Новости ленин в смольном

В Петербурге 22 апреля цветы возлагали к памятнику Ленину перед зданием бывшего Смольного института благородных девиц, где революционер жил и работал с осени 1917-го до весны 1918 года.

Ленин в Смольном…

ЛЕНИН В СМОЛЬНОМ | Григорий И. | Дзен	Картина «Ленин в Смольном» стала завершающей работой серии «Лениниана» и была написана в 1930 г. к 60-летию со дня рождения В.И. Ленина. Здесь Бродский отошел от традиционной трактовки образа вождя.
Кабинет В.И. Ленина в Смольном институте | РИА Новости Медиабанк	Вот комната на втором этаже, где Ленин с Троцким провели пару-тройку ночных часов с 25 на 26 октября – улегшись отдыхать на расстеленных газетах: в Смольном было принято спать на полу или на столах.
Появление Ильича в Смольном: davnym_davno — LiveJournal	Купить старинную картину Ленин в Смольном артикул 135-22 в антикварном салоне. Большой выбор старинных икон, а так же других предметов антиквариата.
Никто не забыт, ничто не забыто. Ленин в Смольном (компле...	Вот комната на втором этаже, где Ленин с Троцким провели пару-тройку ночных часов с 25 на 26 октября – улегшись отдыхать на расстеленных газетах: в Смольном было принято спать на полу или на столах.

Содержание

• Купить кабинетную скульптуру «Ленин в Смольном», СССР, 1960-е годы, бронза.
• Поиск книг
• Дополнительная информация о предмете
• Призывал, скрывался, поздравлял. Что о Ленине рассказывают мемориальные доски в Петербурге
• Прямой эфир

Скульптура «В.И. Ульянов (Ленин) за работой»

Квартира Ленина на Большом Казачьем переулке. Фото: citywalls. Он трудился помощником присяжного поверенного в доме 3 по Гороховой улице, — рассказывает первый секретарь Санкт-Петербургского городского отделения политической партии «Коммунистическая партия «Коммунисты России» Сергей Малинкович. Из этой квартиры вождь регулярно ходил в Петербургскую публичную библиотеку ныне публичная библиотека имени М. Салтыкова-Щедрина и систематически занимался в зале социально-экономической литературы. Сегодня этот зал, недавно отреставрированный, называется Ленинским.

Уже в 1924 году в доме на Казачьем открыли «комнату Ильича», где проводили политзанятия и ликвидировали неграмотность жителей окрестных домов. В наши дни здесь находится краеведческий музей «Разночинный Петербург» с сохранившимся уголком Ленина. Следующее место жительство Ульянова находилось совсем недалеко. С ним связан один любопытный казус. Там и поселился Владимир Ильич.

А после того, как съехал в 1898 году, здесь поселился другой присяжный поверенный, тоже Владимир Ульянов. Из-за этого совпадения несчастного однофамильца и одноименца будущего вождя арестовывали три раза, — повествует Борис Судаков. В другом доме на Достоевского, 21 Ленин впоследствии разработал подробную брошюру о том, как должен вести себя настоящий подпольщик — как одеваться, ходить по улице, разговаривать и не привлекать внимание полицейских. С этим же периодом связан дом 23 на Ново-Александровской улице. Сегодня в этом двухэтажном деревянном здании находится краеведческий музей «Невская застава».

А в те времена здесь снимал квартиру рабочий Обуховского завода Шелгунов. На его квартире в 1894-95 годах Ленин руководил нелегальными собраниями первых марксистских кружков, состоявших из рабочих Невской заставы. В гостях у сестры После эмиграции, длившейся более десяти лет, 3 апреля 1917 года Ильич возвращается в Петроград. Некоторые считают это вымыслом, но в советские времена об этом свидетельствовали старые большевики. Толпа подхватила его и поставила на машину, чтобы лучше видеть и слышать.

Оттуда Ильич обратился к народу с приветственной речью. Принято считать, что там он изложил основы знаменитых апрельских тезисов, в частности о неотложной необходимости рабоче-крестьянской революции, — рассказывает заведующая научно-просветительским отделом Историко-мемориального музея «Смольный» Наталья Феоктистова. Это событие увековечено в памятнике на площади, получившей в честь этого имя Ленина. Площадь Ленина. Фото: wikipedia.

Когда он приехал туда, был устроен фуршет по поводу приезда вождя. На стол подали бутерброды с маргарином и селедкой, — продолжает Наталья Феоктистова. Сегодня здесь находится Музей политической истории России. К 70-летию Октябрьской революции сотрудники музея воссоздали две комнаты на втором этаже, где работал секретариат ЦК партии и сам Ленин. После пира Ильич утром 4 апреля вместе с Крупской поехал на бывшую Широкую улицу — ныне улицу Ленина — в доме 52.

Здесь арендовал квартиру начальник пароходного представительства Марк Елизаров.

Художник Юрий Белов. Крупская в 151-м сводном эвакуационном госпитале. Художник М. Натаревич, 1958 г. Ленин в Смольном в гриме.

Октябрь 1917 года». Ленин в эмиграции. Художник Э. Визель И. Грабарь 1871-1960. Ленин в своем Кремлевском кабинете».

В минуту отдыха. Художник Пётр Белоусов. Крупская ». Художник В. Югай Ленин за работой над книгой «Материализм и эмпириокритицизм» в Женевской библиотеке». Художник П.

Белоусов Ленин в библиотеке за работой над книгой Материализм и эмпиокритицизм. Женева, 1908 г.

Госбанк, выступавший в России финансовым регулятором, поменял вывеску; в этом «Народном» теперь банке воцарился давний ленинский партнер Якуб Ганецкий, на которого и была возложена функция поглощения частных банков — вместе с их балансами и кредитами. За это время банки выкачали из Госбанка несколько десятков миллионов рублей — теоретически для вкладчиков, а возможно, для своих махинаций; официально было запрещено выводить капиталы за границу. План Ленина, реализованный 14 декабря, действительно напоминал идеальное ограбление; возможно, это и было самое масштабное ограбление банков в мировой истории. Еще с начала ноября Бонч коллекционировал адреса директоров банков. Утром 14-го бойцы Латышского стрелкового полка — которым до последнего не говорили, какую миссию им предстоит выполнять, — арестовали всех одновременно в их квартирах, отобрали ключи и свезли в специально подготовленное помещение в Смольный.

На полдня были выключены телефоны банков — чтобы те не могли предупредить друг друга. Слухи о национализации банков поползли сразу после выстрела «Авроры», да и красная пресса в начале декабря вовсю печатала извещения с просьбой к большевикам и сочувствующим, служащим в частных кредитных учреждениях, объявиться для интересного для них разговора, а также полемику о том, что лучше: национализировать разом банки и промышленность — или можно ограничиться только банками? Ленин, разумеется, был за второй вариант — однако с национализацией банков предлагал не церемониться: утром занимать банки, с матросами, а вечером обнародовать декрет о национализации — никак не наоборот. Офисы были опечатаны всего на два дня: уже 16-го все было открыто, таблички «Business as usual» выставлены в окошечках, только вот со счетов теперь выдавали по 250 рублей в неделю — по разрешению прикомандированного к банку комиссара. В декрете упоминалось еще и «о ревизии стальных ящиков» — просто «проконтролировать». Представители народа высверливали замки ячеек там, где банкиры отказались предоставить ключи — и изымали все «лишнее»: золото, серебро и платину в слитках, иностранную валюту. Разумеется, все эти пертурбации открывали широкий простор для коррупции давайте вы мне — 50 процентов, а я заберу ваши ценности из сейфа и мошенничества нашествие фальшивых уполномоченных от разных комитетов, которые, предъявляя некие авизо «от Совнаркома», получали в банке миллионные суммы якобы для работников своего предприятия.

Банковское дело, формально теперь монополизированное государством, не было полностью передано «на аутсорс» Менжинскому, Ганецкому и Гуковскому: Ленина страшно занимал этот опыт — доселе никем не проделываемый, он сам раздумывал над тем, как поступить с банками наилучшим образом — и давал указания своим подчиненным. К началу декабря, «заглотив» Госбанк, большевики получили привилегию контролировать золотой запас страны — продавать, если кто-то был готов его у них купить, золото и осуществлять денежную эмиссию. Пользовались они ею сначала с той же интенсивностью, что Временное правительство, а в 1920 году еще чаще; сам Ленин якобы не был в восторге от искусственного разгона инфляции, но полагал эту меру временно приемлемой. Представления Ленина о судьбе денег в Советской России на поверку оказываются достаточно туманными. Сначала он предполагал вовсе от них избавиться, затем мечтал, чтобы советский рубль высоко котировался на иностранных биржах; но какое бы время ни показывали часы «диктатуры пролетариата», деньги оказывались необходимы — хотя бы как условный эквивалент ценности, даже мало чем обеспеченные, — чтобы платить зарплату рабочим, содержать Советы, финансировать закупки сырья и запчастей на национализированных предприятиях и не сводить всю торговлю в стране к неэффективному бартеру; отсюда и эмиссия ассигнатов, против которой сам Ленин, по крайней мере публично, не возражал и которая оправдывалась тем, что коммунизм очень близко, и раз всё равно «скоро денег вообще не будет», можно игнорировать показатели инфляции как несущественные. Эта химера долгое время — полтора года — позволяла большевикам обходиться без собственных дензнаков. Изначально, в 1918-м, вспоминает большевистский Кольбер Е.

Преображенский, по настоянию Ленина готовилась денежная реформа: старые дензнаки заменяются на новые, с социалистической атрибутикой, но обменять граждане имеют право лишь определенную сумму; все прочие — «нетрудовые» — накопления превращаются в резаную бумагу. По ходу, однако, решено было притормозить и потихоньку разбавлять старые деньги новыми, допечатывая царские рубли и керенки, — чтобы таким образом лишить буржуазию источника ее мощи, посеять в обществе недоверие к силе денег в целом. Пусть шнурки или фунт луку стоят 10 миллионов — для государства ничего страшного, а психологически такой урок даже полезен для обывателя. Печатный станок, по меткой метафоре того же Преображенского, стал «пулеметом Наркомфина, который обстреливал буржуазный строй по тылам его денежной системы, обратив законы денежного обращения буржуазного режима в средство уничтожения этого режима и в источник финансирования революции». Словом, в области финансов деятельность Ленина в самом деле напоминает осознанный лабораторный эксперимент: что будет, если продолжать использовать деньги, но относиться к ним пренебрежительно, как к временной мере, не стесняясь девальвировать свою валюту сверх всяких разумных пределов, так, будто деньги — атавизм, хотя на самом деле все понимают, что экономика устроена «на безденежно-плановых началах»: всё равно ведь страна сошла с орбиты, по которой движутся все «обычные» мировые экономики, городская торговля практически замерла. Мало кто вспоминает, что в январе 1918-го ленинская Россия объявила суверенный дефолт на 60 миллиардов рублей, аннулировав займы царской России и Временного правительства и госгарантии по займам; с этого момента Госбанк уже не мог легально торговать золотом на «официальном» рынке — конфисковали бы; собственно, вопрос царских долгов останется номером один до конца 1920-х — да и тогда не будет разрешен. В 1920-м, когда стоимость рублей приблизилась к стоимости бумаги, большевистские экономисты всерьез обсуждали введение некой условной единицы, которая могла бы стать эквивалентом участия в экономической деятельности: «трудовая единица», «тред»; ею и расплачиваться с работниками.

Попытки Ленина высмеять это начинание не зафиксированы. Однако к 1921-му Ленин понял, что с экспериментом пора завязывать, — осознав возможности, которые открывает правительству сильная национальная валюта в ситуации, когда ваше государство признано другими и вы можете рассчитывать на внешнюю торговлю и кредиты. Мирон-«Лева» Владимиров рассказывал в 1925 году Н. В качестве одного из руководителей нашими финансами, нашей денежной системой, будьте, товарищ Лева, скопидомом, Плюшкиным. У нас во время военного коммунизма люди развратились, привыкли без счета, без отдачи залезать за деньгами в казну. При напоре таких людей инфляция неизбежна и заменить совзнак твердым рублем мы не будем в состоянии. Не будьте мягкотелым поэтом, не слушайте болтовни людей, которые вам будут расписывать чудесное время военного коммунизма, презиравшего деньги».

Что касается отношений самого Ленина с деньгами после возвращения из эмиграции, то они были, что называется, глубоко платоническими. К лету 1917-го, если верить беллетризованной «декларации» Крупской, на счету супругов Ульяновых лежало 2000 рублей в Азовско-Донском банке — некое наследство Крупской то ли от матери, то ли еще от каких-то родственников. В августе Ленин испытывал сложности из-за того, что не мог в Финляндии приобретать русские газеты в необходимых количествах: курс рубля падал по отношению к марке. Зарплата же председателя Совнаркома составляла 500 рублей — на 200 рублей меньше, чем, например, у секретаря того же учреждения. Эта сумма также могла скорректироваться вниз: за получасовое опоздание на заседание Совета народных комиссаров взималось 5 рублей, более получаса — 10. Перед переездом в Москву, в марте 1918 года, Бонч, получавший как управделами 800, повысил Ленину оклад — и Ленин тотчас же объявил своему приятелю строгий выговор за нарушение декретов Совнаркома «Вас надо четыре раза расстрелять», как он выражался в таких случаях. Когда на Рождество 1917-го Ленин выехал в Финляндию, то по дороге понял, что у него нет финских денег; ему пришлось просить сопровождавшую его секретаршу достать где-то хотя бы 100 марок для носильщика и на прочие мелочи; та не смогла наскрести всю сумму, но что-то все же нашла — и по возвращении Ленин скрупулезно вернул ей деньги с запиской: «Финских марок Вам пока не посылаю, но я приблизительно подсчитал, что составляет это в русских деньгах, то есть 83 рубля, их и прилагаю».

Любопытную деталь приводит в своих воспоминаниях цюрихская знакомая Ленина Р. Харитонова, которая играла в тамошней большевистской ячейке роль казначея. Уже после октября 1917-го, положив в сумочку оставленную ей сберкнижку на имя Ульянова, она отправилась в известный ей цюрихский банк со странной миссией — объяснить клеркам, чьи деньги у них хранятся. Выполнив свое намерение, она столкнулась с вопросом: что именно ей хотелось бы сделать? Получить вклад и закрыть счет? Нет: «Я везу сберегательную книжку в Россию, а вклад пусть остается у вас. Не велик вклад, зато велик вкладчик.

Именно это мне хотелось довести до вашего сведения». Клерки остались в изумлении; сумма вклада составляла 5 франков; немного, однако за сто лет на нее, несомненно, набежали проценты; и если бы Ленин, как герой «Футурамы», воскрес — не прямо сейчас, так еще через какое-то время — и предпринял усилия добраться до своих денег, то, верно, смог бы позволить себе путешествовать в свое удовольствие, не прибегая к внешним заимствованиям. Чтобы осмотреть второй рабочий кабинет Ленина, нужно придумать предлог, как попасть на прием к губернатору: помещение не музеефицировано. Виден только коридор с охраной: при Ленине у окон секретариата стояли два пулемета, при них дежурили солдаты. Ленин осознавал уникальность, головокружительность этого периода — и в своих выступлениях скромно обозначал его словосочетанием «триумфальное шествие» с 25 октября 17-го по 11 марта 18-го. Для тех, кто главными «смольненскими» событиями полагает Брестский мир и разгон Учредительного, такая аттестация кажется идиотической или лицемерной; однако Ленин не фокусировался на них так, как позднейшие историки; и то и другое было элементами суперкризиса, в котором он чувствовал себя как рыба в воде — гораздо лучше, чем в Шушенском в 1897-м, где главным событием была удачная рыбалка. Сегодня вы, в соответствии с большевистским принципом признания права наций на самоопределение, подписываете декрет о независимости Финляндии — но надеетесь на то, что завтра финский пролетариат поднимет восстание против своей буржуазии, затеет гражданскую войну, свергнет выцыганивший у Ленина «вольную» Сенат — и попросит включить Финляндию в Союз советских социалистических республик.

Или не попросит — если белофиннам помогут немцы, которым Финляндия нужна как плацдарм контрреволюции. История с «самоопределением» повторялась в самых разных изводах; хуже всего было не разнообразие форм, а регулярность: только за «Смольный» период, кроме Финляндии, из России вышли Украина 22 января , Бессарабия 24 января , Литва 16 февраля и Эстония 23 февраля. Коньком Ленина всегда был анализ ситуации с учетом противоречий в динамике; динамика меж тем состояла в том, что в это время большевизм — не как «течение», а как власть — распространялся из Петрограда во все концы бывшей Российской империи, а не съеживался, как в следующие несколько лет. Поэтому — «триумфальное»; каждый день у власти воспринимается как маленькая победа — и спортивное достижение: Ленин соревновался с Парижской коммуной — та продержалась в 1871-м 72 дня; Ленин в Смольном — 124, и дни эти не были растрачены зря. Ленину нравилось начинать предложения в докладах: «Первый раз в мировой истории мы…» В ноябре 1917-го самого Ленина едва не выдвинули на Нобелевскую премию мира: это предложение в Комитет по премиям внесла Норвежская социал-демократическая партия: «для торжества идеи мира больше всего сделал Ленин, который не только всеми силами пропагандирует мир, но и принимает конкретные меры к его достижению». Формально выдвижение не состоялось из-за опоздания — заявки принимались в начале года; в решении, однако, указывалось, что «если существующему русскому правительству удастся установить мир и спокойствие в стране, то Комитет не будет иметь ничего против присуждения Ленину премии мира на будущий год…». Ситуацию с ноября по февраль — март можно определять апофатически — через отрицание, как период, когда много чего не происходит.

Верхушке большевиков еще не приходится отступить вглубь страны, подальше от немцев; из Советов не изгнаны социалисты; большевики не проявляют чрезмерного аппетита к физическому истреблению своих классовых и политических врагов — и отпускают их под честное слово; ЧК не прибегает к внесудебным казням; еще нет катастрофического голода; не запрещена рыночная экономика; не начались ни полномасштабная гражданская война, ни прямая интервенция Антанты. Даже у самого Ленина, пусть на самое короткое время, создалось эйфорическое впечатление, что сопротивление буржуазии в целом подавлено, что эксцессы с Антантой, немцами и тлеющими там и сям очагами гражданской войны носят временный характер, что обваливание России по национальным окраинам можно повернуть вспять за счет их быстрой советизации, что в Германии может произойти революция по «спартаковскому» варианту. Именно поэтому двадцать послеоктябрьских недель — когда Ленин еще не только титан в области государственного управления, охотно демонстрирующий всем желающим бульдожьи и бульдозерные черты приписывавшегося ему политического стиля, но и новичок, первоклассник, политический желторотик, только-только встающий на ноги, — наиболее любопытный период его государственного творчества: несмотря на отвратительные стартовые условия и перманентные катастрофы по всем направлениям, у него оставались возможности не только действовать реактивно — как позже, в эпоху военного коммунизма, когда сфокусироваться на укреплении государства стало насущной необходимостью. Надежда — или опьянение революционным эфиром — позволила Ленину экспериментировать в практике «быстрого социализма», попутно укрепляя силовые структуры, чтобы защитить революцию от буржуазии. Собственно, этот просчет — сделанный лишь перед самым Новым годом прогноз, что «восходящий тренд» уже в январе исчерпает себя и сменится противоположным, что «не только острота гражданской войны изменится, но изменение это таково, что количество изменений перейдет в качество», — и делает Ленина в высшей степени аттрактивным; в конце 17-го — самом начале 18-го он похож не только на шахматиста, но еще и на художника из кабаре «Вольтер», рисующего живьем, экспромтом, прямо на телах. Особенно завораживает то, что это была практическая деятельность в мире борхесовских классификаций — в мире со странной топологией, деформированных общественных структур, заклинившихся друг о друга плоскостей; когда приходилось оперировать одновременно целыми классами, отдельными людьми, фронтами, представителями профессий, партиями; когда политический характер приобретали сугубо бытовые вопросы. Мы видим, как Ленин пытается организовать сырой материал реальности в тот момент, когда та кипит, бурлит, ферментирует, стихийно преобразуется; когда утренние новости каждый день «хуже», чем вчера, — зато есть динамика, и в целом «массы за нас».

Импровизация, импровизация и импровизация; смена стратегий — то «опора на стихию», то апология строжайшего контроля; пора самодеятельности, кустарничества, когда всё на ходу, на коленке — выданные мандаты, назначения на высшие государственные должности, расправы и примирения с противниками. Эффективность первых декретов советской власти остается под большим вопросом, однако даже в качестве деклараций о намерениях они воспринимались как перформативы: там, где все другие продолжали бы по объективным причинам дискутировать про и контра, Ленин решительно ставил конкретную цель, сформулированную на языке юриспруденции. Это, замечает Осинский, первый председатель ВСНХ, давало массам — «в моменты массового штурма на капитал» — «духовный толчок», «развязывало им руки». Набросанный Лениным на коленке Декрет о мире действительно изменил ход войны — хотя сам мир был заключен через много месяцев; это классический пример, но иногда то же происходило и с другими законами. Ленин также в своих текстах и выступлениях с одинаковой брезгливостью относится и к «революционной фразе» «умрем-но-красиво» — и к «позорному отчаянию». Жанр «один день из жизни Х» будто нарочно придуман для рассказов о Ленине; в его биографии можно найти десятки, сотни коротких временных отрезков, по которым отчетливо ясны масштаб личности, размах деятельности, груз ответственности и все такое. Однако и среди них выделяется серия сюжетов, начавшаяся утром 31 декабря 1917-го и закончившаяся в ночь с 1 на 2 января 1918-го.

Это удивительная феерия кризисного менеджмента — замеченная, конечно, знатоками вопроса; полвека назад Савва Дангулов сочинил по мотивам «дела Диаманди» сценарий для замечательного — может быть, лучшего из всех о Ленине его играет там, странным образом, И. Смоктуновский — фильма «На одной планете»; но и там не хватило места для всего. Утро 31 декабря для Ленина началось с известия о том, что румыны, решившие урвать у оказавшейся в сложных условиях России кусок — Бессарабию, разоружили целую дивизию русской армии, возвращавшуюся из боев, конфисковали имущество, а главное, арестовали и расстреляли большевиков. В ответ Ленин, не мешкая, предпринимает беспрецедентный, скандальный для «цивилизованного общества» шаг — приказывает арестовать румынского посла Диаманди: и его, и весь наличный состав посольства — в Петропавловку, и ультиматум: немедленно освободить русских солдат. Посол — член своей корпорации, и уже через несколько часов целая группа дипломатов присылает председателю Совнаркома — которого до того по большей части игнорировали как несуществующую инстанцию — решительный протест, причем выглядящий скорее как угроза, чем обиженное всхлипывание. В ответ Ленин довольно щелкает пальцами: он давно пытается наладить с дипкорпусом отношения; всей «оппозиции» он предлагает явиться к нему на прием — завтра. Вечером — а это канун Нового года — верный своей привычке присутствовать на околопартийных суаре с молодежью, возможно, чтобы отвлечься от неприятных мыслей о предстоящей ему неравной битве со всем дипкорпусом, Ленин с Крупской пока еще скромной чиновницей; в Москве она станет председательницей Главполитпросвета неожиданно для всех приезжает на Выборгскую сторону, в зал бывшего Михайловского артиллерийского училища на «общерайонную встречу Нового года».

Юноши и девушки, танцевавшие вальс, остолбенели от такого визита; быстро сообразив что к чему, они грянули Интернационал — в тысячу глоток. Знают ли те, кто выступает сейчас перед боем курантов по телевизору с «новогодним телеобращением», что, по-видимому, именно от этой экскурсии Ленина к молодым рабочим пошла традиция новогодних поздравлений главы государства в жанре: «это был важный год, и новый тоже станет годом испытаний»? Визит продлился недолго — Ленин находился не в том состоянии, чтобы гулять всю ночь; да и знаки внимания, которые оказывали Ульяновым, — папиросы, приглашения потанцевать — смущали его излишней назойливостью. В фильме 1965 года Ленин утром 1 января едет в МИД, где обнаруживает замещающего соответствующего наркома не названного Троцкого кронштадтского матроса Маркина — того самого, который действительно состоял при Троцком и действительно был «нечто вроде негласного министра»; именно он, между прочим, организовал публикацию тайных дипломатических договоров царской России шаг, подозрительно напоминающий реализацию каких-то, еще дореволюционных договоренностей, потому что, как замечает исследователь Фельштинский, «секретные договоры, имевшие отношение к мировой войне, были, естественно, заключены Россией с Францией и Англией, а не с Центральными державами, последние, конечно же, оставались в выигрыше». Вместе с колоритным матросом, который до прихода председателя Совнаркома развлекается стрельбой в помещении из присланного ему «максима», Ленин готовится к встрече с послами; в реальности ассистировать Ленину будет не Маркин, а кое-кто еще. К четырем часам дня в Смольный съезжаются автомобили с послами. Ленин ожидал их у себя в кабинете; при нем находились старорежимный мидовский работник в качестве переводчика с английского и французского и — Сталин.

Эти двое помалкивали: первый — потому что Ленин сам прекрасно справлялся с иностранными языками, второй — потому что Ленин справлялся и с дипломатией в целом. Холодно поздоровавшись с дипломатами, Ленин выразил свое восхищение тем, что послы, которые ранее не желали и слышать о Смольном, не задумываясь, явились в обитель зла, лишь только зашла речь о нарушении иммунитета их коллеги; ради своих солдат они и пальцем не пошевелили. Послы оценили иронию, но они пришли сюда, чтобы поставить Ленина на место, а не наоборот. Дуайеном тогдашнего дипкорпуса был американский посол, он и вручил Ленину ноту; тот объяснил, что арест — мера вынужденная, единственно доступный большевикам ответ на недружественный акт по отношению к своим законным представителям. Если американский посол соблюдал по крайней мере такт и всего лишь наотрез отказался дать Ленину гарантию невступления Румынии в войну, то посол Франции принялся Ленина поучать: что можно, а что нельзя в дипломатии; затем к атаке подключился сербский посол Спалайкович — именно он в 1914-м втянул Россию в войну, именно он в июле 1917-го пытался организовать покушение сербов на Ленина, а во Вторую мировую, разумеется, сам стал коллаборационистом. Сначала он принялся поносить большевистских бандитов, предавших славян, а затем заявил Ленину ни много ни мало: «Je vous crache a la figure» «Я плюю вам в лицо». Ленин, по воспоминаниям английского дипломата Линдси, остался спокоен, опустился в кресло и ответил: «Eh bien, je prefere ce langage au langage diplomatique» «Ну что ж, я и сам предпочитаю такой язык языку дипломатическому» [24].

На этом получасовая встреча закончилась; Ленин сухо пообещал обсудить предложение освободить Диаманди на Совнаркоме; соль была не в том, чтобы наказать Румынию — разумеется, Ленину не нужна была еще и война с Румынским королевством, а в том, чтобы дать понять: Советская Россия не позволит обращаться с собой как с тряпкой — и продемонстрировать это не только Румынии, но и — через послов — великим державам. В дверях Смольного с послами сталкивается еще один иностранец — Фриц Платтен, тот самый, что провез Ленина через Германию. Ленин зовет его с собой — ему надо выступать в Михайловском манеже, на митинге перед отправкой на фронт бойцов новой армии. Привычно взобравшись на специально загнанный внутрь манежа «ораторский» броневик, Ленин произнес стандартную получасовую речь о том, что социализм не за горами, революция выдюжит и в целом дела налаживаются. По словам другого оратора — американского журналиста А. Вильямса товарища Джона Рида , эта речь Ленина, в отличие от всех прочих, была не слишком убедительной: видно было, что он не мог сказать людям, отправляющимся на фронт, ничего внятного: шло перемирие, в Бресте бодалась с немцами и австрийцами делегация во главе с Троцким, и Ленину больше нужен был мир, чем храброе поведение этих людей в окопной драке с немцами. Вильямс утверждает, что речь Ленина не поняли; Суханов, слышавший Ленина раз сто, замечает, что после октября Ленин «выгорел» как оратор.

Сам Ленин, что характерно, тем же вечером в разговоре с норвежским социалистом признается: «Я больше не оратор. Не владею голосом. На полчаса — капут». И все же, похоже, эта осечка была исключением — потому что, как мы увидим, обычно речи Ленина производили на менее искушенную аудиторию глубочайшее впечатление и Джон Рид, к примеру, называет реакцию на публичные появления Ленина «человеческой бурей». Испытав желание подставить плечо уставшему русскому политику, Вильямс сам карабкается на броневик. Ленин предлагает поработать переводчиком, но Вильямс — не столько турист, сколько экспат уже семь месяцев в России, и каких! Глаза его засверкали, и все лицо озарилось смехом, мимические морщины собрались, он стал похож на гнома, а не на эльфа, из-за высокого лба и лысеющей головы».

Вильямс был не дурак и начал со здравиц России и шутки, вызвавшей приступ хохота как у публики, так и у Ленина: «Русский язык — очень сложный. Когда я пытался говорить по-русски с извозчиком, он подумал, что я говорю по-китайски. Даже лошадь немного испугалась». Похвалив Вильямса — которому пришлось-таки суфлировать подсказать слово «вступить» — enlist, когда Вильямс объявил о своей готовности самому вступить в Красную армию , — Ленин, во-первых, попытался экспромтом организовать Интернациональный легион «Один иностранец может сделать многое. А может быть, вы сумели бы найти еще кого-нибудь? А еще через минуту так и не состоявшийся легионер позже, давая показания о революции в Сенате, Вильямс заявил, что Америке выгодно признать и поддерживать Советы, потому что «при советском правительстве промышленная жизнь будет развиваться намного медленнее, чем при обычной капиталистической системе» — и индустриальная Америка таким образом защищает себя от риска возникновения сильного государства-конкурента» услышал три выстрела. Еще за несколько недель до этого вечера, сообщает Вильямс, они с Ридом рассказали знакомым большевикам о том, что предложение одного их знакомого коммерсанта заплатить миллион за убийство Ленина спровоцировало в буржуазной среде едва ли не аукцион: каждый готов был заплатить больше, чем в предыдущей ставке, — и немудрено: уже в декабре 1917-го Ленин рекомендовал отправлять арестованных миллионеров-саботажников на принудительные работы в рудники.

Настоящая охота на Ленина начнется уже после закрытия Учредительного — и вести ее будут профессионалы-эсеры с большим опытом индивидуального террора.

С докладом о задачах Советской власти выступил В. Ленин, который произнес знаменитую фразу: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась». Картина была написана Юоном по заказу Комиссии Совнаркома и экспонировалась в январе 1928 года на Выставке художественных произведений к десятилетнему юбилею Октябрьской революции.

Добиваясь правдивости изображения, художник с большим вниманием отнесся к воссозданию исторической обстановки и подлинного облика участников тех событий. Так, Ленин на картине предстает без бороды и усов, только что снявшим парик и освободившимся от грима. За его спиной в президиуме изображены присутствовавшие на заседании В.

Смольный Октябрь 1917-го – март 1918-го

Бродского, исполненная художником в 1930 году и изображающая В. Ленина в момент работы над запиской в одном из помещений Смольного в первые недели советской власти. Для своей картины Бродский избирает конкретное время и обстановку, что должно убедительно говорить о правдивости и почти документальности созданного образа. Этой же цели подчинена вся композиция работы, включая мельчайшие детали. Она тщательно продумана Бродским и безупречно отвечает замыслу картины. К моменту написания картины Бродский уже имел большой опыт работы над образом Ленина, начиная от натурных зарисовок до создания таких полотен, как «Ленин на фоне Кремля» 1923 , «Ленин на трибуне» 1925 , «Ленин на фоне Смольного» 1925 , «Выступление Ленина на митинге рабочих Путиловского завода в мае 1917 года» 1929 и других, став признанным мастером этой темы в молодом советском искусстве. В новой картине художник ставит перед собой задачу передать не только портретное сходство, но и донести до зрителя характерные черты облика Ленина в напряжении повседневной работы.

Фигура написана почти в натуральную величину, это позволяет зрителю увидеть себя рядом с вождем. Так же достоверно и тщательно изображен кабинет. Его скромная, почти аскетичная обстановка, не соответствующая масштабу принимаемых Лениным решений, должна говорить об ответственности большевистской власти.

До весны 1918-го Совнарком, когда мог, бывало, даже кредитовал частных собственников, поощряя их продолжать производство — разумеется, подотчетное рабочему контролю. Некоторые рабочие тоже понимали, что просто переложить свои заботы на государство — не лучший способ получить в конце недели жалованье, и преподносили Ленину светлые идеи, касающиеся компромиссных форм собственности.

Тот пока и сам не понимал, как именно должен выглядеть «госкапитализм» в текущих условиях, — и, неопределенно-доброжелательно помахивая рукой в воздухе, предлагал: пробуйте, в конце концов это ведь политическое творчество. С весны 1918-го, однако, началась настоящая эпидемия национализации предприятий. Во-первых, из-за Бреста. В число условий мира входила выплата советским правительством компенсаций немецким собственникам — и вот тут хозяева фабрик принялись правдами и неправдами продавать акции немецким гражданам и компаниям, которые с удовольствием за бесценок скупали российскую индустрию; более того, когда Совнарком все же начал национализацию черной и цветной металлургии, топливной промышленности и прочих стратегических отраслей скорее формальную, юридическую — поменявшие владельца предприятия тут же передавались бывшим хозяевам в аренду бесплатно, лишь бы те не останавливали производство , немцы подняли шум из-за нарушения прав немецких собственников; эти чудовищно наглые требования и стали одной из причин антигерманского левоэсеровского мятежа лета 1918 года. Во-вторых, к весне у заводов стали накапливаться задолженности — и они сначала переходили в казну по финансовым соображениям, а затем быстро национализировались в связи с угрозой оккупации; именно так национализировали Путиловский.

Чтобы каким-то образом сбалансировать творческую самодеятельность низов и неотвратимую тенденцию к огосударствлению промышленности и финансов, в декабре создается Высший совет народного хозяйства ВСНХ. Это уникальное, не имеющее аналогов учреждение, по мысли Ленина, должно было дирижировать то есть централизованно осуществлять рабочий контроль страной, которой по разным причинам расхотела распоряжаться невидимая рука рынка. Или, ближе к реальности, решать задачки вроде того: сколько потребуется угля для выплавки такого-то количества стали, из которой нужно сделать такое-то количество плугов, для чего понадобится такое-то количество рабочей силы, транспорта — и не на одном предприятии, а на протяжении всей технологической цепочки? Идея создать нечто вроде платформы, на которой сходились бы потребители-крестьяне с производителями-рабочими: нам нужны гвозди, плуги, телеги, мануфактура и лопаты, сделайте нам столько-то, — казалась Ленину особенно удачной еще и потому, что способствовала «смычке» города и деревни. Полномочиями ВСНХ наделялся самыми широкими — он мог конфисковывать, реквизировать, синдицировать и делать еще бог знает что с предприятиями — в ответ на саботаж буржуазии, лишавшей питерские заводы заказов.

Вместо конкуренции — планирование и социалистическое соревнование; вместо рынка — контроль: согласно идее Ленина, такая экономика должна была оказаться более эффективной, чем традиционная, рыночная; но еще важнее, что именно таким образом — методично, а не наскоком — буржуазия «вышибалась из седла ее собственности». Одновременно шли и обратные процессы — формирования новой элиты. Весь конец 1917-го — 1918 год Ленин провел в охоте за своими бывшими знакомыми, которые в силу разных причин «отошли от революционной деятельности». Не мытьем, так катаньем он уговаривал их; часто эти «спецы» уже тогда получали большую, чем у других, зарплату — и неминуемо обосабливались. Возникновение номенклатуры было естественным процессом; поскольку большевистские кадры были хуже подготовлены для выполнения разного рода бюрократических должностей, приходилось брать числом, а не умением; не у всех руководителей был такой талант оптимизации, как у Ленина; но и у него аппарат разрастался.

Надо было получить кабинет, обеспечить рабочую обстановку, сферу паблик-рилейшнз, канцелярию; образовался секретариат. Чтобы сломить саботаж, в декабре из намеренно разрушенной «военки» которая попыталась стать альтернативным центром было создано специальное учреждение — ЧК изначально небольшая, имеющая в подчинении несколько десятков сотрудников комиссия при Совнаркоме, то есть при Ленине по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Она, разумеется, не могла моментально победить уличную преступность, пьяный беспредел, черный рынок и террористические заговоры против большевистских руководителей, однако сэкономила большевикам много здоровья, сил и денег: например, когда возникла тема спекуляции акциями промпредприятий, которые продавались немцам, а те требовали «возмещения». Быстро доказав свою эффективность, ЧК начала пополняться особого склада людьми профессиональных революционеров со стажем тошнило от деятельности, похожей на охранную, — и приходилось набирать туда «зеленых» партийцев, а иногда, при тогдашнем хаосе с документами, — преступников и бывших агентов охранки — которые, раз за разом отвоевывая себе полномочия вершить внесудебную и неподконтрольную расправу, обосабливались, при невольном попустительстве Ленина, в отдельный орден. Едва ли контролируемый в принципе процесс, потому что полномочия ЧК увеличивались пропорционально росту сопротивления и террору контрреволюционеров; зеркальная мера.

Ленин сам никогда не участвовал в процедурах технической смены управленческих декораций «на местах» — однако обладал талантом находить нужные слова для того, чтобы его подчиненные, которые нередко переживали из-за недостаточной компетентности, выполняли свои необычные обязанности с должной твердостью. Отказ назначаемых во власть большевиков, даже со ссылками на отсутствие опыта, житейские неурядицы, расхождение во взглядах и прочие объективные причины Ленин отвергал с гневом: «Это не власть, а работа. Отказываться от комиссарства сейчас хуже, чем отказаться машинисткой стучать: худшая форма саботажа». Идеологические разногласия? Взгляды — взглядами: надо в общую лямку».

Это «надо» подразумевало необходимость являться в министерства с отрядом матросов или группой «народных контролеров», сталкиваться с демонстрацией презрения и прямой физической агрессией, за шкирку вытаскивать из-за столов саботажников, увольнять ненужных заместителей, повышать по службе малоизвестных чиновников, желавших продвинуться ценой предательства бывших хозяев. В воспоминаниях Г. Соломона Ленин жалуется на то, что его окружают «люди прекраснодушные, но совершенно не понимающие, что к чему и как нужно воплощать в жизнь великие идеи… Ведь вот ходил же Менжинский в качестве наркомфина с целым оркестром музыки не просто взять и получить, нет, а реквизировать десять миллионов… Смехота»[23]. Пожалуй, единственная задокументированная более-менее контактная «реквизиция» с участием самого Ленина — беседа по телефону с Верховным главнокомандующим Духониным. Яркий эпизод, когда Ленину требовалось: а отобрать у генерала его армию; б объяснить Верховному главнокомандующему, что никакой он больше не командующий, а вместо него приедет прапорщик Крыленко, которому следует немедленно передать всю власть; можно предположить, что опубликованная стенограмма диалога: «Именем правительства Российской республики, по поручению Совета Народных Комиссаров, мы увольняем вас от занимаемой вами должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям» — дает лишь общее представление о характере беседы.

Если первые месяцы осени здание Кваренги извергало из себя агитаторов, пытавшихся «разложить» гарнизон, то после 25 октября оно превратилось в штаб де-анархизации: большевистские наркомы должны были возвращаться сюда и докладывать о своих успехах по захвату министерств, ведомств, банков, узлов связи и коммунальных структур. Сам Смольный тоже был местом, где надо было каждый день доказывать, что власть здесь — ты, а не какой-нибудь красногвардеец с винтовкой, который в состоянии пристрелить любого, кто ему не нравится; а те, кто, имея на то весьма достаточные основания, считает тебя самозванцам, должны помалкивать — и не мешать. Первые пару дней в новом своем статусе Ленин, как и все, целый день пробавлялся исключительно бутербродами, получая нечто калорийное и горячее только поздно вечером, на Херсонской у Бонч-Бруевича. Затем какой-то приварок стала носить Мария Ильинична, едва ли не по несколько раз в день, но в какой-то момент это сделалось неудобно — и, по решению коменданта, в соседней с кабинетом комнатке поселилась мать не то Шаумяна версия Крупской , не то Шотмана версия Малькова , которая взяла супругов Ульяновых «под свою опеку»; иногда Ленин обедал в смольненской столовой. Организованная еще до переворота, славившаяся своими двухрублевыми обедами по талонам и впоследствии, в период правления Зиновьева, поставленная на еще более широкую ногу, эта институция по-прежнему на плаву, и на 200 рублей здесь можно неплохо отобедать набором из трех-четырех блюд с кофе; и если тыквенные оладьи и при Ленине были так же хороши, как при Полтавченко, то расставание со Смольным должно было причинить Ленину серьезные страдания.

Даже внутри большевистской крепости требовалось соблюдать меры безопасности: квартиру — раньше там жила классная дама Е. Гут — выбрали с учетом того, что у нее было два выхода. Даму выселили — и, судя по тому, что Ленин подписал распоряжение не только удалить ее из своей квартиры, но и закрыть ей доступ вообще в какие-либо смольненские помещения, она бродила там, как привидение из викторианских романов, и предъявляла претензии; вытесненная призраком коммунизма на городские окраины, эта Гут дожила до 1942 года, работая преподавательницей музыки и немецкого языка. Тут уже было сугубо ленинское пространство, первая в его жизни настоящая казенная квартира; ему выдали ключ, и посторонние сюда не допускались. Справа от входа сейчас выставлены подлинные костюм ВИ и пальто НК: еще одно подтверждение, что Ленин не был великаном экскурсовод, растягивая рулетку, указывает на цифру 157; Крупская якобы — 162 сантиметра; и если это так, то ВИ, доживи он до нашего времени, испытывал бы при заказах одежды в интернет-магазинах определенные трудности.

За перегородкой — две кровати. В 1919-м Ленин напечатал в «Правде» ответ на письмо одного профессора, который пожаловался ему на вторжение в интимную жизнь: в его учебном заведении расквартировали отряд, и командир, намереваясь реквизировать «лишнюю» кровать, потребовал, чтобы профессор спал с женой в одной. Аналитический комментарий Ленина безупречно диалектичен: «Желание интеллигентных людей иметь по две кровати, на мужа и на жену отдельно, есть желание законное а оно, несомненно, законное , постольку для осуществления его необходим более высокий заработок, чем средний. Это не унизительное, а справедливое требование». Если уж зашла речь о кроватях и солдатах, то нельзя не вспомнить курьезный эпизод, когда сразу после переезда в Кремль солдаты пожаловались на некомфортный сон: оказалось, они спят не просто на полу, покрытом палатками, но и еще на трех мешках реквизированного из банков золота, которое вручил им для охраны перед отъездом в Москву Бонч-Бруевич — да тут же и забыл о нем.

Ленин, которого развеселила эта история, устроил жалобщикам шутейную распеканцию: «Что у вас делается в отряде? Избаловались стрелки, на золоте им спать жестко! Пока не найдете, со мной будет ездить другой». Гиль нашел пропажу в чьем-то сарае на окраине Петрограда, сохранив за собой должность ленинского Автомедонта до конца жизни. При квартире Ульяновых обретался солдат — к счастью, не предъявлявший претензий на ульяновские кровати.

Его звали Желтышев, он был пулеметчик, молодой, из Волынского полка, подвергшегося репрессиям — сначала Временного правительства после Июльских событий, затем большевистского, за «разговорчики». Приставленный к Ленину комендантом Малькова, этот Желтышев стал чем-то средним между охранником и денщиком: убирал комнату, носил своему патрону паек, суп и кашу в котелке, топил печку: сами комнаты скромны по площади, это скорее гарсоньерка, чем семейное гнездо, но вот потолки там — шесть с лишним метров, поэтому топка требовалась порядочная. Иногда они с Лениным перекидывались словечком, и солдат так полюбил своего собеседника, что явился однажды в свой полк достать «для Ильича» белого хлеба — и затем несколько раз сподабливался ленинских выговоров за попытки накормить его фруктами и прочими деликатесами. Гораздо больше вопросов, однако, эта фигура вызывала у Крупской, которая дивилась желтышевской «первобытности»: солдат даже не знал, как работает спиртовка, и едва не сжег Смольный, поливая ее при горении спиртом. У Ленина, кстати, также была своя шкатулка — «небольшая изящная деревянная» и тоже запертая: потеряв, видимо, ключ, он обратился к Малькову с просьбой аккуратно, ничего не испортив, вскрыть ее: «Я очень дорожу ею, тут письма от моей мамы».

Это расковыривание невесть откуда взявшейся шкатулки рифмуется с совершающейся примерно в те же дни «ревизией стальных ящиков» — возможно, именно там, в каком-то из банков, теперь потерявших защиту, и хранил Ленин свой мемориальный бокс летом 1917 года. Рецепты, как добраться до «царских денег» и зажить, наконец, на широкую ногу, публиковались в «Правде» и до приезда Ленина — но, разумеется, никто до Ленина палец о палец не ударил, чтобы перевести эти соображения в практическую плоскость. Внимательно изучив подлинную роль банков при капитализме — на протяжении многих лет он долдонил, что главной ошибкой Парижской коммуны был отказ национализировать банки, — Ленин осознавал, что нельзя просто закрыть их и обчистить, «уплотнить» богатых, по той же схеме, что с недвижимостью: это означало бы крах банковской системы: кто б стал хранить свои деньги в банке, если они заведомо обречены на разграбление. Даже диктатуре пролетариата нужна функционирующая банковская система: да, у опоры большевиков не было счетов в банках, за судьбу которых они могли тревожиться, — но получка рабочих очень беспокоила. Технически можно было захватить хранилища и конторы и основательно «тряхнуть буржуев» уже 25—26 октября — но что дальше?

Кто будет обеспечивать еженедельные поступления зарплат в заводские конторы, финансировать строительные проекты, управлять деньгами? Земля — крестьянам, мир — народам, а банки? Кем заменить аппарат банковских служащих? Дыбенко и Антонова-Овсеенко, что ли, следовало учить нормальной, не кавалеристской административной деятельности: составлять бюджеты — а не просто требовать такую-то, с потолка, сумму, угрожая, что иначе промышленность остановится, пролетариат умрет с голода, а армия бросит позиции? Сначала ВСНХ предоставляет проект, его одобряют Наркомфин и Госконтроль — и уж затем банк выделяет деньги; сейчас это кажется естественным — но не поздней осенью 1917-го в Смольном.

Именно в силу острого кадрового голода большевиков по этой части в первые недели Ленин вместо «национализации» банков предпочитал термин «принудительное синдицирование». Финансовый центр большевиков в Смольном расположился по соседству с Лениным, но Менжинский, украсивший стену надписью «Народный комиссар финансов» и притащивший диван, чтобы тотчас же улечься спать на нем, вызывал у Ленина скорее скепсис, чем доверие: «это очень хорошо, — расхохотался он у тела спящего коллеги, — что комиссары начинают с того, что подкрепляются силами и что, действительно несомненно, дело наше должно двигаться вперед быстро». Особенно комично выглядела комната соседей Ленина в разгар «красногвардейской атаки на капитал», когда в ней ночевал арестованный за отказ выдавать большевикам деньги директор Госбанка: «кровавые палачи» поселили саботажника в собственном жилье, причем обитавший вместе с Менжинским секретарь Ленина Горбунов еще и уступил капиталисту свою койку, а сам спал на стульях. Дело в том, что уже 26 октября банкиры сговорились в течение трех месяцев платить чиновникам Госбанка, казначейства и прочих финансовых организаций за то, чтобы те саботировали распоряжения большевиков предоставить те или иные суммы; та же история разворачивалась и в частных банках. Совнарком голодал без бумаги и чернил.

В начале ноября Ленин вынужден был за шкирку оттаскивать Менжинского, который собрался было сделать частный заем в пять миллионов рублей для нужд Совнаркома у некоего польского банкира. Банкиры, потирая руки, наблюдали за тем, как рабочие, которым не выдали зарплаты, приходили либо в Смольный, либо к Коллонтай, в Комиссариат общественного призрения, и грозили погромами. Конфискации частных капиталов — и уж тем более денежные контрибуции с «буржуев», которые распространятся в провинции, а в 1919-м будут «узаконены» в виде «чрезвычайного революционного налога», в первые недели не производились; иногда Ленину казалось важным соблюдать законы, хотя бы и установленные при старом режиме. Счета не трогали, наоборот, решено было поощрять население держать личные деньги — излишки, которые не уходят на немедленное потребление, — в банках; не трогали до поры до времени и самих банковских служащих, злостных саботажников. Представления Ленина о функциях главного банка страны также носили не вполне конкретный характер: «единый аппарат счетоводства и регулирования социалистической хозяйственной жизни»; однако он сразу стал настаивать на том, чтобы открывать побольше отделений — во всех деревнях.

Но достаточно ли было оставить один Госбанк — или нужно было выделить из него несколько подструктур: банк для внешней торговли, банк, кредитующий сельское хозяйство, и т. Наконец, национализировать банки — раз и навсегда или сделать это в мягкой форме? При всем желании «разбить аппарат», гораздо более приемлемым вариантом для Ленина — который и стал закоперщиком реорганизации банковского сектора — было «принудительное синдицирование»: когда основная часть управления остается за уже работающими сотрудниками, но, помимо преследования собственной, банковской выгоды, они еще и выполняют указания большевистской власти — выгода которой состоит вовсе не в развале банковской системы. Чуть проще была ситуация с иностранными банками: национализация — готовый повод для интервенции; позволять им выкачивать деньги из Госбанка под разными предлогами невозможно, поэтому решено было просто запретить их деятельность в Советской России, не предъявляя претензии на их капиталы. Меж тем неспособность «расковырять» захлопнувшийся, как раковина, Госбанк крайне удручала большевиков.

Тотальное отсутствие денег могло вызвать голодные бунты и новый переворот. Сам Ленин прекрасно понимал не только катастрофичность, но и комизм этой ситуации; выступая перед близкими к истерике товарищами, он заявил, что положение не просто «плохо», как утверждает оппозиция, но — «отвратительно». Оболенского в Госбанк с декретом за своей подписью — выдать «вне всяких правил и формальностей» 10 миллионов — и с наказом: «Если денег не достанете, не возвращайтесь». Угрожая Красной гвардией, которая якобы окружила здание, Пятаков, Горбунов и Оболенский выбили нужную сумму — но ее никак нельзя было распихать по карманам; пришлось одолжить у курьеров мешки, которые они и набили доверху купюрами, насилу дотащили до автомобиля — а затем сложили в кабинете у Ленина, который «принял их с таким видом, как будто иначе и быть не могло, но на самом деле остался очень доволен. В одной из соседних комнат отвели платяной шкаф под хранение первой советской казны, окружив этот шкаф полукругом из стульев и поставив часового.

Так было положено начало нашему первому советскому бюджету». Эти первые миллионы, доставшиеся после трех недель, были потрачены на канцтовары; собственно, то был первый финансовый декрет, подписанный Лениным. Происшествие вызвало вой в газетах: большевики опять — как в 1907-м в Тифлисе — грабят государство. Джон Рид одобрительно писал, что «Ленин распорядился взорвать подвалы Государственного банка динамитом». Госбанк, выступавший в России финансовым регулятором, поменял вывеску; в этом «Народном» теперь банке воцарился давний ленинский партнер Якуб Ганецкий, на которого и была возложена функция поглощения частных банков — вместе с их балансами и кредитами.

За это время банки выкачали из Госбанка несколько десятков миллионов рублей — теоретически для вкладчиков, а возможно, для своих махинаций; официально было запрещено выводить капиталы за границу. План Ленина, реализованный 14 декабря, действительно напоминал идеальное ограбление; возможно, это и было самое масштабное ограбление банков в мировой истории. Еще с начала ноября Бонч коллекционировал адреса директоров банков. Утром 14-го бойцы Латышского стрелкового полка — которым до последнего не говорили, какую миссию им предстоит выполнять, — арестовали всех одновременно в их квартирах, отобрали ключи и свезли в специально подготовленное помещение в Смольный. На полдня были выключены телефоны банков — чтобы те не могли предупредить друг друга.

Слухи о национализации банков поползли сразу после выстрела «Авроры», да и красная пресса в начале декабря вовсю печатала извещения с просьбой к большевикам и сочувствующим, служащим в частных кредитных учреждениях, объявиться для интересного для них разговора, а также полемику о том, что лучше: национализировать разом банки и промышленность — или можно ограничиться только банками? Ленин, разумеется, был за второй вариант — однако с национализацией банков предлагал не церемониться: утром занимать банки, с матросами, а вечером обнародовать декрет о национализации — никак не наоборот. Офисы были опечатаны всего на два дня: уже 16-го все было открыто, таблички «Business as usual» выставлены в окошечках, только вот со счетов теперь выдавали по 250 рублей в неделю — по разрешению прикомандированного к банку комиссара. В декрете упоминалось еще и «о ревизии стальных ящиков» — просто «проконтролировать». Представители народа высверливали замки ячеек там, где банкиры отказались предоставить ключи — и изымали все «лишнее»: золото, серебро и платину в слитках, иностранную валюту.

Разумеется, все эти пертурбации открывали широкий простор для коррупции давайте вы мне — 50 процентов, а я заберу ваши ценности из сейфа и мошенничества нашествие фальшивых уполномоченных от разных комитетов, которые, предъявляя некие авизо «от Совнаркома», получали в банке миллионные суммы якобы для работников своего предприятия. Банковское дело, формально теперь монополизированное государством, не было полностью передано «на аутсорс» Менжинскому, Ганецкому и Гуковскому: Ленина страшно занимал этот опыт — доселе никем не проделываемый, он сам раздумывал над тем, как поступить с банками наилучшим образом — и давал указания своим подчиненным. К началу декабря, «заглотив» Госбанк, большевики получили привилегию контролировать золотой запас страны — продавать, если кто-то был готов его у них купить, золото и осуществлять денежную эмиссию. Пользовались они ею сначала с той же интенсивностью, что Временное правительство, а в 1920 году еще чаще; сам Ленин якобы не был в восторге от искусственного разгона инфляции, но полагал эту меру временно приемлемой. Представления Ленина о судьбе денег в Советской России на поверку оказываются достаточно туманными.

Сначала он предполагал вовсе от них избавиться, затем мечтал, чтобы советский рубль высоко котировался на иностранных биржах; но какое бы время ни показывали часы «диктатуры пролетариата», деньги оказывались необходимы — хотя бы как условный эквивалент ценности, даже мало чем обеспеченные, — чтобы платить зарплату рабочим, содержать Советы, финансировать закупки сырья и запчастей на национализированных предприятиях и не сводить всю торговлю в стране к неэффективному бартеру; отсюда и эмиссия ассигнатов, против которой сам Ленин, по крайней мере публично, не возражал и которая оправдывалась тем, что коммунизм очень близко, и раз всё равно «скоро денег вообще не будет», можно игнорировать показатели инфляции как несущественные. Эта химера долгое время — полтора года — позволяла большевикам обходиться без собственных дензнаков. Изначально, в 1918-м, вспоминает большевистский Кольбер Е. Преображенский, по настоянию Ленина готовилась денежная реформа: старые дензнаки заменяются на новые, с социалистической атрибутикой, но обменять граждане имеют право лишь определенную сумму; все прочие — «нетрудовые» — накопления превращаются в резаную бумагу. По ходу, однако, решено было притормозить и потихоньку разбавлять старые деньги новыми, допечатывая царские рубли и керенки, — чтобы таким образом лишить буржуазию источника ее мощи, посеять в обществе недоверие к силе денег в целом.

Пусть шнурки или фунт луку стоят 10 миллионов — для государства ничего страшного, а психологически такой урок даже полезен для обывателя. Печатный станок, по меткой метафоре того же Преображенского, стал «пулеметом Наркомфина, который обстреливал буржуазный строй по тылам его денежной системы, обратив законы денежного обращения буржуазного режима в средство уничтожения этого режима и в источник финансирования революции». Словом, в области финансов деятельность Ленина в самом деле напоминает осознанный лабораторный эксперимент: что будет, если продолжать использовать деньги, но относиться к ним пренебрежительно, как к временной мере, не стесняясь девальвировать свою валюту сверх всяких разумных пределов, так, будто деньги — атавизм, хотя на самом деле все понимают, что экономика устроена «на безденежно-плановых началах»: всё равно ведь страна сошла с орбиты, по которой движутся все «обычные» мировые экономики, городская торговля практически замерла. Мало кто вспоминает, что в январе 1918-го ленинская Россия объявила суверенный дефолт на 60 миллиардов рублей, аннулировав займы царской России и Временного правительства и госгарантии по займам; с этого момента Госбанк уже не мог легально торговать золотом на «официальном» рынке — конфисковали бы; собственно, вопрос царских долгов останется номером один до конца 1920-х — да и тогда не будет разрешен. В 1920-м, когда стоимость рублей приблизилась к стоимости бумаги, большевистские экономисты всерьез обсуждали введение некой условной единицы, которая могла бы стать эквивалентом участия в экономической деятельности: «трудовая единица», «тред»; ею и расплачиваться с работниками.

Попытки Ленина высмеять это начинание не зафиксированы.

И было принято страшное и циничное решение запретить экскурсиям ходить в Смольный. Люди, остановленные до зубов вооруженными охранниками у входа в здание, плакали, но фсошники лишь мстительно смеялись им в лицо. Коммунисты Петербурга выражают решительный протест против подобного самоуправства! На демонстрацию Первого мая мы выйдем с лозунгом «Обеспечить открытый доступ граждан к музею Ленина в Смольном! Напомним, полтора десятка жителей Приморского района решили сходить на экскурсию в историко-мемориальный музей «Смольный».

Как и положено по требованиям безопасности, заявка на экскурсию была подана заранее, и в назначенное время они явились ко входу. Но дальше их не пустили — к ожидавшим вышел научный сотрудник музея и сообщил, что «в связи с участившимися террористическими актами все экскурсии отменены».

По словам Веры Ловягиной, хранителя фонда современной живописи и графики Государственного музея истории города Санкт-Петербурга куда входит Петропавловская крепость , по началу портрет будут хранить на Валу, а потом определятся с помещением. Вещь - очень хорошая", - пояснила сотрудница музея. Рисовать Ленина с натуры доводилось не многим, и портреты кисти Бродского считаются самыми реалистичными. Большинство более поздних портретов Ленина художники срисовывали с этих работ Бродского.

Открытки. Ленин в Смольном. Ленин на трибуне. 1947

это картина, которая демонстрирует один из самых значимых моментов русской истории. На этой картины изображен Владимир Ленин, лидер Октябрьской революции, выступающий перед рабочими и солдатами в Смольном дворце. 1919 «В.И. Ленин на фоне Смольного». Картина Исаака Бродского. 1925 год В. И. Ленин в Смольном». Художник И. И. Бродский Янис Андрис Осис «В.И. Ленин в Риге». Ленин проводит 25 октября на конспиративной квартире и приходит в Смольный к 10 часам вечера. За информацию благодарю Станислава Сливко и группу "Коммунистический мир". В. И. Ленин в Смольном на заседании Совета Народных Комиссаров.

Лучшая подборка с книгой

• Из Википедии — свободной энциклопедии
• Правда ли, что композиция картины «Ходоки у В. И. Ленина» позаимствована
• Последнее подполье Ленина_100 лет назад: vbulahtin — LiveJournal
• Ленин в Смольном…
• Купить кабинетную скульптуру «Ленин в Смольном», СССР, 1960-е годы, бронза.

Ленин идёт в Смольный

(в сущности, пожалуй, закономерно), сегодня не Ленин, не Сталин (работавший в Смольном и в период подготовки Октябрьского восстания, и в Совнаркоме после его победы), не Собчак и даже не Путин, а именно Жданов предстает главным "насельником" Смольного, самым ярким среди. В. И. Ленин в Смольном. Фрагмент кабинета В.И. Ленина в Смольном институте в Ленинграде (Санкт-Петербург).

Ленин в Смольном (набор из 12 открыток)

На оборотной стороне картины две надписи: «В. И. Ленин в Смольном» с картины И. Бродского», «Родной школе от выпускников 1960 г. г. Ростов-на-Дону. «Встреча с В.И. Лениным в смольном». Листая страницы районной газеты «Звезда» Шарыповского района за 6 октября 1957 года, я увидела очень интересную, на мой взгляд, статью – «Встречи с В.И. Лениным в Смольном». это картина, которая демонстрирует один из самых значимых моментов русской истории. На этой картины изображен Владимир Ленин, лидер Октябрьской революции, выступающий перед рабочими и солдатами в Смольном дворце. «Встреча с В.И. Лениным в смольном». Листая страницы районной газеты «Звезда» Шарыповского района за 6 октября 1957 года, я увидела очень интересную, на мой взгляд, статью – «Встречи с В.И. Лениным в Смольном». Купить старинную картину Ленин в Смольном артикул 135-22 в антикварном салоне. Большой выбор старинных икон, а так же других предметов антиквариата.

Был постоянным читателем

• Ленин в Смольном. Издательство: Лениздат 1979 год - YouTube
• Памятники Ленину у Смольного и Финляндского вокзала отмыли ко дню рождения вождя
• 100 лет назад. Ленин идёт в Смольный
• Фото Ленин в Смольном, альбом Владимир Ильич Ленин - 30 фото | Фотографии Александра Суворова.
• В 154-ю годовщину со дня рождения Ленина в Петербурге возложили цветы
• Описание документа

В 154-ю годовщину со дня рождения Ленина в Петербурге возложили цветы

30 фото, смотреть в социальной сети Мой Мир. 8. Ленин и Смольный институт, история и легенды. это настоящая картина ленин в смольном 1930 выполнена профессиональным художником масляными красками на холсте жанр произведения жанровая картина созд. Ровио достал седоватый парик, в котором Ленин ходил до самого появления в Смольном. Фрагмент кабинета В.И. Ленина в Смольном институте в Ленинграде (Санкт-Петербург).

Похожие новости: