16 октября 1938г., г. Москва) - русская и советская актриса театра и кино. Жена Александра Эдуардовича, Мария Павловна Никитина, исключительно хорошенькая и способная женщина, из которой он сделал недурную опереточную актрису, обожала Марью Михайловну и считала ее святой. И продолжает: «Я выполняю предсмертную волю моей подруги Инны Лощилиной – жены Всеволода Александровича Блюменталь-Тамарина, сына Марии Михайловны». "Любимица Москвы" (Мария Блюменталь-Тамарина). Поиск. Смотреть позже.
История одного предательства
Назад в СССР написал 31 августа 2016 в 06:33: "Блюменталь-Тамарина Мария Михайловна" Зарегистрируйтесь или авторизуйтесь для того, чтобы увидеть его. Операция «Ринг» главным героем стал предатель Блюменталь-Тамарин. Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина (16 июля 1859,Санкт-Петербург — 16 октября 1938,Москва) — русская актриса театра и кино,Народная артистка СССР (1936),Одна из первых 13 человек,удостоенных этого звания. В 1878 г. вышла замуж за известного русского режиссера и актера А. Э. Блюменталь-Тамарина (1859-1911).
"Любимица Москвы" (Мария Блюменталь-Тамарина)
16 октября 1938г., г. Москва) - русская и советская актриса театра и кино. Мария Блюменталь-Тамарина награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени в г.1937 г. Одна из лучших актрис русского драматического театра Мария Блюменталь-Тамарина выступала на сценах многих городов России. И продолжает: «Я выполняю предсмертную волю моей подруги Инны Лощилиной – жены Всеволода Александровича Блюменталь-Тамарина, сына Марии Михайловны».
БЛЮМЕНТАЛЬ-ТАМАРИНА Мария Михайловна
На совещание, кроме писателей, приглашены члены Главной редакции «Истории заводов» и представители заводских литкружков. Сейфуллина всматривается в лица литкружковцев. Ей мало интересны заводы и фабрики, ей интересны люди. Что у них в головах, у этих мальчишек и девчонок? Они искренне верят, что литература должна быть пропитана не любовью, а ненавистью? Ненавистью к классовому врагу? Или это только игра — по поводу «классовых интересов»? Когда председательствующий интересуется её мнением о вялости, неактивности писателей, об их игнорировании такой важной темы, как «история заводов», Сейфуллина надевает на себя ещё непривычную маску. Она говорит, что нужно произвести прикрепление писателей к определённым заводам на длительный срок: работать нужно бригадным методом. Все аплодируют тому, как ловко встроены в литературный процесс актуалии дня: бригадный метод! А Сейфуллина сгорает от стыда, краснеет, пытаясь скрывать эту неподвластную ей реакцию кожи, организма, совести, в конце концов!
Боже, где её искренность?! Ведь искренность — это главное, на чём держится всё, что она написала. Дорога из Башкирии на Сару. Искренность — это самое важное, на чём стоит их с Валерьяном литературная группа «Перевал». Искренность — это основа творческой позиции всех «попутчиков» так называют теперь писателей, чья классовая принадлежность вызывает вопросы, но чьё творчество не особо противоречит целям пролетариата и его партии, ведущей преобразование современности. В это время Сейфуллина начинает писать пьесу «Попутчики». Всю свою искренность, неизрасходованную на производственных писательских совещаниях, она стремится вложить в реплики героев. Главное действующее лицо — писатель Шевелев. Он из тех, кому седина в бороду, бес в ребро. Встретил комсомолку Машу из литкружка и ринулся к ней — от жены, от старости, от штампов в литературной работе.
Но Маша вовремя раскусила этого «попутчика». Сейфуллина вводит в действие персонажей, знакомых ей по многочисленным встречам с литкружковцами. Она выбирает самых ярких, наглых, уверенных, что литература должна куда-то звать, стимулировать работу заводов и фабрик, бить, беспощадно бить по врагам… Работа идёт трудно. И Лидия Николаевна пьёт. Все больше и больше скатывается к обезболивающим «двести граммам»… Пьесу нужно сдавать в театр её взялись поставить в Московском драматическом….
Его задание состояло в том, чтобы ликвидировать в Берлине известного актера, народного артиста СССР Всеволода Блюменталя-Тамарина, который по немецкому радио призывал советских солдат дезертировать из армии. В 1921 году актриса Чехова уехала из России в Германию, где снималась в кино и сделала блестящую карьеру. Особо высоко ее ценил Герман Геринг. После тщательного изучения окружения фюрера, проработки различных вариантов выхода на «самого», при подборе кандидатуры на эту ответственную операцию остановили свой выбор на Миклашевском. Он не был кадровым разведчиком, но по всем параметрам подходил на эту роль: мастер спорта по боксу, один из сильнейших мастеров кожаной перчатки столицы, владеет немецким языком, исполнительный, дисциплинированный.
Сын известной московской артистки Августы Миклашевской, той самой, которой посвятил многие стихи Сергей Есенин в цикле «Москва кабацкая». По Москве даже ходили слухи о том, что Игорь — внебрачный сын знаменитого поэта. С детских лет он был знаком с артистической богемой, а летом часто жил под Истрой на даче своего дяди, народного артиста, который был женат на сестре его матери. Именно с этой дачи, когда фашисты подходили к столице, Блюменталь-Тамарин и перешел к немцам. Гитлеровские войска мертвой хваткой сжали горло Ленинграда. Голод и холод. Единственная надежда — Дорога жизни по льду замерзшей Ладоги. Зенитная батарея Миклашевского отражала яростные натиски пикирующих бомбардировщиков, и при каждом выстреле зенитки лед ходил под ногами ходуном, грозя каждую минуту провалиться… В ту страшную зиму и полетел спецрейсом в осажденный Ленинград генерал Ильин, прихватив с собой немного продуктов. Как мне потом рассказывал Виктор Николаевич Ильин, он впервые в своей жизни увидел массу истощенных людей. Увидел страшную картину голода и невероятного мужества, запомнил, как Игорь Миклашевский, срочно вызванный с фронта в штаб ПВО, все накладывал и накладывал чайной ложкой сахар в свой стакан и никак не мог остановиться.
А сержант Миклашевский, в свою очередь, был озадачен и удивлен тем, что сам командующий войсками ПВО Ленинградского военного округа выражал свое почтение человеку в военной форме без знаков различия. Через три дня спецрейсом Игорь Миклашевский прилетел в Москву. Летели ночью, попали под обстрел немецких зениток, и сержант впервые сам почувствовал себя в роли воздушной мишени. Но все обошлось благополучно, если не считать нескольких пробоин в фюзеляже. В Москве началась тщательная и скрупулезная подготовка, отработка легенды, изнуряющие тренировки. Но о конкретном задании — ни слова, он знал только о том, что ему предстоит длительное время находиться в глубоком тылу врага, проявить себя и завоевать доверие, а главное — выступать на ринге на любых соревнованиях, чтобы его фамилия появилась в прессе, хоть в самой провинциальной, тогда боксера найдут наши люди, и он получит соответствующее указание о своей дальнейшей деятельности. Так лучше для самого Миклашевского. Ему предстоит пройти многочисленные проверки и выдержать нелегкие испытания — гитлеровская контрразведка была одной из сильнейших в то время. В период подготовки Миклашевского, генерал Ильин неоднократно приглашал его к себе домой на чашку чая, где познакомил со свой женой и матерью.
В 1917-1918 годах служил в Харьковском театре, получал огромное жалование и выражал полную лояльность власти большевиков, предоставившей ему для отдыха хутор в окрестностях города. Однако, как только в 1919-м Харьков заняли деникинцы, Блюменталь-Тамарин заявил о готовности бороться с Советами и начал активную общественную работу в этом направлении. В частности, он занялся организацией грандиозного концерта, театральных вечеров и уличных представлений в честь армии Деникина. Естественно, такой яркий перфоманс не остался незамеченным, и как только в Харьков вернулась Красная армия, актёр был арестован. Кроме того, ходили слухи о том, что Блюменталь-Тамарин выдал белогвардейской контрразведке членов подпольного обкома партии. Все это грозило Всеволоду расстрелом. От смерти его спасла мать, лично обратившаяся к слывшему покровителем искусств наркому просвещения Анатолию Луначарскому. Влияние последнего было настолько сильным, что Блюменталь-Тамарину не только простилось участие в Белом движении, но и было позволено продолжать актёрствовать. Великая Отечественная застала Всеволода Александровича в Черновцах, где он гастролировал с программой, подготовленной к своему 60-летнему юбилею. Прервав выступления, он вернулся домой и поселился на даче, куда перевёз личный архив и семейные ценности. Эвакуироваться отказался, а на все увещевания отвечал, что его не тронут, подразумевая свои немецкие корни по отцовской линии. Когда пришли оккупанты, Блюменталь-Тамарин явился к ним и, рассказав о своём происхождении, сообщил, что желает служить великой Германии. Деятельность его на этом поприще была весьма разнообразна. В первую очередь, это были выступления на радио, которые начались в феврале 1942 года и вскоре стали регулярными.
Когда она переходила в Малый театр, опасения и сомнения снова настигли Марию Михайловну. Она боялась, что ее встретит неприветливый коллектив, что она лишит кого-нибудь роли, помешает. В одном из писем к своей подруге Надежде Смирновой она писала: «Расскажи мне, Надя, какие эти актрисы, мои будущие "соперницы", сердитые или добрые, очень завистливые до ролей или не очень? Ведь вот я люблю играть, я жадная на роли. Если отдают роль другой актрисе, я огорчаюсь, беспокоюсь, иногда ночь не сплю из-за этого, но на нее не сержусь, понимаю, что ей тоже охота играть, вхожу в ее положение. Такие ли они? Или они свое недовольство будут переносить на меня и будут дуться, косо смотреть? Вот этого я не переносу, это для меня нож острый» Она никогда не преуменьшала значение маленькой, эпизодической роли и играла их с той же любовью и увлечением: в пьесе Оскара Уальда «Веер леди Уинтемер» ей досталась роль буквально в два слова, но она с максимальным внимание к ней отнеслась. На заказ сшила платье, заказала парик и обратила на себя пристальное внимание публики, попав во всевозможные отзывы и рецензии. На ее счету более двадцати киноролей. Дни перед кончиной Мария Михайловна перенесла на ногах: играла в Малом Театре и снималась в кино, но приходила домой уставшая и болезненная.
В книге Николая Лузана «Сталин. Операция «Ринг» главным героем стал предатель Блюменталь-Тамарин
Встреча молодой учительницы с артистом императорского Александринского театра Александром Эдуардовичем Блюменталь-Тамариным изменила в её жизни всё. 16 июня 1881 года в семье Блюменталей-Тамариных, известного режиссёра и актёра Александра Эдуардовича и актрисы Марии Михайловны, урождённой Климовой, родился сын Всеволод. Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина прошла тяжелую школу жизни и всё-таки не стала озлобленной, а осталась доброй, веселой и отзывчивой: главной опорой на нелегком жизненном пути стал театр, в любви к которому она не изменила до конца своей жизни.
Иуда у микрофона. Как заслуженный артист РСФСР Гитлеру служил
С 1889 года работала в Театре мелодрамы Михаила Лентовского ru. С 1890 по 1901 год его труппа совершила многочисленные гастроли, в частности, в Тифлисе , Владикавказе , Ростове-сюр-ле-Дону , Харькове. В 1911 году начинает свою кинематографическую карьеру с Живой Cadaver от Бориса Чайковского RU , она будет появляться во всех более чем в двадцати фильмах.
Гусева - Мотылькова; 1937 - «На берегу Невы» К. Тренева - Князева; «Ревизор» Н. Гоголя - Пошлепкина. Характерной особенностью сценической деятельности актрисы были возрастные роли. Активно стала сниматься уже в 1920-е годы.
Зорича «Дело Пелагеи Деминой». Семья ее героини в 1928 году после долгих скитаний за границей приезжает в Советский Союз, в еврейскую автономную область Биробиджан вместе с другими переселенцами. Мария Блюменталь-Тамарина в фильме "Искатели счастья" В 1937-м вновь снялась у Владимира Корш-Саблина, сыграв бабку Марфу в приключенческом фильме о пограничниках «Дочь Родины» о задержании колхозниками Советской Белоруссии фашистских диверсантов. Мария Блюменталь-Тамарина в фильме "Дочь Родины" Последней работой в кино стала роль бабушки в комедии 1938 года «Новая Москва» о путешествии в столицу юного конструктора Алеши, сделавшего «живой» макет будущего города. Похоронена на Новодевичьем кладбище. В 1908-1911 годах возглавлял театр «Буфф» в Москве.
В 1918-1920 годах - актриса Показательного государственного театра. В 1933-1938 годах - актриса Малого театра в Москве. Гоголя - Фекла; 1891 - «Без вины виноватые» А. Островского - Галчиха; 1894 - «Гроза» А. Островского - Феклуша; 1894 - «Таланты и поклонники» А. Островского - Домна Пантелевна; 1896 - «Волки и овцы» А. Островского - Анфуса; 1896 - «Власть тьмы» Л. Толстого - Матрена; 1896 - «Дядя Ваня» А. Чехова - няня Марина; 1896 - «Гроза» А. Островского - Кабаниха; 1901 - «Дети Ванюшина» С. Найденова - Арина Ивановна; 1909 - «Дни нашей жизни» Л.
Петровского в Москве. С 1889 года работала в Театре мелодрамы Михаила Лентовского ru. С 1890 по 1901 год его труппа совершила многочисленные гастроли, в частности, в Тифлисе , Владикавказе , Ростове-сюр-ле-Дону , Харькове.
Блюменталь-Тамарина Мария Михайловна
Они все у нее были «настоящие», строго соответствовавшие эпохе, в которую происходило действие пьесы. В свое. Она владела такими замечательными шалями, наколками и чепцами для пьес Островского, какие и в Малом театре не всегда найдешь. В эпоху увлечения формализмом, условным театром гротеском, когда режиссеры и художники требовали точного выполнения костюмов по эскизам, часто вычурным, утрированным и непонятным, Марья Михайловна с большим трудом расставалась со своими «настоящими» костюмами Но она привыкла подавать пример дисциплины, уважения к режиссеру и художнику и подчинялась их требованиям. Кроме того, очень гибкая, она под напором буйствующих новаторов готова была признать, что ее взгляды немного устарели и может быть, молодежь права в поисках новых форм. Но все-таки она чувствовала себя как-то не по себе в этих новых формах и была несказанно счастлива, когда в театре наступило главенство социалистического реализма. Она поклонялась Художественному театру, Константину Сергеевичу Станиславскому и все жалела, что у нее нехватает времени вплотную заняться его «системой». Когда в 1933 году был расформирован бывший театр Корша и артисты, составлявшие его труппу, приглашены в разные театры, окружавшие Марью Михайловну считали что она должна попасть в МХАТ, так как в этом театре нет равной ей актрисы на ее амплуа. Сама Марья Михайловна, будучи исключительно скромным человеком, всегда сомневалась в себе, несмотря на популярность и на ту оценку, которую ей дали партия и правительство, наградив высоким почетным званием и орденами.
Все же и она думала, что в Художественном театре она найдет большее применение своему таланту, чем в Малом, где есть такие сильные артистки на ее роли, как Рыжова, Массалитинова, Турчанинова. Я видела, как она «боялась» вступить в труппу Малого театра, робела, как девочка, смущалась, что кому-нибудь помешает, лишит кого-то роли, вызовет неудовольствие. Ведь вот я люблю играть, я жадная на роли. Если отдают роль другой актрисе, я огорчаюсь, беспокоюсь, иногда ночь не сплю из-за этого, но на нее не сержусь, понимаю, что ей тоже охота играть, вхожу в ее положение. Такие ли они? Или они свое недовольство будут переносить на меня и будут дуться, косо смотреть? Вот этого я не переношу, это для меня нож; острый». Сама Марья Михайловна всегда признавала талант и мастерство таких прекрасных актрис, как Бурдина, с которой она делила роли у Корша, или Е.
Шебуева, с которой встретилась в Московском драматическом театре где служила с 1915 по 1922 год. У нее установились с ними самые теплые, дружественные отношения. Перед О. Садовской она преклонялась и никогда не позволяла даже другим сравнивать их таланты. Она всегда ставила Ольгу Осиповну выше себя и искренно и горячо восхищалась ею. А между тем в сравнении ее с Ольгой Осиповной нет большого преувеличения. Правда, Ольга Осиповна была незаменима в русских пьесах, но зато она никогда не играла иностранного репертуара, а Марья Михайловна замечательно играла и немок, англичанок, евреек. Прекрасно владея русской речью, она в то же время мастерски передавала акцент и ритм каждого иностранного языка.
Диапазон ее был огромен: Матрена во «Власти тьмы» Л. Толстого, изящная английская леди в пьесе «Мисс Гоббс» Дж. Джерома, старая дева немка — тетя Франциска в «Родине» Зудермана, сваха в «Женитьбе» Гоголя, еврейка из черты оседлости, — и каждый образ передавался ею с тончайшими характерными чертами. Я старалась рассеять опасения Марьи Михайловны, что в Малом театре ее встретит недружелюбный прием, и говорила, что мой собственный опыт и наблюдения убедили меня в том, что в Малом театре нового пришельца встречают, как пассажира, вошедшего в Курске в купе вагона, идущего из Сочи в Ленинград. Все уже удобно устроились, познакомились, подружились, и вдруг кто-то нарушает покой. На него косятся, ему неохотно указывают место, отодвигают свои вещи, отмалчиваются,, но потом понемногу начинают разговаривать, угощать бутербродами и конфетами и к концу пути уже жалеют расставаться, просят записать адреса и телефоны и зовут к себе в гости. Она очень смеялась над этим сравнением и потом признала мою правоту. Когда я перешла из провинции в театр Корша, Марья Михайловна была уже любимицей московской публики.
В провинции я тоже слыхала о ней много хорошего, но служить с ней мне не приходилось. Она внимательно и ласково отнеслась ко мне,, была очень приветлива на репетициях, столь волновавших меня, говорила, что московская публика восприимчива, отзывчива, особенно молодежь, и что мне бояться нечего. Я сразу почувствовала к ней большую симпатию,, очевидно взаимную, потому что мы с ней быстро сошлись и подружились. Она посвятила меня во все подробности своей интимной жизни. Больше всего меня поразила ее беззаветная, самоотверженная любовь к мужу — талантливому актеру и режиссеру, в то время директору театра Московской оперетты. Он был ее первой и единственной любовью, несмотря на горе, которое он причинил ей, уйдя к другой женщине и бросив ее с двумя маленькими детьми без всяких средств к жизни. Марье Михайловне пришлось жить одной в дешевеньких номерах, обмывать и обшивать детей, за которых вечно болела душа из-за невозможности воспитать их, как хотелось,. До конца жизни сохранила Марья Михайловна беззаветную любовь к детям, заботясь о них и переживая с ними все их радости и печали.
Отец никак не поддерживал их — ни материально, ни нравственно. Но Марья Михайловна продолжала так же преданно и верно любить его и помогать ему во всех затруднениях и горестях его новой жизни. Она говорила мне: «Раз он полюбил другую, значит я не сумела дать ему всего, чего требовала его сложная, талантливая натура». Он часто приезжал к ней жаловаться на свою новую жену, Марья Михайловна разбирала их ссоры, выслушивала и того и другого, вместе с ними плакала и в конце концов мирила. Жена Александра Эдуардовича, Мария Павловна Никитина, исключительно хорошенькая и способная женщина, из которой он сделал недурную опереточную актрису, обожала Марью Михайловну и считала ее святой. Я помню, как волновалась Марья Михайловна, когда Александр Эдуардович извещал ее о своем приходе. Она вела себя, как влюбленная девушка, спешила приготовить для него любимые им блюда, вина и фрукты, по-праздничному накрывала стол и ежеминутно смотрела на часы, ожидая его прихода. До слез трогательно было глядеть на нее.
А он приезжал утомленный, расстроенный, жаловался и требовал сочувствия. Он умер внезапно, и на мою долю выпала печальная обязанность сообщить ей об этом. Весть пришла рано утром. По моему лицу Марья Михайловна поняла, что случилось что-то страшное, и воскликнула: «С Блюменталем что-нибудь? Ради бога, говорите правду! Она не заплакала, не растерялась, только смертельно побледнела и после нескольких минут молчания засуетилась, начала спешно одеваться, приговаривая: «Боже мой, боже мой, что же это? Как же? Кто пришел сказать?
Как это случилось? Не страдал ли он? Она быстро собралась и уехала помогать устраивать достойные похороны своему бесконечно любимому мужу, к которому относилась, как к ребенку. Она была уверена, что все, кроме нее, растеряются от неожиданности, что-то забудут, сделают не так, а она будет на своем посту и отдаст последний долг своей верной, преданной любви, она украсит его гроб цветами, она бросит своей любящей рукой первую горсть земли на крышку гроба в раскрытую страшную могилу. Я поражалась ее мужеству, твердости и деловитости в эти трудные дни. Она дни и «очи проводила около гроба, утешала растерявшуюся Марию Павловну, которая плакала у нее на груди. Когда Марья Михайловна прибегала не надолго домой, чтобы немного отдохнуть, и делилась со мной и Николаем Ефимовичем своим горем, мы глубоко сочувствовали ей, но она, стойкая и крепкая, не нуждалась в нашей поддержке. Но когда Александра Эдуардовича похоронили, начались мучительные дни и ночи.
Она обливала слезами его письма и портреты, не расставалась с ними, ездила каждый день на могилу и убирала ее цветами. Теперь ей нужна была наша дружеская поддержка. Неглавным помощником в горе была ее беззаветная любовь к театру. Этой любви она тоже не изменила до конца своей жизни. Тяжелую школу жизни прошла эта женщина и все-таки не стала озлобленной и сумрачной, а осталась жизнерадостной, доброй, веселой.
До этого он окончил в Москве театральное училище и поступил в Тенишевское училище, где пробыл всего один семестр. После того как его и еще нескольких студентов отчислили за хулиганство они выбросили в окно чертежной полицейского шпика, подосланного в их группу , Всеволод уехал в Вильно и поступил в Театр оперетты, где режиссером был его отец. Потом стал переезжать из города в город, из одного театра в другой. После революции играл в харьковском Большом театре. Когда в 1919-м в город пришла Добровольческая армия Деникина, актеры харьковских театров под руководством Блюменталь-Тамарина устроили праздничные концерты на разных сценах города, а сам Всеволод Александрович как пишет в своих воспоминаниях В.
Шверубович, находившийся в это время в Харькове на гастролях с Московским художественным театром …верхом на белом цирковом коне, с огромным трехцветным флагом на пике, с большой церковной кружкой у седла разъезжал по городу, собирая пожертвования на поддержку «освободителей родины». Был, конечно, арестован ворвавшимися красными и освобожден по ходатайству Луначарского. В 1926 году в Москве шумно отмечалось 25-летие его сценической деятельности. В юбилейном спектакле играл Кина; в честь его юбилея пели Нежданова, Обухова, Собинов, танцевала Гельцер, играл на рояле Генрих Нейгауз. Несмотря на все чествования и успех, он тогда же уходит из театра Корша и создает собственную труппу — Московский передвижной театр. Гастролировал по городам и весям, играл только главные роли и чувствовал себя звездой. В 1940-м снялся в фильме «На дальней заставе», где сыграл какого-то вредителя-диверсанта. Фильм был запрещен, как писали в то время, за низкий художественный уровень. Война застала Блюменталь-Тамарина на гастролях в Черновцах. Он прерывает гастроли, возвращается в Москву и вместе с женой перебирается на дачу в Новый Иерусалим, рядом с Истрой Волоколамское шоссе.
Там его соседями были и другие актеры, например, та же Анастасия Дубровская с мужем-актером, вахтанговец Освальд Глазунов и певец Иван Жадан у меня, кстати, до сих пор есть старая пластинка, где он поет романсы и арии из опер. Когда в Истру вошли немцы, Блюменталь-Тамарин уговаривал всех остаться, говоря, что «немцы нас не тронут — я же немец» его дед был немцем, и отец тоже числился по документам немцем. Вошедшие немцы их действительно не тронули. А Всеволод Александрович стал работать на немецком радио, по которому призывал оставшихся не защищать сталинский режим. Иногда имитировал сталинский голос говорят, очень похоже и зачитывал выдуманные указы. Передачи шли регулярно, два раза в неделю. В марте 1942-го за эти радиопередачи военная коллегия СССР приговорила Блюменталь-Тамарина к смертной казни — условно. Вместе с женой и Дубровской они переехали в Киев, где Всеволод Александрович возглавил Театр русской драмы. При приближении советской армии перебрались в Кенигсберг, а потом в Берлин, где тоже организовывали маленькие русские театры. Его жена, Инна Александровна Лощилина, была моложе своего мужа на двадцать лет.
Из балерин она в военные годы переквалифицировалась в драматическую актрису. Когда-то она окончила балетное училище, была очень красива и в театрах ценилась не только за балетное искусство, но и за свою внешность. Она, например, в свое время рекламировала знаменитые духи «Жасмин»: «Мой ум опьянен дыханием «Жасмина»»; остались снимки с показов мод, где Лощилина блистала в прекрасных нарядах. Со временем стала ездить со своим мужем на гастроли, охраняя его от посягательств многочисленных поклонниц. Брат ее — Лев Лощилин — был балетмейстером в Большом театре, и был женат на знаменитой Августе Миклашевской, бывшей любовнице Есенина, которой тот посвятил свое стихотворение «Что ж так имя твое звенит, словно августовская прохлада». Она играла в Камерном театре у Таирова и потом — в Театре имени Пушкина. Аркадий Ваксберг написал про Миклашевскую увлекательную книжку «Любовь и коварство. Ни Лощилина, ни Дубровская не знали ни этой точной даты, ни имени убийцы, когда нашелся труп Блюменталь-Тамарина, висевший на дереве в берлинском пригороде. Официальная версия была самоубийство. До этой трагедии Игорь Миклашевский объявился у Блюменталей в Берлине под видом беженца, они родственника приютили, но потом он неожиданно пропал.
Он, как потом выяснилось, был разведчиком, засланным в Берлин, чтобы выполнить задание — приказ 1942 года. Игорь Миклашевский потом долго жил в Москве и умер только в 1990-м. Ни он, ни вдова Инна Александровна, ни Анастасия Дубровская не могли знать, что в 1993-м Блюменталь-Тамарин будет реабилитирован в России. Оставшись вдовой и будучи не очень приспособленной к жизни, Инна Александровна вместе со своей подругой Дубровской, у которой к тому времени тоже умер муж, переехала из Германии в Америку. В Нью-Йорке в 1949—1952 годах был русский театр драмы.
Он, как потом выяснилось, был разведчиком, засланным в Берлин, чтобы выполнить задание — приказ 1942 года. Игорь Миклашевский потом долго жил в Москве и умер только в 1990-м. Ни он, ни вдова Инна Александровна, ни Анастасия Дубровская не могли знать, что в 1993-м Блюменталь-Тамарин будет реабилитирован в России. Оставшись вдовой и будучи не очень приспособленной к жизни, Инна Александровна вместе со своей подругой Дубровской, у которой к тому времени тоже умер муж, переехала из Германии в Америку. В Нью-Йорке в 1949—1952 годах был русский театр драмы. Они обе там играли. Уйдя на пенсию, переселились в маленький городок между Нью-Йорком и Бостоном, где в 1974-м Инна Александровна умерла после изнурительной болезни, оставив душеприказчицей Анастасию Борисовну. Архив Блюменталь-Тамарина долго лежал в чемодане в местной церкви. Когда из России начали доходить перестроечные вести, стали возможны гастроли, Дубровская оказалась на нашей «Федре». Только я не понимаю, почему Анастасия Борисовна, отдавая мне кулон, говорила про волю своей подруги. Та никак не могла меня видеть в Театре поэзии, ибо, когда я впервые стала выступать в Америке, ее уже давно не было на свете. Видимо, здесь кроется какая-то другая история, но спросить мне уже некого. Вероятно, историкам театра будут интересны некоторые письма, адресованные Всеволоду Александровичу Блюменталь-Тамарину и его фотографии. Вот, например, письмо В. Качалова от 24 апреля 1937 года. Дорогой Всеволод Александрович! Обращаюсь к тебе с большой просьбой. Окажи содействие, помощь. Сделай невозможное, чтобы подательница сего, моя хорошая знакомая — Марина Ивановна Милиотти, актриса, обладающая способностями и громадной любовью к искусству, — могла бы вновь вернуться на сцену, от которой она, силой всяких обстоятельств, была оторвана в течение нескольких лет. Может быть, она может оказаться полезной в твоем театре? Может быть, ты поможешь ей устроиться в другом деле? Очень рад был услышать об огромном успехе твоих выступлений в Москве и очень жалею, что не удается самому тебя повидать. Обнимаю пока с сердечной любовью — твой Качалов. И еще одно письмо от В. Качалова, от 28 июля, но без года отправления: Дорогой, милый Всеволод! Прежде всего от всей души приветствую тебя — с выздоровлением и радуюсь ему сердечно вместе со всеми твоими друзьями, со всеми любящими и чтущими тебя. Радуюсь и нисколько не обижаюсь на веселый юмор твоего «зубоскальства» по поводу моей неудачной рекомендации. Конечно, меня-таки задел за живое твой ядовитый экивок по адресу моей якобы «доброты за счет старых товарищей, не могущих отказать» и т. Хочу оправдаться перед тобой. Конечно, ты прав в том, что вообще следует осторожнее и осмотрительнее давать рекомендательные письма, и я по мере сил стараюсь держаться этого правила. А тут, очевидно, я оплошал. Но в свое оправдание скажу, что собственно «рекомендательного» письма я ведь тебе не писал, в моем «нежнейшем» письме к тебе была лишь нежность нашей с тобой старой дружбы, нежность к тебе, а не к рекомендуемой особе. Я обращался лишь к твоему доброму сердцу, к твоей, так сказать, благотворительности — не можешь ли ты, мол, помочь больной, беспомощной пожилой женщине, бывшей актрисе, окончившей когда-то театральную школу, помочь ей «пристроиться» как-нибудь снова к театру — именно «как-нибудь» — на всякую работу, хотя бы конторскую. А вышло такое «недоразумение» — она стала претендовать u на Оль-Оль Персонаж из пьесы Л. Андреева «Дни нашей жизни». Разве я мог этого ожидать? Прости за все причиненное тебе. И будь здоров, поправляйся, набирайся сил и береги себя, красавец-мужчина! Пусть пожар поспособствует тебе много к украшению. Крепко обнимаю — твой Качалов.
В 1933—1938 годах — актриса Малого театра в Москве. Характерной особенностью сценической деятельности актрисы было то, что она играла возрастные роли. Дебют в кино состоялся в 1911 году. Мария Блюменталь-Тамарина умерла 16 октября 1938 года в Москве. Похоронена на Новодевичьем кладбище [3].
Актриса Алла Демидова ,оказалось, косвенно связана с Блюменталем-Тамариным
В 1889 году играла в «Театре мелодрам и разных представлений» бывший театр «Скоморох» , возглавляемом М. Могила Блюменталь-Тамариной на Новодевичьем кладбище Москвы. В 1890—1901 годах много гастролировала, играя в провинциальных театрах Тифлиса, Владикавказа, Ростова-на-Дону, Харькова. Комедия», с 1925 — «Комедия бывший Корш », позднее Московский драматический театр. В 1914—1915 годах — актриса Театра Суходольских, в 1918—1920 — Показательного государственного театра. Огромную роль в творчестве актрисы сыграл режиссёр Н.
Живой Гитлер таким образом становился своего рода надежным гарантом сохранения антигитлеровской коалиции. Перед Миклашевским были поставлены другие, тоже весьма важные задачи, с которыми он успешно справился. Краткие сообщения в Центр сказывались на существенных изменениях во фронтовых обстановках. В конце 1944 года, когда английская и американская авиация нещадно бомбила германские города, по дороге в Штутгарт разведчику удалось, как было предусмотрено планом, выполнить первоначальное задание — во время бомбежки ликвидировать предателя Блюменталя-Тамарина. Гитлеровская контрразведка напала на след советского разведчика.
Началась погоня. В Бельгии, под Брюсселем, в поезде его настигли. Игорь спрыгнул на ходу поезда, бросился бежать в сторону леса, но гитлеровцы достали его автоматными очередями. Через три дня бельгийским крестьянам велели похоронить «преступника». Один из них приложил нож к носу Миклашевского, и нож запотел: живой! Быстро закидали могилу, а раненого переправили в лес к бельгийским партизанам. Те переодели его в форму немецкого капитана, ликвидированного накануне, и подбросили тело немцам. Очнулся Миклашевский в Париже, в крупнейшем военном госпитале, где светила немецкой медицины провели ряд сложных операций и спасли жизнь «немецкому капитану». А когда Игорь поправился и смог самостоятельно ходить, главный врач сообщил «приятную» новость: — Я разыскал и вызвал из Германии вашу жену. Завтра она приезжает в Париж!
Миклашевский похолодел — завтра он очутится в руках гестапо. Жена скажет, что это не ее муж… Он как мог искренне поблагодарил за проявленную «заботу», а в голове вспыхнула одна мысль: бежать! Надо срочно бежать! На рассвете ему удалось покинуть охраняемый госпиталь на машине по вывозке мусора. Миклашевский присоединился к французским патриотам, участвовал в боевых операциях. В Москву прибыл под вечер, идти на Лубянку было уже поздно, и Миклашевский на радостях с бутылкой шампанского и цветами пошел к генералу Ильину. Дверь открыла заплаканная мать генерала: Берия расправился с Ильиным и Судоплатовым: оба коротают срок в отдаленном лагере на севере Сибири, и она не знает, живы ли они. Судьба и на этот раз уберегла Игоря Миклашевского. Он, как сам мне рассказывал, «залег на дно» и почти два десятилетия проработал скромным тренером по боксу.
Они искренне верят, что литература должна быть пропитана не любовью, а ненавистью? Ненавистью к классовому врагу? Или это только игра — по поводу «классовых интересов»? Когда председательствующий интересуется её мнением о вялости, неактивности писателей, об их игнорировании такой важной темы, как «история заводов», Сейфуллина надевает на себя ещё непривычную маску. Она говорит, что нужно произвести прикрепление писателей к определённым заводам на длительный срок: работать нужно бригадным методом. Все аплодируют тому, как ловко встроены в литературный процесс актуалии дня: бригадный метод! А Сейфуллина сгорает от стыда, краснеет, пытаясь скрывать эту неподвластную ей реакцию кожи, организма, совести, в конце концов! Боже, где её искренность?! Ведь искренность — это главное, на чём держится всё, что она написала. Дорога из Башкирии на Сару. Искренность — это самое важное, на чём стоит их с Валерьяном литературная группа «Перевал». Искренность — это основа творческой позиции всех «попутчиков» так называют теперь писателей, чья классовая принадлежность вызывает вопросы, но чьё творчество не особо противоречит целям пролетариата и его партии, ведущей преобразование современности. В это время Сейфуллина начинает писать пьесу «Попутчики». Всю свою искренность, неизрасходованную на производственных писательских совещаниях, она стремится вложить в реплики героев. Главное действующее лицо — писатель Шевелев. Он из тех, кому седина в бороду, бес в ребро. Встретил комсомолку Машу из литкружка и ринулся к ней — от жены, от старости, от штампов в литературной работе. Но Маша вовремя раскусила этого «попутчика». Сейфуллина вводит в действие персонажей, знакомых ей по многочисленным встречам с литкружковцами. Она выбирает самых ярких, наглых, уверенных, что литература должна куда-то звать, стимулировать работу заводов и фабрик, бить, беспощадно бить по врагам… Работа идёт трудно. И Лидия Николаевна пьёт. Все больше и больше скатывается к обезболивающим «двести граммам»… Пьесу нужно сдавать в театр её взялись поставить в Московском драматическом…. А «Попутчики» не готовы. Наконец, 12 мая 1932 года «Литературка» публикует анонс, что пьеса «Попутчики» «пойдет с 25 мая в московском драматическом театре б. Корш ». И вот премьера.
С 1901 года — в Москве. В труппу Малого театра вступила в 1933 году. В 1936 году ей было присвоено звание народной артистки СССР. Отец Блюменталь-Тамариной, бывший крепостной, управлял домами помещика Кашина в Петербурге. В 1875 окончила Мариинскую женскую гимназию с дипломом домашней учительницы. В 1878 вышла замуж за А. С 1885 начала выступать на любительской сцене. В 1887 дебютировала в профессиональном летнем театре в Петровском парке в Москве Китти — «Кин, или Беспутство и гений» Дюма-отца , в 1889 — у М. Лентовского в «Театре мелодрам и разных представлений» б. В 1901-14 и в 1921-33 — актриса московского Театра Корша в советское время назывался Драматическим театром и театром «Комедия» б.
Maria Bliumental-Tamarina
- Где родился и как воспитывался предатель Родины Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин
- Мария Блюменталь-Тамарина - актриса - биография - советские актрисы - Кино-Театр.Ру
- Как найти захоронение
- Что стало с артистом, который сотрудничал с фашистами и призывал сдаваться голосом Сталина
- Maria Bliumental-Tamarina
Что стало с артистом, который сотрудничал с фашистами и призывал сдаваться голосом Сталина
Но это были не все его грешки. Ещё Блюменталь выдал белым членов подпольного харьковского обкома. Трудно представить, но всего за год до прихода белых он сотрудничал с большевиками, играл в Большом театре Харькова и получал огромные по тем временам гонорары. Поговаривали, что от расстрела красными Всеволода спасла мать — питерская актриса Мария Блюменталь-Тамарина, имевшая большое влияние. Актриса Мария Блюменталь-Тамарина. Окончил Московское театральное училище.
Пытался получить специальность счетовода в Тенишевском училище, но стал участником скандала. Студенты выбросили в окно полицейского сексота, из-за чего 30 человек были отчислены с запретом на обучение. Тогда неунывающий юноша уехал в Вильно и поступил там в оперетту, а позже переезжал из города в город, пока не оказался в Харькове. Актёр Всеволод Блюменталь-Тамарин. То, что Всеволод сам возглавлял труппу, давало ему возможность блистать в главных ролях.
В 1931 году какой-то бывший чекист испортил актёру вечер в Харькове. Мужчина не только слушал, как артист вдохновенно читает стихи и рассказывает актёрские байки, но подошёл к нему и признался, что это он должен был расстрелять Блюменталя как предателя, ведь в белой контрразведке из-за него до смерти запытали девушку Лизу. Блюменталь побледнел и пролепетал что-то о том, что он-де был оправдан красными. Незнакомец ушёл, но вечер оказался испорчен, и вдохновение не вернулось — слишком велик был страх перед прошлым. В 1940 году актёр даже сыграл роль диверсанта в картине "На дальней заставе".
Словно предчувствовал дальнейшую судьбу. Ждал нацистов Когда началась война, Блюменталю было 60 лет. Он сразу же прервал гастроли труппы, шедшие на западе Украины, и метнулся в Москву, где его ждала жена бывшая балерина и модель Инна Лощилина , а оттуда благоразумно переехал на дачу, которая находилась в Новом Иерусалиме под Истрой.
Визитной карточкой актрисы стали роли возрастных героинь: Кабанихи в «Грозе», Феклы в гоголевской «Женитьбе», Домны Пантелеевны в «Талантах и поклонниках» Островского. В 1901 году Блюменталь-Тамарина вернулась в Москву и поступила в Русский драматический театр Федора Корша — сейчас это Государственный театр наций. В кино Мария Блюменталь-Тамарина дебютировала в 1911 году — снялась в первой экранизации пьесы Льва Толстого «Живой труп», где сыграла Лизу, жену главного героя. Всего актриса исполнила более 20 киноролей, однако не все эти ленты сохранились до наших дней, а ее последняя работа — картина «Новая Москва» — так и не вышла на экраны.
Смотрите на нашем портале фильм «Искатели счастья» из архива Госфильмофонда. В этой картине Мария Блюменталь-Тамарина сыграла еврейку Двойру — мать большого семейства, которое отправилось на Дальний Восток, в автономную Еврейскую национальную область, которая тогда только образовалась.
Комедия», с 1925 — « Комедия бывший Корш », позднее Московский драматический театр. В 1914—1915 годах — актриса Театра Суходольских , в 1918—1920 — Показательного государственного театра. Огромную роль в творчестве актрисы сыграл режиссёр Н.
Синельников , с которым она работала с 1894 по 1910 годы [4]. В 1933—1938 годах — актриса Малого театра в Москве.
Могила Блюменталь-Тамариной на Новодевичьем кладбище Москвы.
В 1890—1901 годах много гастролировала, играя в провинциальных театрах Тифлиса , Владикавказа , Ростова-на-Дону , Харькова. Комедия», с 1925 — «Комедия бывший Корш » , позднее Московский драматический театр. В 1914—1915 годах — актриса Театра Суходольских , в 1918—1920 — Показательного государственного театра.
Огромную роль в творчестве актрисы сыграл режиссёр Н.