Автор «Алых Парусов» в Симбирске. 24 Декабря 2020, 06:00, Общество.
Александр Степанович Грин
Первым, кто услышал – из уст автора – «Алые паруса», стал писатель Михаил Слонимский. Повесть "Алые Паруса" создавалась русским писателем Александром Грином целых пять лет. Смотрите онлайн фильм Алые паруса на Кинопоиске. Первые заметки, относящиеся к «Алым парусам», начал делать в 1916 году. Особенно это справедливо по отношению к его главному произведению — повести-феерии «Алые паруса».
Аудиокниги слушать онлайн
«Алые паруса» — читайте и скачивайте книгу (epub) онлайн бесплатно и без регистрации, автор Александр Грин. За свою жизнь Александр Грин написал более 400 произведений, но самое любимое и известное — это сказочная феерия «Алые паруса». Алые паруса Жанр: феерия Автор: Александр Грин Язык оригинала: русский Год написания. Первые заметки, относящиеся к «Алым парусам», начал делать в 1916 году. 1. Город на Неве вдохновил Александра Грина на написание произведения «Алые паруса», а сама повесть была написана там же.
Издания и произведения
Серф Ассоль В 1922-м году, в Ленинграде Санкт-Петербург Александр Грин поставил точку в своем произведении » Алые паруса » — книге, которой было суждено прославить его. Повесть Грин посвятил своей жене, Нине Николаевне. Количество театральных постановок «Алых парусов» не поддается учету.
Жили отец с дочерью замкнуто, в стороне от всех. Однажды лодка с Меннерсом попала в шторм. Трактирщик просил о помощи, но стоящий на берегу Лонгрен сделал вид, что не слышит. Он отомстил за умершую жену. Нашедшим его людям умирающий Меннерс рассказал, что Лонгрен не захотел его спасти.
Жители Каперны отвернулись от него и стали презирать маленькую Ассоль. Девочке приходилось идти через лес. Однажды по дороге в Лисс она остановилась передохнуть, решила поиграть кораблём с алыми парусами и пустила его по ручью. Ручей отнёс кораблик в чащу леса, где девочка встретила старика Эгля. Он был очарован девочкой, не спрашивал о её жизни, оставив всё в «Прекрасной Неизвестности». Ассоль была совсем непохожа на жителей Каперны, где «не рассказывают сказок… не поют песен». Эгль зародил в её душе мечту, что когда она вырастет, за ней на яхте с алыми парусами приедет красивый принц.
Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет всё, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали. Реклама Вернувшись домой, Ассоль рассказала о предсказании отцу. Он не стал разубеждать дочь, поддержал её мечту. Их разговор случайно услышал проходящий мимо нищий и рассказал об этом местным жителям, которые начали высмеивать девочку. Глава 2. Чтобы сын не общался с нижестоящими, отец удалил из замка детей служащих, и мальчик рос один.
Как-то играя в замке, юный Грэй забрёл в библиотеку, заполненную пыльным светом и шкафами, заваленными грудами книг. Над дверью он увидел картину, на которой был изображён корабль во время шторма. Мальчик решил стать моряком, в 15 лет сбежал из дома и поступил юнгой на корабль. Капитан, суровый, но добрый человек, опекал юношу. Преодолевая трудности, изнеженный Грэй добился своего. Через 5 лет Грэй навестил родителей.
Она — целое поколение, и мы ей чужие. Табакерку помещают среди иных подходящих вещиц и показывают гостям, но редко случится, что ее собственник воспользуется ею как обиходным предметом. Столетия остановят его?
Или формы иного времени, так обманчиво схожие — геометрически — с формами новыми, настолько различны по существу, что видеть их постоянно, постоянно входить с ними в прикосновение — значит незаметно жить прошлым? Может быть, мелкая мысль о сложном несоответствии? Трудно сказать. Раз и навсегда, в детстве ли или в одном из тех жизненных поворотов, когда, складываясь, характер как бы подобен насыщенной минеральным раствором жидкости: легко возмути ее — и вся она в молниеносно возникших кристаллах застыла неизгладимо... Ее требования наивны и поэтичны: цельность, законченность, обаяние привычного, где так ясно и удобно живется грезам, свободным от придирок момента. Такой человек предпочтет лошадей — вагону; свечу — электрической груше; пушистую косу девушки — ее же хитрой прическе, пахнущей горелым и мускусным; розу — хризантеме; неуклюжий парусник с возвышенной громадой белых парусов, напоминающий лицо с тяжелой челюстью и ясным лбом над синими глазами, предпочтет он игрушечно-красивому пароходу. Внутренняя его жизнь по необходимости замкнута, а внешняя состоит во взаимном отталкивании». Глубокие наблюдения, сильные образы, очевиден писательский ум, а не только талант. Но читать, вникать в суть — трудно.
Текст как спрессованная глина... Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка. Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя». Кажется, сам Грин не называл свои «Алые паруса» феерией, ограничиваясь жанром «повесть». Мне определение «феерия» тоже не нравится. Скорее, поэма в прозе...
Мы, советские дети 1970-х, жили словно бы окутанные алыми парусами. Для наших родителей одним из символов оттепели был фильм по этой повести с Анастасией Вертинской и Василием Лановым в главных ролях, они слушали рок-оперу «Алые паруса», в газете «Комсомольская правда» первым делом искали полосу «Алый парус»; когановская пиратская бригантина подымала именно алые паруса... И книга Грина была у них всегда рядом — ею лечились, укреплялись, черпали из нее силы. Меня она с того самого детства раздражала, но и притягивала. И я часто ее перечитывал, злясь на себя, на автора, на родителей. Но магия, или, как нынче принято говорить, химия, не отпускала. И вот после сорока лет пребывания на Земле, написав кучу, как я считаю, беспощадно-честных книг, нигде не отступив от правды жизни, мне захотелось создать нечто подобное «Алым парусам». И я понимаю, как это сложно, почти невозможно. Загадочный художник Андрей Платонов, писавший то ли утопии, то ли антиутопии даже его «Котлован» не так однозначен, как его трактовали в годы перестройки и по традиции трактуют и нынче , был строгим большевиком хотя с его партийностью до сих пор много неясного в критике и публицистике.
В рецензии на одну из посмертных книг Грина он писал о развязке «Алых парусов», перед тем несколько раз напомнив, что Грэй богат и может позволить себе «бесцельно путешествовать по морям», так: «Уйдя на корабле в открытое море своего взаимного двойного одиночества, Грэй и Ассоль, в сущности, не открывают нам секрета человеческого счастья, — автор оставляет его за горизонтом океана, куда отбыли влюбленные, и на этом повесть заканчивается.
Вначале книга была задумана как роман в романе. Центральным героем был писатель Гирам, которому друг по имени Мас-Туэль рассказывает историю девочки и капитана. Перемены в жизни писателя, вплоть до смены мест жительства, внесли коррективы в замысел книги. Длинный деревенского типа обоз поворачивал к Седьмой линии. На той стороне речки туманно выступали умолкшие дворцы.
Нева казалась пустыней, мертвым простором города, покинутого жизнью и солнцем»… Статья по теме: Вместе с Россией! Как пройдет праздник «Алые паруса-2022» Антитезой этой мрачной картине стало его «солнечное» творчество. В июле 1918 года в Петрограде вышел первый и единственный номер журнала «К солнцу! Среди авторов значился и Александр Грин. В имени героини «Алых парусов» Ассоль тоже угадывается солнечный мотив: «соль» в переводе с латыни — «солнце». К небу, озаренному солнечными лучами, воспарит четырнадцатилетний Мас-Туэль, увидевший вдали на облачном горизонте белый фрегат: «Он поднялся на воздух, потеряв вес, и в смертельном испуге, увидев покинутую лодку, закричал так отчаянно, что летевшая невдалеке чайка взмыла, сломав линию полета, высоко вверх».
В окончательный вариант «Алых парусов» этот герой, как и писатель Гирам, не вошел. Идея полетов без технических приспособлений, которые на самом деле есть «парение духа», получила впоследствии продолжение в другом произведении — романе «Блистающий мир». Лишь через год, после демобилизации, он возобновит работу над повестью. Из-за дефицита бумаги писать приходилось на листах из бухгалтерских книг гроссбухов , которые Грин приносил из помещения бывшего банка на первом этаже ДИСКа. И уже в начале декабря 1920 года на литературном вечере Грин прочел собратьям по перу главы своих «Парусишек», как он шутливо называл повесть. Горький особенно восторгался финальной сценой, где Ассоль встречает корабль с алыми парусами.
Выпускали газету молодые журналисты Платон Корыхалов и Эдгар Арнольди. Как вспоминал Эдгар Арнольди, в первом номере планировалось «тиснуть нечто особенное» из еще не опубликованных произведений известных писателей. По словам журналиста, перед ним предстал высокий худой человек с лицом, «изрядно исцарапанным жизнью». Представился: «Беллетрист Грин». К предложению о публикации отнесся благосклонно. Называется она «Алые паруса».
Я выберу подходящий отрывок, какой сможет быть интересным для вашего читателя», — сказал писатель. Рукопись, которую вскоре Грин передал молодым газетчикам, восхитила их своей непохожестью на то, что печатали другие газеты. Арнольди подметил главную притягательность «Алых парусов»: казавшаяся несбыточной «мечта осуществляется не фантастически, не волею таинственного рока, а необычайно просто и правдоподобно», «люди сами, своими руками создают судьбу — другим и себе!
Зачем подросткам читать «Алые паруса»
Со временем отец будущего писателя женился вторично, и мачеха привела в дом своего сына. А для полноты счастья в положенный срок родилось и общее чадо. В 1888 году погиб на службе подполковник Гриневский, Сашин дядя. С похорон привезли наследство: три больших сундука, набитых томами. Они были на польском, французском и русском языках. Тогда-то восьмилетний Александр впервые ушел от реальности — в притягательный мир Жюля Верна и Майна Рида.
Эта вымышленная жизнь оказалась куда интересней: бескрайний морской простор, непролазные чащи джунглей, справедливая сила героев навсегда покорили мальчишку. Возвращаться к действительности совсем не хотелось... Когда Саше исполнилось девять, отец купил ему ружье — старое, шомпольное, за рубль. Подарок отрешил подростка от еды, питья и на целые дни увел в лес. Но не только добыча влекла паренька.
Он полюбил шепот деревьев, запах травы, сумрак зарослей. Здесь никто не сбивал с мысли, не портил грез. А стрелять — невелика наука. Порох — с ладони, пыж — из бумаги, дробь — на глазок, без номера. И летели пух и перья — галок, дятлов, голубей...
Дома съедалось всеми все. В тот же год недоросля отдали в Вятское земское реальное училище. Овладевать знаниями — дело трудное и неровное. Отличными успехами отмечались закон Божий с историей, пятеркой с плюсом — география. Арифметику самозабвенно решал отец-счетовод.
Зато по остальным предметам в журнале маячили двойки да колы... Так и проучился несколько лет, пока не выгнали. Из-за поведения: дернул черт рифмы плести, ну и сварганил стишок о любимых учителях. За вирши и поплатился... Потом было городское четырехлетнее училище, в предпоследний класс которого Александра устроил отец.
Здесь новый ученик выглядел одиноким энциклопедистом, но со временем опять дважды оказался исключаем — за хорошие за всякие дела... Восстановили ослушника только по милости Божьей. Зато последние месяцы Гриневский отучился старательно: узнал, что аттестат об окончании заведения открывает дорогу в мореходные классы. Наконец — вот она, дорога в большой, манящий, неизвестный мир! За плечами — шестнадцать лет, в кармане — 25 рублей.
Их дал отец. Еще пилигрим взял харч, стакан, чайник и одеяло с подушкой. Пароход отчалил, забирая на быстрину. Сестры завыли, младший брат зашмыгал носом. Отец долго щурился против солнца, провожая глазами путешественника.
А тот, преисполненный взволнованной открытости новизне, уже забыл про дом. Все мысли занял океан с парусами на горизонте... Одесса потрясла юного жителя Вятки: улицы, засаженные акациями, или робиниями, купались в солнечном свете. Увитые зеленью кофейни на террасах и комиссионные магазины с экзотическими товарами теснили друг друга. Внизу шумел порт, напичканный мачтами настоящих кораблей.
И за всей этой суетой величаво дышало море. Оно разъединяло и соединяло земли, страны, людей. А когда очередное судно направлялось в поблескивающие голубые объятия дальней дали, море словно бы передавало его небу — там, за горизонтом. Такой эффект лишь усиливал впечатление причастности обеих стихий Высшему Промыслу. Но это издали.
Вид на Никольскую церковь, где был крещен Александр Грин. Позже он иногда подписывался как Грин Гриныч Гриневский, не без иронии замечая: «Я трижды таков, как есть». Грин родился в 1880 году — был первенцем в семье ссыльного польского дворянина и русской медсестры. В «Автобиографической повести» он будет вспоминать гнетущую атмосферу маленького провинциального города под Вяткой ныне — Киров и крайне непростые отношения в семье: отец злоупотреблял алкоголем и порол мальчика, а больная туберкулёзом мать пророчила ему жизнь бродяги. Из реального училища, куда Саша был устроен стараниями отца, его выгнали. Причина была не то чтобы веской: 12-летний подросток сочинил дерзкий стишок о своём классном наставнике. Доучиваться юноше пришлось уже в городском училище, которое славилось дурной репутацией.
Кое-как получив образование, Грин уехал в Одессу, чтобы стать матросом: мечты о дальних плаваниях давно занимали его ум. Тяжёлая жизнь в родительском доме сменилась изнурительной работой на судах, за которую «безусому юнцу» платили гроши или не платили совсем. А год спустя пришлось вернуться домой: единственный заграничный рейс Грина, в Египет, закончился увольнением за склоку с капитаном. Не желая засиживаться у отца на шее, юноша отчаянно пытался заработать на жизнь: забивал сваи в бакинском порту, добывал золото в шахтах Урала, служил в пехотном полку под Пензой, но тщетно. Стрелял из револьвера в возлюбленную Екатерина Бибергаль, первая любовь Грина. Севастополь, 1903 год. Фото: ателье М.
Революционные настроения целиком и полностью захватили впечатлительного молодого человека — он дезертировал, перед этим раскидав тысячу партийных листовок во дворе казармы, и пустился в бега, окончательно обосновавшись в Севастополе. Деятельность Грина-эсера была крайне успешной: талантливый оратор, он легко склонял на свою сторону солдат и матросов, которые всегда считали его «своим». Партийная верхушка высоко ценила деятельность молодого агитатора: именно член ЦК партии эсеров Наум Быховский разглядел у Грина талант рассказчика. Позже Грин будет называть Быховского своим «крёстным отцом в литературе». Свою первую большую любовь Грин тоже встретил в Севастополе — ею стала Екатерина Бибергаль, потомственная революционерка.
Лонгрен необычайно заботливый отец: он посвящает свою жизнь воспитанию Ассоль, стремясь вырастить ее доброй, искренней, сохранить в ней веру в чудеса.
Лонгрен и Ассоль живут в бедности, без друзей и подруг, малышка помогает отцу в его ремесле. Услышанная от старого сказочника красивая история о корабле с алыми парусами подарила Ассоль веру в счастье, надежду на лучшее, которую она хранит в душе на протяжении долгих лет. Ассоль изображается Грином не как красавица, но внешность ее очень поэтична, притягательна. В городе над девушкой смеются, считают почти сумасшедшей и называют «корабельная» Ассоль. Основную идею, которую развивает Грин, можно выразить словами Грэя: «Чудеса нужно делать своими руками. Если душа человека жаждет чуда — сделай для него это чудо.
Новая душа будет у него и новая — у тебя». Так автор призывает людей сохранять свои светлые мечты, несмотря ни на что, а также совершать чудеса ради окружающих, просто так, не рассчитывая на какую-то выгоду для себя.
Малков Семен - Похищение Не долго осталось до конца бесплатной прослушки, всякие удовольствия должны быть адекватно оценены в денежных... Мы — доберёмся до астрала! Рассказ весёлый и научный. Так ставьте комментарий звучный! Наука это, не экшЕн!
И, хоть милы стрелялки мне, Я книгой увлечён вполне!
Александр Грин
В 1917—1918 годах работа над произведением в принципе и развивалась в рамках этого плана. Сохранившиеся записи дают возможность достаточно полно представить себе эволюцию замысла. Первоначально роман назывался «Красные паруса» 9 , действие развивалось в революционном Петрограде. Это разорение можно было подметить в лицах даже красногвардейцев, шагавших торопливо с ружьями за спиной, к неведомым землям. Длинный деревенского типа обоз поворачивал к Седьмой линии. На той стороне речки туманно выступали умолкшие дворцы.
От восторженного восприятия революции не остаётся и следа. Цвет вина, роз, зари, рубина, здоровых губ, крови и маленьких мандаринов, кожица которых так обольстительно пахнет острым летучим маслом, цвет этот — в многочисленных оттенках своих — всегда весел и точен. К нему не пристанут лживые или неопределённые толкования. Главным героем «Красных парусов» 1917—1918 годов можно назвать некоего безымянного героя-рассказчика 13. Это человек творческой профессии, очевидно писатель.
Именно он на страницах так и не состоявшегося романа рассуждает о творчестве, о тонкостях восприятия и особенностях возникновения замысла художественного произведения. Необычная форма возвещения указывала тем самым на необычные обстоятельства, в которых должно было свершиться нечто решительное. Это решительное вытекало, разумеется, из некоего длительного несчастья или ожидания, разрешаемого кораблём с красными парусами.
Ссылка в Тобольскую губернию — откуда Грин бежал через несколько дней в родную Вятку. Отец раздобыл ему фальшивый паспорт, по которому будущий писатель жил несколько лет. В конце 1906 года стали публиковаться рассказы. Первые подписывал псевдонимами, а потом взял, слегка изменив, свое имя: автором дебютной книги «Шапка невидимка» указан «А. Полиции не составило труда установить, что беглый ссыльный Александр Степанович Гриневский и литератор А. Грин — одно и то же лицо.
Так он угодил в очередную тюрьму, а оттуда, после года заключения, отправился в Пинегу Архангельской губернии. Так что и на Русском Севере Грину пожить довелось. Важно, что к моменту ареста с революционерами он уже разошелся, стал популярным и обеспеченным автором, водил знакомства с тогдашними литературными звездами первой величины — Куприным, Брюсовым, Леонидом Андреевым. И, подобно Леониду Андрееву, начав с реализма, Грин быстро перешел к мистике, символизму, некоей готике. Недаром критики и до революции, и после саркастически сравнивали его с Эдгаром По. Вот, например, из статьи Г. Наверное, не напиши он «Алые паруса», мы — «массовый читатель» — не знали бы о таком писателе, как не знаем о сотнях достаточно талантливых его современников. Но «Алые паруса» — произведение уникальное, может быть, и вечное, и оно тянет за собой и «Бегущую по волнам», и «Блистающий мир», и десятки других его произведений... Не случись Октябрьская революция, Грин, скорее всего, остался бы писателем пресловутого второго ряда.
Все они начали печататься в начале века, имели известность и даже популярность, но на прижизненное, а тем более на посмертное восхождение на литературный Олимп ничто не указывало. Революция и Гражданская война не только породили плеяду талантливейших «мальчиков» вроде Гайдара, Платонова, Шолохова, явившихся со своим языком, со своей динамикой, но и «дореволюционным» словно бы дали новое дыхание. И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод»... Историки литературы говорят, что сюжет «Алых парусов» пришел к нему еще в 1916 году. К счастью, в то время замысел не превратился в произведение — это наверняка получилась бы одна из гриновских повестей. Судьбе угодно было помучить автора, загнать в угол, извести несчастной любовью к юной девушке его, сорокалетнего испитого человека, чтобы получилось настоящее, единственное в своем роде. Суровый и подчас жестокий критик, автор романа «Восстание мизантропов» Сергей Бобров так отозвался на публикацию «Алых парусов»: «Видно, как автора перемолола революция, — как автор уходит в удивительное подполье, как исчезает красивость, мелкая рябь излишества, как она подменяется глубоким тоном к миру, как описание уходит от эффектов и трюков, — к единственному трюку, забытому нашими точных дел мастерами, — к искусству... По-моему, ни до, ни после Грину не удалось достичь такой лаконичности, точности и остроты слов, поэтичности слога. Вот как начинается написанный в одно время с «Алыми парусами» рассказ «Корабли в Лиссе», который сам Грин считал одним из самых удачных своих произведений: «Есть люди, напоминающие старомодную табакерку.
Взяв в руки такую вещь, смотришь на нее с плодотворной задумчивостью. Она — целое поколение, и мы ей чужие. Табакерку помещают среди иных подходящих вещиц и показывают гостям, но редко случится, что ее собственник воспользуется ею как обиходным предметом. Столетия остановят его? Или формы иного времени, так обманчиво схожие — геометрически — с формами новыми, настолько различны по существу, что видеть их постоянно, постоянно входить с ними в прикосновение — значит незаметно жить прошлым? Может быть, мелкая мысль о сложном несоответствии? Трудно сказать.
Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было.
Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи. Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков. Видишь, меня уносит; брось причал! Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее. Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля.
Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь! Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом. На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса.
Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса! Он не обращал на это внимания. Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного. Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение.
Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль. Девочка росла без подруг. Два-три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз — навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса. К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала, наконец, оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: — «Скажи, почему нас не любят? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть, с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место.
Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. Тут появлялась и тигровая кошка, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и Летучий Голландец с неистовым своим экипажем; приметы, привидения, русалки, пираты — словом, все басни, коротающие досуг моряка в штиле или излюбленном кабаке. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем может быть слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, а приказчик сбавлял. Бот этот пятнадцать человек выдержит в любую погоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы. Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать.
Он стал изредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если была надобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось не часто, хотя Лисе лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так что впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее в город. Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шелка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают — игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала для паруса, употребив что было — лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес.
Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде: свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: — «Ах, господи! Ведь случись же…» — Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала. Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь.
Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил. В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось. Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным.
Ты как поймал ее? Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке? Там солдаты живут.
Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне — откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне.
Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там.
Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала?
Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени.
Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет? Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса». Ассоль спала.
Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже. Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон!
Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо.
Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Грэй Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи.
К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной.
Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину? Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах.
Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю».
Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении… — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». Выпьет, когда умрет, что ли?
Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош. Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей.
Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать. Вот рай!.. Он у меня, видишь? Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. То тут, то опять нет… Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа. Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики. На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню.
Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места.
В тот же день открыли бочку столетнего вина, которое никто и никогда ещё не пил. Наутро корабль был уже далеко от Каперны, унося поверженный необыкновенным вином Грэя экипаж. Не спал только Циммер. Он тихо играл на своей виолончели и думал о счастье. Тематика и проблематика 1.
Тема судьбы и выбора жизненного пути Проблема: герои сами творят свою судьбу, хотя у них много препятствий. Грэй должен был прожить, как родители, но отказался от роскоши и титула. А Ассоль пережила чудовищное давление из-за верности своей мечте, но не отказалась от нее. Тема отверженности людей, которые непонятны обществу Проблема: мнение окружающих подчас может испортить жизнь человеку, но все равно необходимо слушать только свое сердце. Тема моральных ценностей Проблема: моральные и духовные ценности общества могут не совпадать с ценностями героя, и тогда придется выбирать, от чего отказаться — от общества или от своих принципов. Логрен и Ассоль не могут прижиться в мире жадности, наживы, подлости и лицемерия, а потому отказываются от него. Идея и пафос идейно-эмоциональная оценка Автор доносит до читателей мысль о том, что мир полон чудес, многие из них могут сделать сами люди — проявляя добро, милосердие, заботу.
Грин верит, что люди смогут устроить общество, в котором не будет несправедливости, зла, подлости, унижения человеческой личности. Корабль с алыми прусами — это символ ликования, радости, победы добра над злом. Основные герои их место в образной системе Лонгрен — моряк, рыбак, а после — ремесленник. Рано овдовел и стал один воспитывать дочь Ассоль. Хмурый, замкнутый, молчаливый человек. Стал изгоем в обществе после того, как наказал виновного в смерти жены: не стал его спасать из штормового моря. Зарабатывал на продаже игрушек, которые мастерил сам.
Любит дочь и готов на все, лишь бы ей жилось легче. В общении с Ассоль видны его доброта и мягкость. Ассоль — дочь Лонгрена, главная героиня. Читатель видит ее взросление от рождения примерно до 17-20 лет. В раннем детстве получает от собирателя сказок предсказание, в которое верит долгие годы, отчего ее считают сумасшедшей. Становится изгоем из-за отца, но терпеливо сносит их вынужденное одиночество вдвоем. Умная, добрая, чувствительная, начитанная девушка.
Красива той красотой, какую не любят на ее родине, в Каперне. Дожидается принца и становится его женой. Героиня «не такая, как все», что сразу роднит ее с Грэем. Артур Грэй — наследник богатого рода, который мечтал стать капитаном и стал им. Предпочел роскошной жизни приключения и опасности. Увидев Ассоль случайно, сразу понимает, что ее с ним объединяет родство душ и непохожесть на других, отчужденность от общества. Узнав о предсказании, данном Ассоль, выполняет его, изготовляя алые паруса для своего корабля «Секрет».
Увозит девушку и ее отца из Каперны, где Ассоль встречала лишь осуждение и оскорбления. Фактически — спасает девушку от злобного общества, не простившего ей непохожесть на них. Эгль — старик, собиратель сказок и песен, предсказавший Ассоль ее прекрасную судьбу. Человек, сразу увидевший в лице малышки светлое будущее. Литературные приемы Язык произведения насыщен эпитетами, метафорами и символами. Иногда автор намеренно уходит от простоты в изысканные фразы. Сказочные мотивы — встреча Ассоль с «волшебником», предсказание, само ожидание корабля с принцем долгие годы, разговоры Ассоль с растениями и животными.
Антитеза контраст — Ассоль живет в мире, где ее любит отец, но ненавидят жители селения; девушку считают сумасшедшей и глупой, а она умна и здорова; Ассоль живет в бедности, а Грэй богат. Художественная детализация — автор часто заостряет внимание на деталях, чтобы добиться более выпуклой и яркой визуализации текста. Символика алого цвета встречается на протяжении всего произведения, олицетворяет радость, ликование, воплощение мечты эпизод с выбором шелка для парусов, описание рассвета и др.
«Алые паруса» кто написал? Краткое содержание повести
Первое издание повести «Алые паруса», 1923 г. Привычный читателям текст «Алых парусов» сложился к 1920-му. Все дальнейшие правки были уже стилистического характера. В мае 1922-го в газете «Вечерний Телеграф» опубликовали одну главу повести под названием «Грей». Целиком произведение вышло в 1923-м. Свою книгу Александр Грин посвятил любимой жене Нине. До своего последнего вздоха великий и многострадальный писатель не утратил веру в лучшее, надежду и силу духа. Именно этими чувствами пронизана и вся повесть. Почему «Алые паруса» — повесть-феерия? Жанр «Алых парусов» — повесть-феерия.
Такие произведения представляют собой сказочное повествование с фантастическим сюжетом. Историк и литератор Сергей Беляков заметил, что «Алые паруса» — нетипичное произведение этого жанра. С одной стороны, действия повести происходят в сказочных обстоятельствах, но с другой, эта история не такая чудесная. Сергей Беляков Историк, литератор — Это своеобразная сказка, она не совсем волшебная, если не считать предсказания, которое Ассоль услышала в детстве. Ведь там почти нет мистики, нет сверхъестественного. Есть, как будто бы, цепь случайностей, которая и образует эту сказку. Поэтому это и феерия, и романтически-сентиментальная повесть. Обязательная часть таких представлений — зрелищные визуальные решения, танцы и музыка. Пример такого действа — балет «Спящая красавица» в постановке Мариуса Петипа.
В 2018 году в свет выходит книга художника «Гриновские места в Севастополе», в которой на карте страны Гринландии проявлены севастопольские мотивы. Гриновская тема — основная в творчестве В. Его волшебные пейзажи узнаваемы, но никогда вы не найдете той точки, с которой они были написаны, поскольку места придуманы художником и изображены такими, какими хочет их видеть он. К сожалению, уже долгое время фрегат приписан к порту Сочи. Тем не менее до начала СВО парусник часто швартовался на центральной пристани Севастополя возле пл. Нахимова, и поэтому жители города до сих пор считают его севастопольским. В августе 2021 года для участия в фестивале «Таврида» парусник «Херсонес» впервые был оснащен алыми парусами. Он пришел в бухту Капсель под Судаком, где вместе с инсталляциями «Ассоль» и «Человек, смотрящий в море» дополнил масштабную композицию, посвященную знаменитому произведению А. Тогда, по словам капитана парусно-учебного судна «Херсонес» Александра Онищенко, перевооружение белых парусов на красные было осуществлено силами экипажа за 10 дней, хотя по нормативам производится командой за 25 дней. В настоящее время парусник «Херсонес» постоянно ходит под алыми парусами.
Когда же люди видят приближающийся к берегам корабль под алыми парусами, они испытывают настоящий восторг: кричат, машут руками, всячески приветствуют, запускают фейерверки, — делится эмоциями капитан. Он и сам любитель творчества А. Грина, прочитал его книги от корки до корки. Онищенко уверен, что человеку нужна сказка, и парусник «Херсонес» под алыми парусами дарит ее людям. Трехмачтовый парусник был спущен на воду в 1989 году. Изначально его планировали назвать «Александр Грин», но в честь тысячелетней годовщины крещения Руси имя было заменено на «Херсонес». На сцене «Алые паруса» В юбилейный гриновский год Севастопольский театр юного зрителя представил на суд зрителей музыкальную феерию «Алые паруса». В версии автора инсценировки и режиссера-постановщика Ольги Панкратовой и художника постановки Татьяны Карасевой повесть преобразилась в философскую притчу о том, что только человек, умеющий любить по-настоящему, может вынести все невзгоды и сохранить свою природу. Во время одного из показов спектакля в Античном театре Херсонеса после просмотра музыкальной феерии переполненная впечатлениями юная зрительница Василиса, которая принесла с собой на представление миниатюрную копию кораблика с алыми парусами, не смогла сдержать свои эмоции и выбежала на сцену. На память о незабываемом событии девочка получила автографы любимых актеров и фотографию, где она в кругу артистов держит в руках свой парусник удачи.
Прокурор требовал 20 лет каторги, но адвокат сумел снизить меру наказания до 10 лет ссылки в Сибирь. После царского манифеста 17 октября 1905 года, когда выпускали из тюрем политических заключенных, А. Гриневского из-за попыток побега оставили в камере. Тогда возле тюрьмы собралась многочисленная демонстрация: люди требовали освободить всех политических заключенных.
О волнениях в Севастополе доложили царю, в итоге появился новый документ, даровавший свободу и остальным узникам. В здании бывшей севастопольской тюрьмы на площади Восставших 13 лет назад по инициативе художника Владимира Адеева была открыта музейная комната Александра Грина. Небольшая экспозиция разместилась в бывшей одиночной камере, где будущий писатель отбывал наказание после неудачного побега. Тогда и началась работа над созданием музея.
Эта одиночная камера была единственная идеально сохранившаяся, — вспоминает основатель музея. Он сетует: музей работает более 10 лет, но мало кто из местных жителей знает, что в Севастополе существует такое мемориальное место. Лишь единицы — краеведы, любители истории и творчества Грина приходят сами и приводят в музей своих друзей. Кажется, В.
Адеев может говорить о писателе бесконечно. По его убеждению, где бы ни был Грин в Севастополе и что бы с ним ни случалось здесь, всё он перенес на страницы своих произведений. Он не любил морального насилия над собой. Это его возмущало, из-за этого он часто попадал в критические ситуации.
Конечно, Грин не сразу начал писать свою Гринландию. Вначале были тексты, связанные с революционной деятельностью. Но, находясь в тюрьме, он начинает думать о той, другой стране, которую будут строить после революции, — считает В. Адеев и добавляет: — Не будь Севастополя, не будь тюрьмы — не было бы и Грина писателя.
А прочтение вообще выше всех похвал.... Дашков Андрей - Плата за проезд Андрей Паньшин 47 минут назад Выхожу на финишную прямую — записал 11, предпоследнюю главу. Завтра завершу работу и вернусь к чтению саги о...
Поведение и мысли каждого героя часто странные и... Малков Семен - Похищение Не долго осталось до конца бесплатной прослушки, всякие удовольствия должны быть адекватно оценены в денежных... Мы — доберёмся до астрала!
Книга "Алые паруса": кто написал, в каком году?
Новый брак случился у автора «Алых парусов» в 1919 году – избранницей стала малоизвестная Мария Долидзе. Алые паруса - читать детские народные сказки на сайте РуСтих. Распорядившись поменять паруса на алые и наняв музыкантов, юноша приплыл в деревню к девушке, чтобы жениться на ней. И к моменту написания «Алых парусов» он окончательно приходит к выводу о категорическом непринятии нового строя. В окончательный вариант «Алых парусов» этот герой, как и писатель Гирам, не вошел.