Следственная группа анализирует жизнь горцев, рассматривает отношения между детьми и родителями в семье Бэлы, изучает материалы о взаимоотношениях Бэлы, Казбича, Печорина, Максима Максимовича. Мальчик предлагает Казбичу взамен выкрасть Бэлу, которая очень нравилась горцу. Азамату, брату Бэлы, который восхищался Карагёзом, Казбич рассказал о смелости и верности своего коня. Вскоре Печорин и Максим Максимыч узнали, что отец Бэлы был убит Казбичем, подозревавшим его в участии в похищении карагёза.
Герой нашего времени - краткое содержание
Максим Максимыч характеризует Печорина как «славного малого», которого сослали на Кавказ после какой-то неприятной истории. Однажды Максим Максимыча и Печорина пригласил на свадьбу дочери местный князь. Там Печорин увидел Бэлу — младшую дочь-красавицу хозяина. Среди приглашенных был Казбич — черкес, которого сын хозяина уговаривал продать коня за любые деньги. Даже предлагал помощь в краже сестры. Казбич наотрез отказался расставаться с конем. Тогда Печорин воспользовался ситуацией. Он предложил отвлечь Казбича, чтобы мальчик мог выкрасть коня. Взамен на свои услуги потребовал Бэлу. Мальчик привез сестру в крепость, украл коня и исчез навсегда, опасаясь мести Казбича.
Печорин держал девушку взаперти, пытался добиться ее внимания подарками и приятными словами. Со временем девушка начала проявлять чувства к Печорину, но сам герой потерял к ней интерес и стал больше времени проводить вне крепости. Однажды Казбич похитил девушку. Когда Печорин и Максим Максимыч бросились в погоню, он ранил ее и убежал. Бэла умерла на руках Печорина. После похорон героя перевели в другую часть. Итак, краткое содержание. Действие происходит в придорожной гостинице, где рассказчик вновь встречает Максима Максимыча. Они узнают, что здесь же по пути в Персию остановился Печорин.
Максим Максимыч с радостью ожидает встречи со старым приятелем, но тот не приходит ни вечером, ни ночью. Когда же Печорин появился, он вел себя холодно: Вначале сказал, что торопится уезжать. На предложение Максима Максимыча остаться подольше ответил отказом. На вопрос, что делать с дневником, который тот хранил много лет, Печорин ответил, что ему все равно. Огорченный таким поведением героя, Максим Максимыч отдал дневник рассказчику. Он остановился на берегу в доме, где жила старуха и слепой мальчик. Ночью герой увидел, как мальчик отправляется на берег, и последовал за ним. Он увидел, как мальчик и незнакомая девушка помогают выгрузить груз с лодки на берег.
Таков уж был человек, бог его знает! Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею. Поверите ли? Штабс-капитан замолчал. Да, они были счастливы! В самом деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. Спустя несколько дней узнали мы, что старик убит. Вот как это случилось... Внимание мое пробудилось снова. Вот он раз и дождался у дороги версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали. Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения. Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса; мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня. Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространялось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда, и, верно, будет когда-нибудь опять. Тот, кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным, и долго-долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитый в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшебные картины. Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли... Да, и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге. Посмотрите, — прибавил он, указывая на восток, — что за край! И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. Подложили цепи по колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа. Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, — а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», — и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали, и если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб об ней так много заботиться... Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы? Во-первых, я пишу не повесть, а путевые записки; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказывать прежде, нежели он начал рассказывать в самом деле. Итак, погодите или, если хотите, переверните несколько страниц, только я вам этого не советую, потому что переезд через Крестовую гору или, как называет ее ученый Гамба, le mont St. Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами, — не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а не «черт», ибо здесь когда-то была граница Грузии. Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества. При повороте встретили мы человек пять осетин; они предложили нам свои услуги и, уцепясь за колеса, с криком принялись тащить и поддерживать наши тележки. И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням. В два часа едва могли мы обогнуть Крестовую гору — две версты в два часа! Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-разбойник, и скоро каменный крест скрылся в тумане, которого волны, одна другой гуще и теснее, набегали с востока... Кстати, об этом кресте существует странное, но всеобщее предание, будто его поставил Император Петр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на надпись, так укоренилось, что, право, не знаешь, чему верить, тем более что мы не привыкли верить надписям. Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки». Уж эта мне Азия! Извозчики с криком и бранью колотили лошадей, которые фыркали, упирались и не хотели ни за что в свете тронуться с места, несмотря на красноречие кнутов. Вон там что-то на косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если дадите на водку, — прибавил он, указывая на осетина. Вот мы и свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит и кормит их с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею. Славная была девочка, эта Бэла! Я к ней наконец так привык, как к дочери, и она меня любила. Надо вам сказать, что у меня нет семейства: об отце и матери я лет двенадцать уж не имею известия, а запастись женой не догадался раньше, — так теперь уж, знаете, и не к лицу; я и рад был, что нашел кого баловать. Она, бывало, нам поет песни иль пляшет лезгинку... А уж как плясала! Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках... Уж какая, бывало, веселая, и все надо мной, проказница, подшучивала... Бог ей прости!.. Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще... А нынче мне уж кажется, что он меня не любит. Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его — я княжеская дочь!.. Я стал ее уговаривать. Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался: думал, думал, чем ее утешить, и ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали... Пренеприятное положение-с! Наконец я ей сказал: «Хочешь, пойдем прогуляться на вал? Мы пошли, походили по крепостному валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смешно: я бегал за нею, точно какая-нибудь нянька. Крепость наша стояла на высоком месте, и вид был с вала прекрасный; с одной стороны широкая поляна, изрытая несколькими балками 7 , оканчивалась лесом, который тянулся до самого хребта гор; кое-где на ней дымились аулы, ходили табуны; с другой — бежала мелкая речка, и к ней примыкал частый кустарник, покрывавший кремнистые возвышенности, которые соединялись с главной цепью Кавказа. Мы сидели на углу бастиона, так что в обе стороны могли видеть все. Вот смотрю: из леса выезжает кто-то на серой лошади, все ближе и ближе и, наконец, остановился по ту сторону речки, саженях во сте от нас, и начал кружить лошадь свою как бешеный. Что за притча!.. Она взглянула и вскрикнула: — Это Казбич!.. Казбич остановился в самом деле и стал вслушиваться: верно, думал, что с ним заводят переговоры, — как не так!.. Мой гренадер приложился... Он привстал на стременах, крикнул что-то по-своему, пригрозил нагайкой — и был таков. Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты; Бэла бросилась ему на шею, и ни одной жалобы, ни одного упрека за долгое отсутствие... Даже я уж на него рассердился. Эти горцы народ мстительный: вы думаете, что он не догадывается, что вы частию помогли Азамату? А я бьюсь об заклад, что нынче он узнал Бэлу. Я знаю, что год тому назад она ему больно нравилась — он мне сам говорил, — и если б надеялся собрать порядочный калым, то, верно, бы посватался... Тут Печорин задумался. Бэла, с нынешнего дня ты не должна более ходить на крепостной вал». Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно, что он переменился к этой бедной девочке; кроме того, что он половину дня проводил на охоте, его обращение стало холодно, ласкал он ее редко, и она заметно начинала сохнуть, личико ее вытянулось, большие глаза потускнели. Бывало, спросишь: «О чем ты вздохнула, Бэла? Случалось, по целым дням, кроме «да» да «нет», от нее ничего больше не добьешься. Вот об этом-то я и стал ему говорить. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, — но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто... Я стал читать, учиться — науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди — невежды, а слава — удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно... Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями — напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою... Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, — только мне с нею скучно... Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь — только не в Европу, избави боже! По крайней мере я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с помощью бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний... Что за диво! Скажите-ка, пожалуйста, — продолжал штабс-капитан, обращаясь ко мне, — вы вот, кажется, бывали в столице, и недавно: неужели тамошная молодежь вся такова? Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастье, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво: — А все, чай, французы ввели моду скучать? Я невольно вспомнил об одной московской барыне, которая утверждала, что Байрон был больше ничего, как пьяница. Впрочем, замечание штабс-пакитана было извинительнее: чтоб воздерживаться от вина, он, конечно, старался уверять себя, что все в мире несчастия происходят от пьянства. Между тем он продолжал свой рассказ таким образом: — Казбич не являлся снова. Только не знаю почему, я не мог выбить из головы мысль, что он недаром приезжал и затевает что-нибудь худое. Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним на кабана; я долго отнекивался: ну, что мне был за диковинка кабан! Однако ж утащил-таки он меня с собой. Мы взяли человек пять солдат и уехали рано утром. До десяти часов шныряли по камышам и по лесу, — нет зверя. Уж, видно, такой задался несчастный день! Наконец в полдень отыскали проклятого кабана: паф! Вот мы, отдохнув маленько, отправились домой.
Это первый образец лирико-психологического романа в русской прозе. Написан он в период с 1838 по 1840 год. Впервые был издан тиражом 1000 экземпляров. Произведение состоит из нескольких частей, расположенных в нарушенном хронологическом порядке. Первые части описывают главного героя Печорина с точки зрения другого персонажа, штабс-капитана Максим Максимыча, тогда как позже мы знакомимся с Печориным через его дневниковые записи. Это приводит к драматическим событиям: влюблённый в Бэлу горец Казбич пытается выкрасть девушку, но потерпев неудачу, убивает её.
Его подозревали в разных шалостях. Ему очень нравилась младшая дочь мирного князя Бэла, понравилась она и русскому офицеру Печорину. Печорин похитил любимого коня Казбича Карагеза, чтобы обменять его на Бэлу. Азамат, княжеский сын, украл сестру и взял коня. Печорин заставил Бэлу любить себя, потом она ему надоела.
Еще один беспредельный мерзавец советского кино, который возможно даже хуже Паратова
Уроки французского ответе на вопрос: расскажите о герое по следующему примерному плану: мальчик оказался в райцентре? У нас есть ответ: Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? Почему он всё-таки убил Грушницкого? почему?. Ответы на часто задаваемые вопросы при подготовке домашнего задания по всем школьным предметам. Казбич убивает отца Бэлы, считая его причастным к похищению (но это не было так).
Азамат в романе «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова
Из-за его попытки Бэла погибает, ведь Казбич убивает ее и бросает, спасаясь от погони. В гибели Бэлы — героини одной из глав романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» виноват Печорин, хотя зарезал девушку Казбич. Казбич, заметив это, одним резким движением вонзил в спину Бэлы кинжал и скрылся в высоких скалах. Печорин получает Бэлу, используя пылкость и желание украсть Карагеза, коня черкеса по имени Казбич, её младшего брата Азамата. 9 классы. Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? Печорин получает Бэлу, используя пылкость и желание украсть Карагеза, коня черкеса по имени Казбич, её младшего брата Азамата.
Краткое содержание книги "Герой нашего времени"
С первой встречи молодые люди понравились друг другу. Печорин, избалованный всеми прелестями светского общества, подумал, что простосердечие Бэлы сможет разжечь в его сердце огонь любви, но он ошибся. Печорин получает Бэлу, используя пылкость и желание украсть Карагеза, коня черкеса по имени Казбич, её младшего брата Азамата. Никто не знает, что же случилось с молодым черкесом, но мы знаем точно, что судьба его сломана. Вскоре мы узнаем, что Казбич убивает отца Бэлы. Попытки добиться любви Бэлы для Печорина были лишь игрой, полностью овладев девушкой, он теряет к ней интерес.
Казбич видел именно Азамата верхом на Карагезе, — ловко подстроено! Однако не пойман — не вор. Разве не запретил Печорин Белле выходить из крепости, когда поблизости видели Казбича, да еще на коне, принадлежавшем отцу Беллы? Запретил, еще как запретил! Прогулка в одиночестве за крепостные стены была, видимо, следствием депрессии, вызванной у Беллы отсутствием нежных чувств к ней со стороны Печорина. Охладел к ней Печорин, что тут поделать, но, ведь, это еще не повод рисковать жизнью. А, может, и то, и другое вместе. Как бы там ни было, а нарушение запрета — факт. Так может быть, Белла сама виновата? Нельзя обойти стороной Азамата. Безразмерное эго толкнуло его на скверный по нашим меркам поступок — воровство. Однако стоит принять во внимание, что воровство не считалось чем-то предосудительным. Воровали все и у всех. Казбич, к примеру, только тем и жил. Так ли уж виноват Азамат, если он действовал в рамках общепринятых норм и традиций? Конечно, он — исполнитель. Поразмыслим об этом персонаже. Казбичу нанесено оскорбление. В одночасье он лишился всего: коня, друга, имущества, работы и уважения.
Впервые был издан тиражом 1000 экземпляров. Произведение состоит из нескольких частей, расположенных в нарушенном хронологическом порядке. Первые части описывают главного героя Печорина с точки зрения другого персонажа, штабс-капитана Максим Максимыча, тогда как позже мы знакомимся с Печориным через его дневниковые записи. Это приводит к драматическим событиям: влюблённый в Бэлу горец Казбич пытается выкрасть девушку, но потерпев неудачу, убивает её. В ней описывается встреча Печорина и Максима Максимыча, причём первый показывает холодность и стремится встречу поскорее закончить. В сюжетном плане глава не представляет особого интереса, она важна для лучшего понимания характера Печорина.
Горец мстит за своего коня, мстит по законам гор. Автор путевых заметок на стороне Казбича. Он предлагает Максиму Максимычу или согласится с его мнением или найти аргументы опровержения. На стороне Казбича и сам Лермонтов. Его позиция выражена в подборе лексического материала. При всем том, что писатель показывает негативное отношение штабс-капитана к горцам; в этом эпизоде, описывая убийство князя, Максим Максимыч не использует привычные ему слова «разбойничий удар» или «косматый дьявол». Напротив, описание очень точно передает действия Казбича.
Почему Казбич убил Бэллу в Герой нашего времени?
Возможно читателю литературный образ Казбича в Бэле кажется созданным именно таким. Азамату, брату Бэлы, который восхищался Карагёзом, Казбич рассказал о смелости и верности своего коня. Вопрос по литературе: Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? Повесть «Бэла» — глава из романа Лермонтова «Герой нашего времени» кратко – Самые лучшие и интересные новости по теме: Roman, Россия, знания на развлекательном портале