Александр Грин «Алые паруса» написал как повесть-феерию с элементами неоромантизма и символизма. 1965 Размышления над «Алыми парусами» [= Сочинительство всегда было внешней моей профессией].
История о сбывшейся мечте: 100 лет феерии Александра Грина «Алые паруса»
| Век с капитаном Грэем. Как Александр Грин создавал «Алые паруса» | На тему "Алых парусов" писали песни Владимир Ланцберг, Юрий Чернавский и Алексей Свиридов. |
| История создания повести «Алые паруса» | Праздник выпускников "Алые паруса" в Ленинграде оказался необычным и красочным зрелищем, которое привлекло внимание выпускников из других городов. |
| Читать бесплатно книгу «Алые паруса» Александра Грина полностью онлайн — MyBook | Книга Александра Грина «Алые паруса» писалась в течение достаточно долгого времени. |
| Повести Александра Грина «Алые паруса» исполнилось 100 лет | книги "Алые паруса" (автор Грин Александр Степанович). |
| Краткое содержание: «Алые паруса» | Александр Степанович Грин всегда открыта к бесплатному чтению онлайн. |
Юбилей. «Алые паруса» наполнены ветром надежд
прочли про то, как автор золотую цепочку стырил, а потом пропил ее в борделе; прочли, какой Грэй. романтический роман с элементами фэнтези 1923 года русского писателя Александра Грина. Автор описал жанр романа как феерия. Одним из первых, кто написал песню, посвящённую повести Александра Грина «Алые паруса», стал российский бард, писатель, педагог Владимир Ланцберг. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала на паруса, употребив что было — лоскутки алого шелка. прочли про то, как автор золотую цепочку стырил, а потом пропил ее в борделе; прочли, какой Грэй.
Место и время действия
- Алые паруса - слушать онлайн аудиокнигу Александра Грина
- Читать бесплатно книгу «Алые паруса» Александра Грина полностью онлайн — MyBook
- Как проходит репетиция "Алых парусов"
- Почему «Алые паруса» с нами навсегда?
Первой публикации повести «Алые паруса» - 100 лет
Главная героиня — Ассоль — с детства верила, что за ней приплывет принц на белом корабле с алыми парусами. Герой — Артур Грэй — грезил о море и хотел стать капитаном: «Он родился капитаном, хотел быть им и стал». Их желания сбылись, жизнь подарила героям встречу и любовь. Александр Грин сам грезил о морских путешествиях, но его представление о службе на корабле отличалось от реальности, поэтому, в отличие от Грэя, его мечта не сбылась. В Петрограде Грин жил уединённо, не общался с соседями, не рассказывал о себе.
Трудно было поверить, что человек с таким характером написал произведение, полное надежды. Это порождало слухи о том, как писал сам Грин в «Приключениях Гинча», «что я убил английского капитана не помню, с какого корабля и украл у него чемодан с рукописями». Литературная газета. С 1946 по 1956 г.
Критике подвергся даже балет «Алые паруса», который с 1943 г. Возращение Грина к читателю произошло в начале 1960-х гг. Критики не считают «Алые паруса» лучшим произведением писателя, но читатели иного мнения.
Глаз бессознательно отбрасывает лишнее; делая из видимого ряд совершенных картин. Совмещение тончайших переживаний с насыщением, беспорядочность покупок. В 1917—1918 годах работа над произведением в принципе и развивалась в рамках этого плана.
Сохранившиеся записи дают возможность достаточно полно представить себе эволюцию замысла. Первоначально роман назывался «Красные паруса» 9 , действие развивалось в революционном Петрограде. Это разорение можно было подметить в лицах даже красногвардейцев, шагавших торопливо с ружьями за спиной, к неведомым землям. Длинный деревенского типа обоз поворачивал к Седьмой линии. На той стороне речки туманно выступали умолкшие дворцы. От восторженного восприятия революции не остаётся и следа.
