Новости короткие рассказы бунина

Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) был известным русским писателем и поэтом. Смотрите видео онлайн «БУНИН короткие рассказы Муравский шлях,Свидание,Журавли,Капитал» на канале «Народный календарь» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 20 апреля 2021 года в 11:25, длительностью 00:07:58. Подскажите пожалуйста короткие рассказы (трагедии), что-то типа Бунин "Легкое дыхание".

Короткие рассказы бунина о любви. Россия

Иван Алексеевич Бунин читать все книги автора онлайн бесплатно	Проблема любви в рассказах Бунина заключается в мимолетности и непостоянстве этого чувства.
Иван Бунин рассказы: читать онлайн произведения Бунина, список прозы - РуСтих	Режиссер Никита Михалков приступает к работе над новым фильмом, который будет основан на произведениях Ивана Бунина, сообщает РИА Новости.
Короткие рассказы бунина для детей. «Сказка (И снилось мне, что мы, как в сказке…)» И	В книгу входят: дневник писателя «Окаянные дни», циклы рассказов «Под Серпом и Молотом» и «Неизвестные рассказы», неизвестные советскому читателю стихотворения и «Воспоминания» И.А. Бунина — портреты его современников.
Иван Бунин — стихи	В честь 153-летия Ивана Алексеевича Бунина мы подготовили подборку его произведений.
Иван Алексеевич Бунин читать все книги автора онлайн бесплатно без регистрации	Проблема любви в рассказах Бунина заключается в мимолетности и непостоянстве этого чувства.

Глубина. Погружение 54-е

• Небольшие, короткие рассказы И. Бунин
• Get notified when your favorite stories are updated
• Бунин Иван - Роза Иерихона
• И.А.Бунин "Краткие рассказы". - Новосибирская открытая образовательная сеть
• Иван Алексеевич Бунин читать все книги автора онлайн бесплатно без регистрации
• Книги автора Бунин Иван Алексеевич читать онлайн бесплатно 389 книг

Иван Алексеевич Бунин

Теперь ему было стыдно за связь с кухаркой, хотя все домашние прекрасно знали, что ребёнок у «дурочки» от него. Отец созвал много гостей и накрыл стол, чтобы отметить поступление сына в академию. Когда завели граммофон, на середину комнаты выбежал сын кухарки. Он был настоящим уродом, но милым, когда улыбался. Ребёнок стал вытанцовывать, нелепо, как мог. Семинарист не мог смотреть на ребёнка.

Поэтому приказал выгнать кухарку из дома. Она с сыном пошла ходить по белому свету и жить на милостыню. Антигона Студент решил навестить родственника — дядю, которому отняли ноги. Для юноши это была дань уважения. Он думал, что приедет ненадолго.

По приезду герой обратил внимание на красивую сиделку, которая ухаживала за дядей, — Антигону, как представил её генерал. Комнаты молодых людей находились рядом. И однажды вечером они разговорились, и всё закончилось близостью. Утром горничная пришла позвать её на помощь к больному генералу, и юноша босиком убежал в свою комнату, забыв туфли у кровати. Горничная доложила генеральше.

Молодая красавица собралась уезжать под благовидным предлогом. Генеральша не стала удерживать девушку. Студент хотелось кричать от отчаянья. Антигона только помахала ему перчаткой на прощание. Смарагд Девушка Ксения любуется облаками, луной, звёздами.

Ей нравится наблюдать за небом. Рядом юноша Толя, он разглядывает девушку и находит её милой. Ксения восхищается цветом неба, называет его «смарагд», который наводит её на мысли о рае. Толя не разделяет её возвышенного настроения и лезет целоваться, девушка, сдерживая слёзы, убегает. Юноша, не понимая Ксении, подумал, что она глупа до святости.

Гость К господам в дом ворвался барин. Он приказал новой кухарке позвать хозяев. Та ответила, что их нет дома. Тогда боярин приказал передать, что приходил Адам Адамович, что завтра он снова зайдёт. Потом мужчина посмотрел на кухарку, подошёл к ней и повалил на сундук.

Кухарка кричала, говорила, что она невинна, но он и слышать ничего не хотел. Потом она долго плакала до самого приезда хозяев. А на следующий день Адам Адамович не пришёл. Хозяин сообщил, что, вероятно, он уехал в Москву, так как собирался туда. Волки В деревне волки загрызли овцу.

Поэтому местные боялись ездить вечерами. Барышня и гимназист ехали в повозке с кучером. Она, веселясь, зажигала спички, якобы боялась волков, попутно они целовались. Внезапно кучер осадил лошадей — впереди волки. Потом кони понесли галопом, но барышня успела перехватить вожжи у ошалевшего возницы.

Она ударилась в темноте обо что-то. После этого у неё остался шрам. Когда кто-нибудь спрашивал у девушки про шрам, она сразу вспоминала поездки с гимназистом. И от воспоминаний ей становилось хорошо. Визитные карточки На теплоходе плыл писатель, которому понравилась женщина из третьего класса.

Мужчина ждал эту даму. Накануне они познакомились, но добиваться сразу её он не стал, решил, что это можно сделать сегодня. Женщина рассказала писателю, что она едет от родной сестры, что дома у неё есть муж, но о замужестве она сожалеет. Ещё женщина рассказала о своей гимназической мечте — ей всегда хотелось заказать визитные карточки. В каюте писателя дама сама сняла с себя одежду, как бы делая вызов.

Когда утром они прощались, женщина быстро убежала и даже не стала оглядываться. Зойка и Валерия Студент, будущий доктор Левицкий, часто приходит к Данилевским и признаётся, что влюблён в Дарию. Зоя, которой всего 14 лет, расстроилась, так как ранее он симпатизировал ей, а она отвечала взаимностью. Дария заболела и уехала, но приехала родственница Валерия. В неё Левицкий влюбился сразу же, как только увидел.

Зойка даже не смогла ревновать студента к Валерии. Потому что видела, как та красива. Валерия сначала приблизила Левицкого к себе, но потом оттолкнула, так как влюбилась в доктора Титова. От переживаний студент решает спрятаться в Москве и рассказывает о своём решении. Когда он лежит на чердаке, Зойка открывает ему тайну: Титов отверг Валерию.

Потом она сама пригласила Левицкого прогуляться по ночному саду. Когда они гуляли, Валерия захотела отдаться студенту. После всего, она просто оттолкнула его. Левицкий даже не стал дожидаться утра, и уехал ночью на станцию. Таня Таня служила у помещиков.

Один из их родственников по имени Петруша взял её силой. Хотя он и не верил, что она так спала и не понимала, что происходит. Потом Таня посмотрела на Петрушу другими глазами. Он ей понравился, и они начали встречаться. Петруше надо было уезжать, хотя ему очень нравилась Таня.

Умом он понимал, что они не пара. На прощанье он пообещал, что вернётся к Рождеству, но так не вышло. Приехал он только в феврале. И они снова были вместе, а потом Петруша вновь уехал, сказав, что вернётся к Святой. Шёл 17 год.

Петруша больше не вернулся. В Париже Он был одинок, потому что супруга бросила его. Как-то в русской столовой он познакомился с официанткой Ольгой русского происхождения, младше его на 10 лет. Они быстро поняли, что похожи друг на друга, так как вдвоём очень одиноки. Женщина была замужем, но муж жил в другой стране.

Сначала они просто общались, а потом начали жить вместе. Однажды он попросил Ольгу, чтобы она спрятала в сейф все деньги, которые у него были. Очень скоро он умер, а женщина всё рыдала и кого-то просила пощадить её. Галя Ганская В одном кафе сидели моряк и художник. Последний решил рассказать о Гале Ганской, которую знал ещё с того момента, как она была подростком.

Потом художник уехал в Париж, и вернулся только спустя 2 года. Галя за это время стала настоящей девушкой. Художник угостил Галю шоколадом, подарил цветы и пригласил в свою мастерскую. Там они начали целоваться. Художник решил, что надо вовремя остановиться, ему просто стало жалко девушку.

Через год они встретились вновь. На этот раз гуляли по берегу моря, поцеловались. Но Галя его оттолкнула и убежала. Когда их встреча произошла вновь, то Галя сама предложила пойти в мастерскую. Там между ними всё и произошло.

Они виделись каждый день, а потом Галя узнала, что художник уедет. Она устроила настоящий скандал, но он всё равно сказал, что уедет. Потом немного поостыл и решил не ехать. Когда шёл сказать об этом Гале, ему сообщили, что она отравилась. Художник был в отчаяньи и хотел застрелиться.

Генрих Глебову предстояла поездка в Ниццу. К нему пришла проститься Надя и просила взять с собой или хотя бы разрешить прийти на вокзал. Когда Глебов был уже на вокзале, он увидел Ли. Она кричала, что он просто подлец, который бежит от неё. И пригрозила облить его серной кислотой.

Прощание Глебова с Ли видела Генрих, которая ехала вместе с Глебовым в поезде. Она сказала, что Ли надо опасаться. В ответ Глебов упрекнул её в связи с австрийцем. Потом они пили вино и целовались. Расставаясь, они договорились, что Генрих приедет к нему в Ниццу.

Глебов ждал её, но напрасно. Тогда Глебов решил, что один вернётся в Москву, подумав, что женщина обманула его.

Не каждый может разглядеть ее в каждодневной суете и далеко не каждый найдет в себе силы на такую любовь, которая дарит не только радость, но и причиняет боль, а иногда и убивает, ведь многие великие истории любви в литературе трагичны. В нашу книгу включены прозаические произведения ярчайших представителей Серебряного века отечественной литературы — И. Бунина, А. Куприна и А. Чехова, посвятивших свои лучшие творения этому чувству — мучительной первой любви; любви внезапной, поражающей, как молния; любви, что становится смыслом всей жизни и дарует величайшее счастье, а иногда делается настоящим наваждением и мукой.

Наш выбор не случайно пал на этих трех великих писателей. Тема взаимоотношений между мужчиной и женщиной занимает в их творчестве едва ли не самое главное место. Перед вами пронзительные истории любви, написанные непревзойденным языком классики и нашедшие свое выражение в короткой литературной форме — форме рассказа. В произведениях Ивана Бунина любовь всегда трагична, она одухотворяется в своей краткости и обреченности и, достигнув пика, заканчивается разлукой, а зачастую и смертью одного из главных героев, как в «Митиной любви» и «Солнечном ударе». Любовь рассматривалась писателем как возносящая «в бесконечную высь ценность человеческой личности», дарующая равно «нежное целомудренное благоухание» и «трепет опьянения» чистой страстью. Сюжет рассказа «Леночка», напротив, узнаваем и поэтому так близок многим. Герои, влюбленные друг в друга в юности, случайно встречаются много лет спустя и понимают, что их чистая и искренняя юношеская любовь, возможно, была самым главным, самым настоящим и прекрасным, что случилось в их жизни.

Истории, рассказанные Антоном Чеховым, так же окрашены тоской по настоящему и несбывшемуся чувству. Писатель считал, что «любовь — это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь». Любовь в его знаменитом рассказе «Дама с собачкой» имеет привкус горечи от невозможности двух любящих людей обрести счастье. Герои, встретив настоящую любовь уже в зрелом возрасте, понимают, как пуста и бессмысленна их жизнь, и досадуют на жестокость судьбы, которая сыграла с ними злую шутку: подарила любовь слишком поздно, когда у каждого есть уже семья, груз безрадостной личной жизни, тщетности надежд на лучшее. А в рассказе «Ариадна» любовь — это способ манипулирования одного человека другим. Героиня, красивая, но такая холодная, ведет с влюбленным в нее мужчиной жестокую игру, то отталкивая, то даря ему надежду, превращая его в несчастную марионетку. Насладитесь лучшими историями любви, вышедшими из-под пера русских классиков, они посвящены прекрасному и неоднозначному чувству, без которого наша жизнь лишена всякого смысла!

Москворецкий мост фрагмент. Так, по крайней мере, казалось ему. Они с Катей шли в двенадцатом часу утра вверх по Тверскому бульвару. Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Как будто правда прилетели жаворонки и принесли с собой тепло, радость. Все было мокро, все таяло, с домов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно. Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно-синеющим небом.

Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь. Но лучше всего было то, что Катя, в этот день особенно хорошенькая, вся дышала простосердечием и близостью, часто с детской доверчивостью брала Митю под руку и снизу заглядывала в лицо ему, счастливому даже как будто чуть-чуть высокомерно, шагавшему так широко, что она едва поспевала за ним. Возле Пушкина она неожиданно сказала: — Как ты смешно, с какой-то милой мальчишеской неловкостью растягиваешь свой большой рот, когда смеешься. Не обижайся, за эту-то улыбку я и люблю тебя. Да вот еще за твои византийские глаза… Стараясь не улыбаться, пересиливая и тайное довольство и легкую обиду, Митя дружелюбно ответил, глядя на памятник, теперь уже высоко поднявшийся перед ними: — Что до мальчишества, то в этом отношении мы, кажется, недалеко ушли друг от друга. А на византийца я похож так же, как ты на китайскую императрицу. Вы все просто помешались на этих Византиях, Возрождениях… Не понимаю я твоей матери!

И не будем ссориться, перестань ты меня ревновать хоть нынче, в такой чудный день! Как ты не понимаешь, что ты для меня все-таки лучше всех, единственный? Вообще, многое даже и в этот день было неприятно и больно. Неприятна была шутка насчет мальчишеской неловкости: подобные шутки он слышал от Кати уже не в первый раз, и они были не случайны, — Катя нередко проявляла себя то в том, то в другом более взрослой, чем он, нередко и невольно, то есть вполне естественно выказывала свое превосходство над ним, и он с болью воспринимал это как признак ее какой-то тайной порочной опытности. Неприятно было «все-таки» «ты все-таки для меня лучше всех» и то, что это было сказано почему-то внезапно пониженным голосом, особенно же неприятны были стихи, их манерное чтение. Однако даже стихи и это чтение, то есть то самое, что больше всего напоминало Мите среду, отнимавшую у него Катю, остро возбуждавшую его ненависть и ревность, он перенес сравнительно легко в этот счастливый день девятого марта, его последний счастливый день в Москве, как часто казалось ему потом. В этот день, на возвратном пути с Кузнецкого моста, где Катя купила у Циммермана несколько вещей Скрябина, она между прочим заговорила о его, Митиной, маме и сказала, смеясь: — Ты не можешь себе представить, как я заранее боюсь ее!

Почему-то ни разу за все время их любви не касались они вопроса о будущем, о том, чем их любовь кончится. И вот вдруг Катя заговорила о его маме, и заговорила так, точно само собой подразумевалось, что мама — ее будущая свекровь. II Потом все шло как будто по-прежнему. Митя провожал Катю в студию Художественного театра, на концерты, на литературные вечера или сидел у нее на Кисловке и засиживался до двух часов ночи, пользуясь странной свободой, которую давала ей ее мать, всегда курящая, всегда нарумяненная дама с малиновыми волосами, милая, добрая женщина давно жившая отдельно от мужа, у которого была вторая семья. Забегала и Катя к Мите, в его студенческие номера на Молчановке, и свидания их, как и прежде, почти сплошь протекали в тяжком дурмане поцелуев. Но Мите упорно казалось, что внезапно началось что-то страшное, что что-то изменилось, стало меняться в Кате. Быстро пролетело то незабвенное легкое время, когда они только что встретились, когда они, едва познакомившись, вдруг почувствовали, что им всего интереснее говорить и хоть с утра до вечера только друг с другом, — когда Митя столь неожиданно оказался в том сказочном мире любви, которого он втайне ждал с детства, с отрочества.

Этим временем был декабрь, — морозный, погожий, день за днем украшавший Москву густым инеем и мутно-красным шаром низкого солнца. Январь, февраль закружили Митину любовь в вихре непрерывного счастья, уже как бы осуществленного или, по крайней мере, вот-вот готового осуществиться. Но уже и тогда что-то стало и все чаще и чаще смущать, отравлять это счастье. Уже и тогда нередко казалось, что как будто есть две Кати: одна та, которой с первой минуты своего знакомства с ней стал настойчиво желать, требовать Митя, а другая — подлинная, обыкновенная, мучительно не совпадавшая с первой. И все же ничего подобного теперешнему не испытывал Митя тогда. Все можно было объяснить. Начались весенние женские заботы, покупки, заказы, бесконечные переделки то того, то другого, и Кате действительно приходилось часто бывать с матерью у портних: кроме того, у нее впереди был экзамен в той частной театральной школе, где училась она.

Вполне естественной поэтому могла быть ее озабоченность, рассеянность. И так Митя поминутно и утешал себя. Но утешения не помогали — то, что говорило мнительное сердце вопреки им, было сильнее и подтверждалось все очевиднее: внутренняя невнимательность Кати к нему все росла, а вместе с тем росла и его мнительность, его ревность. Директор театральной школы кружил Кате голову похвалами, и она не могла удержаться, рассказывала Мите об этих похвалах. Директор сказал ей: «Ты гордость моей школы», — он всем своим ученицам говорил «ты» — и, помимо общих занятий, стал заниматься с ней потом еще и отдельно, чтобы блеснуть ею на экзаменах особенно. Было уж известно, что он развращал учениц, каждое лето увозил какую-нибудь с собой на Кавказ, в Финляндию, за границу. И Мите стало приходить в голову, что теперь директор имеет виды на Катю, которая, хотя и не виновата в этом, все-таки, вероятно, это чувствует, понимает и потому уже как бы находится с ним в мерзких, преступных отношениях.

И мысль эта мучила тем более, что слишком очевидно было уменьшение внимания Кати. Казалось, что вообще что-то стало отвлекать ее от него. Он не мог спокойно думать о директоре. Но что директор! Казалось, что вообще над Катиной любовью стали преобладать какие-то другие интересы. К кому, к чему? Митя не знал, он ревновал Катю ко всем, ко всему, главное, к тому общему, им воображаемому, чем втайне от него уже будто бы начала жить она.

Ему казалось, что ее непреоборимо тянет куда-то прочь от него и, может быть, к чему-то такому, о чем даже и помыслить страшно. Раз Катя, полушутя, сказала ему в присутствии матери: — Вы, Митя, вообще рассуждаете о женщинах по Домострою. И из вас выйдет совершенный Отелло. Вот уж никогда бы не влюбилась в вас и не пошла за вас замуж! Мать возразила: — А я не представляю себе любви без ревности. Кто не ревнует, тот, по-моему, не любит. Значит, меня не любят, если мне не верят, — сказала она, нарочно не глядя на Митю.

Я даже это где-то читала. Там это было очень хорошо доказано и даже с примерами из Библии, где сам Бог называется ревнителем и мстителем… Что до Митиной любви, то она теперь почти всецело выражалась только в ревности. И ревность эта была не простая, а какая-то, как ему казалось, особенная. Они с Катей еще не переступили последней черты близости, хотя позволяли себе в те часы, когда оставались одни, слишком многое. И теперь, в эти часы, Катя бывала еще страстнее, чем прежде. Но теперь и это стало казаться подозрительным и возбуждало порою ужасное чувство. Все чувства, из которых состояла его ревность, были ужасны, но среди них было одно, которое было ужаснее всех и которое Митя никак не умел, не мог определить и даже понять.

Оно заключалось в том, что те проявления страсти, то самое, что было так блаженно и сладостно, выше и прекраснее всего в мире в применении к ним, Мите и Кате, становилось несказанно мерзко и даже казалось чем-то противоестественным, когда Митя думал о Кате и о другом мужчине. Тогда Катя возбуждала в нем острую ненависть. Все, что, глаз на глаз, делал с ней он сам, было полно для него райской прелести и целомудрия. Но как только он представлял себе на своем месте кого-нибудь другого, все мгновенно менялось, — все превращалось в нечто бесстыдное, возбуждающее жажду задушить Катю, и, прежде всего, именно ее, а не воображаемого соперника. Уэйстлинг М. III В день экзамена Кати, который состоялся наконец на шестой неделе поста , как будто особенно подтвердилась вся правота Митиных мучений. Тут Катя уже совсем не видела, не замечала его, была вся чужая вся публичная.

Она имела большой успех. Она была во всем белом, как невеста, и волнение делало ее прелестной. Ей дружно и горячо хлопали, и директор, самодовольный актер с бесстрастными и печальными глазами, сидевший в первом ряду, только ради пущей гордости делал ей иногда замечания, говоря негромко, но как-то так, что было слышно на всю залу и звучало нестерпимо. И это было нестерпимо. Да нестерпимо было и самое чтение, вызывавшее рукоплескания. Катя горела жарким румянцем, смущением, голосок ее иногда срывался, дыхания не хватало, и это было трогательно, очаровательно. Но читала она с той пошлой певучестью, фальшью и глупостью в каждом звуке, которые считались высшим искусством чтения в той ненавистной для Мити среде, в которой уже всеми помыслами своими жила Катя: она не говорила, а все время восклицала с какой-то назойливой томной страстностью, с неумеренной, ничем не обоснованной в своей настойчивости мольбой, и Митя не знал, куда глаза девать от стыда за нее.

Ужаснее же всего была та смесь ангельской чистоты и порочности, которая была в ней, в ее разгоревшемся личике, в ее белом платье, которое на эстраде казалось короче, так как все сидящие в зале глядели на Катю снизу, в ее белых туфельках и в обтянутых шелковыми белыми чулками ногах. И Митя чувствовал и обостренную близость к Кате, — как всегда это чувствуешь в толпе к тому, кого любишь, — и злую враждебность, чувствовал и гордость ею, сознание, что ведь все-таки ему принадлежит она, и вместе с тем разрывающую сердце боль: нет, уже не принадлежит! После экзамена были опять счастливые дни. Но Митя уже не верил им с той легкостью, как прежде. Катя, вспоминая экзамен, говорила: — Какой ты глупый! Разве ты не чувствовал, что я и читала-то так хорошо только для тебя одного! Но он не мог забыть, что чувствовал он на экзамене, и не мог сознаться, что эти чувства и теперь не оставили его.

Чувствовала его тайные чувства и Катя и однажды, во время ссоры, воскликнула: — Не понимаю, за что ты любишь меня, если, по-твоему, все так дурно во мне! И чего ты наконец хочешь от меня? Но он и сам не понимал, за что он любил ее, хотя чувствовал, что любовь его не только не уменьшается, но все возрастает вместе с той ревнивой борьбой, которую он вел с кем-то, с чем-то из-за нее, из-за этой любви, из-за ее напрягающейся силы, все более возрастающей требовательности. Опять это были чьи-то чужие, театральные слова, но они, при всей их вздорности и избитости, тоже касались чего-то мучительно-неразрешимого. Он не знал, за что любил, не мог точно сказать, чего хотел… Что это значит вообще — любить? Ответить на это было тем более невозможно, что ни в том, что слышал Митя о любви, ни в том, что читал он о ней, не было ни одного точно определяющего ее слова. В книгах и в жизни все как будто раз и навсегда условились го ворить или только о какой-то почти бесплотной любви, или только о том, что называется страстью, чувственностью.

Его же любовь была непохожа ни на то, ни на другое. Что испытывал он к ней? То, что называется любовью, или то, что называется страстью? Душа Кати или тело доводило его почти до обморока, до какого-то предсмертного блаженства, когда он расстегивал ее кофточку и целовал ее грудь, райски прелестную и девственную, раскрытую с какой-то душу потрясающей покорностью, бесстыдностью чистейшей невинности? IV Она все больше менялась.

Рассказ для старшеклассников про мимолетный курортный роман. Автор: Иван Бунин Рассказ про серость и унылость жизни двух братьев, которые не понимали друг друга. Автор: Иван Бунин Аудиорассказ с воспоминаниями автора об уходящей дворянской культуре. Автор: Иван Бунин Стихотворение об олене в зимнем лесу.

Автор: Иван Бунин Воспоминания поэта о скромных цветах его Родины.

Творчество Бунина презентация. Первое произведение Бунина.

Авторская позиция господин из Сан Франциско. Нравственные уроки из рассказа Бунина «господин из Сан-Франциско?. План господин из Сан Франциско Бунин.

Авторская позиция Бунина в рассказе господин из Сан Франциско. Иллюстрации к рассказу чистый понедельник Бунина. Бунин чистый понедельник обложка книги.

Детские книги Бунина. Бунин повести и рассказы. Бунин повести и рассказы книга.

Литературная деятельность Ивана Бунина. Факультет Ивана Алексеевича Бунина. Бунин тема человека.

Мир природы и человека в произведениях Бунина. Бунин отрывки из произведений. Бунин идеи.

Бунин презентация. Бунин биография произведения. Произведения Лунина слайды.

Презентация про Бунина. Бунин писатель 20 века. Анализ рассказа легкое дыхание Бунин.

Что такое легкое дыхание в рассказе Бунина. Анализ легкое дыхание Бунин. Композиция произведения Бунина легкое дыхание.

Старший брат Ивана Алексеевича Бунина. Произведения Бунина. Литературное творчество Бунина.

Творческий путь Бунина. Бунин творческий путь кратко. Биография Ивана Алексеевича Бунина 4 класс кратко.

Книги Ивана Бунина. Бунин 1930. География Ивана Алексеевича Бунина.

Биография Ивана Алексеевича Бунина. Бунин поэты 20 века. Стихотворение Бунина.

Лирика Бунина. Бунин лирика. Родина Бунина.

Эпиграф Бунина. Бунин высказывания. Анализ произведения темные аллеи Бунин краткое.

Анализ произведения темные аллеи Бунина кратко. Анализ рассказа темные аллеи Бунина план. Бунин известные произведения для детей.

Произведения Бунина самые известные.

Рассказы Ивана Бунина

Повесть «Суходол» 1911 — исповедь крестьянки, убежденной в том, что «у господ было в характере то же, что и у холопов: или властвовать, или бояться». Герои рассказов «Сила», «Хорошая жизнь» 1911 , «Князь во князьях» 1912 — вчерашние холопы, теряющие образ человеческий в стяжательстве; рассказ «Господин из Сан-Франциско» 1915 — о жалкой смерти миллионера. Параллельно Бунин рисовал людей, которым некуда приложить свою природную одаренность и силу «Сверчок», «Захар Воробьев», «Иоанн Рыдалец» и др. Заявляя, что его «более всего занимает душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина», писатель искал стержень нации в фольклорной стихии, в экскурсах в историю «Шестикрылый», «Святой Прокопий», «Сон епископа Игнатия Ростовского», «Князь Всеслав». Усилила эти поиски и Первая мировая война, отношение к которой Бунина было резко отрицательным.

Октябрьская революция и гражданская война подытожили это социально-художественное исследование. Но и в том и другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, "шаткость", как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: "Из нас, как из древа — и дубина, и икона", — в зависимости от обстоятельств, от того, кто древо обработает». Из революционного Петрограда, избегая «жуткой близости врага», Бунин уехал в Москву, а оттуда 21 мая 1918 года в Одессу, где был написан дневник «Окаянные дни» — одно из самых яростных обличений революции и власти большевиков.

В стихотворениях Бунин называл Россию «блудницей», писал, обращаясь к народу: «Народ мой! На погибель вели тебя твои поводыри». В 1921 году в Париже вышел сборник рассказов Бунина «Господин из Сан-Франциско» Это издание вызвало многочисленные отклики во французской прессе. Вот только один из них: «Бунин… настоящий русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой.

Его книга содержит несколько рассказов, которые по силе достойны Достоевского» «Nervie», декабрь 1921 года. Бунин поселился на вилле Бельведер, а внизу амфитеатром расположился старинный прованский городок Грасс. Природа Прованса напоминала Бунину Крым, который он очень любил. В Грассе его навещал Рахманинов.

Под бунинской крышей жили начинающие литераторы — он учил их литературному мастерству, критиковал написанное ими, излагал свои взгляды на литературу, историю и философию. Рассказывал о встречах с Толстым, Чеховым, Горьким. В ближайшее литературное окружение Бунина входили Н. Тэффи, Б.

Зайцев, М. Алданов, Ф. Степун, Л. Шестов, а также его «студийцы» Г.

Кузнецова последняя любовь Бунина и Л. Все эти годы Бунин много писал, чуть ли не ежегодно появлялись его новые книги. Вслед за «Господином из Сан-Франциско» в 1921 году в Праге вышел сборник «Начальная любовь», в 1924 году в Берлине — «Роза Иерихона», в 1925 году в Париже — «Митина любовь», там же в 1929 году — «Избранные стихи» — единственный в эмиграции поэтический сборник Бунина вызвал положительные отклики В. Ходасевича, Н.

Тэффи, В.

Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике… Но бог с ним, лучше смерть, чем эти муки… Утром, когда я вышел в коридор, в нем было солнечно, душно, из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыми окнами шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие дороги, арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные будки с канареечными кругами подсолнечников и алыми мальвами в палисадниках… Дальше пошел безграничный простор нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое солнце, небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых гор на горизонте… Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что еще не знает, где останется. Потом мы спустились вдоль берега к югу.

Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами, цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гранатами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели кипарисы… Я просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили в семь, шел по холмам в лесные чащи. Горячее солнце было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился, расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми вершинами сияла предвечная белизна снежных гор… Назад я проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизяком базару нашей деревни: там кипела торговля, было тесно от народа, от верховых лошадей и осликов, — по утрам съезжалось туда на базар множество разноплеменных горцев, — плавно ходили черкешенки в черных, длинных до земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что-то черное головами, с быстрыми птичьими взглядами, мелькавшими порой из этой траурной закутанноcти. Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака.

После завтрака — все жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты — в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, веселые полосы света. Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте. На закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой ложилась на тахту, закрывала лицо газовым шарфом и плакала: еще две, три недели — и опять Москва! Ночи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки.

Когда глаз привыкал к темноте, выступали вверху звезды и гребни гор, над деревней вырисовывались деревья, которых мы не замечали днем. И всю ночь слышался оттуда, из духана, глухой стук в барабан и горловой, заунывный, безнадежно-счастливый вопль как будто все одной и той же бесконечной песни. Недалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемся из лесу к морю, быстро прыгала по каменистому ложу мелкая, прозрачная речка. Как чудесно дробился, кипел ее блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна!

Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зеленые бездны и раскалывались в небесных высотах допотопные удары грома. Тогда в лесах просыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекалки… Раз к нашему освещенному окну сбежалась целая стая их, — они всегда сбегаются в такие ночи к жилью, — мы открыли окно и смотрели на них сверху, а они стояли под блестящим ливнем и тявкали, просились к нам… Она радостно плакала, глядя на них. Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару.

Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов. Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными и серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же прочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночь за окнами и все расходились по своим спальным горницам. В доме водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий чего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священному виду икон, озаренных скорбно и умилительно.

Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька, седенькая, сухенькая и дробная, как девочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из людской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяных чулках валенки, она бесшумно обходила по мягким попонам все эти жаркие, таинственно освещенные комнаты, всюду становилась на колени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла в прихожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней, и вполголоса читала молитвы, псалмы или же просто говорила сама с собой. Так и узнал я однажды про этого «Божьего зверя, Господня волка»: услыхал, как молилась ему Машенька. Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов.

Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила, сидя в темной прихожей. Я, приостановясь, прислушался. Она наизусть читала псалмы.

Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится… На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона… На последних словах она тихо, но твердо повысила голос, произнесла их убежденно: попрешь льва и дракона. Потом помолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точно разговаривала с кем-то: — Ибо Его все звери в лесу и скот на тысяче гор… Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотрела перед собой, не видя меня. Потом подняла глаза к потолку и раздельно промолвила: — И ты, Божий зверь, Господень волк, моли за нас Царицу Небесную.

Я подошел и негромко сказал: — Машенька, не бойся, это я. Она уронила руки, встала, низко поклонилась: — Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь?

Ссора Бран, Брань. В 1929 г. Также в журнале «Родная Земля», Киев, сентябрь 1918 г. Окончательная версия написана в 1918 г.

Зимний сон Зимний сон. Последний рассказ Бунина, опубликованный в Москве перед эмиграцией. Написано в Одессе. Датировано «27 декабря 1920 года, Париж».

Датировано «20 марта». Ночь отречения Notch otrecheniya, Ночь отречения. Безумный художник Безумный. Альманах Окно Окно , Париж, 1923, книга I.

Первоначально называлось "Рождение нового человека" Рождение нового человека. Дата автографа: «18 октября 1921 года». О дураке Емеле, который вышел умнее всех О герцог Емеле, какой вышел всех неглазых, О Дураке Емеле, какой вышел всех умнее. Альманах Окно, Париж, 1923 г.

Роза Джерико. Конец Конец, Конец. Косцы Кости, Косцы. Альманах «Медный всадник», Берлин, 1923, кн.

Полуночная зарница Полуночная зарница. Журнал «Современные записки» , Париж, 1924 г. Преображение Преображение, Преображение. Современные записки, 1924, кн XХ.

Первоначально как «Однажды весной». Альманах «Златоцвет», Берлин, 1924. В ночном море В ночном море. Альманах Окно, Париж, 1924 г.

Датировано «18 31 июля 1923 года». В одном царстве В некотором царстве, В некотором царстве. Журнал «Иллюстрированная Россия», Париж, 1924 г. Первоначально как «Пещь огненная».

Запоздалая весна Несрочная весна. Современные записки. В повести описывается один эпизод, произошедший во время визита Бунина на Цейлон в 1911 году. Святой Святитель, Святитель.

Иудея весной.. Идея рассказа упоминается в записи дневника Бунина от 6 мая 1919 года, где он пересказывает легенду о двух русских православных святых Дмитрии Ростовском и Иоанне Тамбовском. День святых Именины, Именины. Skarabei Скарабеи.

Музыка Музыка. Слепой Слепой, Слепой. Мухи Мухи, Мухи. Сосед Сосед, Сосед.

Современные записки, 1924 г. Лапочки Лапти, Лапти. Слава Слава, Слава. Надписи Надписи, Надписи.

Русак Русак. Книга Книга. Современные записки, 1925, Тт. Короткий роман, получивший название книги 1925 года.

Написано в Грассе летом 1924 года. Окончательный вариант рукописи датирован 27 сентября 1924 года. Современные записки, 1926, кн. Ида Ида.

Датируется «23 октября - 19 декабря 1925 г. Мордовский сарафан. Датируется «11 сентября 1925 года. Приморские Альпы».

Ночь Notch, Ночь. Бремя Obuza, Обуза. Возрождение, 1925 г. Waters Aplenty «Воды множества», Воды многие.

Состоит из трех частей. II: Благонамеренный альманах, Брюссель , 1926, Vol. Этот фрагмент так и не вошел в финальную версию. The Horror Story Страшный рассказ, Страшный рассказ.

Оскверненный Спас Поруганный Спас. В саду V sadu, В саду. Датировано «2 15 июля 1926 года». Древо Божье Божье древо.

Современные записки, д. Дата утверждения: «4 сентября по старому стилю 1926 года». Алексей Алексеевич Алексей Алексеевич. Петлевые уши, божье дерево.

В сборнике «Древо божье» было восстановлено оригинальное название: Подснежник Подснежник. В основе повести - воспоминания Бунина о гимназических годах в Ельце. В 1927 году, работая над «Житием Арсеньева», Бунин включил в роман часть этой повести и полностью переработал ее, изменив обстановку с рождественской «зимней» на Масленицу 1927 К истокам ваших отцов К роду отцов своих, К роду отцов своих. Петлицы, Древо божье.

Старый порт Старый порт, Старый порт. Под новым названием вошла в книгу «Древо Бога». Just a Fuss Suyeta Suyet, Суета сует. Возрождение, 1927, 24 февраля.

Один из нескольких очерков о Вольтере , основанный на книге о Французской революции Lepotre, Viellies maisons, vieux paniers Бунин прочитал в 1919 году в Одессе. Собрание «Древо божье». Измененная версия присутствует в книге «Иудея в весне», где датирована 1950 годом. Пингвины Пингвины.

Благосклонное участие Благосклонное участие. Цикл "Краткие рассказы". Один из самых коротких этюдов, которые Бунин написал во время работы над «Житием Арсеньева», в промежутке между четвертой и пятой частями ». Иван Алексеевич сказал сегодня, что, по его мнению, нужно писать очень маленькие, сжатые пьесы, по несколько строк, и что даже у великих авторов есть несколько блестящих фрагментов, которые просто плывут в воде », - писала в дневнике 1 октября 1930 года секретарь Бунина и некогда красавица Галина Кузнецова.

Убийца Убийца, Убийца. Обреченный Дом Обреченный Дом, Обреченный дом. Висячие уши. Идол Идол.

Слон Slon, Слон. Дата утверждения: «29 сентября 1930 года». Голова быка Телячья голова, Телячья голова. Романс Горбуна Роман горбуна, Роман горбуна.

Молодость Молодость. Красные фонари Красные фонари, Красные фонари. Грибки Грибок, Грибок. Дата утверждения: «4 октября 1930 года».

Каньон Ущелье, Ущелье. Первая любовь Первая любовь. Цикл «Краткие рассказы». Дата утверждения: 2 октября 1930 г.

Небо над стеной Небо над стеной. Коллекция "Древо Бога" ранее не публиковавшаяся. Дата утверждения: 24 октября 1930 года. Rendes-Vous Свидание, Свидание.

Наряду с 18 миниатюрами, каждая из которых получила название позже, в коллекции "Древо божье" Петухи Петухи, Петухи. Муравский шлях. Распятие Паспятие, Распятие. Последние новости, 1932.

Марья Марья. Ужас Ужас, Ужас. Последние новости, 1930. Древо божье ».

Огонь Пожар, Пожар. Последние новости, Париж, 1930.

Анализ стихотворения Бунина «Сказка» В произведении моделируется картина заповедного уголка природы, наполненная радостью, светом и ликованием. Пейзажной зарисовке отведено центральное место во сне, навеянном воспоминаниями о далекой молодости героя.

Каковы слагаемые сказочного пейзажа? Анализ словесного материала, избранного для описания воображаемой природы, выделяет две значительные группы. Первая из них собирает вокруг себя лексемы, в значении которых имеются смысловые оттенки первозданности, заповедности. Особенно много такой лексики в начальной строфе.

Вторая группа более обширна, она объединяет лексику с коннотациями теплого света, блеска и чистоты. Эти понятия соотносятся с положительными эмоциями - радостью и весельем. С ощущением счастья связана и группа слов, обозначающая синий цвет: чистым и ярким оттенком, символизирующим божественное начало, наделяются лукоморье и небосклон. Среди других элементов цветописи - солнечные оттенки и розовый.

Такое разнообразие, возникшее в рамках лаконичного бунинского стиля, - знак восхищения, которое вызывает пейзаж у лирического героя. Описывая сказочную природу, поэт употребляет особый символ - слово «лукоморье». Мощные аллюзии, порожденные этим понятием, отсылают читателя не только к гениальным пушкинским строкам, но восходят к народным истокам. В языческих верованиях восточных славян лукоморьем обозначалось волшебное место в заповедном краю, где произрастало мировое древо.

Оно служило своеобразным лифтом в другие миры. Поэт продолжает древнюю аналогию: его лукоморье способно повернуть время вспять и возвратить лирического героя в молодые годы. В финальных строках представлена философская формула молодости, которая состоит из двух составляющих - «даль» и «сказка». Герой осознанно поэтизирует былые годы, подчеркивая их отдаленность и недосягаемость.

Возвышенно-радостное настроение, переданное пейзажем, подкрепляется лирическим «мы», которое встречается в начальной строке. Влюбленная пара, романтичная и юная, вписывается в общую картину, дополняя ее красотой и согласием своих отношений. В последней строфе эта фраза повторяется трижды, подчиняясь особой логике русской сказки и подчеркивая гармоничность лирической картины-воспоминания. В избе почти темно.

Баба разводит огонь на загнетке: набила в чугун яиц, хочет делать яичницу. В другом чугуне, щербатом, она принесла из лавки два фунта гречневой крупы. Она поставила его на нары, и ребятишки, один за другим, заголяясь, сошмыгнули с печки, сели вокруг чугуна, горстями, торопливо едят сырую крупу, закидывая назад головы, и от жадности дерутся. На лавке возле стола, облокотясь на подоконник, сидит мелкопоместный барин, в глубоких калошах, в теплой поддевке и каракулевой шапке.

Ему двадцать лет, он очень велик, худ и узкогруд. Глаза у него чахоточные, темные; рот большой, белая тонкая шея, со впадинами за ушами, закутана розовым гарусным платком жены.

«Время моей любви, несчастной, обманутой…» Иван Бунин

При встрече оба обратили внимание, что они изменились и оба, не в лучшую сторону. Но потом привыкли, и всё пошло по-прежнему. Вскоре, он снова собрался уезжать, но пообещал, что вернётся к Святой, на целое лето. Ей уже было мало этого, она хотело его полностью и навсегда. Перед отъездом она сказала ему, что он её больше не любит, что погубил зазря и что деваться ей некуда.

Он, конечно, говорил ей, что это не так, но в душе понимал, что связать с ней жизнь он не может. Поклявшись, что скоро приедет, он уехал и больше в деревню уже не приезжал, шёл страшный 17 год. В Париже Ему давали около 40 лет и ещё знали, что его бросила жена, оставив глубокий след в его сердце. Однажды он зашёл перекусить в русскую столовую и познакомился там с русской официанткой лет 30 по имени Ольга Александровна, замужней, но муж проживает в Югославии.

Она ему очень понравилась, и он стал туда часто захаживать, чтобы просто с ней пообщаться. В один из своих приходов в столовую, он пригласил её в кино, и она согласилась. Сходив в кино, они пошли в кафе, всё время, расспрашивая друг-друга о жизни и понимая, что нашли родственные одинокие души. Естественно, она поехала к нему домой, а уже через день совсем к нему переехала.

Зимой, он вдруг заставил её открыть сейф и положил туда все средства, что заработал за жизнь. Мало ли что, объяснил он ей, я уже не мальчик. А на пасху он неожиданно скончался, и Ольга Александровна безудержно рыдала, прося кого-то о пощаде. Галя Ганская Художник и бывший моряк общались в кафе и вспоминали Одессу, откуда были оба родом.

Художник вспомнил Галю Ганскую и решил о ней рассказать историю. Знал он её еще, когда она была подростком, они ходили к её отцу-художнику набираться опыта, да и выпить заодно за его счёт. Потом, они все, как один, бросили его, а он сам уехал в Париж на 2 года, откуда вернулся франтом. Однажды на улице, он случайно встретил Галю, уже девушку, но ещё очень наивную.

Купил ей букет цветов, шоколад и предложил посмотреть его мастерскую. Она согласилась, так как никогда не бывала в мастерских, кроме папиной. Там они страстно целовались, но он остановился — пожалел её, увидел, что она уже на всё готова. Целый год он её не видел, но вдруг решил зайти к отцу, и там, уходя, её встретил.

Они пошли гулять к морю, опять целовались, но она вырвалась, назвала его негодяем и ушла. Через полгода он Галю опять встретил на улице, она уже была не такая наивная, как раньше, да и вытянулась, выше его ростом стала. Увидев его, обрадовалась, смеётся, говорит, если конфеты и портвейн есть в мастерской, пошли опять смотреть её. В мастерской они страстно набросились друг на друга.

Потом, почти каждый день, она ходила к нему, а через 2 недели узнала, что он уезжает в Италию, не предупредив её. Устроив скандал, она заявила, что он никуда не поедет, а художник стоял на своём. Хлопнув дверью, она убежала, а художник решил всё же не ехать, и сообщить ей об этом вечером. Но часов через пять ему сообщили, что Галя отравилась насмерть ядом.

Он хотел застрелиться, чуть с ума не сошёл. Генрих В морозный вечер Глебов доделывал последние дела перед отъездом в Ниццу. Ему было грустно от расставания с московской жизнью и знакомыми, особенно с Ли и Надей. Надя пришла проститься в номер, начала жаловаться, что он не берёт её с собой и даже не разрешает проводить на вокзал, и под конец, прижавшись к нему, расплакалась.

Приехав на вокзал, он увидел Ли, которая сразу заявила ему, что он негодяй и, что он пожалеет, что бросает её и уезжает. Страстно поцеловав Глебова, она сказала, что обожает его, но если он её бросит, она обольёт его серной кислотой. Поезд тронулся и из соседнего купе вышла Генрих, и засмеялась — она слышала, как он прощался с Ли. Сказав, что Ли страшная женщина, и только поэтому она её терпит рядом с ним.

В ответ Глебов сказал, что он тоже терпит её австрийца, с которым она послезавтра будет ночевать. Нет, возразила она, я не буду с ним ночевать, а предложу ему разорвать наши отношения, но хочу остаться на него работать, где он ещё найдёт поставщика всех сплетен Москвы и Петербурга? Так что 19го я уже буду в Ницце. Всё время в поезде они провели вместе по семейному, в одном купе, пили вино и целовались.

В Вене они расстались, она пошла в кафе навстречу с австрийцем, а он отправился в Ниццу. Этим же днём она собиралась отправиться за ним. Разместившись в отеле, он стал ждать от неё телеграмму об отъезде, но её не было. Она должна была приехать в 12 ночи, но и утром её всё не было.

Осталась с австрийцем, подумал Глебов, я так и думал! Целый день он провёл в Монте-Карло, проиграл много денег и напился. На следующий день он просто напился. От неё никаких новостей всё не было.

На третий день он уже был уверен, что она не приедет, он собрал вещи, заказал счёт и собрался вернуться в Москву через Венецию завтра утром. Натали В то лето Мещерский стал студентом, у него началась вольная жизнь, и ему захотелось любовных утех, так как он воспитывался в строгой дворянской семье. Он начал ездить в поисках любви по имениям родственников и знакомых. Так он заехал в имение дяди по матери, где дядя жил с единственной дочерью — Соней.

По приезду он стал сразу заигрывать с ней, Соня поддержала эту игру, но сказала, что у них ничего не получится, так как у неё в гостях находится подруга Натали, в которую он точно влюбится поутру. Он отнёсся к этому скептически, сказав, что всегда был влюблён только в неё. Перед расставанием спать они долго и страстно целовались, после чего он счастливый быстро уснул. Утром Мещерский, проснувшись поздно, всё думал о начинающейся любви с Соней, о Натали, кто она такая, а также пообщался с отцом Сони, который был очень приятный человек.

Затем завтракая, он мельком увидел Натали, и сразу понял, что слова Сони о её красоте не выдумка. После завтрака Соня сказала ему, чтобы он притворялся, что влюблён в Натали, чтобы отец ничего не заподозрил, но если это станет на самом деле — жди беды! Начались встречи с Соней, где они целовались до изнеможения, но он всегда думал также и о Натали. В один из дней, он читал вслух Гончарова Натали, по настоянию Сони.

Они были вдвоём и он начал ухаживать за ней, а на вопрос, что он любит Соню, быстро соврал, что нет. На следующий день, Натали проплакала всё утро, но к вечеру вышла более нарядная и весела, чем обычно. Через несколько дней он задумал уехать от Сони, а потом, когда Натали приедет домой, поехать к ней. Рассказав ей об этом, она сказала - уезжайте завтра же, а я вернусь через несколько дней домой.

Вернувшись в свою комнату, он был на седьмом небе от счастья. Войдя в комнату, он услышал шепот Сони - где ты был, иди ко мне скорей, давай целоваться. Но только он к ней подошёл, как она его с силой оттолкнула — в это время к нему в комнату вошла украдкой Натали. Через год Натали вышла замуж за нелюбимого, но богатого помещика.

На свадьбу никого не пригласили, а сразу после свадьбы они уехали в Крым, подальше от всех. В январе следующего года он случайно встретил её с мужем на балу, где они очень красиво танцевали. А ещё через полтора года её муж скоропостижно скончался от удара, оставив её с ребёнком. Мещерский принял решение приехать к ней на похороны.

Ему было страшно и очень интересно увидеть её после трёх лет разлуки. Увидев, он понял, что она всё такая же красавица. За всё время похорон они обменялись всего несколькими словами и не смотрели друг другу в глаза. Прошло ещё время, Мещерский окончил учёбу, потерял отца и мать, начал жить с деревне с Гашей, которая служила у них в доме при матери.

Она родила ему мальчика, перестала служить, он хотел с ней обвенчаться, но она была против. Гаша предложила поехать ему в Москву повеселиться, но если он в кого влюбится, она сразу утопится вместе с ребёнком. Он уехал на 4 месяца заграницу, всё время грустил и думал, что жизнь для него закончилась. На обратном пути неожиданно решил заехать к Натали, дорога была мимо её дома.

Она встретила его приветливо, они начали откровенный разговор, в котором Мещерский ей рассказал всё, включая предупреждение Гаши, если он влюбится. Ночью, когда он лёг спать, она пришла к нему. У них началась безумная любовь, которая не могла иметь продолжения. А в декабре Натали умерла в Швейцарии при преждевременных родах.

Часть III В одной знакомой улице Главный герой идёт по улице в Париже, рассказывает стихи и вспоминает историю, похожую на эти стихи. Как он приходил к одной юной девушке, дочери дьячка из Серпухова, которая приехала на курсы в Москву. Как зимой он заходил к ней домой, как обнимал её ещё в прихожей, как вёл её в комнату, как целовал ей грудь. Как потом они пили чай с хлебом и сыром, слушая, как падает снег за окном.

Помнит он ещё, что провожал её на вокзале в Серпухов, как обещал приехать через 2 недели к ней. А больше ничего не помнит, а больше ничего и не было. Речной трактир Главный герой зашёл в ресторан Прага и был приглашён за столик к знакомому доктору. Доктор после вина вдруг неожиданно предложил выпить коньяку, что было на него не похоже.

После стопки коньяка он рассказал, что только что заходил в ресторан поэт Брюсов с молодой девушкой-жертвой и устроил скандал, так как заказанного места по телефону для него не оказалось. В связи с этим доктор вспомнил случай из своей жизни и решил его рассказать.

В начале романа «Жизнь Арсеньева» Иван Алексеевич описал «зимний» рождественский приезд отца из деревни в город. Писатель решил сделать дорогое ему воспоминание самостоятельным рассказом.

Бунин немного переработал эпизод — из «зимнего» рассказ стал «весенним», масленичным». Рассказ «Подснежник» начинается так: «Была когда-то Россия, был снежный уездный городишко, была масленица — и был гимназистик Саша, которого милая, чувствительная тётя Варя, заменившая ему родную мать, называла подснежником». Он такой необыкновенный, особенный? Нет, ничуть не особенный: разве не каждому даёт бог то дивное, райское, что есть младенчество, детство, отрочество?

А лес-то! Правда, славный лес. Горько и свежо пахнет березами, весело отдается под развесистыми ветвями громыхание бубенчиков, птицы сладко звенят в зеленых чащах… На полянах, густо заросших высокой травой и цветами, просторно стоят столетние березы по две, по три на одном корню.

Предвечерний золотистый свет наполняет их тенистые вершины. Внизу, между белыми стволами, он блестит яркими длинными лучами, а по опушке бежит навстречу тарантасу стальными просветами. Просветы эти трепещут, сливаются, становятся все шире… И вот опять мы в поле, опять веет сладким ароматом зацветающей ржи, и пристяжные на бегу хватают пучки сочных стеблей… — А вон и Батурино, — насмешливо говорит Корней.

И я уже понимаю его. Добилась до последнего. Скучно лоснится на солнце мелкий длинный пруд желтой глинистой водой; баба возле навозной плотины лениво бьет вальком по мокрому серому холсту… С плотины дорога поднимается в гору мимо батуринского сада.

Сад еще до сих пор густ и живописен, и, как на идиллическом пейзаже, стоит за ним серый большой дом под бурой, ржавой крышей. Но усадьба, усадьба! Целая поэма запустения!

От варка остались только стены, от людской избы — раскрытый остов без окон, и всюду, к самым порогам, подступили лопухи и глухая крапива. А на «черном» крыльце стоит и в страхе глядит на меня слезящимися глазами какая-то старуха. Поняв из моих неловких объяснений, что я хочу посмотреть дом, она спешит предупредить барыню.

Больно, должно быть, Батуриной выходить после таких докладов! И правда, — когда через несколько минут отворяется дверь, я вижу растерянное старческое лицо, виноватую улыбку голубых кротких глаз… Делаем вид, что мы очень рады друг другу, что этот осмотр дома — вещь самая обыденная, и Батурина любезным жестом приглашает войти, а другой дрожащей рукой старается застегнуть ворот своей темной кофточки из дешевенького нового ситцу. Бормоча что-то притворное, я вхожу в переднюю… О, да это совсем ночлежка!

Темно, душно, стены закопчены дымом махорки, которую курит бывший староста Батуриных, Дрон, не покинувший усадьбу и доныне… Направо — дверь в его каморку, прямо — комната старух, скудно освещенная окном с двойными рамами, с радужными от старости стеклами… — Мы ведь в пристройке-с теперь живем, — виновато поясняет Батурина. Старуха трясет головой и смотрит недоумевающе и вопросительно. Расслышав, Батурина поспешно улыбается.

И отворяет дверь в коридор… Еще мрачнее в этих пустых комнатах! Первая, в которую я заглядываю из коридора, была когда-то кабинетом, а теперь превращена в кладовую: там ларь с солью, кадушка с пшеном, какие-то бутыли, позеленевшие подсвечники… В следующей, бывшей спальне, возвышается пустая и огромная, как саркофаг, кровать… И старуха отстает от меня и скрывается в кладовой, якобы чем-то озабоченная. А я медленно прохожу в большой гулкий зал, где в углах свалены книги, пыльные акварельные портреты, ножки столов… Галка вдруг срывается с криво висящего над ломберным столиком зеркала и на лету ныряет в разбитое окно… Вздрогнув от неожиданности, я отступаю к стеклянной двери на рассохшийся балкон, с трудом отворяю ее — и прикрываю глаза от низкого яркого солнца.

Какой вечер! Как все цветет и зеленеет, обновляясь каждую весну, как сладостно журчат в густом вишеннике, перепутанном с сиренью и шиповником, кроткие горлинки, верные друзья погибающих помещичьих гнезд! IV Вечер в поле встречает нас целым архипелагом пышных золотисто-лиловых облаков на западе, необыкновенной нежностью и ясностью далей.

Но Корней суров и задумчив. Он с наслаждением вытягивает мальчишку кнутом и сдержанно покрикивает на лошадей. И Корней слегка повертывается на облучке и, следя задумчивым взглядом за мелькающими подковами пристяжной, начинает говорить… — Всем не мед, — говорит он.

Да нет, в долг-то не проживешь! Купят мужики сто — двести десятин, — конечно, компанией, не сообразясь с силой, и запутляются, и норовят слопать друг друга. А пойдут свары — дело и совсем изгадится, и хоть на перемет с обрывком лезь!

Ну, вот их-то, чертей, и зажать бы в тесном месте! Но Корней отводит глаза в сторону. Свежеет, и блеск вечера меркнет.

Меланхолично засинели поля, далеко-далеко на горизонте уходит за черту земли огромным мутно-малиновым шаром солнце. И что-то старорусское есть в этой печальной картине, в этой синеющей дали с мутно-малиновым щитом. Вот он еще более потускнел, вот от него остался только сегмент, потом — дрожащая огневая полоска… Быстро падает синеватый сумрак летней ночи, точно кто незримо сеет его; в лужках уже холодно, как в погребе, и резко пахнет росистой зеленью, — только изредка повевает откуда-то теплом… В сумраке мелькают придорожные лозинки, и на них, нахохлившись, спят вороны… А на востоке медленно показывается большая голова бледного месяца.

Как печальны кажутся в это время темные деревушки, мертвую тишину которых будит звук рессор и бубенчиков! Как глуха и пустынна кажется старая большая дорога, давно забытая и неезженная! Слава Богу, хоть месяц всходит!

Всё веселее… V Воргол — нежилой хутор покойной тетки, степная деревушка на месте снесенной дедовской усадьбы и большого села, три четверти которого ушло в Сибирь, на новые места. Дорога долго идет под изволок; когда уже становится совсем светло от месяца, тарантас шибко подкатывает по густой росистой траве к одинокому флигелю на скате котловины среди косогоров. Звон бубенчиков замирает, и нас охватывает гробовое молчание.

И медленно отводит громыхающих бубенчиками лошадей под гору к колодцу. А я поднимаюсь на деревянное крыльцо флигеля и сажусь на ступеньку… Но жутко здесь, в этой котловине, со всех сторон замкнутой холмами, спускающимися к пересохшему руслу Воргла, и бледно освещенной неверным месячным светом! Пустой широкий двор переходит в мужицкий выгон, а за выгоном чернеет семь приземистых избушек, глубоко затаивших в себе свою ночную жизнь… — Корней, — говорю я, как только Корней показывается с лошадьми из-под горы, — надо ехать!

Поедем шажком, а уж покормим дома. Корней останавливается. Ну его к черту!..

Корней завертывает цигарку, глядя в землю, и долго молчит. Потом сдержанно отвечает: — Живем пока… — То есть как «пока»? А потом-то что ж?

Все что-нибудь да будет… — Что же? Разойдется народ по другим местам, либо еще как… — А как? При свете месяца ясно видно лицо Корнея, но, опуская голову, он сдвигает брови и отводит глаза в сторону.

И молча лезет на козлы. На нем гимназический картуз, шелковая коричневая косоворотка, козловые сапожки с сафьяновым ободком на голенищах. Он сидит сзади отца на беговых дрожках, дрожки шибко катятся большой дорогой, а вокруг поле, летнее жаркое утро… Старую донскую кобылу подали к крыльцу чуть не на рассвете.

Но, Боже, сколько раз заглядывал Иля в кабинет отца, в тщетной надежде, что разговор со старостой кончен! Уже и росистая трава в тени от амбаров успела высохнуть, и запахло в саду оцепеневшей на солнечном припеке черемухой… Даже кобыла и та стала задремывать от скуки: осела на левую заднюю ногу, прижала одно ухо, прикрыла глаза… Но всему бывает конец, кончилась и пытка ожидания. Держится Иля за кожаную подушку сиденья, задрав ноги на заднюю ось и почти касаясь лбом ружейных стволов на спине отца, поглядывает, как трепещут сверкающие на солнце спицы, как бежит по пыли возле них белая, с подпалинами, Джальма, близко видит загорелую шею и широкий затылок под белым картузом… Солнце стоит высоко и сильно припекает, кожа на дрожках стала горячая, — приятно пахнет нагретой кожей и колесной мазью.

Душная, густая пыль облаком встает из-под колес, парусиновый пиджак на плечах отца темнеет… Но вот и проселок — полевой рубеж, длинным узким коридором теряющийся меж стенами высокой серо-зеленой ржи. Отец сдерживает лошадь и закуривает, пуская через плечо клуб душистого дыма… Ах, эти проселки! Весело ехать по глубоким колеям, заросшим муравой, повиликой, какими-то белыми и желтыми цветами на длинных стеблях.

Ничего не видно ни впереди, ни по сторонам — только бесконечный, суживающийся вдали пролет меж стенами колосистой гущи да небо, а высоко на небе — жаркое солнце. Синие васильки, лиловый куколь и желтая сурепка цветут во ржи. Дрожки задевают колосья, растущие кое-где по дороге, и они однообразно клонятся под колесами и выходят из-под них черными, испачканными колесной мазью.

Алексей в широкополой шляпе, высоко восседавший на своей тележке, за которой бежал жеребенок мышиного цвета, на длинных, тонких ножках… А не то вдали показывался тарантас, а в тарантасе — загорелый помещик в крылатке, в дворянском картузе, с изумленно выкаченными белками. Увидав соседа, он изумлялся еще более, радостно таращил глаза и разводил руками, меж тем как кучер в плисовой безрукавке и круглой шапочке с павлиньими перьями останавливал тройку. Останавливал лошадь и отец, слезал с дрожек навстречу вылезавшему из тарантаса толстяку — и начинались бесконечные разговоры.

Помещик говорит страшно громко, размахивает руками и все кого-то бранит… Потом над чем-то долго, с мучительным наслаждением хохочет, сотрясаясь всем телом… Отец тоже кричит и тоже хохочет. Помещик становится на подножку тарантаса, накренивая его, с трудом усаживается… Но не проходит и минуты, как сзади опять раздается крик: — Сосед! На минуточку!

И опять стоянка, опять разговоры… Утомленная, но счастливая своими хлопотами Джальма сидит у колес и жарко дышит, изредка, с коротким стуком, ловя зубами мух. В небе блестят и кудрявятся белые облака, всюду столько света и радости, как бывает лишь в июне, и все неподвижнее становится воздух к полудню. Два желтых мотылька, как два лепестка розы, беззвучно и однообразно играют над склонившимися в оцепенении колосьями, над цветами и травами, нагретыми зноем.

Сладко пахнет васильками. И, щурясь от солнца, Иля в забытьи следит за облаком, похожим на пуделя, которое, медленно тая, плывет по светозарной сини неба, прислушивается, как сипят в траве кузнечики, а над головою на тысячу ладов сонно звенит жалобными дискантами воздушная музыка насекомых, неумолчно воспевающих дали, млеющие в мареве зноя, радость и свет солнца, беспричинную, божественную радость жизни… Наговорившись, отец гонит лошадь шибко, и дрожки прыгают и несутся под изволок, к какому-то широкому логу среди степных косогоров. За этим логом следует подъем на покатую гору, залитую зелеными овсами, а с горы открывается вид на новый, еще более широкий и разлатый лог.

Тут были заливные болотистые лужки, и мелкая степная речка, извивавшаяся по ним, делала много широких затонов, густо заросших зелеными щетками куги. Оттого, что горизонт был со всех сторон замкнут этими похожими на ржаные хлебы косогорами, глухо было тут на редкость, но какая милая, своеобразная жизнь, жизнь куличков, бекасов и диких чирков, чувствовалась в тишине и глуши этих мелких затонов! И вдруг дребезжание сразу обрывается.

Под горою ветерок спадает. Солнце печет, колеса шуршат в густой, насыщенной водой траве. Пресно пахнет теплым илом, разогретой кугою; белая как снег рыбалка неожиданно вырывается из кочкарников и сверкает в воздухе острыми крыльями… А вот и болото — серебристо-зеркальные затоны с островками тонколистой осоки… Не спуская с них глаз, отец передает Иле вожжи, осторожно слезает с дрожек и, скинув ружье, торопливо, но бесшумно направляется к ним.

Длинные сапоги его тонут в мягких кочкарниках, серебристые пузыри болотного газа остаются в его следах, отпечатывающихся в бархатистой и влажной траве… От солнца и блеска воды светло так, что больно смотреть. И Джальма, быстро оглянувшись, вдруг — бултых в воду и, наслаждаясь прохладой, медленно плывет к затону, к камышам. Из воды видна только ее вытянутая прилизанная голова с опущенными ушами и длинный хвост, который плывет за ней, как чужой, как палка.

Потом и голова и хвост заворачивают в камыши, отец входит по колена в воду и тоже скрывается в камышах. Проходит десять, двадцать минут напряженного молчания… Где-то далеко раздается тяжкий, глухой выстрел… Весь встрепенувшись, пристально глядит Иля вперед, но за камышами ничего не видно. В камышах что-то осторожно попискивает и булькает; по широкой луже недалеко от дрожек, извиваясь, проплывает уж; перламутрово-голубые стрекозы с треском распускают длинные стеклянные крылышки, вылетая из горячей травы, а высоко в небе медленно вырастает и вытягивается большое белоснежное облако… Вот оно приняло образ сказочного исполина, а из затона, в котором, углубляя его, ярко светит отражение этого исполина, что-то глухо, угрюмо и жалобно ухнуло… Ухнуло и выжидательно замолчало… — Бычки!

Воображение мгновенно создает образ какого-то фантастического существа, одного из тех страшных подводных жителей, что глубоко скрываются в болотах и только изредка высовывают свои лобастые рогатые головы с выпученными глазами на свет Божий. Что, если выглянет такой бычок именно теперь, в этот безмолвный час знойного полдня? И, косясь на затон, Иля не замечает, что картуз его съехал на затылок, что комары облепили ему потную шею и руки и что ослепительно жаркое солнце бьет прямо в лицо… Вдруг раздается кашель.

Иля вздрагивает и мгновенно возвращается к действительности. Отец идет, по пояс мокрый, хлюпает тяжелыми сапогами, налитыми болотной водой. Да ведь это жучки!

Водяные жучки! Отец раскраснелся, расстегнул ворот рубахи, лицо у него доброе и оживленное. Подойдя к дрожкам, он бросает Иле убитого чирка, и, мгновенно забыв о бычках, Иля с жадностью ловит его на лету.

Чирок еще теплый! Головка с закатившимися глазами, подернутыми белесою пленкой, бессильно падает на радужный зобик, брюшко в запекшейся крови… Но как оно славно пахнет тиной и порохом! И Джальма вылезает из осоки тоже веселая и удовлетворенная.

Глаза безумные, с длинного красного языка льет слюна, белая атласная шерсть вся прилизана, уши висят, ноги в иле, — точно в черных чулках… Мокрые блестящие шины колес снова шуршат по бархатной сочной траве, изредка врезываясь в воду и разбрасывая во все стороны светлые длинные брызги. Лужи, в которых золотыми полосами то там, то здесь резко вспыхивает жаркий солнечный блеск, мелькают перед глазами… Из куги то и дело с жалобными стонами вырываются кулички… Потом мягкий кочкарник сразу обрывается, — дрожки снова трещат по дороге, убегающей в гору… Ах, когда Иля вырастет, он будет самым счастливым человеком в мире! Он поселится на хуторе, будет жить только охотой, будет каждый день чистить кирпичом и промывать свое ружье, будет варить себе кулеш, спать возле порога дома на войлоке, а просыпаться еще в ту пору, когда едва-едва брезжит зелено-серебристый рассвет… Но и теперь чудесно.

Дышит Иля чистым полевым ветром, слушает хохлатых жаворонков, распевающих над полями, в облаках, в бесконечном просторе… Степь вокруг, куда ни кинь взор, зеленая, ровная, вольная. И ни души в степи, ни кустика, ни деревца, — только далеко впереди машет, как утопающий руками, чья-то мельница. Должен сказать тебе: ты большой шалун.

Когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу. Ты часто с раннего утра до поздней ночи не даешь покоя всему дому своим криком и беготней. Зато я и не знаю ничего трогательнее тебя, когда ты, насладившись своим буйством, притихнешь, побродишь по комнатам и наконец подойдешь и сиротливо прижмешься к моему плечу!

Если же дело происходит после ссоры и если я в эту минуту скажу тебе хоть одно ласковое слово, то нельзя выразить, что ты тогда делаешь с моим сердцем! Как порывисто кидаешься ты целовать меня, как крепко обвиваешь руками мою шею, в избытке той беззаветной преданности, той страстной нежности, на которую способно только детство! Но это была слишком крупная ссора.

Помнишь ли, что в этот вечер ты даже не решился близко подойти ко мне? Конечно, ты хотел, после всех своих преступлений, показаться особенно деликатным, особенно приличным и кротким мальчиком. Нянька, передавая тебе единственный известный ей признак благовоспитанности, когда-то учила тебя: «Шаркни ножкой!

И я понял это — и поспешил ответить так, как будто между нами ничего не произошло, но все-таки очень сдержанно: — Покойной ночи. Но мог ли ты удовлетвориться таким миром? Да и лукавить ты не горазд еще.

Перестрадав свое горе, твое сердце с новой страстью вернулось к той заветной мечте, которая так пленяла тебя весь этот день. И вечером, как только эта мечта опять овладела тобою, ты забыл и свою обиду, и свое самолюбие, и свое твердое решение всю жизнь ненавидеть меня. Ты помолчал, собрал силы и вдруг, торопясь и волнуясь, сказал мне: — Дядечка, прости меня… Я больше не буду… И, пожалуйста, все-таки покажи мне цифры!

Можно ли было после этого медлить ответом? А я все-таки помедлил. Я, видишь ли, очень, очень умный дядя… II Ты в этот день проснулся с новой мыслью, с новой мечтой, которая захватила всю твою душу.

Только что открылись для тебя еще не изведанные радости: иметь свои собственные книжки с картинками, пенал, цветные карандаши — непременно цветные! И все это сразу в один день, как можно скорее. Открыв утром глаза, ты тотчас же позвал меня в детскую и засыпал горячими просьбами: как можно скорее выписать тебе детский журнал, купить книг, карандашей, бумаги и немедленно приняться за цифры.

Но ты замотал головою. Ну пожа-алуйста! Ты задумался.

Ну а цифры? Ведь можно же, — сказал ты, опять поднимая брови, но уже басом, рассудительно, — ведь можно же в царский день показывать цифры? Вот завтра или вечером — покажу.

Сказал — завтра. Нет, покажи сейчас! Сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех — лишаю тебя счастья, радости… Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей.

И я твердо отрезал: — Завтра. Раз сказано — завтра, значит, так и надо сделать. И стал поспешно одеваться.

И как только оделся, как только пробормотал вслед за бабушкой: «Отче наш, иже еси на небеси…» — и проглотил чашку молока, — вихрем понесся в зал. А через минуту оттуда уже слышались грохот опрокидываемых стульев и удалые крики… И весь день нельзя было унять тебя. И обедал ты наспех, рассеянно, болтая ногами, и все смотрел на меня блестящими странными глазами.

Но радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя все больше и больше. И вот, когда мы — бабушка, мама и я — сидели перед вечером за чаем, ты нашел еще один исход своему волнению. III Ты придумал отличную игру: подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и при этом так звонко вскрикивать, что у нас чуть не лопались барабанные перепонки.

В ответ на это ты — трах ногами в пол! Но бабушки-то ты уж и совсем не боишься. Трах ногами в пол!

Я пожал плечом и сделал вид, что больше не замечаю тебя. Но вот тут-то и начинается история. Я, говорю, сделал вид, что не замечаю тебя.

Но сказать ли правду? Я не только не забыл о тебе после твоего дерзкого крика, но весь похолодел от внезапной ненависти к тебе. И уже должен был употреблять усилия, чтобы делать вид, что не замечаю тебя, и продолжать разыгрывать роль спокойного и рассудительного.

Но и этим дело не кончилось. Ты крикнул снова. Крикнул, совершенно позабыв о нас и весь отдавшись тому, что происходило в твоей переполненной жизнью душе, — крикнул таким звонким криком беспричинной, божественной радости, что сам Господь Бог улыбнулся бы при этом крике.

Я же в бешенстве вскочил со стула. Какой черт окатил меня в эту минуту целым ушатом злобы? У меня помутилось сознание.

И надо было видеть, как дрогнуло, как исказилось на мгновение твое лицо молнией ужаса! И уже без всякой радости, а только для того, чтобы показать, что ты не испугался, криво и жалко ударил в пол каблуками. А я — я кинулся к тебе, дернул тебя за руку, да так, что ты волчком перевернулся передо мною, крепко и с наслаждением шлепнул тебя и, вытолкнув из комнаты, захлопнул дверь.

Вот тебе и цифры! IV От боли, от острого и внезапного оскорбления, так грубо ударившего тебя в сердце в один из самых радостных моментов твоего детства, ты, вылетевши за дверь, закатился таким страшным, таким пронзительным альтом, на какой не способен ни один певец в мире. И надолго, надолго замер… Затем набрал в легкие воздуху еще больше и поднял альт уже до невероятной высоты… Затем паузы между верхней и нижней нотами стали сокращаться, — вопли потекли без умолку.

К воплям прибавились рыдания, к рыданиям — крики о помощи. Сознание твое стало проясняться, и ты начал играть, с мучительным наслаждением играть роль умирающего. Ой, мамочка, умираю!

Но ты не смолкал. Разговор, конечно, оборвался. Мне было уже стыдно, и я зажигал папиросу, не поднимая глаз на бабушку.

А у бабушки вдруг задрожали губы, брови, и, отвернувшись к окну, она стала быстро, быстро колотить чайной ложкой по столу. Ой, милая моя бабушка! И бабушка едва сидела на месте.

Ее сердце рвалось в детскую, но, в угоду мне и маме, она крепилась, смотрела из-под дрожащих бровей на темневшую улицу и быстро стучала ложечкой по столу. Понял тогда и ты, что мы решили не сдаваться, что никто не утолит твоей боли и обиды поцелуями, мольбами о прощении. Да и слёз уже не хватало.

Ты до изнеможения упился своими рыданиями, своим детским горем, с которым не сравнится, может быть, ни одно человеческое горе, но прекратить вопли сразу было невозможно, хотя бы из-за одного самолюбия. Ясно было слышно: кричать тебе уже не хочется, голос охрип и срывается, слёз нет. Но ты все кричал и кричал!

Было невмоготу и мне. Хотелось встать с места, распахнуть дверь в детскую и сразу, каким-нибудь одним горячим словом, пресечь твои страдания. Но разве это согласуется с правилами разумного воспитания и с достоинством справедливого, хотя и строгого дяди?

Наконец ты затих… V — И мы тотчас помирились? Нет, я таки выдержал характер. Я, по крайней мере, через полчаса после того, как ты затих, заглянул в детскую.

И то как? Подошел к дверям, сделал серьезное лицо и растворил их с таким видом, точно у меня было какое-то дело. А ты в это время уже возвращался мало-помалу к обыденной жизни.

Ты сидел на полу, изредка подергивался от глубоких прерывистых вздохов, обычных у детей после долгого плача, и с потемневшим от размазанных слёз личиком забавлялся своими незатейливыми игрушками — пустыми коробочками от спичек, — расставляя их по полу, между раздвинутых ног, в каком-то, только тебе одному известном порядке. Как сжалось мое сердце при виде этих коробочек! Но, делая вид, что отношения наши прерваны, что я оскорблен тобою, я едва взглянул на тебя.

Я внимательно и строго осмотрел подоконники, столы… Где это мой портсигар?.. И уже хотел выйти, как вдруг ты поднял голову и, глядя на меня злыми, полными презрения глазами, хрипло сказал: — Теперь я никогда больше не буду любить тебя. Потом подумал, хотел сказать еще что-то очень обидное, но запнулся, не нашелся и сказал первое, что пришло в голову: — И никогда ничего не куплю тебе.

Я от такого дурного мальчика и не взял бы ничего. Впрочем, это твое дело. Потом заходили к тебе мама и бабушка.

И так же, как я, делали сначала вид, что вошли случайно… по делу… Затем качали головами и, стараясь не придавать своим словам значения, заводили речь о том, как это нехорошо, когда дети растут непослушными, дерзкими и добиваются того, что их никто не любит. А кончали тем, что советовали тебе пойти ко мне и попросить у меня прощения. И, переждав, пока пожилая худая горничная, всегда молчаливая и печальная от сознания, что она — вдова машиниста, зажгла в столовой лампу, прибавил: — Вот так мальчик!

А с другой стороны — сложность осуществления этого дара в жизни. Это все очень интересно. Ведь почти все бунинские рассказы заканчиваются либо разрывом, либо смертью одного из героев, будь то самоубийство или убийство… Но в «Чистом понедельнике» смерти нет, а вместо трагизма разрыва мы наблюдаем обращение героев к Богу.

Автор Иван Бунин 1870—1953 — писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии 1933 год. Творчество Бунина связано с традициями классической литературы XIX века. История создания и время написания «Чистый понедельник» написан Буниным в эмиграции, во Франции, в мае 1944 года.

Впервые опубликован в Нью-Йорке в 1945 году. Содержание произведения Действие происходит в 1912 году. Рассказчик и его любимая интересно проводят время, посещают концерты, рестораны, театры, слушают публичные лекции… Однажды накануне Чистого понедельника, в Прощёное воскресенье, они, по ее просьбе, отправляются в Новодевичий монастырь, где гуляют по кладбищу.

На следующий день, снова по просьбе девушки, герои едут на театральный капустник, где она пьет шампанское и танцует. Ночью рассказчик привозит ее домой. Под утро девушка говорит ему, что уезжает и обещает написать.

В письме она прощается с ним, говорит, что уходит в монастырь и просит не искать ее. При чем здесь Петр и Феврония? Петр и Феврония.

Рисунок Александра Простева Большое значение в рассказе «Чистый понедельник» имеют отсылки к древнерусской житийной «Повести о Петре и Февронии». К тексту повести обращается героиня «Чистого понедельника», первые две цитаты она читает наизусть накануне Чистого понедельника. Рассказывая герою о своей любви к старине, она произносит: «Был в русской земле город, названием Муром, в ней же самодержствовал благоверный князь, именем Павел.

И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном…». Затем, не обращая внимания на своего спутника, она поясняет: «Так испытывал ее Бог», а после следует вторая цитата: «Когда же пришло время ее благостной кончины, умолили Бога сей князь и сия княгиня преставиться им в един день.

И сговорились быть погребенными в одном гробу. И велели вытесать в едином камне два гробных ложа.

Список рассказов Бунина

Иван Бунин: Рассказы	Список рассказов Бунина, в котором по алфавиту собраны все рассказы автора, даст вам возможность лучше ознакомиться с творчеством писателя.
Короткие рассказы бунина для детей. «Сказка (И снилось мне, что мы, как в сказке…)» И	Лёгкое дыхание — Бунин И.А. На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжёлый, гладкий.
Роза Мира и новое религиозное сознание	Иван Алексеевич Бунин 10 (22) октября 1870 – 8 ноября 1953 «В мире должны существовать области полнейшей независимости.
Иван Бунин. Избранные рассказы | Библиотека и фонотека Воздушного Замка - читать или скачать	1953), русского писателя, поэта и лауреата Нобелевской премии по литературе в 1933 году.
Слушать все аудиокниги Ивана Бунина онлайн	сайт о творчестве автора. Произведения, фотографии, биография, критика, публицистика, воспоминания и другие материалы.

БУНИН короткие рассказы Муравский шлях,Свидание,Журавли,Капитал

Иван Алексеевич Бунин I Вспоминается мне ранняя погожая осень Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине м. Концепция любви в рассказах Бунина отчетливее всего видна в цикле его коротких произведений под названием «Темные аллеи». Читать онлайн книгу «Темные аллеи (сборник)» автора Ивана Бунина полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. Знаменитый рассказ Ивана Бунина "Господин из Сан-Франциско" символично показал, что богатство никого не сможет защитить от хаоса смерти. Произведения Бунина были неоднократно экранизированы.

Please wait while your request is being verified...

По всей вероятности, «Мелкие рассказы» были написаны в Одессе, где Бунин жил в 1898 г. «Поселившись в Одессе, Бунин подружился с писателями и художниками со всеми был на „ты“ некоторых любил, например маленького трогательного Эгиза. Образ тумана в коротких рассказах «Звезды стали тусклы и далеки, Небеса – туманны и глубоки». Рассказы Ивана Бунина. Список произведений Читаем бесплатно онлайн. Биография Биография Read stories about #короткийрассказ, #бунин, and #дыхание on Wattpad, recommended by user47410255. В данной статье предлагаем вспомнить краткое содержание рассказа «Цифры» Бунина И. А. Это произведение поможет читателю по-новому взглянуть на свои поступки. Произведения Бунина были неоднократно экранизированы.

«Чистый понедельник»

• Рассказы Бунина
• Главное меню
• «Время моей любви, несчастной, обманутой…» Иван Бунин
• Короткие стихи Бунина
• Читать онлайн «Темные аллеи (сборник)», Иван Бунин – Литрес
• Похожие подборки

Бунин Иван Алексеевич читать онлайн

Говоря о королях коротких рассказов, нельзя пройти мимо рассказов Ивана Алексеевича Бунина. Произведения Бунина. Рубрикатор произведений Бунина. Рассказы. И. А. Бунин. Режиссер Никита Михалков приступает к работе над новым фильмом, который будет основан на произведениях Ивана Бунина, сообщает РИА Новости.

Похожие новости: