Раскаленное добела горящее солнце в средней вселенной. Ещё подобные стоковые иллюстрации. Иллюстрация идеи электрической лампочки, реалистическая раскаленная добела электрическая лампочка, горящая электрическая лампочка. Зарегистрируйтесь в Deezer и слушайте Раскаленное солнце от Город 312 и еще 120 миллионов треков. Солнце добела РАСКАЛЁННОЕ почти бесцветное. Текст солнце добела раскаленное почти бесцветное стояло в Зените. Черное солнце ютуб. Восход и закат солнца в марте 2024. Уронило солнце лучик.
Солнце добела раскаленное почти бесцветное
Солнце до бела раскаленное, почти бесцветное, стояло в зените. Внизу медленно плыла желто-серая гладь пустыни с редкими небольшими грядами барханов кое-где поросших колючками. Раскалённое солнце. Город 312. Раскалённое солнце Город 312 3:48. Солнце – добела раскаленный, почти бесцветный шар – стояло в зените, и всякий раз, когда Четунов взглядывал на него, – он почему-то перестал доверять часам, – ему приходилось на несколько секунд закрывать глаза. «От непрерывного огня ствол раскалился почти добела. «От непрерывного огня ствол раскалился почти добела.
Солнце добела раскаленное почти бесцветное
Ответил 1 человек на вопрос: Небо было раскалено почти добела. Ответ: Солнце, добела раскалённое, почти бесцветное, стояло в зените. Солнце добела РАСКАЛЁННОЕ почти бесцветное. Небо было раскалено почти добела.
Город 312 - Раскаленное cолнце
Это мнимое озеро оказалось огромным солончаком. За несколько минут до приземления самолет резко снизился. Экипаж и пассажиры внимательно смотрели вниз, пытаясь понять, почему белая сердцевина солончака кажется льдистой, заснеженной поверхностью настоящего озера.
Внизу 2 медленно плыла жёлто-серая гладь пустыни с редкими небольшими грядами барханов, кое-где поросших колючками. Края пустыни словно загибались кверху, и казалось, что самолёт висит над гигантским блюдом.
Так прошёл без малого час, и внезапно путешественники увидели под крылом самолёта озеро, окружённое 3 крутыми, обрывистыми берегами и покрытое ослепительно белым, даже голубоватым снегом. Это мнимое озеро оказалось огромным солончаком. Экипаж и пассажиры внимательно смотрели вниз, пытаясь понять, почему белая сердцевина солончака кажется льдистой, заснеженной поверхностью настоящего озера. Ничто не выглядело так враждебно жизни, как эта гигантская яма с обрывистыми краями, напоминавшая мёртвый лунный кратер.
Этот неземной пейзаж завораживал пассажиров, притягивал взгляды. Досуха, средства, километр, создан. Пушкина на автора текста? Пароход отходил, осторожно выбираясь из гавани.
Казалось, что пароход стоит на месте, а передвигаются окружающие его декорации при помощи вращающейся сцены. Вся Генуя повернулась к борту парохода, желая показаться отъезжающим в последний раз. Белые дома сбегали с гор и теснились у прибрежной полосы. Но вот кто-то как будто повернул декорацию.
Открылся угол залива. Белели яхты, погружённые 3 в кусок голубого неба, словно упавшего на землю. Ясно 2 были видны все линии судна сквозь прозрачную воду.
Последние сотни метров Четунов шел как бы в беспамятстве, порой останавливался и беспомощно оглядывался вокруг, будто чего-то искал. Даже не взглянув на расщелину, сулившую ему свободу, он дрожащими руками вытащил флягу, отвинтил пробку и припал губами к горлышку.
Первый глоток он даже не заметил, не ощутил вкуса воды, зато второй процедил медленно, как прекраснейшее вино, а третий продержал во рту, пока влага как-то сама не испарилась. Он хотел сделать еще глоток, но фляга была пуста… С трудом поднявшись на ноги, Четунов шагнул к подножию узкой крутой расщелины, сложными извивами взбегавшими кверху. Здесь, словно вспомнив о чем-то, он снял рюкзак, сложил в него все свое снаряжение, закинул его за спину и стал карабкаться по чуть пологой каменной стене. На высоте десяти метров путь ему преградил отвесный голубовато-серый обрыв известняков. Четунов опустился на узенький выступ.
Он сидел совершенно неподвижно, закрыв глаза, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, кроме страшной душевной усталости. Затем как-то лениво колыхнулась мысль: «Ведь есть же еще другая щель».
Внизу медленно плыла желто-серая гладь пустыни с редкими небольшими грядами барханов кое-где поросших колючками. Края пустыни словно загибались кверху, и казалось, что самолет висит над гигантским блюдом. Так прошел без малого час и внезапно путешественники увидели под крылом самолета озеро, окруженное крутыми, обрывистыми берегами и покрытое ослепительно белым, даже голубоватым снегом.
Исключительно редкое извержение зафиксировано на Солнце
«От непрерывного огня ствол раскалился почти добела. Ответил 1 человек на вопрос: Небо было раскалено почти добела. Зарегистрируйтесь в Deezer и слушайте Раскаленное солнце от Город 312 и еще 120 миллионов треков. раскаленное добела солнце. Статья автора «Новости » в Дзене: Астрономы зарегистрировали исключительно редкое извержение на Солнце в ночь на 23 апреля.
Звезда на пике. Астроном предупредил о солнечной супербуре
Тетя Лиза, крестнику моему не помешает, если я закурю? Спивак в белом капоте, с ребенком на руках, была похожа на Мадонну с картины сентиментального художника Боденгаузена, репродукции с этой модной картины торчали в окнах всех писчебумажных магазинов города. Круглое лицо ее грустно, она озабоченно покусывала губы. Кутузов дал Климу толстый конверт, Спивак тихо сказала: — Продолжай, Степан. Вот хочу ехать в деревню, к Туробоеву, он хвастается, что там, в реке, необыкновенные окуни живут.
Самгин, перестав читать длинное письмо, объявил не без гордости: — В Москве арестован знакомый мой, Маракуев. Нахмурясь, выпустив в потолок длинную струю дыма, Кутузов резковато проговорил: — Намекните-ка вашей корреспондентке, что она девица неосторожная и даже — не очень умная. Таких писем не поручают перевозить чужим людям. Она должна была сказать мне о содержании письма.
Сердито бросив окурок на блюдце, он встал и, широко шагая, тяжело затопал по комнате. Но у нее такой вид… я думал — романтика. Вышло очень громко, он подумал: «Как будто я хвастаюсь этим знакомством». И, с досадой, спросил: — Когда же прекратятся эти аресты?
Кутузов сел ко столу, налил себе чаю, снова засунул палец за воротник и помотал головою; он часто делал это, должно быть, воротник щипал ему бороду. Ежели вы противоборствуете власти, так не отказывайтесь посидеть, изредка, в каталажке, отдохнуть от полезных трудов ваших. А затем, когда трудами вашими совершится революция, — вы сами будете сажать в каталажки разных граждан. Самгин рассердился на себя за вопрос, вызвавший такое поучение.
Но сказал несколько более задорно, чем хотел: — Революции мы не скоро дождемся. Кутузов поднял брови, пристально взглянул на него серыми глазами и заговорил очень мягко, вполголоса: — Их, пожалуй, совсем нет. Я вот четыре года наблюдаю людей, которые титулуют себя революционерами, — дешевый товар! Пестро, даже — красиво, но — непрочно, вроде нашего ситца для жителей Средней Азии.
Отхлебнув сразу треть стакана чая, он продолжал, задумчиво глядя на розовые лапки задремавшего ребенка: — Революционеры от скуки жизни, из удальства, из романтизма, по евангелию, все это — плохой порох. Интеллигент, который хочет отомстить за неудачи его личной жизни, за то, что ему некуда пристроить себя, за случайный арест и месяц тюрьмы, — это тоже не революционер. Хвастливая книжища. У либералов, размышляющих якобы по Марксу, имеет большой успех.
Клим подметил в нем новое: тяжеловесную шутливость; она казалась вынужденной и противоречила усталому, похудевшему лицу. Во всем, что говорил Кутузов, он слышал разочарование, это делало Кутузова более симпатичным. Затем Самгину вспомнилось, что в Петербурге он неоднократно чувствовал двойственность своего отношения к этому человеку: «кутузовщина» — неприятна, а сам Кутузов привлекает чем-то, чего нет в других людях. А Кутузов, как бы подтверждая его догадку о разочаровании, говорил, почесывая пальцем кадык: — Весьма любопытно, тетя Лиза, наблюдать, с какой жадностью и ловкостью человеки хватаются за историческую необходимость.
С этой стороны марксизм для многих чрезвычайно приятен. Дескать — эволюция, детерминизм, личность — бессильна. И — оставьте нас в покое. Он пошевелил кожей на голове, отчего коротко остриженные волосы встали дыбом, а лицо вытянулось и окаменело.
Русь наша — страна кустарного мышления, и особенно болеет этим московская Русь. Был я на одной фабрике, там двоюродный брат мой работает, мастер. Сектант; среди рабочих — две секты: богословцы и словобожцы. Возникли из первого стиха евангелия от Иоанна; одни опираются на: «бог бе слово», другие: «слово бе у бога».
Одни кричат: «Слово жило раньше бога», а другие: «Врете! В Оптин ходили, к старцам, узнать — чья правда? Убогая элоквенция эта доводит людей до ненависти, до мордобоя, до того, что весною, когда встал вопрос о повышении заработной платы, словобожцы отказались поддержать богословцев. Так вот, мне уж кажется, что у нас тысячи грамотных и неграмотных людей заражены этой болезнью.
Спивак, отгоняя мух от лица уснувшего ребенка, сказала тихо, но так уверенно, что Клим взглянул на нее с изумлением: — Это пройдет, Степан, быстро пройдет. Вы, Самгин, в статейке вашей ловко намекнули про Одиссея. Конечно, рабочий класс свернет головы женихам, но — пока невесело! Он взглянул на часы и спросил: — А — не пора?
А — где вы их видели, каких? С необычной для себя словоохотливостью, подчиняясь неясному желанию узнать что-то важное, Самгин быстро рассказал о проповеднике с тремя пальцами, о Лютове, Дьяконе, Прейсе. Сын есть у него? А отец — тоже… интересуется?
Редкий случай. Значит, вы все с народниками путаетесь? Все это — не туда. Не туда, — повторил он, вставая и потягиваясь; Самгин исподлобья, снизу вверх, смотрел на его широкую грудь и думал: «Возмутительно самоуверен».
И с героями на час тоже надобно проститься, потому что необходим героизм на всю жизнь, героизм чернорабочего, мастерового революции. Если вы на такой героизм не способны — отойдите в сторону. Он закурил папиросу, сел рядом с Климом так близко, что касался его плеча плечом. Так что, когда народник говорит о любви к народу, — я народника понимаю.
Но любить-то надобно без жалости, жалость — это имитация любви, Самгин. Это — дрянная штука. Перечитывал я недавно процесс первомартовцев, и мне показалось, что провода мины, которая должна была взорвать поезд царя около Александровска, были испорчены именно жалостью. Кто-то пожалел освободителя.
Вошла Спивак в белом платье, в белой шляпе с пером страуса, с кожаной сумкой, набитой нотами. Оба молча посмотрели в окно, как женщина прошла по двору, как ветер прижал юбку к ногам ее и воинственно поднял перо на шляпе. Она нагнулась, оправляя юбку, точно кланяясь ветру. Клим спросил: — Туробоев давно вернулся из-за границы?
Нет, жена, должно быть, не с ним, там живет моя, Марина, она мне написала бы. Ну, а что пишет Дмитрий? Жене моей он писал, что поедет на юг, в Полтаву, кажется. Странно было слышать, что человек этот говорит о житейском и что он так просто говорит о человеке, у которого отнял невесту.
Вот он отошел к роялю, взял несколько аккордов. У Туробоева поиграем, попоем. Комическое учреждение это поместье Туробоева. Мужики изгрызли его, точно крысы.
Вы, Самгин, рыбу удить любите? Вы прочитайте Аксакова «Об уженье рыбы» — заразитесь! Удивительная книга, так, знаете, написана — Брем позавидовал бы! Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов стал рассказывать о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей города.
Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а о себе самом думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели. Возвратилась Спивак, еще более озабоченная, тихо сказала что-то Кутузову, он вскочил со стула и, сжав пальцы рук в один кулак, потряс ими, пробормотал: — Ах, черт, вот глупо! Самгин понял, что он лишний, простился и ушел. В комнате своей, свалившись на постель, закинув руки под голову, он плотно закрыл глаза, чтоб лучше видеть путаницу разногласно кричащих мыслей.
Шумел в голове баритон Кутузова, а Спивак уверенно утешает: «Это скоро пройдет». Меньше всего она похожа на революционерку. Но — откуда у нее уверенность? Может быть, он и неумный, но — честный.
Если вы не способны жить, как я, — отойдите в сторону, сказал он. Хорошо сказал о революционерах от скуки и прочих. Такие особенно заслуживают, чтоб на них крикнули: да что вы озорничаете? Николай Первый крикнул это из пушек, жестоко, но — это самозащита.
Каждый человек имеет право на самозащиту. Козлов — прав…» Самгин соскочил с постели и зашагал по комнате, искоса посматривая, как мелькает в зеркале его лицо, нахмуренное, побледневшее от волнения, — лицо недюжинного человека в очках, с остренькой, светлой бородкой. Оставьте меня в покое. Бесплодные мудрствования — как это?
Почему я обязан думать о мыслях, людях, событиях, не интересных для меня, почему? Я все время чувствую себя в чужом платье: то слишком широкое, оно сползает с моих плеч, то, узкое, стесняет мой рост». Мысли его расползались, разваливались, уступая место все более острому чувству недовольства собою. Глаза остановились на фотографии с группы гимназистов, окончивших гимназию вместе с ним; среди них у него не было ни одного приятеля.
Он стоял в первом ряду тринадцати человек, между толстым сыном уездного предводителя дворянства и племянником доктора Любомудрова, очень высоким и уже усатым. Сам он показался себе вытянувшимся, точно солдат в строю, смешно надувшим щеки и слепым. Он сердито снял фотографию, вынул ее из рамы, мелко изорвал и бросил клочки в корзину под столом. Хотелось сделать еще что-нибудь, тогда он стал приводить в порядок книги на полках шкафа.
Но и это не успокаивало, недовольство собою превращалось в чувство вражды к себе и еще к другому кому-то, кто передвигает его, как шахматную фигуру с квадрата на квадрат. Да, именно так, какая-то злокозненная сила, играя им, сталкивает его с людями совершенно несоединимыми и как бы только затем, чтоб показать: они — несоединимы, не могут выравняться в стройный ряд. А может быть, это делается для того, чтоб он убедился в своем праве не соединяться ни с кем? Самгин перестал разбирать книги и осторожно отошел к окну, так осторожно, как будто опасался, что счастливая догадка ускользнет от него.
В конце концов Козицын, видя, что я не возвращаюсь, обязательно пойдет на розыски: он парень надежный, не бросит человека в беде. На самый худой конец Козицыну придется слетать на базу за подмогой. Ну, заночую в солончаке, тоже не беда». Но, в противовес этим трезвым мыслям, услужливое и пылкое воображение рисовало ему безобразные картины гибели: его поражает солнечный удар, засасывает глинистая топь, ветер срывает самолет. Ему вспомнилось, что ящерица, лишенная возможности двигаться, погибает под таким солнцем через несколько минут, человек, конечно, выносливее: если он свалится, агония продлится не менее трех-четырех часов. Он гнал от себя эти мысли, боясь той слабости, которую и прежде смутно подозревал в себе и в которую все же не верил. Закрыть Как отключить рекламу?
Чтобы вытеснить эти мысли, он стал думать о другом: о невольных виновниках его беды. Недаром ему всегда казалось, будто отец чего-то недоговаривает, рассказывая о своих путешествиях, да и не он один, — все эти прославленные землепроходцы, сознательно или бессознательно, скрывали то стыдное и мелкое, что им наверняка довелось пережить в их походах. Да и кому охота говорить о своей слабости, когда дело сделано? Четунов находил какое-то странное наслаждение в этих злых и несправедливых мыслях, словно заранее хотел оправдаться в какой-то дурной крайности, на которую решится, хотя и сам еще не знал, что это за крайность. Солнце — добела раскаленный, почти бесцветный шар — стояло в зените, и всякий раз, когда Четунов взглядывал в него — он почему-то перестал доверять часам, — ему приходилось на несколько секунд закрывать глаза. И тогда перед ним возникала кроваво-красная пелена с голубым лучистым отверстием посредине, будто пробитым пулей в стекле. Рот его обволокло липкой слюной, кожа на лице и руках зудела и чесалась от ожогов солнца, от мельчайших частиц соляной и известковой пыли.
Неподвижно горячий воздух заключил все его тело в душный кокон. Странным свойством обладает пустыня: свою пустоту и беззвучие она возмещает сонмом призраков, преследующих одинокого путника. Перед глазами Четунова то и дело возникали зыбкие, мгновенно тающие контуры высоких белых зданий, его ухо улавливало то странную тонкую музыку, то глухой треньк нагретого солнцем колокольчика.
Звонит, нанесена, балуясь, торты. Найдите и исправьте грамматическую -ие ошибку -и в предложении -ях. Выпишите предложение, в котором нужно поставить одну запятую. Выпишите предложение, в котором необходимо поставить две запятые.
Определите и запишите основную мысль текста. Определите, какой тип речи представлен в предложениях 4—7 текста. Какое впечатление произвёл зимний дуб на учительницу? Определите и запишите лексическое значение слова «приютить» «приютило» из предложения 13. Найдите стилистически окрашенное слово в предложении 8, выпишите это слово. Объясните значение пословицы Книга — маленькое окошко, через него весь мир видно, запишите Ваше объяснение. Текст ВПР с 8 варианта Ещё с утра моряки заметили отсутствие птиц.
До сих пор пеликаны, бакланы и чайки в большом количестве сидели на скалистых островках, выступавших 3 на краю рифовой гряды. Они пожирали пойманную рыбу и спокойно подпускали охотников. Около полудня неизменно ясное небо закрылось чёрно-красными тучами. Вскоре во всю высоту неба встали закрученные столбы тёмных облаков. Удушающая темнота тихо 2 скрыла корабли один от другого. Вдруг на корабли обрушился горячий ветер. Песчаная мгла разъединила людей, предоставив каждого самому себе перед лицом невиданного бедствия.
Так же внезапно всё прекратилось. Чистое небо встало над кораблями. Серебристое сияние успокоившегося моря снова разлилось до самого горизонта. Ефремову Текст ВПР с 9 варианта В Мещёрском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но всё же край этот обладает большой притягательной силой. Он очень скромен — так же, как картины Левитана. Но в нём заключена 3 вся прелесть и всё незаметное разнообразие русской природы.
Издавна 2 в Мещёрском крае можно увидеть цветущие или скошенные луга, сосновые боры, лесные озёра, заросшие чёрным камышом, стога, пахнущие сухим и тёплым сеном. Мне приходилось ночевать в стогах в октябре. Вырывая в сене глубокую нору, я залезал в неё, мгновенно засыпал и всю ночь спал в стогу, будто в запертой комнате. И не будили меня ни холодный дождь, ни ветер, налетавший косыми ударами на стога. Особенно хорошо в разросшемся ельнике на дне глубокого лога. Между древесными стволами, обросшими в течение десятилетий седым мхом, рассыпаны клочья голубого неба. Свесившиеся ветви деревьев напоминают гигантские руки.
Мягкий желтоватый мох скрадывает малейший звук, и вы точно идёте по ковру. Как-то даже немного жутко сделается, когда прямо с солнцепёка войдёшь, не торопясь, в густую тень вековых елей. Несмотря на тишину и покой, птицы не любят такого леса, предпочитая держаться в молодых зарослях. В непроходимую глушь забираются только белка да пёстрый дятел. Изредка 2 ухает филин, вдалеке надрывается лесная сирота — кукушка. Мамину-Сибиряку 5. Приняли, экспресс, километр, привезена.
Определите, какой тип речи представлен в предложениях 13—14 текста. Что оказывает отрицательное влияние на экологию озера? Определите и запишите лексическое значение слова «уникальный» «уникальным» из предложения 4. Найдите стилистически окрашенное слово в предложениях 7—8, выпишите это слово. Объясните значение пословицы Под лежачий камень вода не течёт, запишите Ваше объяснение. После унылого двора, мощённого камнями, сад поражал обилием зелени и цветов. Сад простирался на восток, постепенно понижаясь по направлению к берегу моря.
Лицо его багровело, глаза выкатывались, под ними вздулись синеватые подушечки опухолей, он часто отдувался, как человек, который слишком плотно покушал. Клим думал, что, если б Томилин сбрил толстоволосую бороду, оказалось бы, что лицо у него твердое, как арбуз. Клима Томилин демонстративно не замечал, если же Самгин здоровался с ним, он молча и небрежно совал ему свою шерстяную руку и смотрел в сторону. У него учеников нет. Он думал, что ты будешь филологом, философом.
Юристов он не выносит, считает их невеждами. Он говорит: «Для того, чтоб защищать что-то, надобно знать все». Скосив глаза, Дронов добавил: — От него все, — точно крысы у Гоголя, — понюхают и уходят. Играя ножницами, он прищемил палец, ножницы отшвырнул, а палец сунул в рот, пососал, потом осмотрел его и спрятал в карман жилета, как спрятал бы карандаш. И снова вздохнул: — Он много верного знает, Томилин.
Например — о гуманизме. У людей нет никакого основания быть добрыми, никакого, кроме страха. А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее не верить в бога. В сорок-то шесть лет.
Клим Самгин был согласен с Дроновым, что Томилин верно говорит о гуманизме, и Клим чувствовал, что мысли учителя, так же, как мысли редактора, сродны ему. Но оба они не возбуждали симпатий, один — смешной, в другом есть что-то жуткое. В конце концов они, как и все другие в редакции, тоже раздражали его чем-то; иногда он думал, что это «что-то» может быть «избыток мудрости». Его заинтересовал местный историк Василий Еремеевич Козлов, аккуратненький, беловолосый, гладко причесанный старичок с мордочкой хорька и острыми, розовыми ушами. На его желтом, разрисованном красными жилками лице — сильные очки в серебряной оправе, за стеклами очков расплылись мутные глаза.
Под большим, уныло опустившимся и синеватым носом коротко подстриженные белые усы, а на дряблых губах постоянно шевелилась вежливая улыбочка. Он казался алкоголиком, но было в нем что-то приятное, игрушечное, его аккуратный сюртучок, белоснежная манишка, выглаженные брючки, ярко начищенные сапоги и уменье молча слушать, необычное для старика, — все это вызывало у Самгина и симпатию к нему и беспокойную мысль: «Может быть, и я в старости буду так же забыто сидеть среди людей, чужих мне…» Козлов приносил в редакцию написанные на квадратных листочках бумаги очень мелким почерком и канцелярским слогом очерки по истории города, но редактор редко печатал его труды, находя их нецензурными или неинтересными. Старик, вежливо улыбаясь, свертывал рукопись трубочкой, скромно садился на стул под картой России и полчаса, а иногда больше, слушал беседу сотрудников, присматривался к людям сквозь толстые стекла очков; а люди единодушно не обращали на него внимания. Местные сотрудники и друзья газеты все знали его, но относились к старику фамильярно и снисходительно, как принято относиться к чудакам и не очень назойливым графоманам. Клим заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может быть, это объяснялось лишь тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и, не зная Томилина, можно было понять этот жест как выражение отчаяния: «Что я сделал!
За это его самого посадили в тюрьму. С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных. Жил Козлов торговлей старинным серебром и церковными старопечатными книгами. Дронов всегда говорил о людях с кривой усмешечкой, посматривая в сторону и как бы видя там образы других людей, в сравнении с которыми тот, о ком он рассказывал, — негодяй. И почти всегда ему, должно быть, казалось, что он сообщил о человеке мало плохого, поэтому он закреплял конец своей повести узлом особенно резких слов.
Клим, давно заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости. Этим Дронов очень усилил интерес Клима к чистенькому старичку, и Самгин обрадовался, когда историк, выйдя одновременно с ним из редакции на улицу, заговорил, вздохнув: — Удручает старость человека! Вот — слышу: говорят люди слова знакомые, а смысл оных слов уже не внятен мне. И, заглядывая в лицо Самгина, он продолжал странным, упрашивающим тоном: — Вы, кажется, человек внимательного ума и шикарной словесностью не увлечены, молчите все, так — как же, по-вашему: можно ли пренебрегать историей? Старик поднял руку над плечом своим, четыре пальца сжал в кулак, а большим указал за спину: — А они — пренебрегают.
Каждый думает, что история началась со дня его рождения. Голосок у него был не старческий, но крепенький и какой-то таинственный. И — торопливость во всем. А ведь вскачь землю не пашут. Особенно в крестьянском-то государстве невозможно галопом жить.
А у нас все подхлестывают друг друга либеральным хлыстиком, чтобы Европу догнать. Приостановясь, он дотронулся до локтя Клима. Нет, я допускаю и земский собор и вообще… Но — сомневаюсь, чтоб нам следовало бежать сломя голову тем же путем, как Европа… Козлов оглянулся и сказал потише, как бы сообщая большой секрет: — Европа-то, может быть, Лихо одноглазое для нас, ведь вот что Европа-то! И еще тише, таинственнее он посоветовал: — Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с!
Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему ножку подставляет. Шли в гору по тихой улице, мимо одноэтажных, уютных домиков в три, в пять окон с кисейными занавесками, с цветами на подоконниках. Ставни окон, стены домов, ворота окрашены зеленой, синей, коричневой, белой краской; иные дома скромно прятались за палисадниками, другие гордо выступали на кирпичную панель. Пенная зелень садов, омытая двухдневным дождем, разъединяла дома, осеняя их крыши; во дворах, в садах кричали и смеялись дети, кое-где в окнах мелькали девичьи лица, в одном доме работал настройщик рояля, с горы и снизу доносился разноголосый благовест ко всенощной; во влажном воздухе серенького дня медь колоколов звучала негромко и томно.
Замечательным угощу: Ижень-Серебряные иголки. Козлов остановился у ворот одноэтажного, приземистого дома о пяти окнах и, посмотрев налево, направо, удовлетворенно проговорил: — Самая милая и житейская улица в нашем городе, улица для сосредоточенной жизни, так сказать… Клим никогда еще не был на этой улице, он хотел сообщить об этом историку, но — устыдился. Дверь крыльца открыла высокая, седоволосая женщина в черном, густобровая, усатая, с неподвижным лицом. Клим, почтительно слушая, оглядывал жилище историка. Обширный угол между окнами был тесно заполнен иконами, три лампады горели пред ними: белая, красная, синяя.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное. В шведскую кампанию дерзкий Егор этот, будучи уличен в измене, был повешен.
Рассказывая, старик бережно снял сюртучок, надел полосатый пиджак, похожий на женскую кофту, а затем начал хвастаться сокровищами своими; показал Самгину серебряные, с позолотой, ковши, один царя Федора, другой — Алексея: — Ковши эти жалованы были целовальникам за успешную торговлю вином в царевых кабаках, — объяснял он, любовно поглаживая пальцем чеканную вязь надписей. Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году». И особенно таинственно показал желтый лист рукописи, озаглавленной: «Свободное размышление профана о вредоносности насаждения грамоты среди нижних воинских чинов гвардии с подробным перечнем бывших злокозненных деяний оной от времени восшествия на Всероссийский престол Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Елисавет Петровны и до кончины Благочестивейшего Императора Павла I-го, включая и оную». Найдено мною в книге «Камень веры», у одного любителя древностей взятой на прочтение. Показывая редкости свои, старик нежно гладил их сухими ладонями, в дряблой коже цвета утиных лап; двигался он быстро и гибко, точно ящерица, а крепкий голосок его звучал все более таинственно.
Узор красненьких жилок на скулах, казалось, изменялся, то — густея, то растекаясь к вискам. Я ведь пребываю поклонником сих двух поэтов истории, а особенно — первого, ибо никто, как он, не понимал столь сердечно, что Россия нуждается во внимательном благорасположении, а человеки — в милосердии. Он и за чаем, — чай был действительно необыкновенного вкуса и аромата, — он, и смакуя чай, продолжал говорить о старине, о прошлом города, о губернаторах его, архиереях, прокурорах. Пригласил владыку Макария на обед и, предлагая ему кабанью голову, сказал: «Примите, ядите, ваше преосвященство! Графу-то Муравьеву пришлось бы сказать о свиной голове: «Сие есть тело мое!
Ведь вот как шутили! Затем он рассказал о добросердечной купчихе, которая, привыкнув каждую субботу посылать милостыню в острог арестантам и узнав, что в город прибыл опальный вельможа Сперанский, послала ему с приказчиком пяток печеных яиц и два калача. Он снова посмеялся. Самгин отметил в мелком смехе старика что-то неумелое и подумал: «Не часто он смеялся, должно быть». Пять печеных яиц!
Кривобокая старуха Федосова говорила большими словами о сказочных людях, стоя где-то в стороне и выше их, а этот чистенький старичок рассказывает о людях обыкновенных, таких же маленьких, каков он сам, но рассказывает так, что маленькие люди приобретают некую значительность, а иногда и красоту. Это любовное раскрашивание буднишнего, обыкновенного нежными красками рисовало жизнь как тихий праздник с обеднями, оладьями, вареньями, крестинами и свадебными обрядами, похоронами и поминками, жизнь бесхитростную и трогательную своим простодушием. Рассказывал Козлов об уцелевшем от глубокой древности празднике в честь весеннего бога Ярилы и о многих других пережитках языческой старины. Самгина приятно изумляло уменье историка скрашивать благожелательной улыбочкой все то, что умные книги и начитанные люди заставляли считать пошлым, глупым, вредным. Он никогда не думал и ничего не знал о начале дней жизни города.
Козлов, показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли работать, как разбегались холопы из-под руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской. И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по силе явной необходимости. Та же сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства силы и прочности государства. Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит.
Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил. Теперь историк говорил строго, даже пристукивал по столу кулачком, а красный узор на лице его слился в густое пятно. Но через минуту он продолжал снова умиленно: — А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
Поговорками он был богат, и все они звучали, точно аккорды одной и той же мелодии. Всякий бык теленком был, — то и дело вставлял он в свою речь. Смотреть на него было так же приятно, как слушать его благожелательную речь, обильную мягкими словами, тускловатый блеск которых имел что-то общее с блеском старого серебра в шкафе. Тонкие руки с кистями темных пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах. Он вкусно пил чай, вкусно грыз мелкими зубами пресные лепешки, замешанные на сливках, от него, как от плодового дерева, исходил приятный запах.
Клим незаметно для себя просидел с ним до полуночи и вышел на улицу с благодушной улыбкой. Чувство, которое разбудил в нем старик, было сродно умилению, испытанному на выставке, но еще более охмеляющим. Ночь была теплая, но в садах тихо шумел свежий ветер, гоня по улице волны сложных запахов. В маленьком, прозрачном облаке пряталась луна, правильно круглая, точно желток яйца, внизу, над крышами, — золотые караваи церковных глав, все было окутано лаской летней ночи, казалось обновленным и, главное, благожелательным человеку. Именно так чувствовал Самгин: все благожелательно — луна, ветер, запахи, приглушенный полуночью шумок города и эти уютные гнезда миролюбивых потомков стрельцов, пушкарей, беглых холопов, озорных казаков, скуластой, насильно крещенной мордвы и татар, покорных судьбе.
Это — не тот город, о котором сквозь зубы говорит Иван Дронов, старается смешно писать Робинзон и пренебрежительно рассказывают люди, раздраженные неутоленным честолюбием, а может быть, так или иначе, обиженные действительностью, неблагожелательной им. Но на сей раз Клим подумал об этих людях без раздражения, понимая, что ведь они тоже действительность, которую так благосклонно оправдывал чистенький историк. Две-три беседы с Козловым не дали Климу ничего нового, но очень укрепили то, чем Козлов насытил его в первое посещение. Клим услышал еще несколько анекдотов о предводителях дворянства, о богатых купцах, о самодурстве и озорстве. Самгин понимал, что Козлов рассуждает наивно, но слушал почтительно и молча, не чувствуя желания возражать, наслаждаясь песней, слова которой хотя и глупы, но мелодия хороша.
Солнце добела раскаленное почти бесцветное стояло
Экипаж и пассажиры внимательно смотрели вниз, пытаясь понять, почему белая сердцевина солончака кажется льдистой, заснеженной поверхностью настоящего озера. Ничто не выглядело так враждебно жизни, как эта гигантская яма с обрывистыми краями, напоминавшая мертвый лунный кратер. Этот неземной пейзаж завораживал пассажиров, притягивал взгляды 0,0.
Выпишите, раскрывая скобки, вставляя пропущенные буквы, предложения, в которых выделенные слова являются предлогами. Выпишите, раскрывая скобки, предложения, в которых выделенные слова являются союзами. Поставьте знак ударения в следующих словах.
Начатый, цемент, налила, премировать. Найдите и исправьте грамматическую -ие ошибку -и в предложении -ях. Запишите исправленный -ые вариант ы предложения -ий. Выпишите предложение, в котором нужно поставить одну запятую.
Еще раз выслушивать оскорбления от какого-то Гонсалеза ему не хотелось. В конце концов, он решил расслабиться и позволить Вселенной самой расставить все по своим местам. Чаще всего, такое решение оказывалось лучшим.
Может быть, и сейчас повезет. Он выпил порцию «Взрыва», прибрался в комнате, приготовил себе поесть и разместился на кушетке. Перед ним на полу разместилась вся коллекция квартонов. Фонокс обмолвился, что они встречались с ним ранее. Около двух тысяч лет тому назад или типа того. Альбер о той встрече напрочь позабыл. Все, что он помнил о фландрейцах - это то мерзкое ощущение от соприкосновения с их щупальцами, которое он когда-то испытывал.
Оно не хотело никак выбираться из его памяти. Хоть ты запишись к психотерапевту, чтобы проработать эту проблему. Так или иначе, он должен был вспомнить ту встречу. Может быть, она даст ему какую-то подсказку и позволит лучше понять фландрейца, его мотивы и планы. Альбер взял в руки десятый квартон и вставил его в проигрыватель. На спроецированном в воздух экране показалось десятое столетие жизни Альбера. Он начал просмотр с его последней четверти.
На этом моменте следует сделать небольшое отступление и рассказать о принципах перезаписи воспоминаний. Можно подумать, что на квартонах хранились долгие годы из множества воспоминаний от первой и до самой последней минуты каждого столетия. Таким образом, чтобы отсмотреть одну четверть века, нужно потратить 25 лет своей жизни. Но нет, в действительности все было иначе. Человеческая память устроена таким образом, что запоминаем мы лишь самые яркие и экстраординарные события в наших жизнях. Все прочее стирается так быстро, что едва доживает до следующего дня. Вот и получается, что в одной четверти века хранились лишь самые яркие события этого периода и их все можно было отсмотреть всего за несколько дней или часов, если включить ускоренный режим.
И раз уж у Альбера случился внеплановый отпуск, торопиться ему было некуда. Итак, 976ой год своей жизни он провел в составе исследовательской группы, которая занималась поиском, исследованием и классифицированием инопланетных форм жизни. В первую очередь деятельность группы была направлена на поиск уже разумных форм жизни или тех, кто обладал необходимым потенциалом и однажды мог развиться до разумного уровня. Если группа обнаруживала потенциально разумное существо, оно подвергалось специально разработанному тестированию, на основании которого комиссия принимала решение о том, следует ли считать ту или иную расу разумной. К слову, человеческая раса дважды подвергалась подобному тестированию и дважды его проваливала. Люди собственными руками уничтожили свою родную планету и лишь благодаря старанию Цифрового Интеллекта и своим генетически модернизированным собратьям смогли заселить ее вновь. Галактическое содружество посчитало расу двуногих обитателей планеты обреченной, но люди смогли исправить положение и возродить свою цивилизацию.
В конечном счете, совершённый технологический прорыв позволил им самим вступать в контакт с представителями содружества. Тест на разумность в таком случае считался автоматически пройденным. И вот многие века спустя люди сами стали искать разумные формы жизни, описывать их и подвергать тестированию. На словах задачи этой профессии звучали намного интереснее, чем ощущались на практике. Открывать и описывать миллиардный вид во Вселенной было не так весело, как первый или хотя бы тот, что входил в первую сотню, тысячу, да хотя бы в первый миллион. После того как было установлено существование множества разумных и неразумных форм жизни, исследовательская деятельность в этой области перестала быть передовой, и стала просто рядовой. К тому же разумные формы жизни встречались в тысячи раз реже, чем их более примитивные аналоги.
Ведь, если так посудить, до даже простейшие микробы, способные выживать при экстремальных условиях и заселившие всю планету, были куда более приспособленными для выживания, чем носители интеллекта. Таким образом, работа исследователя превращалась в скучное стандартизированное занятие, которым занимались те, у кого свободного времени было в избытке. То есть те, кто от рождения или благодаря технологиям обладал бессмертием. Люди стали одними из кандидатов на эту роль и Альбер, который ничего не представлял о настоящей работе ученых и нафантазировал себе интереснейшие приключения, с радостью согласился на эту должность. В напарники ему дали Калинопопуса — разумный вид бактерий, чьи колонии переселялись из одного тела в другое и использовали их, как свои собственные. Альбер, когда узнал об этой их особенности, никак не мог отделаться от ощущения, что Калинопопус положил на него глаз и собирался завладеть его телом, когда тот утратит бдительность. Это противное навязчивое ощущение стало той причиной, по которой он так и не смог подружиться с Калинопопусом.
Вторым компаньоном стал Герч — представитель молодой расы донгориусов, чья цивилизация развивалась так быстро, что побила все рекорды. Дело было в том, что их родная планета всего за пять тысяч лет пережила ряд сильнейших катаклизмов, и живые организмы на ней вынуждены были сыграть в игру — адаптируйся или умри. Донгориусы выиграли и в одну тысячу лет развили интеллект, который не уступал человеческому. Впрочем, когда борьба за выживание прекратилась, головокружительный рост их интеллекта тоже замер. Альбер, Калинопопус в теле мохнокрылой птицы и Герч — втроем они летали от планеты к планете и искали жизнь в любом проявлении. За 15 лет они облетели около восьмидесяти планет, но каждый раз сталкивались с неудачей. При всем многообразии видов во Вселенной большая ее часть все же оставалась необитаемой.
Поэтому найти разумный вид, не отдав для этого полжизни, было подобно благословению высших сил - крайне маловероятно. Большая часть планет в их списке оказалась пустынной, на некоторых жили примитивные формы жизни, для развития интеллекта которых требовались еще миллионы или миллиарды лет. Трудно было сказать, сколько в том или ином случае должно было занять развитие интеллекта. Так или иначе, если им встречались хоть какие-то живые существа, даже самые простые, маленькие или вообще микроорганизмы, они заносили их в каталог, и планета, где они жили, помечалась, как потенциально разумная. Таким образом, за ней начинали следить и время от времени, раз в несколько миллионов лет проведывали ее. Если жизни там разовьется до интеллектуальной, то будут проведены несколько тестирований и на основании их совет ученых галактики решит, стоит ли вступать с новой формой жизни в контакт. Альбер постоянно следил за Калинопопусом, чтобы тот не выкинул ничего.
Ведь если бы так случилось, что он оставил бы хоть часть своих бактерий на чужой планете, они быстро могли бы истребить все конкурентные виды и обрести мировое господство. Новая планета с интеллектуальными бактериями никому была не нужна. С Герчем у Альбера сложились более доверительные отношения. Все же они больше были похожи друг на друга, чем отличались. По крайней мере, тот не воровал чужие тела и использовал то, что дала ему мать природа. С виду донгориусы напоминали морских коньков, которые волей судьбы выбрались на сушу и должны были приспособиться перемещаться по твердой поверхности. Это было недалеко от истины.
Их раса появилась в воде и только по нужде выбралась на берег. Их широкий хвост делился на три отростка равной длины, а подвижная подошвенная часть изгибалась, как гусеница. Так они ползали по земле, всячески стараясь удержать навесу тяжелую голову, что постоянно норовила лечь прямо на живот. Альбер просматривал воспоминания с улыбкой и легкой грустью на лице. Было приятно посмотреть на старых знакомых. Даже Калинопопус у него вызывал теперь больше нежных чувств, чем внутреннего неприятия. Быть может, он даже согласился бы отужинать с ним и поговорить о тех годах, что их разлучали.
И Герч, с которым они стали практически друзьями за время работы, вызывал у него одну только радость. Тем больнее было знать, что цивилизация его умерла. Так уж сложилось, что ресурсы их планеты не позволили развить технологии, которые были необходимы для выживания их вида. А в содружестве галактики действовало негласное правило — каждый вид должен был заслужить свое право на существование самостоятельно. Ни одна раса никогда и ни при каких условиях не помогала другой проходить через кризис. Вид Герча исчез так же стремительно, как и обрел разумность. Их звезда была яркой, но быстро сгорела.
Такое во Вселенной случалось сплошь и рядом. Никому не было доподлинно известно точное количество разумных существ, которые появились в ее недрах, выживали и жили миллионы лет, а после навсегда исчезли. Время растворяло все органические соединения и все неорганические, что первые успевали настроить за время своего существования. Со временем все проявления цивилизации превращались в первобытную пыль. Как только цивилизация умирала, природа торопилась сделать все, чтобы о ее существовании никто никогда и не узнал. Так велась нескончаемая битва. Цивилизации беспрестанно пытались оставить о себе что-то на память, а Вселенная противостояла всем их робким попыткам.
На одной из планет, что они посетили, им все же удалось найти след погибшей цивилизации — распиленную пополам гору, через которую море смогло пробраться вглубь континента и оросить огромные поля. Вот только ни воды, ни растительности, ни каких-либо живых существ там уже не было. Из-за увеличившейся в размерах местной звезды она превратилась в засушливую долину смерти. Что случилось с ее обитателями, никому не было известно. Однако опыт сотен цивилизаций говорил, что если родная планета вида умирала, то шансы на его выживание в космосе или других планетах равнялся 0. Просмотрев несколько часов воспоминаний в роли планетарного исследователя жизни, Альбера вновь посетили те самые мысли, что и две тысячи лет назад. Пока ты жив, жива твоя раса, жива твоя родная планета — все не так уж и плохо.
Альбер решил ускорить поиски и один за другим вставлял квартоны в проигрыватель. Или у него ошибиться в столетии все равно, что у человека перепутать дату? Это был самый первый квартон и период, когда ему было всего 25 лет, время его биологической молодости, время полное наивных надежд и идеалистических взглядов, время, когда все впечатления были свежи и ярки, отчего воспоминания казались особенно реалистичными и подробными. Он заварил себе кружечку «Взрыва», расположился на кушетке поудобнее и приступил к просмотру. Глава 5. УранО-14 Альбер просматривал начало своей жизни и не мог отказать себе в удовольствии немного поворчать о временах и нравах. Как же давно это было.
Подумать только! Я уже и забыл о том, что когда-то был таким. Забыл о том, что значит быть молодым и смотреть в будущее с наивной надеждой. И вот я уже говорю так, как будто я уже дряхлый старик. Черт, да мне всего лишь две тысячи девятьсот восемьдесят пять! По галактическим меркам сущий младенец. Он промотал свое детство и полицейскую академию и начал просмотр с того момента, где он уже работал в полиции.
Альбер поглядывал на часы каждые пять секунд, но казалось, что это не давало никакого результата и количество минут на электронном табло оставалось прежним. Он выполнил все свои дела еще до обеда и с того момента тщетно пытался убить время. Он только недавно окончил академию и поступил на службу в отдел быстрого реагирования полицейского департамента. В сущности, он был хорошим парнем, смышленым, активным, жизнерадостным и предприимчивым. Но терпеливость никогда не была его сильной стороной. Он крутился в кресле, посматривая на мониторы и постоянно заглядывал в свой псифон — устройство, служащее для доступа к межгалактической сети. Оно крепилось на голову подобно обручу и передавало сигналы непосредственно в мозг.
С его помощью мозговую активность можно было перекодировать в сигналы и посылать их на огромные расстояния. Варианты применения исчислялись десятками. Удачное было устройство. Обмениваться с другими людьми и не только информацией при помощи мысленных образов — невероятно удобно, быстро, а главное точно. Лучшего способа общения до сих пор не придумали. Жаль, что после того, как в устройствах нашли уязвимость и их стали использовать злоумышленники для похищения чужих идей и внушения собственных, от них пришло отказаться. Очень жаль.
Тем вечером он планировал отправиться на вечеринку вместе со своими друзьями. Вечеринка обещала быть знойной. Его друг, с которым он познакомился во время обучения в академии, был сыном одного известного политика. И так уж случилось, что сегодня у него был день рождения. Празднование должно было пройти в лучшем ночном клубе планеты Касс. Небезызвестная планета, надо сказать, славящаяся своими ночными клубами и игорными заведениями. Туда слеталась молодежь со всей звездной системы, чтобы потратить свою энергию, деньги и самое ценное, что у них было — свою молодость.
С тех пор, как человечество покорило космос, планетами распоряжались как свободными участками земли когда-то. Богатеи со всех уголков Вселенной скупали их на торгах порой за сущие копейки. А затем инвестировали в них средства, чтобы становиться еще богаче. Таким образом, десятки и сотни планет по всей галактике превращались в огромные развлекательные центры. Такой порядок вещей всех устраивал, поскольку пустые планеты не приносили доходов вообще, а, следовательно, и для налоговых органов не имели никакой ценности. Казалось, все были довольны. Разве что богачи стали еще богачи, а бедняки еще беднее.
Система «полезности», которую ввели совсем недавно еще не успела до конца прижиться и что-либо исправить. Раньше, когда люди еще были подвержены старению и умринаю, смерть могла хоть немного менять баланс сил. Когда богатый человек умирал, его состояние переходило по наследству, и его наследники могли спустить его в трубу всего за несколько лет. Таким образом, кто-то разорялся, а кто-то, наоборот, богател. Но после появления бессмертия богатые люди только накапливали свои капиталы, скупали целые планеты, звездные системы, черные дыры и прочие космические объекты. Наверняка пройдет еще несколько тысяч лет, и речь будет идти о скупке галактик, а позже и целых скоплений. Альберу не часто удавалось выбраться на вечеринку.
Служба отнимала много времени и чаще всего, когда свободное время у него все же появлялось, ему хотелось потратить его на отдых и сон. Поэтому вечер того дня обещал стать сенсацией в его рабочей рутине. Однако порой во Вселенной происходит один лишний импульс, одно крошечное событие, которое меняет порядок вещей, и все идет не по плану. За 10 минут до конца рабочего дня Альбера вызвал к себе начальник, статный пожилой мужчина 135 лет, который возглавлял отдел вот уже 30 лет к ряду. И не надо так хмуриться, - улыбаясь, продолжил начальник полиции, - я понимаю, что у тебя, вероятно, были другие планы на этот вечер. Дело молодое. Однако и мое старое дело не терпит отлагательств.
К тому же в отделе кроме тебя никого не осталось. Поэтому прошу отнестись к делу со всей серьезностью. Ты выручишь меня, а я однажды выручу тебя и предоставлю тебе внеочередной выходной. Жизнь показала, что все обещания начальства можно делить сразу надвое, а лучше сразу не верить ни единому слову и требовать документального подтверждения. А то ведь как у них ловко получается: если нигде не записано, значит, никогда и не было сказано. Шеф предлагал подобные условия каждый раз, и каждый раз это «однажды» для внеочередного выходного не наступало. Возможно, однажды все эти внеочередные выходные объединятся в один полноценный отпуск.
В Альбере жила наивная надежда. И так как выбора у него все равно не оставалось, он сказал, что сделает все, что от него будет зависеть. Мы получили сигнал бедствия с планеты УранО-14. Звездолет фландрейцев потерпел крушение. Нужно слетать, проверить, что случилось, помочь пострадавшим добраться до дома и после этого ты можешь быть свободен. Если постараешься, управишься за несколько часов. Но Альбер из прошлого этого не знал.
Он думал о том, что управится за 3-4 часа и еще успеет на вечеринку. С этими мыслями Альбер вернулся в свой кабинет, приказал электронному ассистенту отключить его рабочее место и отправился в транспортный отсек. Там его поджидал новехонький Fao-3000x. Звездолет, собранный в духе первых гоночных мотоциклов: вытянутый, как пуля, легкий, быстрый, маневренный, лишенный абсолютно всего лишнего. Впрочем, и лишнего комфорта тоже. Однако для молодого парня лучшего варианта было не придумать. Помимо варп двигателя на него были установлены два дополнительных форсированных реактивных двигателя, способных тянуть эту "малышку" со скоростью в 38 тысяч километров в час в атмосфере и в несколько раз быстрее в космическом вакууме.
Лимиты скорости в данном случае упирались в размеры топливного бака. Исключая самые быстрые спортивные модели, военные истребители класса GX9 и всякие несуразные экспериментальные модели, Fao был самым быстрым звездолетом доступном на рынке гражданского транспорта. И если во время варп прыжка все были равны, после него именно Fao мог быстрее остальных добраться до поверхности планеты, оставляя всех конкурентов далеко позади. Через свой псифон Альбер отправил сигнал бортовому компьютеру «открыть дверь». Дверь распахнулась, и его обдал запах нового звездолета. Этот запах ни с чем нельзя было спутать. Хотя в салоне не было ни одного кожаного элемента, проектировщики звездолетов по старой традиции оснащали их ароматизатороми с запахом кожи.
Это создавало эффект психологического равновесия, когда человека в новой обстановке сопровождал знакомый запах. Годы шли, а традиция сохранялась. И Альберу она была по душе. Он уважал прошлое. Ему нравились истории про первых летчиков-испытателей, первых космонавтов, первых людях на Луне, Марсе и после на всех остальных планетах в солнечной системе, а еще позже и на всех их спутниках. Люди уже давно перебрались на Атропос, обжили ее, обустроились, но истории старой Земли все еще жили в их культуре. О первых открытиях земных ученых и первых свершениях рассказывали детям перед сном вместо сказок.
В детстве Альбер очень любил эти истории про первые открытия в космосе, и каждый раз, окунаясь в новое открытие, сердце его сладко сжималось от духа приключений. Столько лет спустя он также чувствовал восторг от предстоящего полета и единения с кораблем и черным полотном космоса. Для него в мире не существовало ничего прекраснее. После отстыковки Альбер перевел звездолет на ручное управление. Пришлось немного поспорить с бортовым компьютером и убедить его в том, что он возьмет на себя любую ответственность. Включить ручной режим? Вы уверены, что хотите включить ручной режим?
Все равно перейти на него? Бенджи, скажи мне, почему ты был создан таким упрямым? Я совсем позабыл о тебе и только потому не скучал. Ручной режим был активирован. Назывался он так чисто технически. Руки и ноги Альбера обхватили специальные зажимы, улавливающие электрические сигналы от сокращения его мышц. А через псифон он стал получать картинку с наружных камер корабля, как если бы он сам стал кораблем и видел мир его глазами.
Это значительно упрощало управление в ограниченных пространствах, которые Альберу только предстояло покинуть. Транспортный отсек вопреки здравому смыслу находился в самом центре станции. Чтобы до него добраться, нужно было преодолеть несколько уровней витиеватых парковочных секций. В автоматическом режиме эта процедура занимала несколько минут. Альбер управился за двадцать секунд. Он несся по пустующим длинным коридорам, лишь на долю мгновения сбавляя ход на поворотах. И как только нос его корабля заглядывал за угол, он тут же прибавлял газу и на полном ходу пролетал через новые парковочные секции.
Он и корабль точно становились единым целым в такие моменты. Оказавшись за пределами станции, он позволил себе перейти на максимальное ускорение. Оба реактивных двигателя заработали на полную мощность и выстрелили звездолет вперед подобно реактивному снаряду. Альбера вжало в кресло. Благодаря компрессионному костюму и современному амортизирующему креслу перегрузки при таком ускорении составляли всего 3g. Оказавшись на удалении в 1000 километров от станции, Альбер отдал приказ о построении маршрута до УранО-14. Пока велись все расчеты, Альбер наслаждался красотой космоса.
Черная космическая гладь, россыпь звезд и галактик во всех направлениях и он один посреди мироздания. Подобное уединение он мог получить лишь в космосе и лишь в своем звездолете. Скрипка, электронные басы и искусственно сгенерированная вокальная партия в исполнении молодой красивой девушки. Во всяком случае, такой образ рисовался в голове при прослушивании. Эпическое настроение было создано. Прыжок через гиперпространство произошел быстрее, чем переход в ручной режим управления. Для него Бенджи не нужны были никакие дополнительные вопросы и разрешения.
В несколько мгновений корабль оказался прямо на орбите УранО-14. Планета выглядела несколько мрачно и поигрывала оттенками зеленого. Казалось, что тут и там на ее поверхность скидывали бочки с ярко-зеленой кислотной краской и та, смешиваясь с водой, растеклась по поверхности, образуя причудливые узоры. Смотреть на это было увлекательно. Находится на планете не очень. Альбер в своей жизни не раз сталкивался с подобными планетами и каждый раз они преподносили ему неприятные сюрпризы, словно такова была их судьба. Для проведения черных сделок такие безлюдные планеты подходят просто идеально.
Так было тогда, так есть сейчас. И никому до этого нет никакого дела. УранО-14 получила свое название не просто так. Ураном она называлась, потому что на ней хранили запасы радиоактивного урана. Приписка «О» означала «обедненный». А индекс 14 она имела, потому что была 14-ой по порядку планетой в системе, использовавшейся для хранения урана. Место само по себе довольно скучное и обыденное.
Было не понятно, что привлекло туда фландрейцев. Несмотря на все протесты электронного ассистента, он совершил посадку в ручном режиме. Никогда не нужно сомневаться в человеческих способностях, — произнес вслух Альбер, делая укор бортовому компьютеру. Тот сделал вид, будто ничего не слышал. Альбер поднялся со своего кресла и отправился в задний отсек с небольшой каютой, где ему следовало переодеться в скафандр. Особо не разгуляешься. К счастью, в своем скафандре подобные климатические условия для него были не страшны.
Это сколько тот скафандр весил? Наверное, килограммов тридцать. Целый дополнительный груз... Все-таки как хорошо, что технологии не стоят на месте и сейчас такой скафандр можно встретить разве что в воспоминаниях трехтысячелетней давности. Еще подлетая к планете, Альбер заметил нечто странное в километре от места посадки и он направился прямиком туда. Корка из смерзшегося льда, перемешанного с песком и пылью, приятно крошилась под ногами. Все лучше, чем простая пыль.
Пыль долгое время была главным врагом покорителей планет. Она забивалась во все мелкие щели скафандров и мешала правильной работе систем. А при длительном пребывании на пыльных планетах люди часто заболевали респираторными заболеваниями.
Люди стали одними из кандидатов на эту роль и Альбер, который ничего не представлял о настоящей работе ученых и нафантазировал себе интереснейшие приключения, с радостью согласился на эту должность. В напарники ему дали Калинопопуса — разумный вид бактерий, чьи колонии переселялись из одного тела в другое и использовали их, как свои собственные. Альбер, когда узнал об этой их особенности, никак не мог отделаться от ощущения, что Калинопопус положил на него глаз и собирался завладеть его телом, когда тот утратит бдительность. Это противное навязчивое ощущение стало той причиной, по которой он так и не смог подружиться с Калинопопусом.
Вторым компаньоном стал Герч — представитель молодой расы донгориусов, чья цивилизация развивалась так быстро, что побила все рекорды. Дело было в том, что их родная планета всего за пять тысяч лет пережила ряд сильнейших катаклизмов, и живые организмы на ней вынуждены были сыграть в игру — адаптируйся или умри. Донгориусы выиграли и в одну тысячу лет развили интеллект, который не уступал человеческому. Впрочем, когда борьба за выживание прекратилась, головокружительный рост их интеллекта тоже замер. Альбер, Калинопопус в теле мохнокрылой птицы и Герч — втроем они летали от планеты к планете и искали жизнь в любом проявлении. За 15 лет они облетели около восьмидесяти планет, но каждый раз сталкивались с неудачей. При всем многообразии видов во Вселенной большая ее часть все же оставалась необитаемой.
Поэтому найти разумный вид, не отдав для этого полжизни, было подобно благословению высших сил - крайне маловероятно. Большая часть планет в их списке оказалась пустынной, на некоторых жили примитивные формы жизни, для развития интеллекта которых требовались еще миллионы или миллиарды лет. Трудно было сказать, сколько в том или ином случае должно было занять развитие интеллекта. Так или иначе, если им встречались хоть какие-то живые существа, даже самые простые, маленькие или вообще микроорганизмы, они заносили их в каталог, и планета, где они жили, помечалась, как потенциально разумная. Таким образом, за ней начинали следить и время от времени, раз в несколько миллионов лет проведывали ее. Если жизни там разовьется до интеллектуальной, то будут проведены несколько тестирований и на основании их совет ученых галактики решит, стоит ли вступать с новой формой жизни в контакт. Альбер постоянно следил за Калинопопусом, чтобы тот не выкинул ничего.
Ведь если бы так случилось, что он оставил бы хоть часть своих бактерий на чужой планете, они быстро могли бы истребить все конкурентные виды и обрести мировое господство. Новая планета с интеллектуальными бактериями никому была не нужна. С Герчем у Альбера сложились более доверительные отношения. Все же они больше были похожи друг на друга, чем отличались. По крайней мере, тот не воровал чужие тела и использовал то, что дала ему мать природа. С виду донгориусы напоминали морских коньков, которые волей судьбы выбрались на сушу и должны были приспособиться перемещаться по твердой поверхности. Это было недалеко от истины.
Их раса появилась в воде и только по нужде выбралась на берег. Их широкий хвост делился на три отростка равной длины, а подвижная подошвенная часть изгибалась, как гусеница. Так они ползали по земле, всячески стараясь удержать навесу тяжелую голову, что постоянно норовила лечь прямо на живот. Альбер просматривал воспоминания с улыбкой и легкой грустью на лице. Было приятно посмотреть на старых знакомых. Даже Калинопопус у него вызывал теперь больше нежных чувств, чем внутреннего неприятия. Быть может, он даже согласился бы отужинать с ним и поговорить о тех годах, что их разлучали.
И Герч, с которым они стали практически друзьями за время работы, вызывал у него одну только радость. Тем больнее было знать, что цивилизация его умерла. Так уж сложилось, что ресурсы их планеты не позволили развить технологии, которые были необходимы для выживания их вида. А в содружестве галактики действовало негласное правило — каждый вид должен был заслужить свое право на существование самостоятельно. Ни одна раса никогда и ни при каких условиях не помогала другой проходить через кризис. Вид Герча исчез так же стремительно, как и обрел разумность. Их звезда была яркой, но быстро сгорела.
Такое во Вселенной случалось сплошь и рядом. Никому не было доподлинно известно точное количество разумных существ, которые появились в ее недрах, выживали и жили миллионы лет, а после навсегда исчезли. Время растворяло все органические соединения и все неорганические, что первые успевали настроить за время своего существования. Со временем все проявления цивилизации превращались в первобытную пыль. Как только цивилизация умирала, природа торопилась сделать все, чтобы о ее существовании никто никогда и не узнал. Так велась нескончаемая битва. Цивилизации беспрестанно пытались оставить о себе что-то на память, а Вселенная противостояла всем их робким попыткам.
На одной из планет, что они посетили, им все же удалось найти след погибшей цивилизации — распиленную пополам гору, через которую море смогло пробраться вглубь континента и оросить огромные поля. Вот только ни воды, ни растительности, ни каких-либо живых существ там уже не было. Из-за увеличившейся в размерах местной звезды она превратилась в засушливую долину смерти. Что случилось с ее обитателями, никому не было известно. Однако опыт сотен цивилизаций говорил, что если родная планета вида умирала, то шансы на его выживание в космосе или других планетах равнялся 0. Просмотрев несколько часов воспоминаний в роли планетарного исследователя жизни, Альбера вновь посетили те самые мысли, что и две тысячи лет назад. Пока ты жив, жива твоя раса, жива твоя родная планета — все не так уж и плохо.
Альбер решил ускорить поиски и один за другим вставлял квартоны в проигрыватель. Или у него ошибиться в столетии все равно, что у человека перепутать дату? Это был самый первый квартон и период, когда ему было всего 25 лет, время его биологической молодости, время полное наивных надежд и идеалистических взглядов, время, когда все впечатления были свежи и ярки, отчего воспоминания казались особенно реалистичными и подробными. Он заварил себе кружечку «Взрыва», расположился на кушетке поудобнее и приступил к просмотру. Глава 5. УранО-14 Альбер просматривал начало своей жизни и не мог отказать себе в удовольствии немного поворчать о временах и нравах. Как же давно это было.
Подумать только! Я уже и забыл о том, что когда-то был таким. Забыл о том, что значит быть молодым и смотреть в будущее с наивной надеждой. И вот я уже говорю так, как будто я уже дряхлый старик. Черт, да мне всего лишь две тысячи девятьсот восемьдесят пять! По галактическим меркам сущий младенец. Он промотал свое детство и полицейскую академию и начал просмотр с того момента, где он уже работал в полиции.
Альбер поглядывал на часы каждые пять секунд, но казалось, что это не давало никакого результата и количество минут на электронном табло оставалось прежним. Он выполнил все свои дела еще до обеда и с того момента тщетно пытался убить время. Он только недавно окончил академию и поступил на службу в отдел быстрого реагирования полицейского департамента. В сущности, он был хорошим парнем, смышленым, активным, жизнерадостным и предприимчивым. Но терпеливость никогда не была его сильной стороной. Он крутился в кресле, посматривая на мониторы и постоянно заглядывал в свой псифон — устройство, служащее для доступа к межгалактической сети. Оно крепилось на голову подобно обручу и передавало сигналы непосредственно в мозг.
С его помощью мозговую активность можно было перекодировать в сигналы и посылать их на огромные расстояния. Варианты применения исчислялись десятками. Удачное было устройство. Обмениваться с другими людьми и не только информацией при помощи мысленных образов — невероятно удобно, быстро, а главное точно. Лучшего способа общения до сих пор не придумали. Жаль, что после того, как в устройствах нашли уязвимость и их стали использовать злоумышленники для похищения чужих идей и внушения собственных, от них пришло отказаться. Очень жаль.
Тем вечером он планировал отправиться на вечеринку вместе со своими друзьями. Вечеринка обещала быть знойной. Его друг, с которым он познакомился во время обучения в академии, был сыном одного известного политика. И так уж случилось, что сегодня у него был день рождения. Празднование должно было пройти в лучшем ночном клубе планеты Касс. Небезызвестная планета, надо сказать, славящаяся своими ночными клубами и игорными заведениями. Туда слеталась молодежь со всей звездной системы, чтобы потратить свою энергию, деньги и самое ценное, что у них было — свою молодость.
С тех пор, как человечество покорило космос, планетами распоряжались как свободными участками земли когда-то. Богатеи со всех уголков Вселенной скупали их на торгах порой за сущие копейки. А затем инвестировали в них средства, чтобы становиться еще богаче. Таким образом, десятки и сотни планет по всей галактике превращались в огромные развлекательные центры. Такой порядок вещей всех устраивал, поскольку пустые планеты не приносили доходов вообще, а, следовательно, и для налоговых органов не имели никакой ценности. Казалось, все были довольны. Разве что богачи стали еще богачи, а бедняки еще беднее.
Система «полезности», которую ввели совсем недавно еще не успела до конца прижиться и что-либо исправить. Раньше, когда люди еще были подвержены старению и умринаю, смерть могла хоть немного менять баланс сил. Когда богатый человек умирал, его состояние переходило по наследству, и его наследники могли спустить его в трубу всего за несколько лет. Таким образом, кто-то разорялся, а кто-то, наоборот, богател. Но после появления бессмертия богатые люди только накапливали свои капиталы, скупали целые планеты, звездные системы, черные дыры и прочие космические объекты. Наверняка пройдет еще несколько тысяч лет, и речь будет идти о скупке галактик, а позже и целых скоплений. Альберу не часто удавалось выбраться на вечеринку.
Служба отнимала много времени и чаще всего, когда свободное время у него все же появлялось, ему хотелось потратить его на отдых и сон. Поэтому вечер того дня обещал стать сенсацией в его рабочей рутине. Однако порой во Вселенной происходит один лишний импульс, одно крошечное событие, которое меняет порядок вещей, и все идет не по плану. За 10 минут до конца рабочего дня Альбера вызвал к себе начальник, статный пожилой мужчина 135 лет, который возглавлял отдел вот уже 30 лет к ряду. И не надо так хмуриться, - улыбаясь, продолжил начальник полиции, - я понимаю, что у тебя, вероятно, были другие планы на этот вечер. Дело молодое. Однако и мое старое дело не терпит отлагательств.
К тому же в отделе кроме тебя никого не осталось. Поэтому прошу отнестись к делу со всей серьезностью. Ты выручишь меня, а я однажды выручу тебя и предоставлю тебе внеочередной выходной. Жизнь показала, что все обещания начальства можно делить сразу надвое, а лучше сразу не верить ни единому слову и требовать документального подтверждения. А то ведь как у них ловко получается: если нигде не записано, значит, никогда и не было сказано. Шеф предлагал подобные условия каждый раз, и каждый раз это «однажды» для внеочередного выходного не наступало. Возможно, однажды все эти внеочередные выходные объединятся в один полноценный отпуск.
В Альбере жила наивная надежда. И так как выбора у него все равно не оставалось, он сказал, что сделает все, что от него будет зависеть. Мы получили сигнал бедствия с планеты УранО-14. Звездолет фландрейцев потерпел крушение. Нужно слетать, проверить, что случилось, помочь пострадавшим добраться до дома и после этого ты можешь быть свободен. Если постараешься, управишься за несколько часов. Но Альбер из прошлого этого не знал.
Он думал о том, что управится за 3-4 часа и еще успеет на вечеринку. С этими мыслями Альбер вернулся в свой кабинет, приказал электронному ассистенту отключить его рабочее место и отправился в транспортный отсек. Там его поджидал новехонький Fao-3000x. Звездолет, собранный в духе первых гоночных мотоциклов: вытянутый, как пуля, легкий, быстрый, маневренный, лишенный абсолютно всего лишнего. Впрочем, и лишнего комфорта тоже. Однако для молодого парня лучшего варианта было не придумать. Помимо варп двигателя на него были установлены два дополнительных форсированных реактивных двигателя, способных тянуть эту "малышку" со скоростью в 38 тысяч километров в час в атмосфере и в несколько раз быстрее в космическом вакууме.
Лимиты скорости в данном случае упирались в размеры топливного бака. Исключая самые быстрые спортивные модели, военные истребители класса GX9 и всякие несуразные экспериментальные модели, Fao был самым быстрым звездолетом доступном на рынке гражданского транспорта. И если во время варп прыжка все были равны, после него именно Fao мог быстрее остальных добраться до поверхности планеты, оставляя всех конкурентов далеко позади. Через свой псифон Альбер отправил сигнал бортовому компьютеру «открыть дверь». Дверь распахнулась, и его обдал запах нового звездолета. Этот запах ни с чем нельзя было спутать. Хотя в салоне не было ни одного кожаного элемента, проектировщики звездолетов по старой традиции оснащали их ароматизатороми с запахом кожи.
Это создавало эффект психологического равновесия, когда человека в новой обстановке сопровождал знакомый запах. Годы шли, а традиция сохранялась. И Альберу она была по душе. Он уважал прошлое. Ему нравились истории про первых летчиков-испытателей, первых космонавтов, первых людях на Луне, Марсе и после на всех остальных планетах в солнечной системе, а еще позже и на всех их спутниках. Люди уже давно перебрались на Атропос, обжили ее, обустроились, но истории старой Земли все еще жили в их культуре. О первых открытиях земных ученых и первых свершениях рассказывали детям перед сном вместо сказок.
В детстве Альбер очень любил эти истории про первые открытия в космосе, и каждый раз, окунаясь в новое открытие, сердце его сладко сжималось от духа приключений. Столько лет спустя он также чувствовал восторг от предстоящего полета и единения с кораблем и черным полотном космоса. Для него в мире не существовало ничего прекраснее. После отстыковки Альбер перевел звездолет на ручное управление. Пришлось немного поспорить с бортовым компьютером и убедить его в том, что он возьмет на себя любую ответственность. Включить ручной режим? Вы уверены, что хотите включить ручной режим?
Все равно перейти на него? Бенджи, скажи мне, почему ты был создан таким упрямым? Я совсем позабыл о тебе и только потому не скучал. Ручной режим был активирован. Назывался он так чисто технически. Руки и ноги Альбера обхватили специальные зажимы, улавливающие электрические сигналы от сокращения его мышц. А через псифон он стал получать картинку с наружных камер корабля, как если бы он сам стал кораблем и видел мир его глазами.
Это значительно упрощало управление в ограниченных пространствах, которые Альберу только предстояло покинуть. Транспортный отсек вопреки здравому смыслу находился в самом центре станции. Чтобы до него добраться, нужно было преодолеть несколько уровней витиеватых парковочных секций. В автоматическом режиме эта процедура занимала несколько минут. Альбер управился за двадцать секунд. Он несся по пустующим длинным коридорам, лишь на долю мгновения сбавляя ход на поворотах. И как только нос его корабля заглядывал за угол, он тут же прибавлял газу и на полном ходу пролетал через новые парковочные секции.
Он и корабль точно становились единым целым в такие моменты. Оказавшись за пределами станции, он позволил себе перейти на максимальное ускорение. Оба реактивных двигателя заработали на полную мощность и выстрелили звездолет вперед подобно реактивному снаряду. Альбера вжало в кресло. Благодаря компрессионному костюму и современному амортизирующему креслу перегрузки при таком ускорении составляли всего 3g. Оказавшись на удалении в 1000 километров от станции, Альбер отдал приказ о построении маршрута до УранО-14. Пока велись все расчеты, Альбер наслаждался красотой космоса.
Черная космическая гладь, россыпь звезд и галактик во всех направлениях и он один посреди мироздания. Подобное уединение он мог получить лишь в космосе и лишь в своем звездолете. Скрипка, электронные басы и искусственно сгенерированная вокальная партия в исполнении молодой красивой девушки. Во всяком случае, такой образ рисовался в голове при прослушивании. Эпическое настроение было создано. Прыжок через гиперпространство произошел быстрее, чем переход в ручной режим управления. Для него Бенджи не нужны были никакие дополнительные вопросы и разрешения.
В несколько мгновений корабль оказался прямо на орбите УранО-14. Планета выглядела несколько мрачно и поигрывала оттенками зеленого. Казалось, что тут и там на ее поверхность скидывали бочки с ярко-зеленой кислотной краской и та, смешиваясь с водой, растеклась по поверхности, образуя причудливые узоры. Смотреть на это было увлекательно. Находится на планете не очень. Альбер в своей жизни не раз сталкивался с подобными планетами и каждый раз они преподносили ему неприятные сюрпризы, словно такова была их судьба. Для проведения черных сделок такие безлюдные планеты подходят просто идеально.
Так было тогда, так есть сейчас. И никому до этого нет никакого дела. УранО-14 получила свое название не просто так. Ураном она называлась, потому что на ней хранили запасы радиоактивного урана. Приписка «О» означала «обедненный». А индекс 14 она имела, потому что была 14-ой по порядку планетой в системе, использовавшейся для хранения урана. Место само по себе довольно скучное и обыденное.
Было не понятно, что привлекло туда фландрейцев. Несмотря на все протесты электронного ассистента, он совершил посадку в ручном режиме. Никогда не нужно сомневаться в человеческих способностях, — произнес вслух Альбер, делая укор бортовому компьютеру. Тот сделал вид, будто ничего не слышал. Альбер поднялся со своего кресла и отправился в задний отсек с небольшой каютой, где ему следовало переодеться в скафандр. Особо не разгуляешься. К счастью, в своем скафандре подобные климатические условия для него были не страшны.
Это сколько тот скафандр весил? Наверное, килограммов тридцать. Целый дополнительный груз... Все-таки как хорошо, что технологии не стоят на месте и сейчас такой скафандр можно встретить разве что в воспоминаниях трехтысячелетней давности. Еще подлетая к планете, Альбер заметил нечто странное в километре от места посадки и он направился прямиком туда. Корка из смерзшегося льда, перемешанного с песком и пылью, приятно крошилась под ногами. Все лучше, чем простая пыль.
Пыль долгое время была главным врагом покорителей планет. Она забивалась во все мелкие щели скафандров и мешала правильной работе систем. А при длительном пребывании на пыльных планетах люди часто заболевали респираторными заболеваниями. Только в позапрошлой версии скафандра удалось справиться с этой проблемой. Но память о ней все еще жила. Сила притяжения на планете была схожей с атропосианской, всего на одну десятую меньше. Приятное утежеление организма вызвало воспоминания о доме.
Больше 7 лет Альбер не бывал на Атропосе, с тех самых пор как решил связать свою жизнь со службой в космополиции. Пройдя 900 метров, Альбер остановился. Перед ним покрытый коркой изо льда и пыли стоял звездолет фландрейцев. Он настолько заледенел, что терялся на фоне окружающего ландшафта. И это было достаточно странным для звездолета, который потерпел крушение всего час назад. Для потерпевшего крушение он также слишком хорошо выглядел. Альбер обошел его вокруг, пытаясь разглядеть что-то через слой льда, но без особых успехов.
Было не ясно, что случилось с его экипажем. Альбер вспомнил добрым словом своего начальника, потом еще парочкой добрых слов он вспомнил фландрейцев и мысленно попрощался с предстоящей вечеринкой. По всей видимости, ему придется задержаться на этой планете. Позволить себе бесцельно бродить по ледяной поверхности планеты Альбер не мог. Нужно было составить другой план. Через псифон он соединился со своим звездолетом: - Бенджи, просканируй, пожалуйста, местность. Цель поиска — фландрейцы.
В верхней части фюзеляжа звездолета открылся небольшой люк, из него вверх вылетел юркий зонд. Он поднялся на высоту в 2 километра, произвел сканирование и вернулся в док станцию. Поиск ничего не дал. Если есть устройство для поиска, то найдется и для маскировки. Если кто-то не хочет, чтобы его нашли, то его и не найдут. По крайней мере, таким топорным способом. Данное известие расстроило и еще больше озадачило Альбера.
Он ожидал получить другие результаты. Выхода не оставалось. Альбер снова связался с БК своего звездолета. А ты пока отрапортуй о происходящем шефу полиции, - отдал он приказ бортовому компьютеру и стал тщательнее присматриваться к земле вокруг звездолета фландрейцев, пытаясь обнаружить хоть какие-то зацепки. Он обнаружил нечеткий след под коркой льда, напоминавший следы от щупалец фландрейцев. Всего две пары следов. Прикинув в уме физиологию фландрейцев и их манеру передвижения, стоя на месте и покачивая тазом из стороны в сторону, Альбер приметил примерное направление его движения.
Было решено отправиться в том направлении. Впереди его ждала вся та же покрытая льдом поверхность болотно-зеленой планеты и пустая равнина на ближайшие метров семьсот. После нее начиналась холмистая местность. Была вероятность обнаружить что-то там. Шагая по поверхности УранО-14, он думал об Аполлоне-11 и высадке на Луну. Это сейчас получить лицензию на управление звездолетом, купить скафандр и все необходимое оборудование для путешествий мог практически любой желающий. Нужно было только пройти несколько тестов, медицинское обследование и, самое главное, доказать свою платежеспособность в салоне звездного транспорта.
Во времена Аполлона-11 немногие могли даже подумать о том, что полет спутник Земли будет возможным. Некоторые и после того, как полет совершился, продолжали строить конспирологические теории о том, что никакого полета не было и все видео доказательства были сфабрикованы.
Убирая в комнате не забудь вымыть полы грамматическая ошибка
Добела раскаленные почти бесцветная стояла. Объяснение: Солнце до бела раскаленное, почти бесцветное, стояло в зените. Раскаленное cолнце. Солнце — не огнистое, не раскалённое, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно-лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится в лиловый её туман.