Цвет вина, роз, зари, рубина, здоровых губ, крови и маленьких мандаринов, кожица которых так обольстительно пахнет острым летучим маслом, цвет этот — в многочисленных оттенках своих — всегда весел и точен. К нему не пристанут лживые или неопределённые толкования. Главным героем «Красных парусов» 1917—1918 годов можно назвать некоего безымянного героя-рассказчика 13. Это человек творческой профессии, очевидно писатель. Именно он на страницах так и не состоявшегося романа рассуждает о творчестве, о тонкостях восприятия и особенностях возникновения замысла художественного произведения.
Александр Степанович Гриневский начал делать первые наброски, относящиеся к «Алым парусам», в 1916 году. В 1919-м его призвали в армию в качестве связиста, и Грин носил черновики повести с собой в походной сумке. Почти сразу он тяжело заболел сыпным тифом и почти месяц лечился в известной питерской больнице "Боткинские бараки". После выздоровления Грин оказался на грани нищеты, скитался по домам друзей в поисках ночлега. При содействии Максима Горького ему удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15 в Петрограде.
Грин жил отшельником, почти ни с кем не общался, но именно здесь он дописал своё самое знаменитое произведение — феерию «Алые паруса». Удивительно, что несмотря на тяготы жизни, писатель не утратил надежду и веру в лучшее — ими пронизана вся повесть. Наброски к повести писатель делал на банковских бланках — в «Доме искусств» до революции находился Центральный банк Общества взаимного кредита. В здании осталось много банковских документов и конторских книг, и в условиях дефицита бумаги новые жители дома использовали их для записи текстов. В Российском Государственном архиве литературы и искусства и по сей день хранятся черновики повести Александра Грина, написанные на этой бумаге. Привычный читателям вариант «Алых парусов» сложился к декабрю 1920-го года. В дальнейшем автор неоднократно вносил в рукопись правки.
Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков. Видишь, меня уносит; брось причал! Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее. Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля. Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь! Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом. На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда.
Алые паруса - слушать онлайн аудиокнигу Александра Грина
А фрегат с алыми парусами двигался словно по Млечному пути, созданному с помощью пиротехнических эффектов: благодаря проекциям и фейерверкам создавалось ощущение, что корабль парит над водой. Главной звездой концертной части стал Дима Билан, завершивший выступление песней Never Let You Go — буквально за месяц до «Алых парусов» она принесла ему второе место «Евровидения». Впервые Пятый канал организовал всероссийскую трансляцию праздника, впервые водно-пиротехническое шоу на Неве прошло в сопровождении живого оркестра и хора. Ну, а сцена на Дворцовой площади, на которую вышли группы «Мумий Тролль», «Блестящие», певец Дмитрий Колдун и многие другие звезды, и вовсе попала в Книгу рекордов Гиннесса как самая длинная в мире: 32 метра 80 см. Но еще более впечатляющее достижение — количество зрителей: более 1 млн человек.
Кроме того, на Троицком мосту состоялся пиротехнический водопад длиной 500 метров. А финальная часть шоу поразила зрителей 200-метровым водным фонтаном и 400-метровым понтоном, на котором расположились фейерверк, огневые машины и свет. На сцену в форме круга вышли Дима Билан, группа «Челси», Infiniti, а закрывала концертную программу группа «23:45» с хитом года — «Я буду». В пиротехнической части представления появился водный перформанс: шесть 20-метровых прогулочных катеров были превращены в автономные самодвижущиеся платформы и оснащены специальными конструкциями с пиротехникой, огнём, водомётами и светооборудованием.
Во время мероприятия был организован стал телемост между Дворцовой и Красной площадями, в ходе которого выпускники обеих столиц смогли пообщаться друг с другом.
Непреодолимое желание потянуло его на берег. Взяв с собой одного из матросов, он на шлюпке приплыл в Каперну, чтобы порыбачить. В лесу Грэй увидел спящую Ассоль. Реклама Девушка запала Грэю в душу, и он надел ей на палец кольцо.
В местном трактире Грэй решил выяснить, кто она. Сын покойного Меннерса, теперь хозяин трактира, сообщил, что отец девушки — убийца его отца, а сама Ассоль — помешанная: ждёт принца на корабле с алыми парусами. Их разговор услышал пьяный угольщик и сказал Грэю, что Меннерс врёт: Ассоль совершенно здорова. Глава 4. Накануне Накануне того дня, когда Грэй приехал в Каперну, Ассоль вернулась из Лисса с печальным известием: игрушки Лонгрена больше не нужны.
Лонгрен решил снова наняться матросом. Ассоль мечтала о принце, который приедет за ней на корабле с алыми парусами, и ждала его. Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьёзно высматривала корабль с Алыми Парусами. Проснувшись в лесу с кольцом на пальце, она поняла, что встреча с принцем близка. Глава 5.
Боевые приготовления Грэй купил две тысячи метров алого шёлка и нанял музыкантов. Поручив своему матросу следить за домом Ассоль, Грэй стал готовиться к встрече. Глава 6. Ассоль остаётся одна Лонгрен поступил матросом на почтовый пароход и ушёл в море. Ассоль осталась одна.
Реклама Грэй вёл свой корабль, чтобы встретиться с девушкой, которая должна была стать его женой. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Выглянув в окно, Ассоль вдруг увидела белый корабль с алыми парусами, на котором играла музыка. Все жители Каперны сбежались на берег: никогда в их деревушке не появлялся такой большой корабль. Люди расступились перед вбежавшей на берег Ассоль.
От корабля отделилась лодка.
Овладевать знаниями — дело трудное и неровное. Отличными успехами отмечались закон Божий с историей, пятеркой с плюсом — география. Арифметику самозабвенно решал отец-счетовод. Зато по остальным предметам в журнале маячили двойки да колы...
Так и проучился несколько лет, пока не выгнали. Из-за поведения: дернул черт рифмы плести, ну и сварганил стишок о любимых учителях. За вирши и поплатился... Потом было городское четырехлетнее училище, в предпоследний класс которого Александра устроил отец. Здесь новый ученик выглядел одиноким энциклопедистом, но со временем опять дважды оказался исключаем — за хорошие за всякие дела...
Восстановили ослушника только по милости Божьей. Зато последние месяцы Гриневский отучился старательно: узнал, что аттестат об окончании заведения открывает дорогу в мореходные классы. Наконец — вот она, дорога в большой, манящий, неизвестный мир! За плечами — шестнадцать лет, в кармане — 25 рублей. Их дал отец.
Еще пилигрим взял харч, стакан, чайник и одеяло с подушкой. Пароход отчалил, забирая на быстрину. Сестры завыли, младший брат зашмыгал носом. Отец долго щурился против солнца, провожая глазами путешественника. А тот, преисполненный взволнованной открытости новизне, уже забыл про дом.
Все мысли занял океан с парусами на горизонте... Одесса потрясла юного жителя Вятки: улицы, засаженные акациями, или робиниями, купались в солнечном свете. Увитые зеленью кофейни на террасах и комиссионные магазины с экзотическими товарами теснили друг друга. Внизу шумел порт, напичканный мачтами настоящих кораблей. И за всей этой суетой величаво дышало море.
Оно разъединяло и соединяло земли, страны, людей. А когда очередное судно направлялось в поблескивающие голубые объятия дальней дали, море словно бы передавало его небу — там, за горизонтом. Такой эффект лишь усиливал впечатление причастности обеих стихий Высшему Промыслу. Но это издали. Вблизи преобладала горькая проза.
Обойдя весь порт, Александр нигде не смог наняться на корабль. Лишь один помощник капитана участливо предложил: — Могу взять юнгой... Однако новичок уже знал, что ученикам не платят — наоборот, с них берут за питание. Знакомство с прекрасным будущим окончилось ночлежным подвалом. Здесь роились грузчики с босяками, зато постой был копеечным.
Паренек начал было выпытывать у безработных матросов-соседей про дальние страны, ужасные тайфуны, дерзких пиратов... Но те, будто договорясь, сводили ответы к деньгам, пайкам и дешевым арбузам. Со временем у юного искателя дальних странствий сложился привычный маршрут: босяцкая столовая — порт — бульварная скамья. Скуку разгоняло пятиразовое купание за волноломом — пока однажды, забывшись, пловец чуть не утонул. Невесть как разгулялась волна, и он, уже обессиленный, не мог выбраться на опустевший берег.
Лишь 99-й вал милостиво зашвырнул бедолагу на сушу, взяв плату его нехитрой одежонкой. Так, в чем мать родила, и пришлось шнырять по причалам! Какой-то грузчик пожалел, ссудил обносками... Через два месяца, наконец, повезло: Александра взяли юнгой на пароход «Платон». Восемь с половиной рублей за ученичество телеграфом выслал отец.
Наука началась от азов: бывалые матросы посоветовали глотать якорную грязь — спасает при морской болезни. Юнга с готовностью повиновался всем, но...
Наивная Гелли, влюбившаяся в каторжника Нока, — это Вера в представлении Грина. Однако в итоге Абрамова бросила непутевого спутника. Она хотела счастья, спокойной жизни и при всей любви совершенно не понимала мужа. Карьеру Грина прервала революция. Он скрывался в Финляндии от очередного ареста, вернулся в Петроград и на пару лет вновь вернулся в кошмар бродяжьей юности. Творческая жизнь кипела вовсю. Но в городе царили болезни, голод и холод, человека могли расстрелять за «буржуйский» вид, арестовать по доносу или лишить пайка, обрекая на смерть.
Грин попробовал снова жениться, но вскоре развелся и подался на фронт. Отслужив несколько месяцев в Красной Армии, он заболел тифом и едва выжил. Заботами Горького Грин получил комнату в «Доме Искусств» — убежище для голодающих литераторов. Он прожил зиму рядом с Гумилевым, Мандельштамом и прочими знаменитостями и смог прославиться чудаковатостью даже в столь незаурядной компании. Казалось бы, пережитые испытания долженствовали еще более сгустить безысходность в творчестве Грина. Однако в нетопленой комнатушке вызревала феерия, история о чудесах. Прототип Ассоль Александр Грин встретил в 1917 году, в газете «Петербургское эхо». Молодая вдова Нина Миронова работала там машинисткой. Но вскоре у Нины обострился туберкулез, и она уехала из Петрограда.
В 1921 году вернулась в город, снова встретила Грина и спустя месяц вышла за него замуж. Алые паруса. Алые паруса давно стали эталоном дешевой пошлости. Туристические яхты с красными тряпками на мачтах, сувенирные кораблики «made in China», конкурсы красоты «Ассоль года» и слащавые, как сахарин, попсовые песенки. Из искрометной феерии сделали сказочку про Золушку, которая дождалась принца. Но за розовым фантиком спрятали суть. О чуде, не знающем рамок и правил; чуде, которое побуждало людей строить первые самолеты и космические корабли, искать лекарства от неизлечимых болезней, плыть к неизведанным землям, сказочным островам.
Век с капитаном Грэем. Как Александр Грин создавал «Алые паруса»
| Грин Александр - Алые паруса | Свою самую знаменитую книгу «Алые паруса» Грин начал писать в 1916 году. |
| Бегущий по волнам | Алые паруса. Автор: Александр Грин. |
| Бегущий по волнам | В окончательный вариант «Алых парусов» этот герой, как и писатель Гирам, не вошел. |
| История создания повести «Алые паруса» | 1. Город на Неве вдохновил Александра Грина на написание произведения «Алые паруса», а сама повесть была написана там же. |
Первой публикации повести «Алые паруса» - 100 лет
талантливый русский писатель первой половины XX века, представитель неоромантизма, автор философско-психологических произведений с элементами символической фантастики. «Известия» предложили зрителям «Алых парусов» поделиться своими романтическими историями. поделка и Грин ее не писал - уж больно слащавый текст.
Александр Грин — Алые паруса
Свою самую знаменитую книгу «Алые паруса» Грин начал писать в 1916 году. Повесть-феерия "Алые паруса" рассказывает удивительную историю любви и доказывает, что даже самые нереальные фантазии могут воплотиться в реальность, если в них искренне верить. Распорядившись поменять паруса на алые и наняв музыкантов, юноша приплыл в деревню к девушке, чтобы жениться на ней. «Алые паруса» — это история любви, почти за вековое свое существование ставшая такой же классической и известной, как истории Ромео и Джульетты или Орфея и Эвридики. «Алые паруса» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. Написана в 1916—1922 годах.
Где в повести «Алые паруса» описан Севастополь
книги "Алые паруса" (автор Грин Александр Степанович). О чем «Алые паруса», кто написал и насколько автор этого произведения был романтичным человеком, попробуем дальше разобраться. Первые заметки, относящиеся к "Алым парусам", Александр Грин начал делать в 1916 году. В те годы начал писать повесть «Алые паруса».
Грин Александр - Алые паруса
Если не читать книги, то можно быть дураком и безграмотным человеком. С книгой мы погружаемся в свой мир. Мы представляем будто это мы главные герои. Без книги мы бы просто не прожили. Просто некоторым людям нравятся читать ночью, днём, у них возникает желание что-то почитать, когда они устали или им просто скучно или надоело играть в игры.
Но оба творили в основном в других измерениях, создавали другие вселенные. Как, кстати сказать, и Александр Беляев. Грин и Бажов в большей, Беляев в меньшей степени — занимались в юности революционной деятельностью. И все трое, почти ровесники, пошли к эсерам. Есть писатели, чьи биографии ярче и известны больше, чем их произведения; есть те, у кого биографии пресные и тусклые, а произведения — полная им противоположность.
У Грина, по-моему, книги конгениальны его судьбе, и в то же время сложно найти в русской литературе автора, так мало использовавшего именно автобиографический материал. Опыт — да, но переплавка шла серьезная. По сути, жизнь Грина могла бы без всяких модных у нынешних кинематографистов домыслов стать захватывающим байопиком. Родился в городке Слободском неподалеку от «обывательской» Вятки, откуда с детства мечтал вырваться. Матрос на Черном море, рыбак, рабочий в железнодорожных мастерских, золотоискатель, лесоруб, шахтер, солдат-дезертир и царской армии, а затем и Красной, эсеровский пропагандист по кличке Долговязый. Почти два года заключения в Севастопольской тюрьме — позже Грин не захотел посмотреть на нее даже издали: «вспоминать могу, видеть — нет». Освобожденный в 1905-м по амнистии, он отправился в Петербург к любимой женщине и одновременно товарищу по партии Екатерине Бибергаль. Но прежние отношения возродить не получилось, и он выстрелил в нее из револьвера. Чуть не убил.
Врачам и полиции Бибергаль не призналась, как получила пулю в грудь. Но вскоре Грин снова оказался в тюрьме, где его под видом невесты навещала другой товарищ — Вера Абрамова, ставшая позже его женой. Ссылка в Тобольскую губернию — откуда Грин бежал через несколько дней в родную Вятку. Отец раздобыл ему фальшивый паспорт, по которому будущий писатель жил несколько лет. В конце 1906 года стали публиковаться рассказы. Первые подписывал псевдонимами, а потом взял, слегка изменив, свое имя: автором дебютной книги «Шапка невидимка» указан «А. Полиции не составило труда установить, что беглый ссыльный Александр Степанович Гриневский и литератор А. Грин — одно и то же лицо. Так он угодил в очередную тюрьму, а оттуда, после года заключения, отправился в Пинегу Архангельской губернии.
Так что и на Русском Севере Грину пожить довелось. Важно, что к моменту ареста с революционерами он уже разошелся, стал популярным и обеспеченным автором, водил знакомства с тогдашними литературными звездами первой величины — Куприным, Брюсовым, Леонидом Андреевым. И, подобно Леониду Андрееву, начав с реализма, Грин быстро перешел к мистике, символизму, некоей готике. Недаром критики и до революции, и после саркастически сравнивали его с Эдгаром По. Вот, например, из статьи Г. Наверное, не напиши он «Алые паруса», мы — «массовый читатель» — не знали бы о таком писателе, как не знаем о сотнях достаточно талантливых его современников. Но «Алые паруса» — произведение уникальное, может быть, и вечное, и оно тянет за собой и «Бегущую по волнам», и «Блистающий мир», и десятки других его произведений... Не случись Октябрьская революция, Грин, скорее всего, остался бы писателем пресловутого второго ряда.
В 1932-м, после смерти Александра Грина в Крыму стихийно родилась традиция приносить на его могилу маленькие алые паруса. И несли их во множестве: росшее неподалеку дерево алело, будто объятое пламенем. Александр Грин с женой Ниной …А феерия «Алые паруса», задуманная им давно и посвящённая жене Нине, появилась на свет случайно. Вот как свидетельствовал об этом сам автор: «У меня есть «Алые паруса» — повесть о капитане и девочке. Я разузнал, как это происходило, совершенно случайно: я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка. Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развёртывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия. Мечтала сделать музей из домика писателя в Старом Крыму. Но местный чинуша районного разлива каким-то образом заполучил домик в личную собственность и устроил в нём… курятник. А вдову писателя всячески преследовал.
Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил. В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось. Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным. Ты как поймал ее? Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука? Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке? Там солдаты живут. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне — откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет? Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса». Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже. Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину? Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур креп кой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении… — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». Выпьет, когда умрет, что ли? Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош. Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать. Вот рай!.. Он у меня, видишь? Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. То тут, то опять нет… Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа. Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики. На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу. Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам. Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи сказать кстати, это был суп с бараниной и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек. Пойдем же! Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другое истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав рано. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом. Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию. Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды. Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет. Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником. Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии. Это случилось в библиотеке. Ее высокая дверь с мутным стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол. Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов были проходы, заваленные грудами книг. Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких. Шкапы были плотно набиты книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и меридиана, стоял на круглом столе. Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека он расставил ноги, взмахнув руками ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла.
Александр Грин. Участие в межавторских проектах
- новости литературы: Ровно 90 лет назад были написаны "Алые паруса"
- О произведении
- Первой публикации повести «Алые паруса» - 100 лет
- АТЯШЕВСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ РАЙОННАЯ БИБЛИОТЕКА | Новости
- Краткое содержание: «Алые паруса»
Отрывок из письма второй жены Александра Грина Нины Николаевны к В. П. Калицкой:
- Отец и дитя
- Упомянутые авторы
- Алые паруса (Грин Александр) - слушать аудиокнигу онлайн
- Отрывок из письма второй жены Александра Грина Нины Николаевны к В. П. Калицкой:
- Повести Александра Грина «Алые паруса» исполнилось 100 лет
Грин Александр - Алые паруса
И к моменту написания «Алых парусов» он окончательно приходит к выводу о категорическом непринятии нового строя. Запись опубликована автором Новости храма в рубрике Без рубрики. прочли про то, как автор золотую цепочку стырил, а потом пропил ее в борделе; прочли, какой Грэй. Алые паруса» повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере в чудо и всепобеждающей, возвышенной мечте, написанная в годах.