ruwiki Вац, Григорий Степанович. Wikibooks(0 entries). эксклюзивный контент от Титры. Вац, Кирилл Степанович — статья из Большого Справочника. Вац Кирилл Степанович В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией см Вац Кирилл Степанович Вац англ Carl Wat. Служба новостей ForPost.
Шпакович Григорий Степанович
Ключевые слова: биографии, Григорий Винский. Правозащитник Григорий Ахтырко — председателю саратовской оп Борису Шенчуку. Воспоминания Григория Степановича Ваца. В спецоперации погиб Григорий Севян из Саратова. В 1929 году семейная пара эмигрировала из Польши в Канаду, где вскоре родился Карл, а немногим более чем через год — его младший брат Джордж (ныне — Григорий Степанович Вац, переводчик-синхронист, сотрудник телекомпании Russia Today)[1].
Григорий Лепс о скандале с фанаткой и телефоном: «Я не джентльмен. У нас эмансипация»
Общество с ограниченной ответственностью «Команда против пыток» Никандров Марат Игоревич Троянова Яна Александровна Морозов Александр Олегович Бер Илья Леонидович Свердлин Григорий Сергеевич Интернет-издание «The Moscow Times» k Ltd. Новости. Юрий Подоляка рассказал о давлении на генерала: "Академики Генштаба" силой его вытолкали из армии". час назад. Пожаловаться. Григорий Степанович Васецкий. Первое сентября. Анатолий Степанович Вац проживает в Сургуте с 1991 года. Правозащитник Григорий Ахтырко — председателю саратовской оп Борису Шенчуку. ## $a: Предъявлено обвинение $h: [Текст] $c: Григорий Гаверов. Неоглашенный приговор/ Марк Крутер. 260.
В обороне выиграть нельзя: военная помощь США не поможет Киеву
Один из старейших российских переводчиков-синхронистов Григорий Вац родился и вырос в Канаде, 65 лет назад вместе с родителями и братом переехал в Советский Союз, получил высшее образование и за свою профессиональную карьеру имел дело с самыми разными людьми, в том числе и с теми, от кого зависят судьбы мира. Я очень горжусь, что мне выпала честь сделать этот перевод и в успешном голосовании в пользу России есть и маленькая толика моего труда. Как-то прихожу на работу в Russia Today, смотрю, что-то людей почти нет на этажах. Главный редактор Маргарита Симонян зовет меня в ньюсрум, говорит: «Сядь сюда».
Через несколько минут заходит Путин, Маргарита говорит: «Хочу познакомить вас с голосом нашего канала, вашим голосом», — и представила меня. Он пожал мне руку. А с переводом Дмитрия Медведева и вовсе забавный случай вышел сразу после его инаугурации, которую я переводил.
Через два дня, 9 Мая, прихожу на работу переводить парад, и мне демонстрируют статью в «Нью-Йорк таймс» о том, как Медведев говорит сладко и гладко. В ней автор описывал голос: «Мощный голос, командный голос, авторитетный голос, к которому должен будет прислушиваться весь мир». А это говорил я!
Заокеанским коллегам объяснили, что это совсем не Медведев говорил, это был Джордж Уоттс, синхронный переводчик. Просто мой отец Степан Денисович Вац — русский. Он родился 28 сентября 1901 года в селе Смидин на Западной Украине, 18 лет от роду подался добровольцем в 1-ю Конармию Буденного, службой в которой он очень гордился, даже имел в память о тех годах татуировку на левой руке — лошадь и две скрещенные шашки.
Был ранен в ногу в знаменитой Сивашской битве в Крыму, а по окончании Гражданской войны вернулся в родную деревню. К тому моменту был подписан Брест-Литовский мир, и селение отошло к Польше. Правда, жизнь от этого ничуть не изменилась — границ фактически не было, разруха полная, голод, тиф.
Все эти обстоятельства не помешали отцу в 1927 году жениться на девушке из соседней деревни Перевисья. Моя мама Евдокия Максимовна Панасюк была моложе отца на пять лет, оба они из бедных семей — возможно, это и сыграло решающую роль в том, что они оказались в Канаде. В то время из-за океана в Западную Украину часто наезжали предприниматели, искавшие дешевую рабочую силу, как сейчас бы сказали — гастарбайтеров.
Наниматель оплачивал переезд и гарантировал устройство на работу. Отцу предложение приглянулось, и он отправился в Канаду, а через два года к нему приехала жена. Родители поселились в Виннипеге, практически на самой границе с Америкой.
А вскоре появились на свет и мы, их дети. Сначала, 10 октября 1930 года, мой брат Карл, а через 15 месяцев, 26 января 1932 года, — я, которого нарекли Джорджем. Дома мы общались на смеси русского, украинского и польского языков.
Мама до конца жизни так и оставалась неграмотной, отец имел несколько классов образования и даже одно время служил писарем. Грамотно и красиво писал, у меня сохранились его письма — такая каллиграфия! Первое время мы с братом очень удивлялись тому, что ребята на улице говорят на каком-то непонятном для нас языке.
Но постепенно освоили английский — ведь это как учиться плавать: либо ты держишься на воде, либо тонешь. Был разгар Великой депрессии, жили мы очень бедно, работы не было, денег соответственно тоже. Не голодали только потому, что в Канаде существовала программа помощи малоимущим.
Отстоишь очередь — получишь горячую еду, какую-то старую одежду. В разгар депрессии многие бизнесмены да и простые люди кончали жизнь самоубийством. И тогда канадское правительство запустило программу под названием Home Steading: всем желающим давали бесплатно большой кусок земли, двух лошадей, двух коров, кур, уток.
Правда, участки предлагались на неосвоенном севере провинции Манитоба. Это были наделы с лесными полянками, усеянными валунами. Для того чтобы земля стала плодородной, предстояло вырубить лес, убрать булыжники.
Но отца это не остановило, и наша семья получила собственный кусок земли. У меня сохранилась фотография нашего дома — одна комната, никаких удобств. Но постепенно жизнь наладилась.
Зимой отец ловил рыбу, мама пекла хлеб, сбивала масло, которое мы отдавали в магазин, получая взамен спички, соль, сахар. Мы с братом пошли учиться. До ближайшей школы идти было километров десять.
Зимы в Канаде очень суровые, и, чтобы мы не померзли, родители купили нам настоящие индейские мокасины — мягкие, белые, со шнурками, внутри мех. В школе в одной комнате за шестью рядами парт учились 15—20 ребят. Я вспоминаю ту школу с очень большой теплотой: первая встреча со знанием — важный момент в жизни любого человека.
С пониманием того, что ты можешь писать и читать, открывается другой мир. О нападении в 1939 году немцев на Польшу мы узнали от соседей. Помню, отец очень переживал.
Вскоре и Канада вступила в войну, постепенно оборонная промышленность начала выходить из депрессии, стремительно развиваться. Отец разузнал, что в городе Гамильтон требуются люди на сталелитейные заводы, и отправился туда, а вскоре вызвал и нас. Мы впервые попали в большой индустриальный город.
В 9-м классе мы с братом оказались в школе Westdale Secondary School. Это было великолепнейшее учебное заведение, в котором ученикам предлагался выбор: продолжать образование, чтобы затем поступать в университет, или получить техническое образование. Брат выбрал второе, а я решил готовиться к поступлению в университет.
Учился я, кстати, хорошо, а еще был очень спортивный, активный — больше всего любил бейсбол, который к тому же приносил нам с дружками не очень законный заработок. Как сейчас помню, мяч стоил около 8 долларов — большие деньги по тем временам. Естественно, мы не могли его себе купить и уж тем более перчатку за 20—25 долларов.
И вот что мы придумали с приятелем Фрэнком. На стадионе в Гамильтоне играли между собой многие американские команды. Мы забирались на забор и смотрели игру.
Наша коммерческая деятельность была построена на том, чтобы вовремя собирать мячи, улетевшие за стадион. Мы даже по звуку могли определить, куда полетел мяч — в поле он идет, полетел назад или вбок. Даже сейчас ночью разбуди, я определю это по звуку.
И вот мы смотрели, куда летит мяч, и бегом за ним. Бейсбольные команды даже нанимали специальные бригады крепких ребят, которые должны были возвращать мячи. Это были наши прямые конкуренты, которые если нас догонят, то и мяч отнимут, и всыплют еще так, что обязательно с фонарем уйдешь.
Побеждали самые быстрые и смышленые — а мы с Фрэнком были именно такими, на пару работали: он маленький, невысокого роста, но бегал очень хорошо, а я высокий и бегал еще лучше. Потом все добытые мячи мы обменивали на перчатки, а биты доставали где придется. Когда мне исполнилось 17 лет, я пошел работать на сталелитейный завод.
Стоял у доменной печи и лопатой бросал специальную соль на раскаленные листы проката. Это была страшная и очень тяжелая работа, наверное, именно тогда я решил, что обязательно должен получить хорошее образование. Война закончилась.
Помню, отец, очень внимательно следивший за ходом Второй мировой, собрал семейный совет и спросил, как мы отнесемся к тому, чтобы переехать на историческую родину и заняться ее послевоенным восстановлением. Было видно, что он очень хочет вернуться. В общем, решили ехать.
Ждали мы несколько лет, и лишь в конце 1951 года нам пришел положительный ответ. Мы с братом плакали, понимали, что это не туристическая поездка и для нас в жизни начинается что-то очень серьезное. Огромный океанский пароход «Стокгольм», на котором мы отправились к берегам Европы, по пути попал в дикий шторм.
Потом, через несколько лет, я узнал, что это был один из самых страшных штормов за всю историю наблюдений в Северной Атлантике. К счастью, мы благополучно добрались до Швеции и ступили на европейскую землю. Первая встреча с советским человеком состоялась на границе Германии и Польши.
Мы увидели советского солдата, красивого молодого парня, на плече у которого висела винтовка со штыком. Отец радостно с ним заговорил: «Здравствуйте! Мы из Канады!
Вот домой едем! Отец-то думал, что они обнимутся, солдат скажет что-то типа «добро пожаловать». Но обошлось без слов, мы погрузились в поезд и через всю Польшу поехали в сторону Бреста.
В вагоне отец на радостях пил водку с советскими офицерами, ехавшими из Германии. Когда поезд подходил к Бресту, я стоял у окна в коридоре и на мосту через Буг посмотрел на часы: на них было три часа 3 апреля 1952 года. Я это запомнил на всю жизнь.
Офицеры пригласили нас в ресторан «Интурист», в отдельном зале, закрытом занавеской и предназначенном для Героев Советского Союза и иностранцев, нас накормили, а наутро на местном поезде с деревянными жесткими лавками-сиденьями мы поехали в Ковель, а затем в Киев. Отец хотел, чтобы там, в большом городе, мы продолжили учебу. Приехали, поселились в гостинице «Интурист», отец пошел в Дом правительства.
Вскоре вернулся какой-то грустный и говорит: «Сказали, можете жить везде, где хотите, только не в Киеве, не в Москве и не в Ленинграде». Решили поехать в Ворошиловград, где находился вагоностроительный завод имени Пархоменко.
Мы начали делать передачу «Приезжайте в Москву на фестиваль», вели ее под нашими настоящими именами — Карл и Джордж. Мы писали программы, делали интервью. С приближением фестиваля программа разрасталась, шла уже полчаса. Все это было очень интересно!
Нам приходило много писем от слушателей. И вот наконец — открытие фестиваля, самое начало хрущевской оттепели! Был общий подъем, страна по-другому дышала. Москва еще никогда не видела столько иностранцев. Фестиваль прошел очень хорошо, и после него радийное руководство предложило нам по окончании института прийти к ним уже на постоянную работу. Так и случилось — я стал работать в американской редакции, а брат в африканской.
Брат проработал там 51 год. Он, к великому сожалению, умер 8 января 2011 года. Это не обсуждалось. Только кагэбэшник мог поинтересоваться, откуда ты, остальные считали это дурным тоном. Конечно, нас контролировали — ведь иногда к нам попадала информация, имеющая огромную ценность. Так, например, 1 мая 1960 года был сбит американский самолет-шпион, который пилотировал Фрэнсис Гэри Пауэрс.
Тогда на Западе все, включая президента США Эйзенхауэра, думали, что пилот погиб, и утверждали на весь мир, что Вооруженные силы СССР уничтожили метеорологический самолет, который просто сбился с курса. Никто не знал, что Пауэрса уже доставили в Москву и он дает показания. Через несколько дней после этого происшествия наш коллега, который работал у нас диктором, пришел на работу и рассказал, что переводил допрос Пауэрса! Представляете, никто не знал, что летчик жив — ни ЦРУ, ни президент Эйзенхауэр, а мы знали! А как-то раз вызывает меня главный редактор и, показывая на гостя в своем кабинете, говорит: «Джордж, вот этот молодой человек будет у нас стажироваться 3—4 месяца. Ты научи его интервью брать, репортажи делать, писать, читать в микрофон, пленку монтировать.
В общем, от и до». Парень весьма и весьма неплохо говорил по-английски, был очень старательный и способный, но через какое-то время вдруг куда-то пропал. Я даже забыл про него. А потом, через несколько лет, увидел некоего Олега Калугина, самого молодого генерала контрразведки. Вот тут-то я и узнал своего ученика! Безусловно, все эфиры контролировались специальной службой прослушки, но мы же были просто переводчики, так что КГБ переживать было не о чем — мы читали написанные тексты.
Хотя некоторые нюансы все же были. Это тоже было радио, вещающее на Запад, но формально менее связанное с властью и более независимое. Когда началась война в Афганистане, на «Московское радио» пришел новый парень, сейчас уже не вспомню его фамилию. И вот он начал вдруг в прямом эфире критиковать советское военное вторжение. Самое интересное, что наши долго про это ничего не знали — ни служба прослушки, ни выпускающие редакторы! Это длилось несколько дней.
Скандал разразился, когда эфир «Московского радио» процитировала Би-би-си, сотворив сенсацию: официальный рупор СССР вдруг критикует военное вторжение! В результате парня отправили работать в Ташкент. Как-то раз Виктор приболел, я позвонил ему узнать, как самочувствие, и вдруг он пригласил меня домой. Дал адрес — улица Грановского, 2. Выхожу из метро, иду к дому и вижу что-то странное — двое мужчин у подъезда стоят в гражданской одежде, но с явной военной выправкой. Сразу видно, кагэбэшники.
Ну, мне все равно, захожу в подъезд, поднимаюсь, звоню, в этот момент дверь напротив открывается и из нее высовывается женская голова и смотрит на меня. Гляжу — а это Екатерина Фурцева! Тут и Виктор дверь открыл, давай, говорит, заходи. Его жена Элла тоже у нас работала — в индийской редакции. Но я про ее неслужебную жизнь вообще ничего не знал. Я думаю: ничего себе, куда попал!
Познакомились, и так вышло, что потом еще несколько раз с Жуковым встречались, даже в бильярд на даче у него играли. А однажды и коньяк вместе пили. Дело было так. Как-то перед Первомаем мы с женой Галей пошли к Виктору и Элле в гости. Виктору надо было в тот вечер в редакцию — он дежурил, я решил пойти с ним, прогуляться. Времени — часов семь вечера, еще светло.
Вышли из дома, идем, разговариваем по-английски. И тут нам дорогу перекрывает компания молодых ребят, гулявших на свадьбе. Начали они нас матом поливать, завязалась драка. Мы с Витей спина к спине, как могли, отбивались, но их было человек восемь. В общем, помяли нас изрядно: у меня фингал под глазом, нос разбит. Все в крови, грязные, возвращаемся к Виктору домой.
Звоним в дверь, Жуков выходит: «Что случилось?! Вызвал свою машину, и нас с Виктором повезли в госпиталь Бурденко. У приятеля моего выявили сотрясение мозга и оставили лечиться в стационаре. А меня отвезли обратно на Грановского, где и оставили ночевать. Утром 1 мая проснулся, Жуков зовет: «Гриша, иди, завтракать будем». В маленькой комнате его жена Александра Диевна накрыла на стол, и вот мы с маршалом завтракаем вдвоем.
Спрашивает: «Что будешь пить — водку, коньяк? Налил он коньяку и завелся: «Вы что, не могли вчера отбиться? Ну, ладно, говорит, устроим все, давай выпьем. Телевизор включили. А там первомайская демонстрация. На мавзолее — Хрущев, члены Политбюро.
Я понимаю, что Жуков-то как никто другой должен был стоять среди них, смотрю на него. Он ни слова не сказал, а я и не спрашивал. Выпили мы с ним почти полностью бутылку коньяка, закусили. Отпустил меня Жуков со словами: «Ну ладно, Гриш, больше чтобы такого с вами не было! Они дружили с Ниной Буденной — дочерью Семена Михайловича. За Ниной в свое время ухаживал Михаил Державин, известный сегодня актер.
Как-то раз мы собрались, и Ширвиндт с Державиным с наших слов сделали репризу, как работают переводчики. Чепуха, конечно, но получилось очень смешно. Нина и говорит: «У нас свадьба будет, приезжайте на дачу». Так мы с Галей оказались на свадьбе у Нины и Михаила Державина. Собралась в основном молодежь, шумели, танцевали. Потом вдруг затишье, и по лестнице спускается сам маршал Буденный.
Посидел с нами, сказал несколько тостов и ушел к себе. Я с ним только поздоровался, хотел сказать, что мой отец у него воевал, но так и не сказал.
После запрета на проживание в Киеве семья поселилась в Ворошиловграде. Карл поступил работать на завод имени Д. Рудя, где изготавливал напильники. Трудоустройству предшествовало получение советских документов, в результате которого волей паспортистки братья превратились в Кирилла и Григория. Параллельно учился в вечерней школе, готовился стать переводчиком[1]. Окончил переводческий факультет Московского педагогического института иностранных языков.
Участвовал в подготовке и проведении Московского фестиваля молодёжи и студентов 1957 [1]. Работал диктором иностранного вещания в Африканской редакции советского радио[1], ныне — Российская государственная радиокомпания «Голос России». На протяжении 35 лет с начала 1970-х годов в период проведения в Москве крупных турниров по хоккею с шайбой, таких, как Приз Известий, приглашался в качестве диктора-информатора для объявлений информации на английском языке во время матча вместе с ним работали поочерёдно Нина Шаборкина и Валентин Валентинов [2].
С началом в 1939 году Второй мировой войны и развитием оборонной промышленности в Канаде семейство перебралось в город Гамильтон, провинция Онтарио, где братья учились в школе Westdale Secondary School[en][1]. По окончании войны на семейном совете было принято решение эмигрировать в СССР, что и было осуществлено в марте 1952 года[1]. После запрета на проживание в Киеве семья поселилась в Ворошиловграде. Карл поступил работать на завод имени Д. Рудя, где изготавливал напильники. Трудоустройству предшествовало получение советских документов, в результате которого волей паспортистки братья превратились в Кирилла и Григория. Параллельно учился в вечерней школе, готовился стать переводчиком[1]. Окончил переводческий факультет Московского педагогического института иностранных языков. Участвовал в подготовке и проведении Московского фестиваля молодёжи и студентов 1957 [1].
Григорий Лепс о скандале с фанаткой и телефоном: «Я не джентльмен. У нас эмансипация»
Холдинг S8 Capital приобрел заводы немецкого концерна Bosch в Энгельсе (Саратовская область) и планирует провести ребрендинг, сообщили агентству «РИА Новости» в S8 Capital. Затем в течение многих лет Григорий Вац перевёл с русского на английский сотни документальных и художественных фильмов, а также несколько книг. Генерал-майор Григорий Хачатуров вышел из УИУ "Вардашен" на свободу.
Шпакович Григорий Степанович
эксклюзивный контент от Титры. Григорий Азаренок, белорусский журналист: «Мы страхуемся от Горбачёва или, например, Зеленского. Зеленский приходил к власти с лозунгами, что остановит войну, а сделал все наоборот. Холдинг S8 Capital приобрел заводы немецкого концерна Bosch в Энгельсе (Саратовская область) и планирует провести ребрендинг, сообщили агентству «РИА Новости» в S8 Capital. Новости. Юрий Подоляка рассказал о давлении на генерала: "Академики Генштаба" силой его вытолкали из армии". Григорий Степанович Вац, также Джордж Уоттс — советский переводчик-синхронист, диктор и журналист. В 2004 г. Григорий Степанович основал и возглавил производственную компанию «Электро СИ».
Воскресное Богослужение "Страдание" Виктор Степанович
В Театре на Юго-Западе в этот вторник, 19 сентября, состоялась церемония прощания с покойным актером Вячеславом Гришечкиным. Правда, на скорбном мероприятии не обошлось без скандала. Свои претензии представителям СМИ высказал директор Вячеслава Гришечкина, которого покойный артист при жизни называл своим сыном, Максим Миллер.
По окончании войны на семейном совете было принято решение эмигрировать в СССР , что и было осуществлено в марте 1952 года [1]. После запрета на проживание в Киеве семья поселилась в Ворошиловграде. В Ворошиловграде братья работали и одновременно учились в вечерней школе, изучали новый для них русский язык. Через некоторое время они поступили в Ленинградский институт иностранных языков, затем перевелись в Московский педагогический институт иностранных языков им.
Мориса Тореза ныне Московский государственный лингвистический университет , который они и окончили [4].
Слухи об ударе возмездия появились в Сети ещё в середине марта, пишет "Царьград", ссылаясь на полковника в отставке Виктора Баранца, который предположил, что эта информация может быть правдивой. Нет сведений и о целях, которые поражены русскими ракетами", — пишет источник. Несколько позже издание Pronews выпустило материал про российскую ракету "Кинжал", которая разнесла подземный украино-натовский центр, расположенный на глубине 130 метров.
Пришли мы с братом на радио, познакомились с начальством, нас послушали, говорят: голоса нормальные, подходите. Шел 1956 год, на следующий год Москве предстояло принять Всемирный фестиваль молодежи и студентов, так что англоговорящие корреспонденты пришлись ко двору. Мы начали делать передачу «Приезжайте в Москву на фестиваль», вели ее под нашими настоящими именами — Карл и Джордж. Мы писали программы, делали интервью. С приближением фестиваля программа разрасталась, шла уже полчаса.
Все это было очень интересно! Нам приходило много писем от слушателей. И вот наконец — открытие фестиваля, самое начало хрущевской оттепели! Был общий подъем, страна по-другому дышала. Москва еще никогда не видела столько иностранцев. Фестиваль прошел очень хорошо, и после него радийное руководство предложило нам по окончании института прийти к ним уже на постоянную работу. Так и случилось — я стал работать в американской редакции, а брат в африканской. Брат проработал там 51 год. Он, к великому сожалению, умер 8 января 2011 года.
Это не обсуждалось. Только кагэбэшник мог поинтересоваться, откуда ты, остальные считали это дурным тоном. Конечно, нас контролировали — ведь иногда к нам попадала информация, имеющая огромную ценность. Так, например, 1 мая 1960 года был сбит американский самолет-шпион, который пилотировал Фрэнсис Гэри Пауэрс. Тогда на Западе все, включая президента США Эйзенхауэра, думали, что пилот погиб, и утверждали на весь мир, что Вооруженные силы СССР уничтожили метеорологический самолет, который просто сбился с курса. Никто не знал, что Пауэрса уже доставили в Москву и он дает показания. Через несколько дней после этого происшествия наш коллега, который работал у нас диктором, пришел на работу и рассказал, что переводил допрос Пауэрса! Представляете, никто не знал, что летчик жив — ни ЦРУ, ни президент Эйзенхауэр, а мы знали! А как-то раз вызывает меня главный редактор и, показывая на гостя в своем кабинете, говорит: «Джордж, вот этот молодой человек будет у нас стажироваться 3—4 месяца.
Ты научи его интервью брать, репортажи делать, писать, читать в микрофон, пленку монтировать. В общем, от и до». Парень весьма и весьма неплохо говорил по-английски, был очень старательный и способный, но через какое-то время вдруг куда-то пропал. Я даже забыл про него. А потом, через несколько лет, увидел некоего Олега Калугина, самого молодого генерала контрразведки. Вот тут-то я и узнал своего ученика! Безусловно, все эфиры контролировались специальной службой прослушки, но мы же были просто переводчики, так что КГБ переживать было не о чем — мы читали написанные тексты. Хотя некоторые нюансы все же были. Это тоже было радио, вещающее на Запад, но формально менее связанное с властью и более независимое.
Когда началась война в Афганистане, на «Московское радио» пришел новый парень, сейчас уже не вспомню его фамилию. И вот он начал вдруг в прямом эфире критиковать советское военное вторжение. Самое интересное, что наши долго про это ничего не знали — ни служба прослушки, ни выпускающие редакторы! Это длилось несколько дней. Скандал разразился, когда эфир «Московского радио» процитировала Би-би-си, сотворив сенсацию: официальный рупор СССР вдруг критикует военное вторжение! В результате парня отправили работать в Ташкент. Как-то раз Виктор приболел, я позвонил ему узнать, как самочувствие, и вдруг он пригласил меня домой. Дал адрес — улица Грановского, 2. Выхожу из метро, иду к дому и вижу что-то странное — двое мужчин у подъезда стоят в гражданской одежде, но с явной военной выправкой.
Сразу видно, кагэбэшники. Ну, мне все равно, захожу в подъезд, поднимаюсь, звоню, в этот момент дверь напротив открывается и из нее высовывается женская голова и смотрит на меня. Гляжу — а это Екатерина Фурцева! Тут и Виктор дверь открыл, давай, говорит, заходи. Его жена Элла тоже у нас работала — в индийской редакции. Но я про ее неслужебную жизнь вообще ничего не знал. Я думаю: ничего себе, куда попал! Познакомились, и так вышло, что потом еще несколько раз с Жуковым встречались, даже в бильярд на даче у него играли. А однажды и коньяк вместе пили.
Дело было так. Как-то перед Первомаем мы с женой Галей пошли к Виктору и Элле в гости. Виктору надо было в тот вечер в редакцию — он дежурил, я решил пойти с ним, прогуляться. Времени — часов семь вечера, еще светло. Вышли из дома, идем, разговариваем по-английски. И тут нам дорогу перекрывает компания молодых ребят, гулявших на свадьбе. Начали они нас матом поливать, завязалась драка. Мы с Витей спина к спине, как могли, отбивались, но их было человек восемь. В общем, помяли нас изрядно: у меня фингал под глазом, нос разбит.
Все в крови, грязные, возвращаемся к Виктору домой. Звоним в дверь, Жуков выходит: «Что случилось?! Вызвал свою машину, и нас с Виктором повезли в госпиталь Бурденко. У приятеля моего выявили сотрясение мозга и оставили лечиться в стационаре. А меня отвезли обратно на Грановского, где и оставили ночевать. Утром 1 мая проснулся, Жуков зовет: «Гриша, иди, завтракать будем». В маленькой комнате его жена Александра Диевна накрыла на стол, и вот мы с маршалом завтракаем вдвоем. Спрашивает: «Что будешь пить — водку, коньяк? Налил он коньяку и завелся: «Вы что, не могли вчера отбиться?
Ну, ладно, говорит, устроим все, давай выпьем. Телевизор включили. А там первомайская демонстрация. На мавзолее — Хрущев, члены Политбюро. Я понимаю, что Жуков-то как никто другой должен был стоять среди них, смотрю на него. Он ни слова не сказал, а я и не спрашивал. Выпили мы с ним почти полностью бутылку коньяка, закусили. Отпустил меня Жуков со словами: «Ну ладно, Гриш, больше чтобы такого с вами не было! Они дружили с Ниной Буденной — дочерью Семена Михайловича.
За Ниной в свое время ухаживал Михаил Державин, известный сегодня актер. Как-то раз мы собрались, и Ширвиндт с Державиным с наших слов сделали репризу, как работают переводчики. Чепуха, конечно, но получилось очень смешно. Нина и говорит: «У нас свадьба будет, приезжайте на дачу». Так мы с Галей оказались на свадьбе у Нины и Михаила Державина. Собралась в основном молодежь, шумели, танцевали. Потом вдруг затишье, и по лестнице спускается сам маршал Буденный. Посидел с нами, сказал несколько тостов и ушел к себе. Я с ним только поздоровался, хотел сказать, что мой отец у него воевал, но так и не сказал.
До сих пор жалею об этом. Но эти переводы тогда были, как бы сказали сейчас, приработком. То есть я синхронно переводил для иностранцев выступления генсека перед началом очередного съезда КПСС, мой голос не выходил из Кремля. Вообще-то у Хрущева, Брежнева и даже Горбачева был личный переводчик, очень хороший профессионал Виктор Суходрев. Но личный перевод и синхронный — это совершенно разные вещи. Личный переводчик путешествует с лидером по всему миру и посещает все мероприятия. Он переводит только для первого лица. А синхронисты, как правило, работают на аудиторию. Мы сидим в таких специальных кабинках и переводим сплошным текстом, не останавливаясь, без пауз.
Я переводил и перевожу первых лиц государства для американской аудитории, но личным переводчиком не был никогда.