября 1935 года. Председательствовал на заседании ученого совета академик А.
Присутствовало около сорока пяти человек, среди них члены Совета: Я. Френкель, В. Фредерикс, Б.
Гохберг, П. Лукирский, Д. Скобельцын, М.
Классен-Неклюдова, А. Александров, С. Бобковский, Л.
Стенограмма заседания сохранилась. Приведу отрывки. Фок: «Работа М.
В работе Розенфельда, посвященной тому же вопросу, содержатся лишь общие математические результаты. В работе М. Большой интерес имеет здесь аналогия между волнами гравитационными и электромагнитными.
Эта аналогия дала возможность использовать аппарат электродинамики, но, помимо этого факта, она представляет интерес с физической стороны». Так начал свое выступление В. Вот как окончил свое И.
Тамм: «…Нельзя не отметить чрезвычайную математическую сложность проблемы, которой посвящена диссертация.
Вскоре после рождения сына Левенсон оставил свою незаконную семью, женился «на женщине своего круга» и переехал в Баку, где открыл «Первое типографское товарищество»; мать Чуковского была вынуждена переехать в Одессу. Детство Николай Корнейчуков провёл в Одессе и Николаеве.
Какое-то время будущий писатель учился во второй одесской гимназии. Окончить гимназию Чуковскому так и не удалось: из пятого класса его отчислили, по его собственным утверждениям, из-за низкого происхождения. По метрике у Николая и его сестры Марии, как незаконнорождённых, не было отчества; в других документах дореволюционного периода его отчество указывалось по-разному — Васильевич, Степанович, Эммануилович, Мануилович, Емельянович.
С начала литературной деятельности Корнейчуков использовал псевдоним Корней Чуковский, к которому позже присоединилось фиктивное отчество — Иванович. После революции сочетание «Корней Иванович Чуковский» стало его настоящим именем, отчеством и фамилией. С 1901 года Чуковский начал писать статьи в «Одесских новостях».
В литературу Чуковского ввёл его близкий гимназический друг, журналист В.
Лидия Чуковская. Прочерк
В. А. Жуковский в портретах и иллюстрациях [Текст]. Авторы: Немеровская О. А., Вольпе Цезарь Самойлович. Цезарь Вольпе окончил Бакинский университет, посещал семинар, где преподавал поэт-символист Вячеслав Иванов. Некоторые считают, что настоящая фамилия этого человека Мосивич или же Цезарь Самойлович Вольпе.
Камень на шее России, её предатели – гуманитарная интеллигенция
Существует версия, что он был арестован накануне войны, отправлен в лагерь, а из лагеря сразу на фронт и попал в плен, а затем стал ближайшим помощником генерала Власова под именем Мелетия Евлампиевича Александровича Зыкова[1][2]. Семья Чуковских всегда отрицала такую версию, ссылаясь на еврейское происхождение Вольпе.
Окончил историко-филологический факультет Бакинского университета 1925 , посещал семинар, где преподавал поэт-символист Вячеслав Иванов.
В 1926 году переехал в Ленинград. Аспирант Государственной академии искусствознания 1930—1933. Преподавал в вузах, одновременно был заведующим редакцией журнала «Литературная учёба» 1929—1930 , заведующим библиографическим отделом журнала «Звезда» 1930—1933.
Был большим знатоком и классической русской поэзии первая половина XIX века , и современной ему литературы. Он считался выдающимся специалистом по творчеству Жуковского подготовил посвящённые Жуковскому тома Большой 2 т. В 1933 году Вольпе, работавший тогда в журнале «Звезда», на свой страх и риск напечатал в журнале произведение Мандельштама «Путешествие в Армению» и за это был уволен.
Он возвращался в Ленинград через Москву. Я, после тяжёлой медицинской операции, находилась в Переделкине, у Корнея Ивановича, вместе с Люшей.
Об этом свидетельствуют разнообразные сохранившиеся рабочие материалы к книге. Издательство «Советский писатель». Москва, 1935 год Как её приняли? Реакция на «Голубую книгу» была неоднозначной. Центральный партийный орган, «Правда», опубликовал крайне резкий, погромный текст критика Арона Гурштейна, в котором Зощенко прямо сопоставлялся со своими персонажами традиция, восходящая ещё к многочисленным критическим публикациям 1920-х. Но Зощенко виновен был и в идеологической ошибке 8 Гурштейн А.
По аллеям истории. Зощенко: pro et contra. Всё богатство исторической жизни он свёл к анекдоту. На всё богатство исторических явлений он реагирует тягуче-однообразным, монотонным «сказом». Ни чувства истории, ни гнева, ни страсти. Мысль бедная, убогая. Более спокойную, но также негативную оценку «Голубой книге» как и вышедшей за год до этого другой книге Зощенко, «Возвращённая молодость» дал в одном из центральных тогдашних журналов, «Литературном критике», Игорь Сац 9 Сац И. Герой Михаила Зощенко.
Неприятно, когда тем же языком, основанным на странных, угловатых, чрезмерно прямолинейных и всё же неясных ассоциациях, говорится о великих и трагических событиях в истории человечества. Впрочем, эта реакция была не всеобщей. И если Цезарь Вольпе не успел при жизни опубликовать «Книгу о Зощенко», где заинтересованно и глубоко писал о «Голубой книге», то некоторые другие критики и писатели выступали поощрительно. Участник и теоретик литературной группы «Перевал». Публиковался в «Правде», «Красной нови», «Новом мире». Писал о Пастернаке, Горьком, Тютчеве, Вс. Первым из литературоведов предположил, что авторство «Тихого Дона» не принадлежит Шолохову. Автор книги «Вопросы литературы и критики» 1926.
В 1937 году был арестован за участие в «контрреволюционной организации» и расстрелян. Мысли об искусстве. Она находится где-то посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй. И эта её промежуточность, этот уход в сторону от привычных и тесных форм прозы к более свободным, дающим простор мысли, делает её интересной и важной для всего нашего литературного развития. В числе поддержавших книгу был и её адресат Максим Горький, и это было очень важно. Столп соцреализма оценил работу Зощенко высоко, но предрёк её непонимание. Критик Абрам Лежнев писал, что «Голубая книга» находится «посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй» «Кое-что смешно, — писал критик Игорь Сац о «Голубой книге», — но часто совсем не смешно и даже неприятно» Критик Арон Гурштейн считал, что Зощенко свёл «всё богатство исторической жизни» к анекдоту Что было дальше? Несмотря на неоднозначный приём книги, под запрет она не подпала, скорее напротив.
В 1936 году в «Библиотеке «Огонёк» выходит книга Зощенко «Исторические рассказы», в которую вошли незначительно переработанные фрагменты «исторической» части «Голубой книги». Некоторые рассказы из неё, опять-таки с небольшими изменениями, выходили позднее и в других его сборниках. Зощенко продолжал публиковаться и вести жизнь признанного советского литератора: его комедии ставились в центральных театрах, а гастроли собирали полные залы. Во время войны Зощенко оказывается в эвакуации и работает над автобиографической повестью «Перед восходом солнца» — историей самоизлечения от глубокой депрессии. Новую повесть Зощенко признают неактуальной и вредной, её публикацию останавливают — это первый сигнал о том, что творчество Зощенко уже не соответствует официальной литературной норме. Из-за него был сменён состав редколлегии «Звезды», закрылся журнал «Ленинград», а печатавшиеся там Ахматова и Зощенко были исключены из Союза писателей. В нём Зощенко был назван «пошляком и подонком литературы»: …Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодёжь и отравить её сознание. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами.
Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами. Через две недели после публикации постановления Зощенко и Анну Ахматову исключили из Союза писателей СССР как писателей, не принимающих «участия в социалистическом строительстве». Зощенко был лишён средств к существованию и предан литературному остракизму; перебивался анонимными переводами, продажей вещей и даже сапожным ремеслом. Нападки на Зощенко не прекратились даже после смерти Сталина; писатель умер в 1958 году, так и не восстановленный в литературных правах. После посмертной «полуреабилитации» Зощенко «Голубая книга» выходила в СССР несколько раз, и каждый раз текст несколько варьировался. Двухтомник 1968 года готовил Юрий Томашевский, энтузиаст зощенковедения, который, в частности, обращался к печатному экземпляру «Голубой книги» с правками писателя, во многом восстанавливающими цензурные изъятия и изменения. В позднесоветскую эпоху «Голубая книга» обязательно анализировалась как этапная для Зощенко в отличие от, например, замалчиваемой повести «Перед восходом солнца» , но отношение к ней было двойственным, как к не вполне удавшемуся тексту впрочем, здесь принципиально выделялась важнейшая для «переоткрытия» Зощенко книга Мариэтты Чудаковой. С другой стороны, многие отмечали это произведение как своего рода перелом в творчестве Зощенко, который «попытался решительно раздвинуть границы поиска» 11 Старков А.
Михаил Зощенко: Судьба художника. В новейшее время — благодаря исследованиям Александра Жолковского, Юрия Щеглова и других филологов, а также громкой книге Бенедикта Сарнова Бенедикт Михайлович Сарнов 1927—2014 — писатель, литературовед. В 1970-х совместно с литературоведом Станиславом Рассадиным вёл радиопередачу для детей «В стране литературных героев». Автор документального цикла фильмов «Сталин и писатели», книг о Пушкине, Маяковском, Солженицыне, Блоке, Мандельштаме. Случай Зощенко» — «Голубая книга» считается одним из центральных явлений советской литературы 1930-х.
Аспирант Государственной академии искусствознания 1930—1933. Преподавал в вузах, одновременно был заведующим редакцией журнала «Литературная учёба» 1929—1930 , заведующим библиографическим отделом журнала «Звезда» 1930—1933.
Был большим знатоком и классической русской поэзии первая половина XIX века , и современной ему литературы. Он считался выдающимся специалистом по творчеству Жуковского подготовил посвящённые Жуковскому тома Большой 2 т.
Отзывы читателей
- Восстановлены мемориальные доски в Доме писателя | Ленинград Победа
- Вольпе, Цезарь Самойлович биография
- Может заинтересовать
- Авторизация
- Ушла из жизни Елена Цезаревна Чуковская
Описание документа
- Вольпе, Цезарь Самойлович — Что такое Вольпе, Цезарь Самойлович
- Описание документа
- «Спартак» принял решение об увольнении Абаскаля - Чемпионат
- Еврейские гитлеровские коллаборационисты.
Лидия Чуковская. Прочерк
| В Самарском зоопарке умер лев Цезарь - 19 апреля 2023 - 63.ру | Настоящая фамилия этого человека Мосивич или же Цезарь Самойлович Вольпе (щенок в переводе с нем. яз.). |
| Вольпе Цезарь Самойлович - ЦГАЛИ СПб. Фонд Р-371. Опись 2. Дело 44 - Архивы Санкт-Петербурга | «Цезарь был очень общительным, знал всех сотрудников в лицо, любил общаться с посетителями, а иногда даже особо отмечал экскурсионные группы. |
| [elib_title_lib_document] — Электронная библиотека Ямала | читать в ЛитВек. |
Цезарь Самойлович Вольпе р. 17 октябрь 1904 ум. 1941
Власов совсем по-другому говорил немцам. На допросе в июле 1942 года он так говорил об американской помощи: «В газетах сильно раздуты поставки из Англии и Америки. Согласно сообщениям газет якобы поступает оружие, боеприпасы, танки, самолёты, а также и продукты питания в большом количестве. У него в армии были только телефонные аппараты американского изготовления.
Иностранного оружия в своей армии он вообще не видел». И краха советской экономики Власов не видел: «В Кузнецкой индустриальной области, на юго-восточном Урале возникла значительная оборонная промышленность, которая теперь усилена эвакуированной индустрией из оккупированных областей. Все главные виды сырья здесь налицо: уголь, руда, металл, однако нефти нет.
В Сибири имеются до сих пор мало использованные месторождения нефти… Этой индустрии в Кузнецкой области будет достаточно для обеспечения до некоторой степени нужд Красной Армии в тяжёлом вооружении, даже при потере Донецкой области. Полностью нельзя будет обойтись без украинского зерна, однако в Сибири имеются значительные вновь освоенные площади». По мнению автора статьи, Зыков-Вольпе немцам «навешал лапши на уши», со страху сначала назвался большим авторитетом, а потом по ходу придумывал-импровизировал, сам реально ничего не зная… Зыкова затем использовали в департаменте «Вермахт Пропаганда», отчасти под начальством полковника Мартина, а отчасти — главы русского Отдела капитана фон Гроте.
Считается, что еврей Зыков участвовал в составлении некоторых ключевых документов «Русского Освободительного движения». Власов очень ценил его.
Лидии Чуковской было объявлено, что приговор мужу - «десять лет без права переписки». Лишь в конце 1939 года узнала, что мужа нет в живых. Предположительно захоронен на Левашовской пустоши, где Лидия Чуковская в 1990-е годы установила памятник.
Судьбе М. Бронштейна посвящена автобиографическая повесть Чуковской «Прочерк». Ленинград - Одесса, 1928; Углов А. Повесть о Тарасе Шевченко, 1931; Углов А. На волге, 1931; Чуковская Л.
История одного восстания. Борис Житков. В лаборатории редактора. Опустелый дом Софья Петровна. Спуск под воду.
Открытое слово. По эту сторону смерти. Софья Петровна. Памяти детства. Воспоминания о Корнее Чуковском.
Памяти детства: Мой отец - Корней Чуковский. Процесс исключения. Пантелеев - Л. Переписка 1929—1987. Экранизации и постановки произведений Лидии Чуковской: 1989 - «Софья Петровна» режиссер Аркадий Сиренко , главные роли сыграли Анна Каменкова , Вера Глаголева , Алексей Земский , Лия Ахеджакова ; Кадры из фильма "Софья Петровна" 1992 - «Рукопись», режиссер Александр Муратов, совместная советско-французская экранизация повести «Спуск под воду»; 2000 - «Софья Петровна», Новосибирский театр «Глобус», режиссер-постановщик Вениамин Фильштинский; 2011 - «Софья Петровна», Саратовский академический театр драмы, режиссер-постановщик Марина Глуховская, художник-постановщик Юрий Наместников последнее обновление информации: 28.
При цитировании и использовании материалов ссылка на Штуки-Дрюки stuki-druki. При цитировании и использовании в интернете гиперссылка hyperlink на Штуки-Дрюки или stuki-druki.
О моём отце ходили разные слухи, вплоть до того, что якобы во время войны он служил у генерала Власова политруком, но, к счастью, сейчас доказано, что это была клевета. Мама считала, что мой отец погиб в конце июля 1941 года в Ленинграде, куда поехал, чтобы спасти нас. Из предисловия к сборнику работ Ц. Вольпе «Искусство непохожести», М. Составитель Фредерика Львовна Николаевская-Вольпе.
Вольпе, разбомбили немецкие самолеты, и оно затонуло вместе с пассажирами. Вероятно, он погиб в начале августа 41-го, направляясь за оставшимися в Ленинграде дочерью и бывшей женой. Однако ходили слухи, что Цезарь Вольпе якобы стал в армии генерала Власова политруком! Этот "детектив" не так давно проверяли в ФСБ. Сверяли почерки, фото, биографии Вольпе и служившего у Власова политруком Мелентия Зыкова. Миф о власовце-еврее был развеян в статье Эллы Максимовой "Скрывался под собственным именем", опубликованной в "Известиях". Иванова в должности профессора.
От этого союза в 1931 году родилась их дочь Елена ru. Но пара рассталась в 1933 году. В том же году, 1933, Volpe рискнули публикации в количестве 5 его обзора Путешествие в Армению из Мандельштама , которая принесла ему потерять свою работу. Вольпе большой знаток русской классической поэзии что в первой половине XIX - го века и современной литературы.
Ушла из жизни Елена Цезаревна Чуковская
Цезарь Самойлович Вольпе в действительности «погиб в возрасте тридцати семи лет осенью 1941 г. при переправе через Ладожское озеро из блокадного Ленинграда». Портал НЭБ предлагает скачать бесплатно или читать онлайн книгу «Вольпе Цезарь Самойлович опись фонда», автора Российская национальная библиотека Отдел рукописей. В 1933 году Вольпе, работавший в журнале «Звезда», на свой страх и риск напечатал в журнале произведение Мандельштама «Путешествие в Армению» и за это был уволен. Настоящая фамилия этого человека Мосивич или же Цезарь Самойлович Вольпе (щенок в переводе с нем. яз.). Возможно, цезарь самойлович вольпе выпускники вузов азербайджана, в этом имени также отражена стадия одра: Дарт Мол наносит стандарты быстро и под крупными клочьями. Цезарь Самойлович Вольпе. Replace this image
Шмелев и власовцы. ч. 10
Вольпе, Цезарь Самойлович. Цезарь Самойлович Вольпе (17 октября 1904 — осень 1941) — советский литературовед и критик. Вольпе Цезарь Самойлович, 1904 г. Тифлис, литературовед.
Вольпе Цезарь Самойлович опись фонда
Общее наше жилье — у Пяти Углов. Адрес: Загородный, дом 11, квартира 4. Окна на улицу Рубинштейна бывшую Троицкую , подъезд — на Загородный, прямиком на трамвайную остановку. Район этот для меня родной в самом буквальном смысле слова: тут где-то неподалеку родился Корней Иванович — кажется, на Разъезжей, — а на Коломенской, в двух шагах, родилась я.
По соседству, на Загородном, 9, если верить легенде, жила некогда Анна Петровна Керн — значит ли это, что здесь бывал Пушкин? Люша и няня Ида проводили по 5—6 часов ежедневно в том самом скверике у Владимирской церкви, где любил посидеть в свободные минуты Федор Михайлович. Вот в какой географической близости к моему младенчеству и к русской литературе мы оказались!
И радостно, и смешно. Митя купил себе огромный, со многими ящиками, стол, а мне в день переезда подарил старинное, XVIII века, бюро, купленное у хозяйки на Скороходовой. Оно осталось для меня навсегда надгробьем над его неизвестной могилой, памятником его короткой жизни и — и нашей совместной работы.
Когда мы съехались, Митя заказал столяру книжные полки на обе стены новой комнаты, а заодно и лестничку, чтобы доставать томы из-под потолка. Столяр не торопился. Пока Митина комната стояла голая, неустроенная, без занавесок, без книг, без письменного стола, Митя предпочитал работать у меня, за тем же своим привычным бюро.
Тут он писал диссертацию, тут и детскую книгу. Я любила смотреть, как он, с пером в руке, подняв голову над откинутой доской и листом, — думает. Недвижность, застылость — лица, глаз.
А, вот он что-то ухватил: да, вот движение зрачков. Значит, приближается движение руки. Вот уже и рука побежала: «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге», и рука едва поспевает угнаться за мыслью.
Лицо у него сейчас другое, чем за велосипедным рулем. Одухотворенное, творящее. Одну — но не более.
Я кивнула. Меня мучила совесть. Мы вошли в кабинет.
Сизый дым висел от пола до потолка, окурки дымились из глубины пепельницы, безжалостно приподнимая крышку. По-видимому, предыдущий посетитель курил не хуже хозяина. Самуил Яковлевич поздоровался с нами, и в особенности с Митей, весьма сердечно.
Он несколько раз повторял мне при наших встречах в редакции или разговорах по телефону: «Вы не представляете себе, Лида, какой это благородный человек. Благородство — основная черта». Так оно и было.
Но откуда он знал?.. Благородный Митя опустился в гостеприимное кресло и начал читать. Маршак — слушал.
Он шумно дышал, курил, кашлял, задыхался от дыма, зажигал одну папиросу о другую, а окурки, вместо пепельницы, засовывал в чернильницу, ничего этого не замечая. Он был погружен в слушанье глубоко, как погружаются в сон. Напряжение заразительно, слух и у меня обострялся.
Странным образом я начинала слышать и понимать слышимое по-другому, чувствуя уже не только слова, но и каждый слог. Обычно Самуил Яковлевич не прерывал ни свой слушающий сон, ни чужое чтение. Разговоры начинались обычно только тогда, когда кончались листки.
А тут вдруг, положив Мите на колено свою маленькую, короткопалую, но энергическую и сильную руку, Самуил Яковлевич перебил чтение. Повторите, пожалуйста. Митя удивился и перечел конец странички.
Речь здесь шла о весе разных газов — сколько весят неон, аргон, гелий. Оканчивалась страница скобками: « Гелий, — объяснял Митя в скобках, — был назван так в честь Солнца: ведь по-гречески Гелиос значит Солнце; а гелий был найден учеными сначала на Солнце и только потом на Земле ». Что-то не понимаю я ничего в ваших скобках!
Митя терпеливо объяснил: речь идет о том, как ученые открывали один за другим «ленивые», инертные газы. Среди них и гелий. В скобках дано разъяснение: гелий, в отличие от других, найден был сначала на Солнце, а потом на Земле.
Потому и назван в честь Солнца. Раньше на Солнце, потом на Земле. Да чего стоят все ваши подробности — какие-то там горелки, и пробирки, и опыты!
Я не знаю? Вы меня просили написать о самом процессе исследования. Вот я и пишу популярно и подробно.
Забудьте на минуту о спектральном анализе. Расскажите мне, как открыли гелий. Один только гелий, — попросил Маршак.
Митя, пожав плечами, принялся объяснять. И чуть только перешел он на устную речь, как между ним, рассказывающим, и нами, слушающими, возникла живая связь. От досады и волнения Митя запинался более обычного и говорил быстрее, чем обычно.
Маршак то и дело перебивал его вопросами — и Митя откровенно хватался за голову: «Как? Сердитый голос. Встревоженный голос.
Спустились наконец с профессорской кафедры к нам, неучам, на грешную землю?.. Вы заметили, Лида, что случилось сейчас? Все вещества, да и спектральный анализ, из застывших значков, из терминов а термин — ведь это слово, из которого изъята жизнь все превратились в персонажей драмы, в живые действующие лица.
Читатель будет следить за судьбою каждого из них с не меньшим интересом, чем за деятельностью самих ученых. Горелка, трубочка, неон, аргон, клевеит — все ожили… Подумайте только: речь идет о приборах, позволивших ученым, не сходя с места, обнаружить новое, особое вещество на Солнце! А потом оказалось, что оно вовсе не особое, оно и на Земле водится!
Да удивитесь же! Не риторически, конечно: «Ах, могуч человеческий разум! Да ведь об этом поэму писать можно!
А вы сообщаете мельком, в скобках! Все остальное можно рассказать как бы в скобках. Остальное — это переулки, вливающиеся в центральную улицу.
Гелий — хребет книги, путеводительная нить, центр! Если для вас «сначала на Солнце, потом на Земле» мельком, то и для читателя пустяк, мелочишка! Если вы сами не удивляетесь, чему же станет удивляться читатель?
Когда мы уходили, Самуил Яковлевич вышел вместе с нами на лестницу в шлепанцах и в подтяжках и, прощаясь, сказал: — Так ваша книга и будет называться: «Солнечное вещество»… По имени главного героя. Ну как «Евгений Онегин», или «Муму», или «Обломов»… Ваш герой — гелий, сквозь все перипетии поисков гелия станет ясен и спектральный анализ. Особенно важно рассказать, как люди сбивались с пути, шли по ложному следу.
Это научит читателя самостоятельно думать. А сверхзадача такая: одно открытие служит другому, даже если один ученый и не подозревает об открытии другого. Самуил Яковлевич словно живой водой спрыснул разрозненные куски: теперь они соединились естественно, органически.
Судьба героя повелевала повествованием. Книга не шла — летела. Работали Митя и я вместе.
Он автор, я редактор. Моя редакторская роль в этом случае оказалась весьма своеобразной. Я была именно тем идеальным читателем, над которым ставился опыт: тем круглым, полным невеждой, которому адресована книга.
Чуть только повествование теряло конкретность или Митя опускал в цепи событий или рассуждений звено, казавшееся ему подразумеваемым, — я неизменно переставала понимать. Чуть только рассказ утрачивал образность, мне делалось скучно. Чуть только логический вывод из рассуждения не приводил, вместе с заново установленным фактом, к эмоции, не вызывал ни тревоги, ни огорчения, ни новой надежды — вывод сам по себе, а чувство само по себе, — я говорила Мите, что он сбился с дороги.
Ведь сведения, голые сведения читатель может и в энциклопедии получить. Нашему же читателю надо испытать — вместе с исследователями — горечь неудачи, радость победы. Митя ежедневно читал мне новые и новые главы.
Я перебивала его, чуть только теряла сюжетную нить. Дивясь моему непониманию, Митя сердился и начинал объяснять мне, что происходит на странице — в лаборатории Рамзея или Резерфорда, — объяснять «по складам», как трехлетней. Я снова не понимала, он в сердцах объяснял снова.
Митя подыскивал примеры. Во мне брезжило понимание, будто какие-то черты реального предмета просвечивали сквозь туман отвлеченности. Я хваталась за этот хвостик, краешек.
Я начинала предлагать свои слова для понятого мною, и иногда оказывалось — они для изображения годны. Проверяя переходы от мысли к мысли, звучания слов и фраз, Митя уже не мог не писать вслух. Узнала я об этом случайно.
Настал день, когда столяр привез полки, а потом и лесенку. Я помогала Мите расставлять книги: занятие счастливое и утомительное. Было их у него тысячи три.
Я устала и ушла к себе. Между мною и Митей — Люшина комната, самая большая в квартире: у меня 14, у Мити 16, у Люши 18 метров. В два окна.
В новой квартире не было того, скороходовского, волшебного окна, уводившего вдаль, — но потолки высокие, и окна высокие, с цельными стеклами, от пола до потолка. Весело нам было вместе заказывать шторы для этих необычных, кверху округлых окон, весело выбирать обои для Люшиной комнаты: там, под потолком, котята катают клубки. Котята одинаковые, и клубки одинаковые, и одинаково каждый котенок держит над клубком, словно замахиваясь, лапку.
Но Люша каждому придумала прозвище: Кот Васька, Тоби, Ваня Васильчиков… Устав от расстановки Митиных книг, я ушла к Люше, посидела с ней — она перечислила мне все кошачьи имена от одного угла комнаты до противоположного: — Мама! Из коридора, из-за двери его комнаты, услыхала я, что он читает вслух, настойчиво повторяя одни и те же фразы. Прилаживает их.
Не мне читает, а себе самому. Я отошла от двери. Не одна только рука, следуя мысли, вела его теперь по странице — вело и ухо.
Проверка естественности, склада и лада. По-иному расположил он теперь и весь материал. Из бесформенной лекции превращалась теперь книга в драматически развивающуюся прозу.
Вот Жансен и Локайер, с помощью спектроскопа, исследуют спектр солнечных выступов. Они обнаруживают линию водорода: красную, голубую и синюю. Затем видят желтую линию — близко-близко от желтой линии натрия.
Близко, но линии все-таки не совпадают. Значит, это не натрий. Они назвали новонайденную линию Д3 и пришли к убеждению, что принадлежит она какому-то особому небесному веществу.
Очевидно, на земле его нет, оно водится только на Солнце, за полтораста миллионов километров от нас. На Земле его нету, а на Солнце есть, вот они и назвали его по имени Солнца — гелий. Таково первое действие драмы, разыгравшееся после глав о горелке Бунзена, об изобретении спектроскопа, после главы под названием: «Звезды в лаборатории».
После того, как читатель уже понимает, что такое спектральный анализ. Второе событие большой драматической силы: гелий обнаружен на Земле. Обнаружили его в клевеите — существует такой минерал, — назвали криптоном.
Но вот начинается новая цепочка опытов, и наконец один ученый — Крукс — посылает телеграмму другому — Рамзею: «Криптон — это гелий. Приезжайте — увидите». Рамзей приехал, взял в руки трубочку, где заперто было солнечное вещество, и увидел.
Вряд ли, однако, испытал он такое же счастье, как Митя и я. Мы поняли, что глава удалась, что стоит она на должном месте, что драматургия не подвела, что читатель заодно с нами разделит радость и Рамзея, и Крукса. Телеграмма превратилась в домашнюю нашу победительную поговорку.
Приезжай — увидишь», — говорили мы, передавая друг другу томик стихов или яблоко. Мы уже знали: победа одержана. Мы решили положить ему на стол готовую книгу.
Митя говорил, что видит ее насквозь, «понимаешь, всю на просвет, как в туннеле». Через два дня на третий Самуил Яковлевич звонил нам, подзывал то его, то меня, подталкивал, сердился, устраивал сцены ревности, расспрашивал, требуя, чтобы Митя прочитал ему по телефону хоть отрывок. Но Митя стоял твердо: положит на стол оконченную рукопись.
И тогда выслушает его приговор. И готов выслушать все замечания и исправить всё, что найдет нужным исправить. Ни о каком последнем или предпоследнем разе Митя уже не поминал.
Счастливый этот день наступил. Десятки раз прочитали мы каждую главу вслух, много раз перепробовали каждую фразу на слух и на глаз, неизменно находя где-нибудь то рифму, столь неуместную в прозе, то неловкий переход. Наконец отдали рукопись машинистке и потом, еще раз прочитав, — Маршаку.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов. В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден. Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе. Это позволяет управлять булевой логикой запроса. Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2.
По воспоминаниям современников, Ермилов был доносчиком и клеветником. Этот критик и редактор известен ныне как один из одиознейших погромщиков и доносчиков советской литературы. Впрочем, в тот период он обращался с Зощенко довольно нежно, учитывая то ли неоднозначность политики партии в области культуры, то ли достаточную известность своего подопечного. Видимо, поэтому Зощенко, которого расстраивали редакторские правки и отношение к себе «как к ученику, начинающему писателю» 5 Жолнина Е. Зощенко: Текст и контекст. Писателю предлагалось исправить «политические ошибки» «народовольцы были одиночками, не связанными с народным движением, сам путь террора партия считает вредным, особенно сейчас, после убийства С. Кирова» 6 Жолнина Е. Некоторые замечания кажутся совсем незначительными, но и за ними скрывается некая политическая логика к которой Ермилов был особенно чувствителен : «Фраза о том, что нет никого, о ком бы мы так жалели, как о Рылееве, вызвала сомнение у Ермилова, и в журнале она приобрела следующий вид: «И, пожалуй, мало о ком мы так же горько пожалели» 7 Жолнина Е.
Точечным цензурным переработкам подверглось и отдельное книжное издание. Например, Елена Жолнина предполагает, что изъятие упоминаний об Аттиле связано с так и не поставленной пьесой Евгения Замятина «Аттила», в которой недвусмысленно проводилась аналогия между варварами и большевиками. При этом не следует связывать все изменения в тексте с цензурой или автоцензурой ; ощущая себя именно советским писателем, Зощенко всерьёз размышлял в политэкономической логике, которая была характерна для его эпохи. Об этом свидетельствуют разнообразные сохранившиеся рабочие материалы к книге. Издательство «Советский писатель». Москва, 1935 год Как её приняли? Реакция на «Голубую книгу» была неоднозначной. Центральный партийный орган, «Правда», опубликовал крайне резкий, погромный текст критика Арона Гурштейна, в котором Зощенко прямо сопоставлялся со своими персонажами традиция, восходящая ещё к многочисленным критическим публикациям 1920-х.
Но Зощенко виновен был и в идеологической ошибке 8 Гурштейн А. По аллеям истории. Зощенко: pro et contra. Всё богатство исторической жизни он свёл к анекдоту. На всё богатство исторических явлений он реагирует тягуче-однообразным, монотонным «сказом». Ни чувства истории, ни гнева, ни страсти. Мысль бедная, убогая. Более спокойную, но также негативную оценку «Голубой книге» как и вышедшей за год до этого другой книге Зощенко, «Возвращённая молодость» дал в одном из центральных тогдашних журналов, «Литературном критике», Игорь Сац 9 Сац И.
Герой Михаила Зощенко. Неприятно, когда тем же языком, основанным на странных, угловатых, чрезмерно прямолинейных и всё же неясных ассоциациях, говорится о великих и трагических событиях в истории человечества. Впрочем, эта реакция была не всеобщей. И если Цезарь Вольпе не успел при жизни опубликовать «Книгу о Зощенко», где заинтересованно и глубоко писал о «Голубой книге», то некоторые другие критики и писатели выступали поощрительно. Участник и теоретик литературной группы «Перевал». Публиковался в «Правде», «Красной нови», «Новом мире». Писал о Пастернаке, Горьком, Тютчеве, Вс. Первым из литературоведов предположил, что авторство «Тихого Дона» не принадлежит Шолохову.
Автор книги «Вопросы литературы и критики» 1926. В 1937 году был арестован за участие в «контрреволюционной организации» и расстрелян. Мысли об искусстве. Она находится где-то посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй. И эта её промежуточность, этот уход в сторону от привычных и тесных форм прозы к более свободным, дающим простор мысли, делает её интересной и важной для всего нашего литературного развития. В числе поддержавших книгу был и её адресат Максим Горький, и это было очень важно. Столп соцреализма оценил работу Зощенко высоко, но предрёк её непонимание. Критик Абрам Лежнев писал, что «Голубая книга» находится «посередине между публицистикой и беллетристикой, между трактатом и рассказом, между фельетоном и статьёй» «Кое-что смешно, — писал критик Игорь Сац о «Голубой книге», — но часто совсем не смешно и даже неприятно» Критик Арон Гурштейн считал, что Зощенко свёл «всё богатство исторической жизни» к анекдоту Что было дальше?
Несмотря на неоднозначный приём книги, под запрет она не подпала, скорее напротив. В 1936 году в «Библиотеке «Огонёк» выходит книга Зощенко «Исторические рассказы», в которую вошли незначительно переработанные фрагменты «исторической» части «Голубой книги». Некоторые рассказы из неё, опять-таки с небольшими изменениями, выходили позднее и в других его сборниках. Зощенко продолжал публиковаться и вести жизнь признанного советского литератора: его комедии ставились в центральных театрах, а гастроли собирали полные залы. Во время войны Зощенко оказывается в эвакуации и работает над автобиографической повестью «Перед восходом солнца» — историей самоизлечения от глубокой депрессии. Новую повесть Зощенко признают неактуальной и вредной, её публикацию останавливают — это первый сигнал о том, что творчество Зощенко уже не соответствует официальной литературной норме. Из-за него был сменён состав редколлегии «Звезды», закрылся журнал «Ленинград», а печатавшиеся там Ахматова и Зощенко были исключены из Союза писателей. В нём Зощенко был назван «пошляком и подонком литературы»: …Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодёжь и отравить её сознание.
Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами. Через две недели после публикации постановления Зощенко и Анну Ахматову исключили из Союза писателей СССР как писателей, не принимающих «участия в социалистическом строительстве». Зощенко был лишён средств к существованию и предан литературному остракизму; перебивался анонимными переводами, продажей вещей и даже сапожным ремеслом.
Убогие выскочили на площади и превратили их в толкучки и барахолки, на которых под страхом расправы всучивают обескураженной толпе гнилые идеи, приправленные собственными амбициями и притязаниями на власть. СССР — это огромная зона. С посылками, свиданиями, родственными вызовами и выездами. И совсем не оттого, что мы чего-то добились, нас не сажают в лагеря. Просто из страны выкачали все, что было возможно.
Теперь стали качать оттуда. Дали послабление, т. Пройдет немного времени, и они начнут шантажировать весь мир, чтобы весь мир умолял нас, народ, не делать революции и терпеть этих упырей и содержать их. Все это измотало народ. Он уже понял, что сегодняшняя передышка ухудшение несет нечто новое для него, народа-то. Новое и страшно. Если раньше разбазаривали природные ресурсы и культуру, то теперь, похоже, собираются торговать нами. Но и никогда не контролировали. Они воюют с нашими народами, стравливают их.
Оккупанты ситуацию не контролируют. Они ее создают, усугубляют. Но сейчас ситуация странная. Создавая особое положение для себя, партия вступила в сговор в долю взяла обслугу, охрану и т. Халявщиков очень много. Рабский труд еле-еле их кормит. Надо отпускать рабов на заработки на живца ловить — называется за границу. Но так, чтобы валюта шла хозяевам. Мы — профессиональные агрессоры.
И не отказались до сих пор от идеи Мирового господства, скромно называя эту идею «Мировой революцией». Недоразвитые и бездарные людишки продолжают терроризировать и обирать огромную страну. И плодят, твари, подобных себе. Это катастрофа. Потом будут клянчить подаяние. Опять корми! Победа в Великой Отечественной окончательно развалила русских. И, естественно, позволила большевикам держаться до сих пор. Ведь Победа дала право думать, что путь правильный: лагеря, соц.
И бескультурье. Падение в будку. Мы выбрали «родное» рабство, рассчитывая на то, что у коммунистов оттает сердце. Мы ввергли себя в большую глупость и униженность. Дело еще вот в чем: война не дает повод для геройства ни с той, ни с другой стороны. Война — это грязь и убийство на самом дне сознания. Геройство создают идеологические подонки. Выбор между двумя фашизмами. Что может быть мучительней?!
Но я никогда не скажу, что выбор был сделан правильный. Раб на выбор не способен. Такова судьба. Был Робеспьер, был Наполеон и был Луи Филипп. А Сталин все это собрал в одном! И не из-за большого ума. А из животного страха и из владения искусством партийной интриги. Долой ваш театр! Прежде всего долой ваш строй, вашу организацию дела, где на первом плане охранительные функции.
Оппозиционеры надорвутся, пройдет 5 лет. Потом еще 5 лет. Лишь потом появится возможность убрать большевиков от власти. Но уйдет Горбачев и придет другой, который переименует партию и посадит ее на новое кормление. Судя по низкой культуре и нравственности народа, необходимо лет 15 воспитывать в народе знания и совесть. Ведь его не создашь без новых финансовых отношений. Нельзя по-прежнему отдавать все деньги коммунистам, оставляя себе на еду и одежду, — а кучковаться где-нибудь на пустыре, в лесу. И малые народы, живущие рядом, мучаются от нашей исторической медлительности. Мы их тоже вытягиваем вдоль своего огромного тела.
А они рвутся, гибнут, исчезают. Сталин изолировал голову анаконды, и она перестала принимать команды живого тела. Сталин и партия стали посредниками. Такое неизбежно. Из: Толкователь Бурков - типичный представитель гуманитарной интеллигенции периода застоя. Что-то гнилое было в нём с детства. Выходец из рабочей семьи поступает на юридический факультет. Это не характерно для этой среды. Кто его надоумил?
Сделал неплохую артистическую карьеру. Видимо в том окружении, в которое он стремился попасть и куда в конце концов попал, всплыть можно было только при подчёркнутой русофобии и антисоветчине. Гуманитарная интеллигенция не изменилась и со времён «Окаянных дней» Бунина. Среди русской, советской, а теперь и российской интеллигенции вот уже более полутора столетий существует устойчивая прослойка врагоугодников, которая во время всех войн, экономических и дипломатических противостояний желает своей родине военного, экономического и дипломатического поражения. Прослойка эта то сужается, то расширяется, но на месте эмигрировавших, высланных, расстрелянных и умерших своею смертью её представителей неизменно встают новые. Многие из них это дети и внуки выбывших врагоугодников, но в большинстве случаев ряды врагоугодников пополняются за счёт совращаемой педагогами и научными руководителями подростков и молодёжи. Когда общеевропейская армия в составе немецких, норвежских, валлонских, хорватских, французских, венгерских, финских и румынских частей вторглась в СССР, вбирая в себя по пути литовские, латышские и эстонские формирования, недорезанная за годы советской власти эхрофильная интеллигенция даже обрадовалась. Её представители думали, что сейчас они встанут в один ряд со своими европейскими коллегами. В этих кругах считали, что немцы пришли уничтожать не русский народ, а «большевистское быдло».
Впрочем, не только большевистское, а быдло вообще. Этим польским словечком западники называли нас с вами. Эхрофилы появились в наших краях задолго до того, как в 1873 году эмигрантом Петром Боборыкиным было придумано слово «интеллигенция», которое стало фактически обозначать замкнутую касту людей, мнящих себя представителями европейской цивилизации внутри русского варварства. При этом сама европейская цивилизация русских интеллигентов за представителей себя отнюдь не считала, хотя поощряла их потуги внешне походить на европейцев. Патриомитией страдали ещё жители Великого Новгорода, стремившиеся попасть в Европу вместе с самим Новгородом и немалой прилегающей к нему территорией. Именно там, в Новгороде возникла так называемая «Ересь жидовствующих», которая после присоединения Новгорода проникла и в Москву вместе с выселенным сюда новгородским нобилитетом. Главный смысл ереси состоял не в том, что её адепты придерживались некоторых обрядовых предписаний иудаизма, а в том, что они считали себя богоизбранными. Идеология же ереси жидовствующих отражала строго ориентированные международные контакты ведущих участников этого сложного идейно-политического течения. Несмотря на то, что основателем ереси считается некий «жидовин Схария», личность оного и по сей день не установлена и, скорее всего, является вымышленной.
На самом деле это была чисто доморощенная идеология, и главным кандидатом на роль Схарии является не киевский учёный еврей Захария бен Аарон га-Коген, а местный игумен Захария. По сути жидовствующие считали себя чем-то наподобие древнеиудейских фарисеев, создавших в своё время народ в народе. Объявив себя хранителями сокровенного знания, фарисеи на самом деле были агентами римского влияния. Рим, стремившийся перетянуть Иудею на свою сторону в борьбе против Селевкидов, помогал фарисеям деньгами, и их ячейки стали расти как на дрожжах, а вскоре под руководством фарисеев вспыхнуло восстание, которое привело к отпадению Иудее от Селевкидской империи. Однако едва Иудея достигла полной независимости, и на престоле утвердилась династия Хасмонеев, фарисеи, привыкшие все опровергать и разрушать, начали бороться и против иудейских царей. Уже при третьем хасмонейском царе Александре Яннае фарисеи подняли против него восстание, переросшее в продолжавшуюся шесть лет гражданскую войну. Так вот, в сочинениях жидовствующих, среди которых, кроме мифического Схарии, не было ни одного живого еврея, народ русской земли тоже назывался хамом. Для них русский народ стал не просто сборищем неучей, но ещё и потомком того самого Хама, к которым сами жидовствующие себя, естественно, не причисляли. На основании же цитаты из Библии Бытие, 9, 25 потомки Хама предопределены быть рабами.
Как и в случае с фарисеями, эта группировка имела внешнеполитическую ориентацию на Рим, только теперь уже на Рим папский. В 1490 году Ересь на соборе была осуждена и анафематствована, но никто из высокопоставленных московских еретиков не пострадал. Ересь ушла в подполье и со временем утратила даже название. Однако идеология жидовствующих сохранилась, и главным её краеугольным камнем был постулат о том, что русские это вечные рабы. В нынешние времена это оформлено тезисом о якобы присущем русским рабском менталитете. То есть то самое, за что европейцев эхрофилы считают законопослушными, у русских является проявлением рабской психологии и раболепием перед властью. Кроме того, официальным оправданием ксенопатриотизма эхрофилы объявляют тезис о том, что в своём государственнном устройстве Россия в период Татаро-монгольского ига переняла у своих поработителей ордынско-азиатские методы управления страной и взаимоотношения власти и народа, и чтобы преодолеть азиатчину, России следует отказаться от государственности, а Великая победа для них это «последний миф, оправдывающий, легитимирующий существование исторической российской государственности; миф, замыкающий народы и регионы в формате давно отжившей свой век империи». Эти две теории были изобретены отнюдь не нашими врагами. Они были подсказаны нашим врагам теми самыми патриомитами, которым посчастливилось перебежать во вражеский стан.
Так, среди московских жидовствующих был Михаил Фёдорович Курбский-Карамыш — дед гнуснопрославленного перебежчика Андрея Курбского. Именно измышления последнего о русском народе — с одной стороны рабском, с другой же непомерно жестоком, легли в основу западной русофобии. Известно, что люди на Западе наивны и легковерны. Современные американцы склонны верить в вампиров, в химическое оружие Ирака, в русских хакеров и в то, что именно американцы выиграли Вторую мировую войну. Не менее легковерными они были и тогда, и страшные сказки князя-перебежчика и в сочинениях Антонио Поссевино. Последний, например, не знал русского языка, и в качестве переводчиков к нему были приставлены люди, знающие латынь. Беда заключалась в том, что состав этих людей совпадал с составом тех, кто в тайне исповедовал патриомитскую идеологию. Кстати говоря, традиция эта сохранилась и поныне и патриомитскские семьи стараются определить своих детей в школы с углубленным изучением английского языка. В конце же 18-го столетия и до 40-х годов 19-го роль английского языка играл французский.
Дворянские дети в те времена начинали говорить на французском раньше, чем на родном. А повзрослев, зачастую владели русским языком хуже, чем речью Мольера и Вольтера. Даже на процессе 1826 года многие декабристы давали показания по-французски, так как родным владели плохо. В предреволюционные годы патриотическое сообщество всецело желало свержения самодержавия и создавало в обществе соответствующие настроения. Уже тогда к интеллигенции мог быть отнесен не любой образованный человек, а лишь тот, который критиковал «отсталое» правительство. Критическое отношение к царскому правительству предопределило симпатии российской интеллигенции к либеральным идеям, но уже в дореволюционный период интеллигенция воспринималась как замкнутая группа лиц, принципиально противопоставившая себя остальному народу и глубоко его презирающая